Текст книги "Весёлая дорога"

Автор книги: Владимир Арро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Большая вода пустыни

Я примерно знаю, что делается в эту минуту в одной точке Каракумской пустыни, неподалёку от селения Геок-Тепе.

Три вагончика, прокалённые солнцем, иссечённые ветром и песком, промытые апрельскими ливнями, три видавших виды вагончика образуют букву «П», и в этом «П», как в кармане, на дощатом настиле, скрестив по-туркменски ноги, сидит Володя Година и ещё несколько парней из его бригады и едят плов. Может, и не плов они едят, а шурпу или, может быть, даже уху из наловленной только что рыбы. Да-да, уху. Из наловленной только что рыбы.

Неподалёку, в небольшом водоёме, стучит, колотит, беснуется великий пожиратель пустыни – земснаряд.

Две собаки лежат на песке в почтительном отдалении, дожидаясь своей доли.

Из спального вагончика доносится музыка и радостный голос: «В эфире – радиостанция «Юность»!»

Для комаров, для мошкары и всякой летающей нечисти устроена световая ловушка. Яркий свет её не ослепляет глаза, поэтому можно, откинувшись, полулёжа, видеть небо. Звёзды в пустыне крупные – горячие восходящие токи усиливают их свечение.

Кто-то говорит:

– А вон спутник полетел.

Все смотрят в небо, но скорей по привычке, из вежливости. Их спутниками не удивишь, за ночную вахту они не один проводят глазами.

Между прочим, если бы инопланетный корабль пролетал над этим районом Земли, то первое слово, которое произнесли бы его обитатели, глядя вниз на пустыню, было бы слово «канал».

И это был бы не мнимый канал, не результат оптического обмана, наподобие тех, что разглядели астрономы на Марсе, а канал реальный, Каракумский канал, Каракум-дарья, Каракумрека, Чудо-река – выбирайте какое угодно название.

* * *

А теперь про рыбу.

Уж чем-чем, а рыбой в этих местах, как вы понимаете, пахло меньше всего. Я думаю, что многие коренные жители пустыни и запаха такого не знают.

Правда, говорят, что однажды возле одного аула с неба во время грозы выпали лягушки и мелкие рыбки, поднятые мощным потоком ветра из Амударьи. Но это, как говорится, бог послал.

В пустыне Кара-Кум не до рыбы!

Огромные пространства суши, на которых разместились бы Австрия, Бельгия, Голландия, Греция, Дания, Португалия и Швейцария, вместе взятые, лишены питьевой воды – какая несправедливость!

Воду здесь добывают с большим трудом и искусством из-под земли.

Некоторые колодцы бывают глубиной до двухсот метров.

Воду, выпавшую в виде дождей, собирают в специально отрытые и оборудованные хранилища – сордобы.

Воду возят в бурдюках на верблюдах, в бочках на машинах, в цистернах на поездах.

Воду, солёную воду Каспийского, моря или пустынных колодцев опресняют с помощью мороза, электричества, солнечной энергии.

И всё равно не могут утолить жажду пустыни.

Овцы, которые дают здесь, под жгучим солнцем, особый каракулевый завиток, те кое-как приспособились – пьют солёную воду. Верблюды тоже пьют солёную воду или вообще не пьют. Это их дело.

А ведь человек хочет пресной холодной прозрачной водички. Ведь человек этот живёт не на простой земле, а на песке, который летом нагревается до 75 градусов. Человек хочет напиться, сварить мясо и чай, вымыться, постирать – да мало ли что!

Но и солёную воду достать, чтобы напоить овец, тоже проблема. Поэтому их поголовье сокращали. Представляете – сознательно сокращать поголовье ценнейших каракулевых овец.

Но дело не только в этом.

Пропадали огромные массивы плодородной земли. Пропадало самое длинное и самое солнечное лето. Без полива здесь ничего не могло вырасти. А плодородная земля + южное солнце + вода – это, как известно, хлопок. И не простой хлопок, а самый драгоценный – тонковолокнистый.

Вот какие вставали проблемы. Но и это ещё не всё.

