Текст книги "Глубокий рейд. Записки танкиста"

Автор книги: Владимир Максаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

За дощатой дверью с улицы был слышен разговор Петрищева с кем-то из солдат.

– По землянкам, товарищи, спать приказано всем.

И кто-то отвечал ему простуженным голосом:

– Не хочется спать, товарищ лейтенант. Так бы вот сидел, сидел и слушал до утра. Больно интересные вечорки проходят у нашего замполита. Знающий человек и душу солдатскую насквозь понимает.

– Да, старшина, партия на политработу посылает лучших своих людей, – сказал Петрищев.

– Помогает Иван Федорович нам во многом. И когда только человек время находит на все? – удивленно спрашивал собеседник. – Я как-то месяца четыре назад невзначай сказал, что трудно мамаше моей живется. Председателем в колхозе у нас бабенка оказалась не больно умная, отмахивалась от людей. Так что же вы думаете? Вскорости получил я от старухи письмо, что прописал об этой нашей председательше непутевой письмо с фронта товарищ Кудряшов. Кому уж там, не знаю. Кто-то из районного начальства, слышь, приезжал, председательше хвост накрутил. А мамаше потом помогли и с огородом-, и домик починили, и корову помогли купить.

– А сам ты его не просил писать? – спросил у рассказчика кто-то другой молодым, звонким голосом.

– Известное дело, не просил. Что я стал бы на фронте утруждать человека домашними делами? У него и без того работы хватает.

– Вот и вам, товарищи, следует ту помогать во всем, – говорил Петрищев. – Хорошо будем порученное нам дело выполнять, меньше ему будет лишних забот и хлопот.

– Это вы точно говорите, товарищ лейтенант, – продолжал первый, которого лейтенант назвал старшиной. Но кто это был, – по голосу я никак не мог узнать.

– Мне и мамаша вот в каждом письме пишет: «Слушайся того доброго человека, как отца родного, береги его. Такие люди заботу о нас в сердце своем золотом несут».

– Ладно, товарищи, хватит. Опять мы заговорились. Ступайте-ка спать.

– Есть, – дружно ответило несколько голосов, и я услышал скрип шагов, удалявшихся от землянки.

Утром, после завтрака, всех командиров собрали в штабе для оглашения боевого приказа. Начальник штаба бригады майор Степанов рассказал нам об общей обстановке.

Форсировав Днепр, заняв Киев, Житомир, Фастов, наши войска были вынуждены временно приостановить наступление, закрепиться на достигнутых рубежах для того, чтобы подтянуть тылы, дать передышку людям, пополнить части, понесшие в непрерывных боях потери, и, снова собравшись в мощный кулак, ударить с новой силой по вгрызшимся в землю немецким дивизиям, чтобы гнать день и ночь врага с русской земли, очищая ее от фашистских захватчиков.

Против фронта наших частей оборону занимали много раз потрепанные эсэсовские танковые дивизии «Викинг», «Мертвая голова» и 207-я пехотная дивизия, понесшая огромные потери в последних боях и сейчас спешно пополняемая «тотальными» гитлеровцами.

В районе разрушенного хутора Лебяжьего оборона противника состояла из тройной полосы сплошной линии траншей. Из расположенных в шахматном порядке дзотов и блиндажей перекрестным огнем простреливалась вся впереди лежащая местность. В четырехстах метрах позади пехоты противник врыл в землю танки. Из башен их, выступавших над равниной, был отличный обзор, а сами танки оказывались почти неуязвимыми. Справа, в густом кустарнике на опушке леса, тянувшегося длинной полосой вдоль всего переднего края, враги скрывали хорошо замаскированные танковые части.

Долгим взглядом серых внимательных глаз майор Степанов осмотрел сидевших перед ним офицеров. На мгновение задумавшись, может быть, вспомнив о своем сыне, воевавшем на Втором Украинском фронте, майор вздохнул. В его глазах промелькнули ласковые искорки отцовской заботы и беспокойства за этих людей, еще очень молодых, но уже не раз показавших себя отважными, умелыми и волевыми командирами.

– Слушайте приказ, – сказал он голосом твердым и ровным.

И хотя мы в период подготовки к рейду хорошо усвоили стоявшую перед нами боевую задачу, чеканная речь майора, читающего приказ командования, врезывалась в сознание каждого из нас и закрепляла в нем веру в успех операции. Офицеры старались не пропустить ни одного слова начальника штаба. По блестевшим глазам и раскрасневшимся лицам можно было заключить, что задание всем пришлось по душе.

3. Прорыв

Быстро наступили зимние сумерки. Вьюга не утихала, раскачиваемые мощным порывом ветра, глухо шумели деревья.

