Текст книги "Пять забавных медвежат"
Автор книги: Владимир Бондаренко
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
КОГДА ПОМОЧЬ НЕКОМУ
Услышит, бывало, медведь Тяжёлая Лапа как сосед кричит: «Помогите, бьют меня!» – лезет поскорее в берлогу. Забьётся в угол потемнее, сидит, бурчит:
– Лес большой. И без меня есть кому помочь Потапу.
И всегда так было: как только услышит, что бьют Потапа, лезет в берлогу. А один раз сам попался. Прижали его медведи из соседней рощи и ну тузить, под бока подсаживать.
Завопил медведь Тяжёлая Лапа:
– Помогите! Бьют меня!
Увидел, что Потап мимо идёт, заорал ещё пуще:
– Бьют меня, помоги, Потап!
Но Потап сторонкой, сторонкой и ушёл в чащу. Надавали медведи тумаков медведю Тяжёлая Лапа и ушли, а медведь Тяжёлая Лапа к Потапу побежал.
– Что же, – говорит, – ты не помог мне? Ты же видел – бьют меня.
– Видел, – подтвердил Потап.
– Ты же слышал – зову я.
– Слышал, – подтвердил Потап.
– Что же ты не пришёл выручать меня?
– А я подумал: лес большой, и без меня есть кому помочь тебе. И прошёл мимо.
Почесал медведь Тяжёлая Лапа шишку под глазом, сказал:
– Ты уж если услышишь в следующий раз – кричу я, беги скорее. Ты всегда так думай: что, кроме тебя, мне помочь некому.
НАЗЫВАЛСЯ МЕДВЕДЬ ДРУГОМ
Часто бывал медведь Тяжёлая Лапа в гостях у медведя Спиридона. Придёт и поскорее за стол лезет:
– Давай-ка угостимся чем-нибудь, Спиридоша.
Сроду ничего своего не имел, только тем и кормился, что по гостям ходил. Чаще всех у медведя Спиридона бывал. Говорил ему, за столом у него сидя:
– Ты мой самый лучший друг.
И медведь Спиридон верил ему. Но случилась с ним однажды беда. Пустил кто-то по лесу слух, что это он в прошлую среду выкрал у медведя Потапа улей с мёдом.
И отвернулись все от медведя Спиридона, перестали с ним даже здороваться: в Гореловской роще воры не в почёте… Говорил медведь, что не брал он, что его в этот вечер и в роще-то не было, но ему никто не верил.
Тогда пошёл медведь Спиридон к медведю Тяжёлая Лапа:
– Замолви за меня слово. Защити.
– Что ты, – попятился от него медведь Тяжёлая Лапа. – Стану я тебя защищать, и скажут всё: значит, и он заодно с ним, значит, и он поворовывает. Ты уж как-нибудь сам защищайся.
– Но ты же знаешь, не крал я мёд у Потапа. Мы же с тобой в этот вечер в Осинники ходили, осинским медведям бока мяли, на рассвете вернулись, когда уж улей пропал у Потапа.
– Это верно, – сказал медведь Тяжёлая Лапа, – ходили мы с тобой в Осинники, и верно, что на рассвете вернулись, но ты меня в эту историю с ульем всё-таки не впутывай, не замарывай меня.
И дверь перед медведем Спиридоном захлопнул, даже в берлогу не впустил его.
– Нам, – говорит, – нельзя с тобой, как прежде. Ты на подозрении, и на меня может тень упасть, а воры у нас в роще, сам знаешь, не в почёте. Ты уж не ходи ко мне, не ославливай меня.
И ушёл медведь Спиридон ни с чем домой от медведя Тяжёлая Лапа. И кто его знает, как бы он снял позор с себя, если бы не прослышали о его беде медведи из Осинников. Пришли они в Гореловскую рощу и сказали:
– Зря грешите на Спиридона. Не был он на воровстве в тот вечер. Он у нас в роще был, бока нам мял. Так намял, что до сих пор прийти в себя не можем… На рассвете ушёл от нас, вот и судите сами: вор он или нет.