На Западе пустыни, в недрах земли, когда хорошенько поискали, не нашли ни капли пресной воды. Зато нашли: нефть, газ, йод, бром, сульфат натрия. В других районах пустыни поискали, не нашли ни капли пресной воды. Зато нашли: нефть, газ, мирабилит, свинец, серу. Нефти и газа нашли в пустыне столько, что Туркмения теперь стала одним из самых крупных нефтегазоносных районов страны.

Но как же это все освоить без пресной воды? Ведь её, как в насмешку, ни капли. Ведь прямо гримаса природы, можно сказать, издевательство – самые дорогие вещи природа дала, а воду припрятала.

Возили (и сейчас возят) пресную воду в танкерах с того берега Каспия. Стоит она, эта вода, от полутора до четырёх рублей за кубический метр. А надо её Красноводску, Небит-Дагу, Челекену – 700 кубометров в сутки. Ничего себе водичка получается. Прямо какое-то «водное золото».

Опресняли (и сейчас опресняют) морскую солёную воду. Стоит это один рубль за кубометр. Тоже дорого.

Тогда люди перевели свои взоры с запада Туркменской республики на восток, туда, где мчится, сметая всё на пути, сумасшедшая и многоводная река Амударья. Прикинули – одна тысяча четыреста километров до неё. Далековато.

Но зато:

ЛЮДЯМ – НОРМАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ЖИТЬЯ; ОВЦАМ – ВОДОПОЙ И НОВЫЕ, ОРОШАЕМЫЕ ПАСТБИЩА;

ХЛОПКУ – ПОЛИВ И НОВЫЕ ЗЕМЛИ;

ПРОМЫШЛЕННЫМ ЦЕНТРАМ – ВОДА, А ЗНАЧИТ, ВОЗМОЖНОСТЬ ДОБЫВАТЬ И ПЕРЕРАБАТЫВАТЬ ПОЛЕЗНЫЕ ИСКОПАЕМЫЕ;

СУДОХОДСТВО В ПУСТЫНЕ;

РЫБА.

При этом кубометр воды, доставленный на запад, будет стоить от четырёх до тридцати трёх копеек.

И вот решили строить канал, вести воду Амударьи через всю пустыню. Начали строить его двадцать лет назад и теперь прошли уже почти 900 километров. Для таких суровых условий труда это очень быстрые темпы.

* * *

Когда начали рыть канал, Володя Година ещё был пастушком в украинском селе. Но и на его долю работы хватило. Вот он со своей бригадой сооружает Копетдагское водохранилище.

Когда Володя начал работать на канале, на дне теперешнего водохранилища росли маки.

Но вода течёт – и всё меняется.

Посреди пустыни раскинулось теперь озеро, полное пресной, амударьинской воды. Чтобы его объехать на машине, часа, наверное, не хватит. Канал втекает в него и из него вытекает.

Зачем понадобилось на трассе канала водохранилище? Затем, чтобы вода поступала на запад равномерно круглый год. Весной Амударья даёт больше, летом меньше. В разные сезоны неодинаковое испарение. А пятьсот миллионов кубометров воды, которые накопятся в Копетдагском водохранилище, застрахуют канал от любых капризов природы – отворяй знай да затворяй водовыпускное сооружение.

Чтобы удержать такую уйму воды, чтобы она не ушла понапрасну в пустыню, нужна плотина. Вот её-то и строит Володина бригада. Но строит – это не очень точное слово. Точнее – намывает. Чтобы объяснить нам, как всё это происходит, Володя посадил нас в баркасик и повёз к своему земснаряду.

Землесосный снаряд находился в таком упоении своим делом, что каждая железочка на нём дрожала. Едва мы ступили на его палубу, нас тоже чуть не бросило в дрожь. Но мы удержались. Стараясь перекричать грохот, Володя показывал то туда, то сюда, то совсем махал рукой куда-то в пески. Я так ничего и не разобрал, пока не вошёл в будку машиниста. Там дежурил парень по имени Илгельды. Он следил за приборами.