Двигаясь в снежной мути против сильно бьющего в лицо колючего снега, я все время жмурился, терял направление, ругал погоду и в то же время радовался ей. «В такую вьюгу, – думал я, – хорошо прорваться в тыл врага и действовать там: с воздуха нас не разыщешь, и на земле тоже следов не оставим, их немедленно заметет».

Когда я пришел в штаб, там уже был командир бригады. Он вместе с начальником штаба приехал на своем танке, который стоял теперь возле штабной землянки.

Нашей группе следовало выдвинуться на исходные позиции в половине десятого и к одиннадцати быть в той роще, откуда мы проводили рекогносцировку. С майором Степановым уточнили еще раз по карте маршрут.

– Трогаем! – вставая, сказал командир бригады. – Пора!

Направились к выходу. Степанов придержал меня за рукав и предупредил еще раз:

– Задание, Володя, дано тебе ответственное. Дело нелегкое, опасное. Потребуется много выдержки и упорства, чтобы выполнить задачу как надо и сохранить людей. Народ у тебя молодой, горячий. Смотри, сам на рожон не лезь и другим не давай. Замполит для тебя будет надежной опорой. Прислушивайся к его советам. Будь осторожен и его береги. Выдержка и верный расчет во всем – вот самое главное. Это больше, чем безрассудная храбрость. Потом вот еще что: после прорыва постарайся как можно дальше проскочить в тыл противника.

– Спасибо, товарищ майор, учту ваши замечания, – ответил я.

– Ну, ладно, пошли.

Танки выстроились в колонну. В голове – машина комбрига. К нему сел и Степанов. Команда: «Трогай!» Басовитей загудели моторы, заскрежетали шестерни включаемых передач. Головной танк сперва как-то присел на корму, а затем сразу рванулся вперед. Вслед за ним тронулась вся колонна.

Ехать в кромешной темноте было трудно и опасно. Гусеницы то и дело сползали с дороги, и танк, бороздя сугробы, зарывался в глубокий снег. Каждую минуту мы рисковали скатиться в овраг. Назад оттуда выбраться было бы не так просто. А могло случиться и худшее: если бы танк перевернулся – мы неизбежно подавили бы сидящих на танке людей.

Колонна двигалась на ощупь, без огней. Только на корме каждого танка мерцала красная точка аварийного сигнала. Вслед за моей машиной шел танк лейтенанта Петрова. Его вел старшина Семенов. Танк шел за нами как привязанный, ни на один метр не удаляясь и не приближаясь к нам, хотя колонна двигалась рывками. В числе десантников на машине Петрова был и Овчаренко.

Скоро подъехали к переднему краю. Противник почему-то сегодня нервничал: беспрерывно взлетали в воздух ослепительно сверкающие ракеты, освещая пространство мертвенно белым светом. В перерывах между вспышками ракет были видны зеленые трассы пуль, как рой потревоженных пчел, мчавшихся от вражеских позиций в нашу сторону. Временами то тут, то там слышался звук разорвавшейся мины, и свистящие осколки проносились над головой, иногда со звоном ударяясь о броню танков.

Мы соскочили с машин и стали наблюдать. Командир танкового подразделения, пришедшего сюда раньше нас, рассказал, что до их прихода здесь было все тихо, как и в прошлые дни. При подходе же их машины, свернув с дороги, попали в глубокий снег. Взревевшие моторы своим шумом насторожили противника, и он открыл беспорядочную стрельбу по нашему переднему краю и по опушке леса.

Постепенно стрельба утихла. Время от времени вспыхивали вражеские ракеты, но они освещали лишь клубящиеся в воздухе тучи снега, и это успокаивало противника.

Мы снова сели на танки и, объезжая тянувшийся вдоль линии фронта перелесок, поехали на исходные позиции нашей группы. Шли без дороги, полем, ориентируясь по вспышкам ракет на переднем крае.

К половине одиннадцатого выбрались на проезжую дорогу и, увеличив скорость, через десять минут прибыли на место. Здесь по прежнему все было тихо. Гитлеровцы не предполагали, что в такую адскую погоду наши части могут начать боевые действия на этом участке фронта. Только иногда взлетали ракеты, освещая снежные вихри над передним краем. Изредка с той и другой стороны били пулеметы.

Танки подходили к исходным позициям на малой скорости. Колонна подтянулась. Машины выстроились друг за другом в длинную цепочку. Моторы не глушили, чтобы потом не поднимать лишнего шума.

