Текст книги "Черная эстафета"

Автор книги: Владимир Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Понятно, что спустя несколько минут он уже стоял перед сегментником в грузовые.

Даже с порога было видно, что во втором отсеке царит полутьма – там панели были большей частью потушены. Штук пять всего венчали под самым потолком желтоватые конуса дневного света.

Первый отсек напоминал баскетбольную площадку во время финального матча или стол хирурга во время операции – Бьярни не различал даже собственной тени. Ее попросту не было.

По дуге (снова по дуге!) Бьярни прошел к широкому пролету, ведущему во второй отсек. Едва он переступил маркировочную черту, второй отсек ярко осветился. Почти весь – только вдоль дальнего борта осталось несколько неработающих светопанелей. Но стоило Бьярни сделать десяток-другой шагов вперед, и во втором отсеке также исчезли тени. Постояв некоторое время в центре пустого отсека, Бьярни пошел назад. Когда он подходил к черте, у дальнего борта погасли первые несколько панелей. Когда переступил – весь отсек немедленно погрузился в полутьму. Лишь более светлый треугольник остался на полу за пролетом – антипод тени, подарок из отсека номер один.

С некоторой демонстративностью Бьярни приблизился к выходу, перед самой перепонкой обернулся, саркастически глядя на чешуйчатый ящик, и решительно шагнул через маркировку. Он ожидал, что автоматика опомнится и услужливо погрузит в полутьму первый грузовой.

Фигушки. И не подумала автоматика сделать это.

В глубокой задумчивости Бьярни вернулся в рубку и полез искать документацию к корабельным системам освещения.

Сначала Бьярни решил, что автоматика реагирует на движение, но вскоре отмел эту мысль. Даже если человек неподвижен – свет ведь не гаснет, верно? Значит, движение тут ни при чем. Температура тоже, скорее всего – во всяком случае на кипящий кофейник светопанели никак не реагировали. Едва Бьярни покидал камбуз, свет там послушно пригасал. Да и над работающей плитой свет тоже не зажигался – там как раз панель в потолке и рядом еще решетка вытяжки.

Роясь в файлах документации, Бьярни вспомнил отцовскую яхту и хулиганское существо по имени Матильда – собаку-терьера. Бьярни готов был поклясться, что Матильду корабельная автоматика не уважала, и свет там, где ей вздумалось бродить, сроду не включала.

Так, по крайней мере, Бьярни казалось. Теперь. Раньше он о подобных вещах попросту не задумывался.

Порывшись в документации еще немного, Бьярни утвердился в своей догадке. Работа автоматики зиждилась на сканировании и регистрации высшей нервной деятельности. Попутно Бьярни узнал, что принцип и его реализацию земляне позаимствовали у свайгов. А проще говоря – слизали с их детекторов интеллекта, которыми некогда надменные рептилии проверяли инопланетных дикарей, дабы убедиться, что перед ними не животные, а очередная раса потенциальных сателлитов. Свайги давно вышвырнули свои детекторы на свалки, им теперь по большому счету чихать на уровень интеллекта всех космических дикарей вместе взятых, и сателлиты их уже почти два века как независимы, а принцип все живет и живет, и верно служит людям, безропотно разгоняя потемки в закоулках человеческих кораблей…

До чего же удивительны порой капризы бытия!

«Но что же это получается? – размышлял Бьярни, рассеянно пролистывая в экране текст. – Что автоматика полагает этот чешуйчатый ящик разумным – раз, и живым – два? Или, скорее, даже не ящик, а его содержимое?»

А как, извините, этот самый ящик поддерживал эту самую деятельность целых двадцать три года? Впрочем, с чего, собственно, Бьярни взял, что поддерживал? Может, ящик дремал себе, и проснулся только когда братья Эрлингмарки приблизились к «Карандашу»?

«Стоп, стоп, стоп! – оборвал беспорядочно скачущие мысли Бьярни. – Будем рассуждать последовательно.»

Чужак сразу же назвал ящик саркофагом. Стало быть, это не просто шкаф или непомерно большой чемодан, а устройство для хранения чего-либо и обеспечения внутри соответствующих условий.

