Текст книги "Акула шоу-бизнеса"

Автор книги: Владимир Ераносян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Единственно верный путь – это прямой путь в историю. Вот он – неповторимый сладкий аромат с привкусом напалма и продуктов разложения взорванного тротила. Он стоял на трибуне плаца, перед ним – две тысячи отборных молодцов, скрепивших свою преданность Ордену кровью осужденных им на смерть. Убийство – лучшая проверка и лучшая присяга. У каждого из них свои мотивы. Эти ребята не безмозглые канарейки, в их бритоголовых черепах хватает противоречий. Но они здесь, они готовы выполнить приказ. Потому что каждый из них порвал навсегда с безропотным прошлым и выстрадал для себя счастливое и трагичное ремесло солдата фортуны. У Наполеона тоже была старая, проверенная изнурительными завоевательными походами гвардия. Магистр влюбленно смотрел на свою армию, не в силах выговорить ни слова. Он знал, что парни ждут от него проникновенной речи, но то, что он заготовил в своей голове, теперь не нравилось ему. Он должен произнести нечто особенное.

На флагштоке развевался алый флаг с изображением короны. Магистр обратил взор ввысь и увидел знамя своей борьбы. Словно дух божий снизошел с небес, окрылив его и рассосав комок в горле.

– Братья мои! – с бесноватым блеском в глазах нарушил продолжительное молчание Магистр. – Мы стоим на пороге великого свершения. Господь дал нашим сердцам смелость, рукам вверил оружие, а помыслы окропил чистотой и благоговением. Целям Господь даровал твердость и бесповоротность, рассеял сомнения и страхи. Чем человек отличается от обезьяны? Тем, что он умеет затушить свою боль и победить свой страх. Вы сумели это сделать, в ваших жилах течет кровь гордых и сильных людей, которым улыбается фортуна, которых не оставит божье покровительство. Нам предстоит убивать, много убивать. Но в ваших душах не должно быть покаяния. Вы волею судьбы наделены этим правом, ибо вершите суд истории во имя великой цели – установления в нашей многострадальной России истинного порядка. В этом порядке не будет места лукавству и коррупции, преступникам и продажным политикам, распродающим великую Россию. Мы обязаны взять власть силой и сбросить ненавистный народу режим. Мы вынуждены сейчас убивать. Но Бог простит нам жертвы, ибо они во благо. Народ ждет избавления, и вы, братья, предстанете в образе спасителей. Люди изнывают от боли и унижения, от чиновничьего беспредела и гнета уличных банд, от произвола милиции и непостижимой дороговизны. Все стоит бешеных денег, все, кроме человеческой жизни. Мы призваны свергнуть правительство, обрекающее народ на голодную смерть, власть душегубов, поправшую человеческие ценности, бросающую неокрепших юнцов в бессмысленные войны. Да будет милостив к вам Господь, да сохранит в вас силу духа и доблесть рыцаря, да поможет побороть ненавистного тирана. И да вознаградит лучших своих сынов, рискующих жизнями во имя установления справедливости!

По окончании своей речи Магистр вскинул руку вверх, крепко сжимая кулак. Жест до безумия напоминал приветствие нацистов. Однако это было лишь символическим подражательством фюреру. Магистр был далек от расовых и национальных предрассудков. В рядах организации числились боевики различных наций, в том числе евреи. Кстати, наличие в структурах ордена и даже в его Верховном органе – Комиссии представителей избранного народа вовсе не означало, что Орден Кесаря принадлежал к организации сионистического толка либо к масонской ложе. Магистр не простил бы себе, если бы выстраданная лично им идеология была бы заимствована откуда-нибудь. Его организация являлась творением его собственных фантазий, так что никаких альянсов. Власть должна быть безграничной.

Шеренги боевиков зарядились вдохновением оратора и заорали в экстазе. Шквал автоматных очередей, направленных в небо, выразили весь тот восторг, в котором пребывали сейчас все парни. Эклептика беспорядочной стрельбы в воздух и протяжного крика услаждала самолюбие главы Ордена. Он долго наблюдал за происходящим, но сообразив, что наступил нужный момент завершить сборище, сошел с трибуны. Распорядительные функции вновь взяли на себя «старшины» дружин, группируя бойцов повзводно для следования в палаточный городок.