Илгельды нажал на один рычаг – и из воды стал медленно подыматься какой-то хобот. Вскипела вода, а конца хобота всё не было видно. Потом вода вспучилась, и из неё прямо на берег ударила мощная струя. Наконец хобот весь показался. У него было красивое название – гидромонитор. Там под водой, на глубине нескольких метров, эта струя размывает песок пустыни, смешивает его с водой, превращает в пульпу. А другой хобот с невзрачным названием «сосун» эту пульпу заглатывает. Сосун с наслаждением жрёт эту пульпу сутками, месяцами. Но куда же он её девает?

Тут всё просто: от земснаряда тянутся мощные трубы пульпопровода. В нём под высоким давлением пульпа пробегает полтора километра и вскидывается наверх. Вода по особому водоводу уходит обратно, а мокрый песок остаётся, тяжело оседает, образуя тело плотины.

Я сначала удивился – что построишь из песка? Ведь его размоет. Но потом, когда мы постояли на гребне плотины, увидели её габариты, всё стало ясно.

Никак её не размоет.

Ведь в основании эта гряда имеет ширину 135 метров!

Уходя вверх, она понемногу сужается.

Мы стояли на высоте одиннадцати метров.

Конечно, не одна Володина бригада ведёт круглосуточную вахту на водохранилище. Ведь плотина тянется на 15 километров. Её намывают двенадцать земснарядов, двенадцать бригад.

* * *

Каракумский канал, можно сказать, изменил географию этой части земли. Виданое ли дело – ледоход в пустыне! Виданое. В 1969 году здесь случился ледоход огромной разрушительной силы. Льдины, выросшие за зиму в полтора метра толщиной, навалились на дамбы в районе посёлка Захмет. Вода из канала могла хлынуть в Каракумы, уйти навсегда в пески. Вся техника, какая была на канале, бросилась на укрощение льда Самоходные баржи, теплоходы, буксирные катера его кололи, его перемалывали. Наконец сбросили по специальному шлюзу в пустыню.

Множество всяких диковин появилось вдоль трассы канала: чайки, лягушки, комары.

Но дело, конечно, не в этом. С водой сюда пришли главные чудеса: сотни тысяч гектаров новых хлопковых полей, миллионы гектаров орошаемых пастбищ, сады, бахчи, огороды, посёлки, города, рыболовецкие артели, пристани…

Когда летишь в самолёте над трассой канала, видишь эту широкую, распаханную, весёлую ленту оазиса. От главного русла в разные стороны расходятся каналы поменьше, потом и они ветвятся, линии их причудливо ломаются, сверкают на солнце кинжальными вспышками, потухают, зажигаются новые.

И вдруг всё пропадает. Цвет земли внизу резко меняется. Бледно-жёлтые пески, волны барханов, клочки растительности, чабанские тропы.

Здесь ещё нет воды. И неизвестно, когда она будет. Смотреть вниз бессмысленно. Ничего не меняется. Ты можешь уснуть, через час или два проснуться и внизу увидеть то же самое: бледно-жёлтые пески, волны барханов, клочки растительности, чабанские тропы.

Мутную, кофейно-молочную воду Амударьи в пустыне ждут как чуда. Да она и есть чудо. Её торопят, ей помогают. Колхозы, которым не терпится увидеть на своих землях речной берег, посылают на строительство механизаторов.

Один механизатор, рассказывают, так обрадовался, увидев возле своего дома воду, что даже сына назвал Канал-гельды, что означает: канал пришёл.

Люди, которые едут с запада республики по делам в Ашхабад, непременно завернут на канал, чтобы увидеть своими глазами, как он растёт.

Жажда там, на западе, такая сильная, что решено не ждать, пока русло канала протянется на многие километры. Канал – дело длинное, а вода нужна, как воздух, сегодня, сию минуту. Поэтому воду поведут туда в стальных трубах – по магистральному водопроводу. Одновременно будут продолжать строить канал.

Комсомол держит эту стройку на особом прицеле. Она объявлена всесоюзной ударной. За два года сюда приехало три тысячи комсомольцев-строителей. Да ещё полторы тысячи студентов каждое лето помогают.

Работы впереди много. Ещё можете и вы успеть.

