Текст книги "Последняя дань обычаю"
Автор книги: Владимир Санги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Владимир САНГИ
ПОСЛЕДНЯЯ ДАНЬ ОБЫЧАЮ
Дальше говорилось:
«По ночам свои порядки устанавливают медведи. Они прогуливаются по селу, не обращая никакого внимания на лай собак. Нартовые кобели рвутся, чуть не ломают колья. Непривязанные суки с визгом носятся вокруг медведей, а те, не спеша, разваливают хасы и ужинают юколой». В это лето на северном Сахалине, как ни странно, была засуха. Она пала на время цветения ягод – основной пищи медведей. Во всей огромной сахалинской тайге не было ягоды. И медведи ушли из неё к побережью моря, где могли полакомиться заспавшейся нерпой.
Письмо заканчивалось так: «Вернулась забытая традиция – молодые люди должны доказать своё мужество в схватке с медведями. Охотиться на медведей стало в нашем селении модно. Девушки дарят улыбки только кавалерам-медвежатникам. Умора…» Когда Малун дочитал до этого места, появилась физиономия Закуна: толстые губы выпячены, взгляд сверху вниз, высокомерный, и голова – дрын-дрын – качается, словно незрелая кедровая шишка на тонкой ветке. Это обычная манера Закуна, когда он чему-нибудь даёт свою оценку.
Когда-то они были одноклассниками… Закун мастерски пользовался шпаргалками, подглядывал в учебники или выставлял свои большие уши, стараясь поймать подсказку. Его друзья были такие же лодыри. Они помогали друг другу, когда писали контрольные. Он бросил школу с седьмого класса: «Просвещайтесь! Забивайте свои головы науками. Нивху нужно уметь охотиться, а не тратить время на пустое дело – учебу. Я как-нибудь найду себе место: земля большая и солнце большое». И голова дрын-дрын, как кедровая шишка. Откуда у него эта манера?
Когда Малун вернулся из Ленинграда, Закун работал заведующим магазином. Крупная фигура на селе. Все здороваются с ним за руку. У него уверенный, громкий голос. Окружающие встречают его шутки, пусть даже плоские, дружным смехом. И в разговоре последнее слово за ним.
Закун умело пользовался некогда бытовавшими у нивхов преимуществами в родственных отношениях. Всё решающее оставалось за ним, как за представителем рода ахмалк – тестей. Закун старался одеваться в духе времени. Но выглядел нелепо. Сочетание широкоплечего пиджака, яловых сапог и зелёной шляпы вызывало у людей усмешку. Он лез из кожи вон, чтобы быть первым парнем на селе.
Малуну всегда неловко общество Закуна. Не совсем осознанное в детстве чувство с годами перешло в открытую неприязнь. Грубая самоуверенность и надменность – вот чем подавлял Закун окружающих. Они были для него тем же, что сила и клыки для кобеля, делавшие его хозяином на собачьей свадьбе.
«…Умора. Тоже выдумали моду. Медведь – это же наимирнейшая тварь и трус…» Малун на минуту задумался. Ещё совсем недавно нивхи говорили о медведе только почтительно. «Мок – добрый» – вот как называли его взрослые при детях, утверждая этим посредничество медведя между землянами и таинственным всемогущим, от которого якобы зависит благополучие людей.
Когда Малун рассказывал об этом своим ленинградским друзьям, те, расширив глаза так, что в них вмещалось всё небо, восклицали:
– Да ты откуда взялся? Ты же первобытный!
Потом уже серьёзно просили рассказать о нивхах, их обычаях и нравах. Малун чувствовал внимание окружающих. Это вливало в него, обычно несколько робкого, уверенность, и он со знанием дела и с интересными подробностями рассказывал о своём народе. Русские ребята особенно любили слушать его рассказы о медвежьих праздниках и нивхские песни. Песни покоряли своей проникновенностью и глубокой лиричностью. Друзья просили дать подстрочники, записывали ритмику и переводили на русский.