Бьярни снова полез в корабельную файлотеку и выудил из толкового словаря определение слова «саркофаг».

«Саркофаг, – гласил словарь, – от греческого „саркофагос“, небольшая гробница из камня, дерева и других материалов (ничего себе – небольшая! – подумал Бьярни), нередко украшенная росписью.»

Гробница, значит. Но при чем тут тогда высшая нервная деятельность?

«Этот саркофаг, – справедливо рассудил Бьярни, – скорее уж похож на консервационную камеру. Но тогда он должен быть подключен к каким-нибудь приборам, к системам поддержания жизни и удаления отходов…»

Бред.

Бьярни не заметил, как вновь оказался в первом грузовом. Только на этот раз он не стал красться вдоль стеночек, а направился прямо к «гробнице из камня, дерева и других материалов».

Вряд ли чешуйчатая поверхность саркофага являлась камнем или деревом. Скорее уж «другим материалом». Бьярни с некоторой опаской приложил ладонь к оному материалу и едва удержался, чтобы не отдернуть руку.

Ему показалось, что он прикоснулся к живому существу. Явственно чувствовалось тепло и даже словно бы какие-то токи там, внутри. Ни с чем не сравнимое биение жизни.

У Бьярни мгновенно вспотел лоб.

«Черт возьми! – подумал Бьярни, пытаясь унять заколотившееся ни с того ни с сего сердце. – А почему, собственно, меня это так волнует? Ну, допустим, везут там какую-нибудь редкостную зверушку в анабиозе… Ну, пусть даже человека или инопланетянина. Ну и что с того?»

Он не мог найти объяснения беспокойству. Но и избавиться от него не мог.

«Хотя… Такое тепло – какой уж тут анабиоз… Скорее похоже на содержание под капельницей.»

Он обошел вокруг саркофага. Ни к чему этот ящик не был подключен, хотя с одного торца виднелась какая-то толстая кишка с подсохшими краями. Кишка неприятно напоминала набухший яйцеклад селентинского пегаса. Тут же на полу валялось несколько отслоившихся чешуек.

«А почему я решил, что этот ящик должен быть к чему-нибудь подключен? – Бьярни продолжал размышлять. – Все необходимое вполне может крыться внутри. Оборудование, там, блок питания… Во, какой шкафина здоровенный, туда вполне получится впихнуть и меня, и Магнуса, и даже пива про запас не одну банку, чтоб от скуки не помереть, и еще останется довольно места.»

«Кстати, о питании, – Бьярни зябко передернул плечами. – Какая-нибудь атомная батарея с автономом в полтысячи лет? Сбегать, что ли, за тестером?»

Нет, вряд ли саркофаг излучает. Если и есть там какая-нибудь долговечная батарея, то она надежно изолирована, иначе содержимому трудно гарантировать… гм… долгую жизнь.

Зато можно этот ящичек… просветить. Рентгеном примитивным, или ультрачастотником…

«Стоп. Чужак ведь предупреждал, что интересоваться содержимым саркофага нежелательно – и это еще самое мягкое из слов.»

В нерешительности Бьярни поскреб затылок. Конечно, чужак не узнает… Но вдруг тому, кто внутри, рентген или ультрачастотник опасны? Или хотя бы заметны?

Что тебе дороже, Бьярни, половина от пятидесяти миллионов или неутоленное любопытство?

Думай, решай…

Потоптавшись с полминуты, Бьярни придумал, что можно проделать без особого риска. Воровато оглянувшись, он подобрал одну из отслоившихся от кишки-яйцеклада чешуек и потрусил в лабораторию.

Конечно, лаборатория – это слишком громкое слово. Ну откуда, скажите на милость, настоящая лаборатория на яхте-полсотнике? Просто каморка, примыкающая к рубке, заваленная всяким хламом и ненужными большую часть времени приборами. Интерфейсная панель для соединения с центральным компьютером, локальный компьютер… точнее, терминал, зависимый от центрального придаток – оценил Бьярни.

И где-то тут валялась портативная камера экспресс-анализа…

Ага, вот она! Продолговатая коробочка, похожая на походную микроволновую печь.

