Текст книги "Глубокий рейд. Записки танкиста"

Автор книги: Владимир Максаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

4. В тылу врага

Позади нас еще взвивались осветительные ракеты. Некоторые из них лопались, рассыпаясь фейерверком сверкающих брызг, огненным каскадом медленно оседая вниз, на землю. Ночную тьму то и дело разрезали светящиеся трассы пулеметных очередей. Мы ехали в противоположную сторону от этой иллюминации.

Сверху от самолетов нас прикрывал полог низкой густой облачности, а внизу, там, где от белизны снега темнота была немного разреженней, земля словно излучалась фосфорическим свечением, помогая нам прокладывать путь вперед.

До рассвета нам нужно было уйти как можно дальше от места прорыва. Однако все время тащиться по целине глубокого снега трудно. Легко было погубить машины, провалившись в один из многочисленных оврагов, занесенных снегом и едва заметных на гладкой поверхности равнины.

Но вот, наконец, мы на дороге. Проехали небольшой лесок, заснеженный, как в сказке. Сразу же за ним дорога разветвлялась в трех направлениях. Даже по карте найти нужный нам путь было не так просто. Война создала много своих новых дорог, и там, где раньше летом колосилась пшеница или грелись на солнце полосатые кавуны, теперь проходила настоящая фронтовая магистраль, не нанесенная ни на одну карту. Особенно трудно ориентироваться зимой. Пройдут по полю десять танков, проползет за ними колонна автомашин – вот тебе уже и новая дорога.

На развилке пришлось остановиться. По какой дороге ехать? Все они идут как будто бы в нужном нам направлении, а вдруг уведут куда-либо в сторону? Выбор был сделан случайно. На средней дороге вдали засветились фары идущих навстречу машин.

– Видишь, Закиров, кто-то там подсвечивает на дороге?

– Как же не видим? Очень даже видим.

– В таком случае, дуй на эти светляки.

– Слушаю, товарищ старший лейтенант.

Танки понеслись навстречу огонькам. Не доезжая метров трехсот, мы увидели, что машины остановились и погасили фары. Клюнул носом и наш танк. За ним остановилась вся колонна.

– Заметили нас, товарищ старший лейтенант! – крикнул с башни идущего за нами танка Кобцев.

– Вижу. Ты что, Закиров, остановился без команды?

– Разрешите доложить, – донесся снизу голос Закирова. – Там бегаит не автомобиль. Там танки! Две танки! Чичас испугался, стоит кумекает: свой мы или не свой.

– Откуда ты знаешь, танк это или автомашина? Не видно же ничего.

– Мы все знаем. Фары у них больна низко посажен, совсем у земли бегают.

По опыту я уже знал, что на зрение и слух Закирова можно вполне положиться, поэтому, не задумываясь, попросил Кобцева передать по колонне команду приготовиться к бою с танками.

Лязгнул замок пушки, досылая в казенник бронебойный снаряд.

Подъехав метров на семьдесят к стоявшим в темноте машинам, я действительно смутно различил два танка. Они остановились, не решаясь ни двигаться вперед, ни поворачивать обратно. Из люков высовывались головы танкистов, пристально всматривавшихся в темноту.

Пушки у танков шевелились, беря на прицел пашу колонну. Стрелять же они пока не решались, боясь сделать ошибку. Исход дела решали мгновения. Если вражеские танкисты опознают наши танки, то первые же их снаряды угодят в нашу головную машину.

Все зависело от того, успею ли я прицелиться в гитлеровский танк, или его командир, обнаружив, что перед ним советские танки, первым нажмет спусковую педаль уже наведенной на нас пушки.

С головного фашистского танка что-то кричали нам.

– Фары, водитель!

Сноп света скользнул по броне немецких машин, слепя людей, всматривавшихся в темноту.

– Огонь!..

Выпущенный в упор бронебойный снаряд пробил броню врага, разорвался в фашистской машине, и взметнувшееся высоко в воздух пламя далеко осветило вокруг все пространство. Почти одновременно с моим прогремел выстрел из второго немецкого танка. Болванка скользнула по лобовому скосу нашей машины и, визжа, отлетела в сторону. От сильного удара в глазах у меня сверкнули искры, а в ушах зазвенело. Закиров безжизненно повалился грудью на рычаг бортового фрикциона.

