Текст книги "Иерихонские трубы"

Автор книги: Владимир Брагин

Соавторы: Сергей Ильвовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Я вам расскажу. Там много поэтических образов – Иерихонские трубы… шхуна «Мария Селеста»… «Голос Бога»…

– Так, так. – Колапушин покачал головой. – Значит – шантаж. Иначе, зачем было бы заставлять Балясина отдавать ей пьяной ключи от машины? А он, бедняга, никак не мог понять почему сделал это и мучился.

– Подонок! – перебивая Колапушина, выкрикнула в лицо Капсулева Бэлла – Он столько для тебя сделал!

– Я больше ничего не скажу. – осипшим голосом проговорил Капсулев.

– А у меня столько вопросов. Что узнала Шаманка? Как вы ухитряетесь делать всё это?

Капсулев, плотно сжав губы, отрицательно помотал головой.

– Что же, это не последняя наша встреча, господин Капсулев. Егор – крикни там Снегирёву, чтобы зашёл.

Снегирёв наверное был рядом с дверью, потому, что вошёл в кабинет сразу после этих слов Колапушина. Капсулев всё понял сам. Взяв Анфису за руку, он молча посмотрел ей в глаза, словно прося прощения, и, без приказа, протянул руки вперёд, чтобы удобнее было защёлкнуть наручники. Повинуясь указательному жесту Снегирёва, он пошел к двери. На пороге Капсулев приостановился и ещё раз посмотрел на Анфису с растерянным видом, наверное, жалея себя и её, и так не сказав больше ни слова, шагнул за порог.

– Арсений Петрович. – голос Луконина сорвался и «дал петуха». – Я не могу понять. Женя ведь был музыкантом. Он должен… обязан был почувствовать, что с этой музыкой, что-то не то!

– Он и понял перед самой смертью. А вот что ему мешало понять раньше? В этом деле отнюдь не всё ещё ясно. Надеюсь, вы, как специалист, поможете нам разобраться, если конечно – Колапушин повернулся к Анфисе – Анфиса Николаевна не захочет что-нибудь рассказать. Я так полагаю, что она посвящена в кое-какие тайны. Я прав, Анфиса Николаевна?

Несколько секунд Анфиса смотрела прямо в лицо Колапушина, не произнося ни слова, а затем, уставив взгляд куда-то в угол, спросила:

– Мне кажется: я имею право позвонить адвокату?

– Конечно, Анфиса Николаевна. Можете отсюда позвонить, а можете из дома.

– Вы собираетесь ехать ко мне домой?

– Только если вы нас пригласите. Мы и здесь-то, честно говоря, не имеем права находиться без вашего разрешения – вы же теперь прямая наследница всего этого хозяйства.

– Так вы меня не арестуете? – похоже, голос Анфисы, всё-таки немного дрогнул.

– Помилуйте, Анфиса Николаевна, разве у меня есть для этого основания? Ваш адвокат очень быстро добьется вашего освобождения из-под стражи, а я пожалуй выговор схлопочу за превышение должностных полномочий. Или я не прав?

Ничего не ответив, Анфиса встала и пошла к выходу. У двери она замедлила шаг. Колапушин ожидал, что Анфиса обернётся но этого не случилось. Немигайло, напрягшийся и приготовившийся рвануться с места, бросил вопросительный взгляд на Колапушина и… расслабившись, опустился на диван.

Наступившую тишину неожиданно нарушил резкий звук – это Паршин звонко ударил кулаком по ладони:

– Мой теперь рынок!

Немигайло сердито взглянул на Паршина, но тот не испугался, а наоборот горделиво утвердил своё торжество:

– Мой!

Глава 17

– «Слушай только меня… Слушай… Ты умрёшь… Ты скоро умрёшь, как и она…» – из динамика, сквозь странные гудки и тихие писки, раздавался тягучий голос. Иногда темп речи и громкость неожиданно менялись, слова начинали частить высокой скороговоркой, а потом, снова возвращались к прежнему ритму.

