Текст книги "«Точка отталкивания»-1"
Автор книги: Владимир Калиниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Из показаний обвиняемого Панова:
– Как только я вошел в комнату милиции, за мной кто-то захлопнул дверь. Увидел, что Лобов и Емешев затаскивают Астафьева за барьер. Я приблизился к ним. Кто из них свалил его, я точно сказать не могу. Я увидел, что Астафьев как бы сполз по стене на пол. Он пытался вырваться, но Лобов удерживал его и не давал встать. Я понял, что они не решаются ничего сделать, а Лобову нужна помощь, и подошел к ним. Чтобы мне было удобнее, правую ногу прижал к лавочке, а потом протянул ее чуть вперед, так что моя голень полностью лежала на лавочке. Подумал, что нужно подстраховаться и не выронить бутылку, которая могла разбиться. Страхуя себя свободной рукой, чтобы не упасть, другой дотянулся до головы Астафьева, зажал его волосы рукой и два раза, оттягивая голову к себе, ударил затылочной частью головы о стену...
Чем дальше продвигалось следствие по выяснению обстоятельств убийства, тем ожесточеннее становилось сопротивление тех, кто был напуган таким ходом событий. В верхних эшелонах власти срочно формировали «мнение» о том, что прокуратура и КГБ фабрикуют дело с целью подрыва авторитета органов внутренних дел. От В. В. Найденова требовали объяснений, он от нас – бесспорных доказательств вины Лобова, Панова и других. Мы же пока располагали только их показаниями.
Итак, к исходу двух недель расследования стало более-менее ясно, кто избивал Астафьева, но... Кто и как вывез его к поселку Пехорка? Подозрение пало на бригаду медвытрезвителя, которую в тот вечер трижды вызывали на «Ждановскую». Согласно журналу регистрации медвытрезвителя, второй вызов был в тот период, когда в комнате находился Астафьев. Напротив записи о третьем вызове значилось: «Отказались сами...», то есть в 21 час 45 минут бригада прибыла в комнату милиции, но пьяного с собой не забрала, а если быть точнее – никого не доставила для вытрезвления. Почему?
Бригадир Гейко и два его напарника упорно твердили, что ничего не помнят.
Первым, кто рассказал о том, как якобы избавились от Астафьева, был Масохин.
– Я не принимал участия в убийстве,– заявил он,– но когда ребята добавили ему при мне и он потерял сознание, я решил, что нужно от него избавиться, иначе придется отвечать, да и меня уволят. К десяти вечера приехал Гейко, и мы попросили его вывезти Астафьева и куда-нибудь выбросить, а там пусть разбираются. В случае чего скажем, что мы его отпустили, пусть докажут другое. Гейко колебался, и тогда я забрал из портфеля Астафьева бутылку коньяка и налил ему стакан. Он выпил и сказал: «Добро». Мы помогли ему вынести Астафьева, и бригада уехала. Что дальше было, пусть сами говорят...
Проверка этих показаний позволила установить, что Гейко был в комнате милиции, видел избитого Астафьева и распил с Масохиным и Мерзляевым бутылку коньяка, отобранную у потерпевшего. Гейко продолжал настаивать на «запамятовании».
В один из дней, когда у нас почти не было сомнений в том, что Астафьева вывезли на автомашине медвытрезвителя, на допрос неожиданно запросился Лобов.
– Знаете,– сразу сказал он,– появились у меня какие-то смутные воспоминания.– Взгляд его стал заискивающим.– Вижу перед собой черную «Волгу», в нее затаскивают Астафьева, а рядом – Масохин. Он залезает первым, а потом тащат этого комитетчика...
Ничего, кроме раздражения, заявление Лобова у меня не вызвало.
– Забери свою явку с повинной,– сказал я ему,– и когда у тебя появятся не смутные воспоминания, а желание говорить правду, тогда передашь, чтобы тебя вызвали...
Ох как непросто преодолевать барьер предубежденности, уверенности в том, что ты на правильном пути!
