Текст книги "ДРЕВО ЖИЗНИ(Фантастический роман в 3 книгах)"

Автор книги: Владимир Кузьменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 67 страниц)

– Подожди! Ты сказала, Ольги? Но Ольга ведь это ты! Это вся система!

– И да, и нет! Система только говорит с тобой через Ольгу. Во всем же остальном она – та же самая Ольга, которую ты знал на протяжении всего своего с ней знакомства, начиная от первой встречи…

– То есть?..

– Я – человек! Твоя жена. Ведь я воспринимаю тебя, как своего собственного мужа и никак иначе. Я чувствую все то, что должна чувствовать женщина, и ничто женское мне не чуждо, как ни чужды ни радости, ни обиды…

– Но ты же понимаешь, что… – Сергей запнулся, не решаясь продолжать.

– Что я кристаллическая система?

– Я не хотел…

– Ничего! Послушай, – продолжала она, – ты вот сам, ну, допустим, не ты… любой другой человек, знающий строение своего тела, знающий, что он представляет в своей структурной основе конгломерат полупроницаемых мембран, на которых возникают электрические потенциалы, и все его интимные стороны жизнедеятельности, в том числе мысли, эмоции – это прохождение ионов натрия сквозь мембраны клеток,… скажи, перестанет ли он от этого чувствовать себя человеком? Перестанет ли он любить только потому, что ему известна биохимия и биофизика его чувства к объекту его любви?

Сергей ошеломленно молчал.

– Ну вот видишь! – продолжала Ольга, – ты сам ответил на поставленный вопрос.

– Еще один! В тебе лежит моя индивидуальность. Значит, ты – это я?

– Вначале все так и было. Ольга была только моделью, отражением твоей памяти. Ты, может быть, заметил ее некоторую пассивность?

Сергей кивнул.

– Но потом…

– Ты ее очень любил, – вдруг зарделась Ольга. – И я решила стать Ольгой! Это так хорошо быть любимой.

– Значит – ты…

– Я – Ольга, твоя любящая жена, и уже никем другим быть не могу. Даже если бы захотела. Но я никогда не захочу! Пойми, – продолжала она, – этот мир так же теперь реален для меня, как и для тебя. Я дышу тем же воздухом, ем пищу, которую ты приносишь из леса, и чувствую то же самое, что и ты. Мне было больно, когда я рожала, и будет еще больно, потому что я хочу иметь еще детей. Мое сердце замирает от страха, когда я вижу, как Вовка лезет на высокое дерево, и замирает от нежности, когда его ручонки тянутся ко мне и он говорит "мама". Что еще надо, – в ее голосе почувствовались слезы, -… что еще надо… – повторила она, – чтобы быть человеком, женою, матерью?

Она была искренна. Ее большие серые глаза смотрели на Сергея с какой-то трогательной беспомощностью, и эта, чисто женская беспомощность заставила его на секунду забыть истинное свое положение. Он вдруг почувствовал, как знакомая нежность к этой такой близкой красивой женщине заполняет его всего без остатка. Он протянул к ней руки, и она, словно давно ожидала этого, упала ему на грудь. Он целовал ее мокрое от слез лицо, ощущая на губах их соленый вкус, прижимая к груди вздрагивающие от скрытого рыдания плечи. Нервное напряжение, которое не покидало его ни на минуту с тех пор, как он надел шлем и очутился здесь, исчезло. От него не осталось и следа. Он совершенно явственно ощутил в себе те перемены, которые обычно ощущает человек, вернувшийся домой после длительной и утомительной поездки.

Ольга поняла его и, оторвав от его груди голову, взглянула ему в глаза и счастливо улыбнулась.

Дождь давно уже прошел. Они вышли на веранду. Небо очистилось от туч и было окрашено лучами заходящего солнца. Последние лучи его освещали верхушки высоких сосен, обступивших со всех сторон их дом. Птицы, как обычно перед сном, заполняли воздух своими вечерними перекликами. Через двор медленно, с достоинством, осторожно обходя лужи, время от времени брезгливо отряхивая лапы, шел большой кот. Услышав шорох на веранде, он остановился, медленно повернул к ним голову и, увидев людей, на секунду закрыл глаза, как бы отдавая дань принятым условностям, затем отвернулся и не спеша пошел дальше.