– Что это? – полковник Лютиков с испугом посмотрел на Колапушина, но ответил ему эксперт лаборатории фоноскопии:

– Это, как бы, бутерброд такой многослойный: сверху была записана музыка. А под ней, в инфразвуковой области спектра, этот голос. Мы только отфильтровали высокие частоты и ускорили воспроизведение.

– А что там гудит всё время?

– Пока ещё непонятно. Предполагаем, что эти импульсы каким то образом воздействовали на ритм сокращений сердца – частота их следования примерно такая же. А иногда они резко меняются – и по амплитуде и по форме. Очень сложный вопрос – тут ещё разбираться и разбираться.

– Выключите, Сергей Николаевич, не ровён час…

– Да в таком виде это не страшно – засмеялся эксперт, но послушно щёлкнул тумблером – вот когда это в инфразвуке, да ещё при большом уровне мощности…

– Ты мне, Арсений, попроще объясни – что это такое?

– Главная тайна фирмы «Бал-саунд-рекордз». Инфразвук позволяет записать ещё никому не слышный голос. Это зомбирование – кодировка сознания. От этого и сходил с ума Балясин.

– Это на простом компакт-диске?!..

– Да. Вы думаете, что слушаете песню, а заодно в подсознание вам внедряется этот голос.

– Спаси нас Господь! Погоди… Он же не слышен – как же он внедряется-то?

– Это вам лучше Алексей Львович объяснит – кивнул головой Колапушин в сторону Луконина, стоявшего вместе с Немигайло у стола, заставленного разнообразной электронной аппаратурой.

– Правильно, правильно – закивал головой эксперт, и обращаясь к Колапушину добавил – Большое вам спасибо, что нас познакомили. Алексей Львович очень нам помог. Не смущайтесь, Алексей Львович, рассказывайте.

– Да, я, собственно, – всё-таки смутился Луконин – не так уж особенно и помог. Тут видите ли дело в том, что этот звук всё равно воспринимается организмом. Вы слышали, наверное, что в кино существует так называемый 25-ый кадр. Он проскакивает на экране так быстро, что человек не успевает это осознать. Но глаз это изображение зафиксировал, информация попадает в мозг и начинает там обрабатываться на подсознательном уровне. И здесь, примерно то же самое – звук не слышен, но информация заложенная в нём достигает мозга. Вот это-то и страшно – информация внедряется помимо вашей воли и вашего сознания.

– Надо проверить все тиражи этой фирмы. – добавил Колапушин. – Не зря их продукция пользуется таким успехом. Егор вот прослушал несколько раз – теперь только и твердит: «Кайф! Чума! Купить ещё! Купить ещё!»

– Кайф, кайф… – тут же подтвердил Немигайло, в глазах которого снова зажёгся лихорадочный огонек. – «Техно» – это такая штука классная! Вы сами послушайте…

– Ты погоди пока – Лютиков повернулся к Колапушину – Арсений! Балясин ведь знал про эти фокусы, как же он тогда сам-то попался?

– Наверное, не ожидал от лучшего друга. К тому же весь был в страданиях из-за смерти Шаманки. Она, очевидно, шантажировала его. Тогда он спровоцировал несчастный случай – и пьяная Шаманка разбилась на его машине. Вот только сознательно он это сделал, или – Колапушин кивнул на стол с аппаратурой – под действием внушения: возможно мы так никогда и не узнаем. Но после этого несчастного случая он стал «слабым звеном».

– Поэтому Анфиса с Капсулевым решили и его убрать?

– Сложный вопрос. Тут и их личные отношения, и ревность – похоже, она хотя и была сама любовницей Капсулева, ревновала Балясина к Шаманке; и деньги большие здесь замешаны. А кончилось всё это тем, что Капсулев использовал свои наработки, сделанные в том самом «ящике» который закрыли. Вот такой любовный роман.