Лорд осмелился подойти к Магистру.

– Это было лучшее, что я когда-либо слышал, – произнес он, как преданный пес, ластящийся к хозяину.

– Подхалимаж! – рявкнул Магистр.

Лорд попытался еще что-то сказать, но Магистр подсластил пилюлю:

– У меня слишком хорошее настроение, чтобы тебя отчитывать.

Он смотрел на расходящихся строем боевиков, приговаривая:

– Разве это не регулярная армия, причем у меня дело поставлено так, что труд ратных людей оценен по заслугам. Мои солдаты получают больше американских моряков.

В словах Магистра не было вранья, формирования Ордера не имели ничего общего с бригадами влиятельных мафиози. Мобильные группы из 8 – 10 человек, вооруженные до зубов, возглавлялись «старшинами», которые в свою очередь подчинялись «баронам» (до десяти «старшин» каждому «барону»). Самые авторитетные «бароны», в том числе из региональных ответвлений организации, входили в «Рыцарский клуб» Ордена, являющийся штабом боевых дружин. Председателем клуба был член Комиссии Евгений Рапопорт – один из самых приближенных соратников Магистра, ведающий вербовкой кадров для Ордена. Боевой костяк, состоящий из многотысячной армии дружинников, управлялся непосредственно Магистром, Рапопорт и «Рыцарский клуб» обладали лишь координирующей и распорядительской функциями. Добро на все акции Магистр давал лично. Кроме этого, в распоряжении главы организации наряду с известными только ему наемными киллерами, работающими под прикрытием неприметных госслужащих, была вышколенная профессионалами из спецподразделений ФСБ, которых переманил Магистр, служба личной безопасности из ста пятидесяти лучших боевиков.

Власть каждого из членов Комиссии распространялась на собственные бригады, но их численность регламентировалась Магистром. К примеру, вес Лорда измерялся двумястами «штыков». Особое внимание уделялось разведке. Внутренняя служба считалась прерогативой одного из членов Комиссии, отчитывающегося регулярно о чистоте рядов и положении дел внутри организации перед Магистром. В его задачу в первую очередь входило выявление проникнувших в Орден агентов спецслужб и их устранение, а также ликвидация предателей. Большинство из разоблаченных «мусоров» и сломавшихся членов Ордена принимали смерть на Ритуале Посвящения, личное присутствие на нем Магистра с некоторых пор не являлось обязательным условием. Казнь приобрела обыденный окрас.

– Да, кстати, – продолжал Магистр, – практически все профсоюзные боссы с моей подачи объявили бессрочные забастовки с политическими требованиями. Шахтеры бастуют, железнодорожники тоже, учителя, врачи – все бюджетники, даже спортсмены смеха ради. Не выстоять президенту в конкуренции с Егоркой. Военные – и те пикетируют родное министерство. Вот к чему ведет несовершенство политической системы. Те, кого надо кормить и ублажать в первую очередь, терпят порой больше других. Армию свою любить надо. Хотя этим недоумкам в Кремле поздно уже учить урок. Я буду принимать у них зачет шестнадцатого июня самым что ни на есть предвзятым образом.

Лорд не уставал поражаться широте мышления своего босса. Он охотно принял предложение Магистра отужинать в кругу друзей в недавно выстроенном неподалеку от подмосковного Калининграда ресторане «Калинка». Здание ресторана спроектировали так, что при желании и минимальных усилиях оно легко переоснащалось в неприступную цитадель. Подобных секретных баз во владении Ордена насчитывалось более трех десятков. Только в одной Московской области местонахождение части из них было известно лишь главе организации и наиболее влиятельным его фаворитам. Некоторые из засекреченных объектов, помимо компьютерной системы охраны, имели на своей территории вертолетные площадки, а под своими постройками скрывали туннельные ходы.

