Текст книги "Нескучная проза жизни. Книга 4"
Автор книги: Владимир Миллер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Владимир Миллер
Нескучная проза жизни. Книга 4
Миллерунчики 18
1. Лихие девяностые и групповушка
Пригласили меня как-то на телевидение. И не то чтобы давно не приглашали, бывало иногда и сейчас в период уже скромной должности, но редко, раньше то почаще светился, должности обязывали. Ну, пригласили и пригласили. Типа, будет диспут, дискуссия даже под названием «Лихие девяностые». Вы же директором филармонии служили, вот и расскажете, как выживала филармония в те годы, лихие девяностые. Я человек простой, никогда журналистам не отказываю, уважаю их труд, всегда на интервью готов, а тут– дискуссия, народу много будет, не я один. А в любой групповухе, как вы знаете, всегда хильнуть можно будет, если что не по мне пойдет. К тому же место обозначили совсем непривычное для индивидуальных бесед – зрительный зал одного из драматических театров. Обговорили детали, во сколько, куда, кто примерно будет. Впереди ещё недели полторы. Даже сочинять начал в уме, чего я там наговорю про радости и огорчения филармонические. И как с большим мешком за зарплатой в очереди в банке стояли. Как долго купюры мелкие нам пересчитывали, как задерживали зарплату. Каца приходилось с собой в банк брать к главному, кто бабки свежеполученные распределял, для авторитета вдвоем ходили. Как восемь месяцев зарплату не платили и мы из выручки хоть частично, но выдавали всем сотрудникам понемногу. Про гранату напомню, что Бичевская у меня оставила, а я её на стол поставил в кабинете, типа, будете приставать почему выручку целиком на зарплату выдаю, а статью вторую не выплачиваю, так взорву проверяльщиков к чертовой матери. И про то расскажу, как в это же время в филармонии как грибы новые коллективы появлялись. Как деньги у спонсоров искали, гастролеров встречали на арендованных машинах, свои –то, как говорится не фонтан. А сколько жуликов пережили, как деньги за предстоящие концерты в Москву приходилось заранее привозить, чтобы гарантия была. Да мало ли что. Всё и не расскажешь, тем паче дискуссия не предполагает долгих воспоминаний. Словом, готовился, фантазировал, моменты всякие интересные и смешные даже вспоминал. Даже самому интересно стало. Ё-моё, сколько пережито, сколько прожито. Подспудно в уме мыслишка ворочается, расскажу, как жили-выживали, глядишь и уважения к филармонии прибавится, да и меня грешного добрым словом кто похвалит. Мы конечно в консерваториях не кончали, но тоже можем кое-чего наговорить интересного Размечтался, стало быть, а что, мечтать не вредно. Приезжаю, значит, в оговоренное время, народу и впрямь много, половина все знакомые, даже несколько близких приятелей . Были и кто совсем чужие, кто, очевидно , разные другие сферы представляют, из тех лихих годов выжившие . А для затравки предложили посмотреть один из документальных фильмов моего соседа и приятеля Юры Шиллера. Мы с ним однофамильцы практически, я нас так и представлял, когда вместе оказывались, типа, Ширли– Мырли, Шиллер-Миллер, стало быть. Фильм снят как раз в обозначенный период, давайте, мол, немного окунемся. Рассадили всех группами, где люди из бизнеса, где из науки, культур-мультур тоже в отдельном месте, по-ранжиру, стало быть. Полагаю, для удобства ведущих, чтобы кучку на кучку стравливать, дискуссию же обещали. Народ, конечно. разный, даже и по возрасту разный, к моему большому удивлению и молодежь была. Не только те, кто от телевидения нас встречали и рассаживали, но и вполне реально приглашенные, они– то как здесь, думаю? Может, чтобы послушали, как мы выживали, на ус мотали, мало ли что аналогичное в их жизни случиться может. Капитализм же строим, пусть даже и с человеческим уже лицом. Не тот, что в лихие девяностые, на всякий случай пусть учатся, глядишь, наш опыт и пригодится. Ну вот, рассадили нас, ведущие обозначились, поприветствовали , некую задачу-цель прояснили, для чего нас собрали. Я, если честно, так и не понял ни цели, ни задачи, о чем будем дискутировать, что кому доказывать, то ли надо выполнить чьё-то указание, из Москвы наверное, откуда же ещё указания нам шлют, телевидение то московское, то ли ещё какую смурдягу пропагандировать, однако приготовился. Фильм нам показали моего друга Шиллера и впрямь сердечный, того времени фильм, абсолютно правдивый, как всё у Шиллера. Съёмки, так сказать с натуры. Люди, что думают, то и говорят, им, людям, плевать, что на дворе делается, жить-то все равно надо. Вот и беседуют по-честному, не придуряясь и не фальшивя. Мне даже несколько моментов сильно понравились. Там в кино один самодеятельный художник показан, очень колоритная фигура. Вот он и говорит автору фильма про свою живопись, типа, больше всего портреты пишу, и особенно женские. Не знаю, говорит, почему женских больше, скорее всего, я к женщинам очень хорошо отношусь. А я смотрю и думаю, вот ведь какой человечище, смотри-ка, на дворе лихие девяностые, а он всё-таки о своем, постоянном и главном, о женщинах. Смотрю я на эти кадры и горжусь за художника, сам себе думаю, прям как я, я ведь тоже женский пол особенно высоко ставлю. Даже сейчас, когда возраст несколько понизил мою человеческую активность, а поглядываю с прежним на них удовольствием. Стоп, чего это я, даже с большим удовольствием, увы, теперь этот уже недоступный местами плод особенно привлекателен и сладок. Короче, фильм приняли хорошо, на аплодисментах, а вот дальше как-то все неуверенно пошло. Ведущие свою линию гнут, про лихие девяностые им надо директиву выполнить. Публика неискушенная обсудить фильм сильно хочет, короче, тут дискуссия в некотором роде и случилась, между публикой и ведущими. Победила, мне показалось, публика, нарушив сценарий, а дальше пошло совсем уж непонятное. Как я и говорил, заготовленные заранее люди из того лихого времени начали нести совсем уж невесть что. Кто-то хвалиться начал, как кооперативное дело поднимал, ученый муж про науку загибал совсем непонятное, это все на постоянных репликах , давайте мол фильм обсуждать. Один известный многим нам по своим экстремальным выходкам, тот совсем такое загнул, что я даже сильно удивился, чего городит. Он, представьте в финале своей пылкой речи заявил, что в истории России не было более худшего и постыдного времени, чем девяностые годы. Во, бля, даёт. Плохо же ты знаешь историю своей страны, если такое лепишь, а «смутное время», а петровские реформы, войны и революции, гражданская война, наконец, когда брат на брата, сын против отца, 37-й кошмарный, отечественная война и разруха послевоенная. Да мало ли что было, может ещё и что другое будет потяжелее, чума какая нагрянет, вон чего фантасты пишут, не позавидуешь потомкам нашим. Взволновался я практически, однако сижу, слушаю дальше, дискуссии давно и не наблюдается, кроме попыток к Шиллеру вернуться, всяк своё городит, и непонятно даже ругаем ли мы то время, или своими подвигами хвалимся, как выживали и вырастали в олигархов, в смысле, в новых русских. До меня очередь никак и не доходит, хотя я уже и придумал чего другого вынести на свет божий из моего того времени. Однако в сумятице, не сильно управляемой ведущими ситуации, про меня и не вспоминают. Вот тебе и групповушка, кто-то делом занимается, кто-то в силу обстоятельств со стороны наблюдает. Молодежь потихоньку исчезает из зала, им бедным совсем непонятно стало, о чем это мы. Думаю, пора и мне линять из жаркого зала, уже больше двух часов дискутируем непонятно о чем, унесу– ка я светлый образ киношного художника с собой, пока какой-нибудь оратор этот образ не попытается пристыдить в моих глазах , Мои приятели из родной культурной сферы тоже понемногу смылись. Подождал я ещё честно полчасика, так и не предложили мне поделиться с народом мыслями о лихом времени, тут я и покинул залу, горько сожалея о потерянном времени, но и радуясь, что фильм прежде не виденный мной удалось посмотреть. Пойти ли накатить с соседом Шиллером, руку его мужественную пожать, ей-богу выпить после такого абсурда хотелось. Скажу честно, ещё долго обозначенная тема занимала мысли мои, которыми так и не удалось на той встрече поделиться. А с вами поделюсь, знаете, что больше всего мне лично запомнилось из того, почти двадцати пяти лет назад периода жизни?. Надеюсь, зная меня, вы угадаете, или по крайней мере согласитесь с моей версией. Моложе мы были на целых двадцать пять лет, а какие вокруг нас леди молодые и красивые тогда были, а сколько мы с ними могли… Ну, вы понимаете. Вот и вся правда жизни, как у того художника, который почему –то женские тела больше рисовать любит. А что трудно было, так, а когда легко то?! Сейчас ещё труднее, вон и спина болеть начала сильно, и глаз прооперировали. Глаз то понятно, это чтобы опять же на леди симпатичных поглядывать, а вот со спиной и прочим проблемы вовсе ни к чему.
2.Свидетель эпохи.
