Текст книги "Фантастика 1984"

Автор книги: Владимир Щербаков

Соавторы: Михаил Грешнов,Юрий Медведев,Юрий Моисеев,Эрнест Маринин,Людмила Овсянникова,Игорь Мартьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

И вот однажды вечером, когда его не было дома, к нам зашел высокий худощавый мужчина в пенсне и сказал, что хочет видеть Александра Романовича. Хотя отец был в ту пору уже взрослым, у матери екнуло сердце: а не натворил ли чего-нибудь Саша? – подумала она. Но потом успокоилась и велела его разыскать. Отца нашли. Он провел посетителя к себе в комнату, где долго с ним разговаривал. После его ухода он сообщил матери, что это был Станиславский, и что он просил его заменить заболевшего артиста, и что дня через два он будет играть в спектакле. Мать даже руками всплеснула: мыслимое ли дело – играть со столичными актерами! Попробовала отговорить сына, но он только смеялся.

– Не бойся, мама, все будет хорошо.

– А когда же ты роль выучишь?

– Выучу!

Спектакль прошел блестяще. Смоляне горячо встретили своего земляка и долго ему аплодировали. После этого отец сыграл еще в нескольких спектаклях, пока труппа не закончила свои гастроли и не отбыла в столицу. Правда, Станиславский предлагал отцу остаться в его труппе, но отец почему-то отказался.

Из истории своего пребывания в театре отец рассказал мне три любопытных случая. Не могу точно сказать, в каком театре он тогда играл, профессиональном или любительском, и каше это были пьесы, тоже не помню. Но зрителей было много.

Отец играл бедного студента. На сцене декорации дешевой меблированной комнаты, рваные обои. Входит хозяйка и начинает стыдить студента за то, что он задолжал за квартиру. Отец уже должен был отвечать, но в это время начал падать плохо сбитый задник. Не растерявшись, отец подбежал к нему и, привалившись к нему плечом, не дал упасть. А хозяйке вместо реплики крикнул: – В комнате уже стены падают, а вы за нее плату требуете!

Занавес закрыли под дружный смех и аплодисменты зрителей.

Второй случай был с ним, когда он играл императора. После пушечного выстрела на сцену должны были ворваться мятежники и свергнуть его. Но время шло, а выстрела не было.

Вдруг отец услышал голос из-за сцены: – Выходи!

– Не выйду, выстрела не было.

– Выстрела не будет, шнур оборвался.

– Не могу. Не велено.

Пауза затянулась, и зрители начали проявлять нетерпение.

Надо было что-то предпринять. Поднявшись с трона, император начал прохаживаться по сцене. Проходя мимо кулис, он, в свою очередь, попытался вызвать артистов, но те упорно ожидали выстрела. Чтобы спасти положение, отец на мгновение зашел за кулисы и насильно вытолкнул своих врагов на сцену.

Потом, пятясь, стал обороняться. Очутившись на виду у зрителей, артисты вынуждены были играть. Император был свергнут, но публика ему аплодировала.

Третья история несколько иного характера. На этот раз у отца была роль старухи. На сцене комната. Ветхая мебель.

На середине сцены стол. На нем бутылка вина и рюмка. Входит старуха. Спина ее согнута, голова дрожит, ноги шаркают по полу. Лицо безразличное, тупое. Вдруг она видит бутылку и заметно оживляется. С опаской оглянувшись по сторонам, подходит к столу, хватает бутылку и рюмку. Хочет налить себе вина, но не может вытащить пробку. Думаю, что спектакль этот был поставлен любителями, так как в бутылке было настоящее вино. Перед спектаклем кто-то налил себе стаканчик, да так закупорил бутылку, что пробка еле выглядывала из горлышка.