И увидели все: не виноват медведь Спиридон. Извинились перед ним, что так плохо думали о нём. И опять всё пошло, как прежде: в почёте был медведь Спиридон и в уважении.
Узнал медведь Тяжёлая Лапа, что все снова дружат с медведем Спиридоном, пришёл к нему.
– Пусть, – говорит, – и у нас с тобой будет, как было.
И полез за стол.
– Давай-ка угостимся чем-нибудь, Спиридоша, давно вместе не сиживали.
А медведь Спиридон взял палку, расхряпал её пополам, протянул медведю Тяжёлая Лапа:
– Сделай, как было.
Долго возился с палкой медведь Тяжёлая Лапа: и приставлял куски друг к другу, и связывал их, пальцы занозил, но так и не смог ничего сделать. Вернул медведю Спиридону, сказал:
– Как было – не будет.
– Вот и я тебе то же самое скажу, – подхватил его слова медведь Спиридон. – Как было у нас с тобой, уже не будет. – И выставил медведя Тяжёлая Лапа из-за стола за порог.
Шёл медведь Тяжёлая Лапа домой и ворчал на самого себя:
– Эх, как я обмишулился. Такого кормильца потерял!.. Но кто же мог подумать, что всё у него обойдётся так.
ОБИДЕЛСЯ МЕДВЕДЬ НА СВЕРЧКА
Бежала Лиса мимо берлоги медвежьей и подумала: «Дай погляжу, чем медведь занимается». Смотрит в щёлку, а медведь сидит за большим столом и большой ложкой из большой миски мёд ест.
Потянула Лиса дверь на себя, а она закрыта. Тук-тук – Лиса лапкой, а сама в щёлку смотрит, что дальше будет.
Вскочил медведь, схватил миску с мёдом, снёс её в дальний угол, прикрыл лопухом, смахнул ладонью крошки со стола и уж только после этого спрашивает:
– Кто там?
– Я это, Михайло Иваныч, – говорит Лиса. – В глаз что-то попало. Погляди, пожалуйста, окосеть боюсь.
Впустил медведь Лису в берлогу. Глядит в её глаз, а он чистый-пречистый, ну даже самой крохотной пылинки нет в нём, и небушко голубое.
– Ты пошире его, Михайло Иваныч, растаращивай, поглубже смотри, а то окосею и буду на вас на всех одним глазом глядеть, – говорит Лиса.
А сама думает: ну как, как, как заставить медведя медком её угостить.
И тут – тиррик, тиррик – затиррикал сверчок в углу, и Лиса сразу уши навострила:
– Что, что?.. Ну и что? Михайлы Иваныча миска. Он куда хочет, туда и ставит её.
– О чём это ты? – насторожился медведь.
– Да вон сверчок говорит, – отвечает Лиса, – что ты миску со стола в угол составил и лопухом прикрыл. А я ему и говорю: «Твоя миска, ты её куда хочешь, туда и ставишь».
– Верно ты говоришь. Какое дело сверчку, куда я миски свои ставлю и чем прикрываю их, – сказал медведь и опять в чистёхонький лисий глаз уставился.
А сверчок опять – тиррик, тиррик – в углу.
– Что, что? – нацелилась в его сторону ухом Лиса. – Ну и что? На то и миска, чтобы в ней держать что-то.
– О чём это ты ещё? – хмуро сказал, сдвинув брови, медведь.
А Лиса ему:
– Да не я, Михайло Иваныч, сверчок. Говорит, что у тебя в миске мёд. А я ему и говорю: ну и что? Твоя миска и мёд твой, ты его в чём хочешь, в том и держишь.
– Ну и правильно ты говоришь, – одобрил медведь. – Какое дело сверчку, что я держу в своих мисках. Гляди какой!
А сверчок – тиррик, тиррик – в углу. А Лиса сразу:
– Что, что?.. Ну это ты брось. Нет уж оставь, пожалуйста. Не такой Михайло Иваныч медведь, чтобы скряжничать. У него натура широкая, он каждого пригреть и приласкать норовит. Напраслину на него не возводи, не поверю.