Лютиков бросил взгляд на Луконина, занятого разговором с экспертом. Они, не обращая внимания на окружающее, полностью погрузились в обсуждение каких-то зелёных кривых рисуемых компьютером на экране монитора, но полковник всё же понизил голос:

– Ребята! Это же она всё организовала – ясно ведь. И что – так ей всё с рук и сойдёт?

– А что мы сможем ей предъявить? – пожал плечами Колапушин – Конечно она, только доказать это невозможно.

– Ну, а этот, как его… – Лютиков досадливо пощёлкал пальцами – Немирович-Данченко?

– Какой Немирович-Данченко? – изумлённо уставился на него Колапушин.

– Артист этот… чёрт, забыл… фамилия у него ещё двойная какая-то.

– А-а, – сообразил Колапушин – да она не двойная. Просто он по паспорту Тутышкин, вот и взял себе для сцены псевдоним – Сумароков. Да он же не знает ничего – его наняли старуху поиграть, вот и всё. Детских фильмов сейчас не снимают, в театре зарплата мизерная, он и согласился без лишних вопросов. А она что-нибудь придумает: скажет, например, что хотела таким способом мужа попугать, чтобы домой вернулся.

– Капсулев не даст показаний?

– Про неё? Нет – о ней Капсулев ничего не скажет.

Лютиков, с надеждой, повернулся к Немигайло, но тот отрицательно покачал головой. Пожалуй, то, что Егор не сказал при этом ни слова, убедило полковника больше всего.

– Значит, выкрутилась. – С досадой констатировал полковник. – Жаль!

– Как знать? – Колапушин вспомнил гаденькую улыбочку Паршина. – Может быть ей ещё придётся пожалеть об этом. Да и ничего она не выиграла – теперь на фирму налоговики насядут, опять же: использование незаконных методов рекламы… Как бы ей боком такое наследство не вышло.

– Твои бы слова, да Богу в уши, Арсений. С Капсулевым-то – хоть доказать удастся? Сергей Николаевич, голос идентифицировали?

– Что? – непонимающе оторвался эксперт от экрана. – А-а… да, да. Квадрат совпадений достаточно показательный. И частота основного тона голоса… А мы только начали материал разбирать. Что это его голос – мы докажем, вот только как на это всё в суде посмотрят – я не представляю. Очень уж необычное дело. Тут столько чудес всяких; вот, скажем, фонограммы для концертов Шаманки. Там ведь тоже инфразвук был. Конечно, мощности совсем не те и форма сигналов другая. Видимо это нужно было, чтобы создавать в зале определённую атмосферу – у нее тексты многих песен имели такое мистическое содержание, а фонограмма усиливала впечатление таинственности.

– Аура? – Колапушин вспомнил слова Лидии Викторовны.

– Ну – развёл руками эксперт – ауру я никогда не видел, и не знаю что это. Да и никто пожалуй не знает – разговоры только. А суд просто словам, даже громким и модным не верит, так что я обязан опираться на науку, а не на мистику. Но определённое психологическое воздействие этот звук, конечно, оказывал. Самое интересное – Алексей Львович уверяет, что это музыка!

– Несомненно, музыка. – убеждённо сказал Луконин. – Это ведь цель любой музыки – оказать психологическое воздействие на человека. Я не собираюсь критиковать, или восхвалять то, или иное направление, но взгляните на лица людей, которые слушают Бетховена, а потом на лица фанатов какого-нибудь «тяжёлого рока» во время концерта и сразу станет ясно _ насколько разным может быть такое воздействие. И то, что написал Женя, для её концертов, это конечно музыка – необычная, но музыка!

– Женя? – Колапушин удивлённо посмотрел на Луконина. – Я думал, что всем этим занимался Капсулев.

