Текст книги "Два солнца"

Автор книги: Владимир Фирсов

ДВА СОЛНЦА

Книга лирики

Владимир Иванович Фирсов

Издательство «Художественная литература»

Москва, 1973

О стихах Владимира Фирсова

В нашей литературной печати время от времени затеваются дискуссии о гражданственности поэзии. И уже выработался определенный шаблон этих споров. Один поэт начинает утверждать, что гражданственность – это прежде всего стихи на общественные темы, о наших болях и нерешенных проблемах. В нужных местах следуют удачные и неудачные цитаты из таких стихов. Другой поэт, ссылаясь на удачные стихи о природе, любви и красоте, полемически спрашивает: «А это что, не гражданственные?». Обычно в таких спорах редко связываются общие узлы, и каждый поэт выходит из них со своим собственным багажом.

На мой взгляд общий узел состоит в том, что настоящий гражданский поэт не может сформироваться без высоких идеалов красоты – природы, любви и вообще человеческих отношений. Но на пути к этим высоким идеалам поэт-гражданин не может не увидеть малых и больших помех. Природа, если человек не очень ее портит, – категория почти вечная, любовь – тоже не годовая мода. Защищая свои идеалы, поэт-гражданин не может успокоиться только на вечных картинах природы и чувстве любви. Сами идеалы обязывают его не только отрицать и устранять помехи, но и утверждать те социальные завоевания, за которые пролили кровь уже многие поколения. При этом в оценке добра и зла поэт должен выбрать достаточно высокий критерий. У Владимира Фирсова таким критерием является Родина.

 
Я подавлю в себе любую слабость,
Поскольку верить мне тобой дано,
Что подлость – наказуема должна быть
И высоко добро вознесено!
 

Несколько лет назад, составляя его книгу для молодогвардейской «Библиотечки избранной лирики», я намеренно отдал большее предпочтение тем лирическим стихам, в которых наиболее полно, наиболее задушевно выражено чувство природы, чувство любви и красоты, таким как «Крыло зари смахнуло темноту…», «Зря не ревнуй…», «Я рассветной дорогою мимо речки иду…», «Время спать. Но я опять не сплю…» Эти стихи были способны расширить и оспорить то представление о поэте, которое пыталась внушить критика. По ней, Фирсов – поэт сугубо гражданской, точнее полемично-гражданской темы. Казалось бы, хорошо, что критика заметила чуть ли не главную черту его творчества, но, упуская из поля зрения стихи, названные мной выше, она с большой легкостью упрекает его в прямолинейности и прочих грехах, а между тем в лучших своих стихотворениях Вл. Фирсов тонок в наблюдениях жизни.

 
Да, мы не замечаем красоту…
Мы что-то ищем.
Что? Не знаем сами.
И смотрим, смотрим, смотрим
За черту
Той красоты,
Что вечно рядом с нами.
 

Да, Владимир Фирсов полемичен. Даже в стихотворении о соловье, погибшем от удивления и восторга жизни, поэт сумел сказать: «Был соловей типичный ‟лакировщик”, поскольку он восторга не скрывал. Полемичность всегда была в лучших традициях русской классической и советской поэзии. Но полемика полемике рознь. Есть такая, что ее не поймешь, из-за чего сыр-бор разгорелся. А иной поэт придумает себе противника и спорит. Придуманного оппонента легко победить. Вл. Фирсову в подобной выдумке нужды не было. Казалось бы, споры носили литературный характер, но за ними стояли жизнь, и они получили широкий общественный резонанс. В свое время группа молодых поэтов начала выдвигать на первое место лирического героя-скептика, ошеломленного жизнью, а вернее, испугавшегося жизни. Вл. Фирсов был одним из тех молодых, кто встретил такого «героя» в штыки. В одной из своих многих поэм, посвященной защитниками наших границ, он сказал с горькой иронией:

 
Правда, читаем мы
С грустью порой
В литературно-
Критической прессе:
Если лишен недостатков
Герой,
То он для читателя
Не интересен.
 

В связи с этим мне хочется сказать несколько слов о стихотворении «На родине», представляющем в этом сборнике стихи гражданской темы. Вот его содержание. Старый профессор, «расщепляющий атом», приехал в родную деревню погостить, потому и приехал, что его время идет к смерти. Но беспокоит старого профессора не смерть, а будущее науки. Прощаясь с мужиками, он говорит: «Сыновей, мужики, присылайте в науку. Мы без них пропадем, мужики!»

После таких жестоких слов легко заподозрить Вл. Фирсова, как это уже сделала критика, в пренебрежительном отношении к интеллигенции. Но торопиться с таким выводом не надо. Не случайно же при приеме в высшие учебные заведения нынче требуется трудовой стаж. Белоручки в науке не нужны, а старый профессор, видимо, повидал их достаточно.

