Текст книги "Охота За Мыслью"

Автор книги: Владимир Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

И наконец, опыты французского фармаколога Руийе, которые приводит Л. Л. Васильев в своей книге «Внушение на расстоянии». «Действию пейотля был подвергнут молодой инженер Т. Г-жа С. попробовала мысленно внушить ему зрительную галлюцинацию – бюст поэта Данте. Через три минуты перципиент объявил:

«Голова Данте очень отчетливо слева».

После этого таким же образом был внушен галлюцинаторный образ волка. Испытуемый произнес: «Лес; чувство одиночества; на меня глядит волк;

«Они пили шоколад, ели грибы с медом... некоторые танцевали, плакали, другие, еще сохранявшие рассудок, оставались на своих местах и тихо покачивали головами. В свттих видениях они наблюдали, как они погибают в сражениях, пожираются дикими зверями, берут в плен врага, становятся богатыми, нарушают супружескую верность, как • им разбивают головы, они ; превращаются в камень или мирно уходят из жизни... А когда действие гриба проходило, они рассказывали друг другу о своих видениях». В «Общей истории Новой Испании» францисканский монах Бернардино

де Сахагун повествовал еще об одном священном снадобье индейцев.

Волшебный гриб теонанакатл. Его каменные изображения нашли в Гватемале, в тысячелетней культуре майя. Под шляпкой гриба, похожего на наш подосиновик, в ножку врезана полукрысиная, получеловеческая головка в орнаменте; мордочка смотрит чуть вверх, диковато и настороженно. Это дух.

История повторилась: после запрета магический культ не исчез, но стал тайным. Индейцы хранили тайну теонанакатла 400 лет. Но в 30-х годах нашего века ученые, наконец, напали на след. Обряды с теонанакат-лом подсмотрели этнологи.

Американец Уэссон вместе с индейцами одной глухой деревушки участвовал в магическом ритуале. Он съел двенадцать грибов в тесной хижине, где вокруг алтаря сидели индейцы.

Перед алтарем бормотала заклинания старуха знахарка, которая съела около пятидесяти грибов. В фантастических видениях американца настойчиво повторялись геометрические фигуры, удивительно напоминавшие орнаменты индейских культур.

А через два года швейцарский биохимик Гофман в своей лаборатории съел 32 высушенных теонана-катла.

«Через полчаса все вокруг изменилось самым чудесным образом, обрело мексиканский характер. Я понимал, что, зная о мексиканском происхождении этих грибов, я могу видеть только мексиканские мотивы, и сознательно старался сохранить нормальное видение окружающего мира. Но, несмотря на все усилия воли, мои старания видеть обычные формы и краски оказались напрасными. С открытыми и закрытыми глазами я видел лишь индейские орнаменты с их характерными сочетаниями красок. Когда надо мной наклонился врач, чтобы измерить кровяное давление, он превратился для меня в ацтекского жреца, приносящего жертву, и я не был бы удивлен, если бы в руках у него появился обсидиановый нож. Несмотря на всю серьезность опыта, я не мог не развеселиться при виде того, как знакомое лицо моего коллеги стало совершенно индейским. Приблизительно через полтора часа после приема грибов натиск внутренних видений – а это были в основном абстрактные, быстро меняющиеся по форме и краскам картины – принял такой стремительный размах, что я боялся раствориться и потеряться в этом водовороте форм и красок. Через шесть часов сон кончился. Но сам я не имел представления о том, сколько длилось это состояние, в котором чувство времени было потеряно. Встреча с реальной действительностью воспринималась как счастливое возвращение на родину из чужого, но совершенно реального мира».

Гофман выделил из гриба активное химическое начало и дал ему название «псилоцибин» (от официального латинского наименования гриба «псилоцибес»).

Анализируя химический состав вещества, он натолкнулся на факт исключительного значения. Оказалось, что псилоцибин по своему строению родствен химическому топливу наших нейронов! Структурную основу его составляет индол – органическое вещество, служащее скелетом для многих биологически важных соединений и в особенности для тех, которые используют нервные клетки.

