Текст книги "Санаторий"

Автор книги: Владимир Хлумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Танцевала она легко, без предисловий и неформально.

– Здорово здесь у вас. Ораторы – прелесть.

– Вам понравилась речь президента?

– Впечатляюще.

– Феликс Жижин писал, – с гордостью пояснила она.

– Что же это за птица такая – Феликс Жижин? – процитировал Варгин.

– Птица?! – возмутилась она.

– Ну, а кто же еще может изъясняться на таком птичьем языке?

– Сейчас же прекратите, – Кэтрин сделала попытку уйти, но Варгин ее удержал.

– Ладно, я больше не буду, – виновато сказал он.

– Так-то лучше. Рассказали бы что-нибудь.

– Я думал о вас, вспоминал. Хотел даже позвонить...

– Наверное, что-то надо было узнать?

– Нет, я был поражен вашей кра...

– Ой, только не надо, пожалуйста, – брезгливо прервала она.

– Вам никак не угодишь.

– А вы не угождайте.

Они немного помолчали. Потом он спросил:

– Вы какой предмет преподаете?

– Литературу.

– Ну, и как дети?

– Что дети?

– Литературу как они воспринимают?

– Девочки, они такие смешные, – на ее лице наконец появилось что-то человеческое. – Я первый год веду, но я к ним так привязалась. Представляете, мы с ними пьесу ставим, "Минеральный источник". – Она посмотрела на Варгина и разъяснила: – Это наше классическое произведение. Так вот, я собиралась играть роль страшно злой старухи Жаркомбы...

– О, у вас должно получиться, – вставил Варгин.

Кэтрин, казалось, не обратила никакого внимания на это замечание и продолжала:

– Они со слезами на глазах упрашивают меня не делать этого.

Музыка кончилась. Они подошли к камину и она спросила:

– Зачем вы сказали мне тогда, что Ремо погиб до пятого? Вы думаете, он жив?

– Нет, я думаю, он мертв. А вот ваши знакомые, кажется, в это не верят. Когда вы видели его в последний раз?

– Года четыре назад, – ответила Кэтрин.

– Четыре года? Вы что же, не знали, чем он занимался все эти годы?

– Я одно только и знала, что работает он в прачечной. Понимаю, я виновата. По-видимому, брат был действительно необыкновенным человеком. О нем даже сам Эфже знает.

– Эфже? – переспросил Варгин.

– Да, представьте себе, сам Эфже.

– Что же он знает, этот ваш Эфже?

– Он спрашивал меня о Ремо. Совсем недавно. А я ничего толком рассказать не смогла. После разговора с вами я попыталась хоть что-нибудь вспомнить. Но ничего особенного не вспомнила.

– Даже последнюю встречу?

– Последнюю встречу, – задумчиво повторила Кэтрин. – Он был очень недолго. Говорил с мамой.

– Может быть, он что-нибудь оставил? – спросил Варгин.

– Да, я помню, он оставил какой-то пакет. Просил его хранить.

– Что в нем?

– Увы, я вчера обыскала всю квартиру – пакета нет...

– Воркуете? – незаметно подкрался министр от туризма. – Музыка играет, а вы что же? – Он пригласил Кэтрин.

Действительно, гремела музыка, нарзан лился рекой, товарищеский ужин набирал темп. Мужчины рассказывали анекдоты, женщины громко возмущались и хохотали. Повеяло демократическим застольем и еще чем-то.

Музыка сменилась, зазвучала веселящая душу кадриль. Дряхлеющие политические деятели и их моложавые соратницы прыгали по художественному паркету, словно тот был раскаленной сковородкой. Выше всех, как и положено, прыгал экстремист. На излете он громко выкрикивал какой-либо лозунг, который отрывался от своего создателя, взмывал вверх и, ударившись о потолок, рассыпался в клочья, опадая, словно конфетти, на головы присутствующих.

Погас верхний свет. На стенах, в промежутках между гобеленами, замелькали гигантские тени танцующих, окаймленные кровавыми отблесками пламени. Откуда-то сверху послышался нарастающий хрустальный звон. Варгин поднял глаза: гигантская люстра вышла из положения равновесия под действием неведомой, но явно нечистой силы, и начала раскачиваться.

От танцующего месива отделилась Кэтрин Гвалта. Она подошла и прижалась к Варгину.

– Мне страшно.

Он почувствовал, что Кэтрин говорит правду.