Ленинград… Ленинград… Как быстро прошли пять лет! Первые робкие шаги по непривычно твёрдым асфальтированным улицам города… лекции по древнеславянскому и современному русскому языкам… Теоретические основы нивхского языка… спортивные лагеря и соревнования… удивлённые глаза перед картинами в Эрмитаже на первом курсе и глубокое понимание идеи и замыслов художников – через несколько лет… Потом будто остановка стремительного бега времени: диплом… Как вы быстро прошли, пять лет!
«До-мой! До-мой! До-мой!» – стучали в быстром и чётком ритме колёса экспресса. «Ж-ж-ж-ж-ду-у-ут!» – гудели мощные моторы ТУ-114.
…Ноглики… Оно звучит на русском таинственно.
Это слово как кусок айсберга.
Ноглики… Ноглики… Когда-то, несколько веков назад, предок Малуна перевалил Сахалин с запада на восток через хребет. Он вышел к истоку безымянной реки, срубил тополь и выдолбил из него лодку. Долго спускался он по большой реке. Но вот пахнуло солоноватой свежестью. Стало быть, до моря близко. И тут уставший путешественник увидел, что его вынесло к высокому лесистому берегу, прорезанному притоком. Он повернул к устью спокойной реки, привязал лодку к нависшим ветвям ивняка и, измученный жаждой, прильнул к воде. Но тут же отпрянул – в чуткие ноздри ударил терпкий запах. И только теперь нивх заметил – вода в реке загрязнена маслянистой жидкостью. И назвал первооткрыватель эту речку Ноглын-нгиги, что на русском означает – Пахучая река.
…Ноглики… Ноглики… Здесь Малун окончил школу, здесь посадил первое в своей жизни дерево.
Уезжал Малун из маленького серого селения. А вернулся и с трудом узнал его. Встреча обрадовала обоих. Малун стал одним из первых учителей своего племени, а Ноглики раздалось вширь втрое, оттеснило тайгу на отдалённые сопки и вытянулось к небу: появились целые кварталы двухэтажных домов. Вокруг посёлка поднялись эклипсы – качалки нефти. Они с равнодушным спокойствием встречают нового человека, безразлично кланяясь ему железной головой.
В несколько корпусов новые здания интерната. Спокойная уверенность готовой к приёму детей школы… Всё это сулило хорошее начало работы. Малун с радостью повторял, что вот он уже учитель и скоро будет обучать детей своего племени. До нового учебного года оставалось немногим менее месяца.
«…И трус…» – в устах Закуна это звучало фальшиво. Он сам недалеко ушёл от стариков, опутанных предрассудками.
«…Медведя убить легче, чем собаку: он большой, в полдома. В него и с закрытыми глазами попадёшь. Приезжай. Поохотимся на славу. Тебя приглашает твой ахмалк. Я уже сказал об этом сородичам».
Хвастун, нахал и болтун! Понятно, почему он так усердно приглашает. Чувствует, хитрец, что подчёркнутое внимание окружающих – маска. Он хочет поднять себя в глазах односельчан. Он всегда был честолюбив. И в качестве жертвы выбрал, конечно, его, Малуна, представителя рода зятей. Ох, этот обычай! Он гадко переползает через пороги веков и десятилетий. Ахмалк… Нужен он Малуну!
Малун всего полмесяца назад побывал в Тул-во. Прямо с самолёта на катер. На плаще ещё серела ленинградская пыль, а он возбуждённо ходил по песчаной косе Тул-во, где, казалось, недавно вместе с другими пацанами и визгливой сворой собак бегал по кустам за бурундуками. Сородичи радостно и по-нивхски гостеприимно встретили молодого учителя. Малун долго говорил со старым У-Тером – Обгорелым Сучком, который сомневался, посылать ли сына в школу. Его сын Серёжа остался в третьем классе на второй год. Серёжу в школе называли переростком. Может быть, ему и не стоит продолжать учёбу? Ведь охотнику нужны твёрдая рука и точный глаз. У сына У-Тера всё это, как у всякого нивха, есть.