– О чём он там ещё? – громыхнул медведь басом.
– Да говорит, что ты это от меня мёд спрятал, чтобы не угощать меня, а я говорю, что не такой ты медведь, чтобы от гостей угощение прятать, в одиночку застольничать.
– Ну и правильно ты говоришь, – вспыхтел медведь и пошёл в угол за миской. – Вот брехун, а! Да у меня и в мыслях никогда не было такого. Садись, пожалуйста, угощайся, у меня в погребе ещё есть.
Глядел медведь, как сидит Лиса за его большим столом и его большой ложкой из его большой миски мёд ест и думал о сверчке:
«А! В моей берлоге живёт, моим теплом греется и мои же тайны выдаёт… Какие квартиранты бывают!»
МЕДВЕЖЬЯ БЕРЛОГА
Жил в лесу медведь. Берлога у него была большая. Медведь был добрый, всех пускал к себе летом – от дождя спрятаться, зимой – погреться. И каждый ему за это старался добром отплатить. Увидит, бывало, Волк – косяк у двери покосился, скажет:
– Поправить надо. Все дверью хлопаем. Медведю одному за всем не углядеть.
Возьмёт топор и подправит.
Увидит, бывало, Лиса – занавески на окнах запылились. Скажет:
– Постирать надо. Все пыль поднимаем. Медведю одному не управиться.
Нальёт в корыто воды и постирает.
Увидит, бывало, Заяц – намусорено в берлоге. Скажет:
– Подмести надо. Все сорим. Медведю одному за чистотой не углядеть.
Сбегает к оврагу, веник наломает. Подметёт. Чисто в берлоге, уютно. Хорошо всем.
И сказал как-то Медведь:
– Знаете, подарю-ка я вам эту берлогу. Живите. Я себе другую построю.
И подарил.
И всё пошло по-другому. Увидит Волк – косяк у двери покосился. Скажет:
– Починить, что ли?
Но тут же подумает: «А почему это я чинить должен? И Барсук дверью хлопает. Пусть он и чинит». А Барсук на Енота смотрит, Енот – на Крота, и никто не чинит.
Увидит Лиса – занавески запылились на окнах. Скажет:
– Постирать, что ли?
Но тут же подумает: «А почему это я должна стирать их? И Куница пылит. Пусть она и стирает». А Куница смотрит на Белку, Белка – на Ласку, и никто не стирает.
Увидит Заяц – намусорено в берлоге, скажет:
– Подмести, что ли?
Но тут же подумает: «А почему это я должен мести? Суслик тоже мусорит, пусть он и метёт». А Суслик смотрит на Хомяка, Хомяк – на Сурка, и никто не метёт.
И вскоре в берлоге столько мусора накопилось всякого, что и ступить некуда. Углы заплесневели, стены покосились, потолок провис. Поглядел как-то Волк и сказал:
– Опасно жить в такой берлоге.
И другие согласились с ним:
– Очень даже опасно.
И перестали ходить в берлогу. Летом кто где под дождём мокнет, зимой кто где от мороза хоронится. И к Медведю не идут – стыдно: он им берлогу свою подарил, а они её не уберегли.
ГДЕ ЗДОРОВЬЕ МЕДВЕЖЬЕ
Услышал медвежонок Афоня, что здоровье в жизни всего дороже, и стал беречь его. Придут, бывало, к нему товарищи, зовут в рощу по деревьям лазать, в вороньи гнёзда заглядывать. Уговаривают:
– Пойдём, Афоня.
А он отмахивается от них, отнекивается:
– Нет, не пойду. Ещё сорвёшься, сломаешь шею. Здоровье беречь надо. Его потерять легко, а поправить ух тяжело как.
Совсем как старичок рассуждал медвежонок.
Послушают его, бывало, товарищи, покачают головами и идут без него по деревьям шарить. Глядит он на них издали и ворчит:
– Не бережётесь, спохватитесь потом, да поздно будет.
