Текст книги "Тысяча и одна ночь (СИ)"
Автор книги: Владимир Крылов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
13. Первые сомнения, первые переживания.
– Точно с гаком! Твою мать!
Выдернув ложку, бегом Чудило бросился на унитаз, и еле успев подставить зад, навстречу новому, казалось бы – светлому будущему, тому что с восходом солнца, каждый раз предвещает, большие, а может и ещё больше – всего и вся, окончательно и бесповоротно дёрнул за верёвочку.
Унитаз дунул ему, да так крепко – что в буквальном смысле смыл Николая со стульчака и выставил в коридор. Весь сырой, с ног до головы, он бросился в поисках полотенца, но так его и не обнаружив – кое-как утёрся туалетной бумагой – пустив на это дело четыре рулона, оставленные ему Аннушкой – на всякий пожарный.
При мысли о том, что с ним произошло, Николай чуть не расплакался, и только стальной характер героя, смог предотвратить – подступавшие было к горлу первичные спазмы удушья.
Осознание того что он, Чудила – прошедший огни и воды, переплывший моря и океаны, проползший улицы и дворы, переспавший в канавах и помойках, вынужден теперь заниматься – и этим, приводило его в ужас.
– Всех на куски покусаю! Твою мать! Не дай Бог, ещё и залететь – вот будет потеха!
14. В гостях у Исидора Яковлевича.
Исидор Яковлевич, принял Николая – душевно! Крепко обняв, и прижав некрепкого друга к своей широкой, надёжной груди – вознаградив трёхкратным поцелуем по-русски, два раза промазал – угодив в деревянную дверную стойку.
Николай по обычаю, сразу раскатил по рюмкам – свежо-откупоренный пузырёк, взятый у достойного барыги, на углу улицы Бармалеева, по схожей утренней цене, ещё без горбачёвских вечерних наценок, и выложил Исидору – всё как есть.
Исидор Яковлевич, был единственным другом Чудилы, кому тот, мог доверить и рассказать практически обо всём. Имея при этом стопроцентную гарантию, на то, что Исидор, никогда и никому – об этом даже не заикнётся, так как минут через пятнадцать, и сам забудет про всё окончательно, в виду своего – окончательно пропитого сознания.
И как это было не тяжело, но Николай рассказал даже про ложку, которую ему вонзили – по самые помидоры к завершению самого проекта.
Но, к сожалению, про тот злополучный вчерашний вечер, Исидор Яковлевич совершенно ничего не помнил, и лишь глупо улыбался, да удивлённо вертел косматой шевелюрой, что означало, в общем-то, совершенно не то – а то, что горячительное хорошо укладывалось на старые дрожжи.
– Это знак! – неожиданно заявил Исидор Яковлевич. – Без всякого сомнения – знак!
– Какой ещё знак!? – испугался Чудило.
– Фирменный! – Заканчивая размышления, округлил событийный ряд косматый, – Ложка! Она то и есть фирменный знак – банды!
– Не понял?
– Да чего тут понимать-то, вот, мол – если «ложка» – значит, руки к верху и не рыпаться, дабы ужас ввести в сознание – понял?
– А-а-а-а-а-а-а! – протянул Николай.
Что означало, толи стон, толи то, что он всё-таки – кое-что, да всё-таки понял.
А когда они были уже крепко подпиты, Николай обнял друга за шею, и совершенно позабыв, зачем приходил – задал другу самый важный для себя вопрос, который собственно он и раньше задавал – систематически, ибо вопрос был наиважнейший:
– Исидор! Ты меня уважаешь!?
А тот, вместо ответа – схватился за низ живота, и убежал в туалет. А когда вернулся, то Николай, долго не раздумывая, бросился на грудь другу, и припав губами к его щеке – надолго застыл в продолжительном товарищеском поцелуе.
Настолько надолго, что Исидор Яковлевич всё-таки не выдержал и постарался кое-как оторвать от себя присосавшееся существо.
Оказалось, что Николай просто уснул, беспокойная ночь давала о себе знать.