Односельчане ожидали учителя с нетерпением. Рыбаки просили совета, как жить дальше – в заливе из года в год становится меньше рыбы.
Надо объединиться с другими колхозами, приобретать флот и выйти в море – другого выхода нет. И Малун говорит об этом на правлении колхоза. Или рассказывает о том, что творится в стране и за рубежом. Для старшего поколения нивхов, которое не читает газет и не понимает радио, он был и газета и радио. Малун запомнил тёплый приём сородичей. И ещё запомнил холодный взгляд в затылок.
На этот раз Закун прямо на берегу, даже не дав Малуну выйти из лодки, сказал громко, чтобы все слышали:
– Вот и приехал к нам медвежатник! Смелости тоже учили в институте?
Что и как ответить на эту бестактность, Малун не знал. Потому разозлился, но не подал виду.
…Широкая чугунная сковорода тяжело прокатывается по кускам свинца. Дробный стук разносится далеко окрест.
– Будто мелем кости, – сказал Малун.
– Эй! Не говори так! – вдруг запальчиво крикнул Закун. – Ты же собрался на охоту, а не на игру какую-нибудь. Уйкра [1]1
Уйкра – грех.
[Закрыть]. – Но потом спохватился и, оправдываясь, сказал: – Охотничий обычай так велит.
Малун отметил про себя, что, поменяйся они ролями, Закун использовал бы этот случай для бесконечных насмешек при людях.
…Дул тлани-ла – олений ветер. Он идет с океана, сырой и холодный. Даже в августе при этом ветре только ватная куртка с обливкой из брезента может спасти от озноба. Комары и мошки стынут и становятся вялыми. Оленям благодать – гнус их не беспокоит, они большими стадами совершают перебежки в поисках лучших ягельников. Вот и назвали этот ветер «оленьим».
Закун зябко поёжился и поднял капюшон.
Между дюнами стыло поблескивали озёра. Осока на их берегах звенела, будто жестяные пластинки. Охотники прошли несколько рядов дюн и вышли к мелким зарослям кедрового стланика. Между кустами виднелись следы оленей, но медвежьих не видно. Можно подумать, что медведи ушли с косы. Закун так и сказал:
– Медведи ушли в тайгу.
– Не может быть, – ответил Малун. – В тайге нет ягоды.
Уже давало знать о себе расстояние, пройденное по сыпучим пескам и кустарникам.
– Медведя бить легко. Он большой, – опять начал Закун. – Бьёт тот, кто ближе к нему и кому удобнее. Лучше бей ты, а я буду добивать. Это по нашим обычаям.
«А шкуру заберёшь ты „по нашим обычаям“, – разозлился Малун, но ничего не сказал.
Прошли ещё километра четыре и повернули к заливу. Малун отвлёкся. Его сейчас больше занимали мысли о начале учебного года. „Серёжа будет учиться! Очевидно, прошлогодний учитель двойками и упрёками отбил у Серёжи желание учиться. Я найду подход к Серёже и его отцу. Он будет учиться. Все будут учиться. Дурацкое слово „переросток“. Кто его выдумал? Сейчас нивхи поняли значение образования. Не то что во времена недавнего прошлого, когда родители забирали детей из школы, едва подходило время осенней охоты. Обгорелые сучки – единицы. Жизнь – это дерево. А дерево растёт вершиной. Старые сучья остаются под новыми, сгнивают и опадают. От этого дерево становится стройнее“.
Вдруг Закун крепко схватил руку Малуна: охотники шли по ещё тёплым отпечаткам больших лап.
Это было исключительное лето – лето без дождя. Такого давно не было на Сахалине. Медведи, голодные и злые, бродили близ селений. Непрерывающееся утробное урчание и сосущая боль в желудке заставляла их бродить целыми сутками.
