Текст книги "Время наступает"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 3

Иллюзия, приносящая доход, становится объективной реальностью.

А. Ферстенберг

Оставленные на дне рва голодные львы с нескрываемым огорчением следили, как улетает от них ужин нынешний и отчасти вчерашний.

– Эк от тебя смердит! – развязывая веревку, беззлобно произнес один из стражников.

Намму обладал хорошим слухом и цепкой памятью. Он помнил, что именно этот голос обещал Мардуку золотой, если жертва сумеет продержаться до заката. Сейчас ему было чему радоваться. Потому легкий толчок копьем, который Намму ощутил, едва веревка, которой он был обвязан, упала на землю, был скорее частью ритуала, чем проявлением суровости.

– Ступай, пророк. – В тоне охранника звучала насмешка. Он был немолод и в жизни повидал всякого. – Уж и не знаю, какой ты там пророк, но счастливчик, это точно! – При этих словах Намму удивленно обернулся. Вот уж кем-кем, а счастливчиком нынче он себя назвать не мог. Заметив этот жест, сопровождающий вновь пригрозил копьем. – Ну, что глаза выкатил, иди уже!

В другой раз, скажем, поймай этот копьеносец его на рынке, продающим горшочки с запечатанным в них сиянием от трона Мардука, он бы, пожалуй, не желая искушать судьбу, безропотно повиновался или попытался купить свободу за пару монет. Но сейчас денег у него не было, зато стражник явно принимал его за божьего человека. Вот как оно выходит. Значит, тот несчастный, упокоенный им у края пустыни, был пророком народа эбору! Хорошо бы узнать, что этот бедолага им напророчил до того, как нелепо сгинуть в пустыне! Однако времени размышлять об этом не было. Но и без того Намму быстро смекнул, что в положении, ему приписываемом, есть свои достоинства. Чем, в сущности, эборейский пророк хуже мага-халдея?! Приосанившись, он метнул на своего говорливого спутника взгляд из-под густых тяжелых бровей и медленно изрек, тщательно проговаривая слова:

– Тучи сгущаются над тобой и домом твоим, ибо кто прольет кровь мою, узрит воочию, как высыхает кровь в чадах его.

– Ты это, – копьеносец изменился в лице и убрал оружие, – ну, иди, в общем, не стой.

Глаза начальника городской стражи, того самого вельможи, который руководил его арестом, едва увидел он снова Намму, стали напоминать пару затянутых льдом линдвормовых нор.[7]7
  Линдворм – двулапый бескрылый дракон, по поверью обитавший от северного Междуречья до Монголии и Камчатки.


[Закрыть]

– Что это за пугало вы ко мне притащили? – напустился он на пришедших. – В чем это он? Что за мерзкий запах?

– Это львиное дерьмо, – пояснил неуверенно тот самый говорун, которому Намму обещал приближение несчастий. – Парень вымазался, и львы его не тронули.

– Что ты говоришь? – еще больше раздражаясь, закричал придворный. – Царь велит доставить мерзавца к нему на пир. Прикажешь так его вести?

Стражник вовсе не собирался приказывать своему начальнику и поспешил спрятаться за спину сопровождаемого. Как ни крути, другого пророка у него в запасе не было.

– Немедленно оттащите этого негодяя в мою купальню, – брезгливо поморщился царедворец. – Омойте его горячей водой! Умащивайте маслами, все равно какими, лишь бы отбить этот смрад! И быстро, очень быстро! Государь послал за ним!

Стражники и пара слуг, присутствующих при этом разносе, мигом бросились выполнять недвусмысленный приказ разъяренного господина. На какой-то миг Намму показалось, что избавление близко. Горячей воды в купальне не оказалось, один из стражников умчался куда-то за ней, второй, должно быть, не желая находиться вблизи от дурнопахнущего пленника, устроился караулить за дверью. Слуги бросились за одеждой и благовониями, оставив пленника без присмотра. Это было весьма неосмотрительно. «Эборейский пророк» мгновенно оценил вентиляционные окна купальни. Они были достаточно широки, чтобы он мог в них протиснуться. Намму не упустил случая воспользоваться возможностью.