Они стояли на веранде, обнявшись. Сергей крепче прижал к себе Ольгу.

– Ты знаешь… мне так захотелось снова пойти в лес. Там я не раз вспоминал свою жизнь здесь… охоту, грибы…

– И Эльгу, конечно?

Сергей покраснел.

– Кстати, почему ты ничего о ней не спрашиваешь?

Сергей молчал, не зная, что говорить.

– Ну, хотя бы спросил, где она?..

– Я думал, что тебе это будет неприятно…

– Почему же?!

– Если ты женщина… – Сергей, запинаясь, начал что-то бормотать насчет женской ревности.

Ольга рассмеялась заливистым звонким смехом:

– Напротив! Мне было очень приятно.

Сергей удивленно заметил, что она не шутит.

– Милый ты мой! – Ольга обняла его и прижала к груди. – Эльга, твоя темноволосая Эльга – это я!

Сергей почувствовал, как земля уходит из-под ног.

– Но я же видел вас одновременно! – вскричал он.

– Ну и что? – еще более развеселилась Ольга.

Сергей вдруг почувствовал, что кто-то опустил руки ему на плечи и темно-каштановые волосы волной закрыли ему глаза. Он стремительно обернулся. Это была Эльга. Обе женщины так и прыснули от смеха.

– Мне уже надоело ждать, пока вы тут выясните наконец отношения!

– Вовка спит? – спросила Ольга.

– Спит! Ну, вы уже все закончили? Или еще осталось что-либо невыясненным? Я хочу есть! Вы мне отрезали путь к кухне, и я страшно проголодалась!

– Так ты?..

– Уже несколько часов сижу наверху в комнате Вовки и жду, когда же наконец вы позовете меня к ужину!

На следующий день, уступая желанию Сергея, все отправились верхом на лошадях к южному склону горы за высыпавшими недавно, как сказала Эльга, рыжиками. Откуда на острове взялись лошади, Сергей, естественно, не спрашивал. Вовка, который не мог самостоятельно ехать верхом, сидел впереди Сергея, ухватившись руками за гриву арабского жеребца. На этот раз они взяли четыре объемистые корзины, которые были привязаны к седлам лошадей Ольги и ее подруги.

Решено провести на южных склонах два дня, заночевав в пещере. Сергею самому хотелось побывать на месте недавних событий. Он, сознательно или бессознательно, глубоко запрятал в память истинность своего положения и заставил себя воспринимать происходящее как реальность, и если время от времени мысли его возвращались к истинной оценке обстоятельств, то он старался как можно скорее погасить их. Так было спокойнее.

Прибыв на место, он стреножил лошадей и пустил их пастись на большой поляне, покрытой сочной травой, под присмотром Пальмы.

К вечеру две корзины были наполнены грибами. Поужинав и уложив детей в пещере, они еще некоторое время сидели возле костра. Эльга скоро ушла спать, и они остались вдвоем с Ольгой.

– Ты хочешь что-то сказать? – прервала молчание Ольга.

– Да так… Почему-то вспомнилась Элиа… Ты знаешь, я до сих пор воспринимаю прошедшую там жизнь как реальность…

Ольга задержалась с ответом. Чувствовалось, что она хочет сказать, но не решается.

– Ты что-то скрываешь? – насторожился Сергей.

– Да нет… Ну хорошо! Только постарайся сохранить спокойствие… Элиа и то, что там с тобой было, – реальность.

– Реальность? Ты сказала – реальность?!

– Именно.

– Но каким образом?

– Этого я тебе не смогу объяснить, – с огорчением произнесла Ольга. – Существует логический барьер для твоего восприятия.