Мы готовились к очной ставке между Гейко и Масохиным, обдумывая различные варианты ее проведения, но меня не покидало состояние внутренней неуверенности в том, что одним из убийц был Гейко. Что-то было не так. И вдруг вспомнил: конечно, запись в протоколе осмотра места происшествия! Сам протокол был составлен поверхностно и состоял из двадцати предложений. Ни фотосъемки, ни изъятия следов на месте обнаружения тела Астафьева не производили, но была там одна фраза о следах автомашины, напоминающих протектор рисунка колес «Волги» ГАЗ-24.
Работники милиции и следователь, первыми прибывшие к поселку Пехорка утром 27 декабря, на допросах вели себя скованно. Видно было, что они знают больше, чем говорят. Недостатки, допущенные при осмотре, объяснили невысоким профессиональным уровнем, но вот того, что возле тела Астафьева они видели след развернувшейся автомашины «Волга», не отрицали и довольно убедительно обосновали свои предположения.
К этому времени появился еще один очень интересный свидетель. Это был постовой патрульного дивизиона ГАИ, который вечером 26 декабря дежурил на развилке Рязанского шоссе и поворота на аэропорт «Быково». Сразу после Нового года он исчез, и работники КГБ разыскали его на специальных курсах в Краснодарском крае, куда его срочно направили для повышения квалификации.
– В тот вечер,– пояснил он,– около 23 часов мне по рации передали, что со стороны Москвы в моем направлении движется автомашина «Волга» ГАЗ-24, которую нужно задержать. Вскоре я ее увидел. Салон автомашины был переполнен, но никого я рассмотреть не смог. Мое требование остановиться они не выполнили, преследовать их было не на чем. Автомашина скрылась в сторону Быково, и чуть позже я увидел, как в сторону Рязани проследовали две автомашины городского ГАИ. Мне показалось, что они за кем-то гнались...
Ни тогда, ни после мы так и не смогли установить, кто же передал ему по рации требование о задержании «Волги», какие автомашины ГАИ преследовали нарушителей еще от городской черты. В журнале постов ГАИ значились десятки «Волг», зафиксированных при их проезде по дорогам после 22 часов. Десятки, но не та, которую мы искали. Только позже, когда обвиняемые начнут рассказывать всю правду, выяснится, что при выезде из города, когда они на развороте чуть не опрокинулись в кювет, два офицера ГАИ жезлом потребовали остановиться. Именно потому, что в машине был избитый до полусмерти Астафьев, сидевший рядом с шофером скомандовал: «Жми!» В заднее стекло увидели, что их собираются преследовать две спецмашины с мигалками. Но – почему-то все обошлось.
Теперь многое становится понятным. Утром 27 декабря нашли Астафьева. Через несколько часов узнали, кто он, и после этого невидимая, но могущественная рука заставила молчать и скрывать от нас правду десятки должностных лиц.
А тогда, оценивая собранную информацию, мы думали: неужели Масохин и другие лгут, оговаривая своего же товарища по службе? Многое могла прояснить очная ставка. До сих пор я жалею, что ее не записали на видеопленку.
Гейко несколько испуганно поглядывал на Масохина, ожидая, как потом выяснилось, что тот расскажет, как он пил на службе. Но услышал он другое. Потупив голову, Масохин монотонно излагал, как Гейко вывозил избитого Астафьева.
Реакция Гейко была неожиданной. Вскочив со стула, он упал на колени и закричал:
– Товарищ следователь, миленький, я же отказался!
Столько отчаяния и мольбы было в его голосе, что мне стало не по себе.
– Я видел его еще вечером... Тот, один из них, которого зовут Николай, ну, плотненький такой, он еще часто рассказывает, как служил десантником, показывал мне удостоверение и хвастался, что задержал комитетчика. Я тогда выпил с ними полстакана водки и увез в вытрезвитель двух пьяных. А потом видел того мужика еще раз. Он лежал за барьером и хрипел. Я же сразу понял, что с черепом не в порядке. Они и этот старший лейтенант просят: мол, вывези его. Что тебе стоит? И выбросишь... Налили стакан коньяка. Нет, говорю, братцы, шалишь, я же знаю, что это комитетчик. Как вы здесь с ним разбирались, так и расхлебывайтесь. Отказался я, поверьте мне...