Выстрел Кобцева, выскочившего на своем танке сбоку от нашей машины, был удачнее, чем у фашиста. Снаряд попал под кромку башни второго вражеского танка и отбросил ее в сторону. Потребовался еще один снаряд, чтобы и этот танк вспыхнул свечой рядом с первым.

Я нагнулся вниз к водителю. Башнер и радист уже привели в чувство оглушенного, слегка контуженного Закирова. Он фыркал от спирта, которым его усердно потчевал башнер, и крутил головой.

– Жив, Закиров?

– Так точна, живем! Нас болванкой убить нельзя.

– Сидеть за рычагами сможешь?

– Можем!

– А что, если Москвин поведет машину вместо тебя, пока не опомнишься?

– Нет-нет! Сам поведу.

Колонна тронулась дальше. Спидометр показывал, что от переднего края прошли уже двенадцать километров. Пока мы не встретили ни одного селения, а между тем где-то здесь, судя по карте, неподалеку должна быть деревня Шишиловка, первый населенный пункт на пути нашего рейда.

Впереди показалась какая-то темная полоса, смутно выделявшаяся на общем серовато-темном фоне. Подъехали ближе. Полоса оказалась лесом, тянувшимся далеко в обе стороны.

Я приказал остановить машины. Танки подтягивались близко друг к другу и застывали на месте.

Хотя делать стоянку в этом месте не входило в наши расчеты, однако сложившиеся обстоятельства подсказывали такое решение. Остановиться в этом лесу следовало потому, что раненые люди на машинах нуждались в помощи. Решив до утра укрыться в лесу, я попросил Грицаева позвать ко мне взводных и доктора. Башнер вылез из люка, и через минуту по колонне от машины к машине понеслась негромкая команда:

– Взводные и доктор – в голову колонны, к командиру!

Командиры взводов и наш фельдшер Никитин, отправившийся с нами в рейд с двумя своими санитарами, прибежали быстро.

Никитин был веселый, жизнерадостный человек лет двадцати шести, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Там, где появлялся Боря Никитин, всегда стоял гомон и смех. Самая обыкновенная история, передаваемая нашим доктором, превращалась в смешную и занимательную. Кроме того, он был замечательным товарищем, готовым всегда отдать свой последний сухарь, сбросить с себя в холод шинель и укрыть ею уставшего спящего друга.

– Все собрались? – спросил я.

– Сейчас подойдет Лопатин, – сказал Кудряшов, блеснув огоньком папиросы.

– Я здесь, товарищ старший лейтенант, – послышался голос Лопатина, подходившего в это время к собравшимся командирам.

– Так вот что, товарищи. Прорвавшись через передний край, мы отклонились от намеченного маршрута и не попали на грейдер, ведущий к шоссе. Имея на машинах раненых, я решил пока дальше не двигаться и остановиться на время в этом лесу. Если пурга не стихнет, то через час от наших следов ничего не останется. Опасаться, что немцы быстро обнаружат нас, не приходится.

– Лейтенант Найденов!

– Слушаю!

– Выделите десять автоматчиков для расчистки места под палатки. Шесть человек пошлете в разведку, но предупредите их, чтобы дальше трех-четырех километров от стоянки не уходили. Ты, доктор, займешься ранеными. После осмотра прошу доложить.

Найденов и доктор ушли. На месте остались командиры взводов.

– Вам, товарищи, нужно быстро занять оборону и так расставить танки, чтобы они вошли в лес задним ходом. Деревьев не ломать. Экипажи держать в полной боевой готовности.

Оставшись вдвоем с Кудряшовым, мы прошли по опушке леса метров до двухсот. Здесь лесной массив отступал под углом и, образуя подкову, снова продолжался по прямой линии не меньше чем на десять километров.

Я высказал свои опасения, что как бы в таком замечательном заповеднике с нами по соседству не было «зверей». До передовой здесь еще рукой подать и лучшего места для тылов нельзя представить – можно скрытно сосредоточить целую армию.