Есть у меня один приятель, назовем его А., так он говорит, что по моим книжкам эпоху изучать можно, для молодежи, мол, абсолютно достоверная картина прожитого автором времени нарисована. А что, и в самом деле, пусть автор и не долгожитель пока, а многое пережил и повидал, и не в смысле путешествий и туризма, а про всяческие перемены и катаклизмы страны своей человеческим языком рассказывает. Так сказать, мнение очевидца! Я с ним, с приятелем моим полностью солидарен, вряд ли автор проживет долго в ранге долгожителя, увы, не ту воду ключевую потребляет, но за написанное ответит, за базар значит, как сказал бы мой друг Солодкин! Тот ещё больше повидал, поскольку постарше автора, ему ещё бедолаге «особые профилактории» довелось прочувствовать на собственном горбу, что автор, к счастью не изведал, да и вам не советует. А время так быстро летит, что заметно пустеют ряды ветеранов. Глядишь за «вредность» сталинского времени, а я целых пять лет прожил под его отеческой рукой, какую-никакую пользу можно будет поиметь. Молока бесплатно к завтраку, зубы вставят на халяву, а может и надбавку к пенсии. Как думаете, друзья– товарищи? Я по-честному, льщу себя такой надеждой призрачной. Это сегодня с высоты моих уже довольно внушительных, пусть и не очень непреклонных лет, думаю. Правда, когда дойдет до меня очередь как свидетеля сталинского времени, надо ли уже мне зубы будет вставлять, даже и не представляю. Хорошо, что я уже сейчас побеспокоился и ячейку себе в крематории прикупил, глядишь и затрат меньше на неприятные эти процедуры, так и без пенсионной надбавки обойдусь, пусть дети-внуки на поминки сэкономят. Мне, ей-богу, как будто что-то помнится из сталинской эпохи. В пятьдесят третьем, когда Вождь умер, мне было пять лет без двух месяцев вряд ли конечно память детская отчетливо хранит какие-то тонкости события, но мне кажется, я хорошо помню портрет усатого вождя в газете «Правда» и особенно гроб весь в венках и толпу приближенных вокруг. Газета лежит на круглом, парадном столе в комнате родителей, бабушка моя со стороны папы, Рахиль которая, плачет, плачу и я, глядя на неё, за компанию, стало быть, а не от огорчения , откуда у пятилетнего хлопца представление может быть о конце света, вызванное таким ужасным событием. Конечно, я ничего не понимал, но вот атмосфера трагичности события, неуверенности в завтрашнем дне мне как-то передалась. Были, наверное, неподалеку люди, которые не плакали и не переживали, поскольку больше в жизни понимали, чем бабушка моя и я в тот момент. Реакция родителей моих не запомнилась, скорее всего, она была аналогичной общей атмосфере горя и отчаяния, но с уверенностью сказать не могу, мал был. Этот день, газета «Правда» и фото в венках, пожалуй , впервые столкнули меня со сталинской эпохой, вполне неосознанно, естественно. Однако ещё целых три года жил до того знаменитого двадцатого съезда под лучами мудрости и гениальности великого человека. Если честно, мы, дети мало обращали внимания на сталинский оттенок нашей жизни, что мы тогда понимали. Дети ведь живут своей жизнью, им своего детского хватает, тоже бывает и горе и страдания, и радость порой привалит, это во все времена было, и сейчас , на внуков поглядываю, у них свои аналогичные сопереживания, только на другом , более развитом жизненном уровне. Из реальных воспоминаний, связанных с темой отца народов отчетливо помню совсем неподалеку от моего дома, а жили мы на окраине города, лагерь с колючей проволокой и охраной, где жили «спецпереселенцы». Это определение я хорошо помню, хотя , конечно и невдомёк было, кто они, откуда и зачем «специально» переселились в наши края. Хорошо помню, что люди, живущие там, выезжали из лагерных ворот только в закрытых машинах на работу в шахты и рудники нашего городка и, естественно, под охраной. Напомню вам, что городок мой Балей известен тем, что добывали в нем золото. Золото было хорошего качества, добывали его в шахтах, открытым способом, драгами. Драги оставляли за собой небольшие водоемы, которые назывались разрезами, где мы, мальчишки купались в летнее время. Я однажды чуть было не утонул в одном из разрезов, я тогда только учился плавать, вот и чуть-чуть …, перепугался больше, разумеется, чем реально мог утонуть, но испытал непривычное чувство расставания с жизнью, как мне показалось. Где и как работали люди из-за колючей проволоки, толком мы не знали, скорее всего, в шахтах руду добывали, оттуда и не убежишь. Впрочем, мне тогда и в голову не приходило задумываться об их судьбе, опять же по малости возраста, а больше всего по детскому восприятию мира вокруг. Есть лагерь с колючей проволокой, значит так надо, есть люди в закрытых автомобилях и под охраной– это всего-то картины реального мира, в котором существует мой растущий организм. Мне почему-то кажется реальным, что мы ещё при жизни усатого заводили знакомства с ребятишками из зоны, как будто проникали они наружу в наш мир через щели или подкопы в заборе, скорее всего это моё пылкое воображение рисует такие картины. Подобное могло произойти уже после марта 53, когда постепенно ослабевал режим охраны, и мы могли общаться с ровесниками из лагеря. А может это произошло, когда лагерь стал свободной территорией, но забор ещё первое время стоял без проволоки колючей и охраны, а мы уже проникали внутрь и общались с детьми. Вскоре это место стало совсем обыденным, забор снесли, бараки неказистые тоже, в нашем городке это место стали называть рабочим поселком, поскольку после раскрытия лагерных ворот, многие зэки так здесь и остались. А мы все, кто жил поблизости, ходили в кино в тот самый клуб на территории зоны. Что там в этом клубе было при строгом режиме не представляю даже, возможно место дислокации администрации и охраны зоны, а может и клуб для охраны, вряд ли для спецпереселенцев! Такими мыслями мы тогда не забивали себе головы. Опять же, принимали реальности жизни таковыми, каковы они были в данный момент. Легко рассуждать вам, живущим сегодня, типа, как же вы не замечали несуразностей жизни того времени, ей богу, так и было, не замечали, маленькие были, не коснулось нас страшной стороной то время. Но вот вспомнил, у соседей моих, Пашки и Витьки, мать арестовали, ещё в сталинские времена, то ли растрату какую пришили, то ли за опоздание на работу, в детском умишке нашем не уложилась точная причина. Однако, на десять лет как мне кажется, упекли мать моих друзей-приятелей. Я помню горе моих подельников по детским играм, они кстати были немного помладше меня, переживание их отца, оставшегося с тремя детьми, была у них ещё сестра Нинка. Правда вскоре мать вернулась, как долго отсутствовала, сказать точно не могу, вернулась она после смерти вождя, могу в чем-то я ошибаться и путать детали, но сложилось у меня такое впечатление. При жизни вождя -арестовали, после смерти– выпустили. Если кто-то вдруг спросит, неужели мол, за опоздание на работу так строго наказывали, да, наказывали, так или по-другому, всякое было. Недаром некие сталинисты и сейчас говорят, типа, Сталина на вас нет, вот при нем дисциплина была. Должен рассказать вам, как я оказался в этих отдаленных от центра местах, на окраине города. Да ещё и лагерь рядом. Дело в том, что речушка, протекающая в нашем городке, имела странную тенденцию разливаться каждые десять лет до приличного наводнения. Очевидно какой– то природный цикл соответствовал этому периоду, горные речушки приносили больше воды, река наша Унда разливалась и топила все, что ей мешало или находилось на берегу, ломая всякий раз хлипкий мост, соединяющий два берега. В обычное время нашу речушку взрослый человек мог перейти особо не замочившись, по колено или чуть выше. Но в наводнение были даже и человеческие жертвы и коллизии с отключением электричества, и многое другое. Мне было уже девятнадцать дней, когда в сорок восьмом году наводнение снесло наш домик на берегу реки и унесло со всем скарбом, всё что не сумели вынести. Меня в люльке, сумели, вот и стучу одним пальчиком по клавишам компьютера, описывая случившееся. Первое время после наводнения жили мы у маминой сестры тети Паны, у которой было своих три дочки, их домик тоже был недалеко от берега, но все же дальше и сохранился. Потом каким-то образом отец умудрился построить домик как раз на окраине городка. Постепенно за нами строились и строились, и наш домик стал далеко не самый крайний к лесу. Так мы и приблизились к лагерю спецпереселенцев. Когда я подрос немного, отец пристроил ещё одну комнату, мы все местные пацаны помогали взрослым строителям, чем могли, помнится, поднимали стружку для утепления крыши, и даже заработали по рублю. По «старому» рублю, надеюсь, вы помните, что в шестьдесят первом рубль резко похудел, аж в десять раз похудел. Но в тот период нашего детского калыма, рубль был ещё приличным вознаграждением для моих друзей-товарищей по детским нашим играм. В перестроенном доме жить стало легче, появилась отдельная комната –спальня родителей, она же гостиная, где собирались гости на праздниках, и все вместе выпивали и родственники, и друзья, и соседи. Мне кажется в то время жили труднее, но дружнее, как говорится, улицей гуляли. Потом у нас появилась бабушка, стало быть, было место, где можно было её разместить. Вот представьте наш домик, вполне типичный домик по тем временам. Сени, входная зона холодная. Дверь в жилое помещение, попадаешь сразу в кухню– столовую, как сейчас модно в современных квартирах, здесь мы и готовили на печи зимой и на электроплитке летом, и кушали. Налево наша с братом маленькая комнатка, спали мы с ним на одной кровати вдвоем, здесь же бабушкина железная кровать, стол, где мы могли заниматься приготовлением уроков по очереди, вдвоем не разместиться. Еще одна комната, которую мы пристроили позднее, где спали родители и проходили праздничные мероприятия. Как видите, типичный, и нам казалось вполне большой по размерам дом. Во дворе была и летняя кухня с печкой, где можно было готовить основную еду летом. Ещё к сеням примыкала подсобка для живности, мы её называли стайка, здесь у нас по молодости родителей были как у всех то корова, то теленок, обычно поросенок. Иногда мы держали кур и уток, словом, ничем не выделялись, как у всех. Огородик соток пять-шесть, как сегодня на даче-огороде. Помидоры, огурцы, зелень-мелень, картофель, ягоды, смородина, малина. В доме был подпол, куда в отсеки ссыпалась картошка свежего урожая, и хранились банки с соленьями-вареньями и прочее. Холодильников ни у кого в то золотое наше времечко не было, приходилось всё скоропортящееся хранить в подполе. Каждый раз заставляли нас с братом лазить в подпол за сметаной, маслом, молоком и прочим перед едой, и обратно уносить после еды, однажды в этот подпол свалился наш отец, оступившись, хорошо, что более-менее удачно, ничего на себе не переломав. Люк от подпола был в нашей комнате, мы и отвечали за доставку нужного продукта. Хорошо помню кольцо на крышке этого люка, за это кольцо надо было браться и поднимать крышку. В этот подпол я иногда забирался, когда меня родители заставляли выпить ложку рыбьего жира, уф, даже сейчас всего переворачивает от возникшего ощущения этой гадости, пардон, друзья мои, я капризничал и сопротивлялся, как мог, однако, когда в дело вступала тяжелая артиллерия– отец, тут мне уж приходилось сдаваться и выходить из подполья. Чтобы завершить тему наводнения , добавлю, что речушка наша в очередной раз проявила свой строгий нрав в пятьдесят восьмом году. Я хорошо помню, что из-за наводнения не стало электричества, начались перебои с хлебом, то ли не могли печь, то ли муки в город доставить. Наш городок