Текст книги "О наречіяхъ рускаго языка"

Автор книги: Владимир Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

5. Наречіе новоросійское.

Съ тѣхъ поръ, какъ степь отъ Днестра до Дона, служившая поприщемъ для поперемѣнныхъ набѣговъ крымцевъ, кубанцевъ, турокъ и запорожцевъ, окончательно подчинена Росіи, она заселилась наполовину малоросами, а наполовину набродомъ изъ Великой-Руси. Какъ въ Сибири господствуетъ низкій говоръ первыхъ поселенцевъ, а въ Астрахани высокій, такъ въ Новоросіи на говоръ, даже высшаго сословія, наложилъ неизгладимую печать свою языкъ малорускій; но общая наклонность и желанье – рѣдко удачное – говорить по-московски. Мѣстами селились здѣсь болгары, сербы, волохи, даже венгры и поляки, нѣмцы, греки, армяне, и все это населенье сдобрено еще жидами. Кромѣ жидовъ, цыганъ, грековъ, армянъ и нѣмцевъ, все остальное видимо русѣетъ, а отчасти даже и обрусѣло.

Къ Новоросійскому краю относятся губерніи: Херсонская. Екатеринославская, Таврическая. Бесарабская. Языкъ тамъ вообще пестрый, шаткій и нечистый; полуруское, жесткое произношенье украинскихъ словъ непріятно: вмѣсто мягкаго, дѣтскаго звука между ы. и, безпрестанно слышите дебелое ы. и вообще оба звука эти мѣшаются. Ударенья крайне измѣнчивы и шатки: глы́боко, таможе́нный, деньга́ми, онъ зво́нитъ и пр. слышно за каждымъ словомъ; стараясь удалиться отъ ударенья украинскаго, каждый ставитъ его почти наугадъ, гдѣ ему кажется звучнѣе; г, передъ гласною, измѣняется въ придыханье; окончанія: аго, яго произносятся такъ, что г слышно; о, хотя и не совсѣмъ полное, господствуетъ и произносится гдѣ пишется. Эти двѣ послѣднія примѣты, свойственыя собствено малорускому, не встрѣчаются нигдѣ болѣе, какъ въ подражающемъ ему новоросійскомъ наречіи, да еще въ новгородскомъ. Мнѣ хоти́тся, они хочутъ, онъ самъ, вмѣсто онъ одинъ, поспыта́ть (спросить), чего-не́будь, вырубать (высѣкать) огонь, обовязать и проч. Буквы: б, в, г, д, з, ж, не замѣняются въ произношеніи, при сочетаньяхъ, соотвѣтствующими твердыми, но выговариваются отчетисто: кружка, ловъ (какъ лоу), из-ключить, з-бавить, згорѣть; равно ч, въ словахъ: что, скучно, не замѣняются буквою щ; звукъ я никогда не измѣняется въ е: заяцъ, ячмень, отчаяніе, произносятся очень отчетливо. Наконецъ, весьма часто слышишь у на мѣсто в, и наоборотъ, да малоруское, мягкое окончанье: онъ хо́дить, они умываються. Если съ одной стороны иноплеменцы здѣсь обмоскалились, то съ другой, во всѣхъ, даже и велико-рускихъ селеньяхъ, народъ принялъ этотъ говоръ: исключенье составляютъ одни только рускіе раскольники (малорускихъ нѣтъ ни одного), которые, будучи поселены здѣсь въ разныхъ мѣстахъ, лѣтъ тому сто или и болѣе, сохранили языкъ свой почти чистымъ.

Здѣсь въ общемъ ходу обороты: я нанялъ (т. е. отдалъ внаймы) свой домъ, это было за (т. е. при) губернатора NN; вы смѣетесь съ меня; онъ похожъ съ нимъ; ты мнѣ виноватъ (долженъ); для (по) какой причины; я разсказывалъ да игрался (болталъ да игралъ); я за его запомнилъ (я объ немъ забылъ), и пр.

Словъ, принадлежащихъ собствено Новоросійскому краю, кажется, нѣтъ – кромѣ развѣ одескаго: франсо́ля, французскій или нѣмецкій хлѣбъ; – а принято много малорускихъ, да по сосѣдству татарскихъ, иногда волошскихъ, жидовскихъ и др.

6. Донское наречіе.