Вдруг музыка затихла, танцующие застыли в невероятных позах. Казалось, и пламя в камине застыло. Все остановилось. Только люстра продолжала зловеще раскачиваться и звенеть.

Вспыхнул яркий свет. В дверях, скрестив руки, стоял отдыхающий с огромным бычьим лбом. По залу шмелинным роем пронесся шепот: "Эфже, Эфже, Эфже, Эфже..."

Феликс Жижин шел прямо и уверенно. Глоб следовал за ним. Куда-то пропала его насмешливость. Осталось только усердие.

Они протаранили танцующих и скрылись в дверях. Породистый бычок, подумал Варгин.

Через мгновение в дверях появился Глоб и объявил, что Эфже ужасно занят и просил продолжать без него. Снова заиграла музыка. Кто-то предложил выпить за здоровье Эфже и за процветание УНП. Глоб подошел к Кэтрин Гвалта, что-то ей сказал, и она вышла в ту самую дверь, за которой скрылся Эфже. Варгину это почему-то не понравилось, и он с неудовольствием помотрел на Глоба, когда тот многозначительно подмигнул. Министр качнулся. Лицо его снова стало насмешливым. Он сказал:

– Мистер Варгин, хотите посмотреть провинцию? Я вам устрою. Чудно проведете время – рыбалка, воздух. Вечерами костер с кваском, местные жительницы. С ними есть о чем поговорить, честное слово. Вы вот кто по профессии?

– Я в НИИ работаю, – ответил Варгин.

– Вот, ученый значит. Научник. А по какому профилю?

Варгин замялся.

– Что-то вроде аэродинамики, – ответил погодя.

– О, этих там навалом, из разных КБ и НИИ. Да мы вам там такой воркшоп устроим... – министр рассмеялся, – будет о чем дома рассказать. А напитки там, – министр причмокнул, – миргородская натуральная!

Варгин вежливо поблагодарил Глоба. Но мысли его были совсем о другом. Время летело, как стая голодных двукрылов. В дверях появилась Кэтрин. Варгин весело сказал министру:

– Обязательно в провинцию, в глушь, на сеновалы!

Он подошел к Кэтрин Гвалта и попытался заговорить, но его перебил конферансье:

– Слово нашему любимчику, певцу нетривиального прогресса Пэтри Пасхе!

Поэт отличался от остальных тем, что вместо бабочки носил цветастый галстук. Он встал на банкетку и самозабвенно прочел:

– И пусть Вселенная корчится,

Скрипя суставами на вираже,

Да здравствует Санаторий

наше творчество,

Да здравствует Уния и Эфже!

}

Тут случилось полное и окончательное ликование. Ужин обрел второе дыхание.

– Ужасно душно, – сказала Кэтрин.

– Может быть... – начал Варгин.

– Да, лучше выйти наружу.

– Для принятия воздуха, – обозначил цель Варгин и, вдохновленный поэтом Пэтри Пасхой, добавил: – Покой души ищи в тиши.

Никто не обратил внимания на то, как они вышли из виллы. Уже была ночь.

– Мистер Варгин, мне страшно, – опять пожаловалась Кэтрин.

– Что так? – полушутя спросил Варгин, но осекся, посмотрев на нее.

– Последние дни мне не по себе. У меня такое чувство, что за мной кто-то постоянно следит.

– При вашей внешности это вполне естественно, – объяснил Варгин.

Но Кэтрин даже не отреагировала на намек.

– Кто-то был у меня в квартире и что-то искал. Я рассказала Эфже. Но он поднял меня на смех. А я знаю, что кто-то был. Как вы думаете, это связано с моим братом?

– Думаю, что да. Но почему вы об этом говорите мне?

– Вы такой оригинальный и непримиримый, – она с издевкой посмотрела на Варгина.

Тот ничего не понимал.

– Ваш брат – опасный государственный преступник, – сказал Варгин.

– Что же он, в прачечной белье крал?

– В том-то и дело, что никакой прачечной нет и не было. Я узнавал.

– Так почему же он преступник, да еще и государственный?

– А это вам лучше знать, что у вас тут происходит. Вы же передовой авангард, а не я. Разговариваете на каком-то птичьем языке, боретесь с урожаем, сотрудничество сворачиваете. Кривляетесь постоянно, шуты гороховые.

Кэтрин глядела на него с восхищением.

– Вот вы, литературу преподаете детям. А сами говорить-то не умеете. Наверное, и книг хороших не читали, Жаркомба.

