Текст книги "Иерихонские трубы"

Автор книги: Владимир Брагин

Соавторы: Сергей Ильвовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава 3

Оперативные совещания, всегда проходившие утром по четвергам, за последнее время превратились во что-то совершенно непонятное. Лютиков заявил, что сотрудники Уголовного розыска безобразно расслабились, и что он теперь будет давать им тесты на сообразительность по различным уголовным делам, обещая всяческие кары тому, кто не сможет решить предлагаемые им задачи.

Его угрозам, зная полковника, конечно никто не поверил, но и задачек решить, тоже, практически никто не мог – совершенно не были они похожи на обычные дела – уж очень странными казались поступки фигурантов и их абсолютно непостижимая логика. Как ни удивительно, но больше всех в разгадывании этих головоломок везло Ване Снегирёву, честно говоря довольно-таки туповатому в обыденной жизни.

Егор Немигайло едва успел поспорить на ящик пива с Филимоновым о том, кто первым из них раскроет источник, из которых начальство черпает информацию, как в коридор выглянула Ниночка, секретарь Лютикова, и пригласила всех в кабинет.

Полковник Лютиков, суровым взглядом отца командира, обвёл сидящих за длинным столом оперативников.

– …Ну, девушка, естественно, молодая, наивная, – продолжил он, – влюбилась в этого пижона. Он тоже мужик видный. Расписались они…

– Паспорт-то она его видела? – Решил уточнить Немигайло.

– Видела, видела. Вызвал он её оттуда на свою загородную фатеру в столичной области. Стало быть, с родителями знакомить. Она с мамкой-папкой простилась и дунула, понятное дело, в столицу.

Оперативники, расположившиеся за длинным столом, внимательно слушали полковника, стараясь не пропустить обстоятельств дела.

– А там встречает её совсем другой мужик, – продолжил Лютиков – которого зовут точно так же, как её молодого мужа…

Сидящие за столом удивлённо переглянулись.

– Круто! – не удержался Филимонов.

– Так он и есть настоящий? – спросил Снегирёв.

– Ну, да. И он, ясный пень, не признает её как жену. Что делать?

– Использование заведомо ложного документа – отчеканил Немигайло. – Статья триста двадцать седьмая!

– Ты погоди, это ещё не все обстоятельства. Этот, настоящий, стал к ней симпатию проявлять. Девка то – кровь с молоком. А потом исчез. И тут как раз объявляется этот пижон, что на ней женился… Ну, какие будут соображения товарищи офицеры?

Немигайло удивлённо посмотрел на Колапушина. Тот только скривил рот и недоумённо пожал плечами.

– Может они какие сводные братья? – Робко осведомился Снегирёв – Отец один, а матери разные – поругались там из-за наследства, или ещё чего?..

– Вот! – Лютиков уставил в Снегирёва палец – Учитесь, товарищи офицеры! Молодёжь вас обгонять начинает. Где же твоя интуиция, Немигайло? А ты, Арсений Петрович, меня просто удивил.

– Почему именно я? – обиделся Колапушин.

– Да вид у тебя сегодня… только такие дела и распутывать. Ещё «бабочку» себе на шею нацеп —, и будешь вылитый артист Павел Кадочников, только с усами. Вы у меня скоро серьги в уши втыкать начнёте.

– Так он и рассчитывал, что она потом опять в него влипнет? – решил вернуть разговор в прежнее русло Немигайло.

– Дошло, наконец?! Это только начало, замес только уголовного дела! Вот преступление! Вот загадка! Нюх начинаете терять, господа сыщики. – Для убедительности, Лютиков постучал согнутым пальцем по носу. – Надо ж, пьяного Мотылькова поймать не могут! Да что он – под землю провалился? Не в Гвадалахару же он сбежал! Или в Акапульку, какую нибудь! На сегодня всё! На следующей оперативке продолжим..

– И откуда он только дела эти выкапывает? – продолжал удивляться в коридоре Немигайло, – я уж всех ребят обзвонил, никто и не слыхивал. Может, через Интерпол? Где эта Гвадалахара, Арсений Петрович, в Испании что ли?

– Кажется, да. – ответил Колапушин, сосредоточенно набивающий трубку.

– В Мексике! – громко доложил, невесть откуда взявшийся, Снегирёв – и Акапулько там же.

