Текст книги "Саракш: Кольцо ненависти"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4
КОЛЬЦО НЕНАВИСТИ

Ночь завершилась самым обычным утром, и безудержная Итана снова стала великой кёнигин Пандейской, холодной властительницей. Никто ни единым словом не позволил себе даже намекнуть о событиях этой ночи, хотя в ледяных глазах есаула Аанни Мак увидел какой-то странный огонек. Он насторожился, но вскоре заметил блуждающую шалую улыбку на лице одного из контрразведчиков и пятно у него на шее и сообразил, что есаулу нет никакого дела до дипломатических собеседований ее госпожи – этой ночью у пандейской головорезки была своя собственная дипломатия.

…Пышных проводов не было – было деловое совещание, в ходе которого высокие договаривающиеся стороны приняли совместный меморандум, определяющий дальнейшие отношения между Пандеей и Республикой. Условия меморандума устраивали всех, и после ратификации его правительствами обеих стран договор о дружбе и взаимовыгодном сотрудничестве должен был вступить в силу. Максим не сомневался, что кёниг Торир Энгу подчинится своей энергичной супруге и поступит так, как она пожелает.

Дипломатическая миссия Мака завершилась. Дело было сделано, и вскоре пограничная река разделила его и Итану. Как подозревал Максим – навсегда: минувшая ночь уже принадлежала прошлому. На полевом аэродроме Мак расстался со старым ротмистром, пожав ему на прощанье руку и подарив бутылку коньяка из представительских запасов. Пограничник держался молодцом, но Мак видел, что ему нездоровится: старый вояка накануне явно переусердствовал, сражаясь с алкогольными напитками потенциального противника. Каммерер пересел на летающую платформу, ожидавшую высокоуполномоченного Временного Совета.

Взвыли винты. Секретарь-переводчик, хмурый, как осенний день в дождливую погоду, возился в углу салона, сосредоточенно сортируя документы, офицеры охраны дремали, и Максим, вытянувшись в кресле, получил возможность поразмыслить.

Это что же получается, думал он, глядя на проплывавшие внизу серые равнины бывшей страны Неизвестных Отцов, я целовал Итану сугубо в дипломатических целях? Нет, брат, ты целовал бы ее не менее жадно, даже если бы на следующий день между Пандеей и бывшей Империей началась атомная война. Ты целовал ее не ради мира во всем мире, а ради себя. И был ты свиньей по отношению к Раде… А ведь мне с ней тепло, и ей тепло со мной. Рада мне ближе, а не пандейская ведьма-кошка, которая гуляет сама по себе. Да, по отношению к Раде я поступил не очень хорошо, но что-то я не хочу искать для себя никаких оправданий.

…Сикорски, получивший от Максима кодированное сообщение, состоявшее всего из одного слова – «успех», встретил его сразу по приземлении, несмотря на позднее время. Он сам вел машину, и по пути в Департамент Максим рассказал ему все, от и до.

– Кольцо ненависти разорвано, – сказал Рудольф, выслушав его рассказ. – В одном месте, но разорвано. Я был прав, Максим, – ты прекрасно справился со своей задачей.

Вот тебе и дипломатия любви, подумал Максим. Или любовь, или ненависть, или-или, третьего не дано. Хотя нет, есть еще равнодушие. А Странник – он у нас кто: ненависть, любовь, равнодушие?

– Послушайте, Рудольф, а вы с самого начала отводили мне роль дипломатической игрушки кёнигин Энгу? Поэтому меня и послали?

– Я не исключал такой возможности, – спокойно ответил Сикорски, – хотя и не знал, что пандейское посольство будет возглавлять именно она. Не надо делать из меня чудовище – я не рассчитывал на такое решение великой кёнигин Пандейской, ты сам кинулся во все тяжкие, и, насколько я понял, с немалым удовольствием. Ты сумел убедить кёнигин, и это главное, а ваши с ней истории – это другой вопрос. Хотя, не скрою, я доволен таким поворотом событий – и как советник по особым делам, и как прогрессор. Но политика политикой, а отношения между мужчиной и женщиной – материя тонкая; жаль, что этому тебя не учили в школе. В объятиях прекрасной пандейки ты ведь наверняка не думал о союзном договоре, не так ли?