Это родство наводит на мысль о подмене! Не входит ли псилоцибин в мозговые клетки, как чужой ключ в замок? Не происходит ли химической мимикрии?

Псилоцибин, мескалин и другие вещества, вызывающие искусственные психозы, так н были названы «пси-хотомиметиками» («мимео» – по-гречески «подделываюсь», «притворяюсь», «изображаю»). Их называют и галлюциногенами. Почти все они имеют в своей химической основе индол. Подделываясь под естественное нейронное топливо, психотомиметики, видимо, предательски проникают в интимные обменные механизмы нервных клеток. Их действие можно сравнить с действи* ем антибиотиков на бактерии. Антибиотики очень псЛ хожи по строению на вещества, используемые бакте'-риями, и поэтому обменные системы бактерий охотно захватывают их, не замечая подвоха. Они отличаются от нормальных веществ лишь чуть-чуть, но это «чуть-чуть» вызывает блокаду обмена и гибель бактерии. А психотомиметики?

Их «чуть-чуть» приводит к дезорганизации работы нейронов и межнейронных контактов.

ДЖИНН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПУТЬ

«Я слышу то, что обоняю. Я мыслю то, что вижу. Я взбираюсь по музыкальным аккордам. Я впитываю орнамент...»

«.. Я понял истинное значение любви. Некоторые называют это богом, и мне это нравится... Бог есть любовь, и поэтому любовь есть бог...»; «я не могу объяснить словами, что со мной происходило, как я не могу разъяснить звучание высокого «до» человеку, глухому от рождения».

«Представ перед троном, выглядевшим как в судный день... я впал в паническое состояние. Внезапно я почувствовал, что меня заводит слишком далёко, хотя и в область большой красоты и более глубокого значения».

«Я распадаюсь по швам. Я раскрываюсь, как красивый желтый-желтый апельсин! Какая радость! Я никогда не испытывал подобного экстаза! Наконец я вышел из своей желтой-желтой корки апельсина. Я свободен! Я свободен!»

«Все разваливается на куски. Я разваливаюсь. Сейчас случится что-то ужасное. Черное... Черное... Моя голова разваливается на куски. Это ад. Я в аду. Возьмите меня отсюда! Возьмите!»

Это записи впечатлений нескольких здоровых людей, познакомившихся с синтетическим королем современных психотомиметиков – ЛСД (диэтиламид лизергино-вой кислоты).

Все то же химическое семейство индолов. И однако, ."ЛСД так же относится... к другим древним и современным веществам, влияющим на мозг... как атомная ^•омба... к древнему тарану... Он выглядит по сравне-мию с ними как пик Гималаев на фоне песчаного холма».

ЛСД открыл тот же Гофман. Выскочив из пробирки, джинн, как водится, в первую очередь напал на своего освободителя. В течение нескольких часов он убедительно демонстрировал Гофману его собственный труп из пространства, где в это время витал другой Гофман, живой, а затем удалился, оставив после себя ненадолго лишь видимые звуки, и отправился путешествовать.

ОДИН ИЗ ЗАХОДОВ

Английский психолог Гарри Ашер был одним из тех, кого побудило принять ЛСД здоровое любопытство к нездоровым явлениям психики.

«Я уселся в кресло, и мне дали мензурку с жидкостью, в которой была одна тридцатимиллионная грамма ЛСД. Спустя полчаса препарат должен был начать действовать.

Прошло 30 минут, и врач спросил меня, чувствую ли я что-нибудь.

– К сожалению, ничего, – отвечал я. – Ужасно меня тошнит, но это, видимо, ничего не значит.

Кстати, именно тошнота – первое проявление действия ЛСД.

– Может быть, мы отправимся погулять по парку, – предложил я через несколько минут. – Времени у нас много, и делать нечего.