…Медведица была старая. Огромная и сильная, она долго дралась с другими медведями, пока не стала хозяйкой большого урочища, богатого ягодой, муравейниками и дичью. Возвышенные места сплошь заросли длинноветвистой таёжной брусникой, низкие сырые берега реки поросли голубицей и малинником. А осенью в реку входит кета. По утрам медведица выходила на реку и на перекатах ловила рыбу. Она ловко подхватывала цепкими когтями больших и упругих рыбин и бросала на берег. А там её детёныши, маленькие и пушистые, прокусывали рыбам голову.
Поздно осенью медведица со своими детёнышами поднималась вверх по долине реки и ложилась в берлогу у подножия горы. Так было каждый год. Нынче же лето подходило к концу, а семейство медведицы ещё не накопило жиру, чтобы думать о берлоге. Медведица остервенело преследовала бурундуков, разоряла их гнёзда глубоко в земле и поедала все их запасы. Но рытьё бурундучьих нор утомительно и только ещё больше истощало медведицу. Иногда ей удавалось поймать обессилевшую от голода куропатку. Тогда медвежата дрались из-за каждого пёрышка.
Она оставляла детёнышей у суковатого дерева, а сама уходила на охоту. Однажды она вернулась с охоты и не нашла старшего медвежонка. Голод вынес его из кустов, и он обалдело понёсся куда глаза глядят – авось где-нибудь да наткнётся на пищу. Мать с другим медвежонком долго шла по следу глупого пестуна. Но на болоте потеряла его. Несколько ночей и дней она тонко и протяжно кричала, звала сына, но тот не объявлялся. Может быть, он нашёл пищу и сейчас быстро накапливает жир. А может… Беспокойство не покидало мать.
Уже листья, трепетно дрожа, срывались с ветвей и нехотя ложились на землю. Уже начались нудные осенние дожди, способные вызвать только досаду. А медведи всё рыскали в поисках пищи.
…Медведица долго не решалась идти через залив на косу. В давние времена она бывала там. И знала тамошние ягодные места. Но страшно идти туда – там люди. Когда медведица вспомнила людей, у неё заныла правая лопатка. Туда в позапрошлом году ударил человек чем-то горячим. Рана долго не заживала. Боль напоминает о встрече на косе, пугает её. Но она хорошо помнит тамошние ягодные места. Скоро время ложиться в берлогу на долгую зиму. Надо за оставшееся время накопить жиру. На косу! На косу! И медведица, тяжело опустив голову, будто собралась разбить невидимую преграду своим твёрдым лбом, решительно вышла на высокий берег залива.
– Нигде нет ягоды, а на косе её много. Почему так? – спросил Закун. – Ведь и здесь не было дождей.
– Это объяснить легко. Когда идёшь в густой туман, вся одежда промокает. Не так ли?
– Так, так, – поспешно ответил Закун.
– Растительность косы получает от морских туманов достаточно влаги, чтобы нормально расти.
– Гм-м-м, – промычал Закун.
…Следы на ягельнике пропадали. Но глаза врождённых следопытов вели по следу точно – кое-где медведь когтями ковырнул лишайник, кое-где на сучьях трепыхалась побуревшая шерсть. След с бугров повёл на травянистую низину, поросшую по краям ольховником. Медведи проложили в нём тропу.
У охотников участилось дыхание. Стали резко и порывисто оглядываться по сторонам. Кусты загустели, и они пошли, пригибаясь. По краям тропы жухлая трава ровно подстрижена. Это медведи ели её. А в стороне от тропы в некоторых местах трава примята. Здесь медведи спали. Малун, что шёл впереди, чуть не наступил на свежий помёт медведя, бордовый от брусники. Куча. Ещё куча. Это уборная медведей. Значит, медведи постоянно обитают в этом месте. Где-то сидит медведь и поджидает преследователей.
От этой мысли по спине Закуна пробежали мурашки.
Тропа раздвоилась.
– Иди по левой, – тихо сказал Малун.
