Текст книги "Фиолетовая гибель"
Автор книги: Владимир Владко
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
20
– И даже знаете что? – Джеймс оглянулся по сторонам.
Вокруг вечерело, но темно еще не было, лишь вдали, за опушкой, лес понемногу окутывался туманной пеленой, словно призрачным предвестником приближавшихся сумерек и ночи. Они стояли у больших кедров над незаметной тропкой, которая спускалась к горной речушке; ее неумолчное журчание показалось сейчас Джеймсу Марчи более громким и каким-то настойчивым. «А вдруг вода в реке неожиданно поднялась. – с тревогой подумал он, – ведь в горных реках это бывает часто, и тогда она может снести метеорит… Это было бы непоправимым, страшным уроном для науки», – забеспокоился он еще больше.
– Что именно, Джеймс? – спросила Мэджи, видя, что тот озабоченно всматривается в сторону тропки.
– У нас есть еще время до сумерек… тут до нашего лагеря рукой подать, – быстро заговорил Джеймс, которому не терпелось проверить на месте свои опасения. – Давайте спустимся к реке, туда, где лежит наш метеорит! Ведь вы еще не видели его?
– Нет. А это не опасно?
– Боже упаси! Я уже и сам заглядывал туда несколько раз, хотел перенести его к палаткам, но никак не мог придумать, как тащить его оттуда на гору. Он тяжелый… и это, конечно, явная небрежность с моей стороны – оставить его так надолго у воды… Пойдем, Мэджи? – просительно сказал он.
– Что ж, пошли, – не слишком охотно согласилась девушка.
Джеймс с трудом сдерживал себя, чтобы не бежать по тропинке. Он делал несколько быстрых шагов вприпрыжку, оставляя Мэджи сзади; затем останавливался и возвращался к ней, понимая, что ей не под силу такой быстрый спуск по крутой, заплетенной выступавшими корнями деревьев и кустов тропке. Он заботливо помогал ей и тут же снова быстро перескакивал через корни вниз, опережая Мэджи и опять возвращаясь к ней, как неугомонный щенок, которому хочется удрать от хозяйки, но незримый поводок заставляет его вернуться к ней и, будто осведомившись, все ли в порядке, бежать дальше. Придумав это не чересчур лестное для Джеймса Марчи сравнение, Мэджи только улыбнулась, но ничего не сказала, опасаясь обидеть его.
– Ой, как здесь сумрачно! – воскликнула она, оказавшись под огромными кедрами, которые, казалось, вырастали прямо из воды. – А где же ваш метеорит?
– Вот он, – успокоенно ответил ей Джеймс, указывая на неприглядный черный валун, лежавший около ствола большого кедра.
Еще подбегая к реке, он с удовлетворением заметил, что метеорит лежит там, где и лежал до сих пор. «И чего я в самом деле тревожился, – подумал Джеймс, – будто не мог сообразить, что вечером и ночью эта река всегда шумит громче? Может, воды немножко и прибавилось, но ничего страшного для метеорита нет. И все-таки как бы его перетащить наверх?..»
– И вот об этом круглом камне столько разговоров? – неуважительно заметила Мэджи, не приближаясь, однако, к черному валуну. – Да он ничем и не отличается, разве что темнее других… а там что-то поблескивает… это где вы его отбили, Джеймс, да? И там еще какие-то ростки, что ли, или мне это кажется?.. Тут почти темно…
Джеймс уже не слушал ее. Он затаив дыхание на цыпочках подошел к метеориту, вглядываясь в него. В неясном сумеречном свете он видел: там, где его молоток отбил небольшую часть метеорита и где раньше были заметны только мелкие трещины и углубления, теперь поверхность ярко блестела, будто ее покрывал ровный слой никеля или хрома. Это само по себе было уже непонятным. Но еще более странным было то, что на этой блестящей поверхности виднелись резко отличавшиеся от нее синие, перепутанные между собой побеги или ростки, как у гигантской плесени. Но ведь их раньше не было, излом метеорита представлял собою неровную, потрескавшуюся площадь, где ни он, ни Клайд не видели даже намека на плесень, которая, как им казалось, вся осталась на отбитом куске, принесенном в палатку. А сейчас загадочная плесень не только заново появилась на метеорите, но и разрослась намного больше, чем там, в самодельных чашках с бульоном-желе. «Значит… значит, ей не нужно никакое дополнительное питание! Воздухом она, что ли, питается? А может быть, и так, – лихорадочно думал Джеймс. – В палатке плесень стала фиолетовой, а здесь осталась синей… Почему? А острый запах? – Джеймс втянул ноздрями воздух около плесени. – Нет, здесь нет того пряного и неприятного запаха, который распространяла фиолетовая плесень в палатке. Почему?..»