– Это каких же таких хороших?

– Ну, Рубака, например, – нашелся Варгин.

– Нет, не читала. А о чем же он пишет?

– Много о чем... Да я и не читал.

Они рассмеялись.

– Жаркомба – это хорошо, – сказала она и спросила: – что же они ищут?

– Не знаю. Может, то, что прятал ваш брат?

– Поздно уже. Нужно ехать домой, – сказала Кэтрин. – Проводите меня.

– Хорошо сказано, проводите. А как?

– Пойдемте пешком до автострады, там попутку остановим.

Они пошли по узкой лесной дороге. К счастью, было не очень темно. Осенью с вечера восходило яркое, как полная Луна, шаровое скопление сорок семь Тукана.

Вскоре они вышли на шоссе. Машину удалось остановить лишь после того, как была применена военная хитрость: Кэтрин посоветовала Варгину спрятаться и голосовала сама. Остановился огромный рефрижератор. Всем хватило места. Водитель, когда до него дошла уловка, добродушно рассмеялся. Вообще, он оказался словоохотливым парнем. Он объяснил, что страшно рад любым попутчикам, лишь бы они не молчали.

– Вторую ночь не сплю. Я уже и пел, и анекдоты себе рассказывал... Серьезно, – поглядел он на пассажиров. – А что же делать? Эти, – он показал за плечо, – молчат. Уснешь, и все, хана.

– А кто у вас там? – спросил Варгин.

– Рыба свежемороженая с верхних озер.

– Нельзя так, совсем не спать, это нарушение техники безопасности, сказала Кэтрин.

– Эх, барышня, техника техникой, а домой-то спешишь. Сейчас приеду, щей горячих жена подаст, кваску грамм двести, а там и в постель. Я здесь все бока свои отмял. Сколько лет езжу, а не могу привыкнуть спать в кабине. Да нет, в кабине – это не то. Не тот коленкор, – настаивал шофер, будто кто-то с ним спорил.

В кабине приятно пахло соляркой. Подергивались стрелки приборов.

– Ну, давай, старушка, – шофер похлопал по баранке. – К вечеру тянет лучше, а почему, не пойму.

– К вечеру кислорода больше, октановое число возрастает, – объяснил Варгин.

Парень посмотрел на него с уважением.

– Смотрю я на тебя и не пойму, вроде говоришь по-нашему, а вроде как не из наших мест.

– Я с Земли.

– С Земли? И бабенка твоя тоже?

– Нет, здешняя.

– То-то я вижу. Ну, да дело ваше. С Земли, говоришь. Тогда у меня к тебе вопрос есть, – шофер искоса посмотрел на Кэтрин. – А, бог не выдаст, свинья не съест. Попутчик у меня один был. К примеру, скажем, Жук его звали, – шофер на мгновение прервался, будто прислушался к чему-то. Он даже приоткрыл дверцу. – Вот зараза, третий цилиндр забарахлил. Слышь, было "та-та-та-та", а теперь "та-та-та-та". Ох, хоть бы дотянуть до Санаториума. Да, так вот этот Жук сказал мне, что у вас на Земле вроде как все нормально. И что наши, – он показал наверх, – все врут. Как это он сказал – дезинформируют – насчет опускания почвы и обезвоживания рек и океанов. Все это, говорит, чистая неправда. Да, так и говорит. Отчаянный мужик этот Жук. Правда, со мной не в первый раз так разговаривают. Рожа у меня, что ли, такая? А еще он мне сказал: вот ты, Шарм, – а меня Шармом зовут, – скоро вместо грузов воздух возить будешь. Воздух, в смысле, что ни хрена не будешь возить. А я ему говорю: а на что ж я жить буду? А он говорит: тебе платить будут. Хорошо платить. Ведь будешь возить? А я ему говорю: хоть я и шоферня, а унижаться не стану. Шоферы это самые что ни на есть гордые люди. В шоферы кто идет? Кто начальства над собой не терпит. Так что же, врут про очереди за чистой водой?

– Врут, – ответил Варгин и вспомнил утренний раговор с Гриолами.

Вдали появились городские огни. Позже за кольцевой дорогой у очередного перекрестка Шарм задумчиво изрек:

– Расстроил ты меня очень.

Потом выпытал куда им надо, и довез до самого места.

– Зачем же они врут? – не унимался Шарм.

– Вот это я и хочу выяснить.

