Текст книги "ДРЕВО ЖИЗНИ(Фантастический роман в 3 книгах)"

Автор книги: Владимир Кузьменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 67 страниц)

Дети должны знать своих отцов! Это один из наших основных законов! Женщина, которая не знает отца своего ребенка, это случается крайне редко, будет покрыта позором и изгнана из общества. Но она может уйти от своего мужа к другому, и никому в голову не придет осудить ее за это. У вас же есть такие женщины, которые зарабатывают на жизнь, торгуя своим телом. И эту мораль ты можешь противопоставить нашей?!

– У нас это запрещено и преследуется, – пытался защищаться Сергей.

– А что толку в запретах, если ваше общество создает условия для их существования? Так вот, если ты берешься судить о морали нашего общества, то положи на одну чашу весов право наших женщин на свободу выбора, свободу без ограничений и отказа, приводящих часто к полигамной семье, что, повторяю, не обязательно, а на другую чашу положи все известные пороки своего общества: прелюбодеяния, проституцию, венерические заболевания, распад семьи, беспризорное детство и тому подобное, и честно скажи, какая чаша тяжелее?

– И все же…

– Что?

– Мне непонятно одно.

– Говори.

– Как в такой семье жены не испытывают ревности? Это противоестественно!

– Я тебе отвечу так, как мне ответила первая жена, когда в наш дом вошла вторая, остановив на мне свой выбор. Она спросила меня, что бы я предпочел: есть в одиночестве кусок сырого теста или в кругу семьи сидеть за сладким пирогом, ожидая своей очереди, зная, что твое от тебя никуда не уйдет и ты получишь свою долю?..

Воспользовавшись удобным случаем, Дук снова вернулся к теме, которую Сергей старался избегать. Дук, что говорится, упорно гнул свою линию, и Сергей, не находя обоснованных аргументов против доводов старика, вынужден был каждый раз с ним соглашаться. Это вызывало раздражение и злость на самого себя. Он искал поводов, чтобы оттянуть исполнение замыслов мудрого элианина, рассчитывая, что со временем могут измениться обстоятельства и план Дука не состоится. Иногда же становилось стыдно за свое упрямство. Собственно говоря, если так принято здесь, то что в этом зазорного, думал он, и, если бы не одно обстоятельство, которое в корне изменило его положение, в споре с Дуком он, несомненно, занял бы более твердую позицию, а сейчас…

Надо ли говорить о том, что в первые же дни после уничтожения остатков команды звездолета Сергей попытался найти Проход. Снова и снова он повторял и уточнял у Гора описание местности. Первый раз, когда ему представилась возможность, Сергей направился туда прямо с космодрома. Он не думал покидать Элию навсегда. Хотелось только удостовериться в существовании Прохода и повидать семью. Стараясь всегда быть откровенным перед самим собой, он вдруг понял, что жаждет и одновременно боится встречи с Ольгой и детьми. Как все, что случилось с ним, будет воспринято Ольгой? И захочет ли она последовать за ним на Элию? Покинуть Элию навсегда, ничего не сказав и не предупредив своих новых друзей, ему, конечно, не приходило в голову. Не говоря уже о том, что это было бы подло по отношению к ним, он не мог вот так просто расстаться со Стеллой. В таком состоянии крайней неопределенности, не приняв никакого решения, он ехал к Проходу. Ехал потому, что не мог не ехать… Чувство долга перед Ольгой, детьми говорило ему "иди", чувство долга перед новыми друзьями, которым надо еще помочь, перед Стеллой говорило "останься"! Два чувства, два долга сталкивались друг с другом, и ни одно не могло перевесить. Психологически состояние было крайне тяжелое, когда собственное "Я" испытывает мучительное раздвоение и, какое бы ты ни принял решение, второе "Я" тебе скажет "подлец!" Это надо хоть раз пережить, чтобы понять, почему Сергей, не обнаружив Прохода, почувствовал даже облегчение. Он тщательно обследовал местность, многократно возвращался сюда с Гором. Прохода не было. Земля, Ольга и дети были навсегда для него потеряны. Тоска, страх, растерянность, чувство невосполнимой утраты – все это обрушивалось на него раз за разом. Но одновременно он чувствовал и облегчение от того, что обстоятельства избавляли его от необходимости принимать решение, которое он не мог принять, не совершив над собой морального насилия.