Лишь потом, когда я стал анализировать свои ощущения, я сообразил, что не выношу прогулок, и в самом предложении прогуляться уже сказалось действие-препарата.

Шли минуты.

– Нет ли у вас каких-нибудь необычных зрительных ощущений? – спросили меня.

Я выглянул в окно.

– Ничего особенного. Правда, вон у той фабричной трубы посредине что-то вроде солнечного зайчика, словно я смотрю на нее сквозь призму, но это неважно, – отвечал я.

Сейчас я чувствовал себя превосходно, был полон энергии, находился в состоянии подъема, хотелось смеяться, и я смеялся так неудержимо, что у меня начали болеть мышцы шеи и груди.

Потом появились нелады со зрением, особенно в том, что касалось глубины пространства. Весьма позабавил меня вид одного из ассистентов, который носил очки. Они казались мне далеко выдвинутыми вперед, а лицо отодвинутым назад.

– Вы понятия не имеете, как вы смешно выглядите, – сообщил я ему, лопаясь от смеха.

Неожиданно хорошее настроение у меня исчезло. Тошнота усилилась, зрительные нарушения стали мучительными. Я был болен.

Мне казалось, что ноги мои очень маленькие и находятся страшно далеко, словно бы я смотрел на них в перевернутый бинокль. Но тут же они оказывались где-то под самой шеей и выглядели огромными. Ходьба в таких условиях была трудным искусством, к тому же у меня были трудности с сохранением равновесия, поскольку изменения в размерах ног и их расстояний от меня происходили все быстрее и быстрее.

Я направился по коридору в туалет. Путешествие оказалось недолгим. Длина коридора менялась несколько раз в минуту. Расстояние до моих подошв тоже. Кроме этого, менялись мои собственные размеры. Все растягивалось и сокращалось, как мехи гармошки. И все-таки я продвигался вперед.

Когда я вернулся в лабораторию, меня подвергли новому эксперименту: усадили в кресло, а напротив установили источник света, который с помощью механического устройства можно было зажигать и гасить через любые интервалы времени. Лампа эта мигала довольно быстро, что не было болезненным, но все же достаточно неприятным. Меня спрашивали, что я вижу. Я видел разные вещи, но больше всего меня поразила чья-то белозубая улыбка в самом центре лампы. Мне казалось, что оттуда выглядывал и глаз.

Мне велели лечь и закрыть глаза, а весьма симпатичная медсестра начала светить мигающей лампой на мои прикрытые веки, попросив говорить о своих ощущениях. Когда мы дошли до скорости 23 вспышки в минуту, появились очень приятные галлюцинации. Я находился на пляже, рядом были три милые девушки. Когда я вернулся к действительности (это случилось лишь после того, как погасили свет), то был удивлен, что рядом сидит только одна медсестра.

Затем меня исследовали при помощи электроэнцефалографа – прибора, записывающего биотоки мозга. Для этого пригласили молодого человека, который пробовал укрепить электроды у меня на голове.

– Пожалуйста, не вертитесь так, – попросил он меня.

– Да ведь я лежу, как колода, – обиделся я. – Чуть-чуть плаваю в воздухе, но очень спокойно, и вам это не должно мешать.

Оказывается, я немилосердно вертелся, и лишь с большими усилиями мне удалось заставить себя пролежать без движения около четверти часа. Позднее мне говорили, что я лежал относительно спокойно лишь с минуту.

Потом я начал без отдыха болтать. Сознавал это, по не мог остановиться.

Меня вывели в коридор. Там обнаружилось, что я состою из двух людей. Главный, который находился примерно там, где и мое обычное «я», и другой, который был от меня слева. Мы могли общаться друг с другом с помощью передачи мыслей, но не голосом. Тот, что в середине, мое лучшее «я», был прекрасным человеком, сильным, решительным и ловким. Второй был, несомненно, человеком неприятным.

«Может быть, выскочишь в окно?» – предложил он мне.