Модель была Бьярни незнакома, и собирали ее на какой-то из колоний, но управление земные инженеры всегда делали стандартным. Довольно быстро Бьярни разобрался в органах настройки и способе коммутации. Он запустил терминал и активировал инфрапорт. Некоторое время ушло на поиски управляющей программы, но и ее Бьярни сумел выудить из многочисленных каталогов корневого раздела.

– Ну-ка, ну-ка, – пыхтя от нетерпения, Бьярни открыл камеру, поместил на круглый блин препаратора подобранную чешуйку, осторожно защелкнул дверцу и припал к терминалу. – Давай!

Он утопил кнопку «Анализ» – кнопка эта существовала только в иллюзорном пространстве кубического терминального экрана.

«Вся наша жизнь состоит из нажатия на виртуальные кнопки, – философски заметил Бьярни. – Ты рождаешься, и нажатием кнопки тебя заносят в списки живых. Ты покупаешь яхту, и нажатием кнопки подтверждается твое право собственности. У тебя рождается ребенок – все та же кнопка официально провозглашает тебя отцом… И так до самого последнего нажатия, которое объявит тебя мертвым…»

В окошке экспресс-камеры дважды сверкнули короткие вспышки, потом послышалось тихое шипение. В толще экрана засветилась объемная надпись: «Ждите! Идет анализ…»

«Ждем…, – нетерпеливо думал Бьярни. – Ждем-ждем…»

Руководство, которое Бьярни вытащил на отдельную консоль, гласило, что анализ может занять от нескольких минут до четверти часа. В зависимости от структуры образца.

Видимо, у этой чешуйки была на редкость сложная структура – заканчивалась пятнадцатая минута с момента запуска программы, а в экране висела все та же неизменная светящаяся надпись.

Бьярни проскучал еще целых семь минут, прежде чем надпись сменилась окошком с результатами.

Вот только результаты оказались совершенно не такими, какие ожидал Бьярни. Если совсем точно, то результатов, собственно, и не было.

«Исследовать молекулярную структуру данного образца не представляется возможным – не хватает разрешающей способности приборов. Смените образец, либо проведите анализ атомарной структуры.»

Бьярни озадаченно пялился в экран, соображая – что проще сделать: сбегать за еще одной чешуйкой или проделать более глубокий анализ уже имеющейся. Наконец он придумал: изменил задание, отдал команду на атомарный анализ, а сам тем временем направился к саркофагу. Очень хотелось припустить бегом, но он прекрасно сознавал, что даже ленивым шагом поспеет туда и обратно существенно раньше, чем завершится анализ. В атомарном режиме анализатор запросил целый час времени.

Собрав все чешуйки – еще три штуки – в пластиковую кювету для образцов, Бьярни нарочито неспешным шагом вернулся в рубку. С порога прекрасно просматривалась надпись: «Ждите…» в терминальном экране.

Кювета жгла ему руки. Снова усевшись перед терминалом, Бьярни добыл из ящика с инструментами пинцет, зажег лампу над клавиатурой, отчего надпись в экране потускнела и стала плохо различимой, взял одну из чешуек и поднес поближе к глазам. Близоруко щурясь, всмотрелся.

Чешуйка как чешуйка. Белесо-серого цвета, с еле заметной контурной структурой, напоминающей годичные кольца на пне. Блестящая в свете лампы, слегка вытянутой формы, нечто среднее между кругом и эллипсом. Практически непрозрачная. Ничем она не пахла, как выяснилось. В общем, полный и абсолютный ноль.

Проскучав без малого час, Бьярни дождался окончания атомарного анализа.

«Тесты не выявили в образце сколько-нибудь упорядоченной структуры, – прочел он. – Проверьте аппаратуру на сбои и проведите контрольную диагностику управляющей программы.»

С нехорошим предчувствием, Бьярни сменил чешуйку в анализаторе, проделал все рекомендованные действия, и снова прогнал тест.

Тщетно. Такое впечатление, что эта отслоившаяся гадость вообще не состояла из атомов. Но из чего тогда? Бьярни не слишком разбирался в физике и до сих пор был уверен, что из атомов состоит вся материальная Вселенная до последней пылинки. Единственное, что он мог – это растеряться.

