Текст книги "Последнее звено (СИ)"

Автор книги: Владимир Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

–Торн, ты хороший, я знаю...

Он чувствовал переполняющую ее отчаянную решимость – так прыгают в ледяную воду штормового моря.

–Сейчас... Она нежно касалась губами его кожи. – Сейчас все будет хорошо.

И Торнан решил не противится судьбе. ...Некоторое время они лежали рядом, целуя и поглаживая друг друга Он чувствовал сильные, но ласково-нежные прикосновения рук, ощущал возбужденность дыхания и гибкие движения горячего тела. Он ласкал ее бедра, живот, грудь, наслаждаясь бархатистой нежностью ее кожи, и твердостью груди, каждая мышца тела, содрогалась в судорогах страсти…

Он нежно и требовательно привлек ее к себе, жадно впился губами в ее губы, в то время как руки его скользили по ее плечам и груди. Прикосновение этих ласковых и таких умелых губ воспламеняло кровь. Страсть налетела, как ураган. Марисса отвечала поцелуем на поцелуи, лаской на ласку, целиком окунувшись в пучину страсти. Она вскрикивала от восторга под тяжестью его тела, ощущая неистовое биение его сердца. Яростно хрипя, она впивалась ему зубами в плечо. Выгибаясь и постанывая, переворачиваясь со спины на живот и обратно, она в свою очередь жадно приникала губами к телу любовника.

Она выгибалась как в припадке, а из глотки рвались вполне звериные вопли.

Потом они лежали без сил, а он продолжал гладить ее плечи и руки, но уже совсем не так, как раньше, и от этой тихой ласки хотелось плакать и смеяться одновременно. Подобно котенку она вздрагивала и потягивалась, под нежно гладящей ее рукой, и только что не урчала от наслаждения.

Он погладил подрагивающий живот девушки. И Марисса вновь накинулась на него, прижала к кровати своим сильным, гибким телом. Ее сочные, влажные губы впились в рот и задушили родившиеся у него в голове мысли, не дав им стать словами.

…Дальше не было ничего, кроме того, для чего по преданиям, Богиня и сотворила мужчину и женщину.

…Среди ночи он проснулся, ощутив, что спутница заворочалась.

–Торн, ты спишь? –осторожно прошептала она и, стараясь не тревожить, перелезла через него. Нагая грудь атласно скользнула по его щеке, и он едва удержался, чтобы не поймать сосок губами.

Он слегка приоткрыл глаза. Крадучись она подошла к столу, налила себе вина в чарку, и осушила одним духом, а потом вдруг поперхнувшись, зарыдала. Чаша выпала из руки, и грюкнув, разлетелась на черепки.

Он вскочил с простели, подбежал к ней и, не зная что делать, поднял на руки, совершенно впавшую в истерику амазонку, осторожно понес, уложил на койку, укрыл одеялом, что-то успокаивающе шепча, пока та задыхалась и обливалась слезами…

–Торн, я... я должна тебе рассказать, –чуть успокоившись выдохнула она, –Я должна тебе рассказать...

–Ты ничего никому не должна.

–Нет, нет, ты не понимаешь! –твердила Марисса. Я должна... Вот, посмотри, –она высоко подняла правую руку. На плече, с тыльной стороны был шрам – шероховатый, белесый. Так выглядит сквозная рана, неумело залеченная, которую прижгли на поле боя головней, а потом замазали глиной или смолой.

–Видишь? Тут был Знак Феанны!

«Не может быть!» –промелькнуло у Торнана.

–Ты была в Феанне??

–Да... –она всхлипнула.

–Ты выдержала испытания? –зачем-то переспросил он.

–Да, –кивнула она. Всего три из пяти, как раз чтобы попасть... «Лисий бег», «волчий путь», и «прыжок лосося». На «стрелах богини» срезалась, конечно.

Уже полгода прошло, я уж подумывала, что нашла то, что искала всегда, что у меня есть братья и сестры, которые… будут со мной до конца…

Марисса, обхватив грудь руками, срывающимся голосом бормотала признания, словно хотела оправдаться перед кем-то.