Донцы раздѣляются на верхо́вцевъ и низовцевъ; первые сидятъ по Дону, Хопру, Медвѣдицѣ, Бузулуку, верстъ на 300 отъ границъ Воронежской губерніи; всѣ остальные называются низовцами. Первые, по происхожденью, почти всѣ великорусы; вторые малоросы. Кромѣ того, и помѣщичьи крестьяне Донскаго Войска малоросы. Наречіе между тѣми и другими исподволь выравнивается; но мѣстами малоруское слышно довольно чистое, тогда-какъ великоруское сильно отзывается югомъ. Говоръ у нихъ вообще на а (у малоросовъ на о); г передъ гласною обращается въ придыханье; окончанье въ 3 л. глаг. мягкое; начевалъ себѣ здарова, дневалъ себѣ здарова, обычныя привѣтствія; сколько ты, братуша, ведровъ воды принесла? не моги говорить это; правожъ-ну; анадысь были и пр. У донцевъ есть особыя слова́, какъ напримѣръ: дротикъ – копье, пропа́сть – отлучиться, полоса́ – сабля, и много хорошо составленныхъ реченій, по своему ремеслу, отчасти принятыхъ впослѣдствіи въ военномъ языкѣ: Скрасть караулы, добыть языка, стоять на-слуху́, пойти или наступить ла́вой, прихватить гривки, дать конемъ маяка́, идти одвуконь, вести коня въ заводѣ, сбить съ пахвы, идти на-побѣгъ, показать непріятелю примѣръ (обмануть); побѣжка лошади – вмѣсто алюръ, опознаться – вмѣсто черезчуръ нерускаго: оріентироваться; батовать коней, и пр. Вообще же, у донскаго наречія много общаго съ новоросійскимъ.

7. Смоленское наречіе.

Это четвертое изъ четырехъ главныхъ наречій – или, по нашему счету, седьмое, западное, бѣлоруское, или смоленское,– идетъ отъ Москвы на западъ и незамѣтно переходитъ въ чистое бѣлоруское, на которое уже значительно намекаетъ даже говоръ въ Волоколамскѣ, Рузѣ, Можайскѣ. Безъ всякой натяжки можно включить сюда всѣ западныя губерніи наши, и тогда къ наречію этому будутъ принадлежать губерніи: Смоленская, Витебская, Могилевская, Ковенская, Виленская, Гродненская, Минская: одни только паны, шляхта, говорятъ тамъ по-польски; но мы здѣсь ограничимся Смоленскою и сосѣдними съ нею уѣздами. Наречіе это, по граматикѣ своей, принадлежитъ болѣе къ великорускому; по множеству примѣшанныхъ словъ, и частію по произношенью (согласныхъ), малорускому и польскому; а собствено по произношенью, особенно гласныхъ, оно отчасти самостоятельно.

Въ смоленскомъ наречіи а́каютъ до приторности, и а́канье это усиливается на западъ и югъ, черезъ Бѣлую до Черной и Малой Руси, переходя въ языки польскій и украинскій. Одного этого признака достаточно для отличія смоленскаго наречія отъ новгородскаго, владимірскаго и даже отъ московскаго; но надо искать другихъ, для отличія его отъ рязанскаго, новоросійскаго, донскаго (даже отъ псковскаго, тверскаго, калужскаго), и это именно:

1) Дзеканье, общее всей Бѣлой-Руси, за весьма немногими исключеніями: вмѣсто д, т, слышится дз, тз; но шипящія произносятся чисто. Изъ этого слѣдуетъ окончаніе глаголовъ на ць вмѣсто ть. Затѣмъ:

2) Господство, послѣ а, звука у, который часто замѣняетъ о, в, и даже л: ва́укъ ву́ыкъ – волкъ; узяузя – взялся; тутъ на у должно послѣ гласной ставить кратку (ў), какъ у насъ на й.

3) Предлогъ съ произносится зъ.

4) Слѣдующія за шипящими, за ц, р, двугласныя (е, ѣ, я, ю) обращаются въ гласныя простыя или твердыя (а, у): жыць, жита, цыпаць (цѣпать), трэсць (трясти), шыть, шыло, грахо́въ (грѣховъ), трабу́хъ (требуха), кручо́къ и пр.

5) Есть наклонность, хотя и не общая, къ замѣнѣ мягкаго лъ твердымъ л: па́лцы, калцо́.

6)Буквы г, к, въ косвенныхъ падежахъ, особенно передъ ѣ, часто измѣняются на з, ц: на дорозѣ, на нозѣ; за то въ глаголахъ остаются: лгешь, пяке́шь, іонъ лгець, пяке́ць, вы лгёця, пякёця.

7) Гласныя о, у, въ началѣ, всегда имѣютъ передъ собою в.