Однажды, рассказывает легенда, Мать у колыбели умирающих двух ее детей взмолилась Смерти: "Смерть, оставь мне хотя бы одного!" Явилась Смерть: "Хорошо, я оставлю тебе одного, но ты сама должна его выбрать. Я вернусь через час". Через час Смерть пришла: "Выбрала?" Что ответила Мать – никто не знает, легенда об этом молчит.

Некоторые считают, что на любой вопрос жизни можно найти ответ. Хорошо им живется! Все-то им ясно, все-то им понятно. Можно было бы им позавидовать. Но как позавидовать улитке? А ведь, пожалуй, на Земле это самое "здравомыслящее" существо. Живет – и никаких проблем! То ли дело – осел! Ослу иной раз приходится решать трудные задачи. И вот из двух охапок сена осел выбирает одну. Проблема решена? Нет! Появляется второй осел и начинает критиковать первого: не ту охапку выбрал. И становится проблема охапки мировой ослиной проблемой, которую ослы до сих пор решить не могут. Противоречия растут, становятся антагонистическими, и готовы эти ослы друг друга залягать насмерть копытами. Тоже проблема.

Сергею ничего не оставалось делать, как подчиниться реальности и превратиться окончательно в Эрика, т. е. стать элианином фактически и формально. Это значило подчиниться законам Элии и принять ее мораль.

При контактах двух цивилизаций неизбежно возникают моральные противоречия. Когда европейцы поселились на новом континенте, их мораль столкнулась с моралью коренных жителей. То, что было с точки зрения европейца аморальным, воспринималось индейцем само собой разумеющимся, и, напротив, поведение европейцев вызывало возмущение у коренных жителей. Разве снятие паранджи с женщин Средней Азии не продиктовано самыми лучшими и благородными намерениями? Но какую бурю вызвало у коренных жителей? Не было ли это равносильно тому, как если бы в Рязани или в Тамбове женщин заставили ходить обнаженными выше пояса? Народная мудрость гласит: в чужой монастырь со своим уставом не лезь! Даже если твой устав лучше. Дай самим разобраться и понять. Было время, и рабство воспринималось как моральное явление. Городской житель приезжает в глухое село и сталкивается с массой условностей в поведении людей. Многие из них кажутся ему странными. Но если этот приезжий не будет выполнять принятых условностей, он останется чужим и даже будет вызывать у коренных жителей негативные чувства.

"Париж стоит мессы", – говорит Генрих VI, Александр Невский проходит унизительную процедуру очищения дымом в стане Батыя. А как звали Тверского князя, зарубленного монголами, когда тот, сохраняя достоинство, гордо отказался пройти сквозь "очистительный дым"?

Идя на компромисс с обстоятельствами, человек должен совершить над собой моральное насилие. Но где граница допустимого? Плохо, если твой разум, человек, ошибется. Ошибешься в одну сторону – будешь смешон, в другую – имя твое будет покрыто позором и презрением.

Итак, чтобы не быть смешным, Сергею суждено стать Эриком. Однако у него оставался довод, который он приберег на последний случай.

– Есть ли у тебя уверенность, отец, что мой сын унаследует мои качества землянина? Может быть, он родится элианином, и тогда никаких преимуществ вы не получите? Но может быть еще хуже. Мои дети, способные к насилию и агрессии, не внесут ли они зло в ваш устроенный мир? Подумай об этом.