В своих стихах Вл. Фирсов многотемен. Среди них – и гражданственные стихи в их прямом и многогранном значении, о котором я говорил вначале, и стихи о вечно юной природе, столь близкой и дорогой русскому сердцу, и стихи о настоящей, я бы сказал, о солнечной любви, такой редкой в нашей поэзии. В стихотворении «Два солнца» поэт говорит о любви, как о благодатном свете:

 
В мельканье дней,
В мельканье лет,
В беде и в радости
С годами
Я не растрачу этот свет,
Чтоб ночь не встала между нами.

Два солнца каждому дано.
Издревле так уж мир устроен.
Одно —
Глядит в мое окно,
И в душу мне глядит —
Второе.
 

Есть у Вл. Фирсова еще одна заветная, можно сказать, ствольная тема, которой подчинены все другие, – Россия, земля отцов. Из поэтов его поколения он наиболее последователен в ее разработке. В его стихах Родина предстает как в ее великом прошлом, так и в не менее великом настоящем. Она первой совершила Октябрьскую революцию, она дала миру Ленина, она стала цементирующей силой наших народов. За этой короткой формулой стоят судьбы людей, о которых и пишут поэт с открытым сердцем сына.

 
Полководцы, во славе и силе
Легендарных и нынешних дней,
Безымянным солдатам России
Вы обязаны славой своей.
 

Тема России в конкретных судьбах ее сынов особенно сильно прозвучала в поэме «Республика бессмертия», посвященной ратному подвигу рядового Василия. Перед нами в поэме – ряд ярких картин мужества и отваги героя, до капли преданного Родине. Но поэт говорит не только о подвиге Василия в Отечественную, но и о нынешнем поколении, потому что подвиги не умирают, они живут и сегодня. В поэме несколько плачей матери о сыне, но среди них есть и плач по Гагарину. Этим самым поэт подчеркивает, что все подвиги во имя Родины и ее славы равны и одинаково бессмертны во времени.

Конечно, у поэта Вл. Фирсова есть и недостатки, но в данном случае в задачу входило представить его тем, чем он сегодня интересен. В предисловии к одной из ранее вышедших книг я писал о нем, что поэт еще молод, и весь в развитии. Сказать, что он еще молод, уже нельзя, но сказать, что он в развитии, можно, потому как настоящий поэт останавливаться в своем развитии не имеет права. Возвращаясь к полемичности его стихов, хотел бы заметить не столько в поучение самому Фирсову, сколько в назидание идущим вослед, что слишком большое пристрастие к полемичности таит в себе и некоторую опасность. Увлекаясь темами, навязанными противником спора, можно проглядеть и те, которые давно ждут своего поэта. Вл. Фирсов достаточно зрел, чтобы понимать это. Кроме того, его вынуждают спорить по коренному вопросу жизни и поэзии, что само по себе является гарантией того, что его эти споры не уведут в сторону.

Вас. Федоров

СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

 
Вышло солнце
Из густого леса,
По лугам ромашки разбросало,
Расплескало краски голубые
На поля,
Где лен стоит, волнуясь.
Вышло солнце
Из густого леса...
Клевера фонарики мигнули,
Стали на огонь
Шмели слетаться,
Жаворонки выпорхнули с криком,
И застыла песня над лугами.
Утро! Утро!..
Все вокруг проснулось.
Завтра косари пройдут по лугу,
Упадут цветы,
Блеснув росою, —
Не гадать девчонке на ромашках...

Не гадать девчонке на ромашках,
А на сене с парнем
Целоваться!
 

1956

* * *

 
Неужели меня
От дождя не укроет береза?
Та береза,
Которую я укрывал от мороза
Старым дедовским ватником,
Старым своим одеялом,
Чтоб она выживала
И вновь по весне бушевала.
Укрывал и не знал,
Что она не боится мороза...

Неужели меня
От дождя не укроет береза?
 

1957

ТРЕТИЙ ДЕНЬ

 
Петушиный крик все тише,
Бабье лето позади.
Третий день стучат по крышам
Равнодушные дожди.
Третий день по всем дорогам
Не спеша ручьи бегут.
Третий день пастух не трогал
Звонкий рог и хлесткий кнут.
Третий день в избе-читальне
Книги, игры – нарасхват.
Третий день путем недальним
Едет киноаппарат.
В небе пасмурном, бездонном
Ветер носится, трубя.
Третий день жду почтальона —
Нету писем от тебя.
 

1957

* * *

 
В луговую дымку
Падает звезда.
Может быть, не скоро
Я вернусь сюда.
Может, через месяц,
Может, через год,
Может, целых десять,
Десять лет пройдет.
Только я уверен —
Будет ждать меня
Жгучая крапива
Около плетня,
Будет ждать рябина,
Полыхать огнем,
Будет ждать девчонка
Вечером и днем,
Будет ждать ночами,
Подбегать к окну.
Во дворе собака
Будит тишину.
Да, чуть видный, кто-то
Бродит у двора...
Замужем подруги,
Да и ей пора...
В луговую дымку
Падает звезда.
Что бы ни случилось,
Я вернусь сюда!
 