Болѣе или менѣе общія съ рязанскимъ наречіемъ свойства: г, передъ гласною обращается въ придыханіе (h), и вообще никогда не произносится круто; окончанія: аго, его, яго, произносятся какъ пишутся, не измѣняя г на в; обращенье е, ѣ, въ и или я, на что́ даютъ слѣдующее правило: коли первая гласная, послѣ е, ѣ, будетъ у съ удареніемъ, то первыя измѣняются въ я: ня бу́ду, пабягу́, пяту́хъ; если же другая гласная, либо у безъ ударенія, то въ и: ни гука́й, пируномъ (а съ удар. на у, пяру́нъ), питушо́къ; если же буквы у нѣтъ вовсе, или она въ третьемъ слогѣ отъ ударенія, въ полугласныхъ (съ краткой), то ѣ, е, обращаются въ и передъ а, и передъ я; передъ прочими же гласными въ я: ниукавы́рный, ниугамо́нный; но если, въ этомъ случаѣ, въ слогѣ за полугласной у слѣдуетъ опять у, то е, ѣ обращаются въ и: ни упусци́. Правила эти что-то сложны; но изъ этого кажется видно, что бѣлорусы и смоляне не знаютъ разницы между е, ѣ, и буква эта въ какой-то связи съ любимымъ ихъ звукомъ у.

Даютъ, впрочемъ, и другое правило, можетъ-быть болѣе вѣрное: коли послѣдующій слогъ подъ удареніемъ, то е, ѣ переходятъ въ я, а послѣ кореннаго и,, р, ш, щ, ч, въ а. Если же въ слогѣ подъ удареніемъ будетъ а, я, то е, ѣ, переходятъ въ и, а, послѣ: ц, р, ш, щ, ч, въ ы. Вотъ замѣчательное склоненіе сло́ва дитя: И. дзяцё. Р. дзиця́. Д. дзицю́. В. дзяцё. Тв. дзяцёй. П. о дзяцѣ́.

Относительно дзеканья замѣтимъ слѣдующія правила: Если за д слѣдуетъ гласная мягкая (двугласная), то говорятъ: дзень, лю́дзи, дзнёмъ, дзвѣ, дзля-чаго; а также, если при д находится ь: будзь, грудзь, судзьба, вѣ́дзьма. Напротивъ, коли за д слѣдуетъ гласная простая (твердая) или ъ, то не дзекаютъ: сюды́, вода́, дно, два; мо́ладъ, малада́, увсягда, прудъ.

То же правило относительно ш: тсѣнь, тсётка, ту́тачки, твѣтъ, казаць, галузаць (шалить), палатно, трава.

Можно дать еще слѣдующія примѣты смоленскаго наречія:

Увеличит. степень оканчивается на уга. юга: мужичу́га, вавчу́га (волчища), дамю́га (домища), бараздю́га (бороздища) и пр.

Звательн. пад. въ ж. р. иногда оканчиваютъ на ухна: о мая мату́хина, тсёту́хна (тетка)!

Отъ собств. именъ есть особаго рода производныя, для дѣтей: Иванъ – Иваненокъ, Петро – Питрачонокъ, Семенъ – Сямчо́нокъ, а во мн. ч. – Иваня́ты, Питрачя́ты.

Согласныя передъ ы сдваиваются: жицьцё (житье), видзяньнё, бяльлё, вясельля, кало́цьця.

Множ, число оканчивается на ы, и: другихъ окончаній (а, я) не знаютъ: гла́зы, вухи, круччы (крю́чья), волосьси; до́брыи, чо́рныи (черные, я), дарагіи, харо́шіи.

Сущ. на ь м. р. мн. ч. въ род. пад. оканчиваютъ на ёвъ: гасцёвъ (гостей), дзнёвъ.

Въ прилагательныхъ, вмѣсто ой, слышно твердое эй: святэй, худэй, злэй, чужэй; а послѣ гортанныхъ, ей: друге́й (другой), яке́й, лаке́й; но послѣ гк, гов. а: мя́гкай, легкай.