В прежние годы ему частенько приходилось лазать по скалам и забираться в самые узкие расщелины, выискивая спрятанные клады или укрываясь от когтей барсов. В одно движение он оказался у тесного оконца, желобом уходящего вверх, и, цепляясь за уступы и щели между камнями, проворно начал карабкаться по нему.

Вскоре голова его очутилась снаружи, и он прищурился, всматриваясь в темноту, стараясь поскорее привыкнуть к ночной мгле. Внизу во дворе виднелись факелы стражи. Судя по количеству огней, солдат здесь было не меньше полусотни. Намму постарался поточнее представить себе, на какой высоте находится оконце, и с грустью осознал, что прыжок отсюда может стать последним в его жизни.

Оставался еще один шанс: Намму старательно вывернул шею, разглядывая, дотянется ли он руками до ближайшего окна. Выходило, что дотянется. Правда, на какой-то момент придется балансировать на краю своего тесного лаза с риском попросту свалиться в мощенный каменными плитами темный провал двора. Однако Намму верил в собственную ловкость и в то, что боги не оставят его в этот час. После истории со львами у него вновь затеплилась надежда, что вечноживущие если и не любят сына Абодара, то, во всяком случае, с интересом наблюдают за его похождениями. Он впился пальцами в камень и со знанием дела начал подтягиваться, стараясь разгрузить напряженные ноги. Окно было уже совсем близко, казалось, еще чуть-чуть, и беглец окажется в комнате. Здесь был шанс укрыться – вряд ли караульные начнут поиски исчезнувшего пророка с покоев начальника городской стражи. А там, под шумок всеобщей суматохи, глядишь, и выпадет случай улизнуть.

Намму осторожно нащупал очередную зацепку, вновь подтянулся и замер. Сквозь незакрытое окно доносились звуки голосов…

– Можешь передать своему господину, что все готово. По сигналу мои люди отворят Северные ворота.

– Передам.

– Если вдруг это не удастся, всегда можно свалить вину на эбору. В их лавках вечно толчется множество всякого сброда, и каждому ведомо, что эбору горят желанием отомстить вавилонским царям за свой плен, – продолжал один из собеседников. Голос его Намму узнал без труда. Именно этот голос послал его нынче днем на съедение львам. – Так что вина падет на чужаков.

– Это мудро, – отвечал ему гость. – Нам должно явить хитрость змеи, чтобы задуманное удалось.

– Я сделаю все, что можно, Гаумата, – с легким раздражением проговорил хозяин дома. – Но ответь мне, кто поручится, что Кир, войдя в город, не задержится здесь надолго? Не пожелает, скажем, устроить в Вавилоне столицу?

– Не пожелает, – коротко ответил тот, кого начальник городской стражи назвал Гауматой, и продолжил: – Такова будет воля богов. Сегодня поутру в город прибыл гонец из Лидии с известием, что страна объята восстанием. Скорее всего завтра такой же гонец прибудет и к царю персов. Если к тому часу Вавилон падет, не оказав сопротивления, Киру станет попросту не до него. За Лидией могут последовать другие сатрапии: Фракия, Пафлагония. Египет тоже смотрит недобро на усиление персов. Захват Финикии их очень раздосадовал. Царь уйдет со своим войском, оставив здесь наместника. Полагаю, ты догадываешься, кто им будет?

– Догадываюсь, – подтвердил начальник стражи.

– Ты же станешь при нем правой рукой, его зоркими глазами и метким копьем.

– Пропал! – донеслось до Намму снизу. – Исчез!

За криком последовало падение какой-то тяжелой емкости. Судя по звуку, бронзовой или медной, и удаляющийся топот. Вероятно, слуга, обнаруживший исчезновение пленника, бросился поднимать на ноги дворцовую стражу.