Такое огромное новое дело приносит обычно не только радость, но и трудности, предвиденные и непредвиденные проблемы. На канале они тоже есть.

Вот в колхоз пришла вода. Люди рады, посеяли хлопок. Поле хлопчатника стали поливать водой, как и положено, шесть раз за лето. А совсем неглубоко под землей залегают дикие грунтовые воды. В них растворена соль. Поле хлопчатника поливают пресной водой, а солёные воды, по закону сообщающихся сосудов, поднимаются на соседнем поле. Солнце припекает, вода испаряется, а соль остаётся. Много раз мы видели землю, покрытую как бы снежным покровом. Это – соль.

На солёном поле, конечно, ничего не может вырасти. Соль не только губит посевы, но разрушает всё, что встречается ей на пути. Железо – разъест. Дерево – сделает трухлявым. Кирпич – превратит в пыль.

Как же избавиться от соли? Есть несколько способов. Главный – это строить сеть каналов, которые будут собирать грунтовые воды и уводить их от людей подальше, в специальные водоёмы-коллекторы. Это называется дренажно-коллекторная сеть.

Дренажную сеть строят. Но так быстро её не построишь.

А вот ещё какая проблема возникла несколько лет назад. В русле канала вдруг стали бешено расти водоросли. Это было настоящее бедствие, потому что заросший водорослями, затянутый тиной канал – это же просто болото. Что делать?

На помощь пришли, как всегда, учёные. Они выпустили в канал мальков белого амура и толстолобика. Рыбы эти – травоядные, водоросли для них – лакомое блюдо. На такой пище из мальков вскоре выросли двадцатикилограммовые рыбины. Уж эти-то не дадут зарасти каналу.

Ну а как быть с движущимися песками, которые засыпают русло, с постоянными ветрами, которые разрушают песчаные берега? На канале, как и на Среднеазиатской железной дороге, есть специальная служба по борьбе с песками. Её оружие – зелёные насаждения. Деревья и травы своими корнями закрепляют берега.

Есть на канале и другие проблемы. Над ними думают учёные и строители. Проблемы для того и существуют, чтобы их решать. Вот ведь решили главную – большая вода пришла в пустыню!

Как я был монахом

Никогда не носите бороды, слышите, никогда! Одни неприятности от этих бород! Сплошные недоразумения.

Когда я был молодой, я по глупости носил бороду. Мой товарищ был ещё моложе меня, и борода поэтому у него была длиннее.

Однажды, получив задание в редакции и расчесав свои бороды, мы отправились в легендарный город Суздаль. А надо сказать, в те годы туда ещё немногие ездили. Это сейчас – чуть заикнёшься, а в ответ тебе: о, Суздаль, медовуха, Покровский монастырь!.. Это только через несколько лет бородатых в Суздале (особенно по воскресеньям) станет едва ли не больше, чем при Иване Грозном. А тогда в городе обитали одни бритые.

Мой товарищ уехал в Суздаль раньше меня – я задержался по делам в промежуточном пункте нашего путешествия, в городе Владимире. Мы договорились, что я разыщу его в гостинице.

К тому времени мы уже поняли, к каким неприятностям приводят бороды. Где бы мы ни появлялись, отовсюду только и неслось:

– Во, гляди, монахи! А какие молодые!..

Когда я остался один во Владимире, положение моё ещё больше усложнилось. В троллейбусе две женщины поговорили между собой, поглядывая на меня, а потом одна сказала:

– И охота вам, молодой человек, обманывать народ. А у нас на тракторном слесарей не хватает.

Дети, завидев меня, выскакивали из переулков и орали на весь город:

– Мо-нах, мо-нах в разрисованных штанах!

А пожилой дядька посмотрел на меня удивлённо, потом подошёл и вложил в мою руку десять копеек.

– Зачем? – спросил я.

– На бритьё.

Ну, товарищи, так неуютно я себя ещё никогда не чувствовал! В самую пору было бежать в парикмахерскую, но что-то меня удержало, и на другое утро, пока мои преследователи ещё не проснулись, я уехал на первом автобусе в древний, овеянный легендами город Суздаль.