Передъ твердыми гласными, буквы ф, ѳ обращаются въ х; передъ мягкими, въ хв; коренная же буква х произносится чисто: Хама (Ѳома), хунтъ, хранцузъ, Хведзька, Хвядотъ; хуторъ; харашо. Въ глаголахъ, окончаніе овать, евать измѣняется въ уваць, юваць; крыць – крыю, крый; мыць – мыю; пѣй пѣсню; пій брагу; я ѣмъ, ты яси́, яны́ ядуць; вообще 3 л. оканчивается не на тъ, какъ въ новгородскомъ наречіи, и не на ть, какъ въ рязанскомъ, а на ць: йонъ говарыць, яны хо́дзюць; въ вмѣсто лъ; йонъ хадзивъ, бывъ, пражыкува́въ; но во мн. ч. остается л: яны хадзили. Эта послѣдняя черта приближаетъ бѣлоруское наречіе къ малорускому. Гласная е, безъ ударенія, обращается и въ глаголахъ въ и либо въ я; съ удареніемъ же остается, переходя впрочемъ въ ё только въ 1-мъ л. мн. ч. наст. врем.

Въ Смоленской губ. отчасти не дзекаютъ только въ Вяземскомъ и Гжатскомъ уѣздахъ; о прочихъ же можно сказать съ украинцами: Хиба лихо озме литвина, щобъ винъ не дзекнув! Въ Дорогобужѣ слышимъ уже: слухай, хадзи́, ошука́уся (обманулся); въ Сыневкѣ, кто дзекаетъ, кто нѣтъ; но всѣ говорятъ: ба́виться, стежка, у комнати, я войду, вм. уйду. Въ сосѣднихъ губерніяхъ Ржевъ, Зубцовъ, Волоколамскъ, Можайскъ, Медынскъ, Мосальскъ носятъ на себѣ болѣе или менѣе признаковъ бѣлорускаго или смоленскаго говора, которому слѣдуетъ обращикъ:

Яжъ табѣ каза́въ, ня бяри́ больши адъ яднаго во́за; ну и увзя́у ба адзинъ. Якъ хто хочиць, такъ па сваёмъ бацьку и плачиць. Кабъ ня дзи́рка у ро́ци, хадзіу ба у зло́ци (о пьяницѣ). Абица́нка, цаца́нка, дурня́ги ра́дасць (т. е. посуленное красно́, а дуракъ тому и радъ). Ды сяго́дни и у городи ни боли (нисколько) жидау нѣ́туци, дыкъ и торгу нѣ; хуць кажуць шта жиды худы, а бязъ ихъ и толку нѣ́туци; боль ихъ зна́иць, гдзѣ яны падзива́лись; ка́жуць шта свята́ ихъ зайшла; дакъ я на базари и ня прадався.

Это бѣлоруское наречіе, какъ сказано, распространяется на западъ, до польскихъ губерній, на югъ до малорускихъ, отличаясь въ различныхъ мѣстностяхъ нѣкоторыми особенностями и принимая, по сосѣдству, слова, обороты и говоръ польскій, малорускій или великорускій, послѣднее въ особенности относится до губерніи Смоленской; а сильное участіе бѣлорускаго слышно въ Черниговской, Орловской, Калужской, Тверской, и особенно въ Псковской; можно сказать, что оно слышится и въ Москвѣ, потому что а́канье или высокій говоръ нашъ, сдѣлавшійся общимъ, конечно произошелъ отъ смѣси новгородскаго со смоленскимъ.

О языкахъ искуственыхъ.

Скажемъ, для полноты, нѣсколько словъ о языкахъ искуственыхъ въ Росіи, хотя это предметъ болѣе или менѣе посторонній.

Напередъ всего языки ламанскій или офенскій: онъ далеко неполонъ и ограничивается нужнѣйшимъ въ быту ходебщиковъ. Начало его не извѣстно; родина – Алексинская волость, Ковровскаго уѣзда (Владимірской губ.), откуда уже въ 1700 году разсыпа́лись ходебщики, коробейники по всей Росіи, называя сами себя страннымъ именемъ масыковъ. Торговля эта нынѣ въ упадкѣ, а съ нею и языкъ, который впрочемъ распространился, съ нѣкоторыми отмѣнами, между такими же мелочными торговцами и въ нѣкоторыхъ другихъ губерніяхъ: въ Костромской, Тверской (Бѣжецкъ), даже Симбирской и Рязанской. Замѣтимъ мимоходомъ, что покойный Макаровъ помѣщалъ въ словарѣ своемъ, безъ разбора, офенскія слова, приписывая ихъ тому либо другому мѣстному наречію: примѣру сему послѣдовала и академія наша, помѣстивъ въ областномъ словарѣ своемъ, безъ всякой оговорки, нѣсколько офенскихъ словъ. Придуманный языкъ этотъ сшитъ многими поколѣніями исподволь изъ переиначенныхъ рускнхъ словъ, коимъ дано, по какимъ либо отношеніямъ ихъ, иное значеніе; есть слова мѣстныя, занесенныя ходебщиками изъ дальнихъ отъ родины ихъ концевъ Руси; есть вновь придуманныя, по рускому складу; граматика и все строеніе речи, разумѣется, рускія. Вотъ обращикъ:

Мисо́вской куре́хой стремыжный бендюхъ прохандырили трущи: лохи биряли колыги и гомза, кубы биряли бряеть и въ устреку кундяковъ и ягренятъ; аламонныя карюки курещалн курески, ласые мещаты грошались. То есть: Въ нашей деревнѣ третьяго дня проходили солдаты; мужики угощали ихъ брагой и виномъ, бабы подавали ѣсть, а въ дорогу надавали пироговъ, яицъ и блиновъ; красныя дѣвки пѣли пѣсни, малые жъ ребята смѣялись.

У владимірскихъ офеней кафтанъ – шистякъ, у симбирскихъ – шерснякъ; шаровары – шпыни. влад. и чнары, симб., сукно шерсно и вехно; но бо́льшая часть словъ одни и тѣ-же. Иныя прямо рускаго происхожденія: двери – скрипы; кнутъ – визжакъ; дитя – па́щенокъ; дѣлать – масты́рить; домъ – курёха; другія, неизвѣстнаго: дворъ – рымъ; деньги – юсы; дрова – воксари, и пр. Иногда слова составлены одно по другому, по рускому образцу: Богъ – Стодъ; богатый – сто́день; долгъ – шилгъ; долго – шилго; жечь – ду́лить; жарко́е – дульное; иногда рускимъ словамъ дано иное значеніе: городъ называется костеръ; умереть – отемнѣть; мнимое же сходство офенскаго языка съ греческимъ едва ли не ограничивается словомъ хирки, руки, при чемъ надо вспомнить, что и въ Нерехтѣ и Галичѣ рукавицы зовутъ нахирегами. Впрочемъ, пенда. пять, и деканъ, десять, въ счетѣ офенскомъ также замѣчательны, по такому же сближенію.[5]5
  Позднѣйшіе розыски о семъ П. А Безсонова, который находитъ въ офенскомъ много греческихъ словъ и относитъ ихъ къ древнимъ временамъ торговли нашей на Сурожскомъ морѣ, должны, кажется, опровергнуть взглядъ мой на это дѣло,– хотя, напримѣръ, не знаю, греческое ли слово: костеръ, городъ (castrum), или это придумано, потому что городъ срубленъ, сложенъ, и и́здали дымится?


[Закрыть]

Костромскіе шерстобиты, таскаясь съ лучка́ми своими по всей Руси и подражая ковровцамъ, также сложили себѣ свой языкъ, частію перенявъ офенскій, а частію переиначивъ и добавивъ его своимъ сочиненіемъ. Можетъ быть я приложу, въ концѣ словаря, словарики офенскій и шерстобитовъ.

Въ Рязанской и Тверской губерніяхъ записные нищіе, по промыслу, и мошенники, воры, конокрады, звере́нщики, говорятъ почти тѣмъ же офенскимъ языкомъ, съ небольшими только измѣненіями, и называютъ его кантюжнымъ.

Столичные, особенно питерскіе, мошенники, карманники и воры различнаго промысла, извѣстные подъ именемъ мазуриковъ, изобрѣли свой языкъ, впрочемъ, весьма ограниченный и относящійся исключительно до воровства. Есть слова общія съ офенскимъ языкомъ: клёвый – хорошій; жуликъ – ножъ, но также воришка; ле́пень – платокъ; ширманъ – карманъ; пропу́лить – продать; но ихъ немного, больше своихъ, напримѣръ: бутырь – городовой; фараонъ – будочникъ; стрѣла – казакъ; канна – кабанъ; камышевка – ломъ; мальчишка – долото, и пр. Этимъ языкомъ, который называется у нихъ байковымъ, или по-просту, музыкой, говорятъ также всѣ торговцы Апраксина-двора, какъ надо полагать, по связямъ своимъ и по роду промысла. Знать музыку – знать языкъ этотъ; ходить по музыкѣ – заниматься воровскимъ промысломъ. Вотъ обращикъ этого говора:

Что стырилъ? Срубилъ шмель да выначилъ скуржаную лоханку. Стре́ма, каплюжникъ: перетырь жулику да прихерься. А ты? угналъ скамейку да проначилъ на веснухи. То-есть: Что укралъ? Вытащилъ кошелекъ да серебряную табакерку. Чу, полицейскій: передай мальчишкѣ; да прикинься пьянымъ. А ты? укралъ лошадь да промѣнялъ на часы.