Во мгле вьюжной ночи танки с сидящими на них автоматчиками казались какими-то причудливо горбатыми чудовищами. Занесенные снегом с ног до головы люди сливались с корпусами танков, и создавалось впечатление, будто беснующиеся ветры намели на машинах сугробы.

Повзводно развели танки в назначенное для каждого место.

Рокот моторов, заглушаемый сильным ветром, не долетал до противника. Автоматчики соскочили с машин, но далеко никто не отходил. Светящиеся стрелки танковых часов сходились все ближе к цифре 12. Командир бригады давал мне последние указания, желал благополучного возвращения. Он еще раз предупредил, чтобы мы по возможности быстрее проскочили через передний край да и в тылу избегали стычек с крупными силами противника.

12 часов ночи!

Все с напряжением ожидают артподготовки на правом фланге. Томительно долго тянется время. «Почему не начинают?» – думал я. И не успел ответить себе на этот вопрос какой-либо догадкой, как справа загрохотали артиллерийские залпы. Огненным каскадом взвились светящиеся снаряды «катюш». Залпы следовали один за другим, сливаясь в сплошной непрерывный гул. Сквозь рев орудий временами слышался отрывистый стук пулеметов. Тьму ночи беспрерывно разрывали вылетавшие из жерл орудий языки пламени. Словно обгоняя друг друга, оставляя за собой светящиеся полосы, неслись снаряды.

Гитлеровцы переполошились и на нашем участке. Их ракеты беспрерывно взмывали над равниной. На переднем крае стало светло, но позади этой освещенной полосы ночь превратилась в еще более непроницаемую стену тьмы. То и дело вокруг нас свистели пули. Разрывающиеся мины поднимали в воздух султаны снега и смерзшейся земли.

С линии обороны нашего левого фланга отвечали вяло. Короткими очередями постукивали два пулемета, да изредка из лощины позади окопов на немецкие позиции летели мины. С вражеской стороны послышался шум моторов. Это несколько танков вышли из капониров и отправились на атакуемый участок. Все шло, как и было предусмотрено.

Половина первого ночи.

Гул артподготовки начал стихать. Танковое подразделение, пришедшее раньше, пошло в атаку правее нас. Очевидно, определив, что соседей атакуют небольшие силы, противник на нашем участке фронта постепенно прекратил стрельбу и успокоился.

Приближалось время нашей атаки.

Команда «по машинам». Экипажи быстро заняли свои места в танках, десантники – на бортах машин. Приготовив автоматы к бою, они прощались с остающимися.

– За-во-ди!

Моторы всех танков взревели почти одновременно, выбросив из выхлопных труб клубы черного дыма. Радист включил передатчик рации на мои лингафоны.

– Повзводно, уступом, первый взвод головной, вперед! – приказал я.

Набирая почти с места максимальную скорость, вперед рванулись танки лейтенанта Кобцева. Через полминуты сорвались с исходных и вихрем помчались за танками Кобцева танки лейтенанта Петрова. За ними неслись остальные машины, в том числе и самоходки Лопатина. Моя машина шла в промежутке между боевыми порядками машин Кобцева и Петрова.

Когда танки Кобцева почти уже подходили к проволочным заграждениям, со стороны противника поднялась беспорядочная стрельба; Отчетливо были видны вспышки пламени, вылетавшего из стволов орудий врытых в землю танков, и раскаленные болванки, ударяясь в мерзлую землю, как резиновые мячики, рикошетили в воздух, издавая при этом пронзительный визг. Ураган пулеметного огня несся нам навстречу. Автоматчики, плотно прижавшись к стальному телу машин, укрываясь за башнями танков, почти не несли потерь. Танки и самоходки с хода вели беглый огонь из пушек и ливнем пулеметного огня гнали фашистов из первой линии окопов. Бросая траншеи, гитлеровцы, как кроты, забирались в укрытия. Но продвижению нашей группы сильно мешали своим огнем зарытые в землю фашистские танки. Хорошо, что их было не так много, иначе не миновать бы нам крупных потерь.

Танки Кобцева уже смяли проволочные заграждения, оставляя за собою широкие проходы. Вскоре проскочили проволоку и все другие машины.

– Будет чем нас вспомнить фашистам после такой работы, – кричал во все горло командир танка Климашин. Он сам был у орудия и с каким-то особым удовольствием, досылал снаряды один за другим в казенник. Башенный стрелок Грицаев, стоя на корточках на боеукладке, подавал снаряды своему командиру.

