Текст книги "Барский театр"

Автор книги: Владимир Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

На кордоне целый месяц никого не жил – кострище и все тропинки заросли травой. Сергей взял косу и проделал основные магистрали – до реки и до шатрового дощатого домика. Потом он открыл дверь избушки (Сергей с удивлением отметил, что дверь пять раз была прострелена из карабина, причем стреляли изнутри) и вошел в помещение. Здесь, как на всех кордонах заповедника, был образцовый порядок. На видном месте лежал журнал посещений.

Сергей разжег костер, принес с реки ведро воды и повесил над огнем чайник. Только после этого он, зайдя в избу, сел на нары и начал листать журнал. Там он нашел запись, проливающую свет на еще одну медвежью историю и объясняющую загадку простреленной двери.

Судя по записям, лесник (а это был тот самый работник заповедника, который не отличался графоманией, но сейчас его письменный отчет был очень подробным), посетивший этот кордон месяц назад, мирно сидел в этом жилище, когда услышал какой-то громкий звук в тамбуре. Лесник решил, что это наверняка какой-то крупный зверь, так как никого из людей здесь в это время быть не должно. Поэтому лесник передернул затвор казенного карабина, пять раз выстрелил в дверь и только потом выглянул. В тамбуре он никого не обнаружил, а вот трава была примята и на ней – следы крови. Вероятно, как писал он в журнале, к кордону подходил медведь.

Сергей с ужасом прочитал эту историю, так как представил, что было бы, если бы он вот так, без предупреждения, ввалился в тамбур, когда в избе гостевал этот стрелок. Зоолог решил, что теперь придется, подходя к любому кордону, еще издали орать, что он не медведь.

Сергей успокоился после того, как попил чаю. После этого он вытащил из тамбура резиновую лодку. К счастью, пули ее не задели. Он накачал лодку помпой-«лягушкой», потом отнес к реке, спустил на воду, загрузил вещи и привязал носовой конец за ближайший куст.

Затем Сергей прошел метров сто по берегу вверх по реке. Здесь на пересечении двух медвежьих троп стояла огромная ель, которую звери маркировали, царапая кору когтями. Сергей внимательно осмотрел ствол. Все метки-задиры были старые. И, к сожалению, медвежьего помета рядом тоже не было.

Сергей сел в лодку, и течение понесло ее. Он погреб немного, потом положил весла, взял короткий спиннинг и пустил желтую блесну в омуток, над которой Ропотиха кружила одинокий березовый листик.

Сергей вытащил из этой ямки двух хариусов и взялся за весла, невольно любуясь крутыми гипсовыми берегами, казавшимися розовыми в лучах заходящего солнца.

Лишь только лодка исчезла за поворотом, как из тайги на берег, прихрамывая, вышел огромный темно-коричневый, почти черный медведь. Он долго стоял в живописной позе, вглядываясь туда, где только что скрылся Сергей. Медведь принюхался, развернулся, подошел к огромной ели, встал на задние лапы и когтями оставил глубокие борозды на ее стволе.

КАРАТ

Сначала было темно. А вокруг – невидимая гладкая стена. Потом тесная темнота надоела ему; он слегка ударил клювиком по преграде и тихонько запищал. Темнота не отступила, но кто-то, бывший снаружи, сказал:

– Первый проклёвывается.

Он понял, что говорят о нем, и снова ударил. Раздался треск, и показалось маленькое светлое пятнышко.

И он стал бить своим слабым клювиком в этот просвет снова и снова. Наконец скорлупа подалась, и он оказался на свободе.

Кто-то невидимый убрал ненужные теперь скорлупки и подвинул теплый свет поближе к нему.

– Вот так.

И он почувствовал, как мокрый пушок, покрывающий его тельце, быстро высыхает.

Он устал, закрыл глаза и заснул. Сквозь сон он слышал, как пищат его соседи, как они стучатся и как раскалываются их скорлупки.

Он проснулся оттого, что впервые в жизни почувствовал голод. Он поднял вверх свою головку с полуоткрытыми глазками, раскрыл клювик и запищал.