Театрального опыта у отца тогда еще не было, и находчивости не хватило, чтобы, не открывая пробки, сделать вид, будто налил себе вина. Все его усилия были направлены на то, как открыть бутылку. Он вертел ее в руках, пробуя открыть то правой рукой, то левой. И вдруг, забыв, что он играет древнюю старуху, схватил зубами пробку и вытащил ее. Зубы у отца были белые и крупные. Открыв бутылку, он налил вина, но выпить не успел, в зале раздался смех, перешедший в хохот. Сделав вид, что ничего не случилось, отец принял старческую позу, которую нечаянно изменил, и продолжал игру. Спектакль прошел удачно, но зрители, вспоминая его, долго еще смеялись.

Вообще отец был увлекающейся натурой. Все хотел испытать, всему научиться. До конца довести начатое у него не всегда хватало терпения. Занимался он и фотографией, только обычные снимки его не удовлетворяли. Хотелось сделать чтото из ряда вон выходящее. Однажды он захотел снять человеческую голову, лежащую на блюде. Но как это осуществить?

Выпилить дыру в крышке большого ящика не стоило особого труда, но как быть с блюдом? Его не распилить, не разрезать.

И все ж таки отец решил попытаться. Помощниками его замысла были два товарища. Много блюд они перепортили напрасно, пока им не удалось выпилить такой кусок, чтобы в блюдо можно было всунуть шею. И вот все готово. Один из друзей залезает в ящик, накрытый простыней, и просовывает голову в дыру. На шею ему надевают блюдо. Саша берет в руки нож и вилку и, как бы собираясь воткнуть их в голову, делает зверское лицо, а голова закатывает глаза и высовывает язык. Коля фотографирует. Отпечаток этой фотографии был сделан на синей бумаге, отчего казался еще более жутким и неправдоподобным. К сожалению, во время войны он был потерян и я храню его только по памяти.

С детства отец мечтал о полетах, но не аэропланах, хотя это и было в диковинку, а просто так, парить в свободном полете, как птица. Но для этого нужны были крылья, и он мастерил их из различного материала. В одном из многочисленных вариантов были даже веники, которые он привязывал к рукам, пытаясь взлететь. Прыгал с зонтом с крыши. И только будучи студентом, поднялся в воздух на маленьком аэроплане. Отец рассказывал, что это был даже не полет, а скакание по кочкам.

Машина была далека от совершенства и так чутко реагировала на все движения авиаторов, что переворачивалась в воздухе от чиха. Зная это, авиатор, почувствовав желание чихнуть, чтобы предотвратить аварию, нажимал пальцем под носом, и желание чихнуть проходило. Этому он научил и отца. Теперь бы это, наверное, назвали правилами по технике безопасности.

Вспоминается мне один забавный случай, происшедший с отцом и его друзьями. Возвращались они как-то вечером из гостей. Небо было в тучах. Луна только на миг освещала дорогу и вновь пряталась. Фонари светили тускло, почти не давая света. И вдруг из темноты вынырнуло несколько дюжих парней, которые потребовали выложить кошельки. Силы были явно неравными. Грабителей было вдвое больше, к тому же на их стороне было и физическое превосходство. Оценив обстановку, друзья остановились в нерешительности, не зная, что предпринять. Пока кое-тсто подумывал о бегстве, Александр вышел вперед с протянутой рукой, в которой у него был зажат пистолет, и двинулся на бандитов. Шел он не спеша, шаг за шагом приближаясь к грабителям. Сначала они дрогнули, попятились, потом бросились врассыпную. Когда они скрылись в темноте, друзья, хранившие молчание, разом заговорили. Они были удивлены, что у Александра при себе оказалось оружие, а также его самообладанием, но, узнав правду, они поразились еще больше. Дело в том, что никакого пистолета у отца не было, а бандитов он напугал надетой на палец черной перчаткой. Будь на улице светлее, его обман был бы замечен, но в такой темноте перчатка вполне сошла за пистолет. А надевать ее таким образом у отца вошло в привычку, которая по воле случая помогла выйти из трудного положения.

