Текст книги "Тени Королевской впадины"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

У окошка долго копошилась старушка, Миллер терпеливо ждал. Наконец она отошла, что-то бормоча под нос, и Карл протянул телеграмму.

– Как фамилия адресата? Не могу разобрать, – строгим голосом произнесла девица с обесцвеченными перекисью буклями, близоруко разглядывая телеграфный бланк.

– Генерал Четопиндо, с вашего разрешения, – четко, по складам произнес Миллер.

В этот день удача решительно сопутствовала ему. Интуиция завела его в подвальчик с грязной вывеской, глядевший на мир несколькими подслеповатыми, хотя и тщательно вымытыми окнами, до половины утопленными в землю.

В кафе было пусто, если не считать пожилой женщины, лениво протиравшей стаканы у стойки. Стулья были аккуратно перевернуты, пахло прокисшим пивом и чем-то горелым.

– Доброе утро.

– Да уж куда добрее, – пробурчала женщина, не прерывая своего занятия.

– Могу я видеть хозяйку?

– Зачем вам хозяйка? – насторожилась женщина. Бросив быстрый взгляд на посетителя, она отложила в сторону влажную тряпку. – Господин из военной полиции? Все распоряжения властей мы выполняем, а что касается затемнения, то…

Миллер улыбнулся.

– Упаси бог, какая там полиция, – добродушно произнес он. – Нужно просто перекусить.

– Ну, я хозяйка. А карточки у вас есть?

– В том-то и дело… – замялся Миллер.

– Все ясно, – деловито перебила хозяйка. – Чем рассчитываться будете?

– Есть рейхсмарки.

Хозяйка покачала головой:

– Оставьте их себе.

– Найдется и еще кое-что, – добавил Миллер многозначительно. – Колечко…

– Поставьте стул и садитесь, – решила хозяйка.

– Но я не один. Нас несколько человек, и все голодны как волки.

– Ладно. Ведите сюда своих волков.

Миллер застал Педро и его команду на прежнем месте. Кое-кто разлегся на скамьях. Карл подумал, что его попутчики довольно удачно вписались в городской пейзаж, гармонируя с невзрачным памятником и облупленными скамейками.

– Чем порадуешь, Карло? – лаконично спросил капитан.

Штурмбанфюрер кратко проинформировал его о результатах своей экспедиции.

– Хозяйка не предаст?

– Она сама боится полиции. Видимо, есть к тому основания, – пояснил Карл.

– Ладно, рискнем, – решил Педро после короткого раздумья. – Веди нас. Да бери, бери свое имущество. – И добавил снисходительно: – Я же вижу, как ты переживаешь.

Выбрав момент, когда здоровенный боцман, сидевший рядом с Педро, куда-то отлучился, Миллер сел за его стол.

– Что скажешь, «узник»? – подмигнул ему капитан, ковыряясь в зубах.

– Пора в порт, – произнес Миллер, делая вид, что не замечает ехидного тона Педро.

– А французов встретить там не боишься?

– Чего их бояться, – пожал Карл плечами, – мы им ничего плохого не сделали.

– «Мы»! – повторил Педро и хохотнул. – Шутник ты, Карло.

Миллер не ответил.

– Что же прикажешь нам делать в порту? – снова спросил Педро.

– Посудину искать и готовить к отплытию.

Подошла хозяйка. Оба умолкли, ожидая, пока она уберет со стола грязную посуду.

– Хочу тебе, Карло, дать добрый совет, – заговорил Педро, когда женщина отошла. – Почему бы тебе не остаться здесь?

– Где это – «здесь»?

– Здесь, в Нильсене. Тихий городок, приятный во всех отношениях. Видишь, даже поесть дают без карточек. Не бойся, что-нибудь из твоего багажа я тебе, так и быть, оставлю. Купишь документы, лавочку откроешь, и живи себе как порядочный бюргер. А еще того лучше – женись на хозяйке, чем не невеста? Молчишь? Да, для невесты она, пожалуй, старовата. Но в таком случае, почему бы ей не усыновить тебя?

– Все?

– Нет, серьезно. А то ведь путешествие через океан полно опасностей, говорю тебе как человек опытный. Глядишь, или волна за борт смоет, или еще что-нибудь случится…

– Зря стараешься, Педро, меня не напугаешь, – усмехнулся Миллер. – А вот тебе не мешает напомнить, что за океаном меня ждут.

– Вот как? Интересно, кто же это ждет тебя на причалах Королевской впадины? Может быть, прекрасная дама, которая влюбилась в тебя заочно, по фотографии, и проплакала все очи, ожидая своего ненаглядного Карло?