– Ну-ка, ну-ка – постой, Ваня! – Зацепил его за пуговицу Немигайло – Что-то ты дружок последнее время больше старших знать стал. Меня не проведёшь! Давай, колись как на духу – откуда ты про эти дела знаешь?

– Чего, дела? – Заёрзал, пытаясь выкрутиться, Снегирёв, – Да у моей тётки этих дел – полный шкаф!

– Начал давать показания, Арсений Петрович, – торжественно произнёс Немигайло – ну, продолжай! У тебя тётка-то кто, Генеральный прокурор?

– Какой, прокурор? Пенсионерка она, поварихой работала.

– А к полковнику она, каким боком?

– Егор, ну отпусти, пуговицу ведь оторвёшь! Живет она с ними в одном подъезде.

– Уже теплее. Колись дальше! Чистосердечное признание…

– Колись, колись… Помнишь, Лютиков, в прошлом месяце, радикулитом маялся?

– Ну, помню.

– Вот – валяется он дома, нога болит – на улицу не выйдешь, стал у жены книжки брать читать. А та их сама у тётки моей берёт, к ней бабы со всего дома бегают.

– Постой, постой – расхохотался Колапушин – Савелий что же, любовные романы нам пересказывает?

– Ага. А я у тётки узнаю, что он последнее читал, ну и…

– Жук, ты Снегирев, – разочарованно произнес Немигайло – мелкий жулик. Я то думал…

– Не скажи, Егор, – возразил, отсмеявшись, Колапушин – у парня хорошая оперативная хватка – видишь, как всё просчитал. И с агентурой умеет работать – родную тётку ухитрился завербовать. Получишь с Филимонова пиво – не забудь угостить. Ну всё, ребята! Пошли Мотылькова ловить, есть у меня кое-какие соображения…

Все расчёты Колапушина оказались абсолютно правильными – обложенный со всех сторон Мотыльков вышел прямо на них, как зверь, которого загонщики выводят точно на «номера». Вышел и… исчез! Это была уже мистика какая-то – средь бела дня, на полупустом в это время проспекте, с перекрытыми наглухо любыми возможными путями ухода – скрыться Мотылькову было просто некуда. Он должен был быть здесь, но… здесь его не было!

– Только под землю мог, Арсений Петрович. По-другому никак не выходит!

Запыхавшийся Немигайло перехватил за руку мечущегося по улице Колапушина, который пытался высмотреть кого-то на трамвайной остановке – Под землёй он, точно!

– Иван, где? – отрывисто бросил Колапушин.

– На ту сторону по верху побежал. С другой стороны заходит.

– Ага, наконец, попался! Давай, ты по той лестнице, а я здесь… – и оба сыщика резво устремились к подземному переходу.

Прохожих, в полупустом переходе почти не было. Заглядывая во все торговые палатки, Колапушин и Немигайло медленно продвигались вперёд, пока не натолкнулись, в середине, на подошедшего с другой стороны Снегирёва.

– Ну, и где он!? – Набросился Немигайло на Ивана. – Упустил?

– Никак не мог, Егор Фомич, – обиженно ответил Снегирёв, – с той стороны и ларьков то нет. А вы не видели?

Несколько секунд все трое сосредоточенно оглядывались соображая, куда же опять мог испариться неуловимый беглец.

– Может быть, он там? – мотнул головой Колапушин в сторону маленького пикета старичков и старушек с большими, кричащими плакатами. Среди старательно выполненных цветными фломастерами объёмных текстов выделялись призывы: «Запретить психотронное оружие!» «Прекратить зомбирование молодёжи!» «Нет тотальному кодированию пенсионеров!»

Чувствовалось, что пикетчики отнеслись к своей задаче крайне ответственно. Часть плакатов была прикреплена липкой лентой к стене перехода, а несколько, наклеенных на фанеру, просто стояли у стены. Наверное, кто-то не пришёл, или протестанты меняли их время от времени.