– Не думал, – признался Максим. – Я тогда вообще ни о чем не думал, даже о Раде.

– Рада, – Сикорски бросил на него быстрый взгляд, – Рада у тебя умница, и она тебя любит. Надеюсь, она тебя поймет – если, конечно, ты сумеешь найти нужные слова. Но тут я тебе не советчик, Максим, – это личное дело.

…Рада выслушала его, молча. Она грустно молчала и потом, когда он закончил рассказ. Нет, сказал он себе, между нами не должно быть никакой лжи. Итана – Итана уже растаяла, превратилась в дымку, в легкий туман, а Рада – вот она, рядом, и будет рядом с ним всегда.

– Я знала, что это случится, – тихо сказала она, не поднимая головы. – Ты большой вождь, Мак, генерал-предводитель, как назвал тебя дядюшка Каан, а вождей всегда любили женщины. У тебя будет много женщин, да? – она подняла голову, и Мак увидел в ее глазах набухшие капли слез.

– Ну что ты, что ты, Рада, – сказал он, взяв ее за плечи. – У меня есть ты, и не нужен мне никто, и вообще…

– Не надо, – попросила она, высвобождаясь из его объятий. – Я тебя люблю, и я согласна, что я никогда не буду для тебя единственной. Если надо, я уйду… – добавила она с горечью.

Нашел слова, называется, растерянно подумал Максим. И что же мне теперь делать, как ее успокоить? Ему вдруг пришло в голову, что самое лучше – это взять Раду на руки, закрыть все замки и целовать ее долго-долго, до самого утра, пока горечь ее не растает.

Но осуществить свое благое намерение Максим не успел – раздался телефонный звонок, показавшийся ему пулеметной очередью в спину.

– Да, – произнес он, взяв наушник (наверняка это Странник, массаракш!).

– Максим, – в наушнике действительно раздался голос Сикорски, – даже если у тебя серьезные осложнения в личной жизни, отложи их на потом. Ты мне нужен – срочно!

* * *

– Господин генерал, пора принимать решение, – настойчиво повторил «кошелек». – Коммерческую схему мы с вами обсудили, технические вопросы тоже. Остались пустяки, сущие пустяки: ваше согласие или несогласие. Итак, ваше слово: да или нет?

Попался бы ты мне пару лет назад, с бессильно злобой подумал Лике Шекагу. Я не стал бы даже марать о тебя свои честные солдатские руки и тратить на тебя пулю – я отдал бы приказ, и мои легионеры, содрав с тебя дорогой костюмчик и попинав тебя сапогами, отвезли бы тебя в грязном грузовике – в кузове, массаракш, мордой вниз, – в Департамент общественного здоровья, где тебе очень бы обрадовались. И там ты очень быстро признался бы в том, что ты хонтийский шпион – собственно, это так и есть, – а заодно и в шпионаже в пользу Пандеи, Островной Империи и даже в пользу южных варваров и мутантов-выродков. А теперь я, кавалер двух Золотых Знамен, носитель знака «Порыв и натиск», гроза и пламя, броненосный кулак Отцов, слушаю тебя, мозгляка, и даже киваю благосклонно… Где они, Отцы, – времена изменились, сила и величие рассыпались в пыль, и такие «кошельки» царят и правят. Массаракш-и-массаракш, тридцать три раза массаракш…

Никуда ты не денешься, с уверенным презрением думал хонтиец, потому что некуда тебе деться. Ты привык властвовать, распоряжаться жизнями, приказывать и повелевать, ты слишком к этому привык. Ты любишь власть, тупорылый солдафон, а еще ты очень любишь молоденьких девочек и коллекционный коньяк. Все это – и власть, и удовольствия – раньше ты имел по статусу, а теперь за все это надо платить «оливковыми», которые у нас – есть, а у тебя – нет. И ты обменяешь на деньги свой патриотизм, непременно обменяешь, потому что весь твой патриотизм – дутый, прыщ ты бронированный… А с ответом ты тянешь только потому, что боишься продешевить; ты считаешь-прикидываешь, как тертая уличная девка. Но в итоге проститутка все равно задерет подол и снимет трусы, по-другому не бывает.