расположен в шестидесяти километрах от железной дороги, откуда прибывали грузы, может, размывало дорогу, и грузы застревали, электричество пропадало опять же. Мы с братом в компании друзей ходили и искали хлеб, причем даже в соседний Новотроицк, добывали как-то, исходив полгорода. Сейчас кажется это странным, подумаешь перебои с хлебом, а вот и не подумаешь. В день на нашу семью из четырех– пяти человек, надо было минимум две-три булки хлеба, с учетом живности и того больше, обычно мы ежедневно покупали четыре буханки. В магазине давали только по две на руки, приходилось стоять вторую очередь, или вдвоем с братом, если мы были вместе. Я уже говорил вам про живность в нашем доме, кормов тоже было не особо, вот и приходилось добавлять хлеб и им , да и мы ничего без хлеба никогда и не ели. Я на всю жизнь запомнил один забавный эпизод из того трудного хлебного времени. Я в своих «мемуарных писаниях» уже вам докладывал про этот эпизод, не грех повторить. Стоим с бабушкой в длиннющей очереди у киоска, куда только что привезли хлеб, дают, как обычно, по две буханки , вот и мучаюсь в очереди, чтобы ежедневную норму приобрести. Все строго по очереди, народ сам следит за порядком, никто и не пытается пролезть без очереди. Без очереди разрешалось покупать только алкоголь. Вот тут один молодой человек и сообразил, попросил пропустить, якобы ему выпить купить надо, дома компания заждалась. Народ у нас сердобольный, с пониманием, хлеб всем нужен, а алкоголь– это сверх важная категория продуктов, уважительно к этой теме народ относился. Пропустили парня, он в окошке ангелу-продавщице деньги протягивает и говорит, дайте мне бутылку водки и две булки хлеба. И выдали ему требуемое, и никто не пикнул даже, а я, хоть и маленький, а запомнил этот ловкий способ приобретения хлеба. Вот и делюсь с вами ноу-хау того времени. Речка, как мне говорили а я уехал из города детства поступать в институт в Новосибирск в 1965 в очередной раз разлилась в шестьдесят восьмом, как видите, десятилетний период строго выдержан. Про дальнейшее не уточнял, надеюсь научились предотвращать традиционные стихийные бедствия. Про Сталина могу добавить только, что хорошо помню, как в нашем городском клубе в одночасье не стало его портрета на правой стене у сцены, вчера были оба два великих, слева Ленин, справа Сталин, а сегодня, гляди –ка, два Ленина. Взрослые наверно, хорошо помнили этот момент, осуждение культа личности, мы – дети, по себе сравниваю, только и заметили, что портретов не стало практически везде, в клубе в частности. Почему-то про клуб очень уж врезалось в память, может в этом и отразилось моё будущее, директора Дворца культуры, директора филармонии… Домик моего детства до сих пор жив –здоров, были мы там лет через сорок после отъезда на учебу. Походили, посмотрели, повспоминали, как будто все то же и совсем чужое. Друзей детства, о которых я уже рассказывал вам, практически и не осталось. Для нашего городка характерны по далеким временам причины, по которым не встретились школьные мои друзья. Кто-то умер, кто-то в тюрьмах канает, у того инфаркт, того убили в пьяной драке, а эти спились. Время такое было для жителей моего города и друзей детства. В первый класс я пошел учиться в школу номер пятнадцать, начальную, и прослужил там целых полгода, потом нас перевели в новую семилетку, которая еще пахла свежей краской и новой мебелью. Не буду повторяться, я много уже описал в своих нетленках, но не могу не поделиться самым неожиданным и ярким. На рубль, выдаваемый мне на школьное питание, мы получали небольшую котлетку, стакан чая с булочкой. Особенно вкусной была булочка, обсыпанная сверху вкусными крошками. Самое приятное было в том, что питались мы организовано, приходили в буфет-столовую, а там нас уже ожидали накрытые столы с выделенной «пайкой». Я никогда не ходил в детский садик, бабушка контролировала меня пока я был маленький, потому мне очевидно и нравились накрытые заранее столы, пусть и с немного прохладными уже чаем и котлеткой. Со мной в классе учились мои друзья с нашей улицы, с соседней, т.е все наши абсолютно знакомые и близкие мальчишки и девчонки. Время было совсем непростое, многие жили очень трудно, особенно у кого было много ребятишек. Я хорошо помню моих друзей одноклассников, у одного ещё пять братьев и сестер, а у другого ещё семь. В этой большой семье ребятишки ходили в школу с холщовыми сумками через плечо, которые им сшила мать, точь в точь, как у знаменитого Филиппка из рассказа Льва Толстого. Про Филиппка мы прочитали в «Родной речи», там ещё был рисунок мальчика одетого по-деревенски по тому далекому времени, и с холщовой сумкой через плечо. Была у нас в околотке одна женщина, которая много ходила «побиралась», милостыню просила, по крайней мере, так мне запомнилось, так говорила моя бабушка, которая её всегда привечала, кормила и давала ей какие-нибудь вещи из одежды. Вообще, сколько помню, в нашей семье было в порядке вещей кого -то принять, покормить независимо от общественного положения. Мои друзья частенько со мной обедали, когда кто-нибудь заходил после школы. Помню, что бабушка наша всегда кормила дядю Васю, так, мне кажется, звали человека, который приезжал к нам иногда чистить наш деревянный туалет. Он ездил на лошади со специальным железным ящиком, куда перегружал отходы наших организмов. В народе этот комплект с лошадью и ящиком называли «гавночисткой», и дядя Вася наш тоже носил соответствующее прозвище. Сделав своё непростое дело, дядя Вася заходил в наш дом, оставлял верхнюю пропахшую соответственно брезентовую тяжёлую одежду в сенях, мыл долго руки у рукомойника и степенно присаживался на кухне за стол. Бабушка наливала ему полную тарелку борща, и он ел и вёл с ней одним им понятную беседу. Потом, после обеда, надевал свой верхний слой, усаживался на сиденье и уезжал с гордо поднятой головой человека, честно делающего своё дело. В то давнее моё время в школе по какой-то очереди выделялись теплые вещи, валенки точно помню, детям из больших или малообеспеченных семей, что само по себе понималось одинаково. Обеспеченные семьи, как правило, были немногочисленными, а большие семьи всегда мало обеспечены. Да и термин– обеспеченные семьи, тоже не столь очевиден, тогда большинство жили как все, небогато. В школе я был до восьмого класса одним из самых дисциплинированных и скромных учеников, что влияло так на меня, может быть грозный наш директор Василий Ефимович Решетнёв, огромного роста и размеров, с двойным подбородком, который аж подпрыгивал, когда сердился на нерадивых или нашкодивших учеников. Кроме обычного, до трясущихся поджилок от страха при его появлении , Василий Ефимович запомнился мне тем, что поставил мне незаслуженно пятерку на уроке физики. Это когда я тянул руку с последней парты, и в отчаянии , что меня не спросят помочь дать правильный ответ уже и махнул рукой от огорченья. Учитель –директор влепил мне пятерку якобы за то, что я с последней парты вижу несуразность ответа ученика у школьной доски, который несет чушь всякую . Мне до сих пор стыдно и смешно за единственно незаслуженную оценку, хотя учеба мне давалась легко и просто. Мне чуточку не повезло и я из-за одной лишней четверки в аттестате шестого или седьмого класса не поехал в Артек, куда попал мой школьный друг с восьмого класса Славка. Меж нами тогда и случилась конкуренция, он победил, я проиграл, такова жизнь, кто-то всегда выигрывает. С ним и по сей день дружны, и видимся раз в два-три года, он живет в Иркутске, я в Новосибирске. Совсем недавно я побывал у него на юбилее, приехав инкогнито и совершенно для него неожиданно. В Иркутске живет мой старший брат, вот мы и сговорились, что прилетим на юбилей, но юбиляру –ни слова. Так и случилось, поздравил я своего друга по телефону днем, запудрил мозги, а вечером приехал с мадам и братом в кафе, где праздновался юбилей. Брат со своей супругой вошли первыми, мы остались на улице, даже спрятались за угол дома, дабы юбиляр ненароком выйдя на улицу встречать гостей, нас не застукал. Брат, войдя в кафе, поздравил юбиляра и громко объявил, что приготовил ему сюрприз в виде «живого» подарка, чем вызвал некую оживленность и интерес у гостей. Потом он вышел на улицу и подал нам сигнал входить. Мы, конечно же, вызвали переполох в зале, мой старый друг и я настолько растрогались, можете мне поверить, что даже прослезились. Не вру, ей богу. Через полгода аналогичный юбилей был у меня, мой друг, естественно, был на юбилее, однако, вполне цивильно, у него же нет родственников в Новосибирске, которые могли помочь маскировке. В нашей школе номер три, куда я перешел после своей семилетки, и где оказался на одной парте со Славкой, математику преподавал уникальный педагог, учитель от бога. Он и привил многим любовь к математике, отчего я до сих пор вполне разбираюсь в предметах средней школы, и часто помогал моему внуку Семе постигать несуразности, с его точки зрения, математических наук. С ним, нашим учителем связано многое в нашей жизни, никакого другого педагога мы не любили, так как его. Даже имя его было для нас чем-то необычным и притягательным, судите сами– Ратмир Христофорович Колбасин. Думается мне, такие сочетания можно только у писателей в книгах занимательных сыскать, однако, и в жизни они случаются. Ратмир, или Ротя, как за глаза звали мы нашего кумира, учил нас не только на уроках, мы с ним занимались дополнительно, сверх школьных программ, ездили на областные математические олимпиады и даже получали там призы. В самый первый раз я получил специальный приз за применение оригинального решения одной из задач на олимпиаде. Призы тогда были в основном в виде книг. Книг в то время в магазинах было много, почти как сейчас, у населения было, очевидно, не так много денег и на книгах часто экономили. У нас дома, благодаря разным победам нас с братом в спорте, в самодеятельности, в математических олимпиадах скопилась приличная по тем временам библиотека, что подталкивало нас к чтению, да и семья наша представлялась в околотке нашем, как семья с личной библиотекой. Думается мне, надо немного остановиться на теме книг в моей жизни. В той далекой моей юности я очень много читал. Любил читать, так будет правильно. Я был очень активным читателем нашей городской библиотеки в Доме Пионеров, который располагался довольно на приличном расстоянии от моего дома. Однако тяга к чтению заставляла меня раз в десять дней, а то и в неделю раз, ходить менять книги. Хорошо помню, как сначала недоверчиво, а потом уже с полной доброжелательностью библиотекари помогали мне советами в выборе книг. Сначала они опасались давать мне две-три книги, как я просил, потом привыкли. Читал я довольно быстро, очевидно, сообразно просыпающимся интересам возраста. Прочел всего Жюль Верна, Герберта Уэльса, Майн Рида, Джека Лондона и пр., хорошо помню один забавный случай, учился тогда в четвертом или пятом классе. В «Родной речи» ли это по-моему, четвертый класс, или в учебнике по литературе пятого класса прочел я отрывок из «Войны и Мира», эпизод смерти Пети Ростова. Мне понравилось, про войну же, пришел в библиотеку и попросил «Войну и Мир». Помню очень удивленные глаза женщины, выдающей книги. С большим сомнением в голосе спросила она меня, а в каком классе я учусь, и не рано ли мне такую книгу читать. Очень удивившись её вопросу, я ответил все как есть, и в свою очередь спросил, типа, почему рано-то, про войну ведь. Мудрая книговыдавательница терпеливо и обстоятельно объяснила мне что почем, убедила меня немного совсем подрасти¸ а потом… Потом, когда я добрался в школе до этой книги книг, я вспомнил и оценил её