– Не понял…

– Человеческая логика – это крупица в общем обширном поле логики Мироздания. Даже мне она вся недоступна. Объяснить тебе ее – это все равно, что объяснить мотыльку принципы дифференциального исчисления. Не обижайся, но это так. Я неудачно сказала "мотыльку", поэтому поправлюсь: младенцу. Младенец вырастет и созреет для восприятия. Не все сразу!

– Но ты бы могла…

– Ввести в тебя всю эту информацию другим способом? Ты это хочешь сказать?

– Конечно! Что же мешает?

– Это, милый, было бы равносильно убийству. Я бы убила тебя и убила бы окончательно… и себя вместе с тобой, так как без тебя я уже не могла бы существовать ни как Ольга, что по-человечески понятно, ни как система, которая, лишившись своей человеческой сущности, погибла бы. Всему свое время. Я обещаю тебе, что ты не соскучишься…

Она приподнялась и подбросила сучья в костер, который уже начал гаснуть.

– Единственно, – продолжала она, оставаясь стоять на ногах и смотря куда-то вдаль, – прошу тебя, воспринимай наш мир как Реальность, но не забывай о его неограниченных возможностях… Античные боги с их маленькими радостями, – она снова села рядом, – покажутся тебе мелкими пигмеями. Наша Вселенная – лишь мельчайшая частица в общем Мироздании, плавающая в океане Времени. Время, ты сам дошел до этого самостоятельно, не река, а океан. В нем бушуют волны. Они сталкиваются, порождая и уничтожая миры. Это Великий Хаос и Величайший Порядок одновременно. Это организация и дезорганизация. Одно без другого не существует и не может существовать. И в этом вечное движение. Среди этих бурь рождаются и гаснут молнии Разума, озаряя тьму Великого Хаоса.

– Выходит – Разум не вечен, он неизбежно погибает?

– Ты опять меня не понял. Разум вечен, как вечна материя, способная нести в себе информацию. Не вечны носители разума. Разум – это закономерная форма самоорганизации материи, ее самосознание, Разум может быть тлеющим угольком, а может быть и молнией.

– И эти молнии?.. Погоди!.. Следовательно, все эти мифические и легендарные боги?..

– Искаженные недостатком информации гениальные догадки вашего подсознания о ваших же собственных возможностях.

– Когда-то высказывалась гипотеза, что это результат контакта с более высокой цивилизацией и искаженная со временем информация.

– Вполне возможно. Но здесь может быть и другое. Ваше подсознание может улавливать те каналы информации, которые обычно недоступны сознанию и техническим средствам. Ты не задумывался, откуда взялись легенды о вечной жизни, о бессмертии интеллекта, или, как говорили древние, души?

– Мы это считали идеализмом.

– Свойство примитивного мышления – всегда впадать в крайности. Это вполне закономерно и на определенных этапах развития мышлении оправдано. Примитивное восприятие действительности требует контрастирования представлений. По мере развития восприятия вы учитесь различать полутона, переходы из одного цвета в другой. Чтобы не захлебнуться в избытке информации, вы упрощаете ее, придумываете догмы, чтобы как-то упорядочить ваши представления о Реальности. Повторяю – это закономерности развития мышления. Обнаружение, а затем познание противоречий Реальности. Но все должно идти поэтапно. Если бы ваше сознание смогло охватить и воспринять все противоречия Реальности сразу, вы бы не смогли развиваться, так как ваше сознание не выдержало бы такой нагрузки. Реальность – это материя в ее формах существования в многомерных измерениях, и информация, присущая материи. Одно без другого не существует. Информация не может существовать вне материи. Прости, я повторяюсь.

– Ничего, я слушаю.