Проверить эту чертову чешуйку на кварковом уровне не было возможности – тут не походная экспресс-камера нужна, тут пришлось бы подключать аппаратуру серьезного исследовательского центра.

– Да что же ты за штучка, шкаф ты проклятый, – прошептал Бьярни. Он извлек из камеры образец, немного подумал, и спрятал все четыре чешуйки в коробочку из-под зубочисток, а коробочку – в нагрудный карман. – Неужели придется ждать до Земли?

Он подумал, что в полете разгадать секрет саркофага вряд ли получится.

Свет в первом грузовом все горел. До самого вечера.

А потом вдруг погас.

Бьярни к этому моменту пересидел в рубке две пульсации, в промежутке между которыми плотно закусил и с досады выпил целую бутылку весьма кстати подвернувшегося в запасах «Карандаша» «Траминера Офелии». Видеокамеру из отсека Бьярни забирать не стал, и иногда косился на отдельный экран, на изображение саркофага. Светлый куб этого экрана отбрасывал косой зайчик на клавиатуру.

Бьярни, хоть и умел работать вслепую, все же иногда глядел на клавиши – так ему было привычнее и удобнее.

В какой-то момент он вдруг сообразил, что привычного зайчика на клавиатуре нет. Вернее, зайчик стал тусклым-тусклым. Еле заметным. Выпучив от неожиданности глаза, Бьярни повернулся к экрану с саркофагом.

В первом грузовом царила полутьма – освещение теперь работало в аварийном режиме.

На негнущихся ногах Бьярни доковылял из рубки к сегментнику в грузовые отсеки. Едва он вошел в первый, послушно вспыхнул полный свет. Саркофаг как ни в чем не бывало стоял где и раньше.

Да и куда он мог деться? Закреплен ведь, принайтован намертво…

С минуту Бьярни торчал напротив него. Хотел подойти и потрогать, но почему-то не решился. Совершенно дурацкое было ощущение – знал ведь, что бояться нечего: тихий и спокойный ящик, не более, а вот поди ты, замирало в груди и холодок продирал по коже. Несильно так, но заметно. Вполне заметно.

– Дьявольщина, – прошептал Бьярни и бочком, бочком пошел прочь из отсека. Почему-то очень не хотелось поворачиваться к саркофагу спиной.

Едва он переступил маркировочную черту, свет переключился в аварийный режим.

Люк Бьярни на всякий случай задраил и заблокировал из кабины. И каюту запер. А потом – долго не мог уснуть.

В эту ночь он спал отвратительно и не выспался совершенно. Все время ему грезилось, что из саркофага вылезает какой-то чешуйчатый монстр и скребется в перепонку. Звук был такой противный, что Бьярни содрогался только от него, и все казалось, что перепонка не выдержит и лопнет под неистовым напором монстра, что когти процарапают металлокерамику и Бьярни окажется в ловушке. Раза три он просыпался весь в поту и, затаив дыхание вслушивался в ночную тишину. Корабль на время капитанского сна угомонил всю автоматику, и на «Карандаше» было по-настоящему тихо.

Под утро ему приснилось, будто саркофаг отложил покрытое слизью яйцо – кишка-яйцеклад при этом судорожно сокращалась и набухала еще сильнее – но кто из яйца собирался вылупиться Бьярни не успел понять – снова проснулся. Чертыхаясь, зажег свет, полюбовался на свою измятую физиономию и побрел в душ. На полпути все же не выдержал и завернул в рубку – в первом грузовом снова горел полный свет. Саркофаг, разумеется, оставался на своем месте, равно как и нетронутые печати на верхней плоскости. И, разумеется, никакого яйца рядом с кишкой-яйцекладом не обнаружилось. Тихо ругаясь, Бьярни оживил наведение и икс-привод. Потом он долго стоял под обжигающими струями воды и думал, как трудно привыкнуть к одиночеству. Всю жизнь он летал с кем-то – сначала с семьей, потом, после смерти отца – с дядей Олафом, а когда дядя Олаф стал слишком стар для полетов и осел на Земле – с братом Магнусом. Ни разу Бьярни не совершал одиночных полетов, и даже не подозревал, что это такое изматывающее каждый нерв занятие.