– Что ж, в первом случае ты прав. Подождем, если ты уж так хочешь, до рождения моего внука. А что касается второго – я не боюсь. Во-первых, нравственные качества человека в большей части своей определяются воспитанием, и в этом случае опасения излишни. Во-вторых, агрессивность включает в себя не только способность к насилию, а, что более важно, способность к поступку. Мне хорошо известно, как ты поступил там, в горах, на узкой тропе. Ни один элианин этого не смог бы сделать. Что бы произошло? Погиб бы отряд. Погибли селения, и снова наш народ был бы загнан в концлагеря. Я понимаю твое состояние. Ты решился взять на себя всю тяжесть решения. Но ты это сделал!

– Не знаю, отец! Мне кажется, я всю жизнь буду видеть перед собой этого парня, его расширенные от ужаса глаза… Одно дело убить врага. Но пожертвовать своим… В бою – это было бы понятно… но там, когда он висел, цепляясь судорожно за камень…

– Успокойся! У тебя не было другого выхода. Тебе приходилось выбирать между двумя и целым народом.

– Так-то оно так, но как часто такими доводами оправдывают самые отвратительные акты насилия. Пожертвовать тысячью для блага миллионов! Боюсь, как бы это не вошло в вашу жизнь. Это джинн, которого, раз выпустив из бутылки, уже не загонишь назад. Вот вторая сторона… поступка.

Дук долго молчал. Потом посмотрел в глаза Сергею.

– Как я рад, что ты у нас! Рад, что ты существуешь.

– А что же мне остается делать?

Сергей постарался свести все к шутке, но ему было приятно, что Дук его понял.

И вот теперь настало время, когда Сергей, теперь уже Эрик, окончательно и бесповоротно должен выполнить обещание, данное им в тот памятный день старому вождю. Сразу же после празднества он должен будет принять в свой дом дочерей окрестных племен и тем самым воплотить в жизнь план Дука: способствовать созданию нечто вроде крупного объединения, которое в случае чего могло бы противопоставить пришельцам, если такие появятся вновь, реальную силу. Кроме того, Дук и особенно Гор вынашивали планы создания очага если не машинной цивилизации, то во всяком случае технического развития. Породнившись с соседними племенами в лице Эрика, племя Дука и Гора, естественно, должно занять ведущее положение в этом союзе. Все выходило так, как задумал Дук. Его дочь должна стать отныне старшей женой Эрика, и ее сын, естественно, как старший, должен встать во главе будущих своих братьев, а следовательно, положить начало старшему, главенствующему роду новых сынов Элии, более энергичных, чем их расслабленные биологической цивилизацией братья. Не означало ли это закладывания основ будущей государственности? При тщательном анализе Эрик вынужден был отвергнуть такую возможность. Для создания государственности необходима постоянная внешняя угроза и, что еще важнее, исходная нищета и нужда населения. Эти два, соединенные вместе фактора создают условия для узаконения принуждения, порождают насилие, без которого ни одно государство не может ни возникнуть, ни продолжать существовать. Нищий и раб предшествуют богачу и диктатору, но не наоборот. Потом уже богач, чтобы существовать, должен создавать нищего, а диктатор – раба. Чтобы существовать и оправдать свое существование, государство вынуждено задираться и конфликтовать с соседями, находя в этих конфликтах основание для грабежа и насилия над своим собственным населением. "Мир расслабляет государство!" Кто это сказал, Эрик не помнил, но сказано было точно! Возникшее как средство обеспечения безопасности населения, государство существует до тех пор, пока существует реальная и перспективная опасность, но как только эта опасность окончательно исчезает, исчезают все моральные основы оправдания существования государства. Может случиться и так, что развитие оружия перечеркнет любую возможность государства защищать свое население от уничтожения. В этом случае государство также теряет смысл и моральное оправдание своего существования, и общество, чтобы выжить, должно найти новую форму организации, отвечающую современным условиям.

