Текст книги "Всеволод Бобров – гений прорыва"

Автор книги: Владимир Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Когда Бобров стал старшим тренером ЦСКА, Владимиру Федотову было 24 года. В этом возрасте футболисты, хорошо зарекомендовавшие себя, уже регулярно выступают в сборной СССР. Но Федотова, впервые появившегося в основном составе родного клуба в 18 лет, пригласили в главную команду страны в 1970 году, когда ему было 27 лет. Тогда сборную возглавил старший тренер ЦСКА Николаев, который пригласил в ее состав едва ли не всех подопечных из армейского клуба, после 19-летнего перерыва вновь ставшего чемпионом страны.

Бобров считал, что у сына его замечательного партнера нет характера, отсюда и вся проблема. Уж кто-кто как не Бесков мог ввести в сборную Федотова, который под его началом занимался в футбольной школе Центрального стадиона имени Ленина. Тем более, что это был старательный ученик, буквально благоговевший перед Бесковым. Но даже Константин Иванович, вроде бы ни в чем не упрекавший Федотова, не набрался решимости взять Володю в сборную СССР.

До Боброва доходили слухи, что Валентина Ивановна Федотова обвиняет его в необъективном отношении к мужу в последние месяцы его жизни. На ее взгляд, Боброву, в то время начальнику футбольной команды ЦСК МО, следовало уступить свое место в составе делегации, направлявшейся в Англию (предстояли три встречи с известными клубами, включая «Челси»), ее мужу, но он этого не сделал. Григория Ивановича, расстроенного отлучением от зарубежной поездки и чувствовавшего себя обиженным, направили в командировку в Тбилиси, где проходили несыгранные в свое время матчи на первенство СССР с участием трех московских команд (этакий междусобойчик!). На обратном пути в Москву Федотов сильно простудился и на домашнем диване умер.

Ни о каком сведении счетов с младшим Федотовым в мыслях не было. Было другое. Всеволода всегда огорчало, что Володя лишь внешне стал напоминать отца, но только не игрой.

Нередко случались встречи, в которых Владимир Федотов не до конца выполнял бобровские установки на матч, бывало, что он не участвовал в попытках команды найти победную игру. После этого Бобров сердился, на какой-то миг ему казалось, что происходящее с Володей – результат козней его близких родных: матери и трех ее братьев, известных футболистов Жарковых – Георгия, Василия, Виктора. Но Всеволод быстро остывал и никогда не ставил вопрос «или-или», поднимаемый иными тренерами в аналогичных ситуациях в отношении некоторых игроков. И тем не менее руководители ЦСКА, спортивного комитета Министерства обороны СССР порой укоряли, правда, вскользь Боброва; «И чего это вы с Федотовым между собой не поделили?!»

К сожалению, у Владимира Федотова карьера тренера не задалась. Где он только ни работал. Почти никогда не может провести в одной команде весь сезон. Наибольший успех выпал на его долю весной 1981 года, когда возглавляемый им ростовский СКА выиграл Кубок СССР. Но по итогам чемпионата ростовчане в том сезоне выбыли из высшей лиги.

«Красная звезда», анализируя их игру, писала, что армейцам Ростова были присущи такие пороки, как слабая дисциплина, отсутствие порядка. Федотов, старший тренер команды, по свидетельству газеты, по ходу сезона без всякой нужды и соответствующего разрешения мог покинуть команду, что, конечно, ослабляло ее, лихорадило, да и подрывало авторитет самого наставника.

«Звездочка» пожалела (в очередной раз) Владимира Федотова и не раскрыла скобки, не сказала, почему и куда отбывал он. А отлучался старший тренер СКА по вызовам своего тестя Константина Бескова, возглавлявшего сборную команду страны. Получалось, что Федотов, не успевший ничем проявить себя на работе в клубе, нашел себе место в тренерском штабе сборной СССР.