1958

ВЕЧЕР

 
Стылый вечерний воздух
Густо запах смолой.
Солнце, рассыпав звезды,
Спряталось за горой.
«Спать!» —
Перепелка запела.
Ухнула глухо сова.
И от росы побелела
На луговинах трава.
Ловит ноздрями сохатый
Запах реки и костра.
Гаснет полоска заката,
Тянется звон комара,
Тянется, тянется... рвется
И уплывает в луга...
Лишь на холме остается
Лось – золотые рога.
 

1958

ГЛИНКА В ДОРОГЕ

Егору Исаеву

 
Где-то там, за спиной,
Остаются его домочадцы.
К ним в раскрытые окна
Влетает пушок тополей...
– Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!..
– Полно, Яков, коней пожалей... —
И, от бега устав,
Кони сами на шаг переходят,
А июньское солнце
Плывет в океане берез,
И слуга не спеша
Говорит о хорошей погоде,
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
В мире много лесов,
Много солнца и пашен,
Много песен,
Но в каждой печаль и тоска.
– Спел бы, Яков,
Хорошее что-нибудь, наше...
– Это можно.
Дорога еще далека... —
Да, наверное, в песне
Заложена добрая сила,
Если Яков поет,
Не стыдясь накипающих слез.
Плачет старый слуга —
Значит, плачет Россия!
И верста за верстой
Уползает из-под колес...
Яков смолк.
Обернулся.
– К дождю, видно, парит... —
Глинка смотрит куда-то,
Роняя слезу невзначай.
– Ты, Михайло Иваныч,
И – барин и вроде – не барин.
– Что?.. Ах, да.
Как угодно тебе, величай... —
И проселочный тракт
В перелесок спешит затеряться,
И гроза,
Приближаясь,
Тревожит бездонную высь.
– Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
Эх, Михайло Иваныч,
Держись!
 

1959

ГУСЛЯРЫ

 
В небе пасмурно-синем
Крик гусей замирает.
На далекой Псковщине
Гусляры вымирают.
Тонут
Белые гуси,
Улетают на юг.
Стонут
Звонкие гусли,
Отвыкают от рук.
Горечь вечной разлуки,
Свист
Осенних ветров.
И беспомощней руки
У глухих гусляров...
Ой вы, белые гуси!
Возвращайтесь назад...
Стонут звонкие гусли
И тревожно молчат.
Даже в озере Ильмень
Далеко-глубоко
Под мятежною стынью
Дремлют гусли Садко.
Ночью звездной и лунной
В угрюмой тиши
Пробегают
По струнам
Пугливо
Ерши...

Ну-ка, звону поддай-ка!..
Но, спускаясь с высот,
И луна
Балалайкой
Безголосой плывет.
 

1959

ЖУРАВЛИ НАД ЕГИПТОМ

 
Мелкий дождь по-осеннему сыплет,
Наполняя заросший кювет.
У деревни с названьем Египет
Поломался велосипед.
Поломался...
Ну что ж, не утянет,
Ноша, скажем, не так велика.
Будут рады друзья-египтяне
Повидать своего земляка...
Так и знал, что меня не забыли,
Окружили...
В избу повели...
Журавли,
Журавли протрубили
Над кусочком смоленской земли!..
– Молодчина, не забываешь. —
Рюмки звякают,
Грузди хрустят...
Журавли,
Журавли проплывают.
Над Египтом.
В Египет летят...
Почему они сердце тревожат
В этом тихом осеннем краю, —
Потому ли, что очень похожа
Журавлиная жизнь на мою?
Потому ль, что весной без заботы
Запевают в садах соловьи
И дрожат
В ожиданье полета
Журавлиные крылья мои?!
 

1959

ЗА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ

 
Плачет чайка над Волгою.
Пыль в степи поднялась.
Бьются наши товарищи
За Советскую власть,

Смело бьются
И падают
Под копыта коней.
Мчатся кони без всадников
По волнам ковылей.

Бродит чайка по отмели.
Пыль в степи улеглась.
Умирают товарищи
За Советскую власть.

Умирают товарищи,
Чтобы правда жила.
Бродят кони без всадников,
Уронив удила.
 

1959

БАБЬЕ ЛЕТО

Н. И. Рыленкову

 
Солнце с листвой вперемежку
Вновь устилает путь.
– Пеночка-пересмешка,
Спой мне о чем-нибудь... —
Озеро. Берег. Лодка.
Весла в руки возьмешь.
– Славка-черноголовка,
Славка-черноголовка,
Может быть, ты споешь?.. —
Песни, должно быть, спеты.
Слышно, как лес молчит.
Слышно,
Как трактор где-то
Дятлом
Стучит, стучит...
Виснет на веслах тина.
Ивовый лист плывет.
Ниточку паутины
Тянет вверх самолет.
 

1959

* * *

 
Обледенелый сруб колодца,
Журавль простуженно скрипит,
Зима смеется,
Сердце бьется,
Бадья обратно подается,
И колкий снег
Глаза слепит...
Жены своей не опасаясь,
Приникнет не один к окну:
Сугробов ведрами касаясь,
Идешь,
Красивая на зависть,
И гордо ждешь свою весну.
 