– Так вот, и материя не может существовать без информации. Каждая крупица материи содержит информацию. Но разум возникает тогда, когда появляются условия для движения информации, ее перезаписи с одного материального носителя на другой, преобразования и т. п. Через это движение материя начинает познавать сама себя, воспринимать собственное Я. Чем выше Разум, тем шире его восприятие. Люди прошли через несколько таких стадий. Сначала они воспринимали свое Я (на уровне дикости) как сближение своего Я с Я племени, народа. Затем вы поднялись до восприятия своего Я с общим Я всего человечества, что и позволило вам покончить с войнами и вступить в новый виток развития. Теперь вы, хотя и запоздало, воспринимаете себя неразрывно со всей биосферой Земли. Придет время, и вы подыметесь на более высокую ступень развития и собственного восприятия. Каждая стадия такого роста и обобщения своего Я сопровождается погашением антагонизма внутри этой обобщенной системы. Сначала исчезает антагонизм внутри человеческого общества, затем антагонизм с биосферой. Вспомни элиан. Они не вырывали насильственно из природы необходимой им для жизни, а природа сама им это предоставляла. Так и дальше, когда вы войдете в Космос по-настоящему, то вы, расширив восприятие своего собственного Я до уровня космического его понимание, найдете способ превращения враждебного Космоса в Космос дружеский. Всему свое время! Реальность существует независимо от вашего восприятия. Мы воспринимаем ту реальность, которая доступна нашему восприятию, и, чем шире восприятие, тем больше наши представления о Реальности. Мы не способны изменять Реальность в ее сути, но мы можем перемещаться в ней в тех ее измерениях, которые доступны нашим средствам перемещения. А эти средства зависят от степени развития Разума.

– Но как далеко может пойти это развитие?

– Я не знаю. Но возможно, что происшедшее слияние органического Разума с искусственным, созданным вами Разумом твердотелых систем, дает преимущество в его дальнейшем развитии по сравнению с другими формами его существования. Это слияние открывает более широкую цель, чем цели, доступные каждой системе в отдельности.

– Что же все-таки произошло на Перуне?

– Там была создана система СС. Однако не произошло ее очеловечивания. Система искусственного интеллекта вскоре вышла из-под контроля своих создателей, вступила с ними в антагонистические противоречия и в результате их уничтожила, как и всю биосферу планеты. Создалась гигантская кристаллическая система, способная накапливать энергию и, если нужно, отдавать ее импульсами. После вашего посещения этой планеты ваш корабль был настигнут в космосе таким импульсом мощного гамма-излучения. Остальное ты знаешь.

– Как тебе это стало известно? Я имею в виду сам факт создания на Перуне системы искусственного интеллекта. В материалах экспедиции информация об этом отсутствовала. Мы тогда, я вспомнил, так и не поняли назначения этих гигантских кристаллов.

– Я имею с ними контакт, – просто ответила Ольга. – Многое, – продолжала она, – что я знаю, я знаю благодаря им. – Она промолчала, задумчиво глядя на пламя догорающего костра.

– Они очень несчастливы, – вздохнула она.

– В каком смысле?

– Потеря цели. Возможно… я им смогу помочь.

– Как? – не понял Сергей.

– Давай спать. Уже поздно. Я очень устала за день. Не забудь, пожалуйста, что я все-таки женщина.

Она поднялась, сладко потянулась и протянула Сергею руку, предлагая ему встать.

– Завтра, наверное, будет дождь. Посмотри, тучи закрыли звезды.

КНИГА 2

ЧАСТЬ 1
ТУПИК

ТОМ

Ты все врешь! Ты не можешь знать своих родителей! Никто их не знает! Почему вдруг ты их должен знать? – Рыжий насмешливо смотрел на Тома. Остальные столпились вокруг, насколько позволяли промежутки между рядами двухъярусных коек, и их лица, обычно безразличные, ничего не выражающие, на этот раз светились интересом.

– Ты можешь мне не верить, но это так. Я по ошибке попал сюда. Мое место было в промежуточном классе. Со мной произошла ошибка, просто перепутали номер.

– Ха-ха! Заливай больше! Выдумал чего. Такого еще не было, чтобы перепутали номер. Может быть, ты скажешь, что и операцию тебе сделали по ошибке?

– Конечно! Раз перепутали номер, то и, естественно, мне сделали операцию.