Но вернусь к моменту начала службы Боброва в спорткомитете Министерства обороны. На работу он неизменно приезжал в хорошем настроении. Перед началом очередного рабочего дня намечал, чем будет заниматься в ближайшие часы – кому позвонит, кому направит телеграмму, кого пригласит на беседу, когда попросит генерала принять его.

Будучи от природы любознательным, Бобров всегда всем интересовался и на новом для себя месте оказался верен своей натуре все схватывать на лету – быстро научился составлять отчетные документы, заявки, планы командировок. Со стороны посмотришь, ни дать ни взять исполнительный чиновник, да еще у него очки появились, когда он садился за письменный стол. Даже не верилось, что обработкой бумаг занимается гроза самых знаменитых в мире футбольных и хоккейных вратарей.

Добрым помощником Боброва в те дни оказался сосед по кабинету – офицер Грязнов, которого в скором времени избрали председателем Всесоюзной федерации акробатики (Александр Александрович немало сделал для успешного проведения в Москве чемпионата мира в 1974 году), Хорошо знакомый с футболом и хоккеем, Бобров на новом месте работы постарался побыстрее узнать ситуацию в других спортивных играх, находил схожее, выделял отличия. У Боброва появлялись новые знакомые – тренеры, возглавлявшие армейские команды, кроме футбольных и хоккейных, офицеры, приезжавшие в командировку из военных округов. Как всегда, Боброву помогали освоиться в новой роли доброжелательное отношение к людям, простой характер.

Сам Бобров, всегда дороживший своим именем, относился к появившимся обязанностям столь же ревностно, как и раньше, когда играл или тренировал. Вспоминаю, как от имени спорткомитета министерства он приехал в редакцию «Вечерней Москвы» поздравить спортивного обозревателя газеты Алексея Пискарева с 50-летием. После традиционной церемонии – вручения адресов, подарков, подобных в таких случаях речей собравшиеся сразу же переместились на товарищеский ужин в ресторан ВТО. Бобров, слывший отменным тамадой, на этот раз произнес всего лишь один тривиальный тост – за виновника торжества – и поднялся из-за стола. Это, было непохоже на него – большой жизнелюб, он любил посидеть за дружеским столом, да еще в ресторане.

– Вы уж меня извините, – говорил он, расставаясь с журналистами, вышедшими его проводить, – спешу на баскетбол. Наши с ленинградским «Спартаком» играют. Неловко будет, если опоздаю, а еще хуже, если совсем не появлюсь. Иван Григорьевич должен приехать.

Под нашими Бобров имел в виду баскетболистов ЦСКА. Иван Григорьевич – это заместитель министра обороны СССР, главнокомандующий Сухопутными войсками, генерал армии Павловский, курировавший армейский спорт и физподготовку.

Не поехать в тот вечер на баскетбол Бобров не мог. И не потому, что на игре должен был присутствовать Павловский, с чьей семьей, включая его взрослых детей – дочь и сына, дружила семья Боброва. Оказавшись в спорткомитете министерства, Бобров, пожалуй, с особым вниманием следил за игрой баскетбольной команды ЦСКА, составленной из индивидуально сильных спортсменов, но не объединенных общими целями и интересами. Отсюда – и их неровные выступления. В отличие от армейцев, ровно играл тогда ленинградский «Спартак». Казалось, еще немного и ленинградцы, впервые после 1940 года, станут чемпионами СССР.

Боброва такой прогноз в баскетболе не устраивал. Он считал победу ЦСКА в первенстве страны вполне возможной, исходя из потенциальных возможностей игроков, их одаренности, и более справедливой. Надо было лишь внести некоторые коррективы в ее подготовку. По предложению Боброва старшим тренером команды после некоторого перерыва вновь стал Александр Гомельский. Предстояло не уступить ленинградским Спартаковцам в очном поединке. Вот на эту игру Бобров, вроде бы далекий от баскетбола, и уехал от праздничного стола. В тот вечер армейцы победили. А вскоре их в очередной раз чествовали как чемпионов СССР. На свой торжественный вечер победители во главе с Гомельским пригласили Боброва.