1960

ЗЕМЛЯ... ЗЕМЛЯ

 
На стартовой черте ракетодрома
Ступив на трап,
Впервые ты поймешь,
Как дороги тебе
Раскаты грома,
Снега гречих
И молодая рожь.
Ты вспомнишь
Теплых дождиков накрапы
И мокрый луг,
Где ты косил с отцом,
И трап
Уже покажется не трапом,
А деревенским
Стесанным крыльцом.
Потом...
Потом ты скажешь: «До свиданья!»,
И под ракетой
Встанет яркий дым.
Нахлынувшие вдруг воспоминанья
Уступят место формулам сухим.
Но кто сказал,
Что формулы – сухие?
Они к тебе издалека пришли:
В них синь озер
И даль твоей России,
В них все цвета и запахи Земли.
Постой!
Еще не поздно отказаться.
Земля, Земля, не отпускай его!
Он должен жить,
Губами трав касаться,
Водою умываться ключевой,
Встречать свои закаты и рассветы...
Но манит,
Манит дальняя звезда,
И глухи стены огненной ракеты.
Когда мы снова встретимся,
Когда?..
Ты самой яркой искрою промчишься
В безветренной и бесконечной мгле
И все-таки на Землю
Возвратишься,
Чтоб плакать над стихами
О Земле.
 

1960

ЗЕЛЕНОЕ ЭХО

 
Бросить все
И уехать,
Уехать туда.
Где зеленое эхо
Отражает вода;
Где из чашечек лилий
Пьют стрекозы росу
И аукают ливни
В притихшем лесу;
Где в июле.
Шагая
От зари до зари,
Громко песню слагают
На лугах косари...
Бросить все и уехать,
Оказаться в пути
И зеленое эхо
В Москву привезти.
 

1961

* * *

 
Дымится ливень над паромом,
Река готова прянуть вспять...
Я остаюсь один.
Опять
Друзья уходят с первым громом
Туда,
Где тишь и благодать.
Дымит у берега река,
И гребни волн летят, как чайки.
– Пока, друзья!
– Пока! Пока!.. —
Горлач парного молока
Подаст им добрая хозяйка,
Их встретит тишина избы,
Где в окна смотрят яблонь ветки,
И первой свежести грибы
Дымком запахнут на загнетке.
А мне – погода дорога,
Мне пить ее и не напиться.
Так пусть
Река все так же злится
И ливень бьет,
Как острога!
 

1962

* * *

 
Я виноват перед тобою.
Простишь ли ты,
Поймешь ли ты,
Что снова зацвели цветы,
Что снова небо голубое?
Я виноват перед тобою...
Да, да – перед тобой одной,
Что я ушел лесной тропою
С такой нездешнею весной!
По молодым зеленым травам
Мы шли туда, где тишина,
И самой сладкою отравой
Меня тревожила она.
Она со мной цветы искала,
Она была во всем права,
Когда на волю выпускала
Клин журавлей
Из рукава.
Она баюкала ветрами
Ивняк, цветущий у реки.
А на озерах, у закраин,
Качали
Щуки
Тростники.
Она смеялась то и дело
И, грешная, мне душу жгла...
А ты всю ночь
В окно глядела
И всю-то ночь
Меня ждала.
 

1962

* * *

 
Дрозды пестрели на рябине,
Клевали спелую зарю.
И листья на реке рябили,
Плывя навстречу сентябрю.

Пылали вязы и осины.
И вот
Сквозь полымя огня
Голубоглазая Россия
Взглянула с грустью на меня.

Забилось сердце глуше, тише,
Прося прощенья у земли.
Что я не видел
И не слышал,
Как улетели журавли.
 

1962

ДАЛЕКОЕ

 
Как легкий перепел в руках,
Как рыба на песке,
Луна трепещет в тростниках.
И мы идем к реке.

Тропинкой, хоженной не раз,
Сквозь темень лозняка
Проходим мы.
И вот на нас
Уже глядит река.

Плывут туманы вдоль реки.
Ракиты
В полный рост.
И в мокрых травах светлячки —
От падающих звезд.

Ты отступаешь за кусты.
Потом,
Светлее дня,
Скользишь в ночную воду ты,
Не глядя на меня.

И я, конечно, не гляжу.
Растерянно молчу.
Кусты руками развожу
И за тобой лечу.

Луна разбита на куски
Движеньем наших рук.
И – нет луны!
И лишь круги
Да тростники вокруг.

Плывет испуганно вода,
И в ней – теплым-тепло...
Тебя течением
Тогда
Далеко отнесло.

Ты не просила, не звала.
Я сам пришел, прости.
Ты робко сарафан взяла,
Сказала: «Уходи».

И я ушел...
Не помню, как
Переступил порог,
Не помню, как уснул, чудак,
Хотя заснуть не мог.
 

1962

НАБАТНЫЕ КОЛОКОЛА

 
Набатные
Молчат колокола.
Их музыка
Как будто умерла.
Им не звучать
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой.
Их гневный голос
Навсегда затих,
Как в колыбелях,
В звонницах седых...