– Я хотел бы знать, от кого исходит предложение, – угрюмо буркнул генерал-легат.

– С самого верха, Ваше превосходительство, – «кошелек» снисходительно улыбнулся. – Операция санкционирована Кимси Туном, президентом демократической Хонти и главой Хонтийской Унии Справедливости. Военную часть акции обеспечивает лично генерал Тензе Ронг, начальник сухопутных сил Хонти. А мы, Союз Честных Негоциантов, обеспечиваем финансирование нашей сделки.

«Честный негоциант, – подумал Шекагу, – это все равно что шлюха-девственница».

– Более того, – продолжал хонтиец, добавив в голос задушевной проникновенности, – мы хорошо понимаем, что дальнейшее ваше пребывание на территории бывшей Империи – по завершении операции – может оказаться для вас не слишком, э-э-э… комфортным. И мы предлагаем вам политическое убежище – разумеется, в достойном обрамлении, – и даже, – он сделал многозначительную паузу, – может быть рассмотрен вопрос о назначении вас начальником Южного военного округа вместо Тем Фанга, креатуры премьер-министра Ли Шана, руководителя Хонтийской Патриотической Лиги.

«Как он сладко поет, этот „кошелек“, – думал генерал-легат, – и как мягко стелет, как стелет, массаракш! Вам позарез нужны эти машины, и ради этого вы не пожалеете денег, и даже забудете о том, что генерал Шекагу считается в Хонти военным преступником, автором плана подлого нападения на вашу беззащитную и предельно миролюбивую страну. Там, на границе, до сих пор так и торчат из остекленевшего от атомного жара песка оплавленные башни танков со скелетами мертвых экипажей, однако эти экспонаты вы предпочитаете не замечать. Сорок тысяч погибших хонтийцев и здоровенное радиоактивное пятно, с которого ветры несут ядовитую перхоть в глубь вашей страны, – какая мелочь…»

– Послушайте, милейший, – сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно пренебрежительное, – а если я сейчас позвоню в контрразведку или, скажем, прямо самому Страннику, а? Что тогда?

– Тогда, генерал, вы потеряете прекрасную – и, полагаю, единственную – для вас возможность вернуть себе прежний вес и значимость, – невозмутимо парировал хонтиец.

«А ты не настолько глуп, чтобы ее потерять», – добавил он про себя.

– В бывшей Стране Отцов для вас больше места нет. Конечно, вы можете попытаться организовать военный переворот, но каковы ваши шансы на успех? Странник – это вам не государь-император, и повторение бенефиса двадцатилетней давности не состоится. А если и состоится, что вы будете делать дальше? Башни-то молчат, и оживить их вам не удастся.

– А вам? – резко бросил Шекагу.

– Мы так далеко не заглядываем, – уклончиво ответил «кошелек». – Наши цели скромнее. Но мы теряем время, господин генерал. Итак, – жестко повторил он, – ваше слово?

– Хорошо, – с деланным отвращением выдает из себя главнокомандующий Легиона, – я согласен. Вы получите все данные по базе «Дзета» – охранные системы, прикрытие и так далее, – и главное: расположение ангаров и коды доступа к управлению интересующими вас машинами. Остальные военно-технические мелочи – это уже ваше дело.

– Не беспокойтесь, генерал, у нас есть специалисты нужного профиля.

– Я позабочусь и о том, чтобы большая часть войск была заранее выведена с базы: на внеплановые учения по уничтожению хонтийской банды, перешедшей через границу.

– Тема учений меня не интересует, – хонтиец равнодушно пожал плечами, – важно, чтобы на «Дзете» к часу «X» было поменьше солдат.

– Ну, а вы, – подытожил генерал-легат, слегка раздосадованный тем, что его шпилька насчет «хонтийской банды» осталась без внимания, – перечисляете деньги на мой именной счет в Центральном банке Хонти и выполняете все прочие ваши обещания, включая мою своевременную и безопасную эвакуацию.