Неслышно выругавшись сквозь зубы, Намму скользнул змеей обратно в вентиляционное оконце и, точно вода по сточному желобу, мигом очутился в купальне. Здесь снова не было никого, но по ту сторону двери явственно доносились голоса. Наскоро сорвав остатки балахона, Намму плюхнулся в большой глиняный чан с водой, устроенный в полу, чтобы смыть как следы львиного помета, так и пыльную штукатурку, приставшую к его телу. Вода не была обжигающе холодной, но все же очень скоро его начал бить озноб. Сегодняшний день был чересчур наполнен неожиданностями.

Стражник, тот самый, который спорил на его жизнь у львиного рва, мельком заглянул в купальню, наткнулся на него взглядом и оторопело уставился, не мигая. Намму успел бы досчитать до трех дюжин, покуда отвисшая челюсть охранника заняла свое первоначальное место, и он вновь обрел дар речи. Правда, воспользоваться этим даром воитель не торопился и издал звук, совмещающий все известные ему гласные в единый выдох. Привлеченные столь необычным поведением старого вояки, слуги бросились к купальне. Один из них, должно быть, тот, кто уронил таз с горячей водой, по-прежнему валявшийся в луже на полу, замер, выпучив глаза, указывая пальцем на сидящего в чане Намму.

– Несчастный, – стараясь не стучать зубами от холода, заговорил тот, хмуря брови и вновь принимая пророческий вид. – Отчего, пролив воду, не отправился ты за новой, как подобает доброму слуге?

«Добрый слуга» мучительно икнул и выдавил сквозь жесткий спазм, перехвативший его горло:

– Ведь не было тебя тут.

– Когда дух мой воспаряет к Божьему престолу, – пустился в импровизацию Намму, – дабы узреть величие Творца предвечного и насытиться мудростью его, плоть моя обретает вид бесплотный, или же, по-иному говоря, всякий явный вид наяву теряет, точно и нет ее нигде. Сам же я в тот час, духом воспаривший, наличествую везде, ибо мир – лишь песчинка на длани Божьей. Так где же горячая вода? Где благовония, негодный?!

– …Всякий зрячий видит, что отвернулся Мардук от народа своего! – Верховный жрец указывал перстом на стену, где по-прежнему искрили во все стороны таинственные письмена.

Поскольку живой пламень, явленный свыше, не спешил чего-либо поджечь, уже находились смельчаки, рисковавшие потрогать огонь и убедиться, что это не очередная выходка местных жрецов. А если и выходка, то уж больно заковыристая. Выяснить причину свечения достоверно так и не удавалось.

Сначала храбрецы совали в полымя бронзовые мечи, затем – край одежды, потом и руки. Огонь не опалял. Понемногу Валтасар и его гости начали терять интерес к странной иллюминации и, пожалуй, уймись сейчас Верховный жрец, продолжили бы свое пиршество, за чашами вина гадая, что ж это за штука такая случилась нынче на пиру. Однако жрец и не думал униматься. Хорошо поставленным голосом он клеймил царя и его отца за недостаточную финансовую помощь храму и за чрезмерное внимание, уделяемое служителям иных культов. Особенно доставалось эбору, которым в речах первосвященника отводилась роль злокозненных врагов, намеревающихся коварно погубить вавилонское царство.

– Они только и помышляют, – голосил первосвященик, – похитить у нас и отдать своему богу святая святых Вавилона, залог благополучия и процветания нашей земли, драгоценный знак милости Судьи богов – «Дыхание Мардука»! Ибо ведомо о нем…

Начальник охраны, стараясь не зацепить прочувствованно вещавшего жреца, по широкой дуге обогнул оратора и преклонил колени перед государем.

– Тот, о ком ты спрашивал, доставлен, мой повелитель!

Кархан, по-прежнему стоящий подле Валтасара, глянул туда, откуда только что пришел оружный царедворец. У входа в залу пара стражников, держа копья на изготовку, стерегли сравнительно молодого, лет, пожалуй, немногим больше тридцати, мужчину. Грозный скиф нахмурился, пытаясь скрыть удивление. По его расчетам, пророк, коему теперь надлежало дать воспетую в библейской легенде трактовку огненного граффити, должен был выглядеть куда как старше!