А было – били,
На подъем легки.
И купола
Сжимались в кулаки.
И мирный люд
Снимался со дворов
И шел на гуд
Литых колоколов.
И пахари,
Не допахав борозд,
Вставали над землею
В полный рост.
И ржали кони,
Чуя седоков.
И разлетались
Искры от подков.
И так – всегда...
Когда грозит беда...

Теперь – не то,
Теперь – не те года.
Набатные
Молчат колокола,
Их музыка
Навеки умерла.
Им не звучать
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой.
Их гневный голос
Навсегда затих,
Как в колыбелях,
В звонницах седых.
А жаль!..
Покамест нам
Грозят войной.
Покамест неспокоен
Шар земной,
Я бы хотел,
Чтоб в дни победных
Дат
Гудел
Предупреждающе
Набат —
Над Волгою гудел
И над Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой,
Гудел,
Не уставая говорить,
Что с русскими,
Не следует дурить,
Что русские,
Как никогда, сильны,
Хотя они
Устали от войны!..

И пусть молчат,
Молчат колокола.
Я знаю —
Память их не умерла.
Она живет —
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой!
 

1962

КОНЦЕРТ

Враги сожгли родную хату... М. Исаковский

 
Вышел парень, невзрачный с виду,
И сказал, подождав тишины:
– Выступает хор инвалидов
Отечественной войны... —
Перед тем как они запели,
Над дорогами всей земли
Прогремели
И проскрипели
Самодельные костыли...
Песня, песня!
Сколько тоски,
Сколько горя в ней и тревоги!
И несут эту песню в дороге
Балалаечник без руки
И танцор, потерявший ноги...
Песня, песня!
Сквозь клубы пыли
Над простором родной земли
Увидали рассвет слепые
И глухие слух обрели.
И под солнцем
В потоках света
Стали черные реки видны...
Стой! Замри!
Не вращайся, планета!
Выступает
Память
Войны.
 

1963

ДУЭЛЬ

С. В. Смирнову

 
Над Черной речкой белые стога.
Вороны с криком
Мимо пролетают...
Как все нелепо!
И лицо врага
За снежной дымкой отдаленно тает.
Как все нелепо!
Горький плач саней
И тишина,
В которой мало света...
Осиротели песни наших дней
С последней песней вещего поэта.
Он умирал...
Но в мире смерти нет!
Вот Лермонтов,
Смеясь, идет к барьеру.
И падает.
И снова меркнет свет...
Пока в сырой земле лежит поэт,
Его убийца делает карьеру.
А если ты не веришь,
То спроси
У Черной речки,
У седого леса:
С далеких дней
Так было на Руси —
На каждого поэта – по Дантесу.
 

1963

ЯЗЫК ЗЕМЛИ

 
Под музыку реки,
Где кони воду пьют,
Поют березняки,
Березняки поют!..

Поближе к ним шагни.
Прислушайся.
Спроси,
О чем поют они
Веками на Руси.

Их песню глубоко
Сумей в душе сберечь,
И ты поймешь легко
Языческую речь.

Под посвисты кнута,
Под храп чужих коней,
Она, как свет чиста,
Дошла до наших дней.

Над нею сотни лет
Ревели топоры.
Но чист и ясен свет
Березовой коры.

О песенная даль!..
В родимой стороне
Уйми мою печаль,
Когда печально мне.

И силу дай,
Когда
Усталость подомнет.
Встречай меня всегда
Березой у ворот.

Чтобы в иной дали,
В неоновом огне
Язык моей земли
Был вечно ясен мне!
 

1963

* * *

 
В моей крови гудит набат веков,
Набат побед и горьких потрясений!
И знаю я – до смерти далеко.
И вновь зову веселье в час весенний...

Бывает так, что белый свет не мил.
Но вот
В полях последний лед растаял.
И я окно распахиваю в мир
И календарь моей весны листаю...

В тот календарь,
Что весь пропах листвой,
Характер вписан строчкой голубою.
В характере моем —
И озорство,
И выдержка солдата перед боем...

Я слышу —
Соловьи росу клюют.
И солнце поднимается все выше.
За сотни верст
Я в это утро слышу:
Опять на взгорье петухи поют.
За сотни верст...
Идут девчата вновь
Встречать зарю, что встанет над деревней.
О, как у них течет по жилам кровь!
Точь-в-точь как сок по молодым
деревьям.
Идет весна!
И, душу веселя,
Зеркальными играет лемехами.

И весело
Вращается Земля —
С девчатами,
С ручьями,
С петухами!
 

1963

ПОДСНЕЖНИКИ

 
Привянули.
Завяли.
Отцвели...
И все ж от вас мне никуда не деться,
Подснежники —
Цветы моей земли,
Неяркие огни босого детства,
Я вас ищу,
Но не могу найти.
Склоняюсь над высокою травою.
Напрасно шмель гудит над головою —
Он к вам не в силах указать пути...
Но знаю я:
В родном краю, как прежде,
Где бьет родник, песчинки шевеля,
Еще стоит мой маленький подснежник,
Пригнувшийся под тяжестью шмеля.
 