Закончив длинную тираду, капитан откинулся на спинку стула, испытующе глядя на Миллера.

– Прекрасную даму можешь оставить себе, – сказал Карл.

– Так кто же ждет тебя?

– Генерал Четопиндо.

– Генерал… Четопиндо? – недоверчиво переспросил Педро.

– Собственной персоной, – подтвердил Миллер.

– Ладно, – миролюбиво произнес Педро, – забудем прошлое. По рукам, «узник»?

– Кстати, чтобы этого гнусного словечка я больше от тебя не слышал, – повысил голос Миллер.

– Не услышишь, Карло, – пообещал капитан, спеси которого явно поубавилось.

Добравшись до пакгауза, расположенного у входа в порт, они остановились, и капитан послал боцмана на рекогносцировку местности.

Ожидая его, грелись на неярком весеннем солнышке.

– Какое это солнце? Видимость одна, – пренебрежительно махнул рукой Педро. – Вот у нас дома… Даст бог, сам убедишься, Карло. Оно столь же горячо и страстно, как наши женщины.

Боцмана не было довольно долго, так что Миллер даже начал волноваться, не случилось ли чего. Однако опасения его были напрасны.

Возвратившись, боцман доложил, что в порту ни души – он словно вымер. И причал пуст, близ него ошвартована только одна «Пенелопа».

– Кто на борту? – спросил Педро.

– Никого, кроме вахтенного, – ответил боцман.

– Добрый знак, – потер руки капитан. – А ты уверен в этом? Твоя ошибка может нам дорого обойтись.

– Я долго наблюдал за судном. Никого на нем нет, кроме вахтенного, – твердо повторил боцман.

– Видно, все сошли на берег, рассеяться после морского путешествия. Что ж, пусть рассеиваются, – решил Педро. – Это им дорого обойдется.

Он подозвал самого молодого из своей команды, почти мальчишку, и, отведя в сторонку, несколько минут что-то горячо втолковывал ему. Матрос понимающе покивал, затем разделся, взял нож в зубы, прыгнул в воду и бесшумно поплыл к «Пенелопе» со стороны кормы, где небрежно болтался трап, оставленный кем-то из команды. Он плыл ловко, бесшумно, без брызг.

Подчиненные Педро внимательно наблюдали тем временем за портом, но он по-прежнему был пустынен.

Между тем ни о чем не подозревающий вахтенный, докурив сигарету, бросил ее за борт, проследив за траекторией. Затем принялся лениво расхаживать по палубе.

Посланец Педро быстро, по-обезьяньи вскарабкался на «Пенелопу» и затаился за рубкой, наблюдая за вахтенным. Нож он сжал в руке, немного отведя ее назад. Выждав момент, он сзади накинулся на беспечного француза, никак не ожидавшего нападения, и вонзил ему нож под левую лопатку.

Вахтенный упал, не успев даже вскрикнуть.

– Точный удар, – удовлетворенно заметил боцман.

– Моя школа, – добавил капитан.

Через несколько секунд глухой всплеск от тела, переброшенного через борт, возвестил, что все кончено.

– Остается переименовать посудину в «Кондор». Или, если угодно, в «Викторию», в честь нашего уважаемого пассажира, – галантно улыбнулся капитан Миллеру. – Между прочим, я случайно узнал: «Пенелопа» пришла сюда за оружием. А пиво – лишь прикрытие…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Всегда, приближаясь к Москве, ехал ли на машине, поездом, летел ли самолетом, Талызин чувствовал особое волнение.

Вот и сейчас, глядя в окно вагона на подмосковные березки, уплывающие за горизонт, он ощутил, как привычно перехватило горло.

Еще видны были следы минувших боев: разбитые танки и автомашины, воронки, зигзаги окопов с насыпанным бруствером – словно раны, которые уже начали затягиваться.

Талызин долго не отходил от окна, с каким-то невыразимым чувством вглядываясь в пыльные железнодорожные березки, обгоревшие остовы изб, сиротливо торчащие русские печи, уцелевшие посреди пепелища, покореженные срубы колодцев, не часто попадающиеся фигуры людей. Кое-где можно было увидеть противотанковые надолбы, проволочные заграждения.

Незаметно подкрались сумерки, и только когда замелькали знакомые очертания привокзальных строений, он оторвался от окна.

Белорусский вокзал выглядел по-военному строгим: много теплушек, груженных военной техникой товарных составов. Хриплый женский голос из динамика буднично оповещал о прибытии и отправлении поездов.

Талызин вышел на площадь и направился к небольшой очереди на такси. Перед ним стояла женщина с тремя малолетними детьми и целой кучей разнокалиберных узлов.