– Сейчас, сейчас, – раздалось откуда-то сверху, и что-то удивительно вкусное попало ему в рот. Он торопливо проглотил кусочек и снова поднял вверх раскрытый клювик. И снова его покормили. А по потом еще раз. А потом он устал и заснул.

* * *

Так продолжалось изо дня в день. Как только он просыпался, кто-то давал ему кусочки мясного фарша.

Кто за ним ухаживает, он не видел. Потому что он вообще пока еще видел плохо.

Но постепенно он начал различать все то, что его окружало.

Первым обрел контуры теплый желтый круг. Это была лампа. Потом проявились белые стенки ящика его нового дома. Затем – блестящий пинцет, приносящий ему пищу.

Постепенно и в огромном, заботливом существе вырисовывались детали – руки, держащие пинцет, голова, на которой сначала обозначились глаза, а затем – и рот, оказавшийся источником Голоса. Наконец через неделю все соединилось в единое целое – в Человека.

Рядом за белыми стенками слышался писк его соседей, греющихся под своими лампами и которых Человек тоже кормил. Он слышал, как они жадно насыщались.

Через полторы недели Человек аккуратно сложил когтистые пальцы каждого птенца, просунул их в металлическое кольцо, а затем осторожно передвинул его выше – на цевку.

– Это вам первый подарок, – произнес он.

* * *

Шли дни. Он рос. Однажды он смог приподняться и заглянуть через стенку своего ящика. В соседних сидели странные существа, покрытые сероватым пухом, с огромными когтистыми лапами, крючковатыми клювами, большими карими глазами и крыльями-культяшками, на которых пробивались темные перья.

Некоторые существа дремали под лампами, другие просто таращились, двое или трое, вытягивая шеи, заглядывали в соседние отсеки, а один уже начавшим грубеть голосом орал, требуя еды.

На стене висело большое зеркало. В нем отражались коробки с птенцами. В одной из них коробок он увидел себя – и понял, что он такой же, как и все: уродливое, с начинающими пробиваться перьями, с несуразно большими лапами крючконосое создание.

* * *

Он подрос, окреп, и его вместе с другими птенцами стали ненадолго выносить из комнаты. Оказалось, что за ее стенами – огромный мир. В синей вышине светила лампа, гораздо более яркая, чем та, под которой он грелся в комнате. Стен там не было вовсе, зато вокруг стояли высоченные зеленые колонны, в которых кто-то отрывисто чирикал, по серым тропинкам бегало, покачивая длинных хвостиком, какое-то маленькое существо. Оно иногда взлетало в воздух, что-то ловило и снова опускалось вниз.

* * *

Через полтора месяца, после того как он появился на свет, в комнату пришел Человек. Он внимательно осмотрел каждого птенца, пересадил всех в одну большую коробку, а затем куда-то унес. Человек оставил в комнате только одного, – того самого, который вылупился первым.

– А это тебе второй подарок – новые опутенки. – С этими словами он надел птенцу на каждую лапу по короткому мягкому кожаному ремешку. – Привыкай. А завтра я тебя перенесу в новый дом.

* * *

Новым домом оказался деревянный кружок на высокой подставке, стоящий посреди газона. Человек привязал к опутенкам веревку, а другой ее конец закрепил на подставке круглого насеста.

– Вот, теперь ты здесь будешь жить. Осваивайся, знакомься с соседями, – сказал Человек и ушел.

Соседей было около десятка. Они сидели вокруг на таких же деревянных «грибах»-присадах. Один – огромный, большеглазый, с ушами. Спину другого, тоже очень большого, украшали белые пятна. Третий, поменьше ростом и с полосками на груди, сверкал злыми желтыми глазами. Еще один с красивыми черными бакенбардами рассматривал новичка большими карими глазами. Такие же глаза были и у других сидящих рядом пернатых. Птенец долго всматривался в одну кареглазую птицу. И с удивлением обнаружил, что сегодня уже видел такую же. Когда его самого сегодня проносили мимо зеркала.

Вскоре появился Человек, хозяин этого птичьего двора, и стал всем раздавать желтых неподвижных цыплят. Его соседи оживились. Ушастый молча раскрыл свои широченные крылья, а тот, что с белыми пятнами на спине, хрипло заклекотал.