1963

ТИХАЯ ОСЕНЬ

 
Неслышно
Лист слетает с деревца.
Молчат леса,
Молчат поля...

И в этой тишине
Не верится,
Что ты вращаешься, Земля,
Что ты летишь —
В цветах и в инее,
В снегах и в разноцветье трав,
Не расплескав озера синие,
Кору берез не ободрав
И не спугнув шмеля,
Уснувшего
На тусклой шапочке цветка...

Брожу по лесу.
Молча слушаю
Постукиванье родника.
В лесу прохладно и невесело
И по-осеннему светло.
И с веток паутина свесилась —
Ей от росинок тяжело.
Неслышное листвы кружение.
И от земли родной вдали,
Поправ законы притяжения,
Надолго скрылись
Журавли.
Но птицы
Снова возвращаются.
И вновь шумят леса, поля.
Все потому,
Что ты вращаешься
И нам сочувствуешь, Земля!
 

1963

СНЕЖНОЕ РАЗДУМЬЕ

 
Снег идет,
Кружится над лугами.
Шапками ложится на стога.
И медведи
Шевелят боками,
То-то им погода дорога!
Хорошо в заснеженных берлогах...
Снег идет.
И, видно, потому
Зайцы выбегают на дорогу.
Ах, как стосковались по нему!
Снег идет.
И белые деревья
Помнят все, чем жил и чем живу.
Снег идет.
Кружится над деревней,
Падая на мерзлую листву.
Снег идет.
Такой смешной и милый...
Искорками звездочек горит.
Вот он над отцовскою могилой,
Над могилой матери
Пестрит.
Снег идет.
Спокойно, не тревожа
Вечный сон ушедших на покой...
Снег идет.
И мир как будто ожил.
Тот же мир,
А кажется – другой.
Снег идет
По городам, по крышам...
Удивленно на него гляжу,
Словно в первый раз на свете
Вижу,
В первый раз
Восторженно дышу.
Снег идет,
Такой смешной и милый...
Это не беда,
Что он идет
Над моею будущей могилой,
Где береза белая растет.
 

1963

* * *

 
Тишина над тихим Доном.
Тишина...
Только слышно, как в затонах
Плещется луна.
Только на берег сыпучий
Набежит волна.
И опять стоит на круче —
Тишина...
Над великою рекою
Я, склоняясь, пью,
Тихо черпаю рукою
Лунную струю.
И вода в моих ладонях
Призрачно легка,
Как росиночка,
Что тонет
В чашечке цветка...
Пахнет ночь
Арбузом спелым,
Молодым вином,
Пахнет
Песнею неспетой,
Непришедшим сном.
 

1963

УДИВЛЕНИЕ

 
Мне нравилось размашистое пенье
Погибшего от песен соловья...
Он жил в каком-то диком удивленье,
Нисколько удивленья не тая.
В озвученной
И бесконечной шири,
Закрыв глаза,
Сидел среди ветвей.
Всему тому,
Что дважды два – четыре,
Душевно удивлялся соловей.
Все удивляло:
Озеро черемух,
И воздух, что от ландыша хмельной,
И первый взрыв полуденного грома,
Прошедшего над лесом, стороной.
Все удивляло:
И гнездо на ветке,
Где дом его, отечество, семья, —
Все это
Вместе с соловьихой верной
На песню подбивало соловья...
Со дна ручьев
Восходит вдохновенье.
Рождающее реки и моря.
Так песня началась —
От удивленья,
От неба, где затеплилась заря,
От тишины,
От задремавшей рощи,
От ветерка, что по ветвям сновал ...
Был соловей типичный «лакировщик»,
Поскольку он восторга не скрывал,
Поскольку он не каркал, как ворона,
Молчал всю зиму в дальней стороне.
Дыхание ручьев
И говор грома
Он сохранил для песен о весне.
И пел певец!
И все казалось – мало.
Он голоса и песен не жалел.
Все соловья в природе понимало,
Все соловья на песню поднимало,
И он от удивления
Шалел!
Но, видно, от избытка вдохновенья
Не выдержало сердце у певца.
И смерть к нему пришла,
Как удивленье,
Забыв о том, что жизни нет конца.
 

1964

* * *

 
Я не из тьмы явился.
Нет!
Я вечен, как теченье Волги.
Я шел к земле,
Как звездный свет, —
Стремительно и долго-долго.

Я был всегда.
И в те года,
Когда достиг земной основы,
Я часто уходил туда,
Откуда возвращался снова.

Я никогда не умирал.
Жил, настоящее приемля,
И долго землю выбирал,
Пока не выбрал
Эту землю.

Я за нее в огне горел,
Чтоб выйти к мирному рассвету.
Я с ней прошел
От первых стрел
До первой – в космосе – ракеты.
Она моя – пока живу.
И вся со мной – пока я с нею.
И глаз отцовских синеву —
Пока живу —
Забыть не смею.