– Куда собрались? – улыбнулся ей Талызин.

– Из эвакуации вот вернулись. Эшелон только что прибыл.

– Домой, значит?

– Домой!

Таксист в лихо заломленной кепке переспросил у Ивана адрес и резко тронул машину с места.

После узких и кривых улочек Гамбурга улица Горького показалась Талызину необычайно широкой. Он жадно глядел на прохожих, на хорошо знакомые дома.

Таксист попался на редкость словоохотливый. Он подробно отвечал на расспросы, часто улыбался, будто чувствуя необычное состояние пассажира.

В столице властвовала весна. На газонах пробивалась первая зелень, трепетала юная листва деревьев. На улицах полно народу. Многие одеты совсем по-летнему.

Перед входом в старинный особняк Талызин невольно замедлил шаг, поправил галстук, пригладил непокорные вихры, застегнул пиджак.

Кажется, сто лет прошло с тех пор, как он приходил сюда. Сколько событий сумело уместиться на сравнительно коротком отрезке времени, после памятного ночного разговора с начальником Управления: «внедрение» в немецкий плен, кошмар лагеря, лазарет… Смертельно избитый фашистами француз, который поверил Талызину и назвал исходное сырье и формулы отравляющих веществ, такие длинные, что от сложности их запоминания, кажется, мозги переворачивались… А дальше – побег из лагеря, полный опасностей путь в Гамбург. Город и порт, превращенный в груды развалин. Явка антифашистов, чудом уцелевшая после гестаповских прочесываний… Наконец, долгий, полный приключений путь домой.

Зато возвращался он со спокойной душой и чистой совестью, считая, что теперь и погибнуть не обидно: Талызин знал, что сведения, раздобытые им, передала в Москву в зашифрованном виде гамбургская подпольная радиостанция.

…Пропуск ему был уже заказан.

Массивная дверь закрылась за Талызиным беззвучно. Он про себя отметил, что дорожка в коридоре та же – упругая, плотная, ворсистая, идешь по ней – словно по воздуху плывешь. Отметил знакомую лепнину на высоком потолке. Ведь тогда, в предыдущее свое посещение, все чувства его были обострены волнением, и потому малейшие детали прочно запали в память.

Он постучал в дверь нужного кабинета.

– Перефразируя известную поговорку, можно сказать: точность – вежливость разведчиков! – Улыбаясь, Андрей Федорович вышел навстречу Талызину из-за стола, обнял, крепко, по-отцовски, расцеловал. – Спасибо тебе, Иван! Дважды спасибо. Во-первых, за раздобытую информацию. Радиограмма получена и расшифрована, наши химики и биохимики там разбираются.

– А во-вторых?..

– Во-вторых, что живым вернулся, – еще шире улыбнулся полковник Воронин. – Да ты садись, садись, в ногах, как говорится, правды нет.

Они сели рядом.

– Ну, рассказывай, – произнес Андрей Федорович. – Круто пришлось?

– По-всякому, – коротко ответил Талызин.

– А ты немногословен, – рассмеялся начальник Управления. – Между прочим, я знал, что ты обязательно вернешься.

– Это как?

– А так. Есть у меня свои особые приметы.

– Что же вы мне сразу не сказали?

– Не хотел тебя размагничивать. Нельзя, чтобы разведчик поверил в свою неуязвимость, это может плохо обернуться… Какие у тебя планы? – И, не дожидаясь ответа, предложил: – Хочешь в санаторий? Путевку подберем, отдохнешь с месячишко. Результаты медкомиссии мы получили…

– Некогда отдыхать. Потом, после войны. Я чувствую себя нормально и готов к выполнению нового задания, – выпалил Талызин заранее приготовленную фразу.

Андрей Федорович встал, не спеша прошелся по кабинету, выглянул в окно, обернувшись, веско произнес:

– Нового задания не будет, Иван Александрович. – И, отвечая на недоуменный взгляд Талызина, пояснил: – Войне каюк, пойми наконец это!.. А со здоровьем, брат, у тебя неважно.

Впервые за время беседы Талызин почувствовал нечто вроде растерянности. Кончается война, наступает мирная жизнь, сумеет ли он, военный разведчик, найти в ней место?..

– Не робей, дружище, – полковник Воронин словно угадал его мысли и положил Талызину руку на плечо. – Давай попробуем вместе помараковать, как тебе жить дальше.

Талызин отметил, что седины у Андрея Федоровича за время его отсутствия прибавилось.

– Что смотришь? Я не невеста. А вот невесту тебе подыскать надо.

Иван снова промолчал.