– Я думал об этом, – сказал Кудряшов. – Долго засиживаться нам тут не следует. Если гитлеровцы разнюхают, что мы забрались сюда, то нам придется больше от них отбиваться, чем выполнять задание.

– Ты прав, Иван Федорович. Подождем разведчиков, тогда и решим, как действовать дальше. Все же мне кажется, что крупных сил у противника здесь быть не может. Немцы не охотники забираться в лес. Они предпочитают отсиживаться в населенных пунктах. Там и тепло, и менее опасно, да и курочки еще кое-где водятся. Здесь лишь могут оказаться их склады с боеприпасами, горючим, ремонтные мастерские. Ну, и все это, как бы усиленно ни охранялось ими, все же послужит для нас, охотников, скорее дичью, чем западней.

– Это верно, друг, но лишняя осторожность нам, пожалуй, не повредит, – предостерегающе заметил Кудряшов.

– Разумеется. Я сейчас же займусь караулами, а ты отдохнул бы, пока есть возможность. Я тут сам справлюсь.

– Не до сна сейчас. Пойду к Никитину, узнаю, как у него дела? Убитые, кажется, есть, о погребении надо позаботиться.

Мы вернулись к месту стоянки. Машины уже стояли в боевом порядке для обороны. Позади них, среди елей, на расчищенном от снега месте, виднелась наспех сооруженная автоматчиками палатка. Этот довольно неказистый и уродливый шалаш все же мог защитить людей от ветра. В палатке орудовали доктор и два его санитара – огромный, почти двухметрового роста Чечирко и маленький юркий Варламов.

– А ну, показывай, что там у тебя, – шумел доктор, осматривая рану у автоматчика. – Пустяки, царапина. До свадьбы заживет. Чечирко, перевяжи.

– А, Кирсанов! Тебя как угораздило с пулей поздороваться?

– Я, товарищ доктор, до друга Чечирки пришел. Может, он мне тут вот голову чем помажет, – переминаясь с ноги на ногу, смущенно проговорил башнер. – Я чуток высунул голову из люка, а пуля, как оса, тут как тут, и чиркнула меня чуть повыше уха.

– Высунулся, чиркнула, – ворчал доктор. – Вот чиркнула бы она тебя на волосок поправее – и остался бы Решетов без башнера. Кого бы мы посадили тогда в машину? Моего Чечирку, что ли? Так он мне самому нужен.

– Да он, товарищ доктор, и в люк не влезет, – расплывшись в улыбке, сказал Кирсанов, посматривая на своего друга.

– А и влезет, так не дай бог. Разок повернется там и посдирает все приборы. Санитар он что надо, может вытянуть с поля боя зараз целый экипаж танка, а в машину его садить не годится.

Раненых было восемь человек. Тяжелых, к счастью, не оказалось совсем. Доктор заявил, что все люди могут оставаться в строю. Убитых было пять человек – три автоматчика и два сапера. Погибших товарищей мы не оставили, а привезли сюда и похоронили здесь, в лесу, выдолбив ломами в мерзлой земле могилу. Когда все было закончено, Кудряшов снял шапку и от имени всех нас попрощался с товарищами, отдавшими жизнь за любимую Родину.

– Прощайте, друзья! Мы еще вернемся в этот лес и на месте безымянной могилы поставим памятник с вашими именами. Мы не забудем вас, боевые друзья. В дни войны память о вас будет звать нас к мщению, а в светлые мирные дни после победы мы будем, чтя вашу память, крепить мощь нашего Отечества, чтобы ни один любитель чужих земель не осмелился еще раз посягнуть на священную землю, политую вашей кровью.

Кудряшов отошел в сторону.

Мы, склонив головы, молча постояли несколько минут у свеженасыпанного холмика и заровняли его снегом. Отдать все воинские почести павшим смертью храбрых в этих условиях было нельзя.

– Плохо пока идут у нас дела, командир, – мрачно насупившись, сказал Лопатин, – Еще дела не начинали, а уже встали на отдых в этом чертовом лесу.

– Нет, Лопатин, – возразил Кудряшов, – дело наше как раз хорошо начато. Через передний край мы должны были проскочить «галопом» без особого ущерба для противника, а мы немало там накрошили и людей его и техники. Да и здесь остановка оказалась как нельзя более кстати.

