Текст книги "Пять забавных медвежат"

Автор книги: Владимир Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ТАК ОТЕЦ УЧИЛ

Приходит как-то к медведю Лаврентию сын его Афоня и радостно говорит:

– Хочу я, отец, через нашу речку переход сделать.

– Сделай, Афоня. Переход нам ох как нужен, а то что же это, как идти на ту сторону, так всё вброд и вброд. Но как ты его сделаешь? – спросил медведь.

– Просто, – говорит Афоня. – Свалю, где нужно, сосну, протянется она через речку и станет мостом.

Похвалил медведь сына за придумку и пошёл объявить всем: собирайтесь завтра утром к речке.

– Мой Афоня будет переход делать.

Собрались звери. Стоят, Афоню поджидают, а его нет и нет. Уж и обед минул, и вечер надвигается, а он всё не идёт. И тогда предложил кто-то:

– А чего нам дожидаться его? Что мы без него не осилим пару сосен через речку свалить? Переход всем нужен. Давайте-ка подходите поближе.

Сгрудились звери у сосны, приналегли на неё, крякнули – и вытянулась сосна мостом через речку, а рядом с ней и другую положили. Порадовались делу своему и разошлись по домам. А медведь Лаврентий к сыну пошёл – отдельно он уж от него жил. Приходит и ну выговаривать:

– Ты что же подвёл меня как? Все собрались, а тебя нет. Я прямо-таки сквозь землю готов был провалиться со стыда. Нахвастался: «Хочу, хочу», – а кроме хотения, у тебя и нет ничего, оказывается… Хвастун ты, вот кто.

– Зря бранишься, отец, – говорит Афоня. – Ты же сам учил меня: захотеть – полдела сделать. Я половину сделал: захотел мост построить, а остальное пусть другие доделывают. Не всё же мне одному: мост-то всем нужен.

И медведь Лаврентий не знал, что сказать сыну. Только глядел на него и ошарашенно моргал глазами.

БЕЗ ОТЦОВСКОЙ ПОМОЩИ

Cобрался медведь Лаврентий берлогу себе новую строить. Сказал сыну:

– Помогать будешь. Надо.

Медвежонку помогать не особенно хотелось. Можно сказать – совсем не хотелось, но не скажешь же отцу – не хочу. И потому сказал медвежонок:

– Что ж, надо так надо. Давай строить.

Первым делом послал его отец сосенку из леса принести. Пошёл медвежонок, да не торопится. А зачем торопиться? Одну принесёшь, отец за второй пошлёт.

Немного погодя смотрит медведь Лаврентий: идёт его сын и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то? – спрашивает. – Не нашёл сосенки в лесу?

– Нашёл, – отвечает медвежонок. – Но идём погляди, отец, подойдёт ли такая.

Сходил медведь Лаврентий. Поглядел. Сказал:

– В самый раз будет. Вали и неси.

Ушёл и своим делом занялся. Немного погодя смотрит: идёт его медвежонок и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то?

– Не валится сосенка-то, – отвечает медвежонок. – Идём, помоги, отец, свалить её.

Пошёл медведь Лаврентий. Надавил плечом, упала сосенка. Распорядился:

– Обламывай сучья и неси домой.

Ушёл и опять своим делом занялся. Немного погодя смотрит: идёт его медвежонок и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то?

– Не обламываются сучья, отец. Идём, покажи, как их обламывать надо.

Пошёл медведь Лаврентий. Освободил сосенку от сучьев, принёс к берлоге. Смотрит, а уж солнышко на обед поглядывает. Сказал сыну:

– Иди налови раков в речке, обедать будем.

Пошёл медвежонок, хоть и не больно ему этого хотелось. Можно даже сказать – совсем не хотелось, но ведь не скажешь же отцу – не хочу. Отец сказал – иди. И медвежонок пошёл.

Немного погодя смотрит медведь Лаврентий: идёт его сын от речки с лукошком и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то?

– Покажи, отец, – просит медвежонок, – где ловить надо. Ведь не везде же они, раки-то, водятся.

Сходил медведь Лаврентий к речке, показал сыну, где ловить надо, вернулся и опять делом занялся. Немного погодя смотрит: идёт его сын с лукошком от речки и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то?

– Спросить пришёл, отец: подо всеми корягами искать или только под самыми большими.

– Ищи подо всеми, – сказал медведь и опять своим делом занялся.

Немного погодя смотрит: идёт его сын с лукошком от речки и не несёт ничего.