Может быть, действительно, Дук прав, думал Эрик, и этой цивилизации не хватает только способности к поступку, только решительности. Не такая уж беззащитная эта цивилизация. Она располагает всеми средствами "союзной" с ней биосферы. Но только мне, землянину, пришла в голову мысль использовать эти средства в борьбе с пришельцами. Даже Ларт, испытавший на себе все ужасы концлагеря, и тот вначале не принял мою идею и даже пытался возражать, пораженный ее жестокостью и бесчеловечностью. А чем, собственно, она более бесчеловечна по сравнению с бинарными газами, атомным оружием и даже лучом бластера? Когда речь идет о жизни и смерти, каждый волен выбирать любое оружие. Следовательно, Дук хочет, чтобы в их обществе были люди, способные к решительным действиям, способные применить любые доступные средства, если эти средства несут спасение от нападения извне. В таком случае мое сопротивление Дуку неморально в своей основе.

Что же, приходится признать этот факт… Только, по-видимому, в истории взаимоотношении народов такая форма помощи "слаборазвитым странам" будет оказана впервые.

… Всадники медленно приближались к селению. Ехали молча. Эрик погрузился в свои мысли. Его спутники, понимая его состояние, приотстали. Только приближаясь к площади, догнали его и поехали рядом.

Огромная площадь перед домом Дука была заполнена народом. Люди сновали между почти накрытыми столами, собирались группами, что-то оживленно обсуждали. Завидев Эрика, толпа расступилась, давая ему дорогу. Многие приветствовали его восклицаниями. Среди них Эрик заметил и своих бывших боевых товарищей. Их можно было отличить по почетному серебряному обручу на голове с небольшим рубином посредине. Эти обручи были изготовлены через месяц после памятной битвы и отныне должны быть отличительными знаками ее участников.

Бойцы окружили Эрика плотной толпой. Кто-то взял под уздцы лошадь. Послышались приветствия, добрые пожелания. Так, окруженный толпой соратников, Эрик въехал во двор своего дома.

До начала празднества оставалось около двух часов. Время достаточное, чтобы немного отдохнуть и переодеться в парадную одежду. Собственно, эта одежда отличалась от обычной только качеством материала и его выделкой. Форма же и покрой были одинаковы. Эрик долго не мог привыкнуть к ней. Его раздражало отсутствие брюк, так как вся одежда – это туника, фактически – длинная рубашка с поясом на бедрах. Праздничное одеяние было чуть-чуть длиннее и наполовину закрывало голени. Обычная же туника по длине едва доходила до колен. Эти голые ноги постоянно раздражали Эрика. Поэтому он обычно дополнял свой костюм длинным белым плащом из шерсти. Иногда в нем было довольно жарко. Постепенно он привык к своему внешнему виду и только иногда во время бритья, когда ему волей-неволей приходилось смотреть в зеркало, этот вид "двухметрового мужика в женском платье" вызывал чувство дискомфорта. Именно здешнее платье, которое заменило ему окончательно пришедшую в негодность земную одежду, заставило его сбрить бороду. У элиан не было бритвенных принадлежностей, поскольку они были лишены растительности на лице. Поэтому бритву заменил остро отточенный нож. Привыкнув у себя на острове к механической бритве, Эрик в первый раз страшно порезал лицо. Причем один порез был особенно глубоким и рана сильно кровоточила. Увидев его в таком виде, Стелла сначала испугалась, но потом, сообразив что к чему, улыбаясь приблизила к его лицу ладони. Кровотечение сразу же прекратилось. Эрик ожидал, что на месте пореза будет шрам, но на второй день на его лице не осталось никаких следов. Такой же процедуре были подвергнуты его обожженные плечи, и с тем же результатом.