мудрый совет. В этом «Доме пионеров» я пытался постигать не только литературу, но и некоторые другие темы. Ходил в изокружок, потом занялся лепкой, и там и тут не проявился талант, даже учился барабанить, так надо было нашей школьной пионерской организации. Я тогда ещё не понимал, как не очень хорошо у меня с музыкальным слухом, помню только кривые ухмылки нашего руководителя, но хулиганские песенки, под которые мы учились выбивать ритмы, помню хорошо и сейчас. Мой музыкальный слух, оказывается, не только был и есть не очень хорош, но и совсем плох оказался, как говорится или бог не дал, или медведь сибирский вмешался. Только выперли меня однажды с треском из нашего школьного хора, где я пел до прихода приличного руководителя целых два года. Я остался на всю жизнь благодарен этому приличному педагогу, который освободил меня от повинности хоровой, так не нравилось мне отбывать эту каторгу с «Амурскими волнами» и прочей «белибердой» после занятий в школе. А нас загоняли в хоровой класс, именно загоняли, старшеклассники, хочешь– не хочешь– пой, брат. Вы бы видели, с какой завистью смотрели на меня мои друзья по хоровому несчастью, явно завидуя мне, освобожденному от мучений хоровой музыкой. Но свою лепту в школьную самодеятельность я внес, оказался у меня талант чтеца, я занимал всегда призовые места на смотрах, был, практически, лучшим из лучших в этом жанре. Читал я всегда какие– нибудь жалостные произведения, где брал не искусством чтения, а скорее эмоциональным настроением. Иногда выжимал слезу не только у себя на сцене, но и у таких же эмоционально настроенных леди в зале. Ума не приложу, как мне это удавалось, однако года четыре-пять слыл я в моем городишке за приличного артиста этого речевого жанра. Мне приходилось и на всех торжественных мероприятиях читать всяческие лозунговые рифмы на темы дня, ведущим быть на смотрах и концертах. Словом, шпарил, как мог, пока тот же педагог с настоящим слухом не срезал меня на смотре, когда я был уже в выпускном классе. Он, паразит этакий, убедил своим авторитетом всё жюри, что читаю я не очень правильно, одной эмоциональности маловато. Обидел, короче, начинающего артиста, так обидел, что я почти разочаровался в этом жанре и чуть было не погубил свою «артистическую карьеру». Слава богу, через года два я опять начал зажигать, сначала в институте, потом на заводе, думаю мои трудовые гены артиста передались моим детям, которые с успехом действуют пусть на разного уровня сценах, и продолжают наши семейные традиции. Телевизоров тогда, в школьное моё время, в моем городе ещё не было, не говоря уж о современных электронных «игрушках», вот и гоняли все свободное время на улице со сверстниками, или в школе в спортивных секциях и самодеятельности. Я даже пару лет играл в школьном драматическом театре, вот вам один забавный эпизод , всплывший из памяти перегруженной моей. Идет спектакль, если не ошибаюсь, Виктора Розова, по роли я играю по– моему адвоката, т.е. как бы взрослого человека. И в каком– то эпизоде, сидя за столом должен закурить, используя зажигалку. На всякий случай имею к зажигалке спички, а вдруг откажет в ответственный момент. Так и было, чиркаю , чиркаю колесиком, только искры летят, а огонька нет. Тогда зажигаю спичками фитиль зажигалки незаметно за скатертью стола, а уж потом элегантно как мне казалось прикуриваю. Я и танцевал даже в команде школьного хореографического направления. Не танцевал, конечно, если честно, а передвигался в соответствии с хореографической сюитой, смотри-ка, слово то какое вспомнил. А мы , надев на себя соответствующее снаряжение, то рабов изображали, то римлян благородных, то ещё какую мульку двигали. Тема была благодарная– от древности до наших дней. Сюита, одним словом. У нас была очень-очень приличная училка , Анна Филиповна, она же старшая пионервожатая в школе и литературу нам преподавала. Честно признаюсь, очень ей благодарен, не отбила у меня желания читать и любить литературу. Она и ставила очень с нашей мерки гениальные представления с глубоким смыслом, таким глубоким, что жюри вечно нас обижало, отдавая предпочтение конкурентам, которые танцевали простые народные танцы. Руководил всем танцевальным движением в нашем городке один маленького роста мужичок, когда-то очевидно проработавший в танцевальном ансамбле, и кроме как танцевать простые танцы, ничего и не умел. А где было взять педагогов приличных, Увы, их и сейчас не так много в районах области есть, я то знаю, а тогда…! Однажды я даже попал в неловкое положение с этим «танцором». Вот как это было. Только, что закончившийся смотр школьной самодеятельности, где нас «зарезали» за наши сверхгениальные сюиты. Мы ещё все в сопереживаниях, даже я, недавно признанный гений, блеснувший, как обычно мучительными интонациями из Горькогорассказ «Дед Архип и Ленька. Я опять заставил сопереживать за обиженного Ленькой деда публику, и тоже обиженный жюри, стоим в фойе районного ДК с группой ребят и девчонок, как обычно перемалываем косточки. Вот тут я и наехал на карлика– танцора, типа, куда ему с его ростом, пизденышу заморенному, стоп, тогда я наверное, таких слов-то и не знал, но что-то подобное выдал, жюрить нас, поставивших такую хореографическую сюиту, какой свет не видывал. И рукой показываю его росточек, типа и до пояса моего едва достает, а туда же… Сам я ростом под сто девяноста, есть разница. По сгустившейся вокруг меня неловкой тишине, чувствую что-то неладное , оборачиваюсь, опаньки, наш пузырек, которого я высмеиваю, стоит рядом за моей спиной и с укоризной внимает мне, пытающемуся, как обычно произвести впечатление на окружающий слабый пол. А как вы думаете, для чего в возрасте десятого класса жизнь складывается, естественно, в соответствии с законами природы, для девушек завоевания. Однако, однако, смутился я сильно, юн ещё с матерыми танцорами полемику вести. Ей богу, всё так и отмерло у меня внутри, сквозь землю готов был провалиться, зелен ещё, не умел маскироваться и мгновенно реагировать. Уж и не припоминаю, как дело дальше пошло, но стыда нахватался… Околоток, где мы жили, назывался почему-то «золотая горка», не знаю почему так, золота здесь не рыли, но мы так и представлялись, знакомясь, типа, живу на «золотой горке». Вокруг нас жили такие же простые семьи, ребятишек хватало, в семье тогда было много детей, два ребенка– это считалось мало. Нехитрые игры, в которые тянула нас улица, были тоже обычные для того времени. Поскольку по нашей и особенно соседней улице «Красноармейской» машины практически не ездили, вот где было раздолье. Большинство игр было с целевым спортивным уклоном, так и вырастали среди нас будущие спортсмены, если только не сворачивали на нехорошие дорожки, коих было немало в наше время. Эта игровая закалка приводила нас в школьные спортивные секции, мы с братом научились многому, и бегали и прыгали в разные стороны, в смысле, в высоту и длину, и даже тройным могли, и лыжи, и коньки, и баскетбол любимый. Мой брат был чемпионом области по конькам, в составе сборной области участвовал в соревнованиях на российском уровне, вы понимаете, я говорю про школьные годы. Есть фото , где брат мой Виктор сидит в компании конькобежцев области рядышком с будущей олимпийской чемпионкой по конькам Людмилой Титовой. Я тоже был чемпионом области по баскетболу и прыжкам в высоту. Причем в высоту я прыгал вполне дедовским способом, «козликом», или перешагиванием. Прыгнул тогда на первенстве области аж на 170 сантиметров, хотя личный результат 175 см. имел, занял третье место, вот, думаю, герой своего времени, козликом до бронзы доскакал. Каково же было моё удивление, когда объявили меня чемпионом , оказалось, двое, которые выше меня перемахнули, выступали в личном зачете. Включили меня в сборную области, и должен я был ехать в Воронеж на Российские школьные соревнования. Хорошо, мама не отпустила, было это в выпускном классе, очень ей хотелось на выпускном вечере побывать. Да и я и сам понимал, что с козликом моим далеко не запрыгну, есть ли смысл ехать в Воронеж. Для очистки совести попробовал освоить современный способ, «перекидной», с которым Брумель стал олимпийским чемпионом. Но за столь короткое время не сильно продвинулся, вот и отказался благородно. Наверное, и правильно сделал, выпускной ни мне, ни маме пропускать не хотелось. Я даже в тот вечер, когда выпускной был, познакомился в парке с одной «сероглазкой», ё-моё. Это потом именно с ней меня мама застукала в самый неподходящий момент, и уже наутро я получил предписание немедленно сматываться в Новосибирск, для поступления в ВУЗ. От греха подальше, так наверное, мама решила. Тут уже, слава богу, жизнь настоящая началась. В смысле, самостоятельная, свобода брат, нет маминого жесткого контроля. Не скажу, конечно, что в разгул пустились мы со Славкой, какое там, однако жизненные университеты постигали без родительских нравоучений. Надо, думаю, более подробно останавиться на самом лучшем периоде жизни моей, поскольку период этот и в самом деле был самым лучшим. Общежитие, комната на шесть человек, в первые годы, на старших курсах комнатенка на троих, учеба, спорт, и конечно, прекрасные девушки, преподававшие нам жизнь, как она есть. Ох, уж это время золотое. В каждом времени, говорят, есть свои радости и открытия, не могу не согласиться, однако, студенческие годы– это все же моё лучшее время. И не спорьте даже, друзья мои. В этой распрекрасной жизни всё бывает и хорошо и отлично даже, одно невозможно, вернуться в молодость, в те года, когда… Ну, вы понимаете. Льщу себя надеждой, что смогут ученые машину времени все-таки изобрести, так уж хочется попутешествовать. А пока только и остается мечтать и вспоминать, вытирая скупую мужскую слезу, Вспоминая то время, даже не припомню какой-то политизации вокруг, было конечно многое, которое и проходило мимо, внимания на такие «мелочи» мы не обращали, не до того, свобода, брат, свобода. На первом или втором курсе собралась у нас небольшая группа студентов, вокруг одного нашего приятеля, бросившего к тому времени наш институт, а может, и выперли его за какие грехи, не помню уж, он к тому времени рисовал значительно лучше, чем учился. Всё какие-то лики красил, с такими глубокими глазами, что невольно к этим ликам уважение начинаешь испытывать. Вот и собрались мы в кружок, философию типа изучать захотелось. Причем, не так, как преподавали нам в институте и не ту, разумеется. Поизучали, как могли, попридурялись в роли каких умников, да и разбежались . Где-то я потом узнал, что к нашей группе и приглядываться кое-кто соответственно уже начал, особенно к нашему лидеру, художнику. Так и случилось, что мы с моим приятелем Славкой себя больше не в учебе проявили, а в разных сопутствующих обстоятельствах. Спорт, самодеятельность, я даже был капитаном институтской баскетбольной команды, общественные разные нагрузки. И конечно нормальная веселая, увлекательная студенческая жизнь. Я понемногу свои «стихи» стал пописывать, смешно их сейчас читать, но внимание у леди юных привлек именно и стихами даже, а много ли им надо, про чувства некоторые, да с моим искусством местами интимного чтения. Даже на смотре межвузовском чего-то из своего читал, за это лишние баллы командные давали. Вот я и старался. Один раз даже сочинил антиправительственные рифмы, по нынешним меркам смешно и стыдно про это вспоминать. А тогда один мудрый человек, Славкин папа, кстати, посоветовал мне отдать ему эти «стихи», черновики все выкинуть и забыть что сочинил. Послушался я мудрого папу, теперь и предъявить свидетельство, что и мы пахали мало– мало против режима нечем даже. Да и некому