– Как рука? – неожиданно спросил Андрей Федорович.

– Откуда вы знаете, что я был ранен? – удивился Талызин.

– Я все, брат, про тебя знаю! Немецкие товарищи передали из Гамбурга.

– Все в порядке, рана зажила.

– Хорошо. Ты на фронт ушел из Горного института?

– Из Горного.

– Дело золотое… – мечтательно произнес Воронин. – Инженер-горняк, строитель шахт. Или, допустим, разведчик полезных ископаемых… К учебе не тянет?

Иван на мгновение задумался.

– Если сказать честно, тянет. Но беспокоит вот что… Перерыв большой в учебе. Позабыл, боюсь, все, что знал. Сумею ли наверстать? А отстающим уж очень быть не хочется.

– Послушай, Иван Александрович, – нарушил паузу начальник Управления, – а что самым трудным было в последнем деле?

– Самым трудным?

– Да.

– Пожалуй, химические формулы выучить наизусть, – улыбнулся Талызин. – Думал, голова от них лопнет.

– Однако выучил.

– Выучил.

– Значит, память прекрасная, институт успешно закончишь, – заключил Андрей Федорович.

Оба поднялись.

– Еще раз спасибо за службу! – Полковник Воронин крепко пожал Талызину руку на прощание.

Когда за Талызиным закрылась дверь, полковник подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру и, приложив лоб к холодному стеклу, на несколько мгновений прикрыл глаза. Хорошо все получилось, естественно. Похоже, Иван Талызин не почувствовал, как он осторожно «подталкивал» его к решению уйти из кадров.

Авось теперь все обойдется…

Он во всех деталях припомнил последнее совещание у наркома. На нем Воронин доложил, что сложное задание, связанное с добыванием информации о разрабатываемом гитлеровской Германией новом оружии, выполнено. Получены сведения о жестко засекреченных работах, которые ведутся немцами на Свинемюнде.

– Наши химики уже приступили к расшифровке полученной информации, – заключил Андрей Федорович свой доклад.

Лицо наркома оставалось непроницаемым. Поправив плавным жестом пенсне, он произнес, глядя куда-то поверх голов собравшихся в кабинете:

– Помню, помню эту операцию. Она нам недешево обошлась. – И спросил как бы вскользь: – Как доставлена информация?

– Радиограммой из Гамбурга.

– Представьте разведчика.

– Он еще не вернулся.

Нарком удивленно вскинул брови:

– Как прикажете это понимать?

– В Гамбурге невообразимая каша… Видимо, ему приходится добираться через нейтральные страны… – Воронин не называл разведчика, почему-то не спросил его фамилии и нарком.

– Вижу, он не очень торопится вернуться на родину, ваш разведчик. – Глаза наркома за стеклами пенсне стали колючими.

Он встал из-за стола, прошелся по комнате и произнес, ни к кому не обращаясь:

– Нельзя доверять никому, кто побывал за границей. Тем более во вражеской стране. И уж тем более – в плену.

– Но разведчик был внедрен в немецкий концлагерь по нашему заданию, – рискнул заметить полковник.

– Это не меняет дела, – отрезал нарком. И назидательно добавил: – Излишнее доверие может нам дорого обойтись.

«Излишнее доверие…» Андрей Федорович снова коснулся лбом запотевшего стекла. Неужели готовится новая волна репрессий? Неужели этому не будет конца?.. Так или иначе, Талызина необходимо как можно скорее укрыть от «всевидящего ока». И чем скорее, тем лучше. Пока – с глаз долой из кадров… О том, что он сам рискует, и рискует серьезно, Андрей Федорович старался не думать.

Он присел к столу, побарабанил пальцами по папке, лежащей перед ним. В ней находился подробный отчет Талызина о проведенной операции.

Теперь нужно поразмыслить над тем, чтобы приказ об увольнении Талызина из органов разведки не привлек внимания наркома. Ну что ж, для этого у него, начальника Управления, есть кое-какие возможности. Во всяком случае, он не собирался сдаваться без боя.

x x x

Берия терпеть не мог сквозняков, поэтому стекла машины, в которой он ездил, не опускались даже в самую лютую жару. Он сидел рядом с шофером, глядя вперед почти немигающим взглядом. Те, кто сидел сзади, молчали, не смея перекинуться словом, видели: шеф сосредоточен.

За окнами мелькали старинные уютные особнячки, чередующиеся с унылыми домами казарменного вида.

Эти извилистые улочки и переулки, казалось, таили неведомую опасность, она сочилась из окон, ее источали подворотни.