Пока живу —
Мне не забыть,
Кому я, собственно, обязан
Тем,
Что могу дышать, любить
На той земле,
С которой связан
И глаз отцовской синевой,
И прямотой отцовской правды,
И кровью битвы
За Непрядвой,
И кровью битвы
Под Москвой.

И суждено мне до конца
Все вынести с тобой, Россия!
Во имя
Памяти отца,
Что прожил жизнь
Во имя сына.
 

1964

НА РОДИНЕ

 
Мы и люди, и боги,
Стерегущие эти края.
Не дымком самокруток,
А дымом эпохи
Закурила деревня моя.

Было грустно когда-то.
Не приходится нынче грустить,
Седовласый профессор,
Расщепляющий атом,
Приезжает к родне погостить.

И, тряхнув стариною,
Допьяна напоив полсела,
Сядет весело в сани
И снежной летит целиною
Молодецки:
– Была не была!..

А потом за ответным
Угощением
Вечер пройдет.
Щуря очи хитро
От неяркого света,
Старина разговор заведет.

Как, мол, дети?
Как внуки?
Ровесников спросит.
И вдруг:
– Жаль, что вас, мужики,
Не хватает в науке! —
Скажет доктор наук.

А народ посмеется.
Наполнит стаканы народ.
И заметит профессор,
Что весело пьется,
И украдкой о чем-то вздохнет.
И умолкнет.
Ни слова.
Лишь будет очки протирать.
После молвит:
– Придется ли свидеться,
Выпьем ли снова? —
Будто время, пора умирать.
Загрустит
Не о смерти.
Скорее – наоборот.
– Да, не сладко в науке бывает,
Поверьте.
Но и ваша работа – не мед. —
И, пожав на прощанье каждому руку,
Скажет голосом, полным тоски:
– Сыновей, мужики, присылайте...
В науку.
Мы без них пропадем, мужики!
 

1964

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

 
Пусть от Москвы
До отчего порога
Немало звезд, немало лунных верст!

Горит звезда,
Каких на свете много,
Но мне она милее всяких звезд.

Она одна – звезда над лунной рожью
В туманами просвеченной дали,
Звезда полей!
Она неосторожно
Бредет себе по краешку земли.
Бредет себе,
Касается колосьев,
Дрожит
В кустах прибрежных ивняка, —
Над ней проходят молодые лоси,
Над ней скрипят тележные колеса, —
Моя звезда, она невысока!

И все-таки она – моя!
До боли,
Моя, родная – до скончанья дней —
Звезда полей над материнским полем,
Над тихою Смоленщиной моей...

И в час,
Когда мне горько и обидно,
Когда иные звезды надо мной,
Когда моей звезды
В Москве не видно, —
Я все же доверяюсь ей одной.

И пусть она далекая такая,
Пусть не у всех сияет на виду,
Я к ней иду, в потемках спотыкаясь,
И ей одной
Несу свою беду.
 

1964

ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

 
Проходят годы, как проходит лето...
Пылит заря рябиновой пыльцой.
И падают в холодные рассветы
Листы берез, омытые росой.

И на душе печально и тоскливо.
Наверно, оттого,
Что над рекой
Одна, как прежде, остается ива
С невысказанной вечною тоской.

По ком она печалится, тоскует?
Что снится ей, когда темным-темно?..
Река молчит.
Кукушка не кукует.
И журавли отчалили давно.

Тоскует ива
И к земле клонится,
Все ищет что-то, глядя в тишину.
И не с кем ей печалью поделиться,
И не с кем ждать далекую весну.

И так всегда.
Проходит год за годом.
Столетия вот так же протекли.
И неизменно
Русская природа
Хранит печаль тоскующей земли.
Печаль
По всем скорбящим
И ушедшим
В безвестную рябиновую даль...

Как не понять, о чем береза шепчет, —
Ей тоже не с кем разделить печаль.
Как не понять, о чем леса тоскуют,
О чем молчит холодная река?!
Но не найти мне родину другую,
Где бы печаль
Была вот так легка.
Легка,
Как лист, сорвавшийся с березы,
Чиста,
Как синь росинок на листах.
И не беда,
Что я роняю слезы,
Невидимые в дальних городах.
 

1964

* * *

 
Птицы жмутся к жилью человека.
Знать, во всем
Доверяют они
Человеку двадцатого века,
Человеку,
Что птице сродни.

Пой, малиновка, песню рассвета!..
Я по-своему тоже пою
В середине цветастого лета
Немудреную песню свою.

Я несу сокровенное слово
Благодарной природе на суд,
Позабыв,
Что опять птицеловы
Под полой свои сети несут.
 

1964

* * *

 
Время спать.
Но я опять не сплю...
Свет луны за окнами струится.
Не лунатик я
И не люблю
Этот свет с глазами мертвой птицы.

Выхожу из дома
И бреду
В снежное, полночное, лесное.
Ах, луна!
Ты снова надо мною
Заслоняешь дальнюю звезду.