– Само собой разумеется, – заверил его «кошелек».

Он истекал благодушием, словно ему только что сообщили о том, что Мировой Свет удалось перевести в денежные единицы и уложить в бронированные подвалы Центрального банка хонтийской столицы.

* * *

…Капли мелкого дождя барабанили по шлему, но капрал Бузудеш не обращал на них внимания: во-первых, от сырости защищает плащ-накидка, а во-вторых – он старый солдат, капрал Легиона, а не жеманная барышня из тех, что бегают на танцы в военный городок и ахают, томно закатывая глазки, когда солдаты рассказывают им о тяготах суровой службы, между делом забираясь слушательнице под юбку, – что ему какой-то там дождик?

Танцы, массаракш, развлечения, капрал с досадой сплюнул. Службы не стало: теперь считается доблестью уклониться от призыва, заплатив продажным медикам из тех, кто за деньги найдут у здорового молодого парня весь букет старческих хворей, вплоть до маразма и полного паралича. Когда-то – совсем еще недавно! – считалось высокой честью попасть в Легион кандидатом в действительные рядовые, не говоря уже о том, чтобы по-настоящему встать в ряды, а сейчас доброволец – явление редкое. По большей части такими становятся людишки с темным прошлым, желающие скрыть свои старые грешки под черной легионной формой: отребье, наркоманы и просто те, кто не в состоянии найти себя в мирной жизни из-за природной лени и неспособности к чему-либо вообще, кроме как брюхатить окрестных вертлявых дур. Капрал вспомнил, какими глазами смотрели на него эти пародии на солдат, когда он распинался перед ними, говоря о патриотизме и высоком долге, – да они таких слов не слышали даже в пьяном бреду! И это новобранцы-легионеры, сила и доблесть, а что тогда говорить об армейском пополнении? Тьфу, массаракш… Расскажи им, с каким восторгом мы пели «Наш славный Легион тяжелыми шагами» или «Слава Отцам Неизвестным», так они за твоей спиной покрутят пальцем у виска – мол, совсем того, старый дурак, и будут думать о чем угодно, только не о службе. Они считают, что раньше было одно сплошное вранье, и что Хонти или там, скажем, Пандея на самом деле никакие не враги, а лучшие друзья, и что надо брать пример с того, как они живут, а не стрелять из автомата по поясным мишеням, изображающим этих самых друзей. Ага, живут они, как же… Не знаю, как там Пандея, там я не был, но нищая Хонти с ее бесконечной гражданской войной; страна, где бабы отдаются за банку консервов или за обойму патронов – проверено! – такого примера мне не надо.

А все оттого, что не стало твердой руки. Армию объявили язвой на теле общества, черной дырой, где бесследно исчезают народные деньги, и любой мелкий лавочник смотрит теперь на офицера-ротмистра или даже на бригадира как на убогого неудачника, хотя раньше глядел на него – если осмеливался! – исключительно снизу вверх, со страхом и почтением. Все газеты полны разоблачительными статьями, поливающими армию потоками грязи, – писаки по заказу сочиняют истории о том, что военные продают все, что могут, и даже организуют вооруженные банды, грабящие мирное население, и что наилучшим решением этого вопроса будет распустить армию, а всех ее бывших солдат и офицеров направить на принудительные работы по расчистке и дезактивации зараженных южных территорий. Да, и армейцы, и даже легионеры, действительно кое-что продают, ну да, и оружие… Но что им остается делать, если у правительства находятся деньги на что угодно, но только не на выплату полного жалованья военным? Есть хочется всем, в том числе и солдатам… Распустить армию… А что вы будете делать, если через северную границу хлынут хонтийцы, если на юге зашевелятся мутанты и варвары, а у побережья снова всплывут белые субмарины? Вы будете уговаривать их жить в мире и дружбе, стоя с голыми руками под стволами автоматов и дулами орудий? Хотел бы я посмотреть на такую картину (но только сидя в бетонном бункере за пулеметом с добрым запасом патронов). Взять бы вас за шкирку, пацифистов, да в бой, в самое пекло!