– Среди этих чудиков малахольных? Да вряд ли, они тут каждый день стоят. Если только видели чего… – и Немигайло решительно направился к странной группке. Колапушин и Снегирев пошли следом, подозрительно всматриваясь в протестующих граждан. Те, почувствовав внимание, встрепенулись и моментально вышли из спячки. Стоящая крайней интеллигентного вида старушка в очках истово, с придыханием, затянула страстный монолог:

– Я Постникова Анна Сергеевна, инвалид войны и труда, подвергалась с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года унизительным экспериментам КГБ по воздействию электромагнитных полей на психику человека. Из-за этого распалась моя семья, дети ушли из дома, сама я больше двадцати лет лечусь…

Колапушин смущённо покивал головой старушке, выражая сочувствие, и перешёл к следующему пикетчику.

Явный лидер этой странной группы высокий, немного сутулый старик одетый, несмотря на жару, в тщательно отутюженный костюм-тройку и белую сорочку с галстуком сделал шаг вперёд…

– Я, Иван Платонович Безгубов, был потенциальным кандидатом и доктором наук, пока не пережил три покушения КГБ! Они лишили меня возможности заниматься научной работой, применяли карательную психиатрию, но я не сдался! Требую немедленно запретить выпуск торсионных генераторов для уничтожения крыс, которые на самом деле воздействуют на граждан, кодируя в их сознание сионистские идеи и изречения из Торы. Не покупайте ТОР-СИОН-ные излучатели – подарок Израиля!

Снегирёв, замерший перед стариком, растерянно оглянулся на Немигайло.

– Егор, а я купил такой, матери в деревню. У них там в сарае…

– Ну, и дурак. Будет она теперь у тебя Талмуд цитировать круглые сутки.

Прошедший тем временем дальше Колапушин, остановился перед следующим пикетчиком, лицо которого, прикрытое козырьком синей бейсболки, заслонял большой плакат: «Запретить сатанинскую музыку!». При приближении сыщика он начал вещать утробным глухим голосом:

– Запретить, придуманную «Моссадом» и КГБ, «техно» и «рейв» музыку! Это психическая атака на нашу молодёжь! Такое количество ударов по мозгам невозможно выдержать детской нервной системе!

Его слова нашли немедленный отклик в душе Немигайло, который не замедлил поделиться с Колапушиным:

– Точно! У меня племянник тоже подсел на это «техно», как наркоман. Правильно говоришь, товарищ! – обратился он к пикетчику, но тот, не обращая внимания, продолжал:

– Поскольку алкоголь давно освоен организмом русского человека, империалисты масоны придумали новый способ – пытаются разрушить нас путём звуковых колебаний…

Колапушин продолжал недоуменно озираться, пытаясь понять, куда мог исчезнуть из подземного перехода разыскиваемый преступник. Немигайло, полностью согласный с пикетчиком и жаждущий быть услышанным, постучал костяшкой пальца по плакату:

– Я говорю: правильные вещи высказываете. Слышишь, папаша?

Не получив искомого результата, он отодвинул плакат в сторону, упрямо желая пообщаться с человеком, разделяющим искренний порыв его души. За плакатом обнаружился тщедушный мужичок, вжавший голову в плечи и мечтающий, видимо, превратиться в какой-нибудь куст или парковую скульптуру.

– Мотыльков…

Колапушин резко обернулся на голос Немигайло, а стоящий поодаль Снегирёв немедленно закричал: – Держи его!

Немигайло цепко ухватил Мотылькова за плечо, но тот, выйдя из краткого ступора, внезапно завопил на весь переход:

– Народ! Гебешники наших бьют! Не дадимся!

Пришедшие в волнение пикетчики, размахивая плакатами и авоськами, набросились на сыщиков.

– На помощь, товарищи! Руки прочь, палачи!

– Бей, КГБ!.. Бей, супостатов!

Первый звонкий удар транспарантом по голове пришёлся на долю Немигайло. Снегирёв отступал, преследуемый двумя разъяренными бабками. О плечо Колапушина, прикрывшего голову рукой, разбился помидор, растекаясь жижей по светлому летнему пиджаку.

– Стоп! – перекрыл галдёж могучий бас Немигайло. Развернув Мотылькова, которого он ухитрялся, держать, несмотря на свалку, Немигайло содрал с него бейсболку – Этот – из ваших?!

Ошеломлённые старички посмотрели на Мотылькова. Тоненький, старушечий голос растерянно протянул:

– А… кто это?

– Вот и спросите у него, – сказал Колапушин, брезгливо стряхивая с нового пиджака помидорные семечки, – кто он такой.