Масохин на Гейко не смотрел. Было видно, что он подавлен происходящим, допустил оговор и психологически не выдерживает хода очной ставки. Лицо его побледнело, руки дрожали. Тупо уставившись в одну точку, он молчал. И тут я интуитивно понял, что он сломался. Такую ситуацию называют «моментом истины». Срочно вызвал конвоира. Гейко увели. Ставлю стул прямо напротив Масохина. Мы рядом.
– Николай, подними голову. Подними.
– Не могу.
– Николай, ты прежде всего человек, как бы ни был ты виноват, но страшно оговаривать невиновного. Согласен?
– Да! – выдавил из себя глухо.
– Николай, это была «Волга»?
– Да.
– Какого цвета?
– Черная.
– Кто приехал на «Волге»? Коля, кто приехал на «Волге»?
Масохин медленно поднимает голову. Ох как он смотрел на меня! Смертельная тоска была в его взгляде. Теперь я вижу, как дрожат у него губы. Выговорить он не может.
– Ба... Ба... Ба...
– Коля, кто это был? Ты должен сказать правду, как ни тяжело, но должен.
– Ба... Ба... Ба... Нет! Не могу! – Он почти кричит.
Но я уже догадался, хотя и не до конца верил такому повороту событий.
– Коля, это был Баринов?
Масохин кивает головой.
– Если можно– воды...
Стакан ходуном ходит в его руке, зубы стучат по стеклу, вода по подбородку стекает на одежду.
– Если можно– еще...
Постепенно он успокаивается. Расслабился так, как будто свалился с него тяжелый груз.
– Вы сейчас будете писать?
– Если ты не возражаешь, да. Потом будет труднее.
– Хорошо.
Масохин взял себя в руки. Рассказ его был подробным и последовательным.
Когда он понял, что удар, нанесенный Пановым, делает положение совсем печальным, то позвонил дежурному по отделению:
– Ребята грохнули комитетчика.
– Господи, какого? Того, что задержали?!
– Его.
– О, идиоты! Ничего не делайте, я ищу начальство.
В тот вечер начальник 5-го отделения милиции отдела по охране метрополитена Баринов находился на больничном. Дома не сиделось, съездил в больницу, сделал перевязку и заехал к коллеге по работе. Распили бутылку коньяка, потом вторую. О художествах подчиненных во время службы был осведомлен отлично – сам иногда грел на этом руки. Поэтому постоянное ожидание какого-нибудь ЧП не покидало Баринова ни на час. Собираясь домой, позвонил дежурному по отделению и услышал одну из самых неприятных за все годы службы новостей. Дал команду ничего не предпринимать, вызвал служебную автомашину и помчался на «Ждановскую».
Осмотрев Астафьева, сразу все понял. Посторонних и тех, кому не доверял, выгнал. Оставил старослужащих – Масохина, Лобова и Панова.
– Ну и что будем делать, красавцы?..
Масохин предложил отвезти Астафьева в больницу и объяснить, что в таком состоянии его доставили в комнату милиции.
– Дурак,– обругал его Баринов,– к утру здесь будет свора комитетчиков, а вы все – пьяные. Да они вас через час расколют, как цыплят.
– Может, вывезем за город и создадим видимость, что его ограбили и убили? – предложил Панов.
– Куда везти? – угрюмо спросил Баринов.
– Есть хорошее место,– оживился Масохин.– По дороге на Быково стоит одна дача – он вполне мог там быть.
Все остальное сделали быстро и по-деловому. Автомашина близко. Случайных свидетелей не боялись. Кто заподозрит в плохом людей в милицейской форме? Первым в салон влез Масохин, затем затащили Астафьева, усаживая его, как пассажира. За ним втиснулись Лобов и Панов. Баринов разместился на переднем сиденье. Тронулись. Неожиданные осложнения возникли, как мы уже знаем, на посту ГАИ, но, благо, удалось скрыться. За поселком Пехорка свернули направо и возле ворот одной из дач развернулись. Место удобное. Ни огонька, только чуть светит луна.