…Нас было шестеро. Четверо мужчин, и двое девушек. Мы как раз возвращались из той деревни, которую охраняли, –помнишь, я говорила…

Ну, мы задержались на постоялом дворе –нелегкая дернула нас свернуть не на ту дорогу… А ночью на нас напали… Банда, человек пятьдесят. Бывшие наемники, мразь урконская.

Там еще был караван гвойцев, те схватились за оружие, думали отобьемся… Какое там – постреляли из арбалетов, никто и пикнуть не успел.

И Брона, и Тхо, и… всех кто сопротивлялся. Хозяина живьем насадили на вертел –для забавы…

А я... Я бросила оружие, и забилась куда-то как крыса... Какое-то наваждение, словно кто-то лишил меня храбрости. Пока моих братьев убивали, я сидела в каком-то подполе и молила богиню спасти меня. Потом когда меня вытащили из тайника, я... Как будто сошла с ума от страха... Я говорила, что я акробатка из бродячего цирка, валялась у них в ногах, просила пощады...

Несса была еще жива, и они с ней...

А потом кинули жребий –про меня. Я досталась прихвостню атамана.

Потом другие...

...Я делала все что они хотели, сама, по первому слову, а они хвалили меня...

Они даже не были со мной жестокими. Один даже предлагал нам вдвоем убежать, и вместе воровать и грабить –чтобы я заманивала мужчин в засаду...

Я ему очень понравилась.

Я прислуживала им за едой, танцевала для них, меня... разыгрывали в кости...

Когда они валялись перепившиеся, я хотела их зарезать, но не смогла... я ... боялась...

Только через месяц я сумела от них бежать… Решилась бежать…

Марисса вновь залилась горькими слезами.

–И тебя изгнали? –спросил минуту спустя капитан, вытирая ей слезы косынкой.

–Нет, –помотала она головой. Я сама. Когда я вернулась, мне никто не сказал слова –в Феанне не могут обвинить, если нет свидетелей. Но они смотрели… Мне каждый раз чудилось что они смотрят, и говорят молча – «Почему ты жива??»…

И я… Эти взгляды.. –Марисса запиналась, казалось вот-вот снова разрыдается.

Вот так в одну ночь встала, и срезала клеймо бритвой.

Режу и вою, режу и вою... Потом прижгла рану свечей, и отрубилась...

Вот и все...

–Торн, –всхлипнула она. Ну за что мне все это? В чем я виновата? Что я сделала, что богиня так карает меня?

Девушка с тихим плачем уткнулась Торнану в грудь.

Он механически поглаживал ее по волосам, не зная, что сказать.

Все слова, что ничего страшного не произошло, что люди, пережив куда худшее, живут себе неплохо и даже счастливо, прозвучали бы нелепо и фальшиво.

***

...Сколько себя помнила Марисса, судьба ее не баловала. Детство ее не было ни безоблачным ни благополучным.

Ретез, город ее детства... Первый по величине порт Кильдарга, и третий –всей Логрии. Шумный, полный купцов и моряков, веселый и грязный, алчный и расточительный. Богатые лавки и тяжеловесные каменные мосты, бесконечные кварталы ремесленников, стольже бесконечные улицы увеселительных заведений, пестрые рыночные площади, и храмы двунадесяти богов, которым в Ретезе молились…

Гавань, куда приходили корабли буквально со всего света – из Данелага, и из Гвайса и Мериддо, и из Суртии и Гхаратты, и даже с Заокраинного материка, куда плыть надо полторы луны не видя земли. Все это было ей знакомо.

Но жизнь среди этого богатства и пышного цветения всего и вся была ох как нелегка!

В Ретезе всякий торговец –даже продающий вразнос лепешки и щербет с лотка, смотрит свысока на того, кто лишен этого высшего счастья: продавать и считать деньги за проданный товар.

А отец ее не был торговцем. Кебал Хорт по прозвищу Шрам, был воином купеческой стражи, одним из лучших ее воинов, и непревзойденным лучником. Но – не торговцем. И этого хватало, чтобы дети соседей: мелких лавочников и приказчиков дразнили и задирали ее.

У отца не было достаточного количества золота, и поэтому со вздохом мать штопала в очередной раз порванное платьишко дочки.