предъявлять сатиру мою. Смешно вспомнить только. Репутацию нам со Славкой свою удалось поддерживать на приличном уровне и не только на своем факультете, но в целом, в институте. Даже когда мы однажды вечером поздним, расшевелили всё общежитие и устроили в «долбежке» митинг литературно –поэтический, нас никто не пожурил особо, типа, эти пацаны проверенные, плохо не поступят. Мы тогда собрали народ стихи про Ленина читать, 22 апреля это было, у вождя день рождения. Мы старшекурсники приняли по случаю воскресенья и вдруг вспомнили про день то какой. Ректору местные стукаченки мигом настучали, а он, узнав кто организаторы, махнул рукой, типа, большого вреда не будет, пускай резвятся, кровь играет. И был прав! Играла, ещё как играла, дивиденды у юных дам зарабатывали. Черт возьми, опять про трогательное вспомнил. А вы о чем подумали? Первые полгода нашей студенческой жизни снимали мы квартиру со Славкой. Не квартиру, комнату, ясное дело. В полуподвале, там же была кухня хозяев, где они питались, и мы могли использовать кухонные принадлежности для своего питания. Наверх, в комнаты для проживания вела небольшая лестница, по которой хозяева уползали отдыхать и спать. У них там был телевизор с маленьким экраном, даже не припомню марку телека того времени. Мы иногда приподнимались по этой лестницы, высовывали наши буйные головы и любопытные глазищи свои, и имели счастье наблюдать чудо техники того времени. Не скажу, что я видел что-то понятное из-за малости экрана, но чудо видел! С нами в ещё одной комнатенке жил тоже студент, из строительного института, он был старшекурсник, учил нас уму разуму, выпивать в том числе, делал с наших жизнерадостных лиц рисунки для своих курсовых работ. Где он сейчас, помнит ли лопоухих познавателей жизни? Однажды к нам со Славкой пришел в гости приятель, мы все вместе осваивали баскетбол в институте. На троих было три бутылки. Портвейн, вермут и настойка типа яблочной. Всё по ноль пять. Выпили мы настойку сладкую, портвейн прикончили, чего там, время и организмы молодые. Тут вдруг ещё один гость случился. Наш земляк из Балея, года на три старше нас, вечный студент, так сказать, уже три-четыре вуза сменил. Большой специалист по алкогольной продукции, из-за чего периодически и выгонялся из институтов. Неожиданно пришел, случайно ли заглянул проездом, прознал про нас, и выпить с нами захотел, только произнес он тогда одну ключевую фразу для моего понимания совсем неожиданную. Держит он стакан с вермутом черного цвета и говорит с сожалением некоторым, типа, сами то вон гляди, наливочку приличную прикончили, а меня вермутом паршивым потчуете. Так примерно и сказал. А я, вы не поверите, чуть ли не впервые озадачился, оказывается есть и более приличные напитки и попроще, для меня то по понятиям детства только и существовало два вида, белое– водка, красное– всё остальное, без внимания на этикетку. Кстати вспомнил вдруг, в городке моего детства в старшие мои школьные годы популярным напитком была «Мадера», которая шла практически с любым «красным» тогда на равных! Когда я прознал позднее и более подробно про Григория Распутина, я был ещё не совсем алкогольно продвинутым, поэтому удивлялся, как он мог любить мадеру, ведь это совсем обычное вино советского периода, которое и вином то назвать можно было с большой натяжкой. Пойло и пойло, которым страна травила своих граждан, простой народ, так сказать. Мне и в голову в тот период не приходило, что есть мадера и «Мадера», портвейн и «Портвейн». И даже вермуты бывают настоящие и наши местные. Хорошо помню, как огорчился за Распутина, типа, при его возможностях, мог бы, что поприличней из вин любить. Хотя, почему бы и нет, никакие царские напитки не могли поди пересилить народные традиции, заложенные в человеке из народа. Потом, спустя какое-то время , дошло до меня простого, что не Мадеру пробовал я в своем городе –герое в детстве, Мадера распутинского периода, думаю, сильно отличалась от мадеры «мэйд ин СССР». Так и проходили мы свои университеты, и не только по алкогольной продукции. Буквально во всем, только на личном опыте, никакие рекомендации старших и опытных товарищей не являлись догмой, только личный опыт. Стоп, по тем временам единственной догмой было учение Маркса. Хотя внимательно его никто и не изучал, это я про студентов, моих коллег говорю. Конспекты писали, зачеты и экзамены сдавали, а что почем толком и не поняли. Потому как был очень толковый лозунг того времени– «Учение Маркса всесильно, потом , что оно верно». Как говорится, гениальнее и не скажешь!». Ну да бог с ним с Марксом и его учением. Вернемся на грешную землю. Когда мы приехали поступать в институт, который просто случайно выбрали по справочнику, может тут роль сыграло наше желание уехать подальше от дома, нас было трое. Я, Славка и Генка, тоже из нашего города, на год старше нас. У него в Новосибирске были родственники, мы даже первое время жили в комнате у одной из сестер в коммуналке. Помню, как с трепетом осваивал я не сильно знакомый мне прежде ватерклозет, как мыли пол в коридоре в свое дежурство и кипятили белые рубашки в кастрюле на плитке перед стиркой. Огромный город казался прекрасным, мы особо то нигде до того и не бывали, вот и постигали трамваи и троллейбусы, кинотеатр «Победа», со страхом и уважением поглядывали на здание оперного театра. Консультации перед вступительными экзаменами, игры в баскетбол на площадке СК «Кировец», мы ведь со Славкой крутые баскетболисты, перворазрядники. Экзамены перворазрядники сдали хорошо, поступили, Генка залетел на шпорах и уехал в другой город поступать в военное училище. И началась наша студенческая жизнь. Особенно хорошо стало со второго семестра, когда мы попали в общежитие. Помнится мне, что общежите получили мы при поддержке баскетбольного нашего тренера, мы тогда начали и тренироваться и играть во второй команде ВУЗа, меня позднее перевели в первую, и даже выбрали капитаном команды, на вырост, как сказал один из ветеранов команды. Капитанскую майку с номером девять передал мне мой и по сей день большой друг Александр Солодкин. Именно в этой майке и поперся я однажды на очень важное интимное свидание с одной леди. Дело было летом, по совету старших товарищей нацепил я эту майку для того, чтобы, как объяснил мне салаге третьекурсник Вадик , в ответственный момент пот впитывался в майку и я не соскальзывал с разгоряченной моей леди. Вот был я пенёк, помню только сердитую фразу удивленной моей визави, типа, да сними ты эту чертову майку. Что делать, братцы, учились мы тогда всему и жадно слушали рассказы старших пацанов об этом самом. Группа наша, как показало время, оказалась достаточно сплоченной и дружной. Человек двадцать пацанов и шесть девчонок, благодаря нашим девчонкам мы собираемся группой каждые пять лет. Обычно в Новосибирске, однажды даже выезжали в Иркутск к Славке, плыли на небольшом караблике на Байкал. Тогда нас собралось особенно много, семьями, с детьми некоторые, мы с мадам точно, поскольку родители жили в Ангарске. Девчонки в нашей группе все были местными, пацаны преимущественно приезжие, общежитские, значит. О, общежитие нашего времени, со своими законами и правилами, с общими «нашими галстуками» и другими элементами одежды, с взаимовыручкой и сплоченностью во всём. Я, пожалуй, мог бы посоветовать сегодняшней молодежи обязательно пройти общежитскую жизнь, раньше я в этом был абсолютно уверен, сейчас немного сомневаюсь, время другое, отстал я, а вдруг чего присоветую не совсем то. Но, поверьте, друзья, для меня это точно праздник жизни, находиться внутри и в непосредственной гуще студенческой жизн , это много давало в становлении характера. Какие люди были рядом, гиганты, как удавалось им, практически не посещая лекции , сдавать экзамены на пятерки. А сколько им удавалось выпить, чем точно поражали нас желторотых. В одной комнате с нами однажды проживал удивительный человек, в обычное время тихий и старательный. Стихи патриотические писал, учился неплохо, Виктор Пак, кореец. Занимал и у меня и других деньги до стипендии, любил играть в карты, в трынку особенно, он немного картавил, поэтому так забавно выговаривал некоторые слова. Но стоило ему принять выше его определенной нормы, становился агрессивным и неуправляемым. Доходило до скандалов, причем пару раз он носился по общаге с ножом, всё норовил кого-то прирезать. Успокоить его могли только два –три человека, ваш писака трудолюбивый в том числе. Сейчас и не помню, где и когда он исчез из нашей жизни. Несколько ребят из нашей группы изначально проживали в общежитии, им повезло, они сразу с первого курса жили в одной комнате, летом даже вместе ездили на калым, стройки, Лэп и пр. Их комната в самом конце коридора всегда служила примером правильной организации студенческой жизни. Всегда у них можно было стрельнуть чего перекусить, как минимум, кусок хлеба. Кстати, в то время мы использовали вместо масла маргарин. Намазывали на хлеб, посыпали сахаром и ели с удовольствием. Может быть, в наше время маргарин был другой, но был он, как мне казалось, вкуснее масла, да и намного дешевле. В мои школьные года я был немного избалован в еде, некоторые продукты просто не любил и не ел. Например, любя жареную на сковородке картошку, я капризничал, если она была жарена на сале. Не мог я сало жареное есть. Эх, братцы, видели бы вы меня, какие шкварки я вылизывал со сковороды, пройдя курс молодого бойца в студенческом общежитие. Потому и советую, многое может измениться в вашем понимание жизни, если поживете в общежитии. Наши одногруппники новосибирцы немного завидовали нам, проживающим в общежитии, есть в этой жизни свои прелести, им недоступные, мы, в свою очередь, иногда, в трудную минуту тосковали по домашнему уюту, домашней еде, словом, недоступный плод всегда сладок. Я, например , с удовольствием бывал у однокурсника Саши С. ,его мама угощала нас вкуснейшим борщом, такого ни в какой студенческой столовке не найдёшь. Хотя, с другой стороны, именно студенческая столовка научила меня достаточно ровно относиться к еде, не выёживаться, есть то, что дают. Я и по сей день нисколько не привередничаю, достаточно индиффирентно отношусь к еде, важно, чтобы она была. Врет, писака неуёмный, скажет кто, её богу не вру, есть конечно блюда любимые и не очень, но не привередничаю, зуб даю. Любимым занятием в субботу у нас были танцы, это потом они стали называться дискотекой, а в наше время просто танцы. В нашу общагу приходили девчонки из торгового института, и с других общежитий, как и мы иногда ходили к ним в торговый, или в другую общагу, если у нас танцев не было. В нашем молодом возрасте это было так интересно. Помню, что иногда мы устраивали бунт в общаге, если вдруг танцы отменялись. Проходило это замечательное куртуазное событие в долбежке, так называли мы большую залу, ишь какое название придумал– залу, где в обычные дни студенты долбили свои науки. Музыка транслировалась из радиорубки, которой заведовал один из старшекурсников, танцы проходили в нужном нам всем полумраке, в наше время много мы ещё не позволяли, просто были неподготовлены, но первые уроки полезные получали. Любимыми мелодиями были медляки, когда можно было поприжиматься и ощутить доселе неведомое, но давно проснувшееся смутное ещё желание… Ну, вы понимаете. Конечно, со временем мы, естественно, стали кое-в чем разбираться значительно лучше, пара одногруппников даже нашли себе постоянных спутников жизни. Я у одного был на свадьбе ведущим, придурялись как могли, подарили им даже шестнадцать пачек соли, типа, пуд соли вам съесть вместе. Увы, не сработало, не сложилась жизнь, не всю соль съели, видимо. Мой опыт ведущим на той свадьбе был первым, но не последним, ещё много раз приходилось мне и в дальнейшей моей жизни быть тамадой, ведущим и т.