Закун сделал два шага и повернул за Малуном.
– Ты чего?
– Ы-г-г. – Закун хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Его волнение передалось и Малуну. Чёрт дёрнул идти на эту дурацкую охоту. Это не охота, а сплошная пытка. Ты не знаешь, что тебя ждет через секунду. Но делать нечего. Надо идти дальше.
Конечно, он мог бы вернуться домой без добычи. Ведь медведь – не утка весенняя, которую можно настрелять десятками. Охотники на медведя чаще всего возвращаются без добычи. И никто не говорит, что они плохие охотники. Можно вернуться и без добычи. Но тут Малун поймал себя на том, что дал своей воле слабину. Нет, вперёд! Искать встречи с медведем! Что-то всё время сковывало его волю, и она требовала раскрепощения. Что-то из взаимоотношений с Закуном угнетало Малуна, и ему казалось, что именно сегодня он должен освободиться от этого тяжёлого груза. Что-то большее, чем добыча, чем медведь, настойчиво толкало его вперёд по следу, до страха свежему.
Справа открылась кочкарная поляна. Дальше залив напоминал о себе бликами от заходящего солнца. Слева продолжался чёрный ольховник. Метрах в тридцати он обрывался, и там начинались голые дюны. Охотники шли по свежим отпечаткам огромных лап.
…Медведица тоскливо глядела на своего маленького и пушистого детёныша, нервно тянула ноздрями, поднималась с лёжки, пыталась бежать. Но куда? Она ещё в детстве усвоила закон: не показывай себя врагу, выжидай сколько можно. Внезапность – вот залог успеха. Она уже давно видела тех страшных врагов, которые шли убивать её детёныша. Она бы сама напала на врагов, но боялась – их двое. А враги идут прямо на неё. О, нет! Она не покажет себя. И медведица поднялась и тихо пошла в обход.
– Ы-г-г-г, – затрясся Закун, будто его голого бросили в прорубь. Дрожащей рукой он показал под ноги. На человеческих следах чётко обозначались когти медведя.
– Дьявол! Пожиратель охотников! – взвизгнул Закун. Он, бледный, суетился долго и зряшно.
„Вот оно твоё лицо“, – с презрением подумал Малун. Он с удовлетворением заметил, что волнуется гораздо меньше, чем его нахальный и самоуверенный напарник. А Закун уже потерял власть над собой. Им полностью овладели страх и суеверия.
Малун повернулся и пошёл навстречу следу. Закун, сбиваясь, глухо умолял:
– Уйдём, пока ничего не случилось. Уйдём подобру-поздорову. Это не медведь. Это сам дьявол.
– Молчи! – вдруг разозлился Малун. Он впервые поднял голос на этого почтенного представителя рода тестей и этим нарушил старый обычай.
Медведица выскочила неожиданно и резко, будто взрыв. Малун только подумал: „Когда же кончится?“ Выскочила медведица, за ней медвежонок, потом огромный медведь. Но медведь не выскакивал. Это кусты стланика сдались под напором медведей и отпрянули назад.
Медведица галопом уходила от людей. Казалось, вся округа трясётся от её тяжёлого бега. Рядом подвижным шаром катился медвежонок. Он то и дело исчезал в траве. Быстрей! Быстрей! Надо успеть увести детёныша от страшных врагов.
„Уйдёт!“ – озадаченно подумал Малун. С уходом медведицы будет потеряно больше чем день, потраченный на утомительную охоту. Ведь весь посёлок знает, что учитель вышел на охоту. Не потерял ли он за долгие годы учёбы в русском городе охотничьи навыки, которые привили ему сородичи ещё в детстве? А главное, этот проклятый груз. Не дать уйти!
А медведица уже пересекала кочкарник. Малун взял упреждение и быстро нажал на гашетку. Медведица перекатилась через голову. Пуля прошила грудную клетку – низковато.