Перед самым началом празднества Эрику представили вождей племен. Большинство из них было преклонного возраста, и только двое в возрасте тридцати – тридцати пяти лет. Некоторых Эрик знал раньше. Это были вожди близлежащих поселений элиан, понесших наибольшие потери от нашествия. Многих же из них видел впервые. Один, низкорослый, обратил на себя особое внимание. На его плечах был плащ из блестящей материи, переливающейся в лучах заходящего солнца всеми оттенками цветов радуги. На голове красовалась диадема, богато украшенная крупным жемчугом. Это был Ваак – вождь морского племени, живущего далеко на юге, примерно километрах в семистах от селения Дука. Дук тихонько пояснил Эрику, что люди этих племен выращивают себе жабры, разблокируя атавистические гены. На дне моря они разводят обширные плантации особых водорослей, которые временами завозят сюда, выменивая на шерстяную ткань и муку. Эрику уже доводилось пробовать их за столом у гостеприимного Дука. Это были мясистые стебли, толстые, красноватого цвета. Вкус особый, ни с чем не сравнимый, весьма приятный. Стебли содержали большое количество белка и, по-видимому, являлись основной пищей приморских народов, наряду с рыбой и огромными раками, которые уже лежали на накрытых праздничных столах.

Ваак преподнес Эрику в подарок для его жены ожерелье из розового жемчуга и настоятельно просил посетить их племя при первой же возможности. Каждый из представляемых вождей преподносил Эрику памятный подарок, и скоро весь стол в гостиной его дома был завален всевозможными сувенирами.

Особенно поразила Эрика необычайно прочная ткань. По виду она напоминала шелк. Подаривший ее вождь племени отрезал узкую полоску и предложил Эрику разорвать ее. Как тот ни старался, напрягая до предела мышцы, ткань не поддавалась. Ему объяснили, что ткань эту ткут особые паучки, используя ее как основу для кладки своих яиц. Для этого им изготовляются деревянные рамы, которые помещаются в тень. Как только паучки заканчивают свою пряжу, она быстро убирается и ставится на солнце. Если задержаться, то образовавшиеся из яиц личинки начинают поедать ее, и она будет испорчена. Ткань абсолютно не мнется и не теряет своей окраски, которая зависит от вида паучков. Ткань долго сушат на солнце, после чего она приобретает исключительную прочность. Особые виды паучков-ткачей, полученных селекционным отбором, ткут веревки и канаты, а также абсолютно прозрачную ткань, которую используют вместо оконных стекол.

Еще Эрик обратил внимание на исключительную чистоту золота в подаренных украшениях. По роду службы ему часто приходилось работать с приборами, в деталях которых использовалось золото. Он умел поэтому буквально на глаз определять его пробу. Однако такую чистоту этого благородного металла он встречал впервые. В чем секрет? На Земле, чтобы иметь очищенное от примесей серебра и меди золото, требовалась сложная технология и аппаратура, которые, естественно, недоступны элианам. Ему объяснили, что золото получено из сжигаемых водорослей, которые накапливают в себе этот металл. Таким же способом добывают и другие металлы, хотя в основном железо и сталь получают примитивным металлургическим способом.

Солнце уже зашло, когда все уселись за столы. Столы были поставлены громадной буквой П, внутреннюю часть которой устлали коврами. После краткой, но выразительной речи Дука, содержащей похвалу Эрику и бойцам его отряда, начался пир. Вино было превосходным, хотя элиане редко прибегают к этому напитку. За последние семь лет Эрик второй раз пил вино. После памятной бутылки шампанского, которую они с Ольгой обнаружили в холодильнике, он как-то ни разу не почувствовал потребности в алкоголе. Содержание алкоголя в вине оказалось незначительным, но букет запаха и вкусовых ощущений был замечателен, и Эрик с удовольствием осушил поданную ему чашу. Прошел час. За столом стало шумно. Тосты следовали за тостами. Каждый из присутствующих вождей племен считал своим долгом произнести краткую речь. За столом никто не прислуживал. Все приготовленные блюда были поставлены заранее, и никаких перемен не следовало. Но и того, что стояло на столе, было бы достаточно, чтобы накормить народу в два раза больше, чем его здесь собралось.