– Джеймс, да не молчите же вы! – тянула его за рукав Мэджи, не подходя ближе к метеориту. – И не стойте там! Вы же помните, что говорил Клайд! И мне вы тоже не позволяли приближаться к вашей плесени. Отойдите, я вам говорю! Слышите? Да отойдите же! Все равно уже темно и вы ничего не рассмотрите…
Не сводя глаз с метеорита, Джеймс отступил на два-три шага назад от него, подчиняясь настойчивому зову Мэджи: он слышал торопливые, возбужденные ее слова, но смысл их до него не доходил – они словно скользили по его сознанию. Плесень сильно разрослась, это несомненно. Мутация это или ее естественный рост? И почему здесь не чувствуется ее специфический запах? Может быть, это и мутация: ведь в земном воздухе могут быть самые разнообразные вещества, неизвестные на той планете, откуда прилетел метеорит. И они, возможно, воздействуют на плесень… Черт возьми, можно с ума сойти от всех этих «возможно»! Вроде уравнения со многими неизвестными. Жаль, что не видно насекомых… Влияет на них плесень или нет? Там, в палатке, резкая мутация произошла оттого, что на плесень попал пепел из трубки, в этом Джеймс был совершенно уверен. Пепел… Да, да, конечно, пепел! Вот звено, которое может быть недостающим. И тогда все станет ясным…
Джеймс Марчи поднял голову, будто очнувшись. Он взглянул на Мэджи Бейкер и заметил, что она как-то странно смотрит на него, пожалуй, даже боязливо. Да, ведь она что-то говорила, а он ничего не слышал, увлекшись своими мыслями, вел себя как сумасшедший, – должно быть, и правда он одержимый, как сказал Клайд. Фу, это прямо невежливо, нехорошо!..
Мэджи продолжала говорить, очень убедительно и немного испуганно:
– Джеймс, милый, пожалуйста, пойдемте! Мне чего-то страшно… Ведь уже скоро совсем вечер… и река бурлит, и тут, под этими огромными кедрами, так сумрачно. Ну послушайте же, наконец, Джеймс! Сколько можно просить? Господи, да вы, честное слово, ничего не слышите! – с отчаянием сказала она.
– Нет, нет, Мэджи, я все слышу, я просто немножко задумался и потому не отвечал, – попытался ответить он как можно убедительнее. – Так задумался, что вот даже и не закурил, как хотел. – Он полез в карман за трубкой и табаком.
– Это прямо невозможно! – воскликнула девушка, всплескивая руками и сердито глядя на него. – То он полчаса ничего не отвечает и молчит как окаменелый, сколько ему ни говори! То вдруг ему надо сейчас же закурить, когда нам давно уже пора идти. И чего вдруг? Будто нельзя идти и закуривать!..
– Сейчас, сейчас, Мэджи, я сию минутку! Знаете, я так давно уже хотел закурить…
Он торопливо набил трубку, чиркнул спичкой и зажег ее.
– Кстати, и комары не будут лезть, – добавил Джеймс, ожесточенно раскуривая трубку.
– Их и так тут нет. Во всяком случае, я не замечала, – сердито возразила Мэджи. – И все-то вы выдумываете!
– Ну что вы! – Джеймс окутался клубом дыма. – Комаров здесь уйма. – Он выпустил еще одно облако. – Их то нет, то вдруг как налетят… – И он снова запыхтел трубкой.