Вытащили Астафьева. Верхняя одежда с него частично сползла и се, сняв, разбросали в стороны. Баринов дал команду потоптаться, чтобы имитация нападения была поубедительней, и предложил Масохину проверить, жив потерпевший или мертв – благо Николай в прошлом был фельдшером.
– У него есть пульс и он живой,– еле выдавил из себя Масохин.
– Тогда добейте его,– скомандовал Баринов. Потом добавил: – И чтобы каждый по очереди.
Из багажника автомашины достали монтировку. Первым взял ее Масохин.
Из показаний обвиняемого Масохина:
– Меня всего трясло от страха, потому что я до этого никогда не убивал человека. Я наклонился и с небольшим полу замахом нанес ему удар по лицу. Целился в лоб, а удар мой пришелся ему в переносицу. Я ужаснулся, поняв свое положение, а также то, что я совершил непоправимое. Я понял, что убиваю человека, которого видел впервые и который мне ничего не сделал. Ударив Астафьева, я передал монтировку Панову. Тут же увидел, что Панов подошел к Астафьеву и ударил его монтировкой один раз, затем – еще раз. Меня всего бил озноб, и я отвернулся. Отворачиваясь, увидел, как Лобов ударил Астафьева ногой по голове...
Уже на обратном пути, разбираясь, все ли сделано надежно, сошлись на том, что если и не добили, то к утру потерпевший все равно замерзнет. Поклялись молчать о случившемся, и Баринов лично проконтролировал, чтобы от похищенных у Астафьева ценностей избавились. Как профессионал он знал, что самое опасное – это вещественные доказательства.
ИЗ ПРОШЛОГО
В середине 70-х годов специальная следственно-оперативная группа по раскрытию особо тяжких преступлений, в которую, помимо меня, входили начальник отдела Управления уголовного розыска области Евгений Евгеньевич Малышев и старший инспектор по особо важным делам Юрий Борисович Катютин, выехала в один из южных городов Украины, где была убита и ограблена престарелая гражданка X.
Довольно быстро комплекс следственно-оперативных мероприятий позволил заподозрить в убийстве офицера местного отдела внутренних дел, но по негласно действующему указанию ни задержать, ни арестовать его до увольнения мы не могли. О происшедшем сообщили руководству УВД и прокуратуры области. Посланники из центра нагрянули незамедлительно. Оперативное совещание проходило бурио. Попытки убедить нас в ошибочности выдвигаемой версии успеха не имели. Особое раздражение руководства вызвало упрямство Малышева и Катютина, а один из очень уважаемых мною людей отвел меня в соседний кабинет и сказал: «Парень ты молодой, все у тебя еще впереди. Не артачься. Дело в конечном итоге не в преступнике. Одним больше, одним меньше. Пойми, Володя, это политика...» И он многозначительно показал пальцем вверх.
Все протестовало в нас против предложенной сделки, и мы поступили по-своему. Увы, дело кончилось полным провалом. Подозреваемого предупредили и о доказательствах, которыми мы располагали, и о веем ходе подготовленной операции.
Он уехал в другой город, купил дом, автомашину и лет десять назад передал мне через одного нашего работника «пламенный привет», а Малышева Е. Е. и Катютина Ю. Б. тогда же за «увлечение ошибочной версией» от расследования отстранили.
Малышев, Малышев! Умница! Беззаветно преданный службе уголовного розыска и посвятивший ей всю свою жизнь, он был обойден после этого не только в продвижении по службе, но даже и в поощрениях. Пробовал жить и работать в другом городе – не получилось. Уехал в Афганистан. К счастью, вернулся оттуда живым....