Передовой арьергард из эскорта мотоциклистов выехал к назначенному месту, за ним потянулась вереница кэбов, в том числе бронированный «мерседес» Магистра.

Халдеи накрыли для членов Комиссии кавказский стол: шашлык, долма, люля-кебаб, вино «Киндзмараули». Стены из красного кирпича едва успевали поглощать тепло камина. Магистр повелел поджечь факелы, прибитые на стенах. Факельный огонь придал трапезе душок средневековья. Судя по блаженному виду главы Ордена, он балдел от этого.

Ели молча, лишь изредка перебрасываясь между собой парой-другой фраз. О предстоящей конфессии не говорили ни слова. Охрана довольствовалась столом поскромнее, стоящим под тентом просторной беседки во дворе.

Погода выдалась на славу. Лето на носу, так что ничего удивительного. Щебетали птички, размахивали крылышками бабочки. И этот природный блюз был "под стать сладким нотам «Гоу даун мозис» Луи Армстронга. Вот она – красочная сторона мироздания с ее густыми зелеными кронами и упрямым жужжанием насекомой мелкоты. Какая природе разница, при каком политическом режиме она живет? В отличие от любой автократии, да пусть даже и демократии, природа неистребимо живуча и до простоты совершенна. И гниль ее в отличие от прогнившей государственной системы – всего лишь обогащенная минералами почва, другими словами, обыкновенный перегной.

Но здесь, в ресторане «Калинка», царила иная логика, базирующаяся на идеологии организации, коей, как собственным дитя, гордился ее основатель. И хотя любые человеческие представления в большей степени субъективны, всякому субъективизму есть предел.

«Киндзмараули» дурманящим теплом разгорячило внутренности. Магистру стало нехорошо от жары, он вышел во двор охладиться и вдоволь надышаться свежим воздухом. Сопровождать его вызвался Лорд.

Они бродили в палисаднике. Лорд предложил боссу сигару. Магистр обрадовался возможности удвоить приятные ощущения – прохладный вечер взбодрил его, и тошноту как рукой сняло. Они с одинаковым апломбом смаковали затяжки, но в этом культе курения угадывалось нечто показное и притворное. Ведь оба они пресытились жизнью настолько, что вряд ли нашлось бы на свете диво дивное, способное расшевелить в них телячий восторг. Женщины? Их они перебрали великое множество и могли себе позволить еще столько же, хоть сразу. Деньги? Это слово уже вызывало у них смех. Что еще? Слава? Говно на палочке. Все имеет свою цену, за деньги можно стать знаменитостью. Любовь? Эти двое давно уже любили только свое отражение в зеркале, быть может, с самого детства. Страх? Здесь можно поспорить. Лорд, к примеру, боялся гораздо меньше, нежели среднестатистический гражданин, но все же существовали вещи, коих он искренне опасался. Разве не боялся он Соболя – Магистра? Да, но его это не удивляло, для него сей страх к Большому Папе был нормой, рабочим состоянием, ведь он с низов «прохавал» блатную систему. Что бы там ни сочинял Магистр, каких бы воздушных замков ни строил, Лорда невозможно уже было переучить. Никакой его босс не Магистр, Соболь он. Хотя это не совсем правда. Да, вся эта перетусовка кличек и привычных названий давалась Лорду на первых порах освоения в организации почти так же, как изучение в преклонных годах иврита. Однако трудности ушли в прошлое. Новые привычки приросли намертво. Магистр, конечно же Магистр.

А боялся ли чего-нибудь сам Магистр? Лорд часто задавал себе этот вопрос. Образ босса отпечатался несмываемыми чернилами в его сознании как образ человека без нервов, уверенного в себе, как самый сильный самец львиного прайда. И все же вопрос подлой закорючкой тюкал его в затылок. Он же все-таки не лев, а человек. Лев и тот, оставшись один в окружении полчища смрадных от съеденной падали гиен, предпочитает спасаться бегством, чем вступать в неравную схватку.

Вдруг что-то отвлекло Лорда от приятного дыма сигары. Его взгляд приковали два мусорных контейнера, стоящих метрах в сорока. Вместе с голодными бродячими котами в грязи и объедках ковырялась опустившаяся старуха. Она разгребала бараньи кости, мясо с которых пошло на шашлык, корявой палкой, подыскивая себе подходящий ужин. Правда, слово «ужин» в данном случае нельзя было назвать уместным. Наверняка найденная ею косточка с приличными ошмотками баранины являлась для нее одно временно завтраком, обедом и ужином. Довольная удачной находкой, старуха бережно сунула кость под мышку. Но блеск в ее глазах не выражал привычного человеческого удовлетворения, в них было больше животного чувства. Как бы в доказательство этому старуха по-кошачьи ощетинилась и, напряженно озираясь по сторонам, попятилась назад с одним желанием – унести скорее лакомый кусочек. Лорд, недоумевая, смотрел на удаляющуюся старуху до тех пор, пока она не скрылась из виду за деревьями. Угораздило же эту жалкую нищенку оказаться здесь, на пиру будущих властителей России…

Он хотел было догнать ее и щедро одарить деньгами, но тут его осек голос Магистра, который, кстати, не видел душераздирающего сюжета с котами и бомжихой.

– Сила – в решимости быть сильным, – твердо и раскатисто увещевал Магистр, – надо делать что-то, не сидеть сложа руки, с разинутым ртом воспринимая чужие подвиги, движение – все, конечная цель – ничто. По– моему, Ницше. Золотые слова. А может и не Ницше. Но от этого слова не менее золотые. Лучше ошибиться, чем просидеть век бобылем и не ощутить горький, но, заметь, живой привкус досады за свою дурость. Надо суметь сделать из себя генератор действия, нежели просто сосуд противоречий. Ты знаешь, что сказал мне Мэджик, инструктор из ЮАР? Он сказал, что их движению не помешал бы такой лидер, как я. Они менжуются с началом восстания, ведут сепаратистские переговоры с зулусами, а нигеры Манделы тем временем отрезают им уши поодиночке и надевают на их головы огненные покрышки, которые ласково именуют «ожерельями». Он все это видел своими глазами. Мандола – лауреат премии Нобеля, борец номер один, противник апартеида, сам связан с негритянской мафией Лос-Анджелеса…

Неожиданно Магистр замолк, словно его укусила гадюка. Вены на шее вздулись, скулы задрожали, предворяя истошный крик отчаяния и ужаса. Он орал, будто его резали на куски, будто его сердце вырвали из груди. Лорд, отпрянув сперва в сторону от испуга, мгновенно оценил обстановку. Та нищая бабка, вынырнувшая из-за дерева подобно невидимке, стала причиной этого ужасного крика. Спустя секунду Магистр стоял в центре плотного кольца телохранителей, не прекращая панически орать. Старушка, целью появления которой было заурядное попрошайничество, сама до смерти испугалась и теперь решила ретироваться. Она заковыляла на своих кривых с закупорками вен ногах в глубь палисадника, но тут произошло страшное.

– Убейте ее, убейте! – плакал как младенец глава организации, – застрелите ее, пожалуйста!

Профессионалам не надо было долго объяснять. Они выпустили в старушку не меньше дюжины пуль. Бабушка, залитая кровью, упала в траву, держа в одной руке корявую палку, а в другой обглоданную баранью кость – ее несостоявшийся ужин.

Что случилось? Зачем? Почему? Лорд не мог прийти в себя. Все произошло как в тумане. Уму непостижимо, как могло такое случиться. Он не мог найти объяснения.

Магистра в невменяемом состоянии отвели на второй этаж ресторана, в спальню. Там он накачался валерианкой. Детский страх не отпускал. Неужто она вернулась?! Она вернулась за ним?! Надо бежать! Кошмар из детства бомбил мозги, но разум все же кое-как глушил сумятицу в голове, а изрядная доза настойки валерианы клонила ко сну. Он уснул, проснувшись утром в нормальном состоянии. Разум прижег своим практицизмом безосновательные страхи, вернул к реальности. И слава Богу. Навязчивый пульсатор давал о себе знать все реже и реже, потихоньку затухая. «Нет, она мертва, мертва. Она больше не сможет меня убить. Я убил ее!»

Магистр укатил утром на своем «мерседесе», ни с кем не попрощавшись. Старуху закапывали небрежно, как дохлую кошку. Лорд наблюдал за тем, как молодчики из телохранителей Рапопорта хоронили безвинную жертву. Ну и что? Разве мало их было. Этих безвинных? Он успокоил себя в очередной раз. Но на сей раз его спокойствие было зыбким, как спокойствие людей, проживающих в сейсмической зоне. Теперь Лорд знал точно, что Соболь – Магистр ненормальный. В этом объяснение всего, что уже было, что есть и что еще будет. У Магистра был страх – это также установил Лорд, ему надо было узнать это не ради занесения факта в летопись великих свершений главы Ордена Кесаря, а из собственного любопытства. Страх главаря Ордена не относился к общепринятым понятиям страха. В его боязни просматривалась аномалия. Да, Лорд служил сумасшедшему. Но… история делалась людьми не совсем здоровыми. «Гитлер – сифилитик с удаленным яичком, сексуальный извращенец, Наполеон – сексуальный маньяк, комплексующий из-за своего карликового роста, прямо как я, – размышлял Лорд. – Сталин мнительный параноик, страдающий манией преследования, Цезарь – эпилептик, Рузвельт – калека, Черчилль – ожиревший боров. У всех великих что-то не того. Чем хуже Магистр? Ничем. Млеет от ужаса при виде бабушек, но все-таки успевает, цепенея от страха, отдать приказ на поражение. Жалко бабульку, но, похоже, она стала жертвой истории».

Лорд вызвал своего шофера и вскоре ехал в своем «линкольне» обратно в Москву.

* * *

До выборов в президенты России оставались считанные дни, точнее, ровно две недели. Программа «Взлеты и падения» во всех телевизионных рейтингах прочно держала первое место, ведущему, Валерию Закутскому, не давали прохода журналисты. Он раздавал свои интервью направо и налево. Рекламные щиты с его портретом усеяли московские проспекты. Целая река чернил ежедневно утекала на автографы. Дома у Валеры скопились сотни писем, факсов с предложениями новых проектов программ на разных каналах, конкурирующие телекомпании пытались его переманить, предлагали даже главные роли сразу в двух отечественных телесериалах. Один чокнутый клип-мейкер настойчиво подсовывал фонограмму с какой-то попсой, уверяя, что такой раскрученной фигуре, как Закутский, достаточно просто открывать рот, чтобы стать секс-символом номер один.

Руководство компании пошло дальше – ему подарили новехонькую «ауди-100» цвета «дымчатая роза». Ключи от машины вручил Лорд. Валера принял дар без малейшего стеснения. И когда он задумывался об этом, его мучила совесть, но инерция удаляла его все дальше от угрызений, рельсы были скользкие, колеса смазанные – мчали как по маслу. Ошеломляющий успех! Кто откажется от такого. Возможно, такие найдутся. Теоретически. А на практике? А у многих ли случается так попрактиковаться? В роли звезды? Таких – единицы.

Новая машина, искушающе поблескивая на солнце, ждала хозяина на стоянке телецентра. Валера, заканчивая рабочий день и подходя к стоянке, всякий раз сознательно косил свой взгляд в сторону, противоположную месту парковки подаренной иномарки. Время шло томительными днями, а он все не забирал автомобиль. На любопытные вопросы сторожей: «Чего на „ауди“ не ездишь?» – не отвечал, молча усаживался в «восьмерку» и выезжал в путь к дому. Ключики бряцали дьявольским колокольчиком в увесистой связке разных ключей, Валере и вправду казалось, что у них какой-то особенный звон, будто и сделаны они не из металла вовсе, а из немыслимого космического сплава.

Двусмысленность, в которой пребывал Валера, скрючила свинцовыми зажимами его мозг. Ничего определенного для себя решить он не мог, его двойственная натура состояла из противоречащих друг другу ингредиентов, таких же немыслимых, каким ему представлялся сплав ключей от «ауди».

Он искал встречи с Инессой, в глубине души осознавая, что лишь она способна излечить его раздвоенную душу, успокоить его нервы и помочь сделать окончательный выбор. Но вскоре он понял, что поговорить с Инессой наедине не удастся, ее опекали два динозавроподобных субъекта. Это трудно было назвать охраной, Лорд придумал хитроумную разновидность издевательства. «Телохранители» отходили от Инессы максимум на пять метров, что послужило студийным острякам темой их колких намеков типа: «За нами бы так мужики (или девки, в зависимости от пола шутников) бегали».

Инесса не показывала виду, что также нуждается во встрече с Валерой, чувствуя, что день кульминации близок. Она боялась упустить свой шанс отомстить убийцам. За Валеру она переживала не меньше, но что-то внутри придавало силы. Они не должны спасовать. И если Валера отступится от ее плана, тогда все потеряно. Нет, он не тряпка.

Началась вторая неделя июня. Валере было худо. Ночами он маялся бессонницей и лишь временами проваливался в зыбкое забытье. Не хватало воздуха, накатывало удушье. Утром вставал разбитый, под глазами багровели мешки. Садился на постель, измученный, в испарине, отчетливо понимал – изводит страх. Долго стоял под холодными струями душа, терпел. Натягивал на озябшее тело махровый халат, постоянно стонал в бессильной ярости.

И так день за днем. Измотала, скрутила злая трусость, консолидировалась с подлостью. Одержит ли верх малодушие? Позволит ли он себя заковать сытой подлости? Он не мог осилить двоякую суть свою, будто организм не принадлежал ему, а был лишь полем битвы рукоположенного Господом ангела и коварного слуги Вельзевула.

Валера всасывал в себя цистернами сигаретный дым, проклиная свою слабость, но вместе с тем он точно знал, что пока не созрел для поступка. Легко сказать – попробуй выполнить этот план, что придумала Инесса. В одном она права – полагаться на ФСБ еще опаснее. Кто их знает, у этих ребят другие принципы. Можно запросто угодить в сети Лорда и компании. Может, эти парни только и ждут, когда хранители кассеты попытаются сплавить ее органам. У них с органами свои взаиморасчеты – известное дело. Иначе бы Лорд не стал такой шишкой в телеиндустрии. Не дали бы. Государство не так глупо. Неужели в Кремле слепцы заседают – не видят, что творится на большинстве каналов, как из них усиленно лепят продажных вурдалаков, тиранов, народных кровососов и как пропагандируют Егора Злобина с товарищами.

Бесполезно было углубляться в политические дебри. К тому же это мысленное бегство в предвыборные джунгли не помогало выбраться из собственных душевных лабиринтов.

Однажды выдался дождливый день. Казалось, Грозное небо захотело напомнить лету в самом его начале, чтобы не очень-то о себе мнило, мол, есть времена года и покруче. Тяжелым серым потолком провисли тучи, на асфальте пузырились лужи. Валера, истощенный постоянным бодрствованием, рухнул в кровать и на удивление быстро заснул.

Молния электрокардиограммой рассекла небосклон: ахнул гром, распахнув ударной волной незапертые на защелки окна. Шторы вздыбились как корабельные паруса. В оконном проеме огненный карандаш очертил живой лик Зини Брукмана.

– Ну, здравствуй, – заговорила огненная голова. – Чего в «ауди» не катаешься? Ты эту тачку заслужил. И на кой хрен сдалась тебе Инесса? Ты уже стал секс-символом этой страны. Выбирай любую. Куда она тебя тащит? Знаешь, что с тобой сотворят, если ты сделаешь то, о чем вы с ней договорились? Будет Валера с маленькой сквозной дырочкой во лбу. Тебе это надо? А что до угрызений совести – так разве не ты сам говорил, что в нашем мире выживает безжалостный и хладнокровный.

– Зиня, что ты плетешь?! Мы же с тобой братья! – восстал Валера. – Я знаю, кто тебя убил. Неужели ты хочешь, чтобы я молчал?! Эти звери обманули меня, заставили считать тебя подонком!

– Признайся сам себе – тебе удобнее ходить обманутым, – просверлила его хитрым прищуром светящаяся заревом голова. – Ты же испорченный мальчик, зараженный проказой цивилизации. Ты неизлечим. Единственное твое лекарство – это признание. Разве ты променяешь сверкающую суету мегаполиса на блеклую уединенность отшельника?

– Я не пойду на сделку со своей совестью! Не хочу казнить себя потом за малодушие.

– Так-так, обнаружилось, что Зиня Брукман стоит того, чтобы Валера Закутский подставлял под расстрел собственную персону…

– Послушай, что за едкая ирония? По-твоему, я законченный негодяй?

– Не говори чушь. Я же люблю тебя, брат. Но этот проклятый мир обладает авторским правом на знаки препинания, а предложения приходится придумывать самим. Чем оборачиваются наши потуги и чем заканчиваются – точкой, восклицанием или вопросом – это уж не нам решать. Мне поставили точку, тебе восклицательный знак. Лови момент, пользуйся, а то он согнется вопросом, а потом отпрыгнет, оставит одну точку. Зачем тебе это?

– Какого черта ты склоняешь меня к предательству?

– Сними установку. Ты же отлично умеешь не называть вещи своими именами. Предательство? Напомнить? Тысяча девятьсот девяносто третий год, второе августа. Ты приехал ко мне. Меня не оказалось дома, я тогда уехал с режиссером программы за город, к спонсорам. С ночевкой уехал. Ритка тебе открыла…

– Нет! – заколотился в лихорадочном ознобе Валера. – Нет!

– Да… – беспощадно продолжала голова. – Она сказала, что я уехал на целые сутки, пригласила тебя выпить кофе. Вы сидели напротив друг друга, беседуя на отвлеченные темы, но думали почти об одном. Ты думал о том, насколько твоя неотразимость всесильна, способна ли она сокрушить надежные барьеры, предостерегающие мою Ритку от низкой измены, попытается ли она сломать запрет, поддастся ли соблазну трахнуться с таким красавчиком, как ты…

– У-у…у… – ныл от разрывавшей правды Валера.

– Ты жаждал доказать себе лишний раз, что твое несокрушимое мужское обаяние сведет с ума любую женщину, даже верную подругу твоего друга. Ты не отрицал, что Ритка захочет лечь с тобой в постель из женского любопытства, дабы оценить, каков на самом деле этот хваленый донжуан. Ты думал так. И ты тогда совсем не думал обо мне.

Валера онемел, на лбу и шее набухли капельки пота. Раздувшись до предела, одна из капель скатилась по позвоночному желобу вниз, отметившись холодным следом.

– О чем думала Ритка? В жизни не догадаешься, – расплылся хищной улыбкой огненный Зиня, – ей было интересно не то, какой ты мужик, а то, как хороша собой она, дерзнешь ли ты ее соблазнять, пойдешь ли ради ее женских чар на предательство. И пошел ведь. Так что брось, тебе не впервой. Вы ведь тогда оба меня предали. А я так и не узнал при жизни.

Поникший от разоблачения Валера застыл скалистым утесом.

– Не огорчайся, я простил и тебя, и Ритку, – миролюбиво прошептала голова. – Словом, смог же ты после того вечера второго августа столько времени со мной работать и столько времени обращаться ко мне словом «брат». И сейчас сможешь. Чего тебе это стоит? Просто отбросишь совестливые предрассудки, и шито-крыто. Хотя, постой, я, кажется, знаю, в чем дело. Инесса?! Ты хочешь выпендриться перед ней?! Дурачок! Ах, да, она тебе не покорилась. Она не дала. И теперь ты индюшишься, корчишь из себя героя. Интересно, а если бы ты ее трахнул, имела бы она шанс вовлечь тебя в свою вендетту? Ой, сомневаюсь. Что? Ты любишь ее? Больше чем себя? Ладно, я в твою личную жизнь лезть не хочу, дождь закончился, тучи расступились, открыв магистраль для солнечного света. Все, исчезаю… – с этими словами огненный рисунок, шипя гирляндой, стерся.

Валеру кидало во сне, он глотал воздух высохшими губами, как проглатывает последнюю каплю из фляги иссохший от жажды путник. В глазах свербило, они наполнились влагой. Он вдруг подпрыгнул и сел на кровать, гладя, широко раскрыв глаза, наоконный проем. Окна открыты настежь. На улице яркое солнце, на небе безоблачно. «Зиня… Он был здесь… прости меня, Зиня, я подонок».

– Ты хороший парень, Валерка, зла на тебя я не держу. Бес тебя попутал.

Валера оторопел от страха. Сон продолжается, или это происходит наяву? Как он ни прислушивался, ничего больше не услышал. Решил, что не на шутку переутомился, мерещится всякое. Уж реальность от сна отличить не может. А что есть реальность? В реальном ли мире он живет или прозябает в придуманном пространстве, где господствует закон каменных джунглей – выживает сильнейший, вернее, подлейший?..

* * *

Проезд Шокальского. В этой панельной «хрущевке» живут родители Зини. Почему он не приехал к ним сразу после того, как узнал об истинной причине исчезновения их сына и его друга? Каково им теперь в полной безвестности? Каким глупцом считал себя Валера, вспоминая свои резкие ответы на их телефонные звонки. Они искали сына. Престарелые отец и мать, которым неоткуда было ждать помощи, не выдержав бездействия и снобизма мздоимцев в милицейских погонах, сами принялись за поиски родного мальчика. Они бы отдали все, чем обладали, вплоть до крыши над головой, был бы в этом толк. Но квалифицированный поиск пропавших без вести органы правопорядка начинают вести только из-под палки вышестоящего командования. Семейству Брукманов (отец работал портным, мать зарабатывала на хлеб репетиторством на дому) до самого милицейского верха было не достучаться. Они обращались ко всем, кто мог пролить свет на пропажу Зини. К Валере трижды. Он выместил зло за Зиню на его родителях, рассказав им, что их сын сбежал с деньгами и что отдуваться за него придется Валере, так как гарантии кредиторам давали вместе.

– Наш мальчик не мог так поступить, – в один голос говорили Семен Самуилович и Наталья Наумовна. – Произошло чудовищное недоразумение, Валерочка, он любит тебя как родного брата.

– Я тоже считал так, – выгибая бровь стрелкой, твердил им Валера, – пока моя доверчивость не загнала меня в угол, а Зиня не отплатил мне сполна за искреннюю дружбу. Где мне теперь искать деньги, чтобы расплатиться с долгами? Может, вы подскажете?

– Возьми все, что есть, только помоги разыскать Зиню, – рыдала Наталья Наумовна. – С Зиней приключилось что-то страшное, он всегда предупреждал нас, если куда-то собирался уезжать.

Валера не стал раздевать стариков Брукманов, хотя и не верил в невиновность своего партнера. Безвыходность ситуации лишила его трезвомыслия. То была паника. Но теперь-то он знал, что произошло на самом деле. Поздно. Валера ненавидел себя за свой дерзкий безжалостный язык, воспроизводя сейчас гадкие фразы, коими он распалялся, причиняя родителям Зини невыносимую боль.

Он позвонил в дверь.

– Кто там? – раздался тоненький голосок Натальи Наумовны.

– Это я, Валера.

Дверь открылась, на пороге стояла маленькая седая женщина в чистом накрахмаленном переднике. Ее безжизненные глаза в эту секунду сверкнули слепой надеждой. Но тут же потухли вновь. По виду Закутского она поняла, что привели Валеру отнюдь не радостные вести.

– Нет, нет, ничего выяснить не удалось, – солгал Валера, так как сказать им, что Зиня мертв, значило убить этих бедных людей. – Я пришел сказать, что с долгами мы расплатились, Зиня, как оказалось, ни при чем. Вот.