Новичок испугался, взмахнул крыльями и полетел. Но ремешки не пустили его, и он плюхнулся в траву.

– Оказывается, ты и летать уже умеешь, – заметил Человек и положил на его насест цыпленка. Но новосел был так напуган, что, не обращая внимания на еду начал, взмахивая крыльями и отчаянно крича, бегать на привязи по газону вокруг своей присады.

– Ничего, осваивайся, – сказал Человек и ушел.

Соседи птенца насытились, расселись по своим местам и успокоились. Только желтоглазый, быстро проглотив угощение, полетел к новичку. Тот шарахнулся было в строну, но напрасно – нападавший, остановленный своей веревкой-должиком, рухнул в траву.

Около часа птенец дергался, пытаясь освободиться и, натягивая привязь, кружил вокруг стоящего на ножке деревянного «гриба». Потом он вспорхнул и сел на присаду. Но так разволновался, что своего цыпленка съел только под вечер.

* * *

Птенец постепенно привыкал и к своему дому и к своим соседям. Все птицы, в том числе и глазастый (который иногда страшно ухал по ночам), оказались безобидными. Самым неприятным был желтоглазый, который даже после того, как съедал свою долю, все так же нехорошо озирался не только на соседей по газону, но и на щебечущих в кустах воробьев, бегающих по земле трясогузок или порхающих в небе ласточек. Однажды этот тип сумел лапой ловко поймать щегла, неосторожно опустившегося рядом. Желтоглазый молниеносно разорвал его и съел.

Прошло время, и новичок приспособился к своему новому жилью. Осмелевшая, подросшая и окрепшая птица уже вместе со всеми хрипловато орала, издали завидев Хозяина, несшего ведро с кормом.

Птенец узнал, что вокруг живут не только пернатые. У стены дома иногда пробегало четвероногое мяукающее создание, а за ним обычно с громким лаем гналось другое. А однажды мимо прошло целое стадо рогатых зверей, таких огромных, что птенец долго и заворожено смотрел им вслед.

* * *

Раз в день Хозяин подходил к какой-нибудь присаде, отвязывал должик, сажал птицу себе на левую руку, защищенную от острых когтей большой синей перчаткой, и куда-то уносил. Через час он возвращался. Птица по-прежнему сидела у него на перчатке, но казалась очень усталой. Кроме того, ее голову полностью закрывала красивая кожаная шапочка, – только клюв выдавался из специальной прорези.

Человек осторожно сажал птицу на место, привязывал ее должиком к присаде, снимал клобучок и уходил.

* * *

Однажды Хозяин появился перед птичьим газоном не один, а в компании и начал рассказывать гостям о своих питомцах.

Филина все узнали сразу, а про других хищников пришлось давать объяснения.

– Самый большой, вот тот, с белыми пятнами на плечах, – это орел-могильник. Правильнее его было бы называть королевским орлом. И действительно, по облику – царская птица.

– А остальные тоже орлы?

– Нет, остальные – это сокола. И один ястреб – вон он сидит. Как матрос в тельняшке – у него на груди поперечные темные полосы по светлому фону. Но это только у взрослых такой вот рисунок. А у молодых пестрины продольные.

– Какие у него неприятные глаза, – заметила одна дама, – зато у соколов какие красивые. Карие! А какие выразительные!

– Действительно красивые, – откликнулся Хозяин. Недаром раньше на Руси говорили про красавиц: «Брови собольи, очи сокольи!» Я думаю, эта поговорка появилась после татарского ига – ведь у славян глаза светлые. Но продолжим. Не о красавицах, а о соколах. Вон тот, контрастный, с серой спиной, белым брюхом и черными «баками» – это сапсан. А остальные все балобаны.

– Андрей (и птенец узнал имя Хозяина), а почему у балобанов окраска разная? – спросил кто-то из экскурсантов.

– Это всё различные подвиды, из различных частей нашей когда-то необъятной родины. Из Казахстана, Средней Азии, из Крыма, с Алтая.

– А здесь такие птицы живут?