Далее последовал, другой вопрос, ещё более прямой, ещё более дерзкий:
– Ну, так я жду! – вновь потребовал Николай, – ответа на поставленный мною вопрос!
Исидор Яковлевич, естественно не помнил того вопроса, на который Николай так ждал ответа – но зная занудный характер своего непотребного собутыльника, и то что тот, уже не отвяжется, решил принять всё, и не спорить. Поэтому проведя своей мясистой лапкой по косматой шевелюре, закивал, и произнёс:
– Согласен!
Сам Николай, тоже уже забыл, какой вопрос он задавал другу, но видя, что тот кивнул утвердительно – добродушно расплылся вширь стола сорокаградусной счастливой улыбкой. Консенсус был найден.
15. Ночь – тысяча третья. В которой Чудило отказался даже от нового корыта.
Как возвернулся домой, Чудило не помнил, но зато отчётливо помнил, что на этот раз, он дошёл до самой кровати, и брякнулся в тряпки – вовсе не раздеваясь, как впрочем, и всегда, когда был пьян.
Смеркалось. По радио, предупредили о штормовом ветре – но этого Николай уже не слышал, ибо сон, к тому времени – уже овладел им – основательно.
И только форточка хлопала, не переставая, да волна, сорвавшаяся с Северного моря, пронеслась по Балтике, выкатившись огромным потоком на берег Финского залива – и прокатив по устью Невы с грохотом разлетелась – о стену Петропавловской крепости.
– Ну, надо же, как разгулялась непогодь, – произнёс Николай, собираясь сегодня – порыбачить, на вечерней зорьке.
А волны одна за одной, словно атаковали неприступный берег – тот самый, на который приступил и облюбовал для себя Чудило.
Раз Чудило закинул невод, пришёл невод с одною тиной. Он в другой раз закинул невод, пришёл невод с кучкой фекалий. В третий раз он закинул невод, пришёл невод с одною килькой – Да взмолилась та самая килька:
– Отпусти ка меня ты в море, дорогой за себя дам откуп, я за то подарю тебе, старче, к дню рожденья большое корыто!
И ответил ей добрый Чудило:
– Ах ты, сука, какой тебе старче, на себя посмотри ка – стерлядь! Да к тому-ж на хрена мне корыто, лучше я тебя съем на закусь!
Почернело синее море, так и вздулись сердитые волны, заходили и воем завыли – словно что то, не то он – брякнул. Надкусил он живую рыбку, и уже её хвостик отведал, как из вод, из под самых глубинных – накатила протестная качка. Закачалась песчаная отмель, заходила шагами грозно – появившись сначала вздувшись, а затем закипев как чайник – хлынув на берег расплескавшись, припустивши при скором беге…
И оставив на диком бреге, всколыхнув непокорную качку, из студёной воды болотной – принесённой ведром черпнувши, из глубин заморского моря – то, что пыжилось на просторе! Тридцать три мужика заграничных – денно ищущих, где-б за сандалить – да конец поточить свой крепкий – на чужом берегу халявном, дабы дань не платить по закону, а отведать – усладу даром, поглумившись над ней банально – вместе с батькой своим Балтимором – поглотивши весь мир анально…
И действительно из вод морских – вышло войско, все равны как на подбор – с ними дядька, в общем рыжий такой.
– Вы кто такие, – испуганно выпалил Чудило, – я вас не знаю и не хочу! Кто ваш руководитель!?
И тут навстречу ему, из отхлынувших волн пенных – выступил тот самый рыжий, и на ломаном английском – зачитал с бумажки, заранее приготовленную депешу:
***
Правит нами принц – Condon ,
Он тебе прислал пистон!
Как по-русски: One , two , three –
Не один – а тридцать три!
– Я протестую! Вы же иностранные туристы, и хулиганить на территории СССР не имеете ни малейшего морального права! Завтра же подам протестную резолюцию в ООН – по правам человека!
И это было последнее, что успел молвить советский молодец.
Эхо повторило:
– Завтра! Завтра!
А сегодня было уже не до того. А сегодня было уже сегодня. Тридцать три молодца на одного – это надо было видеть!