Мысль показалась мне стоящей, и я как раз собирался ее осуществить, когда мое более сильное «я» вмешалось и ответило: «Не выдумывай. Не будь таким идиотом».

– Прошу отвезти меня домой, – потребовал я вдруг от экспериментаторов. Молодая женщина-врач согласилась отвезти меня на своей машине. Я никому не говорил, что нас было двое. Женщина сказала, чтобы я говорил, куда ехать. Как потом оказалось, мы ехали по моим указаниям невероятно странным путем, хотя я знал дорогу наизусть. Ехали мы очень долго, но мне было все равно. Наступала новая фаза действия ЛСД – фаза полного безразличия и апатии.

Дома нас встретили жена и дети. Врач предупредил жену, что длительное время я буду невыносимо болтливым.

– Пойду прогуляюсь, – сказал я жене. – Держи детей от меня подальше, прошу тебя.

Я не сказал ей, что у меня было непреодолимое желание обижать детей.

– А можно отпускать тебя одного? – спросила меня жена, которая была, видимо, поражена случившимся.

– Я не смог бы в таком состоянии перейти на другую сторону улицы, – оправдывался я, – потому что совершенно не могу оценивать расстояния, так что меня сразу собьет машина. Но я намереваюсь обходить по кругу наш квартал по одной и той же стороне, все время сворачивая влево, и ты время от времени будешь видеть меня.

Я отправился в путь. Эффект «гармошки» все еще сказывался, но мышцы функционировали нормально. Я не мог бы усидеть спокойно на месте, поэтому предпочитал ходить и имел, кстати, надежду, что прогулка ускорит мое возвращение к нормальному состоянию. Все это время я говорил сам с собой вслух.

Вечером жена склонила меня к возвращению домой и даже к тому, чтобы я сел у кровати младшего сына и почитал ему. Мне казалось, что я здорово читаю, но позднее выяснилось, что читал я страшно медленно и невыразительно. После этого мы отправились к нашим знакомым ужинать.

У меня все еще продолжались неприятные галлюцинации, но болтал я, как нанятый, и забавлял всю компанию. За десертом я заметил на крыше дома на противоположной стороне улицы маленького человечка

– Там торчит маленький человечек, – сказал я. – Он держит в руке термометр. Мерит температуру дыма в трубе. Говорит, что она очень высокая. Мерит также массу дыма и горячего воздуха – словом, все, что выходит из трубы. Таким способом он может подсчитать количество тепла, которое достается небу.

Хозяин слушал очень вежливо и с большим интересом.

Затем жена отвезла меня домой, и я лег в постель.

На следующее утро мне не хотелось вставать. Я находился в состоянии апатии и время от времени плакал, хотя и не чувствовал себя уж очень несчастным. Так себе. Коллеги приходили ко мне с визитами. Все были совершенно зеленые с ног до головы. Очень хотелось выскочить в окно, но не с целью самоубийства, а ради самого прыжка. Во мне уже не было двух людей. Увы, оставался лишь тот, неприятный, и всячески искушал меня.

Я оставался в постели длительное время и только через две недели почувствовал, что уже здоров, хотя довольно апатичен и нервен. И уже было думал, что действие ЛСД прошло, как вдруг однажды утром появилось насекомое. Оно сидело на краю раковины, в ванне, огромное и грозное, а когда я дунул на него, начало делать странные движения и шипеть. Я был поражен и лишь спустя некоторое время понял, что это кусочек сгоревшей бумаги.

Результаты ЛСД сказывались еще несколько месяцев. Я должен был принимать снотворное, хотя прежде спал как сурок. Мои нервы были в плачевном состоянии.

Но сейчас почти все прошло. И если состояние, в котором я оказался, приняв одну тридцатимиллионную грамма ЛСД, было действительно шизофреническим состоянием, то сочувствие мое к людям, страдающим от этой болезни, возросло стократ».

ЭКЗОТИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Да, сказано вполне точно: ЛСД – это психическая ядерная бомба, и не зря, очевидно, им всерьез заинтересовались военные ведомства США и некоторых других стран. Килограмм галлюциногена – и сходит с ума 100-миллионная армия.

Колоссальная проникающая способность, огромное избирательное тяготение к нервной ткани. Райские и адские переживания в причудливейшем смешении. Предвидеть реакцию на ЛСД невозможно: от нескольких минут до нескольких лет, от полного отсутствия действия до фантастических психических катаклизмов. Сколько людей, столько и разных реакций на ЛСД – вариаций на тему безумия. Пожалуй, главное общее переживание – ощущение изменения «я», то грандиозно-мистическое, с чувством огромной внутренней мощи, то жутко-катастрофическое. Может быть, это то чувство разобранности, которое испытывал бы, умей он чувствовать, магнитофон, если бы какой-нибудь юный техник начал переделывать его в телевизор.

А наблюдатель видит лишь обычного человека, ведущего себя с той или иной степенью странности или даже без оной.

Одна из причин ажиотажа – • химический самообман. Как раз у тех людей, у которых ЛСД вызывает впечатление необычайного обострения чувств, невероятной мощи мышления, постижения неземной красоты, – как раз у этих людей при обследовании все объективные показатели оказываются не повышенными, а пониженными. Художники, например, под воздействием ЛСД рисуют не лучше, а хуже, хотя им кажется, что ЛСД открывает им тайну искусства. Такая самопереоценка – просто один из симптомов психоза, похожий на те, что приходится наблюдать у настоящих душевнобольных. Но такое состояние запоминается и вызывает некритический энтузиазм. Есть целые группы энтузиастов, в основном среди зарубежных деятелей искусства и литературы и особенно среди американских студентов, которые серьезно уверовали, что ЛСД разрешит их проблемы и откроет новые горизонты.

Навряд ли. Вся экзотика разворачивается в мозгу и только в мозгу. Реальность остается реальностью. В лучшем случае прием психотомиметика может быть встряской, равносильной хорошему путешествию. В худшем – привести к психической инвалидности. Пожалуй, более обоснован энтузиазм психиатров.

В отдельных случаях ЛСД, как и другие галлюциногены, улучшает состояние душевнобольных. У других больных, которых, казалось, ничто не может вывести из однообразного состояния, ЛСД вызывает обострение, после чего наступает некоторое просветление. Некоторым невротикам галлюциноген помогает выговориться, сбросить с себя груз прошлого...

Больные с типичными формами шизофрении обычно устойчивее к влиянию ЛСД, чем здоровые люди. Это снова наводит на мысль, что у больных в мозгу есть собственные галлюциногены, которые не пускают пришельца, как ключ, вставленный в замок, не пускает ключ с другой стороны. Некоторые из препаратов, применяемых для лечения тяжелых психозов, препятствуют и действию ЛСД.

Замена одного атома ЛСД бромом превращает мощный психотомиметик в хорошее успокаивающее. Если дать его перед введением настоящего ЛСД, психоза не будет, замок закрыт!

ЛСД и другие психотомиметики, действительно, моделируют «естественные» психозы. Но и при этих тяжелых отравлениях мозга картина психоза не определяется одной химией. Ее рисуют множественные слои личности, в ней преломляется весь психический склад, судьба, ситуация...

В одной американской лаборатории наблюдали за действием ЛСД на двух группах добровольцев. В одной из них мотивом согласия на эксперимент было желание больше узнать о науке, о сумасшествии, о себе (короче, все то же здоровое любопытство) и стремление принести пользу людям, науке (бескорыстное самопожертвование). Мотивом второй группы было денежное вознаграждение (здоровая необходимость).

И что же?

Вторая группа при той же дозе дала гораздо более бледные психические нарушения. Одно из двух: либо материальная заинтересованность служит психическим предохранителем, либо в платной группе собрались люди, более непробиваемые.