За исключением Дука и Эрика, первого, как хозяина, второго, как героя дня, сидевших на почетных местах в центре, все остальные расселись, где кому понравилось, не соблюдая никаких рангов различия. Элианки объединились группками, обсуждая что-то свое, мало обращая внимания на торжественные речи и тосты вождей племен. Все женщины были в своих лучших нарядах из блестящей материи, богато украшенной дорогой вышивкой. Почти все носили диадемы и ожерелья с драгоценными камнями, которые в свете зажженных факелов сверкали подобно звездам в открытом космосе. По-видимому, драгоценности на Элии не имели того валютного значения, как на Земле, и служили главным образом в качестве женских украшений. Хотя и мужчины украшали себя ими. Но это были преимущественно диадемы, носящие в себе признаки отличия и почета. Денег на Элии не существовало. Торговля велась путем товарообмена и была в зачаточном состоянии. В основном преобладало натуральное хозяйство. Каждое селение, каждая семья фактически полностью обеспечивали себя всем необходимым. На Элии не было ни бедных, ни голодных, но и не было концентрации богатств в одних руках или в руках немногих. Материального неравенства просто не существовало, и само понятие такого неравенства было чуждо населению этой планеты, так же, как и принуждение человека человеком к труду или услугам. Был ли это коммунизм? Вряд ли. Земля была в частной собственности, хотя никому не приходило в голову заявить права на большее, чем можно обработать своими руками, покупать-продавать, выменивать. Ни налогов, никакой власти, кроме чисто символической власти выборного вождя, не существовало. Не было нищеты и голода, уголовных преступлений, воровства и обмана. Никто никого не оскорблял, никто ни перед кем не унижался. Это было просто невозможно. Любое недоброе намерение, любая злая мысль немедленно становилась открытой для всеобщего обозрения. В этом обществе, естественный отбор которого затрагивал моральные качества человека, выживали только те, кто, как говорится, были джентльменами не по воспитанию, а по рождению.

Из задумчивости Эрика вывел мягкий толчок в бок. Стелла уже минуты три предлагала ему блюдо с фаршированным трюфелями фазаном.

– Ты совсем ничего не ешь, – упрекнула она его. – Мы все так старались приготовить побольше вкусного. Съешь хотя бы вот это.

Блюдо действительно было изумительным. Еда просто таяла во рту. Французы говорят, что с трюфелями можно съесть собственный язык, а они понимают толк в еде, не то что англичане, воспитанные с детства на традиционной овсянке.

Покончив с фазаном, Эрик, к явному удовольствию Стеллы, принялся за заячий паштет, а затем уничтожил пару омаров или гигантских морских раков, что привезли с побережья.

Все уже давно насытились, но не покидали стола, оживленно беседуя и ожидая еще чего-то.

Вскоре на покрытое ковром пространство вышла небольшая группа элиан с музыкальными инструментами, похожими на земные. Правда, преобладали всевозможные рожки и ударные инструменты. Музыка элиан отличалась исключительной ритмичностью и в то же время ненавязчивой мелодией. Эрик был не то что равнодушен к музыке, но мог прожить без нее. Он не терпел громкого исполнения, и в этом отношении манера элиан ему понравилась. Песни и музыкальные произведения аборигенов отличались большим разнообразием, плавными переходами и особой логичностью, которая на Земле встречается только в произведениях великих композиторов XIX столетия. Сочетание твердости с певучестью в языке элиан, частота следования гласных А, О, Э чем-то роднили их песни с песнями родных русских просторов и, если не вслушиваться в слова, казалось, песня прилетела с берегов далекой Волги или холодного Ильмень-озера.