Что за панорама мне открылась через тридцать километров! Чистое поле уходило во все стороны горизонта, а посреди поля, на фоне яркого неба – купола, маковки, шпили, шатры! Алебастровая белизна рядом с густейшим ультрамарином, жаркое золото – с живой пышной зеленью… Ну да об этом уже много написано, всё это уже тысячи раз зарисовано, заснято на кино– и фотоплёнки. Только не ленитесь смотреть.

В маленькой городской гостинице я спросил про своего товарища. Администраторша, посмотрев на меня с интересом, дружелюбно ответила:

– Да, он меня предупреждал. Велел, чтобы вы, как приедете, шли прямо к церкви.

Я возмутился:

– К какой ещё церкви?

– Да вы напрасно обижаетесь. Место вам оставлено, а идти вам надо вон туда, через площадь, к действующей церкви.

– А где мой товарищ?

– А он уже там.

Всё во мне похолодело. Не иначе как его втянули в какую-то историю.

Я решил, что найду сейчас своего товарища, выкраду его и первым делом отведу в парикмахерскую, поскольку сил больше нет, нервы на исходе, а работа ещё не сделана.

Утро стояло раннее, солнце ещё не раскалило камней, по которым я шёл, в деревьях шуршали воробьи, а прохожих, к счастью, почти не попадалось. Город был нетороплив и торжествен. Видно было, что жизнь его долгие годы текла невозмутимо и ровно.

Между тем, подойдя к площади, лежавшей в окружении старинных церквей, я увидел неожиданное скопление народа. Люди были чётко поделены на две группы – их разделял натянутый между специальными стойками канат. По одну его сторону стояли нормальные городские люди: в рубашках с закатанными рукавами, в футболках, в сарафанах и платьях, в соломенных шляпах и косынках, в сандалиях и тапочках. А по другую сторону… Боже, кого там только не было! Какие-то дворники с бляхами, цыганки с монистами, нищие с котомками, мужики в лаптях, барышни с зонтиками, торговцы с товаром, городовые с палашами, гимназисты в фуражках, извозчики на лошадях. И среди всей этой пестроты – чёрной вороной – длиннополый монах. Вот потеха! Ну, прямо XIX век. Я в первую же минуту догадался, что это киносъёмка. Я встал среди нормальных людей и с жадностью принялся всё разглядывать.

Фонари у них стояли старинные. Вывески висели старинные. В старинную карету была запряжена пара лошадей. Визжал поросёнок. Кудахтали куры. Свистел городовой. Кругом усы, бороды. А среди всего этого маскарада ходила нормальная женщина с рупором и раздавала всякие приказания.

Я увлёкся разглядыванием и не сразу увидел, что чёрная ворона – монах – машет рукой в мою сторону.

Оглянулся – сзади никого нет. Не реагирую. Что за намёки? А он машет и машет, только рукава летают, да ещё и улыбается.

Не реагирую. Надоело. От монаха слышу.

А он всё машет и идёт ко мне.

И тут я увидел, что длиннополая ворона – монах – это не кто иной, как мой товарищ.

В первый момент я даже не знал, что и сказать. Встали мы около каната – он в рясе, в остроконечной скуфье, с какими-то неимоверно длинными патлами на плечах, а я в скромной клетчатой рубахе – встали мы друг против друга, и я сказал:

– Погода сегодня хорошая.

– Да, – ответил товарищ, – погода просто прелесть. – А сам смеётся. – Вот видишь, куда я попал.

– И как тебя угораздило? Что, задразнили?

– Нет, – ответил товарищ, – не задразнили. Просто они ведь тоже живут в гостинице. Вот вчера вечером и пристали: не соглашусь ли участвовать, им, видишь ли, для массовки нужен монах. Я им отвечаю: у меня дела, я товарища жду, я вообще сюда не затем приехал. А они: да всего на несколько часов, вы нам очень подходите, у вас лицо какое-то иконописное…

Я присмотрелся к товарищу – действительно, в нём что-то такое было.