Кэтрин попыталась заплатить шоферу, но Варгин вовремя перехватил ее руку. Шарм сделал вид будто ничего не заметил, и только приостановил Варгина:

– Постой, землянин, – Шарм достал с защитного козырька замусоленный листок бумаги и химический карандаш. Потом послюнявил карандаш и что-то написал. – Как выяснишь, мне позвони. На, – он протянул бумажку. – Прощай, землянин.

– Прощай, – ответил тот.

Рефрижератор отошел, обдав дымом двух одинокий людей, оставшихся стоять посреди пустого города.

– Быстро вы с людьми сходитесь, – заметила Кэтрин.

– Рожа у меня такая.

Кэтрин улыбнулась.

– Зачем вы его в заблуждение ввели?

– Заблуждение – это естественный этап в процессе познания. Кстати, где это мы? Кажется, я уже тут был.

– Не кривляйтесь. Пойдемьте, я боюсь одна идти домой.

– О, качественно новый этап. А то я думал, будет как вчера: от ворот поворот, да еще и с почетным экскортом.

Перед дверью произошла заминка. Кэтрин долго вертела ключом, вставляя его то так, то эдак.

– Что, механизм незнакомый?

Варгин взял ключ и не без усилия открыл дверь. Хозяйка провела его в комнату, схватила что-то из шкафа и, извинившись вышла.

Комната представляла собой убежище одинокой, деловой женщины. На столике лежало несколько красочных журналов с разнообразными иллюстрациями последних образцов продукции фирмы Чирога. Этим, собственно говоря, и исчерпывалась вся наличествующая литература. Варгин посмотрел себе под ноги. Башмаки надо бы снять. Он расстегнул туфли и направился в прихожую, где столкнулся с незнакомкой. Это была Кэтрин, но в домашнем халате и с распущенными волосами. "Жаркомба знает, что делает."– подумал он и сказал:

– Я тут чьи-то башмаки нашел. Может, от лазутчиков остались?

Он двинулся вперед, но пройти мимо так и не смог.

* * *

– Я ему говорю, башмаки-то поставьте, а он – нет, это не башмаки, это улики. – Кэтрин тихо засмеялась.

Варгин подумал: не такой уж и противный этот скрипучий голосок, – и осторожно вынул из-под ее головы затекшую руку.

Кэтрин соскочила с дивана, подбежала к зеркалу и принялась расчесывать волосы.

– Ну, молодежь, – проворчал Варгин, – ни стыда ни совести. Нет, чтобы принести человеку попить. Жаркомба бесстыжая.

Он приподнялся с дивана и поставил ноги на пол.

– Послушай, Жаркомба, где такие диваны паршивые делают? А еще передовой авангард.

Чем вам не угодил диван?

Ужасный диван, болтается, стучит и скрипит как хозяйка.

Они рассмеялись.

– Я сама не знаю, кажется всегда был нормальный.

– Нормальный, нормальный, у вас все не как у людей, – Бубнил Варгин, деловито заглядывая под диван. – А понятно.

Он поднял вылетевший из-под ножки спрессованный сверток бумаги; аккуратно сложил его и попытался приподнять диван и подсунуть сверток обратно.

– Жаркомба, помоги мне.

Варгин передал сверток и повыше приподнял диван.

– Долго я держать буду?! – взмолился он и посмотрел вверх. Кэтрин растеряно вертела подкладкой.

– Это он, тот самый пакет, оставленный Ремо.

Действительность намного глубже наших теоретических моделей, – вспомнил Варгин слова шефа, сказанные на одном из ученых советов.

– Чайку бы.

Варгин развернул пакет. Внутри оказалась рукопись, обозначенная странным заглавием: "Метаэкология: некоторые частные решения". Подписано – Ремо Гвалта, Институт Продвинутых Исследований, Санаториум. Варгин прочел абстракт: "Выписана система уравнений эволюции многокомпанентной самоорганизующейся среды. Найдены некоторые стационарные решения. Обсуждаются возможные приложения." Красиво, но не понятно. Варгин полистал рукопись. Да это нахрапом не возьмешь.

Тем временем вернулась Кэтрин.

– Чай поставила. Что-нибудь интересное нашли?

– Не знаю, надо читать. Кстати, почему на вы?

– Учитывая ваш возраст и мое воспитание...

– Ну, Жаркомба, погоди, – он оглянулся по сторонам.

– Улики ищите?