Эксперимент доктора Лапина из Ленинграда впечатляюще вскрывает некоторые интимные связи мозгового химизма с общением. Сидевшие каждая в своей клетке мыши, которым вводили возбуждающее вещество (фенамин), становились активнее, развивали интенсивную ориентировочно-исследовательскую деятельность, но и только. Все кончалось благополучно. Те же мыши, при той же дозе того же средства, помещенные в общую клетку, впадали в настоящий психоз и возбуждались настолько сильно, что через некоторое время почти все погибали.

Вряд ли одна биохимия сможет распутать все причинно-следственные цепочки множества разных болезней, объединяемых ныне под названием «шизофрения». Что только не делали с шизофренической кровью, с мочой, со спинно-мозговой и прочими жидкостями. И разлагали на сотни компонентов, выпаривали, экстрагировали и вводили уже, кажется, всему миру: и растениям, и паукам, и собакам, и кошкам, и здоровым добровольцам – людям. И конечно, находили все признаки отравленности: горох замедлял рост, пауки забывали плести паутину, головастики не хотели превращаться в лягушек, собаки застывали в каталепсии, кошки начинали бояться мышей, мышам не нравился шизофренический пот, а люди... Да и здоровые добровольцы в некоторых экспериментах после введения «шизофренического экстракта» на короткое время проявляли симптомы психоза, их даже снимали в кино.

Да, кажется, что-то есть. Но что-то неуловимое, нечеткое, ненадежное...

Эксперименты на людях похожи пока на миражи: в контрольных независимых опытах их не удается воспроизвести. Сенсационный шизофренический «тараксеин» – особый белок крови, выделенный американцем Хисом, возбудил массу надежд. Но вот ставит опыты исследователь, настроенный скептически: тот же тараксеин, но никакого психоза у подопытных нет. Зато – и это, может быть, самое интересное – у некоторых испытуемых, когда им вводили обыкновенный физиологический раствор, развивалось кратковременное психотическое состояние. Нет ли здесь какого-то косвенного внушения желаемого результата?

ГВОЗДЬ ПРОГРАММЫ

Осевая линия эволюции – наращивание мозговой мощи. Огромные чудовища с малым мозгом, властвовавшие в отдаленные времена, в конце концов низвергались в небытие. Эволюция их растаптывала.

Большой, сильный мозг – самый главный, самый надежный козырь в ставке на жизнь.

Где же тот переходный момент, тот скачок, который позволил физически слабой обезьяне подняться над царством животных?

«Мозг пятимесячного человеческого зародыша... есть мозг обезьяны, подобной мартышке...» – писал Дарвин.

Это верно. Верно и то, что мозг новорожденного человека не слишком отличается от мозга новорожденного шимпанзе.

Но дальше начинается решающее расхождение. Примерно к пяти годам мозг обезьяныша уже совершенно созрел и дальше не развивается. Человек же оказывается существом с поразительно затянутым детством. Мозг его окончательно созревает анатомо-физиологиче-ски лишь годам к восемнадцати. Как прирожденные баскетболисты достигают своего гигантского роста благодаря тому, что у них задерживается окостенение хрящей ног, так и мозг человека обязан своей мощью неспешности созревания. У человека возник изолированный гигантизм мозга.

Откуда?

Может быть, некоторый свет на это проливает один недавний эксперимент.

Профессор Калифорнийского университета Стефан Замменгофф вводил беременным крысам гормон роста. Новорожденные крысята не отличались по своим размерам и весу от обыкновенных. Но мозг этих крысят оказывался на 20 процентов богаче нервными клетками! И уже в первых опытах эти крысята оказывались «умнее», чем им положено, они гораздо быстрее обучались проходить лабиринт.

Не произошло ли когда-то в наследственности наших предков особого изменения чувствительности мозга к гормонам роста? И не служит ли этот эксперимент провозвестником будущих способов усиления мозга людей?