– Нет, нет. Дима выполнил техническую часть работы, и прекрасно выполнил, но он не музыкант, и тем более не композитор. А написать такую музыку, которая не слышна и тем не менее, является хорошей музыкой – для этого надо быть очень хорошим музыкантом. Я же говорил – Женя был очень талантлив. И на что они всё это променяли? – печально закончил Луконин словами, которые Колапушин однажды уже слышал от него.

– Алексей Львович. – Увидев, что Луконин снова погружается в печаль, Колапушин решил его отвлечь. – Заодно уж, объясните мне: почему Витя не пострадал – он ведь ту же музыку слушал, что и Капсулев?

– Я же говорил: Дима создал в кабинете стоячую волну – где мощность возрастала в десятки раз. Кроме того Витя слушал диск на плеере, а наушники плеера просто не в состоянии воспроизвести такие частоты, даже и усилитель плеера на это не рассчитан. Это возможно только на хорошей аппаратуре – её сейчас много продают. А вот вы, Арсений Петрович, сильно рисковали; больше таких экспериментов не проводите – у вас до сих пор лицо измученное.

Толстая, обитая мягкими звукопоглощающими пластинами, дверь лаборатории приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась круглая голова Снегирёва.

– Савелий Игнатьевич. – позвал он громким шёпотом.

Лютиков обернулся на голос и грозно нахмурил брови.

– Ты чего сюда притащился? Делать нечего?

– Савелий Игнатьевич, – не оробев, громче повторил Снегирёв – тут к вам один человек приехал, просит, чтобы вы к нему вышли.

– Ко мне?! Нет, ну надо же – и здесь разыскали! Вы подождите немного, я сейчас.

Вернулся Лютиков, действительно, быстро и, настороженно косясь на дверь, смущённо сказал:

– Это, Арсений, вообще-то, к тебе. Вот что, братцы. Давайте-ка мы все выйдем пока: тут с Арсением Петровичем один его старый знакомый потолковать хочет.

– Здорово, Арсений Петрович. – Поздоровался вошедший – Что такой мрачный?

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Надо же, как официально.

– Как положено, товарищ полковник.

– Ну, ну. Мы забираем это дело и все материалы по нему к себе, в ФСБ.

– Я уже понял.

– Обиделись? Зря, Арсений Петрович. Поймите правильно: секретный проект, даже если он и был закрыт, всё равно остаётся секретным.

– А он правда, закрыт, Валерий Иванович? – Колапушин посмотрел прямо в глаза собеседнику. Зачем вам эти материалы?

– Вы знаете, я бы вам сказал, хоть и не положено. Насколько мне известно, закрыт. И хорошо – сами видите, каких дел натворили. Мы, сейчас, будем изымать из продажи всю продукцию этой фирмы. Надо выяснить объём утечки информации по проекту «Иерихонские трубы».

– Мальчишки… – как-то отрешённо бросил Колапушин.

– Ничего себе мальчишки! – изумился полковник. – До убийства дело дошло.

– Да я не о том. Я говорю: – «Отняли мою копеечку; обидели Николку».

– Это вы бросьте! Не на сдельщине. Хлопот вам только… Э-э. Похоже, не о том вы. Пушкина вспомнили? «Борис Годунов», правильно? Бросьте, Арсений Петрович. Вспомните: мы вас два раза к себе приглашали. Только скажите – завтра же к генералу пойду.

– Не стоит – я уж «на земле», как-нибудь… Привык… – Колапушин подушечками ладоней крепко потёр глаза. – Устал я что-то, Валерий Иванович, в отпуск бы сходить… Ладно, поехали бумаги писать…

Глава 18

– На улице было холодно. Точнее – было не так уж и холодно, но после трёхнедельной изнуряющей жары казалось что наступила чуть ли не поздняя осень, хотя до неё было ещё далеко. Просто погода сменилась настолько резко, что многие прохожие на улице вырядились в осенние куртки и плащи. Впрочем не так уж они были и неправы – порывы сырого ветра выворачивали зонты, и забрасывали прямо под них капли мелкого противного дождя.