– Ей-богу, вы и правда какой-то странный, Джеймс, – с удивлением протянула девушка. – Вы что, нарочно задерживаете меня тут?
В сгущавшихся сумерках ее недовольное лицо то освещалось багровыми вспышками трубки Джеймса Марчи – и тогда синева ее глаз казалась ему прямо нестерпимо сияющей, – то уходило в темноту.
– Вы назло тянете время? – продолжала она, топнув ногой.
– Ой, нет, нет, Мэджи! – испугался Джеймс. – Мы уже идем! Только минуточку, я сейчас!
Он покосился на свою трубку и, убедившись, что она полностью разгорелась, побежал к стволу кедра, под которым лежал метеорит.
– Честное слово, он сумасшедший! – убежденно сказала Мэджи Бейкер, следя глазами за Джеймсом, который добежал до кедра, на мгновение остановился под ним и затем так же быстро помчался назад.
Запыхавшись, он остановился перед нею и сказал:
– Вот и все, Мэджи. Теперь я к вашим услугам.
– Вам обязательно надо было попрощаться с вашим метеоритом? – язвительно осведомилась Мэджи, идя к тропке на склоне.
– Н-нет… не попрощаться… – замялся Джеймс Марчи. – Это я т-так, хотел еще раз посмотреть… – В смущении он на ходу выколотил трубку о ствол дерева. Красные угольки посыпались на землю.
Мэджи оглянулась.
– А комары? – еще язвительнее спросила она.
– Какие комары? – удивился Джеймс, растерянно смотря на нее.
– Комары, которых вы собирались отгонять вашей трубкой?
– Ах, комары! Да, да, конечно, это правда. Только их тут, оказывается, нет… ну, и я, знаете, уже накурился…
Мэджи рассмеялась:
– Ну и чудак же вы, Коро… простите, Джеймс, это я оговорилась!
– Нет, нет, ничего, пожалуйста, – с облегчением сказал Джеймс Марчи, обрадованный возможностью переменить тему на менее скользкую. – Мне очень приятно, Мэджи, когда вы улыбаетесь… знаете, улыбка так идет к вам!
– Это вы видите сзади, правда? И в темноте?
– Н-ну… не сзади, а просто так, я ведь знаю, как это у вас получается. Очень хорошо получается!
– Джеймс, вы, кажется, начинаете говорить комплименты!
– Разве? – удивился Джеймс.
Вот уж чего бы он никогда не подумал! Комплименты – это когда говорят девушкам разные приятные придуманные вещи. Но ведь он сказал чистую правду, и совсем не для того, чтобы Мэджи было приятно, а просто от всей души. А выходит, что это тоже комплимент. Ну ладно, тем лучше!
* * *
Сумрак сгущался, он надвигался на тропку темной, плотной стеной, в которой только угадывались неясные очертания стволов деревьев, уходивших кверху причудливыми тенями ветвей. Они влажно шумели листвой; снизу, от реки, доносилось безумолчное журчание воды, плескавшейся о каменные валуны на берегу, и от этого смешения звуков Мэджи казалось, что она идет по зачарованному царству, где каждое застывшее во мраке дерево словно околдовано неведомым и могучим лесным волшебником и может в любую минуту зашевелиться и двинуться к ней. Она боязливо поежилась и остановилась на тропинке, ведущей вверх.
– Что случилось, Мэджи? – обеспокоенно спросил Джеймс Марчи, шедший следом за нею. Он поравнялся с девушкой, тревожно оглядывавшейся вокруг.
– Ничего… мне почему-то страшно! Ой, Коротышка, дайте-ка мне руку! Мы скоро выйдем отсюда?
– Да, да, уже недолго, сейчас мы будем наверху.