Тело сухощавое, но крепко сбитое. Длинная, очевидно, никогда не знавшая бритвы, черная борода едва начала седеть. Вытянутое лицо покрыто темным загаром и сильно обветрено. Взгляд из-под густых тяжелых бровей кажется гордым, но… В облике незнакомца Кархану почудилось нечто такое, что заставило насторожиться. Покуда он не мог понять что, но все же насторожиться не преминул.

Царь остановил жестом обличительную речь Верховного жреца и поманил к себе диковинного гостя.

– Я слышал о тебе от государя, отца моего! А тот видал еще при дворе Навуходоносора. Время милостиво к тебе! Ты почти не постарел с тех пор, Даниил!

– Все в руке господней, великий сын славного отца! Он дает, и он же забирает, – радуясь болтливости царя, в столь немногих словах ознакомившего гостя с историей жизни Даниила, смиренно произнес Намму.

– Правду ли сказывают мне, будто предрекаешь ты конец вавилонскому царству?

– Ветер ли предвещает пришествие зимы, или же зима порождает ветер? – не утруждая себя прямым ответом, парировал жесткий вопрос тот, кого царь именовал Даниилом.

– Но не ты ли разъяснил в прежние годы царю Навуходоносору, что царство его – колосс на глиняных ногах, и близится час, когда сорвавшийся с вершины камень сокрушит его?

– Зачем спрашиваешь меня, царь, о том, что и без слов моих ведомо тебе? Да и где ныне тот, кто вопрошал прежде о знаках дивного сна? Где нынче дети его? Но колосс стоит, и будет стоять до того часа, пока ноги его не переломит камень.

Валтасар, дотоле пытавшийся изображать радушного хозяина, нахмурился.

– Столько лет изгнания так ничему и не научили тебя, Даниил! Ты вновь пришел сюда, чтобы смущать умы и сердца народа своего. Я почитаю мудрость твою, но мой удел – править этой страной, и если речи твои грозят ей смутой, – берегись гнева моего! Или думал ты, сын утратившего царствие свое, что сможешь ускользнуть от моих очей?

– Когда господу угодно, он и солнце самое прячет среди туч, – без запинки выпалил пленник.

– Ладно, – скривил губы Валтасар, – пустой спор! Сможешь ли ты, тот, кого народ эбору величает пророком, открыть мне смысл диковинных слов, начертанных пламенем негасимым на стене моего дворца?

Намму пристально смотрел на Валтасара, пытаясь определить, кроется ли за словами правителя какой-либо тайный умысел, намерен ли царь продемонстрировать гостям ничтожество самозваного пророка, или же действительно, не в силах разобрать, о чем говорит полыхающая на стене надпись. Намму не в первый раз было стоять пред суровыми взглядами разнообразных судей, но прежде у каждого из них поблизости были кнут или палка. Познакомившись с ними значительно ближе, чем того желал, Намму довольно ловко научился угадывать по глазам и выражению лица допросчика, что тот желает услышать.

Сейчас Намму уже знал о себе много полезного: и то, что звать его Даниилом, и то, что происходит он из эборейского царского рода, и то, что выглядит значительно моложе своих лет. Вот только каких бы то ни было намеков на ожидаемый Валтасаром ответ, как ни тщился он, и близко не было. Старательно хмуря чело, Намму из-под густых бровей глядел на царя и ужасного верзилу, стоящего за его спиной. Царский телохранитель был космат, взгляд его почти черных глаз ощупывал Намму с той тщательностью, с какой малолетние воришки обшаривают суму и кушак уснувшего пьянчуги.

– Когда бы создатель мира не желал, чтобы живущие уразумели смысл писания его, разве стал бы он утруждать себя, – с пафосом вымолвил он, растягивая время.

Валтасар промолчал, должно быть, соглашаясь с предположением гостя, но завязать разговор на эту тему, как надеялся пленник, так и не удалось.

Намму перевел взгляд на пылающую надпись, лихорадочно стараясь придумать, что бы такое изречь, чтобы красиво звучало, с одной стороны, и при этом за сказанное не пришлось поплатиться жизнью. Мысли, должно быть, вспугнутые буравящим взглядом устрашающего гиганта, вольными птицами кружили поблизости, не желая даже приближаться к его голове.