Нет! Лучше бы этого не видеть – никогда! Одно скажу – заграничные ребята, и впрямь все были как на подбор.
Чудила очнулся к обеду. Весь перепачканный не только в рыбьей чешуе, но и в естественном – злостно выдернув из себя очередную ложку – и тут же снова отключился. Ибо силы, снова оставили его.
Только к вечеру ему удалось добраться до унитаза, и, превозмогая боль – сесть на него – по обычаю дёрнув за верёвочку.
Но, нет. Унитаз даже не заурчал.
– Не понял! В чём дело!? – возмутился Чудило.
– Всё, мужиков я больше поливать не стану, – надулся унитаз, – это выше всяческих моих сил. Многое я повидал в этом смысле, но чтобы дядьки – ежедневно на биде по утрам бегали – увольте!
– Уволю! —злобно прокричал Чудило.
И со всего маху треснул ногой по бачку. Унитаз – звякнул, и испуская последний стон – развалился на две половинки.
16. Быть или не быть, вот в чём вопрос.
Следующую ночь, Николай решил встретить достойно. Никаких больше пьянок, довольно унижений.
Эта ночь, должна была стать решающей, и он – маленький человек принимает для себя вызов – этой непомерной и грозной силы, и встретит ненавистное зло – во всеоружии.
Надо было только успеть, как следует подготовиться.
– И уж теперь-то, этому, будет положен конец, раз и навсегда! – решил он для себя.
Хотя при слове – «конец», Николаю опять стало плохо, и чуть не стошнило, но впадать в преждевременную депрессию – было смертельно опасно.
– Надо же, какой хитрец, то Греем обернётся, то Балтимором заморским, – думал он, – хватит, сегодня я вскрою эту колоду краплёных карт, и уж наверняка, узнаю, кто является пиковым гомосексуальным тузом. Вот тут-то и настигнет его расплата – за всё хорошее, я щедро отплачу ему – в то же место, той же монетой!
И вдруг он выпалил, даже сам не ожидая от себя:
– Честное Ленинское! Клянусь!.. Ой!
И сам испугался – того что молвил.
17. Последние приготовления к встрече, или за упокой души Давида Розенбаума.
Решив заловить насильника на живца, Николай умело соорудил из пальто и свитера чучело – положив его в койку, правдоподобно укрыв одеялом. Сам же решил занять удобную позицию с противоположной стороны комнаты – внутри сундучка, доставшегося в наследство ещё от любимой бабушки, выглядывая сквозь приоткрытую створку деревянной крышки. Входную дверь решил не закрывать, так, мол, быстрее – будет всё кончено.
И так. Настенные часы – пробили двенадцать раз. И ровно в полночь, верхней квартире кто-то заходил, его шаги шаркали из стороны в сторону, громко скрипя половицей.
«Чёрт! – промелькнуло в голове Николая, а ведь там никто не живёт, – бухгалтер то, уж месяца полтора как повесился. Точно! Да сегодня же сороковой день, никак будет»?
Топот наверху не прекращался, а наоборот только усиливался, казалось вот-вот, под тяжестью провалиться потолок, и повешенный свалиться в нижнюю квартиру. Чудилу охватил жуткий страх, а вдруг это он и есть – тот самый краплёный туз?
Тем не менее, шаги из комнаты, в которой повесился Давид Розенбаум – протопали в коридор, было слышно – как заскрипела дверь, а затем, они загромыхали по бетонным ступеням вниз по лестнице. Топот всё усиливался и усиливался, и наконец, остановился прямо возле входной двери в квартиру Николая.
Чудила – даже не представлял, как может звучать тишина, но теперь он в этом убедился воочию. На мгновение всё застыло, звон тишины усилился до неимоверных децибелов, всё поплыло словно в замедленном действии. Дверь начала открываться…
«Зачем же я её оставил открытой»? – спросил мысленно себя Николай.
«Так я же специально,– тут же ответил себе, – я же ждал его, старался заманить – ну того, которого, на живца»…
Тем временем на пороге появился человек, в проём двери, при освещении тусклой коридорной лампочки – было отчётливо видно – уже тронутое разложением – безобразное лицо покойника.