Вообще привычки у отца были довольно странные, и некоторые из них доставляли ему немало неприятностей. Например, упираясь в стол кулаками, высовывать при этом большой палец между средним и безымянным. Получалось что-то вроде кукиша. Делал он это непроизвольно и часто в самых неподходящих местах. Например, в суде, где он выступал с защитной речью. Кто-то из судейских даже обвинил его в том, что он намеренно показывает залу фигу. Не помню, как уж отец оправдался.

А еще был интересный случай с собакой. Произошло это тоже в Смоленске. Шли как-то целой компанией, весело разговаривая. И вдруг на мостике, через который им надо было перейти, появилась огромная, свирепого вида собака. Остановившись посередине, она зло заворчала и насторожилась, словно готовая прыгнуть. Все остановились. Идти ей навстречу никто не решался. Обходить вокруг было далеко. Кто-то крикнул на нее, замахал руками, но она разозлилась еще больше. Пролаяв басом, она сделала несколько шагов вперед и остановилась. Все стояли в замешательстве, но тут Саша вышел вперед. Сложив на груди руки точь-в-точь как изображали Наполеона, и направив взгляд на собаку, он стал медленно двигаться вперед.

Собака заворчала, но не бросилась на него. Он стал гипнотизировать ее, и она стала медленно пятиться. Еще и еще, пока не сошла с мостика. После чего она повернула и потрусила куда-то по своим делам. Победитель был вознагражден аплодисментами и криками “ура!”. В следующий раз Саша хотел применить этот же метод к маленькой собачке, которая также не давала им пройти, но ничего не получилось. Слишком она была вертлява и не смотрела в глаза, а норовила только схватить за ногу. Как ни обидно, но перед ней пришлось капитулировать.

К воспоминаниям о молодости отца хочу добавить еще один любопытный случай. Как-то отец гостил у своего дяди. День был жаркий, решили пойти покататься на лодках. Собрались все братья и сестры, кроме Васи. Перед тем как сесть в лодку, Саша поднял кусок глины и, усевшись на носу лодки, стал лепить из глины голову. Лепил просто так, сам не зная кого. Потом заметил, что черты лица похожи на Васины, Тогда он решил вылепить бюст, но ему никак не удавалось выражение лица. Было в нем что-то неживое, застывшее. Недовольный своей работой, Саша бросил слепок в воду и в тот же момент почувствовал беспокойство. Он взглянул на часы и заторопился на берег.

– Мне надо идти домой, с Васей что-то случилось, – сказал он с,непонятной уверенностью. Его пробовали уговорить, разубеждали, но он никого не хотел слушать. Всем расхотелось кататься, и они вернулись домой вместе с Сашей. Около дядиного дома их встретила заплдканная тетя, которая сообщила, что Вася утонул. Как ни странно, но произошло это именно тогда, когда отец плавал на лодке и бросил Васин слепок в воду.

Закончив Демидовский лицей, отец получил должность частного поверенного в городе Смоленске..Вскоре он стал известен как хороший юрист, у него появилась постоянная клиентура. Отец смог снять хорошую квартиру, обставить ее. Увлекаясь искусством, он приобрел хорошую коллекцию картин известных художников, собрал большую библиотеку. Закончив какое-нибудь дело, отправлялся путешествовать за границу. Неоднократно бывал во Франции, ездил в Италию. Поднимался на Везувий и даже заглядывал в кратер вулкана. О Венеции рассказывал восторженно и в то же время с грустью. Говорил, что первое впечатление было прекрасным. Красивый сказочный город, залитый солнцем. Живописные каналы с отражающимися в них зданиями, медленно плывущие гондолы. Окраины же города, где жила беднота, наводили уныние.

Что рассказывал отец о Франции, в частности о Париже,я не знаю. А у мамы сохранилось в памяти только то, что отцу очень понравилось во Франции обслуживание и пища.

– Все словно для меня было приготовлено, – говорил он.