Деньги как приходили, так и уходили, и как ни старался он, выше скромного достатка подняться никак не удавалось. Отец мечтал о сыне, но родилась Инграда, – маленькая и болезненная девочка. Но он не упрекнул ни единым словом мать, как это водилось в их городе, где рождение девочки даже не всегда праздновали.

А еще ее отец ее не был ни коренным ретезцем, ни кильдаргианцем, ни даже логрийцем.

Про свою родину он не рассказывал никогда. И много времени спустя она догадалась –почему.

Ее мать – Сайна – огненно-рыжая, красивая но быстро увядающая под напором жизненных тягот, не попрекала отца ни отсутствием богатства, ни чужим происхождением. Она его просто любила. И любила ее – дочь чужеземца.

И это тоже позволяло подружкам высокомерно относиться к ней.

–Нет, Марька, тебя замуж никто не возьмет, –важно изрекала Тунна: заводила девчачьей компании их квартала, когда они по извечному обыкновению всех малолетних существ женского пола делили женихов из числа сверстников.

–Это еще почему?? – удивлялась Марисса.

–А потому, –назидательно поднимала Тунна палец. У тебя папаня кто?

–Воин! –важно отвечала Марисса.

–Он у тебя харьитт. Тарег, аль еще какой бродяга степной, – сообщала подружка словно открывая великий секрет. Не наш человек одним словом.

–Ну и что??

–А то! –с той же важностью рассуждала та. От волков родятся волки, от зайцев – зайцы, от черепах – черепахи. Разве не так? А что родится от волка и черепахи?? Никто тебя замуж не возьмет, потому что ты помесь непонятная. Так что тебе одна дорога – к твоей тетке…

Так она первый раз узнала о существовании тетки.

Но на ее вопрос о том – почему это ей дорога к тетке, и вообще –кто она такая, ее мама вдруг расплакалась, порывисто обняв Мариссу.

Потом правда добавила, что ее безмозглые подружки просто ничего не понимают, и не имеют даже мышиного ума, раз так говорят. Ведь ее дочка самая красивая, а они просто завидуют.

И тетя ее тоже хорошая, хотя и «неправильно живущая» женщина.

Вскоре девочка познакомилась с родственницей воочию.

Как-то вернувшись под вечер, вдоволь наигравшись, она увидела стол, заставленный разнообразными кушаньями, которые они ели лишь по праздникам. А за столом, вместе с родителями, сидела хорошо одетая госпожа, чье ожерелье стоило как бы не дороже их домика – уж в таких вещах она: дитя города торгашей и воров, разбиралась с ранних лет. Смотрелась та моложе матери, и Марисса очень удивилась, когда оказалось, что это и есть старшая сестра Сайны.

–Это тетя Аниза. Поздоровайся, дочка, –с натянутой улыбкой сообщила мать.

Марисса вежливо поздоровалась.

–У меня, оказывается, очень милая и красивая племянница, –доброжелательно сообщила новоявленная тетя.

И девочка очень удивилась, когда при этих словах выражения лиц и отца и матери приобрели явно неодобрительное выражение.

Она почти не общалась с родственницей, лишь помнит, как мать упорно отводила руку сестры, в которой был зажат тяжелый кошель.

И как потом ее отец, сурово и хмуро сказал маме, что очень уважает законы родства и гостеприимства, но не хотел бы видеть в своем доме шлюх.

Когда ей исполнилось одиннадцать лет, четверо более старших мальчишек во главе с Бартуком, сынком лавочника-старьевщика, начал ее преследовать. Этот стервец выследил ее, когда она купалась и стянув штаны, предложил «пососать морковку», обещая –вот урод! – полфунта сладкой тянучки.

Она вырвалась, стукнув какого-то из них в поддых, а Бартук вслед кричал ей, что он все равно ее достанет.

Наверное, надо было пожаловаться отцу, но она сделала по-другому.

У сына кузнеца она выменяла на две маленьких медных монетки, найденных в уличной пыли и сберегавшихся как величайшие сокровища в ее тайнике, обломанную половинку серпа.