– Ты что пустой-то?

– Пойдём, поучи, отец, как ловить надо, – просит медвежонок.

Медведь Лаврентий хотел было уже идти к речке, но вспомнил, что он в прошлую пятницу уже учил сына, и тот ловил, хорошо ловил. И понял тут медведь – мошенничает медвежонок, сказал:

– Иди ко мне, поучу.

Но и медвежонок кое-что понял, подальше отступил от отца, говорит:

– Ты мне, отец, издали объясни, я пойму. Я же у тебя сообразительный.

– Издали нельзя, – говорит медведь Лаврентий, – секрет это, а кто же секреты на всю рощу кричит? Иди, я тебе на ушко пошепчу.

Но смекнул медвежонок, зачем отцу его ухо понадобилось, повернулся и пошёл к речке.

– Куда же ты? – кричит ему медведь Лаврентий. – Иди же ко мне.

– Некогда, отец. Уползут раки из-под коряг, где их потом искать будешь, – отозвался медвежонок и прибавил шагу.

Вскоре пришагал он от речки с полным лукошком. Поставил на стол, сказал отцу с гордостью:

– Сам наловил.

– Вот и хорошо, – улыбнулся медведь Лаврентий. – Ты у меня уже большой, всё скоро без моей помощи делать будешь.

КТО В ЧАЩЕ ХОРОНИЛСЯ

Ещё когда маленьким был медведь Спиридон, совсем медвежонком, и звали его Спиря, случилась с ним одна история. Сидел он как-то у берлоги, на солнышке грелся, мать поджидал. Ловила она раков в озере, а Спиря сидел на пенёчке, поджидал её, думал: принесёт сейчас мать раков, съест он их, и будут они у него в животе.

Время шло, а матери всё не было. Встревожился медвежонок: что, если заблудилась она? Бродит между деревьями, а крикнуть, чтобы он, Спиря, отозвался, и на голос его выйти стыдится: засмеют её потом. Скажут, в родном лесу заблудилась.

И решил Спиря помочь маме. Приложил лапы ко рту, прокричал в сторону чащи:

– РРРР!

А из чащи тут же отозвался кто-то:

– РРРР!

«Кто бы это мог быть? – подумал медвежонок и уши торчмя поставил. – Совсем не материн голос». Боязно было, но всё-таки набрался он духу, спросил:

– Кто ты?

– Ты… – тут же отозвался кто-то из чащи, и всё опять затихло.

Приподнялся медвежонок с пенёчка.

– Я кто?.. Медвежонок Спиря. Вырасту – медведем Спиридоном буду. А ты кто?

– О… – отозвалась чаща.

– Это тебя зовут так? – спросил Спиря. – Чудное у тебя имя – «О». У нас и не зовут никого так. Ты, наверное, из другого леса пришёл к нам. Что в кустах прячешься? Иди сюда.

– Сюда… – отозвалась чаща.

– Ну если тебе хочется так, могу и я к тебе прийти, – сказал медвежонок и, переваливаясь, покосолапил в чащу.

Голос был недалеко, это медвежонок точно слышал, но сколько ни всматривался, никого среди деревьев не видел. Спросил:

– Эй ты?.. Ты здесь?

– Здесь… – отозвалась чаща, и Спиря покосолапил дальше. Он шёл, звал, а тот, кого искал он, отзывался всё время впереди. Так дошёл Спиря до конца леса и остановился. Спросил:

– Эй ты?.. Где ты?

– Ты… – отозвался всё тот же голос, но теперь уже за спиной у медвежонка.

– Я-то? – оглянулся медвежонок. – Я-то вот он, на опушке стою.

– Уу… – отозвалась чаща.

– Ха! Как это ты у меня позади оказался? Всё впереди, впереди был и вдруг – сзади. Как это ты сумел обойти меня? Жди, иду я к тебе.

Повернулся Спиря к лесу грудью и пошёл. Шёл, звал, а тот, к кому шёл он, все так же отзывался впереди, но показываться не показывался. Так дошёл Спиря до берлоги и никого не увидел.

– Ну и ладно, – сказал он, – не хочешь ты показать себя мне, я сейчас себя тебе покажу.

Вскарабкался на пенёк, закричал:

– Смотри на меня, вот он я, весь тут, во весь рост стою. Видишь?

– Ишь… – отозвалась чаща.