Где бы ни оказывался Бобров, в любом коллективе он никогда не был один. К нему всегда тянулись люди. С ним было интересно работать, интересно тренироваться, дружить, быть его знакомым. Сослуживцы, коллеги по работе, специалисты, спортивные работники ценили Боброва за деловитость, знание законов спорта, широкий кругозор. Помимо природной смекалки, пытливости, давали знать годы учебы сначала в Военно-воздушной академии, которой со временем присвоили имя первого в мире космонавта, а потом Ленинградского института физкультуры.

Бобров всегда мучился, терзался, если по какой-либо причине не сумел поздравить друга или доброго знакомого с днем рождения, знаменательной датой. В любой интересной компании всевозможные блюда и напитки были приятны для него постольку-поскольку. Куда больше он ценил сам факт общения с присутствующими. Быть может, поэтому ему нравилось вручать цветы, подарки, приветственные адреса. Делал он это красиво, со вкусом, природный юмор помогал ему при этом остроумно выступать.

Казалось бы пустячок то, о чем я хочу рассказать, но он весьма характерен для Боброва. После его прихода в спорткомитет секретарь-машинистка генерала стала получать подарки ко дню рождения и к праздникам. Это постарался Бобров. Он, едва поступив на работу, как говорится, с фуражкой прошел однажды по кругу, а затем с его легкой руки единственной женщине в коллективе стали регулярно покупать в складчину подарок.

Когда в иных спортивных обществах или клубах чествовали своих ветеранов или, скажем, героев сезона – кавалеров золотых медалей, то от имени спорткомитета приходил поздравить Бобров. Я помню его на 50-летии знаменитого динамовского «тигра» Хомича, с которым они за 25 лет до этого вместе играли в Англии.

В спорткомитете министерства, когда там служил Бобров, не знали забот, если собирались посмотреть интересное спортивное соревнование в Лужниках. О билетах или контрамарках в таких случаях заботился Бобров, отправлявшийся за ними за рулем своей «Волги».

Но долго нести службу в спорткомитете Бобров не мог. Рано или поздно в нем должен был заговорить тренер-практик по футболу или хоккею, как бы хорошо ни служилось ему на новом месте. Поскольку Бобров был дисциплинированным офицером, сам он никогда не подал бы рапорт с просьбой уйти с занимаемой должности, поскольку считал обязанностью помогать армейским спортивным работникам, спортивным клубам армии в округах.

Стало быть, кто-то должен был пригласить Боброва, находившегося в расцвете сил, накопившего громадный практический опыт, на новую работу.

Немалое участие в дальнейшем устройстве судьбы Боброва принял тогдашний ответственный секретарь Федерации хоккея СССР Кирилл Роменский. Он, пожалуй, как никто в то время, представлял, что значит Бобров как тренер, ибо в годы, когда Бобров тренировал спартаковских хоккеистов, Роменский работал заведующим отделом спортивных игр Московского городского совета «Спартак».

По инициативе Роменского Бобров был откомандирован из спорткомитета Министерства обороны СССР в Спорткомитет СССР, причем, с сохранением звания полковника, которое ему присвоили в июле 1970 года.

Немаловажно для дальнейшей судьбы Боброва было и то, что отдел хоккея в ту пору возглавлял Старовойтов, его бывший одноклубник, с которым они вместе в 1949 году входили в состав команды ЦДКА, ставшей чемпионом СССР. Старовойтов, надежный хоккейный защитник, стал со временем прекрасным судьей – никто из соотечественников чаще его не судил матчи на первенствах мира. Наконец, он в течение многих лет достойно представлял нашу страну в международной лиге хоккея на льду. Годы, проведенные среди спортсменов, тренеров, арбитров принесли Старовойтову непререкаемый авторитет в нашем хоккейном мире. Ему, всю жизнь посвятившему хоккею, никогда не было безразлично, как складывается ситуация в группе наших лидеров, а также как мы выглядим на мировой хоккейной арене.