Немигайло, после одного из таких порывов, зябко поёжился и решил прервать затянувшееся молчание:

– Арсений Петрович. Ну это уже вообще ни в какие ворота – мы пашем, а они, значит, урожай собирают?

– Егор. Ты подписку дал? О неразглашении? Вот и не разглашай, тем более на улице!

– Нет, ну…

– Хватит, Егор, хватит. Смени тему, пожалуйста.

С ходу, Немигайло темы не нашёл, и пару минут Колапушин провёл в относительном покое.

– Арсений Петрович: вы, что сегодня вечером делаете?

– Да, так… ничего. Дома посижу, музыку послушаю.

– Поехали ко мне, а? Оксанка таких пельменей налепила – сила!

– Спасибо, Егор, в другой раз.

– Да поехали, чего вы? Знаете: со сметанкой – вместе с вилкой проглотите! Возьмём бутылочку, посидим…

– Не уговаривай – всё равно не поеду. Давай, если хочешь, лучше ко мне зайдём. У меня и коньяк неплохой есть. Или ты домой торопишься?

– Точно – воодушевился Немигайло – устроим мальчишник! Что они, в самом-то деле, без меня не поужинают? Ну что – на автобус?

– Подожди. Как ты думаешь – эти старички ещё стоят там?

– Это – которые в переходе? Стоят, наверное – они знаете какие упрямые.

– Подожди меня здесь, я быстро.

Колапушин отошёл к ларькам и, через пару минут, вернулся с небольшим пакетом в руках.

– Пойдём, заглянем к ним на минутку.

Внизу гулял такой сквозняк, что подземный переход временами становился, похож на аэродинамическую трубу. Ветер, с шуршанием, тащил по переходу обёртки конфет и рваные пластиковые пакеты. Пикет заметно поредел – только Иван Платонович и Анна Сергеевна, похожие на нахохлившихся замёрзших воробьёв, упрямо держали, вырывающиеся из рук, плакаты.

– Здравствуйте: Анна Сергеевна, Иван Платонович.

– Здравствуйте, товарищ старший оперуполномоченный. – Ого! Иван Платонович даже должность запомнил. – А… вы зачем к нам? Мы ничего не нарушаем; у нас, есть разрешение от управы.

– Ну что вы, Иван Платонович, уберите. Я вот горячих хот-догов вам принёс. Ешьте, не стесняйтесь, вы ведь замёрзли.

Старички удивлённо переглянулись, и Анна Сергеевна несмело протянула руку к пакету.

– Вы бы, шли домой, – сказал Колапушин, с жалостью глядя на жующих стариков, – очень холодно сегодня.

– Нет, нет! – Иван Платонович даже перестал жевать. – Мы должны, понимаете?! Ведь никто не знает, что творится – только мы знаем. Кто же расскажет обо всём людям, если не мы? Мы будем стоять!

– Да, мы будем стоять! – эхом откликнулась Анна Сергеевна.

– Ну, как, лечимся?

Колапушин выпустил из трубки клуб ароматного дыма и, с, немного грустной улыбкой, взглянул на Немигайло, сидящего в соседнем кресле.

– Мне нравится. Это кто, Арсений Петрович: Мирей Матье?

– Нет, Егор – это Эдит Пиаф. Как, хорошо поёт?

Вместо ответа Егор неожиданно вскочил и, остановив проигрыватель, снял с него старую виниловую пластинку. Подойдя к торшеру, он начал внимательно разглядывать блики света на чёрном диске, словно надеялся найти на нём какие-то тайные знаки.

– Ты что?

– Арсений Петрович – с паническими нотками в голосе, заговорил Немигайло – вы запись проверили?.. Может опять что-то?.. Мне нравится… Ловлю фишку…

– Успокойся, Егор, ничего там нет – усмехнулся Колапушин. Просто – это хорошая музыка.

_КОНЕЦ