– Что, удивился? Я такой – удивительный. Я маму вчера и ту удивил. Спрятался под подушку. Искала она, искала меня, чуть нашла. А ты что – от меня прячешься, да? Ну прячься. Я вот посижу, отдохну маленько и пойду искать тебя. Жди.

Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлёкся ими и забыл, что кто-то прячется в чаще, ждёт его… Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.

Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он ещё был медвежонком и звали его Спирей.

ДОБРОЕ СЕРДЦЕ

Обветшали у медведя Спиридона и медведя Лаврентия берлоги. Самим подправить – сил нет, одряхлели медведи, состарились. Медвежат помочь попросили. Медведь Лаврентий Ивашку позвал, а медведь Спиридон – Мишука.

– Помогите, ребятки, зима скоро.

Откликнулись медвежата, пришли. Правда, Ивашка без особой радости приглашение принял. Он сызмала к делу не привык, тем более для кого-то. Но мать сказала:

– Иди.

И соседи сказали:

– Сходи.

И Ивашка пошёл. Нагрёб листьев дубовых, постель медведю постелил. Попытал – жестковато. Надо бы ещё подстелить, чтобы помягче было, но сказал самому себе Ивашка:

– И чего это я радеть буду, силу тратить. Для себя, что ль, стараюсь. И так сойдёт. Не мне спать – Лаврентию. Поспит. Да и спать-то зиму всего только.

Слукавил медвежонок, поприберёг силу.

За дверь принялся. Косяки новые срубил, порог оправил. Смотрит – эх, не рассчитал он немного. Повыше бы надо притолоку поднять. Поскрёб в затылке – переделать если? Но тут же сказал самому себе:

– И чего это я радеть буду, силу тратить? Не мне ходить, нагибаться – Лаврентию. И так сойдёт.

Опять слукавил медвежонок, поприберёг силу.

А Мишук в это время у медведя Спиридона трудился. Настелил ему постель новую. Полежал на ней, поднялся.

– Жестковата, а на ней зиму лежать. Мне жестковата, а медведь Спиридон – старичок, ему ещё жёстче будет. Умягчить надо.

Принёс ещё охапку пахучих дубовых листьев, уложил на кровать. Полежал, сказал:

– Вот теперь всю жизнь можно лежать и бока не отлежишь.

Дверь ремонтировать начал. Смотрит – низковата, повыше притолоку поднять надо, чтобы медведю Спиридону не пригибаться, когда он в берлогу входит.

– Старичок он, тяжело ему гнуться-то. Да и дела не так уж много. Порадеть надо для старика.

И перестроил Мишук дверь медведю Спиридону.

Закончили медвежата дело своё, попрощались с медведями. Осмотрел медведь Лаврентий свою берлогу, сказал:

– Спасибо, Ваня, мне самому и так бы не сделать: сил нет.

А медведь Спиридон осмотрел работу Мишука и сказал:

– У, если бы у меня даже и сила была бы, я бы так не сделал: нет у меня сноровки такой, как у тебя, Мишук.

И ходит теперь по роще и говорит всем:

– Придите, поглядите, как мне Мишук берлогу отделал. Светло, чисто, будто солнышко зажёг в ней.

А медведь Лаврентий, тот ничего не говорит, и Ивашка обижается на него. Даже сказал Мишуку при встрече:

– Отчего это так: делали мы с тобой, Мишка, одинаковое дело, а хвалят нас почему-то по-разному. Как ты думаешь, почему?

– Наверное, у медведя Спиридона сердце доброе, – сказал Мишук.

И Ивашка с ним согласился:

– Наверное.

И тут же пожалел:

– Лучше бы мне досталось медведю Спиридону помогать: теперь бы он меня хвалил.

ВИДНОЕ ДЕЛО

У всех у нас были матери, была мать и у медведя Михайлы. И говорила она ему, когда он ещё медвежонком был:

– В лесу жить – с лесом дружить.

На всю жизнь запомнил медведь Михайло эту материнскую мудрость. И ещё говорила она ему:

– Без друзей и товарищей в лесу не прожить. Кто тебе при случае поможет?

И эту мудрость матери запомнил медведь Михайло на всю жизнь. И сказал самому себе:

– Верно, друзья для того и нужны, чтобы помощь оказывать. И чем больше друзья для меня сделают, тем мне меньше самому делать достанется.

Но всё время, чтобы только тебе да тебе помогали, так ведь и в лесу тоже нельзя. Поэтому медведь Михайло, если звали его товарищи берлогу помочь поставить или ещё что сделать, никогда не отказывался, говорил:

– Обязательно приду.