Не случайно, что именно в 1971 году Боброва пригласили в распоряжение Спорткомитета СССР. Какого бы высокого мнения ни был Роменский о работе Боброва в «Спартаке», как бы хорошо ни относился к Боброву Старовойтов, перемещение Боброва даже с помощью высокопорядочных, доброжелательных к нему людей не могло состояться раньше. Лишь после весны 1971 года со всей остротой встал вопрос о привлечении Боброва к хоккею.

Начиная с 1963 года, сборная СССР выигрывала первенство мира и дважды за это время Олимпийские игры, причем в 1968 году, как я уже заметил, ее успех заставил забыть огорчение вторым местом в неофициальном командном зачете. На Белой Олимпиаде весной 1972 года наши хоккеисты вновь стали чемпионами.

Победы никогда не давались нам легко, Но с каждым годом они доставались все трудней. На чемпионате мира 1969 года три команды – СССР, Швеции и Чехословакии – набрали одинаковое число очков. Пришлось прибегнуть к арифметике и оказалось, что победили советские хоккеисты, у которых разность заброшенных и пропущенных шайб оказалась лучше, чем у чехословацких и шведских спортсменов. Весной 1971 года мы стали чемпионами мира, а титул чемпионов Европы пришлось впервые за много лет уступить хоккеистам Чехословакии.

Конечно, в этой неудаче не было бы ничего страшного, учитывая высокий класс чехословацких игроков, но настораживало одно обстоятельство. Самые прославленные наши чемпионы, становясь с каждым годом все старше, вполне понятно, не могли играть с прежним блеском, но их продолжали включать в состав сборной СССР.

Как это опасно, если нет в команде здоро-. вой конкуренции! По-человечески можно понять иного бывалого игрока, он, быть может, и не прочь прибавить в мастерстве, но зачем ему это, если его, как бы он ни играл, все равно оставляют в команде, ибо реальных претендентов на его место на игровой площадке не видно, не слышно.

Весной 1971 года по горячим следам чемпионата мира все отчетливей, все громче стали звучать голоса, что наши дела в мировом хоккее пошли бы лучше, а хоккейная жизнь украсилась бы, не оставайся ЦСКА в гордом одиночестве. Но некому было побороться со столичными армейцами.

Московские динамовцы были удовлетворены серебряными медалями и тем, что старшим тренером сборной СССР работает Чернышев. «Спартак» после ухода Боброва лихорадило. Правда, спартаковцы еще раз – в 1969 году, тренируемые Николаем Ивановичем Карповым, во многом применившим систему занятий и методику Боброва, выиграли первенство.

Но затем, словно испугавшись своей дерзости, вновь отступили, уже не вдохновляя другие команды на штурм бастиона, именуемого ЦСКА. Еще не наступило возрождение славы «Крыльев Советов».

Появление еще нескольких клубов под стать ЦСКА было просто необходимо. Но откуда они могли взяться и решительно пойти в наступление без сильных тренеров? Каждый такой тренер представлялся смельчаком, ведь ему предстояло подготовить команду, способную бросить вызов если не армейцам, то хотя бы динамовцам Москвы. Роль смельчака брать на себя никто не решался. Потому и звучал в нашем хоккее один и тот же припев: Чернышев – Тарасов, Тарасов – Чернышев.

Многочисленные жизненные испытания к этому времени не ожесточили Боброва, а обогатили таким опытом, который позволял поручать ему большие дела.

Для начала ему доверили одну из сборных команд, окрестив ее олимпийской. Хотя искушенные люди понимали, что на Олимпиаду в Саппоро поедет команда, возглавляемая Чернышевым и Тарасовым, название «олимпийская», тем более за несколько месяцев до Олимпийских игр, звучало. А тут еще упорно поговаривали, что в недалеком будущем намечаются встречи с профессионалами, но могут быть и осложнения, поскольку президент МОК грозил дисквалификацией всем хоккеистам, которые хотя бы раз сыграют с профессионалами. Случись такое, олимпийская команда, тренером которой стал Бобров, могла оказаться как нельзя кстати.