Он шел, бережно поддерживая ее тонкую руку, опиравшуюся на его локоть. Шел, не чувствуя под собою ног. Шел, как гордый рыцарь, ведущий свою возлюбленную даму, которая доверилась ему. Доверилась и больше уже не боялась ни темноты, ни заколдованного леса, ни могучих волшебников, превращающих деревья в чудовища, о чем она тут же сообщила Джеймсу. Он шел, слушая Мэджи, и думал только об одном: как жаль, как страшно жаль, что нет такого необыкновенного, всемогущего волшебника, который помог бы ему, нескладному Коротышке, вести дальше и дальше девушку, доверчиво державшую его под руку. Куда дальше, все равно, только бы это было бесконечно…
21
А Мэджи, освободившись от своих страхов, беззаботно болтала. Она говорила обо всем без разбора, словно стремясь вознаградить себя за горькие минуты обиды и разочарования, пережитые ею после неожиданного ухода Фреда… Нет, в том-то и дело, что этот уход был вовсе не неожиданным, – он завершил собою целую цепь странных, грубых поступков человека, к которому она так стремилась. «Ну и пусть, и ладно, – снова и снова убеждала она себя, когда мысль о Фреде тонкой иголкой болезненно укалывала ее. – Не нужно даже вспоминать об этом. Особенно когда рядом тут идет Джеймс Марчи, милый, такой симпатичный Коротышка, заботливый и смешной». Почему-то она раньше даже не представляла себе, что с ним можно так хорошо разговаривать, совсем по-дружески, легко и весело. Конечно, это не Фред, ласковые слова которого тревожно бередили ее сердце, и тогда хотелось… Да, да, именно тогда, а не теперь, когда Фред вдруг оказался чужим, непонятно холодным и грубым! А то, что Джеймс Марчи так много знает, это ничего, даже интересно. О метеоритах, противной плесени, от которой погибают муравьи и даже мыши, о космических делах… Боже мой! Откуда у него столько знаний, он может рассказывать о чем угодно! И главное, когда он рассказывает, все становится совершенно понятным, хоть ты раньше ни о чем таком и не догадывалась. Очень хороший Джеймс, Коротышка… кажется, она даже и назвала его так? Вышло немножко невежливо, но он ведь не обиделся? Впрочем, он, наверно, просто не умеет обижаться, уж очень он добрый, что ли. И держать его под руку было бы совсем приятно, если бы он не напрягался, а то, смешной, отставляет руку так, что она даже вздрагивает… Не укушу же я его, в самом деле?..
Подумав это, Мэджи вдруг сама изумилась: ну до чего все-таки странно устроен человек! Как он может говорить что-то одно, а думать совсем другое, как будто мысли идут на каком-то втором этаже! «Ведь вот все, что я думала сейчас, – сообразила она, – осталось Джеймсу неизвестным, потому что я говорила не об этих мыслях, которые на втором этаже, а что-то иное, из первого этажа, и даже, кажется, всякую ерунду. Думала я, конечно, тоже чепуху, но почему-то о ней не говорила, а вот мысли шли и шли, независимо от разговора. Может, у меня раздвоение сознания? Говорят, это иногда случается…»
Она приостановилась, все еще держа руку Коротышки.
– Джеймс!
– Что, Мэджи?
– А у вас бывает такое, что вы говорите вовсе не то, что думаете? Думаете одно, а говорите другое?
Джеймс Марчи смешался, в его голосе слышалась неуверенность.
– Н-ну… бывает… не всегда ведь скажешь то, что думаешь.
– Нет, это не то, – решительно ответила Мэджи. – Я не о вежливости. А вот если мысли идут сами по себе, а разговариваешь ты… даже поддерживаешь беседу совсем о другом. Словно в тебе сразу двое. Понимаете? Ну вот, например, вы. Когда мы говорили с вами сейчас, вы думали о чем? Об этом самом или о других вещах? Только правду!
Джеймс Марчи совсем растерялся. Только правду?.. Но это значило бы сказать о самом сокровенном, о том, в чем он даже сам себе не всегда признавался. О чем он думал сейчас, разговаривая с Мэджи о всякой всячине, охотно поддерживая ее непринужденное щебетание? Конечно, о ней… Но… В явном замешательстве он потеребил бородку одной рукой, чувствуя другой ласковое, но настойчивое прикосновение теплой руки Мэджи, которая ждала ответа, и в неясном мерцании ее глаз он угадывал вопросительное выражение.