Пятерым человекам в машине очень тесно, особенно при такой перегруженной боеукладке, где каждый сантиметр и без того небольшого свободного пространства использован под снаряды и диски, гранаты и цинки с патронами. Зато заряжающему – гораздо удобнее: не нагибаясь можно получить снаряд, без задержки дослать его в казенник, во-время сменить на спаренном с пушкой пулемете диск да выбросить вон из гильзоулавливателя отстрелянные, дымящиеся и горячие гильзы. Правда, без брезентовых перчаток их невозможно взять в руки.

Выстрелы следовали один за другим. Дым от сгоравшего пороха не успевал выходить через ствол пушки и частично выбрасывался вместе с отстрелянной гильзой в башню, наполняя боевое отделение танка таким смрадом, что дышать становилось все труднее. Хотя люки башен оставались открытыми и работал мотор-вентилятор, через несколько минут такой бешеной стрельбы лица становились черными и копоть набивалась в нос, уши, рот.

Машины, часто меняя курс, лавировали между вражескими окопами. Из блиндажей в наши танки полетели гранаты. Десантники стали нести потери.

Кобцев проскочил уже первую линию обороны и стал заходить вражеским танкам во фланг. К этому времени вся группа прорвалась через первые траншеи и шла прямо в лоб на танки противника, которые, ворочая пушками в разные стороны, выпускали снаряды то по атакующим их, то по машинам Кобцева. Потеря драгоценных секунд в таком бою могла быть гибельной.

Правофланговым у Кобцева шел танк младшего лейтенанта Петрищева. Это была первая его атака.

У многих идущих впервые в бой получалось все не так, как у тех, кто прежде побывал в атаках. Менее опытные вели машину неуверенно, часто «оглядываясь» на соседей. Их танк рыскал по сторонам или, задраив люки, несся без оглядки вперед, далеко оставляя позади себя боевые порядки подразделения. «Вертолеты!» – посмеиваясь, называли их старички.

Танк Петрищева шел хорошо, и даже опытный глаз не заметил бы, что экипаж целиком состоял из новичков, впервые участвовавших в прорыве переднего края противника.

Петрищев, выжимая из машины все, что можно было от нее взять, на широком повороте стал заходить во фланг фашистского танка, стоявшего в глубоком капонире.

Фашист частыми, но почти неприцельными выстрелами оборонялся от приближающихся к нему с фронта танков. Но он еще не замечал надвигающейся опасности с фланга. Расстояние быстро сокращалось. Петрищев не вел огня, видимо, чувствуя, что на такой скорости в танк, скрытый в капонире, не попадешь.

«Молодец, Петрищев, – любовался я умелой работой молодого офицера. – Первый раз в атаке, а уже какая выдержка, расчет! Нужно будет на него обратить внимание, помочь ему разобраться кое в чем, и из него скоро выйдет хороший командир взвода».

Вражеский танк бил по машине Петрова. Болванка, скользнув по лобовой части его танка, чуть выше шаровой установки, буравя воздух, почти вертикально взвилась ввысь. В тот же момент рявкнула пушка петровской машины.

Перелет. Снаряд разорвался метрах в пяти позади танка врага. Машина шла по неровностям, и попасть с хода в цель было очень трудно. Но вот гитлеровский наводчик заметил танк Петрищева, летевший на всем ходу прямо на его машину. Он резко рванул рычаг поворота башни, когда танк Петрищева был уже в десяти метрах, и выстрелил в упор. Болванка попала под кромку люка механика водителя и вырвала люк из гнезда. Вспыхнуло в разорванных баках горючее, высоко взметнувшееся пламя осветило поле боя. Из люка показалась голова башнера. Видимо, сильно контуженный, он с трудом высунулся по пояс, но не успел еще перевалиться за борт, как автоматная очередь фашиста, сидевшего в щели впереди танка, прошла по груди сержанта. Наполовину свесившись с башни, он так и остался висеть на танке, охваченном пламенем. Десантники, отбиваясь гранатами, отходили назад.

Из люка машины больше никто не показывался. Не теряя надежды увидеть еще кого-либо, я всматривался через прицел в пылающий танк, на мгновение забыв обо всем, что происходит вокруг. Я чувствовал, что задыхаюсь, словно в один миг вытянуло из башни весь воздух и в танке осталась лишь гарь, жгущая горло, разрывающая грудь.

Как мы ни привыкли ежедневно видеть смерть, как ни готовы были к ней сами, а эта потеря была для меня особенно тяжела. Петрищева я узнал совсем недавно и за этот короткий срок успел полюбить его как товарища по роте, как офицера и просто как человека, тихого и застенчивого. Может быть, потому еще любил я Петрищева, что он был у меня в роте самым молодым командиром, и забота о его росте лежала целиком на мне. В перископ я видел только вырывающиеся из люков зловещие языки пламени.