Друзья любили собираться у отца. Они часто устраивали концерты. Отец играл на рояле и на скрипке, декламировал. Он всегда был душой общества, и люди тянулись к нему. Но была у него одна слабость, он любил менять квартиры. Стоило ему узнать, что где-то освободилась хорошая квартира, как он спешил занять ее. Случалось, что друзья, приходя к Александру Романовичу, не заставали его на старом месте и вынуждены были искать его по всему городу.

До женитьбы на моей матери отец был женат дважды. Первая его жена Анечка, бросив его, ушла к его коллеге. Но счастья не нашла. Часто она приходила к своему бывшему мужу и жаловалась. Говорила: “Ты меня никогда не ругал, а он меня бьет”. В то время развестись было непросто. Надо было хлопотать через консисторию. Отец взял вину на себя.

Вторая жена Александра Романовича, Верочка, была единственной дочерью, избалованной и капризной. У них часто бывали семейные скандалы. Вернее, Верочка была вечно чем-то недовольна. Отец вспоминал, что, когда она начинала кричать, он спокойно напевал: – А я мальчик бедненький, бедненький, бедненький. Любить меня некому, некому, некому.

Когда отец заболел плевритом и лежал с высокой температурой, Верочка оставила его, сказав, что она не для того выходила замуж, чтобы ухаживать за больным мужем. Отцу сделали прокол, но очень неудачно, вследствие чего у него сделался паралич ног. Врачи Смоленска не могли поставить диагноз.

В поисках хорошего врача отец объездил несколько городов, наконец попал в Ялту, где у него признали туберкулез позвоночника и уложили в гипс. По словам папиного друга Николая Павловича Высоцкого, процесс протекал у него так тяжело, что даже врачи не надеялись спасти его. В Ялту отец приехал вместе с матерью и старой прислугой Фимой, прожившей у Беляевых больше двадцати лет. Поселились они на Борятинской улице в одном доме с соученицей маминого брата Левы, Олей Мейнандер. Лева помогал девушке по математике, а она ему по французскому языку. Оля много рассказывала о больном соседе юристе, который лежит в гипсе. Александру Романовичу в то время было тридцать пять лет; Несмотря на тяжелую болезнь, он был интересным собеседником. Увлекательно рассказывал о своих путешествиях, о театре, который не переставал любить.

Как-то в училище маминого брата решили поставить пьесу “Романтики”, и Лева с товарищами зашел к Александру Романовичу с просьбой помочь им поставить спектакль. Отец с удовольствием согласился. С тех пор Лева стал часто ходить It Александру Романовичу и каждый раз, возвращаясь домой, с восторгом рассказывал о прошедшей встрече. Он сообщил, что Александр Романович хочет познакомиться с его сестрой. Магнушевские жили на той же улице, только выше. Мама работала в городской библиотеке. От брата она знала, что Александр Романович сотрудничает в ялтинской газете, и подумала, что могла бы снабжать его книгами. В воскресенье она пришла к Беляевым. Они занимали квартиру из одной темной комнаты с облупившимися от сырости стенами, так как дом примыкал задней стеной к горе. Вход был через веранду, небольшая часть которой была отгорожена для кухни. О первой встрече с отцом мама рассказывала следующее: “Меня встретила высокая, худая, седая женщина в черном платье с тихим голосом. Это была Надежда Васильевна, мать Александра Романовича. На веранде стоял топчан, на котором лежал полный, загорелый молодой мужчина, совсем не похожий на тяжелобольного. Я услышала его глухой голос. Через очки на меня смотрели внимательные черные глаза. Большой открытый лоб обрамляли черные, очень мягкие волосы. Я принесла.каталог и предложила снабжать Александра Романовича книгами.

Однажды, придя к Беляевым, я застала Александра Романовича за необычной работой – он вязал крючком для себя кофту. Она была особенной, похожей на детскую распашонку, без застежки.Иногда я заставала у Александра Романовича посетителей.

Это были либо его знакомые, либо люди, обращавшиеся к нему за юридической помощью. Часто мы беседовали с Александром Романовичем. Он рассказывал много интересного о своей жизни. Понемногу я узнала о его прошлом”.