Поскорее бы завершить этот дурацкий полет, получить свои денежки, и забыть об этом чертовом ящике навсегда!

Теперь Бьярни стало плевать – что там внутри. Лишь бы это «что-то» там внутри и оставалось. И еще – Бьярни с некоторым замешательством думал о следующей ночи. И всерьез прикидывал – а не перепрограммировать ли корабельный суточный цикл на двадцатичетырехчасовую активность? Когда вокруг никого, даже активность безмозглых бортовых систем успокаивает. Создает иллюзию защищенности. Казалось бы мелочь, но в полной тишине и в полутьме ночного цикла в голову начинает лезть всякая чертовщина, а корабельным днем – нет.

В общем, суточный цикл Бьярни все же не тронул. Наверное, пытался доказать себе, что всяческие страхи ему нипочем. Но бласт из чехла вынул и приладил к поясу. Понимал, что это глупо, но с бластом Бьярни почувствовал себя много увереннее. Особенно, когда несколько раз выхватил его перед зеркалом и нацелил на свое отражение.

Из зеркала на Бьярни глядел крепкий высокий парень с параллельнопотоковым «Смит-Вессоном» в мускулистых ручищах. Разве что, слегка бледноватый с лица.

– Хрен тебе, – тихо процедил Бьярни, пристально вглядываясь в глаза этого парня. – Пусть другие боятся. Это просто реакция на одиночество. И на чужую яхту, двадцать три года проболтавшуюся в пустоте с открытыми шлюзами. Не станешь же ты верить в вакуумную космическую нечисть, поселившуюся на «Карандаше» и треплющую тебе нервы?

Мысль о вакуумной нечисти Бьярни даже слегка развлекла и позабавила. А что? Не может же быть, чтобы нечисть водилась только на планетах? Явно должна шастать и по космосу. А тут словно по заказу – яхта с открытыми шлюзами, и ни души на борту… Будь Бьярни подобной нечистью – обязательно завелся бы на таком корабле, не упустил бы редчайший случай. Поди дождись второго такого!

Даже отражение в зеркале подбодрило Бьярни. Но все же он подумал, что лучше бы они перетащили саркофаг на «Ландграфа» и полетели вдвоем с Магнусом. Чихал бы сейчас Бьярни на всю и всяческую чертовщину…

Но как бы то ни было – Бьярни предстояло справляться со сложившейся ситуацией. И довести «Карандаш» до цели, обозначенной на астрогационном диске. Кстати, цели Бьярни пока и сам не знал – программа открыла пока только ближайший этап: Амазонка. Бьярни шел туда уже вторую неделю.

Он добрел до рубки, и первое, что сделал за пультом – это погасил к чертовой матери экран, куда выводилась картинка с видеокамеры. Ненавистный саркофаг на некоторое время исчез из поля зрения, но где-то в самой глубине сознания Бьярни прекрасно понимал, что проклятый чешуйчатый ящик в ближайшие дни еще неоднократно намозолит ему глаза.

Икс-привод послушно и размеренно тянул «Карандаша» по пунктиру – с каждой пульсацией рисунок созвездий вокруг яхты неуловимо менялся. Бьярни где-то читал, что обитатели планет привыкают к какому-то одному рисунку, и если их быстро перенести за много световых лет от дома и позволить взглянуть на небо – чужое небо может стать для них сильнейшим шоком.

Бьярни не очень верил в это. Он не понимал, как могут шокировать нормального человека тусклые огоньки над головой. Что там им, планетарным узникам, видно сквозь атмосферу? Бьярни единственный раз бывал на Земле, и до сих пор помнил пустое небо над Стокгольмом – только самые яркие звезды виднелись на нем, виднелись как тусклые умирающие фонарики. Разве можно сравнить это с неистовым заревом, которое увидит любой, кто выйдет в открытый космос где-нибудь неподалеку от ядра? Только ради этого зрелища легко стать бродягой-яхтсменом. Только ради того, чтобы иметь возможность видеть это небо – и не только над головой, а повсюду вокруг себя – только ради этого можно бросить все, купить яхту и навсегда уйти в пространство. В Галактику, полную тайн и загадок.