И тем же вечером, обмотав обрывком уздечки, старательно наточила лезвие о камень.

И когда через два дня малолетний шакал вновь попытался зажать ее в углу старой крепостной стены, выхватила из-за пазухи самодельный нож, и ударила его в низ живота, метя отчекрыжить то место, которым он больше всего похвалялся.

Она промахнулась, лишь распоров бедро, но при виде хлещущей крови и воплях: «Убили! Убили меня!!!» вся компания прихлебателей разбежалась прочь, включая и самого «убиенного», оставлявшего кровавый след в пыли захолустной улочки.

А назавтра под вечер, к ним домой ввалился ревущий толстяк –отец Бартука.

Он верещал что поганое отродье чужака пыталось лишить мужественности его замечательного сына, что она сама пыталась его завлечь и соблазнить, что он немедленно заберет поганую девку-змею, и продаст в портовый бордель –и то вырученные деньги не возместят даже капли драгоценной крови его бедного сыночка.

Он вопил, брызгал слюной, изрыгал ругательства, а отец – ее здоровый и сильный отец стоял перед ним и молчал, жалко сгорбившись и опустив руки. Лишь потом, уже пройдя науку воина, она поняла – отец ее нарочно вел себя так: ждал, пока тот окончательно озвереет, и ударит его. Ведь по законам королевства Килльдар, ударившего тебя в твоем доме можно безнаказанно убить на месте.

И видимо лавочник вспомнил об этом, потому что вдруг запнулся, и зло бормоча, ушел.

А у калитки ответил своему сынку такого подзатыльника, что тот упал на землю, и заголосил не хуже, чем когда Марисса попортила ему шкуру.

Тем же вечером отец ее пришел к ней в комнатенку, и долго молча смотрел на нее. А потом вдруг сказал, что пройдет еще года-три четыре, неизвестные ей «урочные годы» кончатся, и они все вместе поедут очень далеко –туда, откуда он сюда приехал.

И тогда она увидит там и другую жизнь, и настоящих мужчин, и у нее будет много родных людей.

И никто не посмеет сказать ей недоброго слова – ибо тогда все двести мужчин ее рода вступятся за нее. И обязательно как только Мариссу увидят его земляки, то сразу кто-нибудь пришлет ей табун из десяти белых кобылиц -дар жениха семье невесты…

Потом отец ушел в плавание вместе с большим купеческим флотом –семнадцать огромных каракков, каждый из которых вмещал по сто тысяч пудов груза. Купцы платили очень неплохо, а лучник, способный без промаха бить с качающейся палубы был нелишним в дальнем походе.

И флотилия ушла в Малое Суртское Море.

И не вернулась. Так бывает – корабли гибнут бесследно, а у моряков не бывает могил. Пропали все семнадцать больших кораблей, полторы тысячи матросов, и девять богатых купцов, полсотни приказчиков и одиннадцать морских магов. И воин торговой стражи Кебал Хорт вместе с ними.

Шли месяцы, кончались деньги, на столе не было ничего кроме каши и черствых лепешек, что сбывают за полцены пекари, если товар нераспродан.

Но все трое верили, что все будет хорошо, и что настанет день, и вернется их отец и муж, и вновь радость придет в домик на припортовой улице.

Мать бралась за любую работу, шила, стирала, присматривала за чужими детьми за миску вчерашней похлебки. И ждала. Прошел год, и Сайна одела белую вдовью ленту на волосы, и справила тризну по мужу… Потом сгорела в несколько дней младшая сестра Мариссы, от непонятной неведомой болезни, и последние скромные драгоценности, отданные знахарям-шарлатанам ничем помочь не смогли. Те даже не смогли сказать –отчего Инграда умерла?

А потом и ее мать, так и не дождавшись отца, тихо угасла. Легкая поначалу простуда свела ее в могилу в две недели.

Еще через десяток дней в опустевший домик приехала расфуфыренная красавица в дорогом платье –тетушка Аниза, казалось совсем не постаревшая с их первой и последней встречи.

Погоревав, и погладив девочку по волосам, та сказала, что теперь она будет жить с ней, и она займется устройством ее судьбы.