Но какая же это команда, если она не играет? И тут помог Роменский – команду включили в розыгрыш приза газеты «Советский спорт», хотя в подборе игроков, комплектовании звеньев Бобров не участвовал.

В один из августовских дней 1971 года Бобров вновь привычно опустился на тренерский стульчик у одного из бортиков арены в лужниковском Дворце спорта. Словно и не прошло четырех лет, как он здесь привел «Спартак» к титулу чемпиона страны, а болельщики встречали и провожали его долгой овацией. На трибунах Бобров заметил немало знакомых лиц, остались знакомые и среди хоккеистов, но теперь предстояло забыть о соперничестве в турнирной таблице, о том, что есть ЦСКА или «Спартак». Надо было готовить кандидатов в олимпийцы к трудным международным матчам.

Первый матч олимпийская сборная провела с гостями из ЧССР – хоккеистами клуба ЗКЛ (Брно). В их числе в Москву приехали известные игроки национальной сборной – Иржик, Махач, Мрааз, Надрхал. А тренером у гостей был Властимил Бубник, по праву снискавший в ЧССР славу одного из лучших форвардов.

Бобров тепло поздоровался с коллегой, спросил о самочувствии, а тот в ответ сообщил, что в Москву приехал в 20-й раз. «Я еще играл в трескучий мороз у Восточной трибуны стадиона «Динамо». Помнишь?» – «Да как же не помнить, – улыбнулся Бобров. – Такое не забывается…»

Хозяева льда выиграли первый период – 1:0, проиграли с тем же результатом второй, а затем, забросив две шайбы, победили со счетом 3:1. Бобров, пожалуй, слишком спокойно принимал поздравления.

– Понимаешь, что получается? – говорил он мне после матча. – Результатом доволен, а игрой нет. Конечно, хороша тройка Мартынюк – Шадрин – Саша Якушев, молодец Слава Солодухин, забросивший две шайбы. Но хочется видеть состав более сильным. Я ведь не оставляю мысли, что мне когда-то все-таки доверят первую сборную команду страны. Обещали, во всяком случае. Ведь Чернышев и Тарасов по-прежнему уверяют, что больше не будут работать со сборной.

Хочется пригласить в нашу команду, если она, действительно, олимпийская, все лучшее. А так, разве это дело? Николаев в «Химике» – защитник, а у нас становится нападающим. Рад бы не переквалифицировать его, но людей не хватает. Может напишешь об этом?

Я не мог не поддержать Боброва, и вот что было написано мною и опубликовано на следующий день в «Вечерней Москве»: «Никто из хоккеистов ЦСКА и «Динамо», которых тренеры В. Бобров и В. Шувалов пригласили в сборную олимпийскую СССР, на сбор этой команды пока не прибыли. Нелишне заметить, что «Спартак», СКА, «Химик», отпустив в олимпийскую сборную по четыре лучших игрока, вынуждены проводить матчи на приз «Советского спорта» в ослабленных составах. Но ослабление состава произошло в интересах нашего хоккея, в целях наилучшей подготовки хоккеистов к олимпийскому турниру в Саппоро. Так почему же иначе поступают в ЦСКА и «Динамо»? Это, мягко говоря, удивляет. Тренеры обоих клубов не раз публично призывали своих товарищей по профессии поступиться ради сборной интересами команд. А сами?…»

Реплика так и называлась «А сами?…»

На следующий день утром позвонил Бобров. «Поздравляю. Остро у тебя получилось. В ответ на критику уже сегодня прибыли 4 динамовца. Ждал еще двоих – но они травмированы. Как отреагировали армейцы? Чудак ты! Ты что Тарасова не знаешь?!»

Так начиналась работа Боброва тренером одной из сборных команд. По хоккею он соскучился. У хоккеистов был, скажем, после игры день отдыха, а Бобров ехал в Скатертный переулок, где тогда размещался Спорткомитет СССР. С Порфирием Шелешневым, другими работниками отдела хоккея прикидывал, кого бы еще пригласить на тренировочный сбор.