Капрал вспомнил, как ревели моторы и лязгала броня, когда со Стального Плацдарма шли в атаку танки. Он, капрал Бузудеш, принимал участие в этом прорыве – в прорыве, из которого вернулись немногие. Штрафная бригада так вообще целиком сгорела, когда начали рваться атомные мины. Сначала все шло хорошо, «драконы» проломили оборону хонтийцев и вдавились на территорию врага. Атомные мины и радиация – оно, конечно, несладко, но танк есть танк, и его броня от многого спасала… Правда, не всех, далеко не всех, война есть война… Эх, если бы тогда подошли резервы… Но резервы не подошли, и стал падать боевой дух – говорили, это произошло оттого, что атомная артиллерия хонтийцев повыбивала почти все танки-трансляторы, передававшие воодушевляющие передачи, – может, оно и так… И все-таки мы тогда шли вперед по раскаленному пеплу, поднимая тучи пыли, и враг бежал, бежал, бежал… Победа была близка, но она выскользнула из рук, и мало кому повезло так, как ему, капралу Бузудешу, – он вернулся и даже не схлопотал радиационной дозы, ни умственной слабости, которой тогда страдали многие, наверное, от всего увиденного и пережитого.

…Дождь не переставал. Конечно, приятнее сейчас сидеть в кантоне и глотать горячую водку, но он старый солдат, верный своему долгу. Как сказал ему господин ротмистр Доон (капрал не признавал новомодного обращения «гражданин», да оно и не прижилось в армии): «Надеюсь на тебя, капрал Бузудеш, – не подведи!». И он, капрал, не подведет, тем более что людей на базе раз-два и обчелся: большая часть гарнизона «Дзеты» по личному приказу его превосходительства генерала Шекагу была выведена на учения. Большая и лучшая часть – на базе «Дзета» остались только смена караула, тревожная рота, больные в лазарете да сидельцы на гауптвахте. А это нехорошо, потому что в подземных ангарах стоит спецтехника – шесть машин-трансляторов, уцелевших еще от того памятного прорыва, а хонтайская граница – вон она, рукой подать, от силы часа четыре езды по шоссе, даже по шоссе раздолбанному. Спецмашины вообще-то полагалось отогнать в столицу, но пока собирались это сделать, в столице началось черте что, и танки-трансляторы законсервировали, и высокое начальство о них, похоже, позабыло. Хотя ему, капралу Бузудешу, не по чину рассуждать о таких вещах – его дело следить, чтобы охрана базы во время его дежурства неслась как положено, а не абы как, как все нынче делается. За этими новобранцами, не знающими, где у автомата магазин, нужен глаз да глаз, и поэтому капрал Бузудеш шел вдоль периметра, невзирая на дождь.

Ну вот, так и есть: у седьмого поста не видно силуэта часового, массаракш! Скотина малахольная – спит, наверно, спрятавшись от дождя под навес, или, хуже того, накурился какой-нибудь дряни, чтобы не скучно было стоять на посту. Ну, погоди, сейчас ты у меня получишь… Да, так и есть: лежит, урод, и даже не шевелится! Обкурился, массаракш, я так и знал!

…Острое чувство опасности настигло капрала, когда он еще только наклонялся над неподвижным телом часового и еще не понял, что тот не спит, то есть спит, но уже вечным сном. В следующую секунду мышцы опередили разум – капрал дернулся в сторону; в столб, возле которого он стоял, вонзился метательный нож, а перед Бузудешем возникла размытая темная фигура.

Автомат, который бывалый капрал по многолетней привычке держал наизготовку, не подвел. Перечеркнув «паяца» короткой очередью, капрал Бузудеш, словно прыгая с обрыва в бурлящую воду, бросился к постройкам центра базы «Дзета».