А медвежата налазаются по деревьям досыта, животы перецарапают, а веселы. Бороться на поляну придут и Афоню зовут с собой:
– Идём, Афоня, поборемся, покувыркаемся в траве, пока не высохла она и не стала жёсткой.
– Зачем мне это? У меня сила не чужая, чтобы я её так вот просто на кувыркание тратил. Сила – это то же здоровье. Не убережёшь её – потом раскаешься. Понадобится она тебе в нужный час, а ты её уже истратил, нет у тебя её. Как тогда будешь?
Послушают его, бывало, товарищи, покачают головами и идут без него на поляну. Наборются, накувыркаются. Пар от них валит. Зовут Афоню:
– Идём, Афоня, купаться на речку.
Разбегутся – и бултых в воду. Стоит медвежонок на берегу, топчется, разными страхами пугает их:
– Вот схватите насморк, или хуже того – лихорадку болотную. Пуще мачехи оттреплет.
А медвежата барахтаются в воде, фыркают, брызгаются. И росли они здоровыми, толстощёкими. А Афоня хилым рос. И хлипким вырос. Ходит по лесу тень-тенью. Чуть обдует какой залётный ветерок – и уже чихает, за тощенькую грудь хватается:
– Нету здоровья, не уберёг.
А медведи, товарищи его, говорят:
– Не здоровье ты не уберёг, а от здоровья уберёгся. Шло оно к тебе, да ты взять его не захотел. Здоровье твоё на деревьях осталось, на которые не залез ты. Осталось оно на полянах, по которым не побегал ты. Здоровье твоё в речке осталось, в которой ты не искупался ни разу.
И качает он им в ответ головой:
– И-их, вы всё шутите. Конечно, вы здоровые, вам чего не шутить, а я чуть хожу. Мне даже разговаривать с вами и то тяжело.
И идёт к себе в берлогу – хилый, кожа да кости. Совсем на медведя не похожий.
ИВАШКИНА ПОМОЩЬ
Шёл медвежонок Ивашка по лесу и думал, чем бы ему развеселить себя. Смотрит: домик Ёжика под кустом чернеется, а в нём – ежата, а самого Ёжика нет, на охоте где-то. И вздумалось медвежонку подшутить над Ёжиком.
– Перенесу-ка, – говорит, – я его домик в другое место. Прибежит Ёжик, а домика-то и нет, и ребят тоже. Вот уж потеха будет!
Унёс Ивашка домик Ёжика и спрятал в малиннике, а сам встал за сосну и глядит, что Ёжик делать будет. Прибегает Ёжик с охоты – нет домика. Туда-сюда – нет нигде. И схватился он за голову:
– Батюшки, куда же это мой домик делся!
Всё вокруг обшарил, даже в пустое гнездо Варакушки заглянул – нет домика, словно и не было его. И постарел сразу Ёжик лет на десять. Морщинки по щекам побежали, в бородке седина засеребрилась.
– Бедный я, бедный, – говорит, – утром и дом у меня был, и дети, а теперь ни дома, ни детей. С какой стороны ни посмотри на меня, один я, как солнышко в небе.
И заблестели у Ёжика слезинки в глазах. Увидел Ивашка: плачет Ёжик, – выдвинулся из-за сосны.
– Чего, Ёжик, слёзы льёшь?
– Домик, Ваня, пропал у меня. Уходил – здесь стоял, и ребятишки лежали в нём, а вернулся – ни детей, ни домика.
– Твоему горю можно помочь.
– Помоги, Ваня, – закланялся Ёжик. – Век тебя помнить буду. Дети у меня. Как же мне теперь без них! – и опять заблестели в его глазах слёзы.
– Ладно уж, так и быть, помогу, – сказал Ивашка.
Встал поудобнее, нос вперёд выставил, будто воздух нюхает.
– О, – говорит, – с той стороны твоим духом потягивает. Там и искать твоих ребят надо. Идём.
Идёт медвежонок, к воздуху принюхивается, ищет будто. Семенит за ним Ёжик, приговаривает:
– Век тебя, Ваня, помнить буду.