Машина выбралась из центра, по обе стороны шоссе замелькали низкорослые домишки. Берия облегченно вздохнул, достал квадратик замши и принялся тщательно протирать стекла пенсне. Рассеянно потер лоб, думая о предстоящем разговоре со Сталиным. Хозяин был не в духе последнее время, а поведение его, как всегда, непредсказуемо. Конечно, в его отношении к себе Берия уверен, но все-таки… Мало ли что? Хозяин имеет обыкновение время от времени менять свое окружение. Так убрал он его предшественника – Ежова, разумеется, с убедительной формулировкой – «за преступления против советского народа». А уж на что этот коротышка был изворотлив! И происхождения самого что ни на есть пролетарского, и с послужным списком безупречным – комар носу не подточит. А уж сапоги Хозяину лизал – с вожделением, сладострастием каким-то. Да и в выдумке ему не откажешь. Сочинил, что троцкисты пропитывали в его кабинете портьеры кислотой, в которой растворена ртуть. – чтобы, значит, его, наркома внутренних дел, отравлять понемногу. Вроде бред, выдумка, чушь собачья. Но нужно досконально знать Сталина, его болезненную подозрительность, чтобы понять, что в такой выдумке кроется тончайший психологический расчет.

А что толку? Ничто, в конечном счете, не помогло Николаю Ивановичу. Даже воздействовать на него особыми методами не пришлось. Ежов попросил бумагу, карандаш и, криво улыбнувшись, сказал, что напишет нужное признание. Ясное дело – знал, что от него требуется, с его-то опытом допросов «врагов народа»!

Кунцевская дорога быстро разматывалась, вскоре из-за поворота показалась Ближняя дача.

Сталин сегодня выглядел особенно усталым, каким-то угнетенным. Под глазами набрякли грузные мешки, он старчески сутулился. Берия – в который раз! – подумал, как разительно отличается Хозяин от своих праздничных, помпезных портретов. Ну что ж, так надо. Народ должен всегда видеть своего вождя величавым, сильным, уверенным в себе.

На даче кроме охраны и прислуги никого не было, даже личного секретаря Сталина – Поскребышева.

Сталин принял наркома, как обычно, внизу, в небольшой гостиной, скромно, по-спартански обставленной.

Вошла пожилая женщина с простым русским лицом, принесла две чашки грузинского чая. Это было очень кстати – Берию после дороги мучила жажда.

– Чем порадуешь, Лаврентий? – вскользь бросил Сталин, не спеша набивая трубку.

– Работы много, Иосиф Виссарионович.

– Знаю, знаю твою работу, Лаврентий, – заметил Сталин, и в словах его Берии почудилась насмешливость, заставившая насторожиться.

Впрочем, уже через несколько минут разговора он безошибочным чутьем, которое выработалось многими годами, понял, что на этот раз ничего существенного на него у Сталина не имеется – так, может быть, пустяки, пара-тройка анонимок. Его предположение подтвердилось, когда Сталин дал ему прочитать несколько писем, прошедших сквозь фильтры секретариата, ежедневно разбирающего вороха почты со всех концов страны.

– Я чист перед тобой, Иосиф Виссарионович, – растягивая слова, произнес Берия. И добавил, кивнув на листки, лежащие между ними на чайном столе: – Это все происки врагов.

– Врагов у нас хватает, – согласился Сталин, сильнее пыхнув трубкой. И это коротенькое «нас» окончательно привело Берию в хорошее расположение духа. Он давно уже научился понимать Хозяина с полунамека.

– У меня для тебя добрая весть, Иосиф Виссарионович, – выдержав паузу, сказал Берия.

– Люблю добрые вести. Честно говоря, начал отвыкать от них. – Сталин вынул изо рта трубку и приготовился слушать.

– Удалось получить информацию из глубокого немецкого тыла, со Свинемюнде…

– О новых ОВ? – с живостью перебил Сталин, и желтые глаза его блеснули.

– Да.

– Отличный подарок, – разгладил Сталин усы. Он не спросил, чья это заслуга.

– Что-то Поскребышева не видно?

– У него поручение в Москве. А насчет врагов – все верно, они не унимаются, – повторил Сталин, повинуясь какому-то ходу своей мысли.

– Это так, – подхватил Берия. – У меня накапливается материал на таких людей, что, когда ты получишь его, очень удивишься, Иосиф Виссарионович.

Сталин ухмыльнулся в усы:

– Может, ты и на меня компромат собираешь, а, Лаврентий?

Вместо ответа Берия прижал руки к груди, дав понять, сколь невероятно и кощунственно такое предположение.

Заметив, как Сталин мельком глянул на настенные часы, Берия поднялся, догадавшись, что рассиживаться нечего.