Весьма вероятно, что человечество придет к необходимости усовершенствования мозга и психики не только с помощью техники, хитроумных приемов воспитания, образования и разумной организации общества – одним словом, не только «сверху», но и «снизу», со стороны биологического фундамента. Поднять биологический потолок мозга, увеличить его мощь.

Рабы, строившие пирамиды для египетских фараонов, обладали мозгом, ничуть не лучшим и не худшим, чем современные литераторы. Мозг сегодняшнего специалиста по квантовой механике, видимо, ничем существенным не отличается от мозга охотника-кроманьонца, жившего около сорока тысячелетий назад, тем более от мозга деда, неграмотного крестьянина. На одном и том же биологическом инструменте история уже давно разыгрывает пьесы эпох, в чем-то разительно непохожие, в чем-то разительно сходные. Видимо, у природы был «сезон» изготовления мозговых инструментов, растянутый на миллионы лет. Наконец она создала инструмент, способный заново пересоздать ее и себя.

Уже сейчас сплошь и рядом наша природа приходит в конфликт с требованиями прогресса; чтобы убедиться в этом, не нужно иной раз выходить из своего дома. А что будет дальше, при проникновении в чужие миры? Почему самое лучшее – это оставаться такими, как есть?

В сущности, медицина уже давно объявила войну ошибкам наследственности. Но мало только исправлять ошибки, надо двигаться вперед. Благородная идея евгеники («евгений» – по-латыни «хорошо рожденный»), изуродованная в свое время фашизмом, опошленная вульгарными биологизаторами, должна, несмотря ни на что, жить и развиваться. От нее нельзя отказываться лишь потому, что ею страшно, жестоко злоупотребили. Было бы большим неразумием считать, что человек достиг пределов биологического совершенства. Эти пределы навряд ли вообще существуют, ибо жизни необходимо вечное движение.

Скорее всего вначале придется пойти по пути химической перестройки. Конкретные методы усиления возможностей мозга скорее всего окажутся до обыденности простыми. Как сейчас женщинам, готовящимся стать матерями, дают витамины для предупреждения у младенцев рахита, так, может быть, в будущем им начнут давать особые, прежде всего совершенно безвредные стимуляторы развития мозга плода. Особые мозговые стимуляторы будут получать дети, подростки, юноши. Люди, вступающие во вторую половину жизни, станут принимать вещества, препятствующие изнашиванию мозга... Еще через какое-то время, может быть, найдут возможность задавать мозгу нужные свойства, воздействуя особым образом прямо на генетический код половых клеток.

И вот появится поколение, умственное превосходство которого станет сказываться уже с первых дней жизни. И эти новые умницы, представители вида Homo Sapientissimus (человек разумнейший), конечно же, не остановятся на достигнутом. У них будет больше возможностей, и они, если все пойдет хорошо, наверняка найдут способы усилить их в степени, которая нам и не снилась. Они ринутся к бесконечности совершенства, а мы останемся у подножия их восхождения.

Теперь вспомним неприятное. На улице иногда можно встретить людей какого-то странно нескладного облика, с некрасивыми дегенеративными лицами. У них косноязычная речь, иногда явно неправильное поведение, они могут быть и опасными и до предела безобидными. Увы, их не так уж мало, несчастных дефективных, не дотянувших до средней умственной нормы, и все они, кажутся' на одно лицо

Но нет, тренированный глаз специалиста различает среди них множество типов, множество разных ошибок, приведших к одинаково печальному социальному исходу. Вот мальчик с болезнью Дауна, с характерным разрезом глаз, коротким приплюснутым носом и маленькими, будто обрубленными ушами: весь облик его, и эмоциональный склад, и интеллектуальный дефект произвела маленькая лишняя хромосомка. Вот жертва ранней травмы, сбившей мозг с рельсов правильного созревания. А этот, белесовато-блондинистый, с тусклым взглядом и плохо сформированным лбом, – это совсем другое...