Коновалы, конокрады, барышники также составили родъ условнаго мошеническаго языка, еще болѣе ограниченнаго и притомъ образованнаго сплошь изъ перековерканныхъ татарскихъ словъ и искаженнаго татарскаго счета, чему можно видѣть примѣры въ словарѣ Бурнашева.

Былъ когда-то еще мошеническій или разбойничій языкъ у волжскихъ разбойниковъ, если нѣсколько условныхъ реченій и речей можно назвать языкомъ; но отъ него, благодаря Бога, остался одинъ только слѣдъ или память, въ поговоркахъ: сарынь на кичку, да дуванъ дуванить. Са(о)рынь и нынѣ мѣстами значитъ чернь, толпа; кичка – носъ судна; это было приказаніе бурлакамъ убираться въ сторону и выдать хозяина, что́ всегда и исполнялось безпрекословно, частью потому, что бурлаки были безоружны и считали разбойниковъ кудесниками, а частью и потому, что бурлакамъ до хозяина и товара его не было никакой надобности. Дуванъ дуванить – дѣлить добычу.

Кстати, увѣряютъ, будто есть также бурлацкій языкъ и будто въ разныхъ городахъ поволжья составляютъ словарь этого языка. Напрасно: такого словаря не будетъ, потому-что языка этого нѣтъ; развѣ угодно будетъ назвать такъ судоходныя выраженія по Волгѣ или шуточныя выраженія гульливой молодежи: хлеба́лка – ложка; яда́ло – ротъ; ню́хало – носъ; грабилки – руки, и пр.

На Кяхтѣ образовался общій съ китайцами торговый рускій языкъ, или наречіе, котораго непривычный не пойметъ. Это – рускія слова, изломанныя по китайскому произношенію, а речь, исковерканная по китайской граматикѣ, безъ склоненій и спряженій.

Тарабарскій языкъ школьниковъ состоитъ въ перестановкѣ или замѣнѣ согласныхъ, по извѣстному правилу, тогда-какъ гласныя остаются неизмѣнны: Вмѣсто б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н, ставятъ: щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п, и наоборотъ; такъ-что вмѣсто: я унесъ у Ваньки калачикъ, говорятъ смѣло и въ-слухъ: я упелъ у шапти тасагитъ!

Говоръ по-херамъ, то есть гдѣ за каждымъ слогомъ приговариваютъ херъ, достоинъ вниманія развѣ по слѣдующему событію: два братца, охотники до погулокъ, рѣшились объясниться въ присутствіи отца по херамъ, но не искусились еще въ этомъ дѣлѣ и потому, приставляя по херу только предъ каждымъ словомъ, а не слогомъ, одинъ сказалъ: Хер-братъ, хер-пойдемъ! Хер-куда? Хер-въ кабакъ. Къ крайнему ихъ изумленію, отецъ видно также зналъ говорить по-херамъ и, вмѣшавшись въ бесѣду, сказалъ: А хер-кнутъ? и сыновья присѣли на лавку.

Правописаніе для словаря наречій.

Послѣ этого очерка – краткаго для дѣла, а для читателей быть можетъ слишкомъ длиннаго – можемъ приступить къ другому, весьма важному вопросу: какое правописаніе принять для словаря наречій?

Ближайшій отвѣтъ на это: писать на-слухъ, какъ можно ближе къ произношенію; и это правило, повидимому, принято было для разсматриваемаго нами словаря. Но вотъ еще неудобства: Изъ предшедшаго обзора видно, какъ различны мѣстныя произношенія: буква а выговаривается какъ: а, о, е, ы, я; буквы е, ѣ произносятся какъ: е, ё, и, я; буква о, какъ о, какъ а полугласное, а полногласное, какъ ы, у, уо, уы, и пр. Словомъ, какъ мы видѣли выше, можно перебрать всѣ буквы азбуки нашей, и почти каждая мѣстами замѣняетъ другую; вмѣсто одного словаря, надо напечатать ихъ десять либо двадцать, чтобы показать каждое изъ этихъ произношеній какъ особое слово. Вотъ почему издатели разбираемаго словаря вынуждены были раскинуть по своимъ мѣстамъ: набе́руха, наберу́ха, набиру́ха, набиро́ха, пропустивъ при всемъ томъ еще набёру́ха и набяру́ха; также: мяклашъ, мяклышъ, мяклушъ; повѣсьмо, повѣсмо, повѣсма, повѣсло; при семъ еще сдѣланы ссылки, не на одно изъ этихъ словъ, признаваемое за болѣе правильное, а по урядью, съ одного на другое.