– И в наших местах когда-то балобаны гнездились. Когда-то эта птица обычной была, а потом редкой стала. Лет пятьдесят назад последнюю гнездящуюся пару наблюдали. С тех их пор и не встречали. Вот из-за них-то наш питомник и был создан. Мы их разводим и в природу, на волю выпускаем.

– И вот всех этих? – спросил кто-то, кивая на газон с хищными птицами.

– Нет, не этих. Эти – демонстрационные экземпляры. Зоопарк, так сказать. К человеку привычные. И потом здесь только одна птица местного подвида, – и Андрей показал на соколенка. – А остальные – из других мест. Поэтому выпускать их здесь нельзя. Чтобы, так сказать, сохранить чистоту крови.

– Андрей, вы как расист говорите.

– Не как расист, а как селекционер, вернее как зоолог. Зачем же нам в европейской лесостепной зоне выпускать алтайских птиц? Надо реакклиматизировать те подвиды, которые здесь раньше обитали.

– И что, вот этого, единственного из всех, и отпустите, а остальные всю жизнь в неволе будут сидеть?

– Нет, и этого не отпустим. Молодежь, кому воля уготована, вон в той вольере находятся, – и Андрей показал на металлическое сооружение, напоминающее огромную кастрюлю без крышки.

– Бедненькие, как же они там живут, ведь там ни одного окошка нет.

– Конечно, нет. Ведь они не должны к людям привыкать, а значит, – не должны их видеть. Там окошек нет, зато и крыши тоже нет. Вернее она сделана из мелкой сетки. Они там внутри прекрасно себя чувствуют. Свободно летают.

– А эти бедолаги, значит, не летают, – и экскурсант снова повернулся к птичьему газону.

– Еще как летают. Ведь это ловчие птицы. Сейчас пойдем посмотрим, что они умеют делать. Выбирайте любого.

– Вот этого, – кто-то показал на соколенка.

– Только не этого. Он же младенец. Не обученный совсем. Этой весной только на свет появился. А я лучше вот этого возьму, аса, так сказать, – и Андрей посадил себе на перчатку темного балобана.

– А чем вы их кормите?

– Да вот, цыплятами.

Андрей достал из черной сумки, висевшей у него через плечо, мертвого цыпленка и бросил его тетеревятнику. Тот мгновенно проглотил птенца.

– Ой, цыплят жалко, – запищали экскурсантки.

– Да ведь это хищники, такие же, как и ваши кошки. Они другими животными питаются, так в природе заведено. Правда, однажды я видел сокола-вегетарианца. Мне сказали, что у одной бабушки в соседнем селе живет сокол. Я к ней поехал – разузнать. Действительно, сокол. Живет прямо у нее в избе. А она его родимого по доброте душевной кормит, как может. Исключительно оладушками. А он за ней все время по всему дому бегает, крыльями трепещет – есть просит. А она ему оладушки все время жарит. Я когда эту птицу увидел, – чуть не заплакал, – настолько она худая была. Привез я этого сокола в питомник, накормил мясом, а он и сдох. А насчет цыплят, – так ведь это отход из инкубатора соседней птицефабрики. – И Андрей, бросив еще одного птенца вечно голодному тетеревятнику, направился с соколом на руке к «летному» полю.

Экскурсанты гурьбой двинулись за Андреем, на ходу расспрашивая про атрибуты соколиной охоты – перчатки, клобучки, опутенки и бубенчики.

* * *

А еще через несколько дней к молодому балобану подошел Андрей, снял его с присады и посадил на синюю перчатку.

Сокол тут же попытался улететь, но опутенки не пустили, и он повис на них вниз головой.

– Давай, забирайся, – сказал Андрей балобану.

Сокол, отчаянно хлопая крыльями, после нескольких неудачных попыток взгромоздился на перчатку. Андрей шевельнул рукою, балобан испугался, рванулся было вверх, снова повис на ремешках, но потом вновь взлетел на руку Андрея. Так повторялось несколько раз.

Наконец молодой балобан, с трудом удерживая равновесие полураскрытыми крыльями, немного успокоился и остался на руке.