– Вот именно, – сказал подошедший доктор. – Послушай, «командующий», что я буду делать с убитыми и ранеными в дальнейшем?

– Убитых хоронить, а раненым оказывать помощь, перевязывать их, оперировать, если потребуется.

– Это я и без тебя знаю. Но куда вот я буду девать их после операции? С тяжело ранеными что будем делать?

– Этого, Боря, я сейчас сказать не сумею. Будем действовать по условиям обстановки. Может быть, придется оставлять у надежных людей по деревням, а может быть, организуем что-нибудь вроде временного госпиталя в лесу. Скоро наши пойдут в наступление, поэтому и такой вариант вероятен. Во всяком случае, увидим.

Я вернулся к своей машине. Закиров возился, отыскивая в танке патронную гильзу, которая выпала из гильзоуловителя во время стрельбы и закатилась куда-то под тягу бортового фрикциона, мешая свободному ходу рычага.

Чертыхаясь по-русски и по-татарски, призывая на помощь Христа и Аллаха, он на чем свет стоит клял башнера и радиста за ротозейство. Грицаев, изрядно побаивавшийся Закирова, оправдывался, что не он был в бою у пулемета, а лейтенант Климашин. Но Закиров не хотел признавать никаких доводов.

Вскоре пришел Найденов с сержантом Овчаренко, уходившим старшим группы разведчиков. Он подробно рассказал обо всем, что было с ними в разведке.

Сначала шли они прямо по опушке леса, в юго-западном направлении. Заносы, образовавшиеся у подлесного кустарника, сильно затрудняли движение. Тогда решили свернуть в лес и идти напрямик, не делая крюка. Было еще очень темно и тихо. Шум леса действовал успокаивающе. Но вот чаща начала редеть. Овчаренко, шедший впереди группы, быстро присел. Остальные сделали то же. В тридцати метрах справа от себя он увидел часового гитлеровца. Часовой, видимо, сильно промерз в своей кургузой шинеленке, прыгал на одной ноге, высоко подбрасывая другую, махал руками в разные стороны, словно изображал ветряную мельницу. Подползшие разведчики едва удерживались от смеха. К их счастью, часовой стоял к ним спиной, да и ветер заглушал все посторонние шумы. Разведчики залегли в снегу и стали наблюдать. Белые маскхалаты с капюшонами помогали им быть невидимыми на снегу.

Вдруг часовой подскочил на месте, круто повернулся в сторону наших разведчиков и вприпрыжку побежал к ним. Они лежали не шевелясь, затаив дыхание. «Вот черт, – подумал Овчаренко, – сам бежит на свою погибель, а трогать его, гада, нельзя».

Но не добежав до разведчиков метров десяти, немец, как акробат, ловко повернулся кругом и помчался обратно…

Из дальнейшего рассказа Овчаренко выяснилось, что разведчики, всмотревшись в то место, где прыгал часовой, увидели какие-то ящики, уложенные штабелями и укрытые брезентами. Оказалось, что это был большой склад с боеприпасами.

Разведчики, укрываясь за деревьями, начали обходить его, чтобы иметь о его размерах более точное представление. Часовые стояли редко. Обогнув склад с правой стороны и выйдя к опушке леса, разведчики увидели большую землянку. У входа в нее стоял часовой, больше интересующийся тем, что происходило, внутри землянки, чем охраной ее. В землянке же шла попойка. Крики и песни оттуда доносились до наших разведчиков.

Овчаренко с товарищами прошли еще дальше в сторону от склада, чтобы выяснить, есть ли к нему подходы. Углубившись в лес, с километр пробирались они по колено в снегу, пока путь им не преградил глубокий овраг. Пошли вдоль этого оврага, так как перебраться через него было уже невозможно. Снег лежал там в полтора-два метра глубиной. Вышли к опушке леса и увидели чистое поле, и ни селения, ни дорог, ни леса…

Разведчики еще продвинулись по опушке, и вдруг совсем рядом, буквально в пяти метрах, услышали лязг затвора и вслед затем визгливый окрик:

– Хальт!