«Ага, – отвлекся от неожиданно нахлынувших мыслей Бьярни. – Вон, одна из загадок, в грузовом отсеке стоит. И медленно сворачивает тебе мозги набекрень.»

Бьярни тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли. Ему все чаще казалось, что мысли эти принадлежат не ему, а кому-то иному, кто находится неподалеку и настырно вдалбливает их Бьярни. Но зачем? Это понять было невозможно – по крайней мере пока.

Чтобы отвлечься, он вытащил на оперативную консоль трек-пунктир и решил сориентироваться перед следующей пульсацией. А то с возней вокруг саркофага Бьярни как-то выпал из рабочего ритма.

Получалось, что за последние двое суток он отмахал приличный кусок пунктира и успел изрядно углубиться в диск. Совсем недалеко, в четырнадцати световых годах прямо по курсу пылала в пустоте голубоватая звезда, известная людям как Скарца. Скарца имела планетную систему – семь планет. Три – земного типа, три – гиганты и седьмая – снова земного типа, с неправильной орбитой и совершенно безжизненная, вроде Плутона. Слишком уж удалена от светила. Все три ближних к звезде планеты были колонизированы людьми, причем уже после вступления Земли в союз – как бы еще люди сумели забраться в такую даль? Планеты назывались Рома, Венеция и Валентина. Система эта уже считалось окраиной центральных звездных скоплений. Это вам не глушь, вроде той, где был найден «Карандаш». Не Набла Квадрат. В этой части Галактики плотность звезд просто потрясающая. Именно поэтому пунктир стал более частым, пульсации – покороче, да и трек в целом перестал походить на плавную дугу, а больше теперь напоминал путь мыши в огромной головке сыра. Изломанный и хаотичный.

И Бьярни довольно быстро понял, что очень хочет хоть немного отдохнуть от пребывания в одном объеме с саркофагом. Очень хочет прервать расчет очередной пульсации и прыгнуть поближе к системе звезды с горячим на вкус именем Скарца. Сесть на одну из планет – лучше на Рому, самую большую, благодатную и раньше всех освоенную.

Повод Бьярни сначала не мог найти – горючего оставалось еще вдоволь, больше половины суммарной емкости накопителей. Запасы воздуха он вообще не трогал пока, регенераторы тянули на зависть. Пищи и воды тоже хватало, тем более, что воду регенераторы тоже возвращали исправно и в самом чистейшем виде.

А потом Бьярни отыскал замечательный повод к посадке – садиться вообще без всякого повода. Просто по собственной прихоти. Чтобы залиться спиртным по самые брови в ближайшем к космодрому баре. Свалиться под стол и уснуть, а наутро хватить стаканчик на опохмел, и отправиться бродить по городу. Куда глаза глядят. Как они неоднократно поступали на незнакомых мирах с Магнусом на пару. А если на Роме космодром вдали от городов – то просто убрести в степь, поваляться на травке. Поваляться на травке иногда тянет даже тех, кто родился и вырос в космосе. Вероятно, это что-то глубинное, генетическое. Бьярни любил валяться на травке, таращиться в непривычно голубое небо или на совсем уж диковинные причуды атмосферы – облака. Любил купаться, хотя чудовищно большие объемы воды до сих пор вызывали у него подсознательный трепет. Но не настолько сильный, чтобы бояться окунуться в морскую волну. В конце концов, любой из планетарных океанов был в миллионы раз ничтожнее Галактики, размеры которой Бьярни совершенно не угнетали. Подумаешь, океан! А что до «поваляться на травке»… Так на больших кораблях даже оранжереи часто устраивают. Хотя под светом кварцевых ламп травка вырастает почему-то на удивление чахленькая. Видимо, не могут кварцевые лампы заменить свет родного травкиного солнца.

Не последнюю роль в решении заскочить на обитаемую планету сыграла и неожиданно свалившаяся на счет сумма в полмиллиона пангала. Кто ж не любит красиво отдохнуть денек-другой? Попробовать экзотической местной кухни, девчонку какую-нибудь местную споить… которая посимпатичней и одинока.

