Текст книги "Василий Теркин после войны"

Автор книги: Владимир Юрасов

ТЁРКИН СЛУШАЕТ РАДИО

 
Как-то под вечер до срока
Возвращался Тёркин в полк,
И, как-будто ненароком,
Повернул немного вбок.
 
 
Повернул к знакомцу-другу,
К дому немца одного,
Что услугой за услугу
Выручал не раз его.
 
 
В увольнительной имелось
Час до срока с небольшим,
А ему давно хотелось
Делом заняться одним.
 
 
Делом правильным и нужным,
Скажем прямо – не простым,
Невозможным для послушных,
Для трусливых и недружных,
А наш Тёркин – был иным.
 
 
Одним словом, Тёркин вскоре
В доме немца заседал,
Дверь держали на запоре,
Чтоб никто не помешал.
 
 
Молчаливый, что твой скромник,
В руку-горсточку курил,
И, ссутулившись, приемник
Он внимательно крутил.
 
 
Где-то скрипка, где-то пенье,
Повернул еще – трещит,
И вдруг слышит:
– Говорит
Радио «Освобожденье».
 
 
Тёркин ближе к аппарату,
Ухом влип в него сержант,
Объявляют:
– Про солдата,
Имя:
– Тёркин-оккупант.
 
 
Тёркин ахнул – что такое?!
Непонятное уму —
Про него же, про героя
Сыпет радио ему!
 
 
Тёркин, стой! Дыши ровнее,
Тёркин, сердцем не части!
Тёркин, слышишь? Чтоб вернее,
Слева звуку подпусти.
 
 
Тёркин, Тёркин, что с тобой?
Скажем откровенно:
Славы ты не ждал такой
Необыкновенной.
 
 
И не то, чтоб ты впервой
С нею повстречался…
Словом, Тёркин, наш герой
Малость растерялся.
 
 
Знать, не только на войне
Был со славой дружен,
Ты теперь уже вдвойне
Родине, знать, нужен.
 
 
Чтоб никто в стране не знал
Про тебя, такого,
Кремль поэту приказал —
О тебе ни слова.
 
 
Как обманут властью был,
Как теперь живется…
Но выходит: только б жил,
А поэт найдется.
 
 
Только б жил не просто так —
Подхалимом серым,
А чтоб был во всём мастак,
Правильным и смелым.
 
 
Но когда услышал Тёркин,
Что победу не сберег,
Подавился от махорки
Дымом, ставшим поперёк.
 
 
– Вот те на, брат, удружили!
Голос снова поднасел:
– Что же это ты, Василий,
Прозевал, недосмотрел?
 
 
Потемнел с лица мой Тёркин
От обиды от такой,
Повернулась слава горькой,
Оборотной стороной.
 
 
– Вот ты как! Корить солдата!
Не суди, брат, ты не Бог,
Это я-то виноватый?
Хорошо. А что я мог?
 
 
Что я мог, ведь он – Усатый
Обманул не только нас,
Но меня, скажу, – солдата
Обманул в последний раз.
 
 
Я согласен и не спорю,
Что войны милее жизнь,
Ну, а жизнь-то стонет морем,
В дамбу власти упершись?
 
 
Спору нет – построить кран бы,
И не бомбой, не войной
Отодвинуть эту дамбу
С нашей родины долой.
 
 
Я – любитель мирной жизни,
Воевать хотя мастак,
И войны своей отчизне
Не желаю я никак.
 
 
Но, а если взять серьёзно,
Что я сделаю с Кремлем:
Сталин рано или поздно
Доиграется с огнем.
 
 
Вот тогда мы и рванемся,
Живы будем – не помрем,
И к себе домой вернемся,
Что отняли – отберем.
 
 
А пока на этом свете
Мне не стоит умирать:
Я одной политбеседе
Всех учу – не унывать.
 
 
Ты ж для большего порядка,
Чтобы действовать вдвоём,
Всем рассказывай, как сладко
Мы под Сталиным живем:
Что изведано горбом,
Что исхожено ногами,
Что испытано руками,
Что мы видим здесь в глаза,
И о чем у нас покамест
Вслух рассказывать нельзя.
 
 
Потому что у солдата
Адресатом белый свет.
Кроме радио, ребята,
Близких родственников нет.
 

БЕСЕДА О МАРКСИЗМЕ

 
Взвод однажды торопился
Уложиться в малый срок;
Заправлялся» брился, мылся —
Первым был политурок.
 
 
Тёркин тоже брился спешно,
Исцарапался до глаз,
И советские, конечно,
Бритвы он ругнул не раз.
 
 
– Чтоб им, бритвам, пусто было!
Брить бы ими старшину!
Весь в крови, а сбрил лишь мыло,
Да щеку с трудом одну.
 
 
Так ругался он, к небритой
Руку приложив щеке, —
Слышит:
– Тёркин, к замполиту
На одной давай ноге!
 
 
Вытер щёку – что такое?
Старшина стоит:
– Ну, что ж,
С недобритой бородою
К замполиту не пойдешь…
 
 
– Кончу вот, тогда хоть к чорту.
– Тёркин, сроку пять минут!
– Ничего, такую морду
Дальше кухни не пошлют…
 
 
Говорит, чудит, а всё же
Сам, волнуясь и сопя,
Смотрит в зеркальце на кожу,
Выражаясь про себя.
 
 
Подзаправился на славу
И гадает наперед,
На какую там расправу
Замполит его зовет.
 
 
Оказалось – очень просто:
Срочный выполнить наряд —
Над казармой на помосте
Вывесить портретов ряд.
 
 
Тёркин взял подмышку десять
Приготовленных вождей,
Повернулся:
– Есть повесить!
И пошел к братве своей.
 
 
Выбрав трех ребят повыше,
Всё, что надо, прихватив,
Тёркин вскоре был на крыше,
Всем на свете угодив:
 
 
Замполиту – что высоко
Будут те вожди видны,
Парням – от политурока
Были освобождены.
 
 
И когда вождей подвесил,
Пригвоздил и закрепил,
Тёркин с крыши ноги свесил,
Сплюнул вниз и закурил.
 
 
И ребята сели следом.
– Вот что, хлопцы, верь не верь,
Должен я политбеседу
Вам продолжить здесь теперь.
 
 
И еще раз сплюнув скромно,
К удивлению солдат,
Стал рассказывать подробно
Про вождей, висящих в ряд.
 
 
– Маркс и Энгельс начинали,
Ленин наш продолжил их,
Сталин больше…, а вон дале
Маленков совсем постиг.
 
 
Поясню: жил Маркс и Энгельс,
Каждый думал и писал,
Про товар тот Маркс и деньги
Сочинил свой «Капитал».
 
 
Каждый был из них собратом
Волосатым, бородатым,
Знать, всегда ученый брат
От ученья волосат.
 
 
Но потом у нас марксизмом
Ленин занялся, и вот:
Всяк эпоху ленинизма
По портретам узнает.
 
 
Ленин, Троцкий да Калинин,
И другие в те года
Под губой носили клинья,
Где у Маркса борода.
 
 
Сталин Ленина продолжил:
Бороды остаток сбрить
Каждый сталинец был должен
И одни усы носить.
 
 
А теперь уже – смотрите:
Явно виден новый сдвиг,
Для дальнейшего развитья
Маленков усы состриг.
 
 
И, чтоб это все поняли,
Для понятия умов,
Замыкающими стали
Берия и Маленков.
 
 
Был марксизм, знать, от рожденья
Философское ученье,
А у нас, в конце концов,
Он остался без усов.
 
 
И глядят солдаты:
– Точно!
От портрета на портрет —
Будто кто сбривал нарочно
Маркса бороду на нет.
 
 
И, смеясь, дымят махоркой,
Снова смотрят на вождей.
– Ну, и парень! Ну, и Тёркин!
Пошутил, а нам ясней.
 
 
С той поры не раз в казарме
Слышен был между бойцов
Разговор какой-то странный
Насчет Маркса без усов.
 

ЖАЛОБА ТЁРКИНА

 
За казармой, книзу, с горки,
По над речкою в кустах
Оккупант Василий Тёркин
Загорал в одних трусах.
 
 
После доброй постирушки,
Гимнастерку и штаны
Поразвесил для просушки —
Тоже ведь служить должны
 
 
За колючим за забором
Немцы вольные видны,
В оккупированный город
Смотрят Тёркина штаны.
 
 
Сам на солнце обнял землю,
Руки выбросил вперед,
И лежит сержант и дремлет,
Позабывши даже взвод.
 
 
А речушка – неглубокий
Родниковый ручеек —
Шевелит травой-осокой
У его разутых ног.
 
 
И курлычет с тихой лаской,
Моет камушки на дне,
И выходит не то сказка,
Не то песенка во сне.
 
 
Я на речке ноги вымою,
Куда, реченька, течешь?
В сторону мою родимую,
Может, где-нибудь свернешь.
 
 
И не надо тебе отпуска,
Уволнительной просить,
Протечешь везде без пропуска,
Где и людям не ходить.
 
 
По границе меж окопами,
Меж застав и меж постов,
Возле ДОТов, в землю вкопанных,
Промелькнешь из-за кустов.
 
 
На мосту солдаты с ружьями,
Ты под мостик – и прошла,
Дотечешь дорогой кружною
До родимого села.
 
 
Там печаль свою великую,
Что без края – без конца,
Над тобой, над речкой, выплакать
Может, выйдет мать бойца.
 
 
Может быть, бельишка ветхого
Груду выйдет полоскать,
И под ивы старой веткою
Отдохнуть присядет мать.
 
 
Над тобой, над малой речкою,
Над водой, чей путь далек,
Услыхать бы хоть словечко ей,
Как живет её сынок.
 
 
Рук усталых кожу в трещинках
Приласкай и освежи,
И про жизнь мою ей, реченька,
Ты тихонько расскажи.
 
 
Как живу я меж казармами,
За ворота – никуда,
Как проходят в серой армии
Мои лучшие года.
 
 
Далеко в чужой Германии
Как я жалуюсь тебе,
И к какой меня заранее
Приготовили судьбе.
 
 
Я солдат бывалый, стреляный,
Мне ль не знать про жизнь бойца —
Нам, солдатам, сверху велено
Умирать за власть «отца».
 
 
Потому судьбу солдатскую
Проклинаю и кляну,
Чую яму где-то братскую,
Чую новую войну.
 
 
Расскажи, что я попрежнему
Для людей веселый брат,
И живому и умершему
Земляку служить я рад.
 
 
Много в жизни было пройдено,
Человек вконец устал,
Дорога-больна мне родина,
За которую страдал!
 
 
Замполитами замученный,
Убегаю иногда,
Где под проводку колючую
Протекает лишь вода.
 
 
В шутке крепкой всяк нуждается,
Любят Тёркина – меня,
Только мать и догадается,
Что могу и плакать я.
 
 
Я лицо на речке вымою
И никто не будет знать,
Из воды рукой родимою
Ту слезу достанет мать.
 
 
Расскажи ей: может, станется,
Мне терпеть – не хватит сил,
Что тогда велел я кланяться,
И простить меня просил.
 
 
Здесь в Германии случается —
Не один ушел солдат,
Только пусть не убивается,
Я вернусь еще назад.
 
 
Нет тебе цензуры, реченька,
Чистой будешь там, как здесь,
Передай ты до словечка ей,
Расскажи про всё, как есть.
 

ОТ АВТОРА

 
Что ж еще? И всё, пожалуй.
Скажут, книга без конца.
Но она и без начала,
Как и жизнь ее творца,
Как и жизнь ее героя:
Позабудут – перетрёт,
Перетерпит – вновь откроют
Потому что он – Народ.