И всё-таки Николай сразу признал его – это был Давид, на шее его была надета петля, и обрезанная верёвка спадала примерно до пояса. Видно там её и перерезали когда снимали висельника с трапеции.
Нет, это был уже не страх, это был ужас, творящийся в глазах Чудилы, всё, что происходило далее, не имело никакого научного обоснования, и даже знахарки – всё ведающие и про всё знающие – наложили бы, пожалуй, себе в штаны.
– О-па! А дверь то, не заперта, – произнёс покойник.
И постучав в неё уже с внутренней стороны, громко произнёс:
– Есть кто дома?
Не услышав ответа, висельник проследовал в комнату, шаги его громыхали так звучно, так всеобъемлюще – что казалось ещё пару таких шагов – и сердце Николая, вот-вот со страху выскочит из груди и пуститься наутёк.
– А, вот он! Спит голубчик! – радостно произнёс Розенбаум.
И не мешкая, тут же направился к кровати. Склонившись над чучелом, он начал его трясти.
– Просыпайся, Чудило! – произнёс Давид, – я тебе сто грамм приготовил, на помин своей души, ну-ка, пойдём ко мне наверх, помянешь друга, своего Додю!
Розенбаум, сбросил одеяло с кровати, и, приподняв на руках осеннее пальто – набитое свитером, долго стоял и лицезрел, не понимающим взглядом на чучело, сварганенное руками Николая.
Долго смотрел, очень долго – а затем произнёс:
– Что сталось с тобою, Чудило! Как же это произошло? Мать моя женщина!
И отбросив чучело, обратно в кровать, покойник вздрогнул, и резко припустил к выходу, обеими руками схватившись за голову.
– Мать моя женщина! – прокричал он уже на пороге, и выскочил из квартиры.
Было слышно, как гулко топают его шаги вниз по бетонной лестнице. Они всё глуше и глуше отдавались эхом по подъезду, и с грохотом железной двери на улицу – прекратились.
18. И тогда Коля – честно признался во всём.
Не успел Николай выскочить из сундучка, как по квартире снова застукали ножки. Но эти были другие, словно на каблучках.
«Это ещё кто? – подумал про себя Чудило, – нет, рано мне ещё вылезать из укрытия
И стараясь не дышать, Николай притаился. Но шаги словно знали, что они искали, и сразу же направились к нему. Моментально была поднята крышка, и над нею появилось испуганное лицо Аннушки.
Оба от неожиданности вскрикнули:
– Ой! Коля! Ты что тут делаешь? – спросила Аннушка.
– Прячусь! – честно признался Коля.
– Совсем уже допился!?
– Да трезвый я, не пью уже – завязал!
И тут Николай, обо всём – пережитом, рассказал своей Аннушке.
Рассказал всё как есть – я как автор, подтверждаю. Николай ничего не утаил – и, упав на колени, просил её, умолял её:
– Вернись, Аннушка! Нет мне более жизни без тебя! Это нечто – затрахает меня ву́смерть! Возвращайся!
И даже стал предлагать компромисс, на который ранее не согласился бы ни за какие – литры.
– Да пускай же оно – тебя трахает, я не стану подглядывать, клянусь! Ведь вам женщинам такое привычно, и для здоровья полезно! Да к тому же это тебе, всегда так нравилось! Ты же сама про то говорила!
– Да ты же ревновать начнёшь, сам мне жизни не дашь!? – вопросом ответила Аннушка.
– Вот те крест! – перекрестился Николай, – не буду!
– Нет! Хватит уже, у меня теперь другая жизнь, – ответила она ему, и быстро пошла к выходу.
– Постой! – снова бросился на колени Николай, перекрыв ей дорогу, – Не бросай меня!
– Поздно, Коля! Слишком поздно! – произнесла Аннушка, и так же внезапно исчезла, как и появилась, словно растворилась в воздухе.
Николай только и успел развести руками.
– Нет, так сразу нельзя завязывать, – видимо упрекнул он себя, – Эко, видения уже начались.