– Умница, – похвалил птицу Андрей. – Другим это надо объяснять несколько дней. – На вот, – он достал из большой кожаной сумки, висевшей у него на боку, кусочек цыпленка.

* * *

Балобан понял, что самое безопасное место – это синяя сокольничья перчатка. Там его никто не трогает, и там его кормят. И с каждой новой тренировкой он все уверенней сидел на руке Андрея.

Сокольник ежедневно брал балобана на перчатку и подолгу носил его с собой. И птица увидела, что мир не ограничивается газоном, как он не ограничивался размером скорлупы, его коробкой и комнатой с зеркалом, в котором он впервые увидел свое отражение. Мир был гораздо обширней и интересней.

Оказывается, хищные птицы сидели не только на присадах. В стороне стояло несколько вольер, в которых жили около двух десятков балобанов, сапсанов и кречетов.

– Вон твоя мамка, – сказал однажды Андрей, поднеся своего воспитанника к вольере, в которой сидела крупная серая птица. – А рядом – твой родитель. Правда они тебя не высиживали и не кормили – ведь ты инкубаторский. Так что это только твои биологические родители, а настоящий твой родитель – это я.

Во дворе стояло огромное округлое металлическое сооружение. Из-за его железных стен иногда слышался шум крыльев и приглушенный клекот множества птиц. Некоторые голоса показались соколенку знакомыми.

– Узнал? – спросил Андрей, посмотрев на прислушивающегося молодого балобана. – Там твои братья и сестры. Готовятся к вольной жизни. Только неизвестно, кто из них будет счастливей – ты или они.

Из низких вольер раздавался непрекращающийся лай.

– Пойдем, познакомимся, – предложил Андрей. – Может с некоторыми из них тебе охотиться придется.

В вольерах сидели собаки – гончие, пойнтеры, борзые.

– Вот с этой, скорее всего, – сказал Андрей и открыл вольеру с пойнтером. Пегая сука с визгом выскочила из дверцы и, виляя хвостом, завертелась вокруг Андрея.

Соколенок испугался, рванулся, взмахнул крыльями, и, как всегда, повис на опутенках.

Собака ткнула влажным носом в висящего вниз головой балобана и снова запрыгала вокруг Андрея. А птица, взмахнув крыльями, забралась на перчатку.

– Ну, вот и познакомились, – подытожил Андрей. – Может, по осени перепелку совместно добудете.

И человек с соколом на перчатке и с собакой, изнывающей от радости оттого, что ее не оставили в вольере, а взяли с собой, пошли дальше.

Вдали, на лугу балобан увидел мычащих рогатых животных. Таких огромных, что у него даже дух захватило.

Андрей заметил интерес балобана.

– Нет, это не твоя добыча, – сказал он. – Твоя добыча вот, – и Андрей подошел к сараю, небольшое оконце которого была забрано металлической сеткой. За ней страстно ворковали голуби.

– С одним из них ты встретишься, и надеюсь, поймаешь.

Потом Андрей остановился у крольчатника.

– Ну и это тоже может когда-нибудь станет твоей добычей. Зайцы так же выглядят. Большого ты, конечно, не возьмешь, но зайчонка – вполне.

Андрей понес соколенка на газон, на родную присаду. Но перед тем как снять птицу с руки, он достал из сумки небольшую кожаную шапочку и поднес ее к балобану.

– Надо привыкать к клобучку, – сказал Андрей и попытался надеть шапочку на голову соколенка.

Птица не понимая, что от нее хотят, отвернулась, отвела назад голову, потом шарахнулась в сторону и повисла на опутенках. Андрей подождал, пока балобан заберется на перчатку.

– Надо привыкать, – терпеливо повторил он и снова попытался надеть клобучок. Соколенок снова взлетел и снова повис.

Только с шестой попытки сокольнику удалось водрузить клобучок на голову птице.

– Молодец, – похвалил он балобана.

Погруженный во тьму соколенок почувствовал, что его куда-то несут, что перчатка опускается, что что-то коснулось его груди. Он осторожно, помогая крыльями сохранить равновесие, сделал шаг и оказался на знакомой присаде. Андрей привязал его должиком, а сам ушел.