В одно мгновение Овчаренко прыгнул на немецкого часового и вырвал у него автомат. Часовой выхватил из ножен тесак. Тогда Овчаренко сильным выпадом ударил его в скулу. Немец вскрикнул и закружился на месте. Подскочили другие разведчики. Один из них стукнул гитлеровца гранатой по голове, и тот, сразу обмякнув, рухнул в снег.

Разведчики схватили «языка», заткнули ему рот и бросились в лес. Отбежав метров на сто, остановились, внимательно прислушиваясь к ночным шумам. Все оставалось по-прежнему. Крик часового был настолько коротким, что, видимо, никто его не слыхал.

– Капут, отвоевался, – сказал Овчаренко, осматривая немца. – И какие же они, черти, хлипкие. Легонько стукнули – и на вот тебе, уже и дух вон. А не плохо было бы его притащить к командиру.

Но дело приобретало серьезный оборот. Все понимали, что едва немцы обнаружат исчезновение часового, как поднимется тревога.

Быстро закопав мертвеца в снег, разведчики стали осторожно пробираться дальше. Хотелось лишь знать, давно ли этот часовой заступил на пост. Решили двух человек оставить на месте, где стоял часовой, чтобы снять и тех, кто придет ему на смену, и таким образом выиграть время, в течение которого можно отойти к своим. Пройдя еще двести метров, разведчики увидели грузовые машины, стоявшие в углублениях, вырытых в снегу. Некоторые из них были порожние, а другие груженые. Насчитали шестнадцать машин и два бензозаправщика. Чуть в стороне, на сложенном из шпал фундаменте, стояли две цистерны с горючим, а поодаль от них – землянка.

Овчаренко сообщил, что двое из его группы находятся там, на месте смены немецкого караула, а все остальные вернулись в расположение отряда.

– Мы бежали во весь дух, чтобы предупредить о возможной тревоге в лагере противника, – сказал Овчаренко.

Выслушав разведчиков, я собрал командиров взводов и поставил задачу:

– Первый и второй взводы с одной самоходкой идут в голове колонны. Они должны, не останавливаясь у склада, проскочить мимо него, выйти в место расположения автоколонны и уничтожить ее вместе с шоферами и охраной. После этого, не задерживаясь на месте ни минуты, вернуться назад к складу и соединиться с остальным отрядом. Эту группу возглавит Кобцев.

Задача отряда: уничтожить склад с боеприпасами и его охрану.

5. Мы действуем

Автоматчики разместились на машинах, и танки понеслись вдоль опушки леса, наполнив его ревом мощных дизелей. Обогнув угол леса, повернули в направлении расположения вражеских тылов.

Через десять минут головные танки уже проскочили мимо склада, направляясь дальше к автомашинам.

Я застопорил свой танк напротив землянки, в которой располагалась охрана склада, и, развернув пушку, выпустил два снаряда в крышу. Внутри ухнуло, и в воздух поднялись обломки жердей и комья земли. До десятка вражеских солдат было срезано пулями автоматчиков, которые, соскочив с машин, бросились уничтожать охрану оклада и часовых.

Одного из них, зарывшегося головой в сугроб, вытащили за ноги и привели к машинам. Он весь дрожал и что-то лепетал. Возиться с ним нам сейчас было некогда. На время мы посадили его в машину Семенова.

Я вылез из танка и, взяв с собою Найденова с десятком автоматчиков и лейтенанта Гаршина с подрывниками, пошел осмотреть склад. Мы насчитали сто восемьдесят шесть штабелей, в каждом по сорок ящиков. В стороне, в яме, обложенной бревнами, хранилось тонны полторы тола. Дальние штабеля мы решили подорвать этим толом, а те, которые были расположены ближе к танкам, расстрелять из пушек. На каждый штабель заложили по десяти килограммов тола и от запалов протянули длинные концы бикфордова шнура.

Машины мы отогнали подальше в поле. В этот момент я услышал стрельбу из пушек, а затем тьму ночи разогнало яркое пламя, охватившее своим заревом полнеба. Оно зловеще поднималось над вершинами деревьев, то стихая, то разгораясь с новой силой. Раздался сильный взрыв, после чего затрещали частые, но более глухие разрывы снарядов. Это Кобцев со своими людьми громил вражескую автоколонну и жег склад с горючим.