– Ну вот. Так насели, что пришлось согласиться. Ты уж извини, я через часок-другой всё это с себя сброшу, и мы примемся за дело.

Я, по правде говоря, загрустил. Мне очень не хотелось стоять одному за барьером.

В это время к нам подошла женщина с рупором. Она была в белой панаме.

– А-а, приехали, – сказала она, увидев меня, – а вас товарищ всё ждал, ждал.

– Да, замечательно получилось, – ответил я, – теперь мне его ждать.

– А зачем вам его ждать, – сказал она, – полезайте лучше сюда, нам ещё один монах нужен.

Не знаю, может быть, мне надо было возмутиться. Может быть. Может быть, мне надо было вежливо отказаться. Может быть, надо было подумать. Но я пожал плечами и покорно поплёлся в костюмерную.

Через десять минут пришла очередь удивляться моему товарищу. Он рассматривал меня восхищённо, чуть не с завистью, и я по его лицу видел, как я хорош. На мне была чёрная ряса, как и на нём, но на голове не скуфья, похожая на дурацкий колпак, а клобук – этакий высокий цилиндр с шёлковой накидкой. На шею мне надели цепь с массивным крестом. Что и говорить, вид у меня был внушительный, солидный.

«Нет, граждане, что же это происходит, – подумал я, глядя на себя со стороны, – не прошло ещё и часа, как я ступил на землю этого древнего, овеянного легендами города, я ещё и километра не прошёл по этой земле, ничего не успел увидеть, понять, а монахом уже сделался». Это было невероятно, можно было подумать, что мне это снится во сне.

Между тем на площади вспыхнули юпитеры, ослепив нам глаза, раздались команды, все кругом задвигались.

Ехала карета, запряжённая парой лошадей, баба несла поросёнка, он вырывался, визжал; мужик нахваливал яблоки, цыганка плясала, городовой накручивал ус, тарахтела телега, а мы, два монаха, две чёрные вороны, шли вдоль торговых рядов, как в XIX веке, и на нас никто не обращал внимания.

Режиссёр кричал:

– Горожане, уж слишком вы резвые, ишь сил накопили! Цыганка, можно подумать, что вы только из санатория! Меньше энергии, больше усталости! Дубль!

Все возвращались на свои места, и движение начиналось сначала.

А солнце тем временем поднялось высоко, раскалило дома, булыжник на площади, сам воздух – и начался обычный в то лето знойный сухой день. Где-то неподалёку, на колокольне собора, били куранты. Мы пили воду из жестяной кружки, заливая бороды. Потом в очередной раз раздавалась команда, и мы шли своей бессмысленной дорогой – по площади, мимо торговых рядов, навстречу телеге – да это уже были и не мы, а два чучела, два идиота в нелепых, наглухо закупоренных балахонах. На этом солнцепёке не было людей глупее и несчастнее нас.

Одежда под рясами прилипала к телу, по лицам стекал пот вперемежку с каким-то пахучим клеем, дышать было нечем. Я с завистью глядел за ограждение на нормальных людей. Они за это время уже несколько раз сменились, некоторые успели сходить выпить пива и вернулись обратно, многие держали в руках мороженое, а мы всё ещё не могли выполнить замысел режиссёра.

– Плохо! Все по местам! – кричал он. – Пятый дубль! Начали!

Ехала карета, запряжённая парой искусанных оводами замученных лошадей; баба несла поросёнка; он уже не визжал, может быть, уснул от усталости или околел; охрипший мужик вялым голосом нахваливал яблоки; цыганка плясала из последних сил, городовой накручивал ус, ставший уже липкой сосулькой; и брели, еле волоча ноги, два монаха – две мокрые, отвратительные чёрные вороны.

– Вот так лучше. Это уже ближе к правде жизни, – сказал режиссёр.

Ещё через один дубль был объявлен перерыв на обед.

Я с тяжёлым вздохом снял свой крест и сказал товарищу:

– Ну, и втянул ты меня в историю. Я, кажется, совсем варёный, давай сбросим весь этот хлам и пойдём, наконец, искупаемся.