– Да, надо идти.

– На ночь глядя? – удивилась Кэтрин, но быстро переменилась и добавила уже сухо: – Действительно, мне выспаться надо, завтра с утра в гимназию.

Варгин подозрительно посмотрел на нее и принялся оправдываться:

– Нет, правда, надо идти, надо прочесть поскорее.

– Хватит оправдываться. Конечно, нужно идти. Я закажу такси.

– А вот этого не нужно, это нам ни к чему. Лишний расход. Ты мне расскажи, как, а я дойду.

– Спешите, земной человек?

– Правда, надо идти, надо торопиться. Столько еще не ясного, – Варгин смутился.

– Ладно, ладно, победитель, – махнув рукой, вздохнула Кэтрин.

– Ну какой я победитель.

– Скромный.

Она объяснила ему дорогу и попросила:

– Может, и мне позвоните, если выясните что-нибудь?

– Я позвоню и так. Конечно, позвоню. Только в этом дурацком прогрессе сам черт ногу сломит.

– Перестаньте сейчас же. Оставьте в покое, раз не понимаете. Все только ругать могут. А сделать что-то полезное... Вы же не знаете, какие это увлеченные люди. Да, они не слишком красиво говорят. А сколько они работают, вы знаете? Вы думаете, легко объеденить, увлечь, наконец, направить в организованное русло. Вот Эфже – просто какой-то сгусток энергии, он работает с утра до вечера. Я вообще не знаю, спит он или нет.

– Это меня радует, – вставил Варгин.

В ответ он получил холодный презрительный взгляд.

– Вы знаете, что у нас было лет пятнадцать назад?

– Знаю, Жаркомба ходила в детский садик.

– Да я серьезно говорю. Мрак, хаос. Перезаполненность и перенасыщенность. На улицах грязь, на заводах не продохнуть, институтов этих как собак нерезанных. А теперь – красота, порядок...

– И сумрак законов, – добавил Варгин, но под взглядом Кэтрин пошел на попятный: – Ладно, ладно, я же ничего и не говорю.

– Вот и не говорите. А позвонить просила, если что-то о брате узнаете. Ну, идите, идите, – она посмотрела на часы. – Три часа ночи. Может быть такси вызвать?

Варгин запротестовал.

– Надо идти, я позвоню завтра, нет, сегодня. До свидания.

Она кивнула и подставила щеку.

На улице он понял свою оплошность – забыл спросить номер телефона. Ладно, повторим через справочную. Он шел по проспекту, напевая что-то лирическое. Все же хорошо, что я приехал на Санаторий. Когда еще так погуляешь? Он забылся, и задрав голову к верху, принялся шаркать ногами, разгребая нападавшие листья. Почему небо ночью зеленое? А, понятно, спросил и ответил Себе Варгин, – желтый цвет городских огней смешивается с собственным синим цветом неба. Ответил и прокомментрировал: "Физическое образование сказывается."

Вдали замаячила неопределенная тень. Приблизившись к землянину тень спросила:

– Закурить не найдется?

– Не курю.

– Что так поздно гуляете?

– Поздно? По-моему, рано.

Варгин продолжал идти и тень пристроилась рядом.

– Можно, я с вами пройдусь, мне тоже в ту соторону.

– Идите, конечно, – разрешил Варгин, – только я спешу.

– Это ничего – согреюсь.

– Сами почему по ночам гуляете? – спросил Варгин.

– Объявления развешивал.

– Какие объявления?

– Вот, – тень протянула изрезанную с одной стороны полоску бумаги.

Варгин прочел: "Одинокий интеллигент снимет комнату, желательно с телефоном, в районе Юго-Запада. Звонить с 20 по телефону 13-10-17." Снизу на лепестках номер повторялся многократно.

– Почему, желательно с телефоном?

– Менять легче будет, – пояснила тень.

– Не пойму, -удивился Варгин. – Что же, в Санаториуме не хватает квартир? Вон сколько домов вокруг?

– Вы, наверное, приезжий, – задумчиво сказала тень и добавила: – Это все временно, мне главное работу найти.

– Что же, и с работой тяжело?

По проспекту промчался черный автомобиль.

– С работой вообще – ничего, а вот с интересной работой совсем туго стало. Говорят, поезжайте в провинцию. Но это же смешно – в провинции наукой заниматься.

– Почему со мной идете? – спросил Варгин.

– Вдвоем веселее, – ответила тень и остановилась. – Вот я и пришел. До свидания.