Далѣе: если писать всѣ слова на-слухъ, то теряется всякое разумное, сознательное изученіе. Мы примемъ за новое слово чуждаго происхожденія то, что́ въ сущности намъ давно знакомо, но произносилось нѣсколько иначе. Изученіе наречій именно тогда только занимательно и полезно, когда это дѣлается не безотчетно и состоитъ не въ затверживаніи новыхъ словъ, а въ розысканіи происхожденія ихъ и образованія. Читая (Слов. Акад.) слова: та́малка или супротки, какъ они произносятся, мы становимся втупикъ, видя, что одно значитъ тряпицу, другое посидѣлки; но если скажемъ притомъ, что первое пишется отыма́лка, и служитъ для съема горшковъ съ загнетки, а второе, супрядки, отъ слова прясть, то намъ открывается другой видъ, другое поприще и поле, и мы произносимъ слова эти сознательно, понимая ихъ значеніе. Этого мало: если писать на-слухъ, то жестокіе промахи неизбѣжны; неоспоримымъ доказательствомъ служатъ всѣ словари чужихъ языковъ, составленные на-слухъ незнавшими этого языка. Такъ и въ областномъ словарѣ множество словъ написаны по такому правописанію, что ихъ нельзя понять и что теряется всякое разумное производство ихъ; напримѣръ: а́бжа, вмѣсто о́бжа; ажи́ще, вмѣсто ежище, ёжъ; бати́къ, байтикъ, батогъ, бадокъ, падокъ, что́ все одно и тоже; бесомыга и бисомыга, вмѣсто босомыга и бѣсомыга; биздиля́, вмѣсто бездѣля́; вза́боль, вмѣсто взабыль, въ-быль; варя́гуша, вмѣсто ворогу́ша, врагъ; вежжица, вмѣсто возжица, возжа; галанить, галанка, галань, вмѣсто голанить, отъ Голандія; гали́цы, выгалять, вмѣсто голицы, выголять, отъ голый; горо́фина, вмѣсто гороховина; завичать, вмѣсто завѣчать, отъ завѣтъ; комоха, комаха, вмѣсто кумуха, отъ кума́; ма́дежъ, вмѣсто ма́тежъ, отъ мать; мошени́къ, вмѣсто мшеникъ, отъ мохъ; накитка, вмѣсто накидка; огвѣздить, вмѣсто озвѣздить; да кромѣ того, какъ уже было упомянуто, полъ-словаря перепечатано вдвойнѣ, и при всемъ томъ далеко не показаны всѣ различные виды произношенія.

Далѣе: вѣдь и общепринятое правописаніе наше не отвѣчаетъ обычному, по московскому говору, произношенію; глазъ видитъ о, видитъ г, а языкъ говоритъ а, в; какъ тутъ быть? какъ читать написанное нами мѣстное слово: буквально ли, какъ оно написано, или съ тѣми условными уклоненіями отъ кореннаго значенія буквъ, какія приняты въ руской граматѣ? держаться ли этого же правила и тамъ, гдѣ именно нужно показать уклоненіе отъ общаго произношенія, и ставить въ этомъ случаѣ не ту именно букву, которую бы слѣдовало по выговору, а ту, которая, по принятымъ нами условнымъ правиламъ, произносится какъ первая? Наконецъ, какъ быть, если для этого вовсе буквъ недостаетъ, если, напримѣръ, г произносится какъ h, однимъ придыханіемъ, или когда это же г должно быть произнесено именно какъ г, тогда-какъ мы привыкли выговаривать его в? какъ написать котораго, съ тѣмъ, чтобы читали го, а не во или ва? Мы пишемъ здѣшняго, а читаемъ здѣшнева; какимъ же образомъ заставить читать слово это, какъ оно пишется и какъ мѣстами произносится, напримѣръ въ рязанскомъ наречіи?

Изъ предыдущаго слѣдуетъ, что необходимо принять какое-нибудь положительное правописаніе, для однообразія, принять общія правила; иначе мы сами запутаемся среди пестроты и произвола; необходимо же написать слово такъ, чтобы можно было понять и уразумѣть его, если только оно руское; слово, написанное просто на-слухъ, нерѣдко покажется намъ вовсе чуждымъ, непонятнымъ, ровно взятымъ съ неизвѣстнаго языка; необходимо самымъ правописаніемъ указать на корень, на происхожденіе его, на связь съ общимъ рускимъ языкомъ, иначе утрачена будетъ природная связь наречія съ языкомъ; а сверхъ этого, необходимо также указать, какъ можно вѣрнѣе, произношеніе по мѣстному говору!