Аминокислота фенилаланин – фундаментальный строительный кирпич для множества систем организма: она входит в белки разных тканей, она же – полуфабрикат многих видов нервного топлива. Словом, вещь в высшей степени нужная.

Но кирпич надо обработать.

Новорожденный фенилкетонурик решительно ничем не отличается от своих сверстников: так же сосет, так же требовательно пищит. Но простой реактив обнаруживает предвестие трагедии: в моче повышено содержание фе-нилпировиноградной кислоты. Этот ребенок обречен на умственную отсталость: фенилаланин окисляется у него плохо – врожденный дефект фермента, – через два-три года избыток аминокислоты затормозит развитие мозга.

Так было и так происходит до сих пор, если дефект просматривается, так развиваются дефективные дети, в большинстве белесовато-блондинистые... Но наступил день, когда биохимики нашли препарат, способный заменить недостающий фермент, и разработали диету, предохраняющую от отравляющего избытка.

Ребенок развивается, как все нормальные дети. Проходит критический период, вступают в действие новые системы окисления. Диету можно отменить, дальше все идет хорошо.

Одна ласточка не делает весны. Но вот наконец первый реальный образец того, как химия обезвреживает минные поля наследственных заболеваний. Я почти не сомневаюсь, что очень скоро из мусорной корзины наследственных шизофрении, маниакально-депрессивных психозов, эпилепсии и так далее одна за другой начнут извлекать подобные мины и поступать с ними сходным образом. Выбить решающее звено, выдернуть зловредный гвоздь, сидящий в программе генов. Позаботиться о потомстве.

ПРО КУРИЦУ, ЯЙЦО И ТИПИЧНЫЕ ВОЛОСЫ

Эти споры о том, что важнее: наследственность или среда... Они похожи на древний спор, что было раньше: курица или яйцо.

Хороший рабочий у станка не задается вопросом, что важнее: добротная конструкция машины или бережное отношение к ней. Он знает, важно и то и другое. Недочеты, если они не слишком существенны, удается исправить и на ходу, конструкцию можно даже улучшить, но есть тот предел недоделок, за которым начинается прямой брак. Хороший портной и из неважного материала может сшить сносный костюм, а плохой...

Нас не удивляет, когда у слабоумных родителей один за другим рождаются плохо развивающиеся дети. Если прадед, дед и отец – тяжелые алкоголики, нас мало удивляет, когда становится алкоголиком сын.

Но вот у матери, страдающей легким, сравнительно безобидным неврозом, растет ребенок с тяжелыми эпилептическими припадками. У психопата отца и матери, страдающей шизофренией, растут дети совершенно нормальные, здоровые и более того – одаренные. У психически здоровых родителей двое из трех детей заболевают психически. Юноша с тяжелой формой шизофрении; врач узнает, что двоюродная тетка его когда-то недолго лечилась по поводу неврастении. Родители – слегка странноваты, но не больше. Мать, может быть, чересчур беспокойна, суетлива и требовательна; отец, наоборот, сохраняет удивительное в этой ситуации спокойствие. Но все это лишь намеки, нюансы, а в общем-то совершенно обычные люди.

Статистика подтвердила общее впечатление психиатров: в семьях душевнобольных психически больные родственники встречаются чаще, чем в семьях психически здоровых людей.

В одних случаях это одни и те же заболевания: есть семьи «эпилептические», «шизофренические», «маниакально-депрессивные»; есть случаи, где в родословных больных прослеживается связь нарушений психики с сосудистыми расстройствами; есть, наконец, «семейные» старческие психозы. Но чаще картина складывается по типу известной печальной шутки: «два брата-дегенерата, две сестрички-истерички, два племянника-неврастеника, два племянника-шизофреника...» Очень часто в одних и тех же семьях мы встречаем душевнобольных, психопатов и людей высокоодаренных. Не столь редко это сочетается и в одном лице.