д. Дочь наша Наташка с успехом давно сменила меня на этом поприще, я только иногда помогаю по мере сил идеями и мыслями, гены, стало быть, действуют наследственные. Ещё о нашей группе, были и не раз коллективные мероприятия, дни рождения, праздники вместе отмечали. В группе были пара пацанов, по-честному умных, которые и учились легко без напряга. В основном все мы остальные были обычными студентами, от сессии до сессии, добывали или переписывали конспекты пропущенных занятий, не стеснялись использовать шпаргалки. Тут было настолько хитроумные технологичные операции, что иногда и пятерку можно было получить с помощью «шпоры», которая передавалась друг другу. Однажды мы со Славкой приготовили шпоры, разделили пополам и поперлись на экзамен. Славка пошел первым, получил билет, вопрос соответствует его половине подготовленных шпаргалок, присел за приборами, а сдавали мы в лаборатории, и начал сдувать самозабвенно со шпоры. Я захожу следом, тяну билет, блин, нужная шпора с ответом у Славки, что делать, рядом с ним места нет , стол заставлен аппаратурой, хотя мест свободных рядом навалом. Переношу мешающую мне аппаратуру на другое место, усаживаюсь рядом, критикую его за неудачное место, получаю от друга нужную шпору и зарабатываю пятерку. И ещё конфету леденец в придачу от довольного мной преподавателя с замечательной фамилией Ангельский. Ангел ты наш дорогой, знал бы… В этот день ещё несколько студентов нашей группы получили конфеты, кто по – честному, а кто как мы со Славкой. Ещё был один довольно забавный преподаватель –Ганжа. У него невозможно было сдать без шпаргалки , его предмет , если память не подводит, «основы математической логики», был довольно сложен и ,без бутылки в нем разбирались только единицы. Понимая, очевидно, всю сложность экзамена, наш взрослый уже сильно экзаменатор, периодически выходил из комнаты, давая нам свободу действий. Чем мы и пользовались. Конечно, много стирается в памяти, но ловкость использования шпаргалок, навсегда остается в памяти, в этом жанре некоторые из нас, особенно девчонки, достигали совершенства. Вы не подумайте, что только со шпорами мы сдавали экзамены, всякое было, но, поверьте, подготовка тобой лично шпаргалок, это тоже подготовка к экзамену. К старшим курсам стало совсем легче, опыт и мастерство позволял многое, и экзамены вовремя сдавать, и не сильно напрягаться в течение семестра, главное было прожить три первых курса. Эх, пишу и слезы наворачиваются на глазах, какое время было золотое. Какие разные мы были, и веселые и обстоятельные, считали себя взрослыми, пеньки молодые, я вообще был в группе самый младший, а если учесть, что были у нас и ребята пришедшие уже из армии, понятна по тем временам и разность интересов и снисходительное иногда отношение к салагам, вроде меня. В памяти отчетливо хранится образ Владимира К., который обращался к собеседнику– «э.., батенька»…, у него и прозвище такое было соответственно, «батенька». Он любил, начав с этой фразы, порассуждать о жизни, так снисходительно поглядывая на собеседника. А Толик Л, умнейший самый в группе, легко учился и мог всегда растолковать любую непонятку любому из нас. Бегающие зрачки его близоруких глаз, от большого ума, не иначе, зрачки эти становились неподвижными разве что от принятия чрезмерной дозы алкоголя. Ещё один умник, в хорошем смысле, Гена С, по кличке Гога, откуда эта кликуха выросла, может после фильма «Щит и меч», был там персонаж , курсант Гога. Кстати, и у меня после этого фильма появилось своё имечко– Йоган , это в баскетбольном мире моём, в соответствии с именем и фамилией главного персонажа Йогана Вайса. А Саша С, вечно озабоченный разными проектами, постоянно с кейсом в руках, в котором какие-то интересные, с его точки зрения, предметы, которые он нам постоянно показывал. Всплывают вдруг в памяти какие-то детали присущие моим одногруппникам, прозвища, забавные поступки. Паша М., перед тем как выпить первый стакан алкоголя, всегда говорил, чокаясь, «ну, что, боднём», и мы чокались и выпивали, и даже, когда его с нами не было, мы частенько начинали выпивать с этой фразы. Саша Ч., был у нас большим человеком, если не подводит память, председателем студсовета факультета, он самый первый освоил в нашей групп , я бы так выразился , на постоянной основе проживание дамы сердца с ним в их мужской комнате, вернее , только ночное проживание. Римма, наш постоянный профсоюзный лидер, Валерка К– комсорг, и второй староста, Валерка Б, первый староста группы, к сожалению, один из первых ушедших от нас в мир иной. Генка С., тот кого мы женили и где я был тамадой, играл в студенческом оркестре на трубе, давно затерялись его следы в этой жизни. Сегодня многих уже нет, пятьдесят лет прошло с нашего выпуска, в Новосибирске нас осталось сегодня семь человек. Собирают наши девчонки нас по-прежнему каждые пять лет, а в промежутках пятилетий собираемся только по печальным поводам. Вот и последняя наша встреча была год назад, когда ушёл наш со Славкой близкий друг, Саша Б, мы втроем проживали в комнате на последних курсах. Он был из Ташкента и получил кликуху– Берадор Абдураимов, так звали ведущего футболиста Узбекистана. Славка, тот вообще косил под грузина и кликуху имел соответствующую– Гоча. Коротка жизнь, как оказалось, в то веселое студенческое время, об этом даже и не думалось, впереди, казалась нам безграничная равнина жизни, Увы…, Что-то я расчувствовался даже, давайте– ка вернемся немного назад, в детские годы, там ведь тоже много было забавного. Расскажу вам про то, как мы досуг в детстве проводили. Ничего личного, скорее всего как и другие дети нашей страны, опоясанной колючей проволокой, и проживающие в аналогичных населенных пунктах. В больших городах, поди, таких игр , как у нас и не было, из-за специфических условий. У нас же, на окраине городка, где мы жили в тот голубой период моей жизни и автомобили на улицах были редкостью. Был у нас через пять– шесть домов сосед, который работал шофером на полуторке, иногда сажал нас пацанов в кабину и катал, что вызывало у нас неописуемую гордость и торжество, а сосед наш дядя Ваня Исаков работал возчиком и катал нас на телеге, в которой запряжена была скромная и послушная лошадь, и мы могли даже «порулить» немного, управляя вожжами нашей скромнягой. И это тоже возвышало нас в собственных глазах, хотя было и не так часто. Чаще всего, сделав быстро уроки, что давалось мне легко, мы с братом мчались на улицу, каждый к своей возрастной компании, и предавались нехитрым детским играм. Бывали в наших играх и малость азартные, не карты, в которые сражались совсем уж и взрослые подростки, но тоже на интерес, на деньги. Потом я узнал, что игры эти немного отличались по названию в разных регионах нашей необъятной, но суть была одинаковой или очень похожей. Например, игра в «Чику». Иногда это называлось в «Пристенок», когда пятачком чикаешьбьешь особым образом о стенку забора, чтобы твой пятачок долетал до монеты соперника на расстояние меньшее, чем между большим и средним пальцем твоей руки. Надо было дотянуться до чужой монеты, чтобы забрать её в качестве трофея, или записать с противника тарифную ставку. Какие слова то говорю, тариф в то время мы и не говорили, просто договаривались, по сколько играем. Тут были мастера, о какие мастера, прицеливались и попадали прямо в монету соперника своей монетой, что означало двойной тариф. А «Банчок», «Банк», стало быть, тем же способом надо было попасть своей монеткой в нарисованный на земле квадрат, банк, значит, от точности попадания, опять же, зависел твой выигрыш. Самая притягательная игра на деньги называлась «Подкат». Сначала игроки, поставив на кон определенное количество мелочи, причем строго на орла или решку, кидали металлический кругляк, или круглый плоский камень, с определенного места и кто добрасывал ближе всех до кучки мелочи мог первым бить этим кругляком по обозначенному столбику монет. Если монеты от удара переворачивались, твой выигрыш, первый и последующие били до момента, пока переворачивались монеты, бывали случаи, когда от первого удара, казалось бы, от вожделенного большого выигрыша, не переворачивалась ни одна монета, все вокруг радостно орали, издеваясь над неуклюжим игроком, и предвкушая надежду сорвать куш в свою очередь. Монеты, ходившие по рукам игроков, были измяты и искорежены ударами битков, но не теряли своей ценности. Мы порой очень завидовали умельцам, которые и биток бросали удачно и переворачивали своим битком почти всю стопку монет, в карманах у них всегда звенели целые горсти монет, пусть мятых и искореженных, но – Капитал! Однажды, когда мы увлеклись в глубине городского сада этой игрой, и мой приятель Славка прицеливался бить первым по довольно высокой горке мелочи, в это время родитель Славки перелез через высокий забор сада и застукал нас за аморальным проступкам. «Атас», кто-то вовремя заметил опасность, как ветром сдуло игроков, мой друг стартанул со скоростью куда круче Борзова на Олимпиаде, при этом, заметьте, прихватив горку мелочи! Честно признаюсь, я тоже, как и все, понемногу шалил в эти игры, понемногу, потому как не выигрывал особо, и не был азартен. В других играх, где надо было проявлять ловкость и особенно скорость бега, тут я был на вполне приличном уровне. Эти и другие уличные забавы и дали нам первую ступеньку выхода к спорту, которым мы занимались с большой охотой в школе. А что ещё было делать, как осваивать улицу и школьные стадионы. Ни мобильников, ни планшетов не было. Улица заменяла всё. Ещё одна игра в памяти. Шкурка овчинная, к ней приделан кусочек свинца, и этим нехитрым предметом, который носил в наших краях гордое название– «зоска», надо было внутренней частью голеностопа выбить максимум, не роняя «зоску» на землю. Ухитрялись выбивать до тысячи раз и больше, были рекордсмены жанра, обувь соответствующую надевали специально на момент состязаний. Мне тоже удавалось достигать приличных цифр, каждый имел свою «зоску», а то и несколько. Соревнования кроме улицы проходили и на школьных переменах. Кстати о школе, тут тоже были свои игры и шалости. В перышко, например. Ух, уж какая азартная и на интерес была игра. Своим игровым пером надо было особым способом перевернуть перо противника, чтобы забрать трофей. Этими перьями мы писали в те времена, макая их в чернильницы-непроливашки, перьев у каждого было по нескольку, вот и резвились на переменах. Даже перышки особо готовили, приспосабливая к тому, чтобы легче и удобнее было переворачивать чужое перо. Соответственно и перья были разной категории, боевые, которыми орудовали наши ловкие пальчики и обменные, которые отдавались в случае проигрыша. Игра эта увлекательная в пору чернильниц непроливашек постепенно сошла на нет, как только в обиход вошли авторучки, и потребность в перьях естественно упала, да и мы выросли от детских забав, пора наступила и на юных леди наших поглядывать. А леди наши заметно быстрее подрастали и даже больше нашего брата о чем-то догадываться начали значительно раньше нас лопоухих. Ещё совсем недавно вместе играли в чехарду –езду, знаете ли вы, что это такое. О, это интересно, одна команда стоит в наклон цепочкой , тесно прижимаясь друг к другу, этакий живой мост. Другая команда по очереди прыгает на этот мост и держится, пока все не запрыгнут. Учтите, что не все такие ловкие и прыгучие, бывало, что и прыгать некуда уже и висеть не на чем. Нижняя команда должна под грузом противника пройти некоторое