– Отчего же вы молчите, Джеймс? Вам так трудно ответить?
Слова ее звучали мягко и немножко грустно, словно и не было только что оживленной, беззаботно болтающей Мэджи Бейкер, которая весело говорила все, что приходило ей в голову, не задумываясь ни о чем. «Почему у нее вдруг так изменилось настроение?» – подумал обеспокоенно Джеймс. Или это к Мэджи пришла та самая грустинка, которая резко отличала ее от других девушек, знакомых Коротышке, и которая казалась ему необыкновенно привлекательной потому, что когда он видел ее, то в сердце Джеймса возникало щемящее ощущение нежности и неотступное желание что-то сказать, как-то утешить Мэджи?
Это чувство нахлынуло на Джеймса и сейчас, и он уже не задумывался над тем, что можно, а чего нельзя говорить. Пусть будет только правда, только правда в ночной тишине, в неумолчном шуме невидимой далекой листвы деревьев, в доносящемся снизу безостановочном, льющемся журчании реки!
– Я думал… думал о вас, милая Мэджи! Нет, нет, не говорите пока ничего, слушайте, а то я собьюсь! Я все время думал о вас. И когда вы рассказывали о зачарованном лесе и о том, что теперь уже не боитесь, я отвечал вам, но это было не то, что мне хотелось сказать, Мэджи. Мне хотелось говорить вам другое. О том, что я… что мне вот так бы и идти с вами, держа вашу руку, по бесконечной тропинке, и чтобы вы никогда ничего не боялись, а вокруг пусть будут зачарованные чудовища, они совсем не страшны, когда мы идем вместе, Мэджи… И я думал еще, что никогда не скажу вам ничего подобного… – Он остановился.
– Почему, Джеймс? – тихо отозвалась Мэджи.
– Потому, что это несбыточно, – горько сказал Коротышка-Марчи, ожесточенно махнув рукой. – Потому, что я не тот, с которым вы можете пойти далеко-далеко об руку. Потому, что я смешной и бестолковый Коротышка, над которым смеются даже друзья. И никто не станет принимать меня всерьез… Я как мяч, выкинутый в аут. Он лежит за линией вне игры. И если его подберут, то только для того, чтобы со временем снова выкинуть. Слава приходит к нападающим, к вратарю, к защитникам, наконец, но не к мячу. И любовь тоже… Можно полюбить талантливого, смелого игрока. Да, но не мяч. И не Коротышку, – добавил он, силясь усмехнуться. – Ничего из этого не может выйти.
– Почему, Джеймс? – снова, как эхо, тихо повторила Мэджи.
Коротышка Джеймс удивленно и недоверчиво посмотрел на нее: ведь он только что все объяснил ей. Или… Его сердце рванулось из груди судорожным толчком и забилось быстро-быстро. Или… Лицо Мэджи чуть белело в темноте, глаза казались огромными и глубокими, рука все еще касалась его напряженного локтя, бережно поддерживавшего эту руку, как хрупкую драгопеннвсть. Да нет, чепуха, все это только померещилось ему! Усилием воли он заставил себя сдержаться.
– Я уже сказал вам: потому, что я Коротышка. А не…
– Вы хотите сказать: не Фред? Вы гораздо лучше его, Джеймс. И девушка, которая полюбит вас, не ошибется… как… другие…
– Погодите, погодите, что она говорит? – беззвучно шептал побледневший Джеймс Марчи.
Слова Мэджи были едва слышны, они были почти как неуловимый шелест травы, но в его ушах они звенели и переливались как неведомые до сих пор звуки невыразимо приятной, хватающей за сердце музыки. О Мэджи! Неужели это возможно?..
– Вы… вы говорите… – пробормотал он непослушными губами.
– Что вы намного лучше и Фреда, и многих других. Вы – настоящий, Джеймс. Я не знала этого… раньше… А теперь понимаю. И дело не в том, что вы очень много знаете и все рассказываете. Это тоже интересно. Но главное то, что вы душевный и без всяких хитростей. Потому мне и хорошо с вами, Джеймс… Видите, вот и я говорю правду, то, что думала, но не сказала вам.