19. Ещё одна встреча, ещё одно напутствие.
– Надо что-то делать! – заходил по комнате Николай, чувствуя свою уязвимость, – вся моя защита рушиться в одночасье. Нет видно противоядия супротив чужеродной силы. Но ничего, я так просто всё равно не сдамся!
Перво-наперво, захлопнул Чудило дверь входную на замок врезанный, а затем, ещё и столом кухонным тяжёлым подпёр.
– Вот так, теперь не вдруг вам будет до меня – дотянуться!
Пройдя в комнату, произнёс, то первое что пришло ему сразу в голову:
– Довольно по сундукам лазить, лучше уж смерть стоя принять, нежели за обстоятельства – непредвиденные прятаться!
И отбросив в сторону – чучело, сел на краешек, кроватки своей и словно замер. Ушёл в себя…
– Привет герой! Ну как дела, страшно, наверное!?
– Кто это? – от неожиданности вздрогнул Чудило.
– Не бойся, это я – автор, вот решил спроведаться о твоём самочувствии?
В ответ, Николай ничего не ответил.
– Держись Коля! Держись! Даже тогда, кода уже не за что будет держаться – всё равно держись! – сказал я ему в напутствии, стараясь подбодрить в тяжёлую минуту.
На что Коля – даже отвернулся от меня.
И тут мне захотелось, обнять его, прижать к своей груди, и даже может быть, всплакнуть на пару, в преддверии самого печального, что сам же ему и готовил.
Но я же не зверь, в самом то деле, и мне тоже – чисто по человечески стало его жалко… Прямо таки – жалко-жалко!
И я уже стал подумывать, а не переписать ли мне окончание своей повести – изменив всё в лучшую сторону. Да пускай он живёт – и радуется жизнью! А хочет пить – пускай пьёт, не буду ему мешать. В конце-концов, никто не имеет права – за другого – решать судьбу. И даже я – несмотря, на то, что обладаю безграничным правом своего авторства.
Но неожиданно, Чудила словно очнулся, приободрился, и гордо подняв голову, заявил:
– Но я так просто не сдамся! Ничего, ничего! Мы ещё покувыркаемся!
– Да, надо полагать – покувыркаться ещё придётся! И, тем не менее – я верю в тебя!
– Веришь!? – и тут он взглянул на меня – злым, испытующим взглядом.
Вероятно сообразив, что это я, и только я виновник всего, что с ним произошло за последнее время – со своей выдутой из пальца историей.
– Да пошёл ты, автор хренов – куда подальше! – произнёс Коля сжимая кулаки.
Ничего я ему на то не ответил – только сказал:
– Ах! Да ты ещё и огрызаешься! Ну, ничего, посмотрим. Не стану я исправлять сюжет в более положительную для героя плоскость, а пожалуй даже усилю отрицательную сторону. На этот раз, я тебе приготовлю чего-нибудь – ещё более тривиально-экзотическое!
Правда, в дальнейшем мне пришлось спешно ретироваться, ибо продолжать дальнейшую дискуссию с героем – было уже не лишено риска.
Эдак, можно было запросто и по мордамс схлопотать, что, в общем-то – не очень то и хотелось. Знаете-ли, своя то мордамс – как-то подороже будет. Куда подороже!
20. Ночь – тысяча четвёртая. Последняя.
Судя по всему, за окном снова усилился ветер, и резким порывом гулко ударил в окно. Плохо закреплённый шпингалет не выдержал, и рама распахнулась, комната сразу наполнилась студёной осенней свежестью, от которой почему то стало не по себе – мерзко и холодно.
И тут, кто-то словно спрыгнул с подоконника и пробежал по полу, частые семенящие шажки пронеслись сначала в одну, а затем и в другую сторону – но странно, никого не было видно.
– Кто тут ещё!? – воскликнул Чудило.
Ответа не последовало, хотя странная беготня по квартире – не прекратилась. Тогда Николай схватил большую деревянную ложку, и размахивая ей, словно битой, начал гоняться за невидимым – крича громко и возбуждённо:
– Сдавайся плут, не то худо будет!