Ну, а Катютин? В юности прекрасный музыкант-профессионал, он оставил это увлечение и пошел на работу в уголовный розыск. Смелость и решительность, тонкий аналитический ум снискали уважение всех, кто знал его и работал с ним. Его успехов старались не замечать, он немало пережил, но благо наша милиция состоит не только из щелоковых, чурбановых и подобных им горе-руководителей.
СЛЕДСТВИЕ
О начальнике 5-го отделения милиции мы знали еще с первого дня задержания его подчиненных. Правда, мы не представляли, какую роль он сыграл в этой трагической истории. Баринов настойчиво по телефону добивался встречи с нами. Такую возможность ему предоставили 5 февраля 1981 года. В тот день он впервые перешагнул порог Лефортова. Вел себя заметно нервничая, но держался в общем-то неплохо. Подробно рассказывал о своей службе, и постепенно мы подошли к 26 декабря.
Весь допрос шел, как в детской игре «холодно– горячо».
– Нет-нет, я не верю, что мои ребята могли сделать такое. Здесь какая-то ошибка. Я ие ставлю под сомнение вашу профессиональную порядочность, ио ведь, знаете, и следователи часто ошибаются. Так они дают показания?.. Ничего не понимаю! Может, из страха? (Следует намек, что расследованием занимаются такие могущественные организации, как КГБ СССР и Прокуратура СССР.) Вас интересует, что я делал в тот день? Пожалуйста.– Баринов подробно, час за часом, описывает, где был, с кем встречался. Из его пояснений вырисовывается стопроцентное алиби, ибо получается так, что с 21.00 до 24.00 Борис Владимирович был у знакомой женщины – заместителя директора одного из магазинов Москвы.
Неприятный холодок пополз по спине, потому что понятно: Баринов был готов к этому разговору. Слишком подробно и в деталях он описывает события почти полуторамесячной давности. Понятно и другое: без договоренности с подругой он бы таких показаний не дал.
В магазин срочно выехала группа следователей. Перед ними поставлена задача – одновременно и порознь допросить всех работников магазина об интересующем нас дне и возможном появлении там Баринова. Не прошло и часа, как позвонил Юра Жданов.
– Знаете, какая удача! – взволнованным голосом сказал он.– 26 декабря ее не было на работе, у нее был выходной, и это подтверждается рядом документов.
– Ну, а что она сама?
– Сначала говорила, что в тот вечер была с ним и именно в магазине, но сейчас сидит, плачет. Ссылается, что дала такие показания по просьбе Бориса. Директор и второй заместитель утверждают, что Баринова 26-го в магазине не было.
Я принял решение задержать Баринова.
К концу дня меня, Г. П. Каракозова и Ю. Н. Шадрина вызвал В. В. Найденов. Он заметно нервничал и не скрывал своего состояния. Выслушав подробный доклад о доказательствах, которыми располагало следствие, задумался, а затем засыпал нас вопросами по делу. Суть их сводилась к тому, что он колебался: хватает ли данных, чтобы дать санкцию на арест Баринова? Несколько раз раздраженно предлагал нам выйти из кабинета и «хорошо подумать».
– Виктор Васильевич, это единственное и правильное в такой ситуации решение,– многократно повторял Каракозов,– все остальное приведет к провалу дела.
В очередной раз Найденов обратился к Шадрину:
– Юрий Николаевич, они оба горячие по характеру люди, но твоя сдержанность и осторожность известны всем. Ты уверен, что мы не ошибаемся?
Шадрин был тверд. И тогда Найденов в очередной раз предложил нам выйти. На ходу я оглянулся. Рука Виктора Васильевича легла на телефон. Мы так никогда и не узнали, кому он звонил и кому докладывал, но когда пригласил к себе, я увидел, что лицо его покрылось багровым румянцем. Протянув постановление, которым он санкционировал арест Баринова, Найденов проговорил:
– Учтите, здесь моя голова.
– Наверное, сначала моя? – ответил я ему.
Найденов зло усмехнулся:
– О вашей голове я вообще не говорю. Вы свободны.