– Посиди пока так, в темноте, – сказал он на прощанье.

Соколенок обнаружил, что, оказывается, и по звукам можно определить все, что происходит вокруг. Сначала он услышал удаляющиеся шаги человека и слабый цокот когтей по асфальту сопровождающей его собаки, затем вычленилось раздававшееся из куста воробьиное чириканье, потом – мычание коров, после этого в далекой вольере хрипло заклекотал сокол, и ему тут же стал вторить сосед по газону – орел. Знакомые звуки успокоили его, и соколенок задремал.

* * *

– Все спишь? – разбудил балобана голос Хозяина. – Понравилось в клобучке? Хорошего помаленьку, давай снимать. – И соколенок вновь увидел свет.

Хозяин положил на присаду кусочек цыпленка.

– Это тебе за страдания, – сказал Андрей, наблюдая, как балобан торопливо глотает угощение. – Завтра начнем работать. Но перед этим я тебе сделаю еще один подарок. – И он мягкими ремешками прикрепил к каждой лапе птицы по легкому звонкому бубенчику.

* * *

Работа сначала не показалась молодому балобану трудной. Его отнесли в поле. Там стоял столб с деревянной перекладиной. Андрей снял сокола с перчатки, привязал к опутенкам тонкую длинную бечевку – чтобы тот невзначай не улетел, и посадил птицу на перекладину. Затем сокольник отошел на несколько метров от столба, вытащил из сумки кусочек цыпленка, и зажав его в перчатке, вытянул руку, показывая угощение птице.

Балобан принялся требовательно кричать, часто взмахивая крыльями.

– Нет, так не пойдет. Надо работать, – настаивал сокольник. – Еда сама никогда не приходит. Ее добывать надо. Сегодня тебе нужно просто подлететь к ней, – и продолжал издали показывать соколу кусочек цыпленка.

Птица на столбе истошно орала минут десять. Наконец она собралась с духом и полетела, по-птенячьи не расправляя до конца крылья и часто трепеща ими. Но точно приземляться балобан еще не мог, поэтому он промахнулся и, пролетев мимо перчатки, неуклюже опустился на землю.

– Ну-ка забирайся, – сказал Андрей, подманивая его цыпленком.

Голодный балобан сидел на земле и хрипло орал. Андрей ждал. Соколенок видимо обессилел от своего крика и замолк. Андрей немного опустил руку в перчатке, наклонив ее так, чтобы с земли балобану было видно лакомство. Соколенок закричал снова, но не двинулся с места. Андрей опустил перчатку еще ниже. Тогда птица, помогая себе крыльями и отчаянно крича, побежала по земле, последние полметра пролетела, с трудом села на перчатку, и хотя ее этому никто не учил, расправила крылья и, заслонив ими добычу от несуществующих соперников, стала жадно есть.

– Хорошо, – похвалил сокола Андрей. – Теперь повторим, – и снова унес балобана на перекладину.

На этот раз сокол орал уже меньше, затем взлетел, звеня бубенчиками, устремился к сокольнику и сел на перчатку.

Усвоившего и этот урок сокола покормили, потом надели клобучок и отнесли на присаду.

* * *

Уже через несколько дней после начала обучения соколенок стремглав летел к хозяину на перчатку в надежде получить угощение. И всегда получал его.

А еще через день Андрей вынес его за питомник, в открытое поле, и подбросил его вверх.

– Давай-ка полетай, – сказал сокольник.

Балобан взлетел, сделал круг, высматривая перчатку, но не увидел ее, – Андрей спрятал руку за спину. И только после третьего круга птице «дали добро» на посадку.

* * *

На следующий день на этом же поле с балобана сняли клобучок и пустили в полет. Он сделал большой круг, вернулся к Андрею и с удивлением обнаружил, что желанный цыпленок находится не на привычном месте, – то есть в перчатке Хозяина, а прикреплен к лежащему на земле черному, кожаному, овальному предмету, отдаленно напоминающему птицу. У него были и хвост и крылья. Не было только головы и лап.