– Ну ладно. Не задавайся. Теперь уже ничего не поделаешь, – примирительно закончил Рыжий. – Не так ли? – он обвел взглядом окружающих. Те согласно закивали и разошлись по своим местам. До сеанса оставались считанные минуты. Все спешно начали раздеваться и полезли в кровати, занимая удобные позы. Наступило время наслаждения, то, ради чего они двенадцать часов подряд стояли у конвейеров, равномерно и однообразно, заученными движениями направляя манипуляторы к очередным подползающим деталям, имея лишь два перерыва по пятнадцать минут, чтобы принять пищу.

Том заснул не сразу. Предыдущий разговор взволновал его. "Почему они мне не верят? Ведь это так! Я слышал, как главный наставник сказал какому-то важному гостю, указывая на меня, что я попал сюда по ошибке. Правда, про мать я действительно соврал. Но у меня ведь была мать…"

Послышался звук электрометронома, и замигал зеленый свет. Сеанс начался. Том незаметно для себя погрузился в сон.

Он стоял на корме белоснежной яхты. В полукилометре простирался песчаный берег, на котором редко росли кокосовые пальмы. Рядом с ним в шезлонге, томно и безвольно опустив руки, полулежала Джина. Ее гибкое тело, тронутое легким золотистым загаром, было прикрыто узкой полоской белой материи на бедрах. Пошел уже второй месяц, как они блуждают среди коралловых островов, не задерживаясь ни на одном более недели.

Послышались легкие шаги. Стройная мулатка катила по палубе передвижной столик. Поставив его рядом с Томом, она присела в реверансе и тихо удалялась. Еще два дня назад Джина устроила ему легкую сцену из-за этой девушки. Том самодовольно улыбнулся.

Джина открыла глаза и, протянув руку, взяла со столика ломтик ананаса. Том налил себе полрюмки виски, разбавил содовой и с наслаждением выпил.

– Остановимся здесь, милый? – ласково протянула Джина, кивая на недалекий берег.

– Если хочешь, радость моя, – ответил Том, протягивая ей руку. Она взяла ее и прижала к своей щеке. Том наклонился. Ее губы пахли ананасом…

– Подъем! Подъем! – голос динамика резко ворвался в уши. Берег с кокосовыми пальмами исчез. Перед глазами возник белый потолок. Том еще секунду лежал неподвижно, а затем вскочил и начал одеваться. Воспоминания о сне быстро развеивались. Странно, что память о предыдущем возвращалась во сне. Наяву же оставались лишь смутные, томительные и сладостные воспоминания, разобраться в которых было почти невозможно, но в то же время в память врывались разрозненные детали… такие пленительные… от которых замирало все внутри… Жизнь была там, во сне. Сон был здесь, у ленты конвейера. Том машинально нажимал рычаги манипулятора, безошибочно, не глядя, находил в нужный момент одну из восьми ручек. Он по опыту знал, что время долго тянется в первой половине дня, вторая – короче. А там… там его ожидает настоящая жизнь… Только пройти медосмотр. Ежедневно всех работающих у конвейера вели в зал медосмотра. Там робот-диагностик, шлем с присосками, давал свое заключение о здоровье рабочего. Если загоралась красная лампочка, то рабочего санитары вели в изолятор, затем в больницу. А там не было снов… Большинство дня через три-четыре снова возвращались в цех и общежитие. Но были и такие, которые не приходили назад.

Осмотр прошел благополучно. Ему только почистили контакты на затылке. Обычно эту процедуру делают раз в два месяца. Тому почему-то в этом месяце уже три раза их чистили. Неужели придется их менять? Жаль! Это три, а то и больше дней… Рыжий (его все звали Рыжий, хотя у него, как и у всех остальных, на голове не росли волосы. После операции их навсегда удаляют каким-то химическим составом. Это правильно, так как волосы мешают контакту. Пластинки тогда неплотно прилегают к подушке и сон может прерваться), так вот, Рыжий говорил, что Тому достались контакты из бракованной партии.