Пора было приступать и нам. Машины выстроились в линию. Пущенная в воздух пулеметная очередь означала сигнал для подрывников поджигать шнур. Там оставался Найденов и три сапера. Прошло две, три минуты, а они не появлялись. Дали еще очередь. Но тут увидели бегущих от леса людей.

– Все в порядке, товарищ старший лейтенант, – доложил Найденов, – сейчас рванет. – Его слова были заглушены сильным взрывом. Танки открыли огонь по ближайшим к ним штабелям. Взрывы один оглушительнее другого следовали друг за другом. На месте склада образовалось море бушующего пламени. От адской жары вспыхнули ближайшие к складу деревья. Кругом слышался вой осколков от рвущихся снарядов. Пришлось отходить нам еще дальше, чтобы полюбоваться этим потрясающим зрелищем.

Вскоре к нам присоединился со своими танками и Кобцев.

К яме с толом был проведен самый длинный шнур с таким расчетом, чтобы взрыв произошел после того, как будут уничтожены штабеля, иначе взрывной волной могло разметать весь склад, не уничтожив всех боеприпасов. Теперь нам нужно было как можно быстрее оставить этот район. Противник должен был появиться с минуты на минуту. Мы все заняли свои места, и машины понеслись на юго-запад, к Шишиловке.

Так было сказано первое слово нашим рейдовым отрядом в тылу противника. Так был произведен салют в честь пяти наших павших товарищей.

* * *

Отъехав от склада, мы услышали взрыв полутора тонн тола, заставивший дрожать землю на очень большом расстоянии. На момент стена пламени была скрыта взметнувшейся к небу массой земли, но вскоре пламя снова вырвалось с большой силой. Два пожарища на местах автоколонны и склада издали сливались в одну сплошную огненную линию.

Неплохо мы угостили гитлеровцев в канун Нового года!

Минут двадцать мы двигались целиной. Но вот первая машина выбралась на твердую укатанную дорогу. Колонна подтянулась, танки поднялись на пригорок, откуда шел спуск вниз, а впереди, в двух километрах, лежала деревня Шишиловка. Там располагались фашисты.

Остановив колонну, я вызвал командиров. Решено было: взводу Петрова на полной скорости проскочить этот населенный пункт и, выйдя на противоположную сторону, развернуться в боевые порядки фронтом к деревне, чтобы ни одна вражеская машина и ни один человек не могли уйти невредимыми. Вся группа через промежуток времени, достаточный для осуществления маневра головными танками, должна была начать истребление фашистов и материальной части, находившихся в самой деревне.

С передовым отрядом пошел лейтенант Петров. Танки понеслись под уклон с огромной скоростью. Позади машин взлетали комья выбитого гусеницами спрессованного снега. Из выхлопных труб вылетали короткие желтоватые языки пламени.

Вслед за танками Петрова через несколько минут тронулась вся колонна.

При въезде в деревню танк Петрова сбил и подмял под гусеницы патруль, вышедший на дорогу и поднятыми флажками пытавшийся остановить нас: гитлеровцы, очевидно, думали, что это свои.

Вырвавшись за околицу деревни, взвод Петрова развернулся и открыл огонь по вражеским машинам, стоявшим возле домов и в огородах. Выскакивавших из домов полураздетых фашистов наповал укладывали автоматчики, рассыпавшиеся цепью по окраине деревни.

Группа гитлеровцев человек до десяти, отстреливаясь, бросилась в огороды. Петров развернул башню и тремя осколочными снарядами разметал беглецов по снегу.

Рассредоточиваясь по единственной улице деревни, неслись остальные наши танки. Завязался бой. Из окон домов затрещали автоматы, в танки полетели гранаты. Фашистов было много, но превосходство в технике и внезапность маневра были большим преимуществом нашей стороны.

Из дальнего конца улицы показались три автомашины с гитлеровцами. Они мчались на полном газу.