– Ирод! Сексот! – заверещала одна из старух, пытаясь ухватить Мотылькова за волосы.

– Эй, эй, полегче – заслонил его могучим телом Немигайло, уже успевший приковать Мотылькова к себе наручниками – Задержанных бить не положено.

– Чего, вы? Чего… забормотал Мотыльков, испуганно озираясь на разъяренных пикетчиков.

Вспомнив, о своей руководящей и направляющей роли, на сцену выступил Иван Платонович.

– Вы, собственно, кто? – строго обратился он к Колапушину.

– Старший оперуполномоченный Колапушин – ответил тот, внутренне усмехнувшись, – Уголовный розыск. Вот, пожалуйста – мое удостоверение. Только что, на ваших глазах задержан преступник, находящийся в розыске.

Большое спасибо вам, товарищи, – солидно произнёс Иван Платонович, давая понять оперативникам что аудиенция окончена.

– Эх, Мотыльков, – укоризненно сказал Колапушин, направляясь к выходу, – ну не хочешь по закону жить, так жил бы хоть по «понятиям». Больные, старые люди…

– Здоровее тебя, мусор! – огрызнулся Мотыльков. Их в психушках и вязали, и кололи, и «колёсами» кормили, а им хоть бы хны! Вона, как разоряется!

Под сводами подземного перехода гулко перекатывался крепнущий голос Ивана Платоновича:

– …Духовные наследники бериевских палачей не оставляют своих гнусных попыток внедриться в наши ряды! Они подсовывают нам стукачей и провокаторов, не гнушаясь использовать для этого даже уголовных преступников! Мы должны быть очень бдительны, товарищи! Мы не уйдём отсюда! Смело и решительно мы…

Глава 4

Подавленый, издёрганый, и ещё больше осунувшийся, по сравнению с утренней телепередачей Капсулев, сидел на стуле в кабинете Лютикова. Кроме самого хозяина в кабинете были Колапушин, и Немигайло, примостившийся около окна.

… -Почему, интересно, альбом этот так называется? – спросил Колапушин, вертя в руках какой-то журнал в красочной глянцевой обложке.

– Простите, что называется? – перевёл на него непонимающий взгляд Капсулев.

– Альбом этой вашей певицы, которая погибла, назывался «Иерихонские трубы». Почему такое название странное, библейское какое-то?

– Что за трубы такие? – с беспокойством уточнил Лютиков.

Капсулев безразлично пожал плечами, не понимая, к чему этот вопрос.

– Да… просто так. Обычный рекламный трюк. Варя Шаманка… это в её духе было – такой туман наводить. Она же ведьмочку из себя строила. Якобы она на сцене с духами общается, и всё такое. Хотя… о покойных плохо не стоит.

– А как вы думаете, – продолжил Колапушин – её гибель имеет отношение к смерти Балясина?

– Прямого, естественно, иметь никак не может, но он очень сильно переживал, – ответил Капсулев, утвердительно кивнув головой – пил много, психовал, и вообще всё не так у него пошло. Буквально за две-три недели сгорел.

– А у них что – вроде бы как отношения были? – снова вступил в разговор Лютиков.

– С Шаманкой? Ну… да. Были отношения…

– И как они складывались – отношения?

Колапушин, не понимая сути неожиданного поворота, с недоумением взглянул на Лютикова и перевёл взгляд на Немигайло, словно тот мог объяснить ему причину столь странного любопытства.

Оказалось – мог! Толкнув Колапушина локтем, Немигайло выразительно скосил глаза на стол, где, почти прикрытая деловыми бумагами, лежала книга в мягкой обложке с надписью «любовный роман». Рассмотрев, на что именно указывает Егор, Колапушин, в немом изумлении, возвёл очи горе. Слов у него не было, впрочем, даже, если бы они и были, вслух высказывать их, пожалуй, не стоило.

Похоже, Капсулев тоже не мог понять, чего же от него хотят услышать и, недоумённо повторил:

– Отношения?.. Ну, как…

– Любила она его?

– Это, конечно, интересный вопрос – подумал Колапушин, – только Шаманка эта погибла месяц назад и, к случившемуся ночью, прямого отношения иметь не может. Не слишком ли Савелий мыслию растекается?