Сокол сделал еще несколько кругов, завис над Андреем, внимательно осмотрел перчатку, но цыпленка в ней не обнаружил. Затем, решившись, опустился рядом с чучелом и содрал с него угощение.

На следующий день хозяин просто тянул вабило с цыпленком (и балобан пешком догонял его), а через неделю начал крутить вабило на веревке. Балобану, для того, чтобы поесть, пришлось на этот раз ловить кожаное чучело на лету. Поймал он его только с восьмого раза и очень устал.

* * *

Тренировки шли каждый день. Андрей запускал сокола рано утром и вечером, когда было прохладно, чтобы птица не уставала. И каждый раз Андрей все быстрее крутил вабило с желанным цыпленком, но сразу же замедлял лёт черной мишени, когда набравший высоту сокол камнем падал на нелепое кожаное чучело птицы. Но и тогда сокол получал награду не сразу. Балобана, уцепившегося лапой за вабило, Хозяин таскал по траве до тех пор, пока тот клювом не «добивал» добычу. Только после этого ему давали спокойно насытиться.

Тренировки изо дня в день все усложнялись. Хозяин к лапам балобана прикреплял свинцовые браслеты и заставлял летать в них. Потом, когда сокол, несмотря на эти утяжеления, научился также легко догонять вабило, птице стянули ниткой несколько перьев на крыльях, и теперь балобану приходилось затрачивать еще больше усилий на полет.

Андрей работал с птицей только в открытом поле, а затем, чтобы выработать у сокола маневренность, тренировал него и в лесу.

* * *

Однажды с сокола как обычно сняли клобучок и выпустили на знакомом поле. Ему дали полетать, потом Андрей стал крутить вабило. Балобан взлетел вверх, и в тот момент, когда он начал снижаться, обнаружил, что кожаного чучела нигде нет (Андрей быстро спрятал его за спиной), а в воздухе, неуклюже взмахивая крыльями, летит одна из тех птиц, которые громко гудели в сарае, за сетчатым окном.

Балобан легко нагнал голубя и осмотрел со всех сторон. Но, не найдя на нем кусочка цыпленка, полетел к Хозяину.

– Эй! Эй! – закричал Андрей, – точно так же, когда хвалил балобана за хороший бросок. Балобан недоуменно завис над человеком, потом снова догнал порхающего голубя и, не тронув его, сел на перчатку сокольника. И как всегда получил награду. Но больше еды ему сегодня не давали. А сизарь куда-то улетел.

Через день все повторилось. Правда за исключением одного – балобану двое суток не давали есть. Он, освобожденный от клобучка, взлетел, и, увидев кружащееся вокруг Хозяина вабило, быстро набрал высоту для броска. Потом кожаное чучело опять исчезло, а в небе появился голубь. Голодный сокол не стал больше искать цыпленка, а под одобрительный крик Андрея вцепился когтями в спину сизаря и отнес его к лесу. Там ему не мешали, и он наелся досыта.

* * *

Тренировки все продолжались. Соколу казалось, что голуби, на которых он охотился, с каждым разом летают увереннее и быстрее (и это было действительно так – ведь глаза первого голубя, того которого балобан так и не решился поймать, были специально зашорены Андреем, а остальные были «подперены» – у них был удалены несколько маховых перьев, чтобы птицы летали помедленнее).

Но в последнее время Андрей выставлял соколу только самых сильных незашоренных и неподперенных голубей. И балобан не упустил ни одного.

* * *

Однажды, в конце лета, на рассвете Андрей взял с присады балобана.

– Поехали добывать тебе имя, – сказал Андрей, надвигая послушному соколу клобучок на голову.

Балобан чувствовал, что его несут совсем не туда, где он сначала учился садиться на перчатку, затем ловить вабило, а потом – и голубей. Его посадили на что-то мягкое, а кроме того он чувствовал, что над ним была низкая крыша, а внизу шевелилось и громко дышало еще какое-то существо. Потом что-то заурчало, и мягкая присада под ним заходила – машина тронулась.