Боброву не хотелось работать с игроками, собранными по принципу «с миру по нитке». Ладно, куда ни шло на первом этапе, когда по независящим причинам не удалось заниматься комплектованием состава. Но ведь команде предстояло существовать и в будущем, намечались и матчи с зарубежными соперниками. Стало быть, требовались игроки, влюбленные в хоккей, не избалованные вниманием зрителей, прессы, а потому способные на большие дела.

Рекомендаций тренерского состава по поводу отбора игроков в олимпийскую сборную не последовало, никаких просьб в связи с поиском кандидатов в города или союзные республики из Москвы не уходило. Приходилось полагаться на добросовестность тренеров клубов, кого они пришлют в олимпийскую сборную, довольствоваться беседами с теми, кто ездил в хоккейную «глубинку».

Но поскольку у разных людей разные взгляды на хоккей, на игроков, разная требовательность к спортсмену, то предстояло услышанное проверять, чтобы потом не раскаиваться в кандидатуре отобранного хоккеиста. Бобров держал на примете людей, которые, на его взгляд, не только разбирались в хоккеистах, но имели схожие с ним вкусы. Как, скажем, Виктор Сорокин. Игрок он был не великий (выступал за одну из команд ВВС, привлекался Бобровым на предсезонный сбор мастеров), но, начав судить, проявил себя тонким знатоком хоккея. Высококвалифицированные арбитры внушали Боброву уважение, а поскольку Сорокин еще был и офицером ВВС, то симпатии к нему Боброва было понять нетрудно.

Бобров, зная, что Сорокин много ездит по стране, интересовался, не приметил ли он кого-либо для олимпийской сборной в Усть-Каменогорске или Кирово-Чепецке, Прокопьевске или Омске. «Да нет, Всеволод Михайлович, – отвечал Сорокин, – все вроде не то, а впрочем, лечу в Тюмень, потом в Барнаул. Что-нибудь увижу, позвоню…» И смотрел, и звонил (и не только он), а Бобров заносил фамилии рекомендованных в свой «ежедневник» (была у него такая толстая тетрадь).

В те дни Боброва часто видели рядом со Старовойтовым. Они просматривали почту с приглашениями, пришедшими из-за рубежа. Предмет забот – куда бы поехать с олимпийской сборной, когда наступит перерыв в чемпионате?

Пожалуй, нигде нет таких трудностей с выбором соперников, как в хоккее. В футбол играют по всему земному шару, сильные клубы, способные быть достойным спарринг-партнером национальной сборной, могут отыскаться в любом полушарии, на любом континенте. У волейболистов или баскетболистов, после того как они ушли играть под крышу, соперников тоже можно найти где угодно, что и делают наши сборные команды, отправляясь в длительные зарубежные турне, предшествующие чемпионатам мира и Европы, или Олимпийским играм.

Популярность хоккея росла из года в год со сказочной быстротой. Катки с искусственным льдом появлялись в теплолюбивых странах, но соперников, например, для сборной СССР, становилось все меньше. Когда-то наши лучшие игроки ездили играть и тренироваться в Лондон, Париж, но со временем такие поездки стали вызывать улыбку. Правда, приглашений лучшим советским хоккеистам поступало много. Конечно, это свидетельствовало об авторитете сборной СССР. Но, принимая приглашения из-за рубежа, следовало исходить из того, насколько полезным могло оказаться любое турне для наших игроков, не ломало ли оно расписание «домашнего» чемпионата.

После того, как олимпийская команда сыграла в турнире на приз «Советского спорта» свой последний матч, Бобров прямо из Лужников заехал ко мне домой. Я давно не видел его в таком приподнятом настроении. Чувствовалось, что радость одолевает его, и он был готов поделиться ею. Но почему Всеволод, познавший за свою славную жизнь счастье многих больших побед как спортсмен и как тренер, тут вдруг обрадовался нормальному выступлению подопечных в турнире средней руки?