Нарочито громко пошелестев бумагами, Колапушин кашлянул:

– Простите, Савелий Игнатьевич, можно я кое-что уточню?

Лютиков, потеряв мысль, недовольно разрешил:

– Ну, давай.

Вот, господин Капсулев – вытащив одну из бумаг и держа ее перед глазами, сказал Колапушин – заключение судмедэкспертизы. Тут же прямо написано: «Острый обширный инфаркт передней стенки сердца и межжелудочковой перегородки». Ну, тут ещё кое-что, но это уже так, мелочи. Несколько мелких кровоизлияний в различные внутренние органы, но такие незначительные, что эксперты категорически утверждают – они не могли привести, даже, к мало-мальски серьёзному недомоганию. Видимо сосуды были не очень хорошими, что, собственно, инфаркт и подтверждает. Следов травм не обнаружено. В крови довольно приличный процент алкоголя, но отнюдь не смертельный. В желудке остатки самого обычного средства против головной боли. Никаких ядов, никаких опасных химических веществ, никаких инфекционных заболеваний. Начинающийся панкреатит – ну, так сколько ни пить… Как видите исследование тела проведено очень тщательно и квалифицированно. Честно говоря, не понимаю, зачем вы к нам пришли. Кто-то не доверяет экспертизе? Так сейчас разные параллельные структуры есть – пусть к ним обращаются, если времени и денег не жалко.

– Да поймите, Арсений Петрович – Капсулев ухватил со стола пачку газет и потряс ими в воздухе – скандал ведь! Во всех газетах уже… «Последние полгода „Бал-саунд-рекордз“ безусловный лидер на рынке аудиопродукции» «Кому нужна смерть Дмитрия Балясина?» «Странная череда смертей» И другие, ещё похлеще. И это только газеты. Послушали бы вы, что о нас на некоторые радиостанции несут!

– Вы, что, правда, лидеры рынка – спросил Колапушин, тоже взявший несколько газет со стола.

– Не были бы лидеры, никто бы нас не поливал так. Враньё ведь полное! Во-первых на сердце он жаловался. Вы его врача спросите. Во-вторых, никто из его друзей такого сказать не мог.

– Но ведь сказал кто-то – тоже зашелестел газетами Лютиков – Мне эти ваши мастера культуры уже весь телефон оборвали. Не говорю уже о начальстве: «Почему скрываете причину смерти?!»

– Это провокация против нашей фирмы.

– У меня племянник сутками ваши компакты крутит – влез в разговор Немигайло – просто сдвинулся на этой «бум-бум-бум».

– Что за «бум-бум»? – недоумённо сдвинул брови Лютиков.

– «Техно» – модный танцевальный стиль – объяснил Капсулев – привет племяннику.

– И всё-таки – поинтересовался Колапушин – кому выгодно распускать слух об убийстве?

– Я, кажется, догадываюсь, но промолчу лучше.

– Ну и зря господин Капсулев – значительно произнёс Лютиков – Руководство наше, высказало пожелание – аккуратно тут разобраться.

– У меня, знаете, такое же пожелание.

– Вот и прекрасно. – Колапушин аккуратно свернул газеты и положил их на угол стола, – а вы-то сами, никого не подозреваете?

– А почему я к вам пришёл? Меня подозревать будут в первую очередь. Меня!

– Это почему? – насторожился Лютиков.

– Я же партнёр Балясина, мои – двадцать пять процентов. Теперь, после его смерти – ещё двадцать пять. Представляете, если обо мне слухи пойдут, что я убил лучшего друга из-за этих процентов?! Кто со мной дело иметь будет после такого?

– Представляем. Бизнес… – так многозначительно высказался Лютиков, что Колапушин чуть не прыснул – а откуда вам про эти двадцать пять процентов известно?

– Женя, после Вариной смерти, составил завещание и мне про него сказал. Понимаете, как теперь эти проценты мне боком выйти могут? Составил такое завещание – и тут же умирает! Вы уж разберитесь, пожалуйста, получше.

– Значит, думал о смерти все-таки… – Лютиков грузно поднялся из-за стола, давая понять, что разговор пора бы и закончить. – Разберёмся, не беспокойтесь, лучших работников на это дело выделяю. Только что задержали опасного преступника Мотылькова и, положив руку на плечо Колапушина, с удивлением спросил – чегой-то ты, Арсений, мокрый какой-то?