А про себя думал: «И не неволит вроде никто, а идти надо». Правда, идти не торопился, говорил:

– Зачем спешить? Чем позже приду, тем меньше мне дела достанется.

И всегда старался прийти к вечеру, когда уже всё сделано. Возьмёт веник, подметёт вокруг, скажет:

– Вот и всё теперь. Живи.

Скажет так, будто это он товарищу берлогу поставил. Ставили её все, целый день потели. Ставили сообща, а Михайло мёл один, на виду у всех. И говорили все потом:

– Чисто отмёл как.

Доволен Михайло: заметили.

А случалось и так: придёт Михайло, а уж всё сделано и даже отметено от берлоги, вроде и остаётся ему лишь повернуться и уйти домой, но Михайло и тут не терялся. Распахнёт окошко, скажет:

– Пусть дух нежилой уйдёт… Ух, как свежим ветерком потянуло. Вот теперь хорошо. Живи, дыши, радуйся.

И опять говорил так, будто это он товарищу берлогу поставил.

Другие целый день трудились, не обращали внимания, кто что делает. А вот как Михайло окошко распахнул, все видели. И говорили при этом:

– Смотри-ка, а ведь и в самом деле совсем другой воздух в берлоге стал, как он окошко открыл.

Слушал Михайло, что о нём говорят, и думал: «В лесу только так жить надо. Делай всегда пусть даже пустяковое, но видное дело, и пойдёт о тебе добрая слава».

Так он и жил: прикидывал да выгадывал, как бы не переработать, как бы кому лишнего не сделать. Берёг себя, не утруждал. Но поняли вскоре медведи – хитрит Михайло, лукавит. Решили и ему хитростью отплатить. Собрался он однажды берлогу новую ставить. Обошёл всех, позвал:

– Приходите.

И все пообещали:

– Придём. Ты же к нам приходил.

На другое утро Михайло пораньше проснулся: скоро товарищи начнут собираться, надо их работой наделить. Сам на пеньке сидел, ни за что не брался. Зачем? Чем больше другие сделают, тем меньше ему достанется.

До обеда прождал, никто не идёт. И до вечера никто не показался. Да и на следующий день никого не видно было. И пришлось медведю Михайле самому деревья для берлоги валить, самому таскать их, разделывать. И когда уже была поставлена берлога, повалили из чащи товарищи. Бегают, суетятся. Кто веничком полы метёт, кто окошки распахивает, а медведь Спиридон на крышу забрался, поглядеть, не попало ли чего в трубу, а то начнёт топить Михайло печь, и пойдёт дым в берлогу.

Все осмотрели, все оглядели, сказали:

– Порядок. Живи, Михайло, и радуйся. Важная берлога получилась.

Поклонился Михайло всем, сказал:

– Спасибо.

Хотел было добавить: «За науку спасибо», – но раздумал: и так всем понятно, за что он благодарит их.

МЕДВЕЖЬЕ ЯБЛОКО

Проходил медведь Михайло под яблоней и приметил яблоко на вершине. Постоял, поглядел на него, пятернёй в затылке поскрёб, сказал:

– Налилось, да недоспело. Но ничего, дойдёт.

Только сказал так, а Енот выходит из-за берёзки. И не звал его медведь, сам вышел, лишний раз на глаза показаться, авось пригодится.

– Что, Михайло Иваныч, яблочком любуешься?

– Любуюсь. Да оно зеленоватое пока. Не дошло, не нарумянилось.

И вдруг насупился, сдвинул брови косматые, забасил:

– А ты что, тоже на него заришься? Смотри у меня. Это яблоко я себе выглядел. Доспеет, сорву.

Сказал и ушёл, а Енота будто столбняк прошиб. С места сдвинуться не может. Хлопает себя лапками по груди, приговаривает:

– А батюшки! Как же мне теперь быть? Сорвёт кто-нибудь облюбованное медведем яблоко, а медведь меня виноватить будет. Ах ты, недоля какая!

Стоит Енот под яблоней, сокрушается:

– Что же мне теперь делать?

Долго думал. Придумал-таки:

– Буду караулить медвежье яблоко.

Вырыл нору поблизости, перебрался к яблоне со всей семьёй своей. Днём жена с ребятишками дозорила, прела на солнышке, предупреждала всех:

– Это яблоко Михайлы Иваныча. Дозревает оно. Румянца набирается. Смотрите не сорвите его.