Внезапно всё смолкло.
Николай тоже остановился и замер, стараясь прислушаться к тишине. А когда осмотрелся вокруг, то, от неожиданности вздрогнул…
Ибо, на подушке сидел, ни кто иной, как Чебурашка, и строил ему разнообразные рожи. То он, показывал язык, то надувал щёки – а своею искусственной лапкой манил к себе, предлагая прилечь с ним рядом.
– А-а-а! – прорычал Николай, – так это ты! А ведь я так и знал, я чувствовал, что где-то будет подвох! Всё этим началось, да видно этим и закончиться.
Николай начал зловеще приближаться к Чебурашке, приподнимая ложку всё выше и выше!
– Ну, сейчас я на тебе прокачусь! За всё у меня ответишь – ушастая мартышка!
– Не подкачаешь, точно прокатишься!? – осведомился у него Чебурашка.
– Вполне! – Чудило, был уже на взводе.
И тут Чебурашка резко соскочил с подушки, ловко юркнул к дверям и взялся лапкой за засов.
– Точно готов!? Не обманываешь!? – усомнилась ещё раз Чебурашка.
– Даже не сомневайся! Клянусь не подкачаю!
И когда Чудило был уже рядом, казалось вот-вот он схватит ушастика, как Чебурашка, распахнул дверь.
– Гена, заходи! Клиент готов! Клянётся что не подкачает! Врёт – конечно!
И о, ужас! В дверях появилась огромная зелёная морда, а за ней и весь Гена. Нет, это был не тот весёлый крокодил из мультфильма с гармошкой – это был монстр, размером с Лохнесское чудовище. На четырёх лапах он подполз к Николаю, лизнул беднягу – шершавым языком в среднее ухо, и переспросил, ибо не смотря на свои пугающие размеры, в душе Гена всё-таки оставался очень добрым, и никому на свете не желал сделать плохо:
– Так, что же, можно начинать!? Неужели готов?
А Чудила, даже не смог ничего ответить, лишь, что то промычал, головой закачал – да язык проглотил…
– Минуточку! Одну минуточку! – непонятно откуда появился Пётр Ильич Чайковский, – ну так же нельзя, Такое грандиозное событие – а вы хотите обойтись даже без элементарной музыкальной обработки!
После сказанного, маэстро взмахнул палочкой, и…
Сначала заскрипела одна скрипка, затем к ней присоединилась – скрипя вторая, а когда к скрипу первых присоединилась вся скрипично-струнная планшетка из сотни – жуть каких скрипучих музыкантов, то тут то и грянуло! И понеслось!
Тысячи гармонистов – загармо́нили на гармониках, Тысячи балалаечников – забалалаяли на балалайках, Тысячи барабанщиков – забарабанили в бараба́ньки, тысячи трубачей – вдували и выдували медь! Твою мать!
Нет, это было не Лебединое озеро, и даже не прелюдия к Орлеанской деве – это было Железное болеро! Сонет номер шесть – прошу не путать с Шанелью – той же маркировки.
И тут Николай дал дёру – прошу не путать с выражением – дал дуба, ибо всему своё время!
Он мчал во всю прыть, перепрыгивая через улицы, кварталы, реки и даже водохранилища. Сначала под ногами проскочило Мшинское непроходимое болото, затем Архангельские топи, следующей была – Гримпенская трясина, он чуть не сбил с ног сэра Генри – который выгуливал свою любимую собачку Баскервилей.
Антильские острова он даже и не заметил – перепрыгнув с одного на другой, а затем были Филлипинские острова, Бали и Гватемала – всё вокруг кишело крокодилами. А когда силы стали его оставлять – то недолго думая оставили прямо на берегу реки Нил в районе замечательной африканской республики – Уганда, население которой по статистике за восемьдесят девятый год состояло в основном из крокодилов-людоедов. Не успел Николай даже элементарно шлёпнуться в береговую лужу, как местные жители – начали с интересом к нему подползать. Давненько они не видели таких оборванцев на своей субтропической территории.