Ночь взорвалась. На вершине сторожевой вышки с громом вспух огненный шар, из него, вопя и размахивая руками и ногами, вывалился горящий человек. Стреляли уже со всех сторон, тут и там мелькали «паяцы» – хонтийские диверсанты-коммандос, прозванные так за их дергающиеся «резиновые» движения; в пролом стены, рассыпая снопы искр, втиснулось рыло легкого боевого транспортера. И капрал Бузудеш чутьем вояки-профессионала понял, что бой если еще не проигран, то будет проигран в считаные минуты: нападавшие, похоже, были хорошо осведомлены о системе обороны «Дзеты» и практически одновременно вывели из строя все огневые точки ее внешнего периметра. И еще он понял, что к ангарам бежать уже поздно, как поздно бежать и к казарме тревожной роты: здание казармы уже полыхало, из темноты на свет били пулеметы, и суетливые фигурки солдат, заполошно выскакивавших на плац, падали одна за другой. И капрал побежал к бункеру связи, на какую-то пару секунд опередив «паяцев».

Пуля ударила его в бок, когда он был уже у самого бункера, и чуть не сшибла капрала с ног, но все-таки он смог ввалиться в бункер и даже закрыть за собой бронированные двери. Капрал знал, что долго он тут не продержится, хонтийцы подорвут бункер гранатами, но он надеялся успеть сделать то, что может и должен сделать настоящий солдат Легиона.

Пошатываясь и сжав зубы – комбинезон быстро набухал кровью, и боль обжигала, – он добрался до аппаратной и нажал приметную кнопку тревожного сигнала, успев запоздало удивиться тому, что в аппаратной нет дежурного связиста.

Вспыхнула зеленая лампочка, и капрал почувствовал облегчение: значит, диверсанты еще не вывели из строя все линии связи. Сжатый в пакет импульс ушел по назначению, и в столице уже знают о нападении хонтийцев на базу «Дзета». Но там не знают еще кое-что, и капрал Бузудеш, из последних сил выдираясь из накатывающего на него небытия, прохрипел в микрофон:

– База «Дзета» атакована хонтийским десантом. Под угрозой захвата спецтехника, шесть единиц. Доложил капрал…

И, теряя сознание, повалился на пульт, а потом медленно сполз на пол, пачкая кровью приборную панель.

* * *

– Один только вопрос, Рудольф: почему я? Разве у вас не хватает своих людей, хотя бы этих ваших молодых ребят из института?

– Потому что, – Сикорски устало потер лысину, – у меня нет под рукой никого, кроме тебя, кто был бы невосприимчив ко всему спектру пси излучения. Ты, конечно, отправишься не один, но захваченные излучатели могут быть включены, и тогда… Вот поэтому мне и пришлось тебя вызвать, невзирая на все твои личные трудности и все остальное. Неужели ты сам еще этого не понял?

Действительно, подумал Максим, я мог бы и сам догадаться, как только узнал, что речь идет о похищенных передвижных излучателях. Значит, размолвка с Радой очень сильно выбила меня из колеи, раз уж я не в состоянии логически мыслить. Как все не вовремя…

…Он не знал, что летающая платформа, на борту которой находился генерал-легат Легиона (уже бывший генерал) Лике Шекагу, кавалер двух Золотых Знамен, носитель знака «Порыв и натиск», гроза и пламя, броненосный кулак, привыкающий к роли очень важного политического эмигранта, была сбита случайной зенитной ракетой на подлете к хонтийской столице. Скорее всего, эта ракета была выпущена боевиками Хонтийской Патриотической Лиги, ведущими борьбу за отделение западной Хонти от Хонти восточной и за ее полную независимость. Впрочем, этот факт был незначительным и ничего уже не менял.

* * *

И почему Сикорски до сих пор не запросил с Земли хотя бы пару глайдеров? Вон, в Арканаре прогрессоры летают на вертолетах, вместо того чтобы трястись на конских спинах по скверным дорогам, и ничего. А эти саракшианские летающие платформы, нечто среднее между самолетом и вертолетом, неуклюжие сооружения о четырех тягово-несущих винтах, – это не техника, это карикатура на технику, массаракш. Нельзя, массаракш, уровень развития. В Арканаре замеченный аборигенами вертолет породит еще одну легенду о летучих демонах, а на Саракше последствия могут быть иными: здешние обитатели хоть и недалеко ушли от арканарцев в смысле этики, но в технике они разбираются. Но можно ведь было как-нибудь замаскировать земное изделие под местный колорит – зачем создавать лишние трудности, коих здесь, на Саракше, и так хватает?