К работе с олимпийской сборной осенью 71-го года он подошел очень строго. Команда при удовлетворительных результатах была призвана утвердить возвращение Боброва в хоккей тренером. Лишь несведущие в спорте люди полагают, что известному спортсмену нетрудно стоять на тренерском мостике. А между тем в любом виде спорта уже давно невозможно тренировать за счет прежних заслуг в соревнованиях. Прошли времена, когда тренер что-то показывал своим подопечным и занятие после этого пошло, как говорят, путем.

Бобров стал работать с олимпийской сборной, когда любой тренер оказался быть обязанным знать о последних достижениях спортивной науки, следить за новинками литературы, педагогики, философии. А главное, на что обратил внимание в одной из своих книг Тарасов, в современном спорте тренер остается один на один со спортсменами, людьми зрелыми, имеющими хоть и незаконченное, но высшее образование. Порой у них уже есть дети пошедшие в школу, а потому работа тренера стала не менее сложной, чем у преподавателей в высшей школе.

Став тренером, Бобров никогда не возвышался над коллегами, в том числе над теми, которые в свое время как спортсмены не преуспели на футбольном поле или на хоккейной площадке. К нему охотно тянулись за советом, консультациями, даже в то время, когда тренерский его стаж еще не был велик. По умению подойти к футболисту или хоккеисту ему, пожалуй, не было равных. От него в некоторых клубах требовали немедленно отчислить того или иного спортсмена, а он все не решался. И не потому, что был мягкотелым.

– Отчислить из команды легче всего, – говорил Бобров. – Оттолкнешь иного от спорта – пропадет человек.

Рассказанный мной случай с хоккеистом Савиным в бытность работы Боброва спартаковским тренером не был единственным в его тренерской карьере.

В свое время в ЦСКА пригласили (я тоже принимал участие в этом) Анатолия Масляева. Это был неплохой футболист, но еще в детстве научившийся пить, курить, крепко ругаться. Временами казалось, что пройдет еще немного времени, и полузащитник ЦСКА заиграет в силу игрока сборной СССР. Но шли месяцы, потом годы, а он оставался всего лишь неплохим футболистом. Не больше. Сказывались нарушения спортивного режима. Однажды Толя поскандалил со швейцаром ресторана ВТО, а у подоспевшего на шум милиционера, хотя сам и был невысокого роста, ухитрился сорвать погон.

Но и после этого Бобров не пошел в отношении Масляева на крайнюю меру – на его отчисление.

– Мы ведь оторвали Толю от шпаны. Это труднее, чем оторвать от водки. Классным футболистом он, пожалуй, не станет. А человеком должен стать. Иначе быть не может.

После того, как Бобров расстался с ЦСКА, Масляев в армейском клубе пробыл недолго, его отправили играть за ростовский СКА, а потом он исчез из большого спорта. Рядом с Масляевым не нашлось тренеров, схожих с Бобровым…

Возвратившись в хоккей, Бобров прекрасно понимал, что ему, одному из немногих хоккейных специалистов, удостоенному звания «Заслуженный тренер СССР», все предстоит начинать едва ли не самого начала – за четыре с половиной года в хоккее утекло много воды и «натекло» много нового.

А когда зональный турнир на приз «Советского спорта» закончился, и Всеволод зримо увидел, что его, им ведомая, по сути дела наспех скомплектованная команда может многое показать (а что будет, если с ней поработать больше!), то, конечно, оказался в прекрасном расположении духа. Он всегда радовался, когда он и его партнеры побеждали в любом матче или турнире. Став тренером, точно так же всегда радовался за подопечных – ведь они сражались, падали на лед, не жалея себя, бросались наперерез летевшей, как снаряд, шайбе.

Он знал всегда вкус победы, он знал дорогую цену любому успеху в спорте. Все это вместе взятое и объясняет, почему после окончания зонального турнира на приз «Советского спорта» был настроен так, будто для него счастливо закончился по крайней мере чемпионат страны.