– Испачкался, замывать пришлось – досадливо ответил Колапушин.

– Вот я и говорю – нечего, понимаешь, в таком виде на службу ходить. Не кинорежиссёр.

Также, вставший со своего места Капсулев, с надеждой посмотрел в лица сыщиков и протянул руку.

– Одну секунду, Дмитрий Александрович – решил внести последнее уточнение Колапушин, – а вы не знаете, кому Балясин остальные пятьдесят процентов завещал?

Капсулев недоумённо взглянул на него.

– Вдове, естественно, Анфисе.

– Вдова? А она-то его любила? – Лютиков, казалось, уже потерявший интерес к разговору, снова насторожился, но Колапушин твёрдо решил заниматься только делом, а не любовными романами.

– И что эта вдова, говорит по поводу слухов об убийстве?

– Мы с Анфисой почти не общаемся. У нас неважные отношения.

– Вы что, поругались?

– Ну… не любит она меня. Может, считает, что это я в чём-то виноват? Доказать я ей ничего не могу, тем более сейчас. Поймёт со временем, а нет – ну, тогда посмотрим что делать.

Глава 5

Анфиса, женщина порывистая нервная, но, несмотря на страдания, не утерявшая элегантности, делала всё резко и быстро. Поставив на плиту кофейник и сунув на стол кофейные чашки, сахарницу и пепельницу, она одновременно не переставала говорить громко, с вызовом, словно расплачиваясь с миром за все понесённые ею обиды.

– Вы курите, курите. Мы… я курю здесь. А Дима Капсулев… С него все наши беды и начались!

Колапушин и Немигайло сидели за столом на большой, великолепно отремонтированной и обставленной кухне Балясиных. Прекрасно смотрящаяся кухонная мебель, стилизованная под старинные дубовые буфеты с бронзовыми накладными петлями, мягко отсвечивала приятным матовым лаком. Потолок поддерживали, окованные в некоторых местах железными полосами, дубовые балки, которым, казалось, было, лет триста. На стене, красиво отделанной под старый неровный камень, были развешаны фотографии эстрадных и театральных звёзд – многие с автографами и посвящениями хозяевам дома.

Колапушин присмотрелся внимательнее, – похоже, изображения Вари Шаманки в этом доме не было.

– А разве не с Шаманки началось? – рискнул спросить он.

– Это отдельная песня. Сама себя наказала. А Дима – тот намного раньше, уж не знаю чем он Женьку купил. Он же нищий в своей шарашке сидел – одной водкой питался. Женька его оттуда вытащил, работу дал…

Воспользовавшись тем, что Анфиса поднялась за фыркающим кофейником, Колапушин вернулся к семейному альбому с фотографиями, лежащему на его коленях. Немигайло, неудобно вывернувшись на стуле, тоже попытался разглядеть – нет ли чего интересного?

На большой фотографии юные, длинноволосые Балясин и Капсулев, стоят обнявшись. Опять любительский снимок: одетые по моде двенадцати-пятнадцатилетней давности, Балясин с гитарой, какая-то девушка лет пятнадцати в школьном платье, Капсулев и Анфиса. На её плече мужская рука. Кому она принадлежала оставалось неизвестным – край фотографии был явно обрезан.

Всё так же резко Анфиса, начисто позабывшая о гостеприимстве, налила кофе в свою чашку, размешала сахар, нервно позвякивая ложечкой, и поднесла чашку к губам, не замечая голодного взгляда Немигайло.

Прикинув, что спрашивать о том, кто был на отрезанной части фотографии пока не стоит, Колапушин решил зайти с другой стороны.

– Так значит вы все давно друг друга знаете?

– Мы с Дмитрием учились вместе на физтехе. Он нас с Женей и познакомил.

Немигайло, видя, что кофе ему, похоже, не достанется, да и разговор, какой-то скучный, решил напомнить о себе:

– Анфиса Николаевна. У вас столько фотографий артистов всяких…

– У меня театральное агентство. Ищу работу для хороших актёров. Ещё рекламное агентство, и модельное. Я сама себе на жизнь зарабатываю.

– Капсулева вот вы, кажется, не любите. Интересно: а за что?