А когда вывел его Ивашка к спрятанному домику, совсем Ёжик раскис от радости. Ежат обнимает, Ивашке кланяется:
– Спаситель ты мой.
И ежатам приказал:
– Кланяйтесь ему, дети, это он помог мне отыскать вас, не то расти бы вам сиротами.
Кланялись ежата, пищали:
– Спасибо, Ваня, спаситель ты наш.
Шёл Ивашка лесом к родной берлоге, и было у него светло на сердце: какое он, оказывается, доброе дело сделал – помог Ёжику ежат отыскать.
ВЫСОКАЯ ЯБЛОНЯ И КОРОТКАЯ ПАЛКА
Шёл медвежонок Ивашка по лесу, и попался ему навстречу Мишук. И пошли они дальше вместе. Идут, смотрят: висит на яблоне яблоко – налитое, красное. Как пройдёшь мимо такого!
– Давай его сорвём, – предложил Мишук.
– И съедим, – предложил Ивашка.
Но яблоко было высоко, так просто не возьмёшь. Выломали медвежата палку. Попробовал Мишук сбить яблоко ею – не достал.
– Больно яблоня высокая, – говорит.
Попробовал Ивашка сбить яблоко. И тоже не дотянулся. Сказал:
– Больно палка коротковата.
Но Мишук не согласился:
– Палка в самый раз. Яблоня высокая.
– Нет, – сказал Ивашка. – Яблоня и вчера такая была, а вот палка коротковата.
И медвежата заспорили. Мимо медведь Спиридон шёл. Услышал – кричат они, вот-вот дело до драки дойдёт. Свернул к ним.
– Чего это вы тут, – спрашивает, – галдёж подняли?
– Да вот, – говорит Ивашка, – Мишук говорит, что яблоня слишком высокая, и потому мы не можем яблоко достать, а я говорю, что яблоня и вчера такая же была, а вот палка коротковата немножко, потому и не можем мы достать яблоко.
– Ну-к дайте-ка мне вашу палку, я попробую, – сказал медведь Спиридон.
Взял, махнул и сбил яблоко. Обтер его и отдал медвежатам.
– И яблоня, – говорит, – нормальная, и палка что надо, просто вы ещё сами малыши пока. Вот подрастёте, и всё будет хорошо.
И пошёл своей дорогой, а медвежата разделили яблоко пополам и побежали купаться.
ВОЛШЕБНЫЙ МЕШОЧЕК
Ох и озорником же рос у медведицы Авдотьи медвежонок Ивашка! Мать с утра до ночи охотой занята, еду ему добывает, а Ивашка с такими же, как сам, бездельниками по лесу шалается. То Лису на Ежа посадят, чтобы посмотреть, далеко ли она на нём верхом уедет, то гнездо у Сороки разорят, чтобы посмотреть, крупными ли слезами сороки плачут. Вернётся вечером мать с охоты, ей бы полежать часок-другой, отдохнуть, а тут со всего леса с жалобами на сына:
– Житья от безобразника не стало. Приструни ты его… И что за охальник растёт?
Начнёт Медведица совестить сына:
– Нельзя так жить, Ваня.
Огрызается Ивашка:
– Сегодня нельзя, завтра нельзя, когда же можно?
Думала, думала медведица Авдотья, как беде своей помочь, и придумала. Повесила у берлоги на сосну мешочек, сказала сыну:
– Давай, Ваня, договоримся с тобой: хочется тебе озорничать – озорничай, и слова не скажу тебе. Только наполни сперва этот мешочек камешками.
– Согласен! – сказал Ивашка и набрал сразу целую горсть камешков.
– Погоди, больно ты быстрый, – остановила его медведица. – Я ещё не всё сказала. Камешек ты можешь в мешочек положить только тогда, когда сделаешь какое-нибудь доброе дело. Сделал доброе дело – клади камешек. Ещё сделал – ещё клади. И так пока не наполнишь.
– И на это согласен, – сказал Ивашка и пошёл по лесу посмотреть, какое бы ему доброе дело сделать. Решил он поскорее наполнить мешочек камешками и жить, как ему хочется и чтобы мать на него не ворчала.