Голос тетушки был ласков, она была как будто искренней в своем желании помочь сироте... Но глядя на ее изящную надушенную руку в дорогих кольцах,

Марисса вспоминала руки своей матери: огрубевшие от тяжелой работы, потрескавшиеся, с обломанными ногтями – и ей почему-то хотелось впиться изо всех сил зубами в эту холеную белую руку.

Позже правда Марисса не могла не согласится, что с родственницей ей повезло: тетка не попыталась приспособить племянницу к своему ремеслу – ремеслу куртизанки (что бы наверняка сделало девять из десяти ее товарок), а отдала в школу при храме, где учились будущие служительницы Тиамат –одну из трех в Кильдарге.

Месяца в этом заведении хватило Мариссе, чтобы понять: жреческая карьера в чем-то сродни ремеслу Анизы, и если ты желаешь продвигаться по ступенькам храмовой иерархии, то неизбежно придется стелиться под вышестоящих, независимо от пола и возраста (Причем стелиться как в переносном, так и в самом прямом смысле).

В конце этого месяца к ней в келью заявились две старших ученицы, и заявили, что она должна стать служанкой кого-то из них. При этом они великодушно согласились предоставить право выбора ей самой.

Одна из них славилась тем, что обожала таскать младших девочек за волосы и бить их по щекам, другая смотрела на Мариссу столь откровенно, что даже неискушенная провинциалка поняла –что к чему.

И не тратя время на разговоры, схватила табуретку, и кинулась в бой на не ожидавших этого девок. (Все-таки она выросла в не самом благопристойном квартале Ретеза).

И наставницам пришлось чуть не полчаса ловить ее, гонявшую вопящих от страха нахалок по школьным коридорам ножкой от дубового седалища.

Это ей обошлось в три дня карцера на черством хлебе и воде, но зато она завоевала изрядное уважение однокашниц.

Через три месяца она сбежала из школы, думая добраться до Ретеза, отыскать там кого-то из друзей отца, и поселиться в его семье: что они согласятся пустить ее к себе, она почему-то не сомневалась.

Да еще сманила с собой Гелию: забитую сироту, взятую в обучение из милости, презираемую и обижаемую всеми, предмет насмешек и издевательств даже самых глупых и некрасивых девчонок. Ее она решила выдать за свою дальнюю родственницу. Главное – говорила она млеющей от счастья Гелии, – добраться до Ретеза, а уж в этом замечательном городе для нее найдутся и друзья, а потом и жених – и все будет хорошо, не будь она Марисса.

Поймали их спустя два часа после побега, спустив собак.

Потом уже амазонка поняла, что им в этом смысле тоже весьма повезло – только в тот год в Кильдарге было разоблачено аж три шайки охотников за рабами.

Когда ее с рук на руки сдали тетке, та лишь шлепнула ее пару раз, сохраняя спокойное выражение лица.

Но стоило им переступить порог дома, как она принялась орать на Мариссу громче любой базарной бабы.

Сколько всего Марисса про себя услышала нового!

И что она проклятье ее, Анизы, доставшееся от глупой, ничего не смыслившей в жизни сестры, не понимавшей своего счастья. Что и родилась Марисса по ошибке. Что дикарскую кровь ничем не перешибешь. И вновь –что она ужасное несчастье несчастной честной куртизанки –самой несчастной куртизанки в мире – на которое попусту уходит золото, с таким трудом заработанное в постелях всяких старых козлов.

Она вопила на молча сжавшуюся в уголке племянницу, распаляя себя.

А потом начала бить Мариссу.

Аниза хлестала ее по щекам, потом – заголив зад – ремнем, потом, когда Марисса попыталась вырываться и кусаться, – начала колошматить всякими подлыми приемчиками, которым, видать, обучилась в своей не слишком пристойной юности.

А потом затолкала избитую племянницу в подвал, и посадила на цепь, на которой раньше сидел сторожевой пес Рунн, любимец Мариссы.

Проплакав пару часов, Марисса поняла, что ей нужно сделать.

Разбив старый кувшин, она выбрала осколок поострее, и принялась медленно и методично пилить запястье левой руки.