расстояние, верхняя команда не должна свалиться раньше времени, как только кто из верхних касался земли, или этот живой мост проходил отмеренное расстояние, команды менялись ролями. В этой замечательной игре можно было хватать и держаться, чтобы не свалиться сверху за что угодно, что, конечно же, способствовало определенным обстоятельствам. Мы начинали понимать, что у игроков противоположного пола есть кое-что, за что казалось бы нельзя, а им это, как и тебе, вроде бы и интересно, любознательно и приятно. Помню, однажды свалились с кучи, одна из соперниц наших, проходя мимо меня, как-то как бы нечаянно махнула ручонкой своей шаловливой и проверила моё ещё только зарождающее хозяйство. Да и ещё как-то по-особому на меня посмотрела, с намеком… Я тогда и не сразу понял, чего это она размахалась. Может, нечаянно задела? Эх, темнота казанская, конечно не нечаянно, об этом я значительно позже дотумкал своими только-только просыпающимися инстинктами. Постепенно взрослея, я постигал некие определенные премудрости, о которых хвастливо рассказывали старшие пацаны, где наполовину придумано, что ещё больше разжигало интерес. Да вот беда, был я страшный скромняга, зажатый и робкий. Явно недорабатывал в этом интересном жанре. Теперь, вот, по прошествии стольких лет, догоняю… Да только, к сожалению, чувства и ощущения уже не те, как в юности, к тому же отягощенные, я бы сказал даже, испорченные полученной от жизни информацией. В пятом классе появилась у нас классная руководительница, молодая училка математики, недавняя выпускница. К тому же дочка известного всему городу дяди Саши, как звали мы парикмахера –китайца, который ловко орудовал своими инструментами и кромсал нам чубы, превращая нашу мальчишескую поросль в «бокс и полубокс», так назывались тогда наши прически. Уж и не припоминаю, чем они отличались. Звали нашу училку Нина Александровна ЛИ ИН ТИН. Каково, ореол загадочности от необычной фамилии и немного нерусской внешности окружал нашу классную леди. И она, молодая и незамужняя так много времени отдавала классу, что мы все её полюбили. После вечерних классных мероприятий, а их было очень и очень много, мы, группой пацанов пятиклашек, провожали её до дома, «охраняли от хулиганов». Она возилась с нами, как нам казалось с удовольствием , помогая познавать раскрывающийся перед нами мир своими , скажем, внешкольными методами. И это было здорово. Мы даже, благодаря ей, как -то по– человечески сблизились с нашими девчонками. Однако, вскоре она вышла замуж, родила, и наша идиллия окончилась. Наша, вчера самая любимая училка, вдруг изменилась, стала, естественно, больше заниматься семейными своими делами, с нами уже была строже и суше. Как говорил поэт, «любовная лодка разбилась о быт», но сейчас я вспоминаю её с теплым чувством уважения и признательности, как и первую свою учительницу Галину Михайловну Суханову. Смотри-ка, фамилии их не утонули на дне колодца моей памяти, значит было что-то, что сохраняет эту память. Галину Михайловну помню на уроке рукоделия, а мы – пацаны тогда тоже крестиком чего –то вышивали, и я чуть не ткнул иголкой в глаз ей, когда она объясняла мне как надо вышивать. Ещё помню, как отвозил на велике ей домой котенка от нашей кошки Мурки, котенок махонький в сумке холщовой на багажнике, каким –то образом попал между вилкой колеса и спицами, когда я это обнаружил, думал, пропал котяра. Но, слава богу, котенок остался цел и невредим, и училка наша получила от меня живой подарок. Вскоре, в восьмом уже классе, наша семья переехала ближе к центру, и поселились мы в кирпичном доме на втором этаже. Квартира наша была коммуналкой, была еще одна семья, мать с взрослой дочерью и мы. Туалет был на улице общий на весь наш дом и пару других таких же домов. Но за то в доме был водопровод, и впервые в нашей жизни не надо было ходить на ключ за питьевой водой или ждать водовозку. Это уже был огромный шаг в цивилизацию и первое время нам очень нравилось здесь жить, тем более, что школа рядом, дом культуры, где спортзал был приличный, и мы осваивали здесь премудрости баскетбола. Однако коммуналка с общим на улице туалетом– это всё же…, словом мы опять переехали и опять в частный дом, тоже в центре, это был ведомственный дом и достался нам, потому что предыдущие хозяева с папиной работы уехали и мы там поселились. Условия были привычные, без крана с холодной водой, но с наследством в виде собаки и некоторого количества кроликов, которые вскоре сильно расплодились. Никому не советую держать кроликов, а в то время никто про бизнес и не думал, их просто девать некуда было, а кормить и убирать надо. Здесь и прошли мои последние школьные годы, да и вообще последние годы в городе детства. Отсюда я и уехал поступать в институт в Новосибирске. И практически уже и не возвращался, не считая один– два раза за все последующие годы. В этом скромном домике, на двух хозяев, в двухкомнатном небольшом отсеке я дорос до, как мне казалось, взрослого состояния, и уже совсем по-взрослому приглядывался к особам противоположного пола. Однажды, даже чуть было не погрузился в то самое неведомое, о котором так много прочел и к чему стремился, да, блин, мама застукала в самый ответственный момент, враз пресекла мои любознательные действия с одной сероглазкой, и через день я уже был сослан в Новосибирск. О, город детства, наверное у всех людей по истечению времени, аналогичные чувства преувеличенной нежности и ностальгии по этому удивительному городу и сказки, называемой детством, особенно, когда ты давным-давно живешь в другом городе. И только радужные сны вновь возвращают тебя в этот город к друзьям и подружкам того удивительного времени. О, как смешны и нелепы мы были, с каждым годом считая себя ещё более взрослыми и умудренными жизненным опытом. И как наивны и чисты помыслами и поступками… Совсем недавно прочел очередной роман Алексея Иванова «Пищеблок», про детство, пионерский лагерь, про пятиклассников. Навеяло сразу так, что отчетливо проявилось всё-всё, что связано с пионерлагерем. Мы с братом ездили туда практически ежегодно, а что ещё было делать в нашем маленьком городе, не торчать же всё время на улице. Пионерский лагерь давал много ярких впечатлений и с каждым годом приближал нас к юношеским переживаниям и особым чувствам! В то далекое время были ещё живы участники партизанского движения периода гражданской войны, мы даже в походах видели землянки, в которых борцы за наше светлое будущее скрывались от белых. Особенно помнится мне время, когда я был уже в старших отрядах, когда мы только и думали, как бы девчонкам чего сделать веселого и интересного, типа, пастой измазать, окунуть в воду во время купания. Да и на вожаток заглядывались, особенно, если в отряде был какой переросток постарше, который и подначивал нас салобонов. Мы даже однажды попытались в нужный момент, когда ночующая с нами вожатка приступала ко сну, в смысле, начала раздеваться , дождавшись когда все мальчишки уснут, включить свет, чтобы увидеть ЭТО. Протянули нитку к выключателю, назначили ответственного, кто рядом с нашей Афродитой располагался на соседней кровати, он должен был условный знак подать, да что-то не сработало, и знак был условный и свет включился, да только раньше времени, вот досада. И в футбол играли, как Иванов пишет, и песни пионерские пели, и родительский день ждали с нетерпением. Мне, перед поездкой в лагерь, родители где-то раздобыли новые футбольные гетры, в которых мечтал бы побегать любой пацан из нашего отряда. Я даже не надевал их, а давал играть лучшему нашему игроку Герке Неживцу, который хорошо играть умел, не то, что я. Не удалось мне в них покрасоваться, украли мои гетры в конце сезона, я даже примерно предполагаю, кто совершил сей не пионерский поступок, до сих пор жалко. В девятом классе, когда по возрасту мы не имели возможности бывать в пионерлагере, удалось мне ещё раз там оказаться, на этот раз в качестве помощника физрука, который был нашим школьным физруком, он и пристроил пытливых пацанов. Позвали нас поработать за еду, помогать проводить зарядку утром, соревнования разные. Вот уж здорово было, вот уж оторвались, подтянулись в мир вожаток, как могли. На пионерок уже и внимание почти не обращали, рядом были кто постарше и поопытнее, и уже более подготовленные. Вот и мы пытались с ними освоить некоторые жизненные университеты. Вы не подумайте только, что много чего сумели, малы были, да и обликоморале в то время не то что сейчас, но первые уроки получили… Читаю книжку , где Иванов пишет про пионерское житьё-бытьё, как наяву мои переживания того далекого времени. Чтобы вам была яснее картина моего родного города, расскажу вам, как однажды буквально «загордился» на всю страну за свою малую родину . Было это в мои студенческие годы, на старших курсах, четвертом-пятом. В нашей комнате в общежитии висело типичное того времени радио, с одной программой, по которой мы все новости и агитки обычно и выслушивали. И вот однажды слышу я по всесоюзному заметьте– на всю страну, какой-то разговор, где мой городок Балей упоминают беседующие в радиосети. Прислушался, приник, ё-моё, беседует некто из радио с главным инженером предприятия вредного производства, которое в моем городе детства расположено. И убеждает тот главный инженер, что теперь мол, после реконструкции предприятия этого вредного, работать на нашей зоне стало много безопаснее, не то, что раньше, практически безвредное производство. А до сего момента, территория на самом предприятии и вокруг, т.е целиком в городе Балее, считалась зоной экологического бедствия. Вот это слава, про мой город говорят, да на весь Союз, и неважно по какому поводу, загордился я сильно. Потом призадумался, знавал я это предприятие, пригород Балея – Новотроицк, не так уж и далеко от моего дома, где прожил я немалое количество лет. Что это, значит ли что и мне досталось, как и всем жителям города. Опаньки, сколько же я черпанул этой вредной экологии, не раз и не два находясь в непосредственной близости от засекреченного и вредного объекта. Призадумался ваш неистовый писака о судьбе своей злодейке, да и решил, а может и к лучшему случилось. Схватил нужную для пробуждения талантов дозу, да и вовремя уехал в Новосибирск, а сколько моих друзей и знакомых остались. Я даже на этой высокой ноте определился со своим нынешним статусом, мутанты мы с моим другом Славкой, смотри– ка сколько талантов и в самом деле пробудил в нас этот «вредный период» жизни. В математике рубим, в институте передовые, самодеятельность, спорт, да и с девушками самая правильная ориентировка, значит и в самом деле доза была оптимальная для юных организмов. Друзья мои, это я потом выяснил, которые остались в Балее, в самом деле, более пострадали. Кто умер уже, кто на нарах чалится, кого в драке пьяной прибрали, а кто и просто спился в жизни непростой. Вот как вредное производство по-разному разные таланты открывает и к чему приводит разные человеческие организмы. В какую сторону мутируют они, эти организмы, в зависимости от дозы, времени пребывания и вовремя слинял если. Мы со Славкой , слава богу, мутанты крепкие, саморазвивающиеся, главное, вовремя слиняли. Так то, друзья мои! Как говорится, хватит о грустном. Следующий этап моей жизни, о котором я уже много вам рассказал, студенческий пролетел также быстро, как и детство, с той лишь разницей, что «не мешали» родители познавать жизнь, её приятные и разнообразные моменты. И сами мы шишки на лбу набивали, и сами их лечили и жадно впитывали всё вокруг. Я уже говорил, что первые полгода жили мы со Славкой на съёмной квартире, и только после первой сессии переехали в