Самоходка Лопатина загородила им дорогу. От выстрела из ее орудия в упор одна из гитлеровских машин разлетелась на части. Шедшая за нею вторая врезалась в обломки и перевернулась. Кузов ее сплющился от удара о землю, давя под собою сидевших в машине. Третья пыталась увильнуть в сторону, сбила деревянный забор и смяла свой радиатор об угол дома. Гитлеровцы бросились в разные стороны, но под пулеметным огнем двух танков и артиллерийским огнем самоходки уцелеть им было невозможно.

Почти возле каждого дома и сарая стояли автомашины. В деревне завязался настоящий бой. В разных ее концах горели дома, и на улице было светло, как днем.

Жители сидели в погребах. Занимая дома для постоя, гитлеровцы выгоняли хозяев на улицу, и те вынуждены были искать себе убежище от ветра и стужи где угодно. В данную минуту это сохранило им жизнь.

Продвигаясь вперед, танки расстреливали, из орудий брошенные автомашины, ремонтные летучки и группы все еще продолжавших отстреливаться гитлеровцев.

Постепенно стрельба прекратилась. Воздух наполнился смрадом и копотью. Автоматчики прочесывали деревню, добивая врагов, забравшихся в погреба и на чердаки. Танки Петрова уничтожили восемь вражеских машин. Почти вся часть противника, находившаяся в селе, была истреблена, а техника и снаряжение полностью приведены в негодность.

В Шишиловке наша группа уничтожила пятьдесят три автомашины, четыре бронетранспортера, три бензозаправщика, три тягача с прицепленными к ним орудиями и около сотой солдат и офицеров. Машины подвинулись к выходу из деревни. В одном из домов доктор, устроив ПОХОДНЫЙ медпункт, перевязывал раненых. Для предосторожности выставили на выходе из деревни взвод танков и две самоходки при входе. Вся колонна, вытянувшись длинной цепочкой, стояла вдоль улицы.

Ко мне подошел Семенов.

– Товарищ старший лейтенант, возьмите, пожалуйста, от меня этого зануду фрица. Вертится на боеукладке, работать мешает. В машине и так теснота – не повернешься, а с этим «зайцем» просто беда. Сидел бы он спокойно, так ладно бы, куда ни шло, а то все крутится под руками, боится, что его рычагом ТПУ придавит или башнер снарядом стукнет нечаянно. Совсем замучились с ним. Возьмите его, пожалуйста, а то невзначай как бы не пристукнули ребята.

– Ты, Семенов, стукай их в бою, – нахмурившись сказал Лопатин, стоявший в это время неподалеку от нас. – А такого стукать не гоже. Человек он безоружный, лежачего не бьют.

Семенов недоуменно взглянул на него. Все знали, что гитлеровцы зверски расправились с семьей Лопатина. Все знали, как ненавидел их старший лейтенант, как он мстил им везде и всюду в горячих схватках.

– Они же ваших… прибили, товарищ старший лейтенант, – начал было смущенный Семенов.

Лопатин поморщился и резко бросил:

– Бей, Семенов, их, сволочей, на каждом шагу, грызи зубами, когда ты в бою, но не забывай, что пленный есть пленный.

– Виноват, товарищ старший лейтенант, – : сказал Семенов и поспешил удалиться.

Я велел привести пленного. Сидевший на танке Овчаренко, увидев подходившего немца, соскочил с машины и закричал:

– Товарищ старший лейтенант! Да это же тот самый часовой, который ночью плясал возле склада. Ауфвидерзейн, дорогуша! – повернулся он к пленному. – Хэнде хох! Как поживаешь? Чуть-чуть мы тебя там не укокошили, майн херц.

– Перестань паясничать, Овчаренко, – оборвал сержанта Найденов.

Пленный дрожал, как осиновый лист, бочком пятился от жестикулировавшего сержанта и лопотал на смеси русского языка с немецким:

– Мой есть арбайтен. Мой и раньше был ваш плен. Русский гут меншен. Я не есть наци. Гитлер – капут.

Я приказал автоматчикам взять пленного с собой на машину.