– Товарищ командир, – кричал Грицаев, дергая меня за ногу.

– В чем дело?

– Стреляйте! Сейчас и нам влепит в бок!

Наш танк был совсем близко от танка врага, подбившего машину Петрищева.

– Закиров, нажми! Бей лобовой трубой!..

Пушка немецкого танка круто развернулась в нашу сторону. Но, видимо, нервы у фашиста сдали и, разворачивая башню, он много перебрал в сторону. Когда же гитлеровец стал ручной наводкой доводить орудие, было уже поздно, – с лязгом врезался наш танк в башню вражеской машины. Хобот орудия скользнул по скосу лобовой части танка, и башня, вместе с сидевшими в ней фашистами, отлетела в сторону. Одной гусеницей наша машина прошла по крыше изуродованного танка, второй по брустверу капонира. Промчавшись, я развернул пушку и выстрелил бронебойным по мотору обезглавленного танка. Еще минуту назад изрыгавший смерть фашистский танк вспыхнул и превратился в огневой столб.

«Это первый взнос по расчету за твою гибель, друг Петрищев, и за гибель твоих товарищей!» – подумал я.

Некоторые танки врага вели огонь по машинам Кобцева и Петрова. Другие, против фронта которых наступали Решетов и Лопатин, всю массу огня обрушили на них.

В наушниках на мгновение прекратился треск.

– Москвин, почему не работает радия? – тревожно спросил я.

– Уже все в порядке, товарищ старший лейтенант, – ответил по ТПУ радист, – лопнули от удара два предохранителя. Теперь готово, заменил.

Вдруг сильный удар потряс корпус танка. В машине погас свет. Я еле удержался на сидении, стукнувшись головой о предохранительный щиток пушки, но мягкие пробковые ребра шлема ослабили удар.

– Климашин, жив? – крикнул я.

– Да, вроде жив, старшой. Только вот, кажется, рога на лбу появились, – отшутился Климашин.

Лицо его было залито кровью, а он спокойно добавил:

– Ничего, это пустяки. Скоро проскочим.

– Лево, Закиров! Видишь, танк в лощине?

– Вижу, старшой…

– Гони в бок. Вот за тем бугром остановишься!

– Есть гони! Сейчас мы им оторвем башка.

Вражеский танк вел огонь по нашей правофланговой машине, зигзагами шедшей на сближение. Раскаленные болванки проносились над танком, впиваясь в землю впереди и с боков. Казалось, вот-вот машине придет конец. Наш же танк заходил с левого борта их машины, выпускаемые им с хода снаряды как на зло не достигали цели.

– Стоп, Закиров! Климашин, бронебойный!

Танк в умелых руках Закирова послушно остановился на месте, клюнув вперед носом.

– Огонь.

Снаряд ушел в землю впереди танка врага. Второй срезал конец ствола пушки. Оставшийся кусок ствола стал похожим на распустившийся цветок с лепестками из толстой орудийной стали. Третий снаряд пробил броню, раздался взрыв. С этим танком противника тоже все было кончено.

Находясь в обороне, гитлеровцы набирали в машины много гранат. От взрыва нашего снаряда сдетонировали гранатные запалы, которые в свою очередь взорвали всю боеукладку. На месте разорванного в клочья танка появился столб дыма и пламени.

Загрохотали взрывы артиллерийских снарядов крупного калибра. Это с правого фланга артиллерия противника открыла беспощадный огонь по своему соседу, на участке которого оказались наши танки.

Две гитлеровские машины вышли из капониров и, развернувшись на месте, пытались уйти из-под обстрела наших танков и самоходок и от навесного огня своей же артиллерии.

Вперед вышла самоходка Лопатина. Из ее пушки блеснул язык пламени. Через секунду запылал вражеский танк. Другая самоходка подбила еще один танк противника. Из раскрытых люков горящих машин показались фашисты. Застучало сразу несколько наших пулеметов. Трое гитлеровцев, подкошенные пулями, свалились обратно в пылающие коробки своих машин. Высокий офицер, успевший выскочить из башни, на мгновение выпрямился во весь рост, но затем, взмахнув руками, свалился на землю. Не спаслись и еще два вражеских танкиста, успевшие выскочить из машин. Тяжелая артиллерия противника продолжала бомбардировать участок прорыва. Нужно было уходить из-под обстрела.

Группа прорвалась уже через передний край и теперь целиною неслась дальше, оставляя позади себя линию фронта, откуда все еще продолжал доноситься гул канонады тяжелых батарей. Не сбавляя хода, начали сближаться, сворачивая боевой порядок в колонну.

Итак, первая часть задачи выполнена. Мы во вражеском тылу!