Пусть она помесь, родившаяся по ошибке, и несчастье своей тетки! Если так –то значит так тому и быть. А в царстве Великой Матери они будут жить все вместе –и мама, и отец, и сестренка. И даже тетку возьмут к себе, когда придет ее срок.

Скверно обожженная глина плохо резала юную упругую кожу, было больно и страшно, и когда, наконец, пошла кровь, Марисса с облегчением улыбнулась.

Кровь текла плохо, можно сказать по капле, и Марисса потеряла сознание не сразу.

Очнувшись, она обнаружила себя привязанной к кровати в покоях своей тетушки.

И тетушку, стоящую перед койкой на коленях, с залитым слезами лицом.

Увидев, что Марисса открыла глаза, Аниза заплакала еще громче.

Сквозь полусонную одурь, девочка услышала, что у нее просят прощения, что никогда ее не тронут даже пальцем, что не будут отдавать ни в какой храм, раз она этого не хочет, что исполнят любое ее желание, лишь бы только Марисса жила, потому что больше никого в этом мире у нее, несчастной никчемной дуры нет… Она плакала и целовала забинтованное запястье, и просила ее больше так не делать, потому что иначе ей останется только помирать.

И слыша эти слова, Марисса зарыдала сама, от запоздалого ужаса и раскаяния.

После этого случая в ней словно что-то сломалось.

Выздоровев, она по своему хотению вернулась в школу, где и провела следующие два года. Она честно пыталась учиться, хотя это ей неважно удавалось. Зато ей не было равных в таскании еды с кухни, и прочих шалостях.

Ее, как водится секли розгами, оставляли без ужина, сажали в карцер –впрочем, все будущие жрицы и жрецы проходят через это; да и какое вообще может быть учение без розги?

Но вот однажды ее в очередной раз сунули в камеру, где вместе с ней оказалась попавшаяся во время пьянки на посту храмовая стражница – Эрда Окка.

Три дня она с замершим сердцем слушала ее рассказы – о городах и странах, где побывала, о древностях и диковинках, о жарких схватках и побежденных врагах... В ее рассказах ожил другой мир, так не похожий на затхлые улицы Кильдарга и Ретеза, и скучные гимны и хроники жреческой школы.

Другой мир, таинственный и необъятный ждал ее; там возносились к тучам горы, грохотали бурные реки и спали в песках затерянные города, там была свобода, вино, друзья и красивые мужчины, сходящие с ума от одного взгляда неприступных амазонок.

Одним словом, из заточения Марисса вышла со страстным желанием – стать такой же как Эрда: смелой и неунывающей воительницей.

Аниза чуть не упала в обморок, услышав о желании племянницы, но шрам на руке еще не совсем побледнел, и спустя луну девочка покинула надоевшую храмовую школу, и была отдана в обучение в ту самую полусотню, к той же самой Эрде.

Спустя два года ей вручили первый меч, и зачислили в стражу.

Не сказать, что новая жизнь ее разочаровала, но она почти сразу убедилась, что приключений и красивых мужчин в этой жизни куда меньше чем хотелось бы.

Зато много бесконечных многочасовых караулов, брани старших начальниц, мытья полов в кордегардии, и грубых заигрываний со стороны жрецов-мужчин.

(Не зря же в древности служителей Великой Матери лишали эээ «подвесок девичьей радости»: пусть не отвлекаются от благочестивых мыслей.)

…Когда ей стукнуло семнадцать, она зазвала к себе в келью храмового привратника Врайна – симпатичного и доброго, хотя и глуповатого парня, способного поднять одной рукой любую из девушек в полном вооружении.

И сообщила, указав на большой кувшин крепкого вина, заранее ею заготовленный, что когда она напьется этого вина и уснет, он может располагать ее телом как ему вздумается. Но чтобы к моменту, когда она очнется, его тут не было.

Проснулась она наутро, с дикой головной болью, и рядом с похрапывающим Врайном. И что огорчило ее больше всего: по-прежнему девственницей. Как выяснилось, ее «избранник», оробев от такой решительности, решил принять немного для храбрости, затем еще, затем вошел во вкус, и в итоге не выполнил порученного ему дела.