Идёт он, навстречу ему – товарищи его. Зовут:
– Идём, Ваня, завалим медведю Спиридону вход в берлогу и спрячемся в кустах. Пока отвалят, досыта насмеемся.
– Что вы, ребята, – пошёл их отговаривать Ивашка, – он же совсем старый, медведь-то Спиридон. Ещё надорвётся. Вы лучше искупайтесь идите.
– И то верно, – согласились медвежата и побежали на речку.
А Ивашка вернулся домой и положил в мешочек первый камешек: сделал доброе дело – отговорил медвежат от озорства.
И повелось с той поры: утро на порог, Ивашка – за порог. Идёт в лес посмотреть, какое ему сегодня доброе дело сделать. Очень ему хотелось поскорее наполнить мешочек камешками и жить по воле своей – как вздумается. Но скоро никак не получалось. Он вроде и небольшой, мешочек-то, а прожорливый: глотает и глотает камешки. Много дней прошло, как повесила его мать у берлоги, много раз луна полной делалась и снова худела, а мешочек всё не наполнялся. И вот наконец принёс Ивашка камешек и видит: класть его некуда – полон мешочек.
Сказал матери:
– Всё, мать, выполнил я условие твоё: наполнил мешочек камешками. Теперь чтобы я ни сделал, ты мне ни слова… И-их и развернусь я сейчас, весь лес с ног на голову поставлю. Мне теперь можно, мне теперь всё можно.
Выломал дубину, чтобы шуму было побольше, и пошёл. Идёт, смотрит – Бельчонок в орешнике желтеется.
«С него, – думает Ивашка, – и начну». Подходит и спрашивает грозно: – Ты чей такой рыжий?
– Из Осинников я, дядя медведь.
– А чего в нашем орешнике делаешь?
– Заблудился я, дом свой потерял. Шёл, шёл и не заметил, как в вашем лесу оказался. А он вон у вас какой большой и тёмный. Здесь меня обязательно кто-нибудь обидит, – говорит Бельчонок.
А сам так плачет, так плачет, что и у Ивашки, глядя на него, в носу защекотало. Сказал он, отбрасывая дубину в сторону:
– Что ж ты думаешь, если наш лес тёмный да большой, то и помочь тебе некому? А я, ты думаешь, зачем перед тобой стою?
«Ладно, – думает Ивашка, – завтра шуметь начну, сегодня уж помогу этому заблудышу». Посадил Бельчонка на плечо и пошёл с ним в Осинники. Пришёл и ну кричать на всю рощу:
– Эй, чей Бельчонок? Эй, чей Бельчонок?
До вечера ходил, нашёл-таки мать его. Обрадовалась белка:
– Вот спасибо-то, вот спасибо!.. А я уж думала – навсегда пропал он. Много ведь ещё по земле озорников всяких ходит. Вон у меня на прошлой неделе чьи-то медвежата крышу с домика палкой сшибли, а скоро морозы пойдут. Как зимовать в таком домике?!
Смотрит Ивашка – и в самом деле здорово кто-то созорничал над белкиным домиком, без крыши стоит: и дождям и снегам доступный. В таком зимовать никак нельзя. Сказал:
– Охальники сшибли, а я приду завтра и починю.
Пришёл, чинит белкин домик, а сам думает: «Ладно, шуметь уж с завтрашнего дня начну, сегодня некогда…»
А на завтра у него нашлось ещё неотложное дело и на послезавтра тоже. И ещё, и ещё… И вскоре понял медвежонок, что не может он больше жить так, как жил раньше: не может он пакостничать больше, к хорошему привык. И сказала ему как-то мать:
– Ты у меня стал совсем молодец, Ваня. Тебя все у нас в лесу хвалят. И я тобой довольна.
И тут вспомнил Ивашка про мешочек. Он всё ещё висел у берлоги на сосне, полный камешков.
«Это он меня сделал таким», – подумал Ивашка.
И ещё подумал: «Этот мешочек, наверное, волшебный».