* * *

Из погребов, ям и всяких закоулков на улицу стали выходить жители деревни. Одна женщина, бросившись на шею первому подвернувшемуся автоматчику, причитала:

– Да милые вы мои сыночки дорогие, ждали мы вас, соколы, сколько слез пролили. Думали, уже и не увидим ни вас, ни жизни лучшей. Да неужто совсем нас ослобонили, родные?

– Эх, не совсем еще, мамаша… но скоро придут наши части, и тогда будет все в порядке. Потерпите чуток, недолго ждать теперь осталось, – смущенно уговаривал причитавшую женщину автоматчик.

Женщина не унималась:

– Ой, лишенько мне. Ведь три года ждали, все очи проглядели, а вы опять покидаете нас, оставляете на съедение зверю лютому…

– Будет конец вашим мучениям, мамаша. Скоро сынов своих встречать будете.

– Поубивали моих-то зверюки еще в сорок первом. Теперь все вы мне сынами приходитесь.

Женщины, стоявшие в толпе, вытирали концами платков полные слез глаза.

Впереди, на окраине деревни, прозвучало несколько выстрелов из пушек, застучали пулеметы. Люди, вздрогнув, стали испуганно озираться по сторонам. Как позже выяснилось, четыре немецкие машины подошли к деревне на расстояние выстрела, не зная, что она занята советскими танками. Петров хотел подпустить их ближе и расстрелять в упор. Но сидевший на головной машине врага офицер в тулупе, увидев стоящие в боевом порядке танки в глубоком тылу, встревожился и, развернув машину, хотел удрать. Пришлось истратить Петрову несколько снарядов для пристрелки, а после того четырьмя меткими выстрелами догнать машины врага и сжечь их вместе с экипажами.

Услыхав плач и крики женщин, Кудряшов устроил что-то вроде летучего митинга. Многие из жителей были одеты в изодранные домотканные зипуны и укутаны в тряпье. На ногах у них едва держались перевязанные веревками опорки. Опухшие багровые руки давно не знали рукавиц. Особенно тяжело было смотреть на полураздетых ребятишек.

Но если взрослые понуро стояли с опущенными руками и потупленными взглядами, что стало у них привычкой после долгого пребывания под фашистским ярмом, то ребята оживленно сновали тут и там. Они забирались на танки, трогали гранаты на поясах автоматчиков, галдели и смеялись на всю улицу. Облепив самоходку, как стая воробьев, они с удивлением рассматривали ее.

– Гришка, гляди, яка танка чудная! А вышка у нее какая-то тупая и не крутится.

– Та то не вышка, то башня, – авторитетно заявлял другой. – Я видел такие танки в Виннице. Тут пушка крутится зараз с танком.

– Дяденька, а зачем нужна такая машина?

– Гитлеровцев бить, хлопцы, для чего же больше.

– Та, у которой башня крутится, лучше бьет?

И, не совсем утолив свое любопытство, ребятишки отходили к другой машине или сновали вокруг группы бойцов, разговаривавших со взрослыми. Всюду они начинали возню и поднимали гвалт.

Кудряшов рассказал жителям о положении на фронтах, о том, что в освобожденных районах советские люди, не жалея сил, восстанавливают хозяйство, разрушенное оккупантами. Он говорил о героической борьбе и труде советского народа. А также заверил, что и этот район в ближайшее время будет полностью освобожден от фашистов.

Люди оживились. Посыпалось множество вопросов. Кудряшов едва успевал на них отвечать. Он даже вспотел от напряжения и, улыбнувшись, сказал, что в ближайшие дни жизнь сама ответит на все эти вопросы.

Хотя этот летучий митинг был быстро закончен, жители не расходились. Они сбились кучками возле наших танкистов и автоматчиков, расспрашивали их обо всех мелочах жизни там, где не было оккупантов. Люди тащили солдат в свои дома, стараясь угостить их тем, что у них было припрятано. Из хмурых и безучастных лица превратились в приветливые и улыбающиеся. Кое-где раздавались веселые голоса, слышался даже смех. А за Иваном Федоровичем Кудряшовым народ толпами следовал по пятам. Почти всегда задумчивый, редко когда улыбавшийся, Иван Федорович совершенно преобразился и был ласков с людьми, как с близкими родственниками.