общежитие. Помню, что мама моя пугала меня этим словом-общежитие, где по её словам, такое творится. Она меня даже не пустила на день рождения к одной девушке, проживающей в общежитии нашего города, так опасалась за мою репутацию. Эх, мама, мама, как же ты ошибалась. Не было, пожалуй в моей жизни более счастливого периода, чем период жизни в общежитии. Конечно, я немного лукавлю, не в общежитии же дело, а в возрасте, студенчестве, свободе и самостоятельности в большом городе, сколько нового, удивительного вокруг. Как часто наши однокурсники –новосибирцы завидовали нам, свободно существующим, как хотелось им пожить день –два с нами, не только же в учебе заключалась наша студенческая жизнь. Да и что бы не вдалбливали в наши юные головы наши преподаватели на лекциях и семинарах, вся эта мудрость оставалась в аудиториях, стоило нам покинуть здание института и мчаться и мчаться по жизни увлекательной и поучающей. Тут братцы мои, всего и не расскажешь, романистом быть надобно, а у нас другая цель, вспомнить чувства, переполнявшие нас тогда, да и поплакать, что не вернуть их никогда больше. А как хотелось бы. А сколько людей прошли по той нашей жизни, сколько хорошего и доброго внесли в наши органы чувств. Когда мы поступили, то перед учебой большинство первокурсников отправили в колхоз, урожай собирать, нас со Славкой оставили в городе, и мы разбирали забор вокруг нового корпуса, который строили ЗЭКи, и нам надо было «замести следы» их здешнего пребывания. Мы и заметали. В ЗЭКовских стройках не было ничего особенно необычного, в наше социалистическое время, были оказывается, люди, кто «неправильно» социализм строили. Вот и подпускали их исправлять свои ошибки на реальных стройках. А поскольку их было многовато, то с рабсилой проблем не было. А вот разбирать заборы с колючей проволокой, ломать будки вооруженной охраны приходилось студентам желторотым. Что мы и делали. Надзирали над нами, в смысле, руководили наши факультетские педагоги, один из них Лев Степанович Дроздов, человек, который подбирал перед вступительными экзаменами из абитуры будущих спортсменов для своего факультета, поддерживая их морально и отслеживая сдачу экзаменов. Это он именно встретил нас со Славкой на первой же консультации во дворе института и мгновенно рассмотрел на груди у нас значки перворазрядников по баскетболу. С улыбкой вспоминаю, как в этот жаркий летний день, а были мы в рубашках с коротким рукавами, но со значками на груди, наехала на нас некая леди взрослого возраста, типа, и не стыдно же нам значки надевать на рубашки, знать по блату норовим в институт проникнуть. Лев Степанович со своим тонким, совсем не мужским голосом патронировал нас на экзаменах и поддерживал, что так надо было молодым провинциалам в этом новом мире большого города. Из реальной поддержки, которую он пытался оказать, были темы сочинений, которые он сообщил за полчаса до экзамена, но и то он что-то перепутал, в группе, в которой мы писали сочинения, были другие темы. С ним и связан один чуть не окончившийся трагически для меня эпизод. Разбирали мы будку охранников на углу забора, сам забор уже частично убран, кто-то ломает его и дальше, а мы со Славкой залезли в будку и там орудуем. Вдруг, чувствую, что ненадежное наше убежище начинает крениться и падать внутрь охранной территории. Славка стоял в этот момент лицом к окну и сообразил выпрыгнуть в окно и повис на столбе, который оказался снаружи рядом с будкой. Я же находился лицом внутрь двора и ничего не успел придумать, только опустился на пол падающего сооружения. И это меня спасло, при падении будки прямо перед моим лицом в каких-то нескольких сантиметров оказался деревянный столбик , на который, очевидно опиралась охранная камора, и чуть-чуть не врезался я лицом в этот столбик. А если бы я стоял, или только пригнулся, неизвестно каким местом напоролся пусть не на острый , но и не сильно широкий срез этого деревянного столба. Понятное дело, неразобранные ещё в полной мере стены и крыша будки завалили меня сверху, на что потребовалось дополнительных усилий, чтобы выкарабкаться из этого завала. Первым кого я увидел, был наш Лев Степанович, белый-белый лицом с помертвевшими от ужаса глазами. Надо было видеть, как он приходил в себя, увидев меня живым-здоровым, как ощупывал и проверял мои худые кости, цело ли бренное первокурсниковое тело. И как счастливо вздохнул, убедившись, что тело цело. Я не успел толком испугаться, но этот медленно надвигающийся откуда-то снизу на моё молодое и тогда ещё, как я думал, красивое лицо, столб, помню как сейчас, по истечении уже столько времени. Так мы с Львом Степановичем и познакомились близко и подружились и все пять лет учебы были тесно дружны, тем более что активно тянули факультетский спорт ещё и в качестве организаторов. Вроде бы, совсем недавно это было, увы, время летит и мчится. Совсем уж недавно, казалось бы, собрались и отметили пятьдесят лет поступления в ВУЗ и сорок пять лет выпуска. А нынче на дворе уже пятьдесят лет выпуска, соберемся ли, не помешает ли нагрянувший коронавирус!? Тают, к сожалению, наши ряды, жизнь так уж устроена, намеренно каждому по – разному. Вспоминаю, чуть ли не первую поездку всей нашей компании к одной девочке на квартиру, праздник какой-то был, не иначе. Едем в трамвае номер шесть, такой, по тем временам, показательный трамвай, потому что был в нем удивительный водила. Мало того, что он содержал в идеальном состоянии своего железного друга и всегда объявлял остановки, он что-то еще дополнительно сообщал пассажирам. То по истории города и мест , мимо которых проезжает его транспорт, то ещё по теме поведения в транспортном средстве, причем весьма культурно и задушевно даже. Мы этим маршрутом не часто ездили, но иногда удавалось, и всегда с удовольствием прислушивались к полезной информации. Водитель был армянином, все звали его Миша, был он обаятелен и отчаянно вежлив. По-моему, он пытался привить пассажирам некие понятия по культуре поведения и общения в его трамвае. Вот мы едем в гости к нашей однокурснице, весело общаемся на задней площадке, все молодые и жизнерадостные, вся жизнь загадочная впереди. Миша наш, как обычно, вещает что-то полезное, мало кто из нас прислушивается к его премудростям, у нас впереди первая совместная с девочками нашими гулянка, мы и нарядились соответственно, в предвкушении. Стоп. Наша остановка. Часть наших пацанов выходит из задней двери и, что вы думаете? Подходит к нам, я тоже был в этой группе, обиженный водитель и с расстроенным видом объясняет нам, типа, как же так, молодые люди, по правилам надо выходить в передние двери, в задние только вход. Я вас прошу, в следующий раз будьте культурнее и только в передние двери. Представляете. А он еще добавляет, вы вот с виду воспитанные и приятные молодые люди, в шляпах даже ходите, а правила нарушаете, нехорошо, знаете ли. И так как-то по –отечески с горечью про нас бестолковых в шляпах, на вид воспитанных и культурных. Заметьте, не спросил даже, есть ли у нас билеты проездные! А у нас их, скорее всего, и не было. Ему гораздо важнее было научить нас цивилизованным правилам игры, в смысле, поведения на общественном транспорте. Где теперь наш воспитатель Миша– армянин, все так его и называли, Миша –армянин, жив ли, радуется , что не все его труды пропали даром, есть ли в наше время культурно и по правилам входящие и выходящие из трамваев люди!? Конечно, если сравнить наше время с временем нашей молодости, и невооруженным глазом можно заметить большую разницу. Помню такие непростые времена, когда приходилось штурмовать общественный транспорт, которого было мало и не всегда даже перегруженный автобус или троллейбус останавливался на остановке, а то и проезжал мимо и останавливался в неположенном месте, дабы исторгнуть из недр своих помятых и сердитых пассажиров и мчаться дальше, не принимая других, догоняющих его и матерящихся на чем свет стоит обозленных граждан. Которым не до правил Мишиных, лишь бы влезть. И мы бегали и мы материли проезжающий транспорт, и мы штурмовали и пытались запихнуть орущих детей, чего только не было в нашей жизни. Сейчас, как мне кажется, немного проще. Во –первых, личный транспорт есть у многих, во-вторых, частный транспорт разгрузил салоны, что-то я давно не видел как бегут люди за проезжающим мимо автобусом. Лично я теперь предпочитаю передвигаться либо пешком, благо место моей службы в доступной близости от места проживания. Иногда использую общественный транспорт, особенно метро, у которого нет пробок. На вечерние мероприятия– только пешком или на такси слава богу, такси сейчас не дорогое, к тому же такси позволяет расслабиться и накатить на любом мероприятии, не опасаясь грозного ГАИ и потери водительских документов. Автомобиль мне нужен только летом, чтобы добраться до дачи. Всю свою автомобильную жизнь, а начал я работать жигулистом аж с 1980 года, в октябре загонял авто в гараж и забывал про него до весны, когда надо было опять открывать новый дачный сезон. Сегодня ещё проще, мадам моя сама имеет и водит автомобильчик, и любит в отличие от меня это делать, поэтому мне значительно легче с перевозкой своего бренного тела с весны ранней до середины осени. Есть кому в нашей семье плечо подставить, уже и внучок Сёма готов и рулит частенько. Как говорил великий комбинатор Остап Ибрагимович, автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Было время, когда автомобилей было мало, ездить по городу было легко и приятно, а вот купить автомобиль было трудновато, если не сказать, практически безнадёжно. Наша семья, в которую я вошёл в качестве примака кто не знает, я объясню, примак– это человек, который женившись, живет у тёщи в доме, решила купить дачу. Разумеется, решали главным образом тёща с тестем, мы с мадам юной больше о житейских радостях думали, но и мы участвовали в семейном совете и согласились с этим предложением. Скинулись, мы с мадам выделили из своего скромного бюджета рублей двести, остальное собрали и заняли тёща с тестем. Купили старенькую дачку, стали жить– поживать, дочь карапузка летом на свежем воздухе, ягоды, зелень-мелень выращиваем, хорошо. Однако, через год-два опять семейный совет состоялся на тему приобретения автомобиля. Все-таки трудновато с урожаем по автобусам шастать, тесно и неудобно. Мы с мадам опять двести, двести пятьдесят выделили, тёща с тестем напряглись, тетку родную опять потрясли, собрали бабки. Тесть у меня в партшколе молодым коммунистам мозги парил на тему партийного строительства, значит, особа приближенная так сказать, вот и сподобились мы на жигулёнок зеленого цвета, стало совсем хорошо. Мне только трудновато, я главный водитель, значит, каждые суббота-воскресенье будь любезен за руль, тесть у нас в связи с партшкольными мозгами всё же вспомогательные функции выполнял, не сильно теща ему доверяла нас, людей значит, перевозить. Отсюда и воспиталось во мне совсем неяркая любовь к автомобилю, как говорится, за хлебом в булочную не ездил. Я и сейчас не горю желанием рассекать по улицам городским, тем паче, что улицы уже так забиты, что езда по ним, особенно в часы пик, надолго отбивают всякую охоту передвигаться. Тем и довольствуюсь, что летом до дачи, иногда меня дочь на нашей машине везет, это когда мне обязательно днем накатить надо, чтобы гость меня посетивший не обиделся. Машина как раз на дочь и оформлена, с расчетом, стало быть, ну вы понимаете! А теперь, когда мне какую-то хрень подарили, браслетик такой, который и шаги меряет, надо в течение дня тыщ десять нашагать, вот и стараюсь пешком передвигаться, здоровье, стало быть, с каждым шагом так и прет, так и прет!