– До свидания, – Варгин пожал протянутую навстречу руку.

Вскоре он вышел на бульвар Лайт Вэй, ведуший к отелю. Пройдя немного, он решил перейти на центральную аллею. Вступив на проезжую часть, Варгин остановился, давая дорогу автомобилю с потушенными огнями, ехавшему со стороны отеля. Землянин занятый своими мыслями не сразу заметил возникшее неудобство. Что-то подобное случается, когда два вежливых человека начинают уступать друг другу дорогу и топчутся на одном месте. Роль второго вежливого человека играл водитель автомобиля. Варгин применил верный рецепт: остановился и замер. Автомобиль тоже перестал дергаться, но двигался прямо на него. В последний момент Варгин прыгнул в сторону, но избежать удара все таки не смог.

* * *

Ай-я-яй, как неосторожно. Боже, что они подумают, что за манеры, скажут они, в приличном обществе. Разве можно так неаккуратно? Он пытался растянуть мгновения, как дети растягивают жевательную резинку. Но линия центра тяжести вышла за основание опоры. Теперь падение неминуемо. Содержимое выплескивается наружу, заливает белоснежную манишку, вызывая восторженный визг. Потому что со стороны это всегда выглядит ужасно красиво. Именно ужасно. Все совершенство линий блистающих граней, точенных мастерской рукой, великолепие посеребренного ободка вокруг ножки, хрупкий остов и остатки содержимого падают вниз, навстречу абсолютно упругому (в рассматриваемом приближении), неподвижному камню.

За мгновение до столкновения Серый открыл глаза. Господи, какой позор мог случиться, – подумал он, постепенно осозновая, что это только сон. Удивительный сон, где был первый сольный концерт, его собственный концерт. Он был снова скрипачем, он страшно волновался. И вдруг такая неудача – опрокинуть бокал посреди торжественного ужина в честь его премьеры. Он, который гордился своими руками, своей филигранной техникой... Позор.

Серый всматривался в потолок. С шершавой поверхности, выбеленной негашеной известью, свисали тонкие нити паутины. Нити покачивались, но не от сквозняка, которого не могло быть в закупоренном подземелье, а от потоков углекислоты, выдыхаемой спящими дикарями. Те спали неспокойно. Постоянно раздавалось какое-то странное подвывание или мычание. Это выл Желудь. Хлыщ во сне постоянно разговаривал и причмокивал, стараясь подгрести под себя воображаемую подушку. Проще всех спал Корень. Он спал на спине, безмятежно раскинув ноги и руки. Храпел при этом неимоверно, с посвистом, с подхлебом.

Спят битюги, – подумал Серый, – им все хоть бы хны. Он ругал друзей, а злился на себя. Первая ночь за несколько недель, когда коридорный спать не мешает, а ему не спится. Обойденный я элемент, как говорит Корень, никчемный, – перешел на себя Серый. – Смычок неканифоленный. Больше всего он боялся сойти с ума. Кто-то ему сказал, что если есть страх сойти с ума, то, значит, расположение имеешь. Да что – кто-то, Хлыщ и сказал. Не со зла, так, для интереса.

– У-у-у, – завопил Желудь.

Хоть бы коридорный пришел, разбудил их. Сам, наверное, устал и спит в санитарной. А может распоряжение поступило?

– Что же ты не спишь? – раздался вопрос.

– Это ты, Корень? Ты не во сне? – спросил Серый.

– Какой тут сон. Каждые пять минут просыпаюсь.

– Ну уж, пять минут. Храпишь без задних ног.

Корень промолчал.

– Корень, ты же видишь, все провалилось. Сколько времени прошло.

– Ничего, ничего. Вон, смотри, сегодня уже и не будят. А завтра глядишь...

– Ты еще скажи, все к лучшему. Коридорный, наверное, устал каждую ночь орать.

– Все равно, нужно ждать, сколько договорились. А дальше что-нибудь придумаем. Не отчаивайся...

– Слушай, Корень, ты не спи. Ты расскажи мне что-нибудь, а я усну. Тяжело мне одному не спать. Расскажи про бомбу.