«Что бы сказать? – мучительно соображал Намму. – Что бы такое сказать?»

Он попробовал вызвать в памяти образ несчастного пророка, чтобы, быть может, хоть этим перенять частицу его прорицательского духа. Но кроме мелкозубой пасти крылатого демона ухееля, пред внутренним взором ничего не появлялось. Он стоял, глядя на пылающую надпись. Гости царского пира о чем-то оживленно шушукались, не спуская с него глаз и ожидая пророчества.

– Что же ты молчишь, Даниил? – донесся до его слуха голос Валтасара.

– Божья правда выше правды человека, – высокопарно изрек Намму. – Где найти слова малые, коими можно истолковать великое?

«Время наступает», – чуткий слух «пророка» выловил из пространства чьи-то брошенные на ветер тихие слова.

– Не ищи красивых речей! – поморщился царь. – Просто ответь мне, о чем говорят эти письмена.

– Время наступает! – Голос Намму звучал уверенно и звонко. В нем слышалась угроза, точно сам Адад – бог грома и бури тяжелой поступью надвигался на Вавилон.

– Но что же значат те слова?.. – начал было царь и осекся. Пламя, бушевавшее на стене, исчезло столь же внезапно, как и появилось. Гости вновь замерли, так что было слышно, как приближаются к пиршественной зале чьи-то быстрые шаги. Деревянные подошвы громко и четко стучали по каменным плитам, и все присутствующие с опаской и интересом уставились на дверь, в которой должен был появиться новый гость. Тот возник спустя мгновение, вызвав невольный выдох разочарования. Это был один из скороходов городской стражи. После быстрого бега лицо его лоснилось от пота, и темные глаза, освещаемые зажатым в руке факелом, глядели безумно. Отыскав взглядом по-прежнему восседавшего на троне Валтасара, он рухнул на колени:

– Государь, вода уходит из Евфрата!!!

Немало было выпито в этот вечер во дворце Валтасара: и крепкого пива, и вина здешнего, финикового, и драгоценного виноградного, привезенного за тридевять земель из дикой, овеянной легендами Эллады. Но хмель оставил головы Валтасара и его гостей столь быстро, что смертоносный трезубец Адада[8]8
  Трезубцем Адада в Вавилоне считалась молния.


[Закрыть] не угнался бы за ним.

Царь, приезжие князья и их многочисленная свита стояли на широкой боевой галерее крепостной стены, при свете многочисленных факелов наблюдая, как на глазах мелеет великая река, давшая жизнь городу.

– Об этом ли ты говорил, пророк? – Правитель Вавилона обернулся к стоявшему рядом Намму. Тот, как и все присутствующие, не сводил глаз с иссякающей воды. В голове его крутились события минувшего дня. Он вспоминал пастухов, убитых персидскими стрелами, многочисленных работников, сооружающих нечто вроде запруды. Когда-то, года два назад, приехавший из Вавилона купец, похваляясь могуществом властителей своей земли, рассказывал, что некая царица, дабы построить огромный мост через Евфрат, спустила воду из реки в специально устроенное для того озеро. А затем, возведя мостовые устои, вернула благословенную воду на прежнее место. Сегодня, переходя этот самый мост, Намму уже вспоминал рассказ купца. Сейчас же ему было памятно и другое: недавнее обещание начальника стражи открыть ворота.

– Что же ты молчишь, Даниил? – пристально глядя на стоявшего рядом пророка, настаивал Валтасар. – Ты мог бы и сейчас еще готовиться к смерти в львином рву, когда бы я не повелел вытащить тебя оттуда. Неужели не хочешь отблагодарить своего избавителя?

Намму горько вздохнул. Будь он сейчас просто Намму – бесприютный изгнанник и нищий, он бы не замедлил проорать во все горло, что измена гнездится у самого трона, и персы вот-вот захватят город. Чем дольше царь и двор его смотрят, как мелеет река, тем скорее хитроумный Кир возьмет город под свою руку. Хитрость древняя, как мир. Старый Абодар так же вот ронял несколько мелких монеток на землю перед тем простофилей, чью суму намеревался почистить.