– Стойте! – выкрикнул Гена, тоже весь задыхавшийся от быстрого бега в погоне за Чудилой, – Стойте! Чужеземец прибыл к вам с доброй волей, а не ради того чтобы вы его сожрали за один присест!
И немного отдышавшись, Гена продолжил:
– Познакомьтесь! Это, между прочим – царь природы, зовут его Коля! Посетил вас с наиважнейшей миссией – имея за цель – продолжения рода африканских узкорылых крокодилов! Для, так называемого вливания свежей крови в наши ряды – дабы улучшения всеобщего генетического древа! Ура товарищи!
– Ура! – зааплодировала остальная челядь независимых узкорылых товарищей, ибо тогда уже в 1989 году, Уганда вступила в наш социалистический лагерь, и каждый гражданин этой республики – называющий себя с тех пор гордо – товарищ, старался соблюдать всеобщие лагерные порядки!
– А теперь хотелось бы послушать самого царя! – раздались интересующиеся возгласы из толпы узкорылых лагерных товарищей.
– Я собственно, я собственно! – начал Чудило свою речь из далека, и закончил, – я собственно!
– Да понятно! Чего вы ещё хотите собственно, от царской особы! Тьфу ты чёрт – особи!? – перевёл с русского на гребнисто-кайманский – товарищ Геннадий, и…
И, вторая попытка убежать, так же не увенчалась успехом, лишь Николай подумал о ней, как было уже поздно… Слишком поздно…
Но зато он от души повалялся на крокодиловой шкуре – спасая свою!
Как оказалось – это не так уж и страшно. Страшно было только в первый раз, как правило – пугает неизвестность, а потом привыкаешь, и становится – совершенно обычно.
А далее, снилось Чудиле что он снёс яичко, и закопал его в тёплый песочек на глубину пятидесяти сантиметров. Но это было уже после основной трёпки, которую он получил от узкорылых товарищей по социалистическому лагерю.
И вот минули три с половиной месяца, яичко проклюнулось – а оттуда высунулась головка малюсенького крокодильчика – очень похожего внешне на Николая.
– Глаза мои, – радостно отметил он, – и нос с горбинкой!
– Как ребёночка назовём? – спросила непонятно откуда появившаяся врач акушер, и начала заполнять – свидетельство о рождении.
– Николаем Николаевичем! – объявил счастливый Чудила.
– Как же Николаевичем? – удивилась акушер, – если папу Геннадием зовут?
– Какого такого ещё папу? – заикаясь, забормотал Николай.
– Как это какого! – да вон он, вас у дверей роддома уже дожидается.
Николай выглянул в окно и обмер. По периметру больничной площадки, с букетом цветов прохаживался тот самый крокодил Гена. Завидя в окне Чудилу, он радостно заскрипел зубами и завилял дружелюбно хвостиком. При этом сбив с ног троих пешеходов, шедших в поликлинику на утренние процедуры.
Николай попятился.
– Господи! Что это такое! Где я! Что со мною!?
А в люльке, громко, во всю глотку заорал завёрнутый в байковое одеяльце – его сынишка малюсенький зелёненький Николай Геннадьевич, только что проснувшийся!
Завидя Чудилу, первенец неожиданно заткнулся и заулыбался, вытягиваясь ему на встречу в желании чтобы тот взял его на ручки – произнёс первое в своей жизни слово:
– Мама!
– Ма-ма-а!!! – Вторил ему Чудило, но уже совсем по другому, трясущимися губами в надежде на спасение. – Ма-ма-а!!! Помогите!!! Ма-ма!!!!!!!!!!!!!!
И где то там, в прострации действующего оцепенения – Николай услышал лёгкую, успокаивающую музыку, он сразу узнал – это был Концерт для фортепиано с оркестром № 1.
Открыв глаза, больничная палата исчезла – он снова оказался на полу у себя дома.
– Слава Богу! Что хоть дома! – шептали его пересохшие губы.
А когда умолкли звуки – Сонаты до-диез минор, когда остался один в разгромленной квартире, когда весь мир перевернулся с ног на голову – он отыскал в своих закромах последние силы, и...