– А с чего, – вскинулась разъярённой кошкой Анфиса – вы мне скажите, Женя, который семь лет этого друга не видел, так потом его полюбил, что сделал вице-президентом фирмы и двадцать пять процентов акций своих отдал?! За какую такую дружбу?!

– Ну… бывает такая дружба – нерешительно ответил Немигайло, чуть-чуть, даже, напуганный, такой резкой вспышкой.

Анфиса отреагировала на его слова только презрительной усмешкой.

Видя, что страсти могут слишком накалиться, Колапушин решил: тему надо постепенно менять.

– Вы, сами-то, мужа об этом не спрашивали?

– Он о работе со мной не говорил, – неожиданно жёстко отрезала Анфиса – а в бизнесе не принято задавать лишние вопросы.

– Вообще, он много с вами разговаривал?

– Любил он вас, или нет? – настолько не к месту влез Немигайло, что Колапушин оглянулся на него с нескрываемой досадой.

– Савелий Игнатьевич просил узнать – постарался оправдаться Егор.

– Сплетнями занимаетесь – Анфиса невесело усмехнулась и поджала губы – а больше вас ничего не интересует? Может, как мы с ним..

Увидев извиняющиеся и протестующие жесты Колапушина и Немигайло, она сменила гнев на милость.

– Ладно. Просто уже с утра эти писаки бульварные… А про убийство, я думаю, сам Димочка и натрепал журналистам.

– Ему то зачем? – удивился Колапушин.

– Чтобы загрести всё, что осталось. Ну, как же, он ведь друг был, лучший! А у нас с Женей не ладилось в последнее время.

– Понял – спокойно и сосредоточенно сказал Немигайло.

– Что? Что вы поняли? Что вы вообще во всём этом можете понять?!

Опережая ответ Егора, Колапушин вытащил из кармана блокнот.

– Что вы не совсем справедливы к Капсулеву, Анфиса Николаевна. Как мы выяснили, ещё два года назад фирма «Бал-саунд-рекордз» была почти на грани банкротства. А с приходом Капсулева объём продаж вырос в несколько раз. И, главное, продолжает расти, стабильно и постоянно.

– У меня племянник уже штук двадцать этих ваших «бум – бум» закупил – снова припомнил Немигайло.

– Что за «бум-бум»?

– «Техно – модный танцевальный стиль» – процитировал по памяти Немигайло понравившуюся фразу.

– А… Кофе ещё хотите?

Егор с тоской посмотрел на свою, так и сияющую нетронутой чистотой, чашку.

– Нет, спасибо, много кофе вредно.

– Как хотите. Между прочим, именно с Капсулева весь этот «бум-бум» и начался.

– Он кто там у них, вообще? Специалист по маркетингу? – поинтересовался Колапушин.

– Нет – он звукорежиссёр. Записывает музыку в студии.

– Так какие же тогда конфликты могли быть у него с вашим мужем? Если только творческие?

– Он Женьке завидовал – не задумываясь ответила Анфиса – конечно, раньше ведь Димочка кандидат наук был, зарабатывал прилично. А Женька подпольный рок-н-рольщик. А потом всё переменилось: в Димочкином «ящике» теперь мебелью торгуют да «джипами» подержанными. Стал он безработный, безлошадный. Женя его из грязи вынул…

– Так чего же ему обижаться? – изумился Немигайло.

– Вот за это, как раз, некоторые и обижаются – вяло ответила Анфиса, устав держать агрессивную позу, и как-то сразу превратившись в обычную, несчастную женщину.

– А когда вы в последний раз видели своего мужа? – мягко спросил Колапушин.

Так же вяло и безучастно Анфиса попробовала вспомнить:

– Он тогда вообще из офиса не выходил… пил, кокаинил, слушал эту дурацкую музыку… Я не удержалась – сама приехала, где-то… за пару дней до его смерти…

За три дня…

Шикарная и, несмотря на злость, очень красивая Анфиса неслась по коридору офиса, увешанному афишами и рекламными плакатами. Выскочивший из своего кабинета Капсулев, безуспешно попытался прервать это стремительное поступательное движение.

– Анфиса – я тебя прошу: не надо сейчас входить. Он не в себе.

Анфиса, ничего не ответив, просто обошла растерянного Капсулева, как мебель.

Из раскрывшейся двери приёмной вылетел бледный охранник Витя.