Джеймс Марчи скорее догадался, чем увидел, что Мэджи слабо улыбнулась. Ему показалось, что ее лицо светится в темноте, и он даже зажмурил глаза, чтобы удержать в памяти это удивительное явление.
Голос Мэджи зашелестел снова:
– Женщины прекрасно понимают, кто настоящий, а кто сделанный… иногда, конечно, не сразу, а со временем… ну, это уже другое дело. Так вот, вы – настоящий. И девушка, которая полюбит вас, пойдет с вами далекодалеко, она, я знаю теперь, не ошибется в своем выборе…
Она выпустила его руку и пошла вперед. Тропинка была уже не такой темной, как раньше. Может быть, откуда-то издали, из-за леса, всходила луна?..
Джеймс Марчи озадаченно посмотрел на свою руку, которая еще сохраняла тепло от прикосновения Мэджи, растерянно погладил ее другой рукой и бросился за девушкой, поправляя на ходу сползавшие очки.
– Мэджи! Подождите, Мэджи!
Она оглянулась:
– Что, Джеймс? Ведь нам надо идти.
Он поравнялся с нею. Нет, конечно, лицо Мэджи не светилось тогда, в темноте; это изумительное впечатление создавалось лишь потому, что из-за горизонта за деревьями медленно всплывала луна, и теперь ее блики уже показались в вершинах кедров. Ладно, для Джеймса лицо Мэджи тогда, когда она говорила, все равно светилось, в этом не было сомнения!
– Мэджи!
Он снова держал ее за руку, ему хотелось до боли сжать милые пальцы, и он опасался неосторожным жестом спугнуть то непередаваемое ощущение близости, которое все еще чудесно соединяло его с нею.
– Мэджи, вы говорили о девушке, которая… полюбит, может быть, меня…
– Да, Джеймс!
– Ну, и я подумал… если вы теперь… если вы потом еще больше узнаете меня… и увидите, что я… одним словом, если тогда…
Он беспомощно барахтался в словах, запутываясь все больше и больше, краснея и безжалостно теребя ни в чем неповинную бородку. «Ну как, как в самом деле можно сказать то, что важнее всего и труднее всего, даже если ты и решил говорить только правду? Не могу, не могу я решиться! – с отчаянием думал Джеймс. – Вот уже почти сказал и снова увяз в словах, которые только мешают…»
К удивлению Джеймса Марчи, он вдруг услышал мягкий голос Мэджи, словно она решила помочь ему:
– Вы хотите спросить, не буду ли я такой девушкой?
– Да! – восторженно крикнул Джеймс. – Да, – повторил он уже тише, испуганный мелькнувшей у него мыслью: а почему, собственно, она должна была бы ответить утвердительно?
Но Мэджи все так же мягко проговорила, и на лице ее он ясно видел задумчивую улыбку:
– Не знаю, Джеймс. Я не думала об этом. Ведь я говорила с вами о другом, какой вы сами. И это правда. А о себе… – С лица ее сошла улыбка, она чуть вздохнула. – Знаете, мне трудно говорить о таком. Особенно сейчас…
– Я знаю, знаю, Мэджи! – вырвалось у Джеймса Марчи. – И я, конечно, ужасный негодяй, что позволил себе спрашивать вас об этом сегодня, когда вы…
Теплая рука Мэджи закрыла ему рот. И она снова улыбалась; в лунном свете, пробившемся наконец сквозь листву деревьев, он различал все черты ее светившегося – да, светившегося этой улыбкой! – лица.
– Не нужно говорить о таких вещах, Джеймс. Это лишнее. Я и так уже много передумала… и думаю еще. Не надо говорить об этом! И о том, другом, тоже еще не нужно. Когда придет время, тогда… Ну хватит, хватит, идем, наконец! Такая смешная у вас бородка, милый Джеймс, и усы тоже, они щекочут пальцы, особенно когда вы пытаетесь что-то сказать, а говорить-то и не надо, понимаете?…
– Да, не надо! – радостно согласился ликующий Джеймс Марчи.