Текст книги "Побег на восток (СИ)"
Автор книги: Владимир Береговский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Уж больно дефицитными были визы и слишком много стоили. У нас со Светкой таких денег сроду не водилось.
"Не спи, – Светкина нога довольно больно лягнула меня под столом. А точно, что-то я стал в последнее время некстати и не вовремя задумываться. А наша встреча подходила к концу. Подняли еще раз фужеры "за в╕льну Украину"! Богданчик лихо поставил свой бокал на стол и немного промахнулся – сосуд с жалобным звоном разбился на мелкие хрустальные брызги. "А, ерунда, – пьяно пробормотал Богдан,– щоб в вас, щоб в нас всэ було гаразд, щоб вы, щоб мы щаслыви булы."
Ага, "щаслыви" – как бы не так! С шумом грюкнули двери, и в проёме возник высокий и худой как скелет парняга с неприятно вытянутым лошадиным лицом. Да и выражение на этой лошадиной морде было весьма неприятным. Он нас разглядывал, как какие-нибудь нечистоты в общественном туалете. Особенно долго его взгляд за?держался на мне – тут его вообще перекривило – будто целый лимон съел. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и продолжал намазывать на хлеб дефицитную гусиную печенку – не пропадать же добру. Когда еще придётся таким деликатесом полакомиться. Но чувствую, как сверлит меня своими бельками этот долговязый, и чуть было нож не уронил. Встать бы сейчас да спросить прямо: чего вылупился, но не моги – не буди лихо пока оно тихо. Пусть глядит – небось, дырку не просмотрит.
"Чего тебе, Тарас", – наконец спросил Орест. Он заметно занервничал, впервые на протяжении нашей встречи. С чего бы это? Что это за хмырь такой, чтобы из-за него так нервничать?
–Шпиона заловили,– неожиданно тонким голосом евнуха выкрикнул долговязый.
– Какого шпиона? Ты что Тарас, такое мелешь? Где тот шпион? Пошли посмотрим.
– Да не надо никуда нам идти. Вот он тