Текст книги "Фронтмен"

Автор книги: Владимир Ераносян

* * *

Бухгалтерша Гараева не запомнила голос Каспера. Ее невнимательность играла мне на руку. Я был на все «сто» уверен, что она никогда не видела этого жгучего брюнета с внешностью исхудавшего Джокера из 52-карточной колоды. А значит, у меня был шанс провернуть самую рискованную в моей жизни операцию, хоть я и был значительно плотнее и на восемь лет старше ее полуденного визави. Правда, сделать такое в одиночку было практически невозможно…

– Вы не могли бы показать какой-нибудь документ, удостоверяющий Вашу личность – паспорт или водительские права? – потребовали у меня секьюрити. Я стоял перед металлодетектором и хлопал невинными глазами, выдавливая из себя необходимую ложь. В последний раз я врал подобным образом лет двадцать назад, когда «отмазывался» перед старшиной в морской роте военного училища за свои неуставные офицерские туфли. Тогда главный корабельный старшина Железняк и курсант-годок Мороз отдубасили меня в сушилке. Это происшествие утвердило меня в двух мнениях. Я убедился в том, что один в поле не воин и в абсолютной неспособности запудрить кому-нибудь мозги.

Ну, не получалось у меня лгать, а ведь иногда это бывает так надо, особенно в наши времена, когда между ложью и правдой размыты все грани, и люди, говорящие правду, думают, что лгут, в отличие от патологических лгунов, которые верят в небылицы собственного сочинения как в Отче наш. В крайнем случае, мне пришлось бы показывать свои документы, и убеждать гараевских сотрудников в том, что Каспер делегировал меня в качестве курьера. Весь мой план был настолько непродуман, насколько дерзок и отчаян.

– Какая незадача, – пробормотал я, пряча глаза, – Оставил документы в машине…

– Все нормально, это ко мне, – высокомерно бросила охранникам проходящая мимо женщина в сиреневой кофте. Первый барьер, на тот момент показавшийся неприступными карфагенскими бастионами, был преодолен.

Мы поднялись на лифте на пятый этаж и, проследовав мимо ресепшена по длинному коридору, оказались в плохо освещенном закутке с бронированной дверью. Меня запустили в святая святых инвестиционного фонда Гараева – в его черную кассу. Дородная кассирша перекладывала с места на место бесчисленные пачки долларов и евро, вороша попутно нескончаемую рублевую массу уведенного от налогов кэша. Денег на столе было столько, что у человека неподготовленного мог замылиться глаз, и тогда он определил бы в машинку для пересчета купюр несоответствующую стопке банкноту. Немудрено, только у опытного кассира глаз наметан, а искушение атрофировано. Ошибка исключена.

– Четыре с половиной миллиона, – пропищала толстуха, – Пересчитайте…

На фоне обозреваемой денежной массы эта сиреневая горка выглядела песчинкой в море.

– Я вам верю, – поспешил ответить я, принимая пачку за пачкой и небрежно бросая выпрошенные Каспером деньги в глянцевый красный пакет с логотипом "Камеди".

– Вы понесете деньги в этом пакете? – не поверила своим глазам бухгалтерша.

– Я ношу деньги только в таких пакетах, – со знанием дела сообщил я, – Чем больше сумка бросается в глаза, тем менее интересно ее содержимое.

Бухгалтерша недоумевая пожала плечами, но убедившись, что складирование миллионов завершено, проводила меня до лифта. Я спустился на нижний этаж и без досмотра вынырнул через стеклянную вертушку наружу. Улыбнувшись видеокамере на фасаде, я поймал такси и тронулся в самое что ни на есть экстремальное путешествие, превратившееся в погоню ровно через пятнадцать минут, когда в офис Гараева явился настоящий Каспер, и служба безопасности доложила о происшествии боссу…

* * *

В это полуденное время Гараев находился на конюшне московского ипподрома и осматривал своего скакуна по кличке Бальбоа. Выслушав экспертов, он высоко оценил шансы приобретенного в Монако за триста тысяч евро жеребца обскакать сегодня хваленую кобылу по прозвищу Джема эмира Абдуллы Сагдифа, учитывая тот факт, что жокей арабского шейха накануне «случайно» отравился несвежими донскими раками. Гараев проявил участие и выразил свое соболезнование эмиру, порекомендовав не выставлять Джему в призовом забеге и отложить их давний спор ценой в миллион долларов до выздоровления наездника. Однако гордый эмир посчитал такое предложение заносчивым и недопустимым. Посоветовавшись с приближенными из своей свиты, он решил посадить на Джему своего племянника, успевшего проявить себя в соколиной охоте. Юный принц Фоад Сагдиф аль Фахриди с радостью принял предложение царствующего дяди, получив уникальную возможность выделиться среди своих многочисленных братьев. Можно было не сомневаться, что после такого решения шейха Абдуллы, добрая половина наследников эмира на призовом забеге, особенно старший сын монарха Надер, будет болеть за жеребца по кличке Бальбоа.

Получив информацию о хищении средь бела дня прямо из офиса четырех с половиной миллионов евро, Гараев не стал паниковать. Во-первых, потому, что уже знал, кто его обчистил, а во-вторых, ничуть не сомневаясь в моей быстрой поимке. В его случае дело касалось только азарта. Вадим Гараев просто посчитал, что в этот день он сделал ставки сразу в двух заездах. Все козыри были в его руках. Но жизнь ведь такая штука – когда у тебя на руках все карты, она начинает играть в шахматы. А я был из тех людей, которые играли в шахматы даже там, где все играли в карты. Без преувеличения. Моим первым и лучшим казиношным шоу по праву считался популярный розыгрыш «Шахматы», финальная песенка которого, сварганенная на скорую руку под трек Андрея Миронова "Белеет мой парус…" из "Двенадцати стульев", как нельзя лучше подходила к текущему моменту этой искрометной истории:

 
К мечте стремятся ладьи и туры,
Король ведь тоже мнит себя фигурой…
Спокойнее дыши и лучше не спеши,
Не надо думать, что у пешки нет души!
Кругом погони, слоны и кони,
Но если пешка эта чести не уронит,
То скажут все друзья, что пешкой быть нельзя
Той пешке, что похожа на ферзя…
Сегодня остался ты пешкой,
А завтра ты станешь ферзем,
Но главное – быть тебе крепким орешком,
Штурваля своим кораблем!..
 

* * *

Для бывшего морпеха-черноморца двухметрового Владимира Ильича, с фамилией, созвучной отчеству вождя мирового пролетариата, понятие «братство» не утратило бы свой первозданный смысл, даже если бы все филологи и лингвисты одновременно стали твердить об архаичности данного термина. Ильич, не раздумывая, бросался на выручку любому, кто звал его на помощь и видел в нем своего друга, но вставал на дыбы, если речь шла о чувстве собственного достоинства. Защищая это чувство, он иногда терял контроль и переходил запретную черту.

Только на собственную интерпретацию непреложных в его жизни категорий «честь» и «достоинство» он опирался будучи старшиной 1 статьи десантно-штурмового батальона дислоцирующейся в Казачьей бухте Севастополя бригады морской пехоты. Как-то он сломал нос замкомвзвода только за то, что тот забыл после окончания учений объявить его отделению благодарность за отличную высадку с десантного катера на воздушной подушке «Бора» на плацдарм под Феодосией. После этого инцидента Ильича разжаловали в матросы.

Матросом он прослыл еще более беспокойным, продолжая отстаивать права своих бывших подопечных, да и не только их, наперекор общепринятым принципам флотской годковщины. Однажды годки и старшины сговорились наказать «темной» одного не в меру ретивого грузина – идеолога неподчинения старшим и заступника «духов» из новоиспеченного пополнения. Грузин был не совсем настоящий, эдакий микс мегрела и чеченки. Он хоть и был своенравным кавказцем с присущим детям гор гонором, все же не на шутку испугался и обратился за помощью к человеку с обостренным чувством вселенской справедливости – к Ильичу. Ильич внимательно выслушал челобитную, возмутился предстоящей неравной схватке, больше похожей на избиение младенца, но согласился помочь малознакомому новобранцу с одним условием – если во время разборки ненароком кого зашибет, грузин возьмет вину на себя. Тот не стал возражать.

Итогом явились неожиданный визит Ильича в каптерку, госпитализация трех годков и одного старшины. При этом Валико Габелия отправился, как договаривались, в дисбат на год, а к Владимиру Ильичу приклеился новый псевдоним – Валико. Причиной тому послужило скорее всего не то, что в каптерке Ильич исполнил роль ненастоящего грузина Валико, а тот очевидный факт, что в принципе он действительно мог завалить любого, кто встал бы на его пути, который Владимир Ильич без колебаний считал дорогой справедливости. Всю дальнейшую жизнь эта дорога новоиспеченного Валико будет сопряжена с тропою войны. Такова судьба прирожденных воинов и мечущихся робингудов.

В скромном звании матроса он «дембельнулся» из флота, сколотив на гражданке из своих бывших подчиненных, чью честь и достоинство он так яростно отстаивал, нечто вроде группы быстрого реагирования. Зона ответственности «бригады» простиралась в быстро обрастающей курортной инфраструктурой севастопольской бухте Омега.

Наступили смутные времена безвластия. В начале и середине девяностых новые суверенные государства, коим стала и Украина, еще не сколотили способных противостоять организованной преступности специальных служб. Нишу третейских судей, решающих все споры и конфликты, заняли братки. Охочего до справедливости Валико не надо было приглашать на трон. Ему он был не нужен, ведь у него были друзья. Он готов был на равных обсуждать с ними все проблемы подконтрольной территории.

Поначалу все пошло как по маслу. Денег хватало – Валико даже вернулся в большой спорт, поехал в Москву и завоевал там титул чемпиона по боям без правил, не покинув татами «восьмиугольника» даже после перелома правой руки. Этим волевым поступком он снискал уважение болельщиков. Но вот друзья… Долгое отсутствие вожака привело их сперва к разногласиям, потом к дележке доходов от рэкета, далее – к первому трупу, следом – к чувству вины перед Валико и, как следствие, к предательству лидера…

Валико шел по жизни с чувством собственного достоинства и романтической верой в "бескорыстное братство". Когда он вернулся из Москвы с поясом чемпиона, он удивился, что его никто не встречает. Он не верил, что такое возможно, но это случилось. Крымские папы – севастопольский Женя Поданев и симферопольские братья Башмаки – тогда еще живые и не рассорившиеся окончательно, пришли насчет независимого, а значит неадекватного, Валико к обоюдному консенсусу.

Первым делом они запретили бывшим подельникам назначенного изгоя всяческие контакты с утратившим позиции «узурпатором Омеги». К тому же они выведали, что в Москве чемпиону жал руку сам Отари Квантришвилли. Менторский тон Отари был не по душе гордым и небогатым по московским меркам крымчанам. Надутые москвичи ничего не «порешают» в Крыму без истинных хозяев полуострова, даже если пожмут руки всем выскочкам подряд.

Валико остался в полной изоляции. Появившись на Омеге, он быстро навел справки и понял, что его парни, соблазненные россказнями о роскошной жизни, переметнулись к авторитетным бригадирам Жени Поданева. Мало того, они пали ниже некуда – Папа заставил их дневалить со штык-ножами и «калашниковыми» на крыше своего бунгало на скале в районе мыса Фиолент. Они дежурили в форме морпехов! Патрулировали там, словно цепные псы, уподобившись «мусорам» из «Беркута», унизившись до роли ряженых скоморохов, даже не осознавая своего незавидного положения паяцев.

Видно самопровозглашенный крымский Цезарь, бывший каратист, запугал вконец не только весь город, но и его доселе бесстрашных парней. «Здесь ломают позвоночники» – надпись на фронтоне его бунгало недвусмысленно намекала на силовой вариант правления претендующего на единоличное главенство в Крыму Папы. Валико же строил свои отношения с парнями, как с друзьями. За каждого из них он готов был отдать жизнь. Как же он заблуждался. Кем бы они не приходились Валико, после такого позора следовало поставить на них крест. Разочарование Ильича было столь глубоким, что он впервые в своей жизни ушел в затяжную депрессию. Раньше подобное состояние было для него неведомым, теперь же он понял, что такое разбитое сердце. Выходить из ступора помогала боксерская груша и спонтанные драки с попавшими под горячую руку молодыми повесами.

Участь шестерки была не для него, судьба определила Владимира Ильича в рекетиры-одиночки. В итоге Валико стал в Севастополе чуть ли не единственным по тем временам бандитом, не подчиняющимся признанным авторитетам, продолжая существовать в автономном режиме в районе пляжа Омега и категорически отказываясь от опеки известных в городе бригадиров. А когда на подконтрольную ему территорию явилась практически в полном составе сильнейшая в городе бригада с тем, чтобы сделать Валико предложение, от которого он не смог бы отказаться, бывший морпех встретил их в гордом одиночестве. На ногах «смотрящего за Омегой» были домашние тапочки, а в голове – отчаянная мысль утащить с собой в случае чего на тот свет хотя бы пару-тройку уродов, посягнувших не столько на его землю, сколько на его честь и достоинство.

Ему повезло, что вид грозного "хозяина Омеги" насмешил уверенных в себе и вооруженных до зубов визитеров. Они развернулись, не осмелившись рассмеяться в глаза своему конкуренту, однако после этой истории даже подконтрольные «комерсы» стали воспринимать своего защитника как клоуна.

Данное обстоятельство не могло не задеть нашего героя. Валико не оставалось ничего, кроме разрыва с рэкетирским прошлым. Недолго думая, он отправился в Москву за лучшей долей и образованием.

С выбором времени убытия в Первопрестольную он не ошибся, пусть даже не по своей воле и абсолютно случайно. Начались смутные времена политических разборок, кои не могли не перерасти в гангстерские войны. Лакомый кусок в виде курортов Южного берега Крыма служил отменным катализатором кровопролития.

Севастопольский Папа возжелал примерить на себя политические лавры – благочинный Севастопольского округа протоиерей Георгий Поляков освятил создание Христианско-либеральной партии Крыма. Симферопольские братья Башмаки не отставали – купили дорогой костюм своему кандидату в крымские президенты и развернули борьбу за автономию Крыма, чем вызвали негодование киевских спецслужб. Столкнуть авторитетов лбами – дело нехитрое, особенно когда их много. Дорога траурным процессиям к почетным кладбищенским кварталам была расчищена автоматными очередями. В течение 1994 года крымские бандиты методично перестреляли друг друга. К тому моменту все парни из подразделения Валико тоже лежали в могилах. Их отпевал все тот же протоирей. В те времена поспорить с батюшкой относительно востребованности могли только могильщики да художники-каменотесы.

Держать зло на предавших его ребят теперь было еще более бессмысленным делом. Впереди ждала полная неизвестность, огороженная высотками самого дорогого в мире мегаполиса. Москва уже подарила ему титул чемпиона, и он надеялся обрести в столице России то, что умники называют самореализацией, а простаки не стесняются величать счастьем…

* * *

Моя дружба с Валико зародилась на одной корпоративной вечеринке, куда я приволок кучу артистов. Заказчик праздника – фирма, в которой теперь работал Валико, занималась оптовыми поставками куриных окороков – чуда американского животноводства, и так как часто отдавала товар в магазины под реализацию, то нуждалась в специалистах по вышибанию долгов. Валико проявил себя как профессионал в данной области.

В столице его мечтам «подняться» не суждено было сбыться. Мясники и его воспринимали как заурядное пушечное мясо – он перебивался от зарплаты до зарплаты, ездил на подержанном «опеле» и жил на съемной квартире, отчего терзающая его с севастопольских времен депрессия прогрессировала. К тому же он имел несчастье влюбиться, да не в кого бы то ни было, а в певицу и актрису Алику Смехову, которую видел наяву лишь однажды – в качестве зрительницы на поединке по боям без правил.

Ринг-анонсер представил его тогда как полагается, упомянув все титулы и регалии. Валико «сделал» своего соперника для нее, однако ни этот, ни последующий день ничего не изменили. Тогда он понял, что звезда, скорее всего, не запомнила даже его фамилии. Спустя месяц он смирился с безответностью своего чувства, а через год окончательно понял, что Алика – орешек не для его зубов.

Так вот, Алика выступала на той вечеринке. Валико моргал своими преданными глазами прямо перед сценой, его широченные ладони воспроизводили самые громкие хлопки, но они тонули в гуле и ликовании разгоряченной толпы, в децибелах многокилловатных сабвуферов и мониторов. Он снова остался незамеченным, и оттого со злостью взирал на своих боссов, которые не сообщили рядовым сотрудникам о том, кто из артистов будет развлекать их на «корпоративе». Ах, если б он только знал, что она будет здесь – он бы купил самый дорогой букет и бросил бы его к ее ногам…

Я крутился возле сцены, контролируя процесс. Увидев обеспокоенного здоровяка, я поначалу заволновался за привезенных на вечеринку артистов. Однако, уловив в его взгляде растерянность и смущение, сразу сообразил, в чем тут дело. К тому моменту Алика попрощалась с публикой, никоим образом не выделяя своего самого преданного поклонника.

– Фанат Алики Смеховой? – поинтересовался я.

– Просто нравится! – честно признался исполин.

– Она замужем, – на всякий случай проинформировал я.

– Это меня никогда не останавливало! – отрезал парень.

– Тех, кого это не останавливает, остановит что-то другое, – саркастически заметил я.

– Что, например? – взъерошился мой собеседник, почуяв в моем наставительном тоне нотки угрозы.

– Тормоза – это часть движения. Те, у кого их нет, крайне редко доезжают до финиша… – менторски изрек я.

– Чем учить, как жить, лучше бы помог влюбленному бросить букет к ногам его богини, – посетовал на безответность своего чувства великан.

– С чего бы это я стал тебе помогать? – мой вопрос опустил его взор.

– Просто это тебе ничего не стоит, ты ведь здесь главный по артистам, – безнадежно вымолвил парень.

Никогда бы не подумал, что при росте в 175 сантиметров я способен искренне жалеть двухметровых богатырей. Но так получилось. Возложив всю оставшуюся работу на плечи своих администраторов, вместо того, чтобы расслабиться, я принялся неистово помогать незнакомому воздыхателю знакомой певицы.

Покупать цветы не пришлось. Шикарный букет розовых роз раздобыли в секунду, прямо на сцене – море забытых звездами цветов от этого ничуть не обмелело. Я всучил букет очумевшему кавалеру и потащил его к гримерке Алики. Началось непредвиденное. Поначалу он шел медленно. Я классифицировал эту походку как свойственную увальням нерасторопность. Но после того, как шаг великана сравнялся с неуверенным передвижением по институтским коридорам робкого абитуриента, не обязательно было быть провидцем, чтобы предположить – еще одно мгновение, и герой-романтик попятится назад.

– Мы почти на месте. Без паники. Сам напросился. Как тебя зовут? – спросил я у громилы уже перед дверью гримуборной «дочери Атоса».

– Валико все называют.

– Значит, и у меня нет причин величать тебя иначе, – я постучался и приоткрыл дверь, – Алика, ты не раздета? Это я, Вова, тут у меня дело к тебе. Можно войти?

– Войти можно, но если надо раздеться – тебе придется подождать, – пошутила звезда.

– Сделай для меня доброе дело – прими от одного хорошего парня цветы. Осчастливь своего фаната, поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется… – попросил я.

– И тогда наверняка… – подхватила она.

– Вдруг запляшут облака! – тянул я за рукав верзилу с цветами.

– И кузнечик запиликает на скрипке… – пропели мы дуэтом.

– С голубого ручейка начинается река… – приняла она букет из рук Валико и улыбнулась герою не ее романа.

– Ну, а дружба начинается?.. – спросил я у парня.

– С улыбки… – подтвердил он, и поблагодарил нас обоих.

На обратном пути Валико поклялся мне в вечной дружбе, и заверил, что сделает для меня все, что угодно…

Тогда я не придал значения этому обещанию. Однако скоропалительно зародившаяся между нами дружба быстро убедила меня в существовании «последних из могикан», для которых обещание или клятва – не пустой звук. Под «все, что угодно» Валико действительно подразумевал все, что угодно. Кому угодно? Это уже второй вопрос. Мотивация моего друга простиралась в плоскости одному ему ведомой высшей справедливости, его ответ злу не всегда был адекватен, поэтому всегда заставал врасплох. Не только врагов, но и друзей.

Как-то в японском ресторане мы обедали втроем: я со своей очередной девушкой и Валико. Какой-то перенюхавший персонаж из «Форбса», трапезничающий по соседству с целой свитой по бутафорски грозного сопровождения, позволил себе излишнее на взгляд Валико внимание к моей спутнице. Мне было неловко выслушивать от самозваного эксперта по части женских ножек хвалебные оды сначала в мой адрес с восхищениями по поводу моего хорошего вкуса, затем в адрес девушки с преклонениями перед ее дивным обликом. Восхваления продолжались довольно долго и, казалось, не имели конца. Валико посчитал сии навязчивые комментарии хамством и беспределом, и грубо предостерег «специалиста»:

– Слышь, братан, мой друг без тебя в состоянии оценить женскую красоту… ты кушать сюда пришел, так кушай спокойно. Приятного аппетита тебе…

«Женский эксперт» оказался обидчивым. Он позволил себе неуместную реплику в адрес Валико:

– А кто мне запретит восхищаться красотой? Ты, что ли? Я в своей стране. В своем городе. У нас свобода слова!

– Восхищайся на здоровье. Оно тебе пригодится. – завелся Валико.

– Ты чо угрожаешь мне?! – холеный дядя скривился словно пассажир, перепутавший вагон.

– Я в отличие от тебя знаю время и место и для того, чтобы угрожать, и для того, чтобы воплощать свои угрозы в жизнь.

– Давай, сообщи мне время и место, – вернулся в 90-ые обнюхавшийся дядя и показательно высморкался в шелковый платок с монограммой.

– Время и место знаю только я, – произнес Валико и встал из-за стола. Он попрощался со мной словами: – Что-то есть перехотелось. Я внизу тебя жду. Не спеши. Кушайте спокойно. Я рядом.

Мы с моей длинноногой спутницей-танцовщицей «гоу-гоу» из «Шатуша», невзирая на нервозную атмосферу вокруг, тщательно пережевывали спайси и суши. «Женский эксперт» доел сашими, запив его изрядной порцией саке, и направился в сторону выхода. Я даже удивился, что напоследок дядя не отпустил прощальный комментарий в адрес моей красотки. Похоже, Валико испортил ему настроение.

На следующий день из телепрограммы «ЧП» я узнал, что в центре Москвы был сожжен «майбах». Фотография владельца автомобиля не оставляла никаких сомнений в том, что им являлся ретивый ценитель женских прелестей, накануне едва не подавившийся сашими. Валико ни в чем не признался мне, своему другу. А ведь я наверняка знал, что именно он автор и постановщик этого происшествия. Выйдя из ресторана, он ждал. Запомнил автомобиль, куда сел его обидчик. Проследил путь кортежа. И осуществил свой план с минимумом реквизита: канистрой бензина и зажигалкой, на переполненном паркинге китайского ресторана, в котором дяде заблагорассудилось отужинать.

В будущем я не раз прибегал к помощи друга. Когда недобросовестные клиенты пытались не выплатить оставшуюся часть гонорара артистам. Когда хозяин одного ночного клуба тянул с возвратом арендованного звукового и светового оборудования. Когда часть учредителей одного телешоу сперва пыталась скрыть истинную плату телеканала за творческий контент и продакшен, а затем захотела пересмотреть условия договора с каналом без консультаций с остальными партнерами. Почти всегда Валико перебарщивал с воздействием на непорядочных людей, и зачастую это воздействие было физическим.

Словом, дружба трансформировалась в деловое сотрудничество. Но новая ипостась наших с Валико взаимоотношений родила в моей мнительной душе тревогу. Удержать безбашенного Валико в рамках не под силу было даже мне. В своих действиях он был неконтролируем. Я молил Бога, чтобы в моей жизни не произошло ничего действительно страшного, что потребовало бы вмешательства Валико в полном объеме, с использованием всего разрушительного потенциала его всесокрушающей силы, признающей верховенство лишь за эфемерным и доподлинно известным только мудрецам понятием высшей справедливости.

Как я не сторонился неприятностей, такой момент все же настал. Я обратился к Валико в самый тяжелый в моей жизни период, опасаясь за себя и за него одновременно, попросив его об одолжении в момент полной своей растерянности. Я знал, что мог ему доверять. Я решил доверить ему четыре с половиной миллиона евро. Мой план был не прост, совсем наоборот – очень даже сложен. Роль, что отводилась в нем Валико, на мой взгляд была второстепенной. Я даже придумал, как сделать ее совсем малозаметной и практически невидимой. Мой друг не должен был пострадать…