В общем, Бьярни взялся за клавиатуру и велел компу обсчитать оптимальный прыжок в сторону этой Скарци… Или Скарца? Как правильно? В общем, туда, к земным колониям. А чужаку-заказчику, который эту задержку явно не одобрил бы, Бьярни показал мысленный кукиш с маслом. Не хочешь сам волочь через всю Галактику этот нервирующий саркофаг? Вот жди тогда и не чирикай.

Автоматы обсчитывали мини-пульсацию минут сорок пять. Все это время Бьярни провел в рубке, насвистывал что-то легкомысленное, прочел в энциклопедии статью о местах, которые вознамерился посетить, узнал, что космодромов на Роме аж шесть и что лучший курорт совсем недалеко от космодрома с романтическим названием «Романтиче». Считал свежие поправки с местных гравитационных маяков и загнал их в своп к астрогационному диску.

Миг болезненного раздвоения – и «Карандаш» очутился в финишной сфере буквально на пороге чьего-то дома.

Рома на обзорнике напоминала зависший в верхней точке баскетбольный мяч. Только не рыже-оранжевый, а голубовато-зеленый. От нее Бьярни отделяло ничтожное расстояние в одну-две световых секунды.

– Здрасте, Скарца, – сказал Бьярни и вызвал в экран программу обычной связи. Не мгновенной. Дежурную частоту космодромных диспетчеров.

– С прибытием, э-э-э… «Карандаш», – поздоровались аборигены на интере. – Садиться будете?

– Да, – сказал Бьярни.

– Уже выбрали куда? Или вам все равно?

– Выбрал. «Романтиче».

– Понятно, – хмыкнули аборигены. – Только произносите помягче – «Романтишши»…

– Я постараюсь, – хохотнул Бьярни.

В строке состояния замигал зеленый квадратик – комп принимал космодромную наводку.

– Заправка? Комплектация? Ремонт?

– На месте решу, – сказал Бьярни. – Пока еще не думал.

– Тогда двадцать пан, – сообщили ему. – Включая страховку.

Бьярни послушно вставил карточку в паз считывателя и отстегнул, сколько спрашивали.

– Привет! – сказали ему. – Напоминаем, что до визита таможни вам запрещено покидать яхту.

– Знаю, знаю, – буркнул Бьярни. – И разгерметизация тоже запрещена…

«Карандаш», влекомый космодромными инструкциями, уже мчал на сближение с планетой. В некий неуловимый момент Рома перестала влезать в один обзорник, а еще чуть погодя яхта уже не сближалась – она валилась на планету, падала, оставляя за кормой шлейф раскаленного воздуха.

Автоматы вывели «Карандаш» на космодром как обычно – безукоризненно точно. И так же безукоризненно посадили на заранее отведенном пятачке. Бьярни даже привычно засомневался – а нужно ли присутствие человека для посадки? Диспетчерские компьютеры, космодром и корабль вполне договорятся между собой и в отсутствие пилота…

Но перед тем как начать посадку на клавишу «Enter» всегда нажимает человеческая рука. В том-то и дело.

Вот именно. В том-то и дело.

Таможня и карантинная служба не заставили себя ждать. К шлюзу «Карандаша» присосался внушительных размеров каучуковый пузырь и вскоре Бьярни позволили открыть створки. Воздух «Карандаша» и воздух Ромы смешались в едином коктейле.

«Интересно, – мимоходом подумал Бьярни. – А прежний владелец „Карандаша“, капитан Шор… Шон… В общем, поляк этот, бывал ли он здесь когда нибудь? Вполне возможно…»

Некоторое время по кораблю слонялись карантинщики в жилетах-скафандрах и с приборами в руках. Потом один из них ввалился в рубку, где терпеливо ждал Бьярни, и энергично взмахнул рукой.

– Аривидерчи, приятель! Ты чист, как младенец перед богом. Открывай шлюзы…

Снаружи от «Карандаша» отделился карантинный пузырь, и в несколько секунд опал, сдулся. Ребята в жилетах деловито собрали его, запихали в маленький автомобильчик, попрыгали в него же и умчались в сторону смутно маячащих на горизонте строений. Пришло время таможенников. Точнее – таможенника, поскольку пожаловал всего один.