Когда с птицы сняли клобучок, она обнаружила, что находится в совершенно незнакомом месте. Вокруг не было никаких строений, но простирались обширные желтые поля. Где-то далеко на горизонте темнел лес. Рядом с хозяином радостно прыгала пегая собака. Балобан вспомнил, что их когда-то знакомили. Наверное, она тоже приехала, чтобы добыть себе имя. Но оказалось, что имя у нее уже было.

– Вперед, Ванда, – приказал Андрей. И собака бессмысленно, как показалось соколу, начала носиться из стороны в строну по желтеющей траве. А Хозяин с сидящим на перчатке балобаном неторопливо шел за ней.

Через четверть часа Ванда остановилась у неприметного кустика полыни.

– Ну, вот он, твой шанс, – шепнул Андрей балобану, направляясь к красиво застывшей, с поднятой согнутой передней лапой Ванде.

– Пиль, – негромко произнес Андрей и подбросил балобана вверх. Собака рванулась вперед, а из-под кустика взлетела и понеслась над полем маленькая плотная буроватая птичка.

Сокол стал набирать высоту для атаки. Но перепелка уже упала в желтую траву. Балобан сделал круг и опустился на перчатку Андрея.

– Бывает, – утешил Андрей сокола. – Первый блин комом. Пошли дальше. Ванда, ищи! – крикнул он собаке. И Ванда снова стала прочесывать поле и вскоре так же картинно замерла.

– Пробуй еще, – предложил балобану Андрей, подходя к Ванде и снова подбрасывая сокола в воздух.

На этот раз из травы, громко крича «зип-зип-зип...», вылетела птица – такая же бурая, но покрупнее и с красноватым хвостом.

Раздосадованный первой неудачей (а также тем, что не кормили со вчерашнего дня) сокол резво стартовал, стремительно набрал высоту, а затем опрокинулся вперед и начал отвесно падать на добычу. Скорость пикирующего балобана была такой, что его самого не было видно, – только неясная тень со свистом рассекла воздух.

Куропатка вильнула было в сторону, но упражнения с вабилом дали о себе знать. На сгибах сложенных крыльев балобана отошли в стороны два жестких округлых пера, управлявшие его полетом-падением, а когда жертва была совсем рядом, сокол раскрыл крылья и хвост, затормозил и, лапой вцепившись ей в бок, сел в желтую траву.

Он раскрыл крылья, укусил птицу в затылок, и она перестала биться.

Сзади него послышались шаги. Сокол обернулся, – к нему бежала Ванда.

– Ванда, рядом, – услышал сокол голос Андрея. – Пусть поест. Он заслужил. Это его первая настоящая добыча.

Андрей не торопился надевать клобучок на голову балобана. Он осторожно погладил грудь птицы, снял прилипшее к клюву перышко, а затем произнес:

– С первым полем тебя, с первой добычей. Надеюсь, – она не последняя. Вот теперь ты и имя заслужил. Раз балобаны – восточные птицы, то и имя у тебя должно быть восточное. Давай назовем тебя Каратом. Короткое, громкое и звучное. Мне нравится. И ты привыкнешь.

После этого Андрей надел на голову Карату клобучок, спрятал недоеденную куропатку в сумку и пошел к машине.

* * *

Полмесяца они втроем – Андрей, Ванда и Карат, выезжали на машине на охоту – в поля, в поймы рек, на опушки лесов.

На полях Ванда поднимала перепелок и куропаток. Молодые и глупые старались улететь от Карата. Тогда он успевал набрать высоту и на скорости в падении «срезать» жертву. Старые куропатки, увидев летящего сокола, камнем падали в траву. Тогда Андрей звал Карата на перчатку и снова пускал вперед Ванду, чтобы та нашла затаившуюся птицу. Таких матерых птиц Карату удавалось взять только после третьей-четвертой попытки. А иногда не удавалось вовсе.

Со стариц собака поднимала уток. Карат, правда, смог сбить только одну, которая, как и неопытная перепелка, понадеялась на силу своих крыльев. Карату пришлось забираться высоко вверх и, только падая оттуда, он сумел где-то далеко над полем поймать чирка.

Андрея не было долго, и он съел почти половину утки. В этот день балобана больше не кормили, а к вечеру повесили на основание хвостового пера крошечный легкий радиопередатчик.