– Ладно, слушай. Было это во время трехлетней кампании. Меня со студенческой скамьи призвали. Попали мы как-то в окружение. Патроны на исходе, снарядов вообще нет. Вызвал меня командир и спрашивает: "Рядовой Рубак, ты у нас химик?". Я отвечаю – мол, химик-то я химик, а только полного образования получить не успел. "Это ничего, – говорит командир, вот тебе двадцать четыре часа, сделаешь бомбу. Если бомба получится приличная, к званию бакалавра представлю." Я у него, конечно, поинтересовался, не выдаст ли он еще чего-нибудь, кроме двадцати четырех часов. А он мне и сказал: "Ищи сам, найдешь – твое. Только не сделаешь бомбу, первым в прорыв по минному полю пойдешь." Очень он был строг ко мне. Прошли двадцать четыре часа, сделал я бомбу, сам не знаю как. Вызывает меня командир и спрашивает: "Ну что, Рубак, сделал бомбу?" Сделал, говорю, только испытать не успел. Командир очень сильно удивился. "Я, можно сказать, пошутил, – говорит – У меня такая привычка: когда туго – шутить. Но раз сделал, будем испытывать: ты, я вижу, тоже юморист."

В метрах пятидесяти от КП стояла вековая секвойя. Зарыли мы под нее бомбу. Человек десять интересующихся помогало. Я командиру говорю, пусть, мол, они все отойдут метров на тридцать, в траншею залягут. Он смеется. А я волнуюсь, вдруг она вообще не взорвется. Не стали они далеко отходить, а так залегли невдалеке. Я вставил шнур, поджег и отбежал куда подальше. Залег, руками голову прикрыл – жду. Время идет, а бомба моя молчит. Я прикинул – по всем срокам должна уже взорваться, но лежу дальше. Командир же мой оскорбительно встал во весь рост и шутки отпускать начал. В этот момент и долбанула. В общем, КП как корова языком слизнула, двоих убило, а командира мы потом нашли. Его контузило только слегка. А как из окружения вышли, он по команде донесение про мою бомбу пустил. Через год мне присвоили звание бакалавра химических наук. Слышь, Серый? Спишь, что ли?

– Да какое там спишь, – пожаловался Серый – Хорошо тебе, Корень, ты хоть рассказы сочинять можешь. Тебе здесь даже полезно. Думай сколько хочешь. Думать не воспрещается. А я? Мне что делать? Слушай, Корень, может, ты бомбу сделаешь? Подорвем все к чертовой матери.

– А какой смысл?

– Смысла конечно нет. Смысла вообще ни в чем нет.

Серый немного помолчал и продолжил:

– Страшно мне. У меня воспаление какое-то в мозгу. Понимаешь, Корень, я не могу сосредоточиться на определенной мысли. Я чувствую, как во мне кто-то сидит и как кнутом гонит мысли, то одну, то другую, будто перебирает их, будто ищет самую главную, но найти не может. Он страшен, этот кто-то. Мне кажется, он и подбрасывает мне то одну, то другую идею. Да и не один он. Двое их, понимаешь, Корень, двое. Сидят и четками перебирают: посмеиваются. Один злой такой, а второй добренький. Страшен он, этот добренький. Он все врет и врет, как будто помочь хочет. То этим обнадежит, то тем, а сам, я точно знаю, не верит ни одному своему слову. И перед злым за меня заступается, вроде помочь хочет. Как будто он против того. Но само отвратительное, что он знает, что я про него все понимаю, и при этом продолжает врать. Мне недавно мысль смешная в голову пришла. Вот сон – фантазия, вымысел, пьеса можно сказать. А сценарий есть у него? Я думаю, есть. Я думаю, что самый неимоверно глупый и неестественный сон заранее запрограммирован. Да, о чем это я? Понимаешь, врет он мне и не стесняется, не боится, что я знаю. Уверен, что я ему ничего не скажу, не упрекну. А мне стыдно за него и неудобно. Я с детства не могу поставить человека в неудобное положение. Боже, что я говорю. Видишь, Корень, не выдержу я, наверное. Корень, слышь?

Корень не отвечал – он опять уснул. Но спать ему долго не пришлось.

Заскрипела дверь санитарного шлюза.

– Вот тебе и коридорный. Легок на помине, – сказал Серый.

– Нет, кажется, не он, – возразил проснувшийся Корень и добавил про себя: "Не один он."

Послышался топот и еще какое-то странное шуршание, как будто волоком тащили что-то тяжелое. Послышались голоса.

– К восьмому блоку тащите, – начальственно приказал Коридорный.

– Да нет, не к восьмому, а к восемнадцатому, – возразил незнакомый голос.