– Приветствую вас, капитан Шондраковский, на территории Скарца, – важно провозгласил усатый дядька в зеленоватом мундире. Усы у него были просто потрясающие.

– Видите ли, уважаемый, – смиренно уточнил Бьярни. – Я вовсе не капитан Шонр… Ну, в общем, меня зовут Бьярни Эрлингмарк, а бывший капитан «Карандаша» – мертв. Уже двадцать три года.

Таможенник поглядел на Бьярни со смесью подозрения и равнодушия. Вряд ли истории, требующие формального расследования, сильно его радовали.

– Где это произошло?

– Смерть капитана? О, далеко. Очень далеко. За пределами диска, в системе Набла Квадрат.

– На окраине? – несколько оживился таможенник. – Это меняет дело. Надеюсь, все файлы на месте? Я должен буду их скопировать. И вот еще что: как долго вы намереваетесь пробыть у нас в гостях?

– Не знаю, – Бьярни пожал плечами. – Пару дней, наверное.

– Не дольше? Если пару дней, я могу дать вам скользящую визу. В этом случае я даже не буду производить досмотр, но и вы вплоть до старта не сможете вернуться на борт вашей… теперь вашей яхты. И из вещей сможете взять только одежду, что на вас, и кредитку. Но зато в любом отеле вам полагается скидка.

– И конечно же, – с некоторой иронией продолжил Бьярни, – вам не придется расследовать дело о смерти прежнего капитана.

– Именно так, господин Эрлингмарк, – таможенник чуть поклонился. – Нам не слишком интересны события, произошедшие далеко от нашего дома. И, к тому же, двадцать три года назад вы были еще слишком молоды, чтобы захватывать чужие яхты. Не так ли?

– Истинно так, господин таможенник.

– Тогда прошу предоставить мне доступ к аварийным файлам и милости прошу наружу.

Бьярни по-быстрому слил представителю местной власти всю статистику, все логи, ввел новый пароль на открытие шлюза, проверил – на месте ли кредитка и проследовал за таможенником к выходу.

Первые минуты на поверхности он всегда чувствовал себя несколько неуютно – нужно было привыкнуть к отсутствию стен.

Шлюз величаво затворился; к панели управления таможенник немедленно прилепил ограничитель.

– Напоминаю, что снять блокировку сможет только сотрудник таможни. Трехдневная виза приаттачена к вашей кредитной карте; если вздумаете ее продлить – милости просим, но не дольше, чем на неделю в сумме. Если дольше – надо будет переоформить на обычную и уплатить налоги. Садитесь, я подброшу вас к пропускному пункту.

Бьярни кивнул и уселся в пестрый желто-черный автомобильчик, который тут же встал на подушку и увлек его навстречу быстротечному отдыху.

Отдых всегда быстротечен – это Бьярни усвоил еще в раннем детстве.

Он намеревался заглянуть в ближайший же бар – и заглянул. Намеревался расслабиться со стаканом в руке – и расслабился, разве что под стол свалиться не получилось: организм на этот раз противостоял алкоголю на удивление браво. Намеревался споить симпатичную девчонку – споил даже двух. В высшей степени симпатичных близняшек, которых слегка обалдевший Бьярни так и не научился различать. Спаивание довольно быстро переместилось из бара в близлежащий отель, где Бьярни действительно получил солидную скидку. В номере обнаружился бассейн, куда троица не преминула с визгом окунуться; еду и выпивку привозил на старомодной тележке чопорный стюард в не менее старомодной ливрее… В общем отдохнул Бьярни на славу. Оттянулся. Или – как любил говорить дядя Олаф в старые времена – оттопырился.

На второй день близняшки и не подумали удрать – протащили Бьярни по побережью местного моря с непременными остановками в наиболее злачных местах. Уже под вечер Бьярни, собиравшийся пробыть здесь только двое суток, с облегчением подумал, что виза у него трехдневная. К счастью. И остался до завтра – сил мчать на космодром и снова погружаться в безмолвие межзвездного рейса… Нет, слишком уж тут было здорово, на летней и праздничной Роме.