Содержание песен чаще всего посвящалось воспеванию красоты природы и женщин. В них не было трагических оттенков, так характерных для русских песен. Эрик давно обратил внимание на то, что элианам не знакома религия. Религию им заменяли легенды, сказания, но почитание богов, а тем более единого бога – творца всего живого, не встречалось ни в обрядах, ни в песнях, ни в сказаниях. По-видимому, свойство элиан понимать, как они говорили, природу вещей не создавало той мучительной неопределенности, свойственной мышлению человека, когда он, достаточно разумный, чтобы понять странность мира, не мог объяснить его.

Человек создал гипотезу высших сил, свалил на них всю ответственность за происходящее и, успокоившись, стал развиваться дальше. Без этой гипотезы, ошибочной, но гениальной по своему психологическому эффекту, нравственное, культурное, а возможно, и научно-техническое развитие было бы невозможно, так как им мешал бы страх перед необъяснимыми силами природы. Элиане, по всей вероятности, в своем развитии в такой гипотезе не нуждались. Их мозг интуитивно воспринимал всю глубину сущности окружающего мира, а их сенсорное восприятие, представление о котором Эрик получил благодаря дару Дука, позволяло им видеть то, что недоступно восприятию землян даже при помощи самых точных приборов. Прибор, каким бы точным он ни был, дает возможность заглянуть в мир недоступного только через узкую щель проводимых измерений. Глубина восприятия мира позволила элианам обойтись без религии. Место бога заняла природа. Ее понимали, восхищались ею, берегли ее, но не обожествляли. Может быть, думал Эрик, их непосредственность, лишенная всяких условностей отношений между собой и окружающим миром, содержит в себе тот высший рационализм, который дается нам только путем длительных, мучительных размышлений и нравственных открытий. Им не нужны ни Сократ, ни Платон, ни Аристотель, так как каждый из них является и тем, и другим, и третьим, а в своей совокупности превосходит их глубиной нравственного понятия и совершенства. Что бы сказала Стелла, если бы знала, что ярого проповедника группового брака мы почитаем как первейшего мудреца и основателя философии? Жан Жак Руссо – человек, страдавший сексуальными извращениями, создал произведения, воодушевившие первых социалистов. Почему наша земная нравственность никогда не была чиста и всегда содержала пятна грязи, прикрытые одеждой ханжества и лицемерия? А могла ли она быть иной?.. Мифы, легенды, библейские предания, переполненные описанием жестокости, насилия, сексуальных извращений, кровосмесительных связей, детоубийств, – все это, приукрашенное и опоэтизированное, становилось основой нашей культуры, вдохновляло поэтов, художников, композиторов.

Испорченное детство человечества? Возможно. Но избавится ли когда-нибудь оно от всего этого наслоения, не проявятся ли эти наслоения в будущих поколениях, когда мощь человечества достигнет такого уровня, при котором проявившийся дефект нравственного воспитания дает ужасные плоды. Ничто ведь не исчезает бесследно…

Мелодия затихла, оставив лишь мерные звуки барабана. Эрик посмотрел на сцену. На нее из темноты ночи в круг, освещенный факелами, медленно выступала вереница элианок. Раскачиваясь в такт ударов барабана, они медленно обошли сцену. Темные длинные покрывала скрывали лица и фигуры. Факелы вдруг погасли, затем снова зажглись, еще ярче освещая сцену. Когда они зажглись, женщины были уже без покрывал. Их обнаженные тела перекрывали только узкие полоски материи, усеянные сплошь сверкающими в свете факелов, камнями. Барабаны забили сильнее. Начались танцы. Если бы Эрик и попытался описать их и то впечатление, которое они оставили у него, ничего бы не вышло. В движении танцовщиц было столько гармонии, грации и одновременно пылкости и необузданной страсти, что ничего подобного он никогда не видел и не мог себе представить. Движения молодых элианок были откровенны, даже, можно сказать, предельно откровенны, но в их откровенности не было ничего низменного. Напротив, понимая естественный скептицизм человека, не видевшего подобный танец, а следовательно, не воспринявшего всей его глубины и красоты, можно утверждать, что в танце достигалось несовместимое, казалось бы, сочетание целомудрия и эротики. Эрик сделал для себя еще одно открытие: физическая красота человеческого тела не может вызывать других чувств, каждая поза, принятая телом, воспринимается как законченное, доведенное до совершенства художественное произведение.