Звездочка-малышка!
Не печалясь,
Подожди немного,
И луна
Поплывет,
Как парусник, качаясь,
И опять ты будешь мне видна.

Снова будешь весело лучиться
И гореть в космической дали.
Знаю,
Было нелегко пробиться,
Дотянуться светом
До Земли...

Мне ведь тоже было трудно:
Голод
В раннем детстве,
В юности – нужда.
Я с тобой в сравненье очень молод.
Только знаю – это не беда.

Не беда, что многим не потрафил,
Что воюю,
Как и воевал.
Лишь бы звезды трудных биографий
Мертвый свет луны не затмевал.
 

1964

* * *

 
Крыло зари
Смахнуло темноту,
И небо стало чище и яснее...
Как часто мы не ценим красоту,
Особенно
Когда мы рядом с нею.
Мы привыкаем
К отблескам зарниц,
К созвездиям,
К заплаканным березам.
К просторам, не имеющим границ,
Где бьются ливни и ликуют грозы.
Мы привыкаем
К лунной тишине,
Нависшей над заснеженной равниной.
Живем – не удивляемся весне,
Живем – и наши души не ранимы.
Да, мы не замечаем красоту...
Мы что-то ищем.
Что – не знаем сами.
И смотрим, смотрим, смотрим
За черту
Той красоты,
Что вечно рядом с нами.
И мечемся, как щепки по волнам.
И раньше срока
Уплывают в вечность
Любимые,
Доверившие нам
И красоту,
И молодость,
И верность.
 

1964

ОСЕННЕЕ

М. Алексееву

 
Земля моя с поблекшею травой,
Пронизанная болью журавлиной,
Вся в седине
И в посвисте былинном.
Позволь сказать, что я навеки твой.
Ты промолчишь, хотя ответят мне
Синичий голос, в тишине звучащий,
Рассветные рябиновые чащи,
Что вновь затосковали по весне.
Ты промолчишь, привыкшая молчать
Всегда, когда тебе в любви клянутся.
И стоит мне тебя рукой коснуться,
Ты все простишь, привыкшая прощать.
Летит к ногам последняя листва.
В лесу легко наедине с землею.
Земля моя...
Она во всем права,
И даже в том, что я чего-то стою!
 

1964

СЫНУ

 
У сына очи ясные,
Как роднички в лесах.
Два солнышка,
Два небушка
Дрожат в его глазах.
Глаза родные, мамины, —
Счастливые глаза.
Так пусть не затуманит их
Соленая слеза.

Ах, слезы!
Я их выплакал
И за тебя, сынок,
Когда ступал непрошено
На чужой порог,
Когда дырявой скатертью
Дорога вдаль текла,
И – ни отца,
Ни матери,
Ни ласки,
Ни тепла...

Военные пожарища,
Кругом – одна нужда.
И мы брели с товарищем,
Не ведая – куда.
Нас бабы сердобольные
Учили песни петь.
Нам говорили: —
Надобно
Разжалобить уметь...

По поездам,
По станциям
Мы пели, как могли,
О том,
Что сиротинушку
На кладбище снесли,
О том,
Что горе искони
Братается с нуждой.
И пели,
Плача искренне
Над собственной бедой...

Так пусть твои два солнышка,
Два небушка в глазах
Вовеки
Не купаются
В слезах.
 

1964

СОЛНЕЧНЫЕ КОЛОДЦЫ

Анатолию Калинину

 
В колодцах солнца не бывает,
Бывают звезды иногда.
И все же – солнечна вода!

Она в жару —
Не убывает, —
Не убывает
В холода.

И сколь ни черпай,
Не убудет,
Не потемнеет и во мгле...

Тропинки проторили люди
Ко всем колодцам на земле.
И хоть не храмами с крестами
Они стоят – всегда чисты,
Ты без поклона
Не достанешь
И капельки живой воды.

Не той,
Которая по трубам
Дойдет до крана и молчит.
А той,
Что там, в глубинах сруба,
Сердечком солнечным стучит.

И так стучит она от века,
Не умолкает никогда.
В жару – Напоит человека
И обогреет
В холода...

И в час,
Когда заря по кленам
Скользит и тонет в высоте,
Россия
Отдает поклоны
Живой колодезной воде.
 

1965

ВЕЧЕРНИЕ ЛУГА

 
На подсиненные снега
Стога отбрасывают тени.
Молчат
Вечерние луга
И отдыхают от метели.

Они молчат,
В себе храня
Тепло цветастого июля.
И каждый стог гудит, как улей,
Медовым запахом дразня.

Идешь лугами,
И молчишь.
И горько думаешь,
Что где-то
Стогами
Ввысь глядят ракеты
И расколоть готовы тишь...

Мне страшно думать,
Что уйдут
Стога, снега и лунный вечер,
Что этот мир давно не вечен,
Что травы вновь не зацветут,

Не будут
Новые стога
Вот так же, пережив метели.
Отбрасывать косые тени
На подсиненные снега.
 

1965