Девственности она лишилась лишь полгода спустя, проиграв ее в самом прямом смысле в кости на одном из захолустных постоялых дворов…

А до того пережила нахлынувший ужас и осознание содеянного, стоя над еще теплым телом первого убитого ей человека – грабителя, что размахивая дубиной пытался отнять у обитательниц провинциального бедного храма священные серебряные подсвечники –единственное ценное, что там было.

Но она стиснула зубы и решила не отступать –ибо отступить, значило обессмыслить не только свою жизнь, но и эту смерть.

Потом было много чего –путешествия по Кильдаргу и за его пределами, уход из стражи, Феанна, и возвращение, найденные теткой и отвергнутые Мариссой женихи...

И вновь она странствовала по храмовым делам, проливала свою и чужую кровь, до седьмого пота гоняла молодых стражниц… И иногда лишь, мучительное ощущение когда-то –неизвестно когда совершенной ей ошибки мучительно подступало к сердцу…

***

Когда Торнан проснулся, уже было утро.

Мариссы не было рядом, и когда она ушла, он не почуял. Смутно он догадывался, что сегодняшняя ночь уже не повториться, и честно говоря даже не знал –хорошо это или плохо.

После того, как они поели и собрались, уже выводя коней, Чикко украдкой подошел к нему, и подобострастно заглядывая в глаза, полушепотом истово признался.

–Завидую!! Год жизни бы отдал, чтобы на твоем месте оказаться!

Только вот … Марисса то от тебя вышла с красными глазами. Ну если уж ты ее не развеселил, то не знаю уж –чего ей надо? Разве что быка племенного!

По этому поводу Торнан мог бы немало сказать Чикко, но сердиться на него было невозможно. Может, он и впитал логрийскую цивилизацию, но в том, что касается женщин, и в самом деле остался дикарем с забытых богами и демонами островов.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Геркоссия. Ламнос.

Двое старцев в недоумении взирали друг на друга.

–Как такое возможно? – спросил один из них: украшенный длинной седой бородой, в ветхом зеленом балахоне. Я пятьдесят лет занимаюсь тайными искусствами, но ничего подобного не видел.

Они внимательно изучали лежащий на столе шар горного хрусталя, добытый из древнего толлантийского могильника, ценой трех жизней гробокопателей.

–Нет, это просто безумие! –произнес один из них.

В этот момент в дверь кто-то поскребся. Как кошка вернувшаяся с ночной охоты, или озябшая собака, просящаяся в дом. Нет, пожалуй, когти у того, кто царапал дверь, были побольше кошачьих, и даже собачьих. Пламя свечи заколебалось, словно от чьего-то дыхания, и потускнело. Старики испуганно замерли. Когти уже не скреблись – скрежетали, полязгивая о железо петель. Затем кто-то ударил в дверь лапой, и та –сколоченная на совесть из дубовых досок, и сбитая кованными гвоздями в палец толщиной, жалобно заскрипела, затряслась. Повеяло затхлостью подземелья и мускусным душком, характерным для крупных хищников. Старцы в ужасе сжались. Взоры их были прикованы к засову, и он – выделки самых умелых кузнецов, не казался им таким уж надежным. Затем из-за двери послышались мягкие затихающие шаги. Что бы это ни было, но оно ушло прочь. Но лишь к утру мудрые чародеи решились отодвинуть засов, и то едва не лишившись чувств, при виде глубоких борозд на досках.

Глава 2. ОБРЯД ВЕЛИКОГО ГОСТЕПРИИМСТВА

Богатырь Торн пришел однажды в замок людоеда. Тот как раз месил тесто для мясного пирога, который думал начинить пойманной накануне прекрасной принцессой. Богатырь вежливо поздоровался: ведь, придя в гости, надо быть вежливым даже с людоедом. –Будь любезен, гостюшка, – ответил людоед, – возьми топор, наруби дров. Потом натаскай воды, разожги огонь и залей воды полный котел. Дров принеси побольше, чтобы вода быстрее согрелась. Как закипит, раздевайся и полезай в котел, чтоб мне к пирогу был и суп – а то некогда тут с тобой возиться… –Хорошо, как скажешь, добрый хозяин, –ответил богатырь, взял топор, и со всей силой запустил его в голову людоеда. Тот упал и тут же умер. А богатырь освободил принцессу и женился на ней…

Избранные легенды и сказки Логрии.