Ладно, сказал себе Максим, не ной: летели себе и долетели, и вроде бы не опоздали. Успели – благодаря безымянному капралу с базы «Дзета», сумевшему послать тревожный сигнал и сообщить о захвате танков-излучателей…

Светало. Утренний туман редел и оседал, потихоньку обнажая пологие лысые холмы и дорогу, петлявшую между этими унылыми холмами. Знакомые места, доводилось мне тут бывать не так давно. Правда, в несколько ином качестве – в качестве вшивого штрафника, которого прикладами запихивали в ржавую жестянку старого имперского танка вместе с сотнями таких же, как он, во исполнение команды пьяного экс-полковника Анипсу: «Рычаги на себя – и вперед, на коварного врага!». И мы пошли, подгоняемые лучевыми бичами, и мой Гай, бедный Гай, не вернулся – он остался там вместе с мертвым уголовником по кличке Крючок и вместе с тысячами других убитых: раздавленных траками гусениц, разорванных снарядами, сгоревших в атомном огне… Пандейцы верят в духов, и если их вера истинна, то по этим холмам ночами должны бродить тысячи и тысячи неупокоенных призраков, завывая и стеная и протягивая в никуда бесплотные руки. Правда, за тот отрезок ночи, что мы здесь провели, я ни одного призрака не видел, но это еще ни о чем не говорит. Хватит, оборвал он сам себя, что за чушь ненаучная. Сосредоточились: если расчеты верны, на дороге вот-вот должна появиться хонтийская колонна. Хонтийцам некуда деться: это самый короткий путь к границе, по бездорожью танки-излучатели идут куда медленнее, а кольцо смыкается – все приграничные части уже подняты по тревоге и стягиваются, окружая десантников. Однако перехватить их надо до того, как они пересекут незримую пограничную черту: дипломатия, массаракш-и-массаракш, к тому же очень может быть, что во-о-он за теми холмами, по ту сторону границы, спрятались хонтийские бронемашины. А полномасштабный конфликт нам никак не нужен, нет, не нужен, хватит с нас полномасштабных конфликтов…

Мак посмотрел на тяжелый револьверный ракетомет, торчавший из наспех отрытого гнезда. «Ракопаук» пандорский, растопыривший суставчатые конечности в ожидании добычи, подумал он. Когда этих монстров, созданных еще военными инженерами Империи, грузили на летающие платформы, Максим опасался, что с такой тяжестью ветхие винтолеты просто не взлетят, однако они взлетели, и полетели, и даже долетели – все до единого. Барабанные «бомбарды» выглядели древними чудовищами вроде тех, которых изучал дядюшка Каан, но имели очень ценную (учитывая специфику предстоящего боя) конструктивную особенность: они были многозарядными и были снабжены блоками автоматики (примерно такими же, как боевые автоматы в мрачных лесах за Голубой Змеей). Одиннадцать «ракопауков» уставились пусковыми лотками на дорогу – если хонтийцы задействуют трофейные излучатели и все расчеты ракетометов станут небоеспособными (и легионеры, и даже молодогвардейцы – они ведь саракшиане, не имеющие иммунитета к психотронному излучению), «бомбарды» все равно выплюнут на шоссе весь свой боезапас. Эффект, конечно, будет невелик, но шуму будет много, и тогда Максим под этот шум должен будет сжечь все излучатели, захваченные хонтийцами, – в одиночку. План этот сильно смахивал на авантюру, но лучшего плана не было (не наносить же удар по колонне ядерной бомбой, да еще вслепую). Хонтийцы могли обойти засаду, но военные советники Странника пришли к выводу, что диверсанты пойдут напролом: не будет у них времени для обходных маневров и прочих изысков военной науки тактики. И тяжелого вооружения у них тоже нет, значит, у Максима есть шанс эту авантюру осуществить. Поголовное истребление всех неприятелей в его задачу не входило, главное – уничтожить спецтехнику, по халатности (а может, по злому умыслу) не перебазированную в свое время в гаражи Департамента специальных исследований. Ох, не нравится мне все это, подумал Максим, а что делать. Как там сказал ехидный внутренний голос? Взялся за гуж, так полезай в кузов? Вот и приходится лезть, лишь бы эти дьявольские машины не оказались в Хонти…