– Ты меня еще учить будешь, ублюдок? – заорал коридорный.

– Давай к восьмому, вишь, как орет, – прокряхтел еще один голос. Ему виднее. Наше дело маленькое.

Дверь открылась. Двое санитаров втащили в блок какого-то пьяного.

– Вот вам вместо Бычка, – сказал коридорный. – Свято место пусто не бывает.

Новичок шатался из стороны в сторону. Был он с виду совершенно невменяем, но брюки ни на секунду не отпускал. Его усадили на свободную кушетку.

Санитары вышли, а коридорный чуть задержался и сообщил:

– Звать его Карликом, – и хлопнул дверью.

Корень слез с кушетки и подхватил Карлика, когда тот уже собирался свалиться на пол.

– Эй, вы там, нельзя ли потише?! – взмолился разбуженный Хлыщ. Он протер глаза. – Ба, в нашем полку прибыло. Откуда же такая прелесть?

– Не знаю, что и сказать. Вряд ли это как-то связано с Бычком, – задумчиво сказал Корень и добавил. – Ладно, давайте спать. Завтра разберемся.

Дикари разбрелись по кушеткам. Один Корень задержался.

– Вот тебе и Карлик, – сказал он разглядывая свисавшие с кушетки ноги.

* * *

Вначале появился запах и какое-то странное скворчание. Было в этом что-то очень знакомое, но он не решался открыть глаза. Казалось, он лежит в зоне повышенной вулканической активности, где-нибудь в долине гейзеров. Чмок, чмок, плюх. Планета Скворчалья, – подумал он. – Нужно протянуть манипулятор и взять пробу грунта. Вот она, теплая планета, вполне приспосленная к рождению жизни. Такой бульон нужно подержать при нормальных условиях несколько миллиардов лет, и тогда в нем что-нибудь амебообразное закопошится.

Кто-то сказал женским голосом:

– А будет он с лучком?

Говорящая амеба. Как быстро летит время, подумал Варгин.

– Не знаю, как он, а я буду, – ответил мужской голос.

– Ты-то будешь, прорва. Пойди посмотри, спит он еще?

Кто-то зашел в комнату, постоял немного и сказал:

– Проснулся.

Варгин открыл глаза и увидел старика Гриола. Тот хитро улыбался.

– Яишницу с лучком, желаете?

– Здравствуйте, – сказал ничего непонимающий Варгин. – Яичницу желаю.

– Ну, так вставайте, и прошу на кухню – пригласил Гриол и вышел.

Варгин осмотрелся. Он лежал в небольшой уютной комнате. Уют создавали два книжных шкафа, правда, наполовину пустых, и письменный стол. Он попытался вспомнить, как попал сюда. Но ничего не выходило. Вернее, кое-что он вспомнил. Вспомнил, как шел по удивительно красивому ночному городу. Вспомнил тень с объявлениями, вспомнил автомобиль с растяпой за рулем, потом удар. Он потрогал бедро и вскрикнул от боли. Кроме боли явственно ощущался голод. Со второй попытки встал. Все работало, кроме правой ноги. Кое-как, хромая и кряхтя дошел до кухни, которую сразу узнал.

– Здравствуйте, – сказал он хозяйке. Та расскладывала яичницу.

– Здрасьте, мы так и думали, что сегодня позавтракаете с нами.

– Сегодня? – удивился Варгин.

– Ну да, сегодня. Вы же сегодня первый раз спокойно спали. А то ходите ка чумной по квартитре и цифры какие-то бормочите. Ну, идите умывайтесь.

Взглянув на себя в зеркало, Варгин понял, что прошло несколько дней с того незабываемого вечера. Он поправил бинт на голове, цыкнул зубом и мрачно себе подморгнул.

К завтраку, хозяйка достала графин квасу и разлила по стаканам. Гриол, засуетился, пытаясь скрыть свою радость.

– Может, вам нельзя? – спрросила хозяйка, показывая на квас.

– Нет, ничего, как раз очень кстати.

Гриол и Варгин чокнулись, выпили и приступили к трапезе. Чувствовалось, что хозяева имеют к нему много вопросов, но стесняются начать. В основном, правда, это касалось хозяйки. Гриол же сразу увлекся яичницей. Ел он, громко чавкая и помогая себе руками. Несколько волосков, которые он то и дело прилаживал на лысину, эпизодически спадали на ухо и вскоре вся его лысина уже блестела обильно смазанная жиром.