Том II .Типография 1го Мардонийского Национального Университета

Дорога, которой они двигались, пересекала всю Альбию с северо-востока на юго-запад.

В иное время ее заполняли путешествующие, теперь же, весной, странников было не так много.

. Земли по обеим сторонам дороги были почти сплошь возделаны, на обширных полях и в садах во множестве трудились селяне.

Зоркий глаз капитана различал изящные усадьбы местных богачей, мельницы, чьи крылья крутил ветер, пруды, где разводили рыбу и раков, селения с большими и богатыми виллами господ.

Время от времени встречались маленькие капища местных богов. Кое-где были остатки подношений – цветы, лепешки, разноцветные ленты.

Торнан думал о Мариссе.

Значит, его спутница вступила, и целый год состояла в одном из самых древних и загадочных воинских братств Логрии. Почти единственном, уцелевшем с Золотой эпохи, и восходящем, как говорят, к временам, когда люди еще сражались каменным оружием.

Члены этого союза не должны были требовать плату за свои подвиги, а довольствоваться тем, что им дают добровольно, не имели права брать виру за оскорбления, но лишь смывать его кровью, враждовать и спорить между собой, и отступать, если врагов было меньше чем четверо на одного.

Были у них свои праздники, свои сходки, тайные убежища в горах и лесах и дома в городах. Кое-где Феанна была под запретом, но в общем к ней относились неплохо. Тем более, что стоили они дешевле наемников, а сражались получше.

Их могли нанять и земледельцы –за медные гроши и кормежку, и небогатые купцы –стеречь стада и добро от разбойников. Они также участвовали во всех войнах, но при одном условии – на поле боя дружины фениев не сражались друг с другом.

Что до Торнана, то как солдат регулярной армии, он относился к Феанне с некоторым недоверием.

Как говорил по этому поводу фельдфебель Шнотт, все это фокусы и лихачество, и какое ни есть правильное войско разобьет вдребезги самое храбрую и крутую компанию вольных стрелков.

«Фокусник кидает нож десяток раз, так, чтобы попасть на волос от головы партнера. Я кидаю нож один раз – в глаз или глотку», –так любил он пошутить.

Они остановились передохнуть и перекусить на небольшом и чистом постоялом двое, хозяин которого оказался настолько любезен, что не только принял в оплату каймы, но и разменял их изрядную сумму на имперские серебряные «скорпионы».

На дворе кроме них был еще лишь один проезжий –купец с несколькими слугами и полдюжиной больших возов, куда были запряженны – скажите на милость! – «корабли пустыни».

Все время, пока Торнан со товарищи ели, торговец опасливо глядел на них, видать прикидывая –не собираются ли чужеземные варвары изнасиловать его верблюдов, или чего доброго, скушать его самого?

Поев и передохнув, они продолжили путь. Опять дорога – гладкая и хорошо мощеная, казалось, сама ложащаяся под ноги скакунам.

Разбойников опасаться не приходилось. Кругом –безлесная равнина с перелесками, оливковыми рощами, полями и виноградниками. Всюду –чужие глаза. Лихим людям разгуляться негде.

В перелесках паслись откормленные свиньи, на лугах – стада флегматичных коров. Край был щедрый и видимо небедный. Долгий мир должно, пошел империи на пользу.

Да, что ни говори, империя –это империя!

Занятное государство, сильно отличающееся от всех прочих стран Логрии –что по эту сторону Рихея, что по ту, откуда пришли.

Альбийцев довольно-таки сильно не любили.

Конечно, случалось что между жителями разных стран нелюбовь расцветала и множилась. Тому было много причин –войны, споры из-за земель и торговые склоки.

Но Альбия ухитрилась задрать буквально всех –и не только соседей.

Во-первых, ее жители считали одних себя по настоящему цивилизованными, а всех прочих –варварами. Вплоть до того, что их императоры не брали в жены иноземных принцесс.