Зверь в мгновение ока поднялся на дыбы и с пеной в пасти бросился на врагов. Быстрей! Быстрей! Привычно ударить лапой, сломать хребет и рвать, рвать врага! Боль в груди довела медведицу до бешенства.
Закун дико прокричал: „Дьявол! Дьявол! Чур, не меня!“ – и исчез где-то за спиной Малуна. Вместе с ним вдруг исчезла всё время давившая Малуна тяжесть. Он вздохнул необыкновенно легко, будто сорвал с себя цепи.
У Закуна расчёт был прост: пока медведица расправится с Малуном, он успеет унести свою шкуру. Малун это понял. „Надо бы перезарядить ружьё“, – лихорадочно подумал учитель, но увидел, с какой скоростью приближается зверь: не успеть. В двустволке только один патрон. Один выстрел должен решить, чья жизнь через секунду оборвётся. Возможно, острота ситуации, когда не остаётся никаких путей к спасению жизни, кроме открытого боя, и заставила Малуна не потерять самообладания. Точно и только насмерть. Чем ближе, тем точнее. Учитель собрал все силы и волю, чтобы в последнюю секунду не сделать какой-нибудь оплошности. Чем ближе, тем точнее. На сотую долю секунды он залюбовался потрясающим зрелищем: огромная квадратная голова втянута в широкие, крутые плечи, лапы с длинными растопыренными когтями выброшены далеко вперёд. Жёлтые клыки. Жёлтая пена в пасти. И какая всесокрушающая уверенность в нападающей медведице! Медведица не бежит, а летит.
Прыжок. Ещё прыжок, и она встанет на задние лапы, мелькнёт передняя лапа, и в ноздри брызнет вкусный запах крови.
Но тут рядом с собой она увидела своего детёныша. Куда? Враг слишком страшен, чтобы детёныш находился рядом. Остро и властно заговорил инстинкт материнства, заглушив инстинкт самосохранения. Медведица резко остановилась, повернулась к детёнышу и дала ему оплеуху. Этой доли секунды оказалось достаточно, чтобы Малун выстрелил. Пуля прошла под ключицу, прорвала сердце и ударила в землю. Медведица рухнула, в последний раз недоуменно и грустно взглянув на крепко стоявшего человека. Малун машинально перезарядил ружьё. Только теперь он почувствовал неимоверную усталость. Хотелось развалиться на мхах, закрыть глаза и лежать долго-долго.
За спиной хрустнула ветка. „Ещё!“ – ударило в воспалённый мозг. Малун резко обернулся – с высокой лиственницы спускался Закун. Он подходил медленно, будто шёл на казнь. На его лице – виноватость и покорность.
Первое желание было – дать пощёчину. „К чему?“ – уже спокойно подумал Малун и, повернувшись к нему спиной, устало сел на оскаленную, но уже ничем не угрожающую ему голову зверя.
Медведица оказалась крупной.
Хозяином добычи, как ожидалось, должен быть Закун, представитель рода ахмалк – тестей. Но Малун разрезал медведицу на множество кусков и, это видели все, не спросясь Закуна, роздал односельчанам. Люди благодарили охотника. Говорили, что он настоящий нивх – он не забывает народные обычаи. Благодарили охотника и непонимающе шептались между собой…
А шкура… Она на другой же день висела, прибитая к стене дома Закуна с полуденной стороны. Так велит обычай.
Мужчины пригласили Малуна на новую охоту.
Охота была назначена на утро следующего дня. Малун всю ночь не спал. Ворочался с боку на бок, сбил всё бельё. Его замучил непонятный доселе пот. Каждый раз, когда он, измученный, впадал в полудрему, на него неслась разъярённая медведица. Огромная голова втянута в широкие, круто налитые мышцами плечи, лапы с длинными растопыренными когтями выброшены далеко вперёд. Жёлтые клыки. Жёлтая пена.
Утром, в назначенный час, охотники зашли за Малуном. Но он не пошёл с ними. Сказал: срочно нужен в школе.
В тот же день Малун покинул Тул-во.