Кажется, задача эта и всѣ видимыя противоречія ея разрѣшаются легко и просто, если принять слѣдующія условія и правила:

1) Дать читателю предварительное понятіе о различіи наречій, о мѣстныхъ говорахъ: это уже по себѣ дастъ ему средство опредѣлить, какъ написанное слово можетъ, или не можетъ произноситься въ области извѣстнаго наречія. Таковы всѣ общія и безъисключительныя правила произношенія, данныя нами по всѣмъ восьми главнымъ наречіямъ, или по крайней мѣрѣ по четыремъ.

2) Посему должно положить въ основаніе общепринятое правописаніе и произношеніе, отмѣчая условнымъ знакомъ ту букву, которая въ этомъ случаѣ должна быть произнесена иначе, а какъ именно, смотри въ общихъ правилахъ. Такимъ образомъ, мы будемъ ставить всюду о, гдѣ мы писать его привыкли, но отмѣчать, если оно должно произноситься о, вопреки общаго произношенія, читающаго а; писать также и тамъ о, гдѣ, по мѣстному наречію, произносятъ его какъ у, ы, но отмѣчать опять особымъ зна́комъ; писать, гдѣ слѣдуетъ по языку, а не по наречіямъ: ѣ, в, ч, и пр. и отмѣчать буквы эти знаками, для тѣхъ мѣстностей, гдѣ онѣ произносятся какъ: и, я, у, ц, и пр.

Само-собой разумѣется, что этихъ правилъ должно равно держаться какъ въ тѣхъ областныхъ словахъ, которыя находятся, съ небольшими уклоненіями, въ коренномъ языкѣ, такъ и въ выраженіяхъ вовсе для насъ новыхъ; и ихъ должны мы читать, какъ привыкли читать по-руски, съ условною отмѣною въ произношеніи тѣхъ только буквъ, которыя будутъ отмѣчены знаками. Это же самое правило прилагается, безъ всякаго неудобства, и къ наречіямъ болѣе уклонившимся отъ нашего языка, напримѣръ, къ бѣлорускому и малорускому; относительно послѣдняго, та же мысль была уже у Максимовича, но опытъ его немногимъ понравился; а почему? я думаю потому, что довольно трудно и сбивчиво, по непривычкѣ, читать глазами одну букву, а языкомъ, во уваженіе поставленнаго надъ нею знака, другую, и притомъ дѣлать это напамять. Чтобы не сдѣлали и мнѣ нынѣ того же возраженія или упрека, предлагаю слѣдующее:

3) Вопросъ, какіе именно знаки ставить надъ измѣняемымъ произношеніемъ буквъ, особенно въ случаяхъ, гдѣ одна и та же буква читается на нѣсколько ладовъ, рѣшится, если для предлагаемаго словаря отлить особыя литеры, надъ которыми, вмѣсто знаковъ, должна быть выставлена маленькая буква, по произношенію; словомъ, измѣняемая буква должна быть двойная: коренная, по языку, а надъ нею – производная, по говору или наречію. Гдѣ надо показать, что буква остается при коренномъ значеніи своемъ, а не при условномъ, тамъ ставить надъ нею собственный ея же знакъ. Придыханье можно показать латинскимъ h надъ рускимъ г.

4) Наконецъ, для обозрѣнія вставочныхъ, излишнихъ противу общаго языка нашего звуковъ, чтобы лишнія буквы эти не за́стили и не затемняли корня, вставлять ихъ другаго набора, или подъ строкой, и наоборотъ, ставить на своихъ же мѣстахъ, только сверху, мелкимъ наборомъ, буквы, пропускаемыя по мѣстному говору и при малоизвѣстныхъ сокращеніяхъ, затемняющихъ смыслъ. Можно также пропускъ буквы означать ковычкой вверху, то есть апострофомъ, какъ я и дѣлаю въ словарѣ своемъ.

Кажется, предложенія эти просты и удобны; смѣю думать, что другой способъ согласованія всѣхъ противоречій отыскать будетъ трудно, а неудобствъ и возраженій – кромѣ расхода на новыя матрицы – не предвижу. Думаю, впрочемъ, что можно бы обойтись даже и безъ этого, вставляя двѣ буквы поменьше, одну надъ другою, намѣсто измѣняющейся.