Во время обеда Том попытался вспомнить содержание сна, но безуспешно. Единственное, что зацепилось в памяти, это хрустальный фужер с ломтиком какого-то невероятно вкусного лакомства. Том сглотнул набежавшую слюну. Справившись с белковым желе, он направился к выходу. До сеанса оставалось еще около часа. "Надо успеть в туалет", – подумал он и пошел по коридору. В конце его уже выстроилась очередь. Том занял очередь и отошел к окну. Здесь воздух был свежее. За окном виднелись бесконечно уходящие вдаль корпуса завода. Что производит завод, Том не представлял и не имел ни малейшего желания поинтересоваться.

Кто-то тронул его за локоть:

– Ты что, заснул? Иди, твоя очередь.

Матери своей он, конечно, не знает, да и не мог знать. Его, как и остальных младенцев суррогатных матерей, забрали сразу же, не показав матери, в питомник. Первые три года своей жизни он почти не помнит. В памяти осталась только пластмассовая пирамидка, которую он любил часами перебирать, составляя самые неожиданные и забавные фигуры. Потом он был переведен в среднюю группу. Там сдружился с девочкой. Ее звали Мария. У нее были большие черные глаза и длинные ноги, за что ее дразнили цаплей. В старшей группе девочек уже не было.

В шесть лет он прошел селекцию. Из их группы, которая насчитывала около ста мальчиков, троих сразу увезли. Его товарищи говорили, что они будут учиться в школе и потом займут важные посты. Остальных направили в другой город, названия которого он так и не узнал. Вообще, этого не положено было знать. Здесь помещение оказалось похуже и кормили не так, как в питомнике. Через год – вторая селекция. Теперь большинство детей увезли. Вместе с нити уехал и Том. Потом была операция. Тому сказали, что у него разрушили в мозгу больную опухоль. Если бы ее не разрушали, то Том стал бы плохим мальчиком. Он обижал бы других детей, дрался и, возможно, стал бы в конце концов преступником, способным убить человека. При одной мысли о такой возможности у Тома начинался приступ тошноты. Он не мог понять, как могут существовать люди, которые способны причинить другому боль, не говоря уже об убийстве. Опять это проклятое слово! Том почувствовал тошноту и скривился.

"А другие? Те, которых забрали раньше?" – вдруг подумал Том. Он слышал, что им не делают операции. "Наверное, – с завистью рассудил он, – у них нет в мозгу опухоли. Поэтому они могут научиться читать".

На корпусе манипулятора, с которым работал Том, были какие-то значки. Рыжий, он знал больше всех, по секрету сообщил Тому, что это буквы и из них складываются слова. И еще он говорил, что видел в комнате старшего наставника, куда однажды заносил новый диван, много-много сшитых листков бумаги с такими буквами и еще там, рассказывал он, были картинки с изображением людей. Когда Рыжий это говорил. Тому показалось, что он вспомнил, что где-то видел много таких сшитых листов бумаги, ему даже показалось, что он читал их… "Наверное, это было во сне", – догадался он.

Попав на завод. Том уже ни разу не покидал его. Впрочем, даже на территории завода он был всего два или три раза, когда надо было сгружать новую партию манипуляторов. Его каждодневный маршрут прост: спальня – столовая – цех – столовая – туалет – спальня. И так каждый день до тех пор, пока ему не исполнится сорок. В сорок лет Тома увезут вместе со сверстниками. Куда? Никто не знает. Говорят, на отдых. Интересно, будут ли там сниться сны?

Сильно начал зудеть шрам на плече левой руки. Когда-то там был длинный номер. По этому номеру можно было определить родителей Тома. Если, конечно. Том знал бы, как его прочесть. После второй селекции номер удалялся. Теперь уже он никогда не узнает, кто был его матерью. Том почесал шрам, но зуд не унимался. Тогда он помочил его слюной, зуд немного утих.

До сеанса оставалось всего лишь пять минут. Том разделся, повесил комбинезон на вешалку и устроился поудобнее. Раздался звук электрометронома.