– Дмитрий Александрович, я не знаю, чего сейчас будет!.. Он совсем уже невменяемый…

– Вот я и хочу увидеть! – непреклонно заявила Анфиса.

– Пойми, у него белая горячка!.. Не сейчас!..

– Пошёл вон!

Толкнув Капсулева так, что тот еле удержался на ногах, Анфиса влетела в приёмную, и там её поступательный порыв немедленно угас. Ничего не понимая, она обвела растерянным взглядом распахнутые шкафы, ящики, вытащенные из столов и, валяющиеся прямо на полу, груды бумаг. Даже кресла, сдвинутые с привычных мест, были перевёрнуты и их ножки торчали вверх какими-то нелепыми рогами.

Навстречу Анфисе, всхлипывая, бросилась Белла и уткнулась ей в плечо, словно надеялась найти в нём спасение от этого кошмара.

– Анфиса!..

– Что тут происходит? – непонимающе спросила Анфиса – у вас что, обыск?

– Белла! Бэлка, чёрт тебя подери! Ты где?! – послышался из распахнутой двери кабинета истошный, злой голос Балясина.

– Иду! – испуганно отозвалась Белла и жалобно попробовала объяснить хоть что-то:

– Он всех нас заставляет искать какую-то записку…

Видя, что дрожащую, перепуганную Беллу надо как-то спасать, Анфиса мягко отодвинула её в сторону и вошла в открытую дверь.

В кабинете царил такой же, если не больший разгром, как и в приёмной. На полу кучи аудиокассет и компакт-дисков вперемешку с большими скоросшивателями и, просто, кучами бумаг. Огромный письменный стол сдвинут с привычного места, рекламные плакаты сорваны со стен и разбросаны по всему кабинету. Музыкальный центр стоит, почему-то, на полу, а огромные колонки отодвинуты от стен и их толстые разноцветные провода почти перегородили проход. Тем не менее, музыка продолжала греметь, внося свой посильный вклад в этот дикий кавардак.

Ошеломлённая Анфиса, наконец, наткнулась взглядом на мужа, только что содравшего со стены последний плакат.

– Нашёл! Нашёл!.. И где спрятала!.. Где – стерва?..

Он кивнул на брошенный только что на стол плакат Шаманки и торжествующе обернулся, потрясая маленькой смятой жёлтой бумажкой.

Анфиса, с ужасом, смотрела на эту дикую сцену. Из-за её плеча робко пыталась выглянуть Белла, которую трясло так, что Анфиса чувствовала это спиной.

– Женя, ты что?.. Что с тобой?..

Не обращая внимания на жену, Балясин, с маниакальным вожделением, разворачивал найденную бумажку.

– Женя, опомнись! Что ты делаешь?! Ты посмотри вокруг… У вас… у вас же даже рыбки сдохли!

Действительно, рыбки в большом аквариуме, казалось, тоже заразились всеобщим безумием и метались в воде, как будто плясали под дикую музыку. Две или три из них неподвижно белели брюшками на поверхности воды.

Балясин бросил на жену ненавидящий взгляд и… засмеялся.

– Ах, пришла?.. Посмотрела, да?… А теперь вали отсюда! Я здесь – живу!

И, тут же, забыв о ней и обо всём окружающем, стал читать текст на бумажке, жадно шевеля губами.

Анфиса, расплёскивая воду, сделала несколько судорожных глотков из стакана и затянулась сигаретой, которую заботливо прикурил ей взволнованный Немигайло.

Видя, что она уже почти успокоилась, Колапушин рискнул задать вопрос:

– И что это за бумажка была?

– Не знаю, – всё ещё всхлипывая, ответила Анфиса – я сразу ушла. И больше его не видела.

– И он после этого дома не появлялся?

– Честно говоря, он и до этого уже неделю не появлялся. Всё и так уже рухнуло…

Немигайло понимающе покивал головой и сделал печальный вывод:

– Не любил… Так Лютикову и передам.

Стараясь не хлопнуть, Немигайло аккуратно закрыл за собой дверь квартиры Балясиных и направился к лифту. Бесполезно потыкав несколько раз в кнопку вызова, и убедившись, что лифт и не собирается подчиняться этому, он предложил:

– Давайте пешком, тут невысоко.