Он понимал, что не скажи сейчас царю об измене, притаившейся у Северных ворот, его шансы выжить исчезнут так же быстро, как исчезает капля воды, оброненная в полдень на раскаленный песок пустыни. Киру не нужны изгнанники, неспособные уплатить за свою жизнь даже самой малой цены.

– Я вижу, как северный ветер распахивает ворота, – придавая голосу звучность, проговорил Намму. – То грозный камень, сорвавшийся с вершины горы, несется сюда, чтобы сокрушить колосса на глиняных ногах.

Правду сказать, о колоссе и камне он услышал совсем недавно из уст самого Валтасара. Однако этот образ показался ему столь верным, что пренебречь таким подарком было бы глупо.

– Вот видишь! – гневно вскричал стоявший у плеча Валтасара Верховный жрец Мардука. – Этот злодей, упорствуя в злобе и гордыне своей, вновь предсказывает гибель твоей державе!

– Мой государь, вдохновенный любимец Мардука! – прервал свое обычное молчание косматый великан, стоявший за плечом Валтасара. – Быть может, ветер с севера, предшествующий роковому камню, не что иное, как враги, которые попытаются напасть на Вавилон через Северные ворота?

Намму взглянул на ужасающего скифа с благодарностью и, к удивлению своему, перехватил весьма заинтересованный взгляд с его стороны.

– Кархан! – обернулся к телохранителю Валтасар. – Я знаю, что твой народ поклоняется мечу, а ты, возможно, лучший воин своей земли. Тебе ведомо все о нападениях, особо же внезапных. Однако же стены Вавилона высоки, и башни его неприступны. Ни один таран не сможет сокрушить его медные ворота, а уж ветер и подавно! И все же, – он немного помолчал, – возьми свой отряд и отправляйся к Северным воротам, дабы воочию убедиться, что там все спокойно.

Трактовка божественного сообщения, пылавшего сегодня на стене, входила в число понятий, впитанных Русланом почти одновременно с осознанием собственного имени. В те давние времена, когда инженер-полковник Михаил Караханов, мотаясь с женой по дальним точкам, ковал ракетный меч социалистического Отечества, их сын был оставлен на попечение деда, профессора Введенского. Тот, вздыхая о судьбе непутевой дочери, рассказывал внуку занимательные истории. О царевиче, найденном в корзине среди нильских камышей. О горящих письменах на стене царского дворца, о великолепном корабле, в котором путешествовало любимое богом семейство с целым зоопарком. Последняя история мальчика занимала больше всех иных. Оттого, что дед, рассказывая ее, ссылался на своего деда – известного в прошлом питерского священника, в фантазиях внука Ной превращался в деда его прапрадеда, тем более что отчество того было Семенович. Мальчик, не будучи тогда силен в грамоте, производил его от имени Сим. Когда он подрос и выяснил, что Сим и Семен – разные имена, его ждало первое жестокое разочарование в жизни. Корабль с зоопарком разбился о скалы неотвратимой реальности.

Нынче случилось нечто подобное. Никто ничего не взвешивал, не отмерял, зато уж время точно наступало на пятки и смертным холодом дышало в спину.

Он знал, что сегодня ночью отряд «стражи покоев» Кира должен войти в открытые предателем ворота и, как теперь говорят, без единого выстрела овладеть Вавилоном. В этой катавасии Кархану было приказано выжить, и если придется, то поступить на службу к Киру, чтобы продолжить выполнение институтского задания.

Однако сегодня обстановка изменилась в корне. Появление необычайного пророка могло внести существенные изменения как в историю этого мира, так и в политику Института относительно него.

Он вел свой отряд, собранный по всей Вавилонии приказом царя в последнюю, быть может, битву. Вел, подбадривая лично им обученных и снаряженных воинов, терзаясь вечным вопросом сотрудников Института: «Имею ли я право поступать, как поступаю?»

– Кархан! – раздалось с головы колонны. – Кархан, они открывают ворота!