В тот вечер Бобров появился у меня вместе с Виктором Шуваловым. Как непохожи были на Боброва его партнеры по знаменитой первой тройке состава сборной СССР! Впрочем, у них и между собой не было ничего общего. Бабич, особенно в последние годы жизни, это – сгусток нервов, темперамент, огонь, ершистый человек, беспредельно преданный Боброву и готовый пойти за ним на край света, а если понадобится, пожертвовать всем, чем угодно.

Для Шувалова Бобров тоже многое значил в жизни, но так как он был от природы скупым на слово человеком, у него эта преданность никогда не вырывалась наружу. Лишь на кладбище, когда гроб с телом Боброва опускали в могилу, по щеке Шувалова скатилась одна-единственная слеза.

Бабич, исключительно честный человек, в пылу иного спора мог в защиту Боброва наговорить оппоненту массу колкостей. Однажды, услышав, что Валентин Гранаткин, ответственный футбольный работник, распространяет про Боброва нелепый слух, Бабич сначала вскипел, а затем настолько расчувствовался (к пятидесяти годам у него пошаливали нервы), что на глазах едва не появились слезы. «Да как смеет говорить о Севке такое…»

Бобров любил обоих партнеров. Широко улыбался, когда ему рассказывали, как Бабич, работая далеко от Москвы (например, с хоккеистами Национальной народной армии ГДР или с омской командой «Аэрофлот» в Омске), проникновенно переживает за бывших партнеров, за родной армейский клуб.

А как внимательно следил Бобров за учебой сына Бабича, огорчался его школьными «двойками», радовался «пятеркам», потом поздравлял Николая с поступлением в институт, а затем с началом ответственной работы за рубежом. Бобров в июне 1972 года как-то сразу постарел, изменился, когда узнал о неожиданной кончине Евгения Макаровича…

Шувалов тоже был предметом любви и внимания, а порой и забот Боброва, считавшего Виктора после того, как тот стал тренером, невезучим человеком. Поначалу, едва оставив лед, Шувалов работал без нареканий. Более того, о нем говорили как о перспективном тренере. Это было оправданно, поскольку команда МВО, которую он возглавлял, выступала стабильно, а главное, ежегодно давала солидное пополнение ЦСКА. А потом произошло непредвиденное.

В Челябинске, куда команда приехала на очередной матч, ее хоккеисты нахулиганили в гостинице. Шувалов в этот момент уходил в гости к родственникам. Когда он вернулся, милиция уже забрала виновных. С рассказом о случившемся выступила «Комсомольская правда». В результате команду МВО исключили из класса «А» и расформировали.

Демобилизовавшись из армии, Шувалов стал тренером «Кристалла» из подмосковной Электростали. И в этой команде оказались хулиганы. Только набедокурили они на площади Курского вокзала в Москве. До расформирования «Кристалла» дело не дошло, но Шувалову предложили искать работу в другом месте.

– Вот видишь, как получается, – заметил мне как-то Бобров. – Иной тренер порхает из города в город, с необыкновенной легкостью меняет одно спортивное ведомство на другое, и все ему нипочем. А Виктор, умный, принципиальный, высоко порядочный всегда и во всем, то и дело спотыкается. Формально он не виноват. Сидел дома, смотрел по телевизору новый детектив, а в этот момент его хоккеисты на стоянке такси оскорбляли инвалида. Но такая уж наша тренерская доля – мы за все в ответе…

А как радовался Бобров за Шувалова, когда в 1969 году «Спартак» стал чемпионом страны, а одним из его тренеров работал Шувалов. Но как короток оказался звездный час его верного друга. Встретив сезон 1969–1970 годов, в ранге чемпионов, некоторые спартаковцы заиграли слабо. Нашлись среди них люди, не умеющие быть самокритичными. Свой спад они объяснили… нетребовательностью тренеров, которых, в том числе и Шувалова, руководители «Спартака», не долго думая, заменили.