Хонти, Хонти, кто ж тебя так покорежил… Бывшая богатейшая провинция Империи, страна мягкого климата, тучных нив и добродушных людей. У северо-западного побережья, там, где горы сходят на нет, сплошной полосой тянутся знаменитые Золотые Пляжи, куда до войны приезжали отдыхать со всего материка, со всех концов Империи и из Центральных Держав. Океан здесь неглубок, многокилометровые отмели, где воды не выше человеческого роста, защищали хонтийский берег лучше любой береговой обороны – белые субмарины тут не показывались. И звенел на пляжах женский и детский смех, и никто не верил, что всему этому может прийти конец.

Во время войны Хонти досталось крепко, хотя до сплошных разрушений дело не дошло. Хонти издревле (еще с тех пор, как маршал Габеллу пресек мечом все поползновения Срединных Королевств, зарившихся на плодородные хонтийские земли) следовала в русле имперской политики, но как: только Неизвестные Отцы взяли власть, приверженцы полной независимости Хонти решили, что наконец-то пришло их время. Хонтийские негоцианты оказались людьми энергичными: отделившись от Империи, они учредили демократическую республику, в которой должность президента была выборной, а пост премьер-министра, по хонтийским законам, занимал его ближайший соперник, набравший в ходе выборов второе количество голосов. Такая социальная схема выглядела заманчиво, но на деле «демократические» хонтийские выборы очень быстро превратились в аукцион, в соревнование «кошельков», покупавших голоса избирателей оптом и в розницу. Положение усугублялось тем, что главы обеих противоборствующих группировок – Унии Справедливости и Патриотической Лиги – страдали непомерной амбициозностью, раздирая страну пополам и не останавливаясь перед применением оружия, если прочие аргументы не приносили желаемого результата. В итоге Хонти скатилась в нищету, особенно заметную на фоне кричащей роскоши, в которой купалась кучка правящих толстосумов.

Им плевать на народ, подумал Максим, народ для них – это рабочая скотина, которой положено тянуть ярмо и не положено мычать без разрешения. Что за мысли, удивился он, я рассуждаю как истинный житель Саракша, хотя всего лишь год назад, на Земле, мне такое и в голову бы не пришло. Быстро же этот мой обитаемый остров адаптирует меня под себя…

Демократическое правление… Демократия – это, конечно, хорошо, но зачем же этой хваленой хонтийской демократии, которой грезят очень многие в нашем Временном Совете, понадобились пси-машины? Для чего они предназначены, хонтийцы (с их-то разветвленной агентурной сетью и большими деньгами) наверняка в курсе, значит… Значит, хонтийской демократии без излучателей уже никак. Хонти скатывается в коллапс, и гражданская война вот-вот перейдет в тотальную войну всех против всех, а в такой войне на вилы непременно поднимут и организаторов, и вдохновителей, как бы они ни прятались и какие бы охранные меры ни принимали.

Хонтийцам нужны излучатели, очень нужны. Излучатели созданы на Саракше, это не мы доставили их сюда, и хонтийские инженеры – а такие есть, в Хонти имеется вполне даже приличная промышленность, – разберутся в их устройстве, особенно если им будут помахивать перед носом толстой пачкой денег, одновременно угрожая автоматным стволом. Они разберутся, и производство пси-генераторов будет поставлено на конвейер, а потом по всей Хонти будут построены башни – такие же, как у нас при Неизвестных Отцах. И новый Центр будет запрятан подальше и защищен поосновательней – термоядерной боеголовкой не прошибешь, и уж, во всяком случае, не пробежишь по коридору к шахте лифта, ведущего в святая святых.