Нашлись друзья, которые устроили отца в больницу Красного Креста. Теперь он лежал в светлой сухой палате один. В то время трудно было купить бумагу и карандаши. Друзья, навещая его, приносили ему огрызки карандашей, листки бумаги, старые конторские книги. Александр Романович писал много стихов, некоторые из них посвящал няням. Одно стихотворение, которое он написал в те годы, называлось “Звезда мерцает за окном”. Через несколько лет он положил его на музыку. Слова в нем были грустные, как сама жизнь.

Звезда мерцает за окном.

Тоскливо, холодно, темно,

И дремлет тишина кругом…

Не жить иль жить – мне все равно

Устал от муки ожиданья,

Устал гоняться за мечтой,

Устал от счастья и страданья,

Устал я быть самим собой.

Уснуть и спать, не пробуждаясь.

Чтоб о себе самом забыть,

И, в сон последний погружаясь,

Не знать, не чувствовать, не быть…

Вскорости мама уехала с родителями из Ялты, на этот раз надолго. Когда они вернулись, Надежды Васильевны уже не было в живых, а Александр Романович работал воспитателем в детском доме в нескольких километрах от Ялты. Мамин брат устроился на работу в милицию, начальником уголовного розыска, а мама регистратором-дактилоскопом.

Мамин брат, навестив Александра Романовича и вернувшись домой, заявил: “Александра Романовича надо спасать! Он будет жить у нас, а на работу я устрою его к себе в милицию”.

Вся забота теперь была о том, как доставить Александра Романовича в Ялту. Для того чтобы нанять извозчика, не было средств. Надо было добираться пешком. Об этом путешествии мама рассказывала:

– К Александру Романовичу я пришла с вечера. А рано утром, как только встало солнце, мы тихо вышли за калитку и зашагали по шоссейной дороге в Ялту. Имущество у Александра Романовича было невелико: небольшой чемоданчик да гипсовая кроватка. Все это пришлось нести мне, так как Александр Романович ничего носить не мог из-за больной спины.

По дороге мы несколько раз останавливались, Александр Романович ложился на траву, отдыхал. Потом я забирала багаж и мы двигались дальше. Шли медленно. Мне казалось, дороге не будет и конца. Наконец дошли до Ялты, но надо было еще пройти почти весь город, чтобы добраться до дома. Дорога шла в гору, и отдыхать было уже негде. Но мой спутник не жаловался. Он стойко переносил это испытание. Но вот, наконец, и наш дом. Нас давно ожидали мои родные. Мы приняли Александра Романовича в свою семью, отдав ему одну из наших комнат. Через несколько дней Лева устроил Александра Романовича на должность инспектора уголовного розыска. Ему выдали спецодежду: черное бобриковое пальто. На службе мы, как и все работники милиции, получали обед и хлеб.

В уголовном розыске не было даже фотографии для регистрации арестованных. Под руководством Александра Романовича была организована фотолаборатория, и он стал по совместительству еще и фотографом. Я помогала проявлять и печатать снимки. Александр Романович недолго работал в розыске и перешел в библиотеку. Хотя мы работали втроем, жить было трудно, особенно, когда надо было купить что-то из вещей.

По воскресеньям отдыхал только Александр Романович. Дядя работал без выходных. Мама с бабушкой занимались заготовкой дров, уходя для этого в горы. Собирали валежник, сосновые шишки. Иногда попадались от срубленных деревьев огромные, в три-четыре метра длиной сучья. Чтобы доставить их домой, женщины привязывали веревку и так волокли вниз с горы. Для городских женщин, не работавших никогда физически, это была нелегкая работа. Из-за нее они вечно ходили в ссадинах и синяках. Но надеяться было не на кого, и они не роптали. Случалось, что у них отнимали и дрова, и топоры, и они возвращались с пустыми руками.

В 1922 году, перед рождественским постом, мои родители венчались. Венчание было скромным, если не сказать больше.