Но тут к нам подскочила женщина с рупором:

– Да вы что? Ни в коем случае! Ни одного волоска на себе не трогайте, а то потом с вами знаете сколько провозимся!..

– Что значит – потом? – спросил я. – Разве ещё не конец?

– Да что вы! Конца ещё не видно!

– А как же нам идти на обед?

Женщина ответила в рупор:

– В чём есть, в том и идите.

Я снова надел свой крест. А что мне было делать?

Мы подлезли под ограждение и вышли на улицы древнего, овеянного легендами города. Есть не хотелось. Пить уже тоже не хотелось. Хотелось лечь и заснуть.

Мы пошли прочь от площади, отыскивая прохладу. Чем дальше мы удалялись, тем удивлённее на нас смотрели прохожие, женщины бросали работу в огородах и подходили к заборам, открывались окна домов, маленькие ребятишки с рёвом разбегались с улицы.

– Куда ж деваться? – спросил я товарища затравленно.

– Выйдем на окраину, в глухое место, под какие-нибудь деревья и полежим.

Но выйти нам не пришлось. Мы оглянулись и поняли, что давно уже идём не одни. В некотором отдалении за нами следом бойко семенили старухи. Их было три, а ещё дальше поспевала четвёртая. Они шли за нами решительно и неотвратимо.

Бежать было бессмысленно. Старухи нагнали нас. Глаза их блистали, светились потусторонним вдохновением.

– Из какой обители, благоверные? – елейным голосом пропела одна.

– Мы сами по себе, – скромно ответил товарищ.

– Вота-а… Значит, странствующие?..

– Странствующие, путешествующие, – сказал я неожиданным басом.

Бабки запричитали, стали крестить нас на ходу и ловить наши руки.

– Пошли вам, господи, ангела-хранителя, сохраняюща и избавляюща от всякого злого обстояния видимых и невидимых враго-ов…

И когда мы увидели, что губы старух тянутся к нашим рукам, мы не выдержали, вырвались и, подхватив полы ряс, побежали…

Отдохнуть нам так и не пришлось. Измученные, затравленные, изжаренные солнцем, мы появились в местном ресторане.

Все посетители тотчас побросали ложки и оживились. Официантки с хохотом убежали в кухню. Вышли повара и посудомойки и уставились на нас.

Всё-таки нас накормили. Мы ели борщ, и широкие наши рукава плавали в тарелках. На космах товарища висела капуста. Но самое сложное было достать деньги из кармана брюк. Пока я это проделывал, все посетители покатывались от хохота. Кажется, у них в ресторане давно не было такого веселья.

– Знаешь, – сказал я товарищу, когда мы вышли на улицу, – всё равно над нами смеются. Давай купим по эскимо.

Мы купили по эскимо и не торопясь пошли к площади.

Вторая половина дня была ещё более утомительной. Неистовый режиссёр требовал дублей. Под конец он сам устал и слабым голосом стал уговаривать массовку:

– Товарищи, ну что вы помираете, а? Что вы двигаетесь, как неживые!..

Юпитеры вскоре потухли. Женщина объявила в рупор, что всё переносится на завтра. Мы хором сказали:

– Ну не-ет…

И тут же на площади скинули свои рясы. Мы скинули всё, что доставляло нам столько страданий, перешагнули через всё это и побежали на речку купаться.

Мы долго барахтались в воде, натирались песком, ныряли, вдыхали запах цветов и водорослей. А когда вышли на берег, увидели сидевшую в отдалении стайку мальчишек. Они тихо глядели на нас, а потом один, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Мо-нах в разрисованных штанах!

И мы поняли, что окончательно наши мучения кончатся только в парикмахерской.

* * *

С тех пор я езжу в Суздаль уже восемь лет подряд. В общей сложности я провёл там не менее тысячи дней. Но первый свой день в этом древнем, овеянном легендами городе я никогда не забуду. Шутка ли – пройтись в монашеской рясе по городу, в котором когда-то одновременно было шестнадцать монастырей!

Бороду я давно сбрил. А товарищ до сих пор носит. Я встречаю его и говорю:

– Здорово, монах!

Он привык, не обижается.