От должности заместителя Генерального прокурора СССР Виктора Васильевича Найденова освободили без всякого объяснения причин такого решения чуть позже, а точнее – через несколько лет. Тогда он руководил расследованием так называемого «сочинско-краснодарского» дела. Тогда и перенес он первый инфаркт. Третьего сердце не выдержало.
Арест Баринова обострил обстановку до предела. Водителя служебной автомашины, обслуживающего нас, задержали после работы, когда он на своих «Жигулях» добирался домой. Его пытались спровоцировать, но он держался мужественно. Было и много других провокаций, мелких и более серьезных. Вспоминать обо всем просто неприятно. Нужно было реагировать на происходившее, и немедленно.
По указанию Ю. В. Андропова с Щелоковым встретился один из заместителей председателя КГБ СССР. Предъявленные министру материалы о противозаконной деятельности его подчиненных были бесспорными, он извинился и заверил, что необходимые меры примет.
Действительно, обстановка после этого стала поспокойнее, но разговоры о том, что материалы дела фабрикуются, шли на различных уровнях. Психологический прессинг продолжался.
Мы хорошо понимали, что показания показаниями, но точки в этом деле могли быть поставлены в случае обнаружения вещественных доказательств. Все наши усилия были направлены на то, чтобы их найти. При работе в этом направлении нас ожидал своеобразный сюрприз.
Во время допросов Лобова обратили внимание на то, что он очень обеспокоен тем, как ведет себя на следствии его жена. У нас крепла уверенность в том, что она располагает информацией о преступной деятельности мужа. Но какой? Поединка со следствием они не выдержали одновременно, в одни день.
– Понимаете, я ведь доподлинно ничего не знаю,– стала рассказывать жена Лобова,– но однажды, лет пять назад, уезжала на несколько дней, а когда вернулась, увидела в комнате много следов крови. Виктор сказал, что подрался с приятелем. Я помогала ему эти следы замывать... А потом, года через два, он пришел домой сильно пьяным и сказал, что у нас в квартире убил человека...
Да. это было еще одно убийство...
В декабре 1975 года, работая в 4-м отделении милиции, Лобов во время дежурства на станции метро «Таганская» задержал жителя города Армавира А., находившегося в Москве проездом в командировку. За мзду пообещал отпустить его. Распив с задержанным бутылку водки, предложил продолжить пьянку у себя на квартире. По пути заехали в ресторан «Россия». За спиртное расплачивался А., при этом за деньгами полез в плавки. Это и натолкнуло пьяного Лобова на предположение о том, что так можно прятать только большую сумму денег.
Парня он убил, но денег оказалось мало, всего восемьдесят рублей. Нужно было избавляться от трупа, и, накупив на деньги потерпевшего дешевого вина, Лобов занялся его расчленением. На это у него ушло несколько дней. Первую ходку сделал к станции метро «Октябрьская» и отдельные части тела выбросил там. Остальные стал отвозить на электричке, разбрасывая в лесопосадках на промежуточных станциях по пути к подмосковному городу, в котором он родился и вырос и в котором жили его родители. Самые большие трудности возникли при транспортировке нижней части туловища, к тому времени начавшей разлагаться. От сумки шел трупный запах, и пассажиры в электричке отсели от Лобова подальше. То ли они сказали об этом милиционеру, сопровождавшему электричку, то ли он сам что-то заподозрил, но, подсев к Лобову, завел с ним разговор. Оба они хорошо знали друг друга, были земляками и почти в одно время пошли на работу в милицию. Коллега постоянно поглядывал на сумку, Лобов нервничал и пытался отвлечь его внимание. В конце концов от него отстали.
Ему пришлось доехать до конечной станции. От туловища нужно было избавляться в пределах городской черты, и потому Лобов решил утопить его в проруби. Опасаясь сойти на лед, бросок сделал с моста и в прорубь не попал. Пришлось убегать, оставив туловище на льду и понимая, что утром его найдут. Несколько дней со страхом ожидал разоблачения. Но обошлось...