А ночью Енот сам караул нёс. Страшно было, дрожью исходил весь, но всё-таки стерёг медвежье яблоко. На каждый шорох отзывался:

– Эй, кто там шевелится? Проходи мимо. Тут я, Енот, стою, медвежье яблоко караулю.

Особенно тяжело осенью стало. Дожди пошли. Давно уже вызрело яблоко, переспело даже, разрумянилось, что зорька утренняя, а медведь всё не шёл за ним. Стоял Енот под дождиком, прикрывался исхлёстанным дырявым лопухом, прыгал с лапки на лапку, грелся, приговаривал:

– Сейчас надо особенно начеку быть. Ночью да при такой погоде и не уследишь, как сорвёт кто-нибудь яблоко, а Михайло Иваныч на меня будет думать.

Медведь и забыл давно о яблоке, спать уж на зиму в берлоге своей завалился. А Енот всё ждал его, прикрывался от дождя лопухом, прыгал с лапки на лапку, грелся. А по ночам откликался в темноту на каждый шорох:

– Эй, кто это там? Проходи мимо. Здесь я, Енот, под яблоней прыгаю, медвежье яблоко караулю.

РАЗДОБЫЛ ЗАЯЦ МАГНИТОФОН

Раздобыл Заяц магнитофон, прибегает к медведю.

– Порычи, Михайло Иваныч.

– Это зачем же ещё?

– Да ты уж порычи, пожалуйста, ты ведь привык на всех-то рычать.

– Ну это когда в дело, а так, без дела, зачем я на тебя рычать буду?

– Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч… Ну, ну, ну за будущую мою провинность, авансом, сегодня порычи на меня.

Порычал медведь:

– Р-р-р.

– Ой, – сморщился Заяц. – Ну что ты как порычал? Вот я, Заяц, можно сказать, никто, паутинка невидимая, стою перед тобой, перед медведем, и у меня даже коленки не подрагивают. А ты так рявкни, чтобы мне сразу во-он где быть захотелось.

И рявкнул медведь во всю пасть свою медвежью:

– Р-р-р!

Так и заходили у Зайца уши на голове, как ножницы. Поймал он медвежий рык на магнитофонную ленту, сказал:

– У-ух, вот это ты рявкнул, Михайло Иваныч, до дрожи пронял! Дня три теперь, гляди, твой рёв в ушах стоять будет. Очень хорошо, очень… А теперь скажи так: «Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо».

– Это зачем же я эту чепуху говорить буду?

– Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч, долго тебе, что ли? А я тебе потом спасибо скажу.

– Нужно мне твоё спасибо. Я столько лет жил без него и ещё столько проживу.

– Ну хорошо, Михайло Иваныч, не хочешь за спасибо, скажи просто так.

Сказал медведь:

– Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо.

– Ой, – сморщился Заяц. – Ну что ты как сказал: «Проходи мимо». Словно тебя три дня не кормили… Вот я, Заяц, можно сказать никто, паутинка невидимая, стою перед тобой, перед медведем, и мне нисколечко не хочется идти мимо. А ты так рявкни, чтобы у меня ноги сами собой заработали и куда подальше меня вынесли.

И рявкнул медведь во всю грудь свою медвежью:

– Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо!

Аж жёлуди с дуба посыпались…

Поймал Заяц медвежий рык на магнитофонную ленту, покачал головой:

– Эх, вот это ты рявкнул сейчас, Михайло Иваныч, насквозь своим голосом прошиб. Я и не думал, что ты можешь рявкать так… А сейчас скажи так: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать».

– Знаешь что, – медведь привстал с лавки, – беги-ка ты отсюда, пока я не рассердился, а то как зафутболю.

– Н-не надо, не надо меня футболить, Михайло Иваныч. Я сам убегу, у тебя жить не останусь. У меня свой домик есть, зачем я тебя стеснять буду. Ты скажи только вот те самые слова, я и убегу.

– Да сколько же я ещё кричать-то могу? Я и так уж укричался до пота.

– Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч, – просил Заяц. – Ведь сказать же совсем немножко надо: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать». А может, от этих-то от твоих слов вся моя дальнейшая заячья жизнь зависеть будет.

Сказал медведь:

– Это мой Заяц, никогда не смей его трогать.