Эрик и раньше оценил физическое совершенство элиан, но только теперь понял всю глубину процессов развития этого народа. Ни один вид организмов ни здесь, на Элии, ни на Земле не был подвержен такому жесткому естественному отбору, как человек этой планеты. Физическое уродство здесь столь редко, что за год пребывания на Элии он ни разу не встретил человека с тем или иным физическим недостатком. Такие, он знал по рассказам Дука, время от времени рождались, но это были засохшие ветви на древе жизни, не дававшие после себя потомства. Мужчины на Элии были носителями изменчивости, как в сторону совершенства, так и в противоположном направлении. В давние времена вторых было значительно больше и, если бы не жесткий отбор, регулируемый исключительным правом женщины, народ Элии деградировал бы из поколения в поколение, пока не лишился бы своих исключительных свойств. Наследственные болезни, психические заболевания здесь отсутствовали. До глубокой старости люди сохраняли все зубы. Бич землян – пародонтоз не тронул ни одного жителя. Не было лысых и тучных, близоруких и дальнозорких. Человек жил долго, сохраняя до глубокой старости ясность ума и упругость походки. Умирали легко, как бы засыпая, не чувствуя при этом ни ужаса смерти, ни агонии.

… Было уже далеко за полночь, когда гости, наконец, покинули столы.

Под впечатлением увиденного Эрик долго не мог заснуть. Но зато когда заснул, то проспал почти до вечера следующего дня. Солнце уже давно прошло зенит и склонялось к закату, когда его разбудила Стелла:

– Вставай, соня! – тормошила она его. – Отец хочет тебя видеть.

Эрик проснулся, но сделал вид, что еще спит. Улучив момент, он охватил жену руками и повалил на себя, осыпая ее шею и грудь поцелуями. Стелла поначалу пыталась вырваться, но затем замерла, прижавшись щекой к его обнаженной груди. Так они лежали до тех пор, пока за дверью не послышалось легкое нетерпеливое покашливание Дука.

Быстро одевшись, он вышел. Дук ждал его во дворе.

– Скорее ешь и поедем смотреть твое хозяйство.

– Какое хозяйство? – не понял Эрик.

– Увидишь, – пообещал Дук.

Наспех перекусив остатками вчерашнего паштета, Эрик вышел во двор. Дук и Стелла уже сидели верхом. Стелла на своей белой кобыле, держа в руке повод вороного жеребца, нетерпеливо роющего копытами землю. Сергей вскочил в седло.

– А что Гор и Юл? – спросил он по привычке, предполагая, что братья, как всегда, будут его сопровождать.

– Они выехали с восходом и уже давно ждут нас на месте, – улыбаясь, ответил Дук.

Выехав из селения, всадники углубились в лес по хорошо наезженной дороге. Видно было, что ею в последнее время часто пользовались. Она была укатана колесами повозок. Земля настолько утрамбовалась, что уже не оставляла на себе следов.

Проехав километров шесть, они выехали на широкую поляну, если поляной можно назвать обширное пространство километров четыре-пять в поперечнике. Эрик замер от восхищения. Вид был поистине прекрасным. Поляна с трех сторон окружена скалистыми, покрытыми вековыми деревьями горами. Сотни ручьев водопадами струились вниз и впадали в реку, которая блестела на открытом пространстве, и терялись среди стволов могучих деревьев справа, уходя в лес. Вдалеке виднелись строения. Дорога пошла мимо возделанных полей и огородов, фруктовых садов. Сады, видимо, насажены недавно, так как все деревья были молодыми, хотя многие из них уже сгибались под тяжестью спелых плодов. Эрик прикинул, что общая площадь обработанной земли превышала двести гектаров.