Факт обнаружения части трупа в городском отделе внутренних дел зарегистрирован не был, хотя мы нашли свидетелей, помнивших о таком случае. Милиционер, о котором рассказал Лобов, ничего не помнил или делал вид, что не помнит. Как бы то ни было, но Лобов остался безнаказанным и продолжал совершать новые преступления.
Раскрытие этого убийства повергло в состояние шока многих ответственных работников МВД. В. В. Найденов каждый день торопил нас с проверкой показаний обвиняемого. Мы отбивались, как могли, по крупицам собирая доказательства, и наконец настал день, когда Виктору Васильевичу доложили: на диване, находившемся в квартире Лобова, обнаружены обильные и большей частью замытые следы крови и кожного эпителия потерпевшего. Изъятые там же туфли, перчатки, другие предметы одежды опознали родственники убитого. В МВД СССР официально сообщили о результатах расследования, и, как говорят, раздался гром среди ясного неба. На сцене внезапно появился Ю. М. Чурбанов. до этого занимавший выжидательную позицию. Была, видимо, у него какая-то выгода в той игре, которую он вел. На коллегии ГУВД Мосгорисполкома Юрий Михайлович снимал и правых, и виноватых. Началась «чистка» среди рядового и сержантского состава. С работой в милиции расстались сотни лиц.
Но возникал вопрос: неужели для подобных оргвыводов нужно было такое серьезное ЧП? Раньше что, ничего не знали и не видели?
Из показаний обвиняемого Масохина:
– У нас в отделении работал милиционер Плечиков. Это был законченный алкоголик, тем не менее на работе его держали и прощали абсолютно все. В декабре Плечиков задержал какого-то мужчину, отобрал шесть рублей и выгнал. На собрании милиционер Левштанов написал в президиум записку, в которой задал вопрос: «Как может работать в милиции преступник-грабитель?» На эту записку ответил Баринов. Он стал говорить, что мы должны правильно понимать кадровую политику и сейчас, перед Олимпиадой наша главная задача – полностью укомплектоваться личным составом...
ПРОДОЛЖЕНИЕ, НАЧАЛО ВОСЬМИДЕСЯТЫХ
Да, именно тогда для поддержания правопорядка в период проведения в Москве Олимпийских игр было принято решение об увеличении штатной численности столичной милиции, а исполнители на местах, подобные Баринову, обеспечивали комплектование личного состава за счет лиц, скомпрометировавших себя и даже совершавших преступления.
Мне могут возразить: зачем все излишне драматизировать? Мол, были единичные случаи... К сожалению, нет. Через наши руки прошли десятки и сотни материалов служебных проверок, подтверждающих иное. Приведу только такой пример. В тот же период времени, с разницей в несколько месяцев, в центре Москвы, на станции метро «Пушкинская», офицеры милиции ограбили задержанных. Благо Петровка, 38 рядом и преступников довольно быстро задержали с поличным. И что вы думаете? Передали материалы в прокуратуру? Ничего подобного. Грабителей... заслушали на суде офицерской чести и объявили... общественное порицание. Тем самым личному составу отдела милиции по охране метрополитена продемонстрировали, как защищается честь мундира. И немудрено, что один из убийц Астафьева, старший сержант Лобов, за шесть лет работы в милиции «заработал» деньги на двухкомнатную кооперативную квартиру в столице.
Кому же нужна была эта порочная система подбора и удержания кадров? К тому же в период подготовки и проведения Олимпиады... Ответ прост: только тем, кому эта система позволяла докладывать руководителям страны о потрясающих успехах советской милиции, а взамен, используя личные связи и родственные отношения, получать награды и почести. Разве мало примера Юрия Михайловича Чурбанова, который стал аж лауреатом Государственной премии после завершения Олимпийских игр? К сожалению, это были далеко не все пороки кадровой политики, проводившейся в те годы.
Да, Щелоков много сделал для органов внутренних дел. Прежде всего добился значительного увеличения штатной численности милиции.
Но появившиеся вакансии нужно было заполнять, заполнять немедленно. Где в таких условиях взять людей?
На улицах, на вокзалах отлавливали демобилизованных солдат и предлагали пойти на работу в столичную милицию. Не правда ли, заманчивая перспектива для молодого, часто не имевшего гражданской специальности парня, направляющегося домой в Курск, Рязань, Полтаву? А что после этого? Жизнь в общежитии, неустроенный быт, служба, интерес к которой зачастую продиктован только перспективами на постоянное жительство в Москве, формализм в политиковоспитательной работе... Дальше– больше. Ведь возраст большинства новобранцев такой, когда нужно обзаводиться семьей, а жить-то негде, да и зарплата для жизни в столице маловата. Но зато хватает другого – фактически неограниченной власти во время несения службы.
Из показаний потерпевшего Рукинова:
– Сержант милиции с возгласом «Люблю клиентов с «дипломатами»!» пригласил меня зайти в комнату милиции. Пройти туда я не отказывался, но, несмотря на это, был втащен за рукав пиджака. Я заявил протест и потребовал вызвать дежурного офицера или врача, так как я находился в трезвом состоянии. На мое требование сержант не отреагировал и вызвал машину из вытрезвителя. Прибывший сопровождающий из вытрезвителя взять меня отказался, сказав, что не видит для этого оснований. Обругав сопровождающего нецензурной бранью, сержант пообещал устроить мне «хорошую жизнь», заявил, что он передавил бы всех интеллигентов, «а я что захочу, то с тобой и сделаю». Кроме того, он говорил- «Передо мной здесь не то что ты – замминистра валялся...»
Итак, вчерашние солдаты становились на путь совершения преступлений. При этом высвечивалась еще одна проблема, связанная с подбором и комплектованием кадров, которую мы в упор не хотели видеть.
Есть у нас социальное расслоение, есть, никуда от этого не денешься. Кто-то живет лучше, кто-то хуже и не всегда потому, что одни – коррумпированные чиновники, а другие – честные рабочие и служащие Уровень жизни в столице достаточно высокий; министерств, ведомств, различных научных и учебных заведений предостаточно. Живут и одеваются «совслужащие» неплохо. Каково же видеть их, преуспевающих, возвращающихся домой (пусть даже и в подпитии), молодому парню, который и в прошлой-то своей, нестоличной жизни мало хорошего видел, а в нынешней перспективы на будущее видит весьма туманно? Нет, совсем не случайным был приведенный выше диалог потерпевшего Рукинова с задержавшим его на станции метро «Площадь Ногина» милиционером...
СЛЕДСТВИЕ
Принимавший участие в избиении Астафьева милиционер Лоза родился и вырос в небольшом селе на Днепропетровщине. Окончил среднюю школу, но большими способностями не блистал Не лишенный честолюбия, мечтал о поступлении на учебу в юридический институт. Немного проработал в колхозе и был призван на действительную военную службу. После демобилизации домой возвращался через Москву. На Курском вокзале с ним заговорили «вербовщики» столичной милиции, и так он оказался в 5-м отделении.
Позже на допросах Лоза рассказывал:
– Во время работы с Лобовым я понял, что у них сложилась система по ограблению задержанных, которых условно называли «карасями», а отобранные деньги – «фанерой». Среди милиционеров бытовала фраза: «Поймать в сети карася и отобрать фанеру». Лобов стал обучать меня приемам обирания задержанных. Позже предложил попробовать самому...
Лоза попробовал, как и многие другие. Не подчинялись ему – бил. Служба ему нравилась... И не так даже служба, как форменная одежда – она у него всегда была «с иголочки». Особенно любил носить до блеска начищенные сапоги и заправленные в них, плотно облегавшие ноги брюки. Задержанных бил только излюбленными ударами: один – в живот, другой – ребром ладони по шее. Когда потерпевший падал, гордо отходил в сторону и за остальным наблюдал со снисходительной ухмылкой. Кого же копировал этот несостоявшийся юрист? Неужели мы верим в то, что палачи тридцать седьмого года исчезли бесследно? Они были среди нас тогда, сеть кандидаты в них и сегодня.