– Ой, – сморщился Заяц. – Ну что ты как сказал? Разве такие великие слова так говорить надо? Ты скажи так, чтобы всем ясно было, что заяц твой и никому его трогать не разрешается.

И рявкнул медведь из последней мочи:

– Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!

– Ой, Михайло Иваныч, ой, как ты сейчас сказал! Я даже присел от страха. Попроси я тебя второй раз сказать так, не сумеешь поди. Но мне второй раз и не надо, мне и одного хватит.

Закрыл Заяц свой магнитофон и отправился домой. Только пришёл, только есть собрался, смотрит, а Волк вышагеливает по тропиночке и – раз! – свернул к заячьей избушке. Как увидел это заяц, так сразу же – чик! – и включил свой магнитофон. Ка-ак магнитофонная лента рявкнет медвежьим басом:

– Р-р-р!

Волк так и по-е-е-ехал по траве на тощих половинках.

А из заячьей избушки громово во всю медвежью грудь:

– Ты зачем сюда идёшь?

– Зайца проведать, Михайло Иваныч, Зайца проведать.

– Пр-роходи мимо!

– Хорошо, Михайло Иваныч, хорошо.

А из заячьей избушки огромно, на всю рощу и даже больше – на целую землю:

– Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!

– X-хорошо, Михайло Иваныч, х-хорошо, – упятился Волк в кусты, а там как пошёл чесать по кустам, всю прошлогоднюю шерсть на них оставил, аж за Косым оврагом оказался, три дня назад дорогу отыскивал.

И пошла с той поры у Зайца совсем не заячья жизнь: как только увидит кого на тропинке, так сейчас же – чик! – и включает свой магнитофон. На тропинке в один миг пусто делается. Да и тропинку-то проторили шут знает где, аж за седьмой просекой.

Много лет с той поры прошло, давно уж потёрлась у Зайца магнитофонная лента с медвежьим голосом, но и, потёртая, она всё ещё ему помогает.

ПЛЕМЯ ПЛУТОВСКОЕ

Поймал медведь Спиридон в речке пять раков, несёт домой. Думает – позавтракаю сейчас. Навстречу ему Лисёнок. Увидел раков и заморгал, заморгал глазёнками – морг-морг.

– Что, – добродушно протянул медведь Спиридон, – хочется небось рака отведать?

– Хочется, дядя Спиридон, – честно признался Лисёнок.

– Ну, так и быть, на тебе одного. Мне на завтрак и четверых хватит.

Потянулся было Лисёнок лапкой за раком, но тут же отдёрнул её, обжёгся будто.

– Нет, – говорит, – дядя Спиридон, не возьму.

– Почему это? – удивился медведь.

– Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?

– Скажешь, я дал.

– Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму.

– Да почему же?

– Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, а мне – нет». Ещё подумает, что украл я, нет, не возьму.

– Кха, – крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака. – Бери коль двух тогда. На завтрак мне и трёх хватит.

Потянулся было Лисёнок лапкой за раками, но тут же отдёрнул её. Сказал решительно:

– Нет, дядя Спиридон, не возьму.

– Почему это?

– Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?

– Скажешь, что я дал.

– Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму я.

– Да почему же?

– Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне дал, а братишку позабыл?» Не поверит.

Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.

– Бери, – говорит, – трёх тогда. До обеда я как-нибудь и двумя обойдусь, а там ещё поймаю.

Потянулся было Лисёнок лапкой за раками, но тут же отдёрнул её, даже попятился в страхе:

– Нет, дядя Спиридон, не соблазняй, не возьму.

– Почему это?

– Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?

– Скажешь, что я дал. – Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму я.

– Да почему же?

– Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне рака дал, брату твоему дал, а сестрёнку маленькую позабыл?» Не поверит.

Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.

– Бери, – говорит, – и четвёртого коль тогда.

Потом посмотрел в лукошко и последнего достал.

– И этого, – говорит, – бери! Может, у тебя дед есть или бабка какая… Бери уж заодно и лукошко, а то не поверит твоя мать, что такой добрый медведь, как я, мог тебе дать раков без лукошка.

Сунул медведь Спиридон Лисёнку лукошко с пятью раками и пошёл к речке: надо же чем-то позавтракать. Шёл и добродушно поварчивал:

– Вот племя плутовское! «Угостил меня, так не забудь угостить и всех моих сродничков».

А Лисёнок бежал вприпрыжку домой, размахивал лукошком, радовался:

– Раков добыл! А день только ещё начался, к вечеру ещё чего-нибудь добуду. Проживу!