В церкви не было никого из посторонних. Была только мамина мама и свидетели: мамин брат Лева и его товарищ. Жених был в своем будничном костюме, невеста тоже не блистала убранством, она была в затрапезном платье, не было ни фаты, ни цветов. Хотя свадьба была и бедная, но веселая. Единственным гостем был тот же шафер. Александр Романович стал с юмором рассказывать, как он при венчании спешил первым встать на платок, чтобы быть главой дома. И о том, как он собирал оплавившийся воск со свечи, прилепляя его снизу. Существовала примета, что, у кого свеча будет дольше гореть, тот дольше проживет. В эти приметы никто не верил, как и сам отец, и все смеялись.

В 1923 году 22 мая мои родители регистрировались в загсе.

Помещался он в крохотной комнате, в которой в одни и те же дни регистрировали браки, новорожденных, покойников. Такое совмещение событий явно не способствовало радостному настроению. Рядом с людьми, вступающими в новую жизнь, сидели люди, оплакивающие своих родственников.

Не знаю, из каких соображений, но отец решил попытать счастья в Харькове. Он пошел на пристань узнать расписание пароходов и случайно встретил свою старую смоленскую знакомую, которую знал еще девочкой. Нина Яковлевна Филиппова узнала Александра Романовича и остановила его. Она жила в Москве со своей семьей. Отец рассказал ей о себе, о своих планах. Нина Яковлевна предложила отцу поехать к ним, сказав, что у них большая квартира. Обещала отдать моим родителям одну из комнат и помочь в устройстве на работу. Отец принял предложение и быстро, вместе с Ниной Яковлевной, покинул Ялту, а мама осталась пока с родителями.

В отсутствие отца приехал его друг Николай Павлович. Он хотел сделать отцу сюрприз и был очень огорчен, не застав его.

Всю ночь они проговорили с мамой! Николай Павлович рассказывал о детстве и юношестве отца. Мама слушала с большим интересом, так как отец неохотно рассказывал о своем прошлом. К сожалению, из этих рассказов мама почти ничего не помнила. В 1962 году по ее просьбе Николай Павлович прислал письмо-воспоминание, в котором кое-что рассказывал об отце.

Однако многого он уже и сам не помнил.

Николай Павлович вспоминал два случая, едва не стоившие отцу жизни. О них я уже упоминала: это случай с качелями и попытка летать, когда отец спрыгнул с крыши с отцовским зонтом, сильно ударился о землю пятками и в позвоночнике у него что-то хрустнуло. Какое-то время после этого спина болела, потом отец забыл об этом. И только много лет спустя этот прыжок дал о себе знать. Возможно, что именно он и был причиной тяжелого заболевания спондилитом.

Пока отец устраивался и обживался в Москве, мама жила с родителями в Симферополе. В Москву она переехала только в сентябре. Папина знакомая, Нина Яковлевна, выполнила свое обещание и отдала моим родителям даже две комнаты вместо одной. Квартира была чудесная, и соседи тоже, но, к сожалению, Филипповых перевели в Ленинград, и в их комнаты переехали двое сотрудников, из-за которых родители вынуждены были выехать из этой квартиры и перебраться в ужасную сырую комнату в полуподвальном помещении. Комната была темная, так как окно выходило в простенок. Со стен свисали отставшие обои. Паркет прогибался под ногами, паровое отопление не работало. Из больших дыр в стенах вылезали огромные крысы и, не боясь людей, смело разгуливали по комнате.

15 марта 1924 года родилась моя сестра Людмила. Все мамаши, лежавшие в роддоме, стремились скорее попасть домой, моя же мама с ужасом думала о возвращении в полутемную комнату с маленьким ребенком. Правда, был сделан ремонт, исправлены батареи, но тем не менее помещение было сырыми невзрачным. Уходя из дому, мама всегда таскала ребенка с собой, боясь оставлять его наедине с крысами.

К рождению сестры на ее приданое отцу выдали на службе деньги. В то время в ходу были червонцы и совзнаки. Червонцы все время поднимались в цене и, получив зарплату совзнаками, все старались как можно быстрее обменять их на черной бирже. Один сослуживец отца в– день получки предложил желающим обменять деньги. Несколько человек, в том числе и отец, дали ему свои деньги. На другой день стало известно, что сослуживец проиграл их деньги в карты.

Отец работал в то время в Наркомпочтеле юрисконсультом.

Жизнь понемногу налаживалась, и мои родители смогли уже кое-что приобрести из вещей.

Как-то отец написал кому-то из своих знакомых в Смоленск.

Они сообщили, что не получали от него никаких вестей, решили, что он умер. Его книги сдали в городскую библиотеку. Ни о квартире, ни о вещах ничего не было оказано, но через некоторое время прислали кровать, зимнее пальто отца, каракулевую шапку и одеяло.

В молодости отец любил одеваться модно, если не сказать, даже с щегольством. Это можно было заключить, глядя на его фотографию тех лет – красивый, хорошо сидящий костюм, крахмальная, с высоким воротником рубашка, элегантная шляпа и тросточка. Эта фотография как-то была помещена в смоленской газете к заметке об отце, но по недоразумению кто-то прокомментировал ее так: “А. Р. Беляев в роли”.

Годы болезней и лишений сделали отца нетребовательным.

Да и обстоятельства были таковы, что о моде как-то и не думaлось. Отца не смущало то, что он в одном и том же костюме ходит на работу, носит его дома, а когда удавалось достать билеты в театр, он шел в нем же. Не замечал он и того, в чем была одета мама. В театре они бывали довольно часто,но ему и в голову не приходило купить ей выходное платье. А она, в свою очередь, стеснялась просить его об этом. Но однажды она все ж таки сказала. А причиной этому был такой случай. Както отец достал билеты в Большой театр. Места были хорошие, в первых рядах партера. Мама с увлечением слушала музыку, но вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову, она увидела, что на нее смотрит женщина, сидящая сзади.

Вернее, не на нее, а на ее платье. Взгляд ее выражал удивление и презрение. Сама она была в вечераем туалете, и мамин вид так шокировал ее, что она даже не могла смотреть на сцену. Так и просидела весь спектакль, меряя маму глазами с головы до ног. Отец был поглощен музыкой, ничего не замечал.

А мама, робея от пристального взгляда, не могла дождаться конца спектакля. После этого она и сказала отцу, что ей надо что-то купить на выход. Посмотрев на маму и словно в первый раз увидев ее платье, он сказал:

– Ну, конечно, пойди и купи себе что-нибудь.

Маме трудно было справляться одной с ребенком и с домашними делами, и она вызвала из Крыма свою мать. Вместе они стали хлопотать о дополнительной площади и с помощью Охраны материнства их хлопоты увенчались успехом, и им предоставили еще одну комнату. В квартире был сделан ремонт, и Александр Романович занял одну из комнат под свой кабинет. В это время он перешел работать в Наркомпочтель плановиком. Ему поставили телефон. В свободное от работы 4 время отец занимался литературой. Издали его небольшую книжицу “Спутник письмоносца”. В газете “Гудок” стал печататься с продолжением его первый рассказ “Голова профессора Доуэля”. Тема рассказа зародилась у Александра Романовича в тяжелое время, когда он лежал в гипсе с параличом ног. Положение было почти такое же, как у головы профессора Доуэля: вокруг были знакомые предметы, книги, но ой не мог до них дотянуться, достать.

Отец предложил маме заключить шутливый договор – пeрепечатать этот рассказ для журнала “Всемирный следопыт” с условием, что если рассказ будет напечатан, мама получит пятьдесят процентов гонорара, если же его не примут, то она вообще ничего не получит. При этом он сказал, что на такие условия согласится не каждая машинистка. Мама согласилась.

К этому времени родители купили старую пишущую машинку “Ремингтон”. Такие машинки вряд ли кто теперь помнит. У нее был закрытый шрифт, и, чтобы проверить написанное, необходимо было каждый раз поднимать каретку. Отец научил маму печатать, и с тех пор она стала его постоянной машинисткой.

И вот три женщины: бабушка, мама и моя сестра – выехали на дачу, прихватив машинку. Отец остался в городе, так как ему трудно было ездить каждый день на дачу. Сначала мама печатала очень медленно, поэтому на эту работу у нее ушло все дачное время. Но она трудилась не напрасно: рассказ был принят.

Жизнь налаживалась. Купили рояль. Отец часто покупал ноты. Мама в молодости училась петь, и теперь по вечерам они занимались музицированием. Стали чаще посещать театры и музеи. С отцом было интересно бывать в музее. Отделившись от экскурсии, они ходили от картины к картине, и отец рассказывал маме о каждом произведении, об этом времени.

Мама рассказывала: “Я много узнала, многому научилась у Александра Романовича. У нас появились друзья. В нашем доме жила очень милая семья Сокольских. Александр Захарович работал корректором в издательстве -”Вокруг света”, а жена его Валентина Михайловна была врачом. Мы подружились, ходили вместе в театр. Был у нас еще один друг – доктор Томашевич Марианна Ивановна. Очень милая, симпатичная женщина. Она работала гинекологом в роддоме имени Лепехина. Как-то у них в больнице решили устроить своими силами концерт для медперсонала. Марианна Ивановна пригласила и нас с Александром Романовичем. Одна из сестер спела несколько романсов. Пела и я под аккомпанемент Александра Романовича. Для концертного номера, который выбрал для себя Александр Романович, ему достали смирительную рубаху, облачившись в которую, он исполнил стихотворение Апухтина “Сумасшедший”. Его выступление произвело такое сильное впечатление, что кое-кто из женщин прослезился. А ребенок одной из нянь от страха закричал во весь голос, так что его срочно пришлось вывести из зала. Даже я, не раз слушавшая до этого декламацию Александра Романовича, была просто потрясена.

В то время Александр Романович сотрудничал в журналах “Вокруг света” и “Всемирный следопыт”. В “Следопыте” был тогда редактором Владимир Алексеевич Попов, человек большой симпатии, веселый и интеллигентный. Частенько Попов заходил к нам. Однако дружбы не получилось, так как Владимир Алексеевич любил выпить”.

В Москве мои родители прожили до декабря 1928 года.

За эти годы отцом были написаны следующие вещи: рассказ “Голова профессора Доуэля”, роман “Остров погибших кораблей”, “Последней человек из Атлантиды”, “Человек-амфибия”, “Борьба в эфире”. Сборник рассказов. Все эти рассказы печатались в журналах “Всемирный следопыт”, “Мир приключений” и “Вокруг света”, а потом выходили отдельными сборниками или отдельными книгами. Писал отец не только под своей фамилией, но и под псевдонимами – А. Ром и Арбел, прибегая к этому в том случае, когда в одном номере журнала печатали сразу несколько его рассказов.

В декабре 1928 года родители обменяли две московские комнаты на ленинградскую отдельную четырехкомнатную квартиру на улице Можайского. Пока они жили в Москве, мамин отец вернулся из Крыма в Ленинград и, когда они приехали, поселился у них.

Александр Романович больше не служил, а занимался только литературой, продолжал сотрудничать в московских издательствах. Здесь он написал роман “Властелин мира”, “Подводные земледельцы”, “Чудесный глаз” и рассказы из серии “Изобретения профессора Вагнера”, “Гость из книжного шкафа”, “Хойти-Тойти”, “Человек, который не спит”.

По случаю родители купили чудную старинную мебель: кабинет и столовую. Теперь у отца был большой уютный кабинет. В нем стояли: шведская конторка, удобное кресло с откидной спинкой, большой плюшевый диван, рояль и полки с книгами и журналами.

19 июля 1929 года у моих родителей появилась вторая дочь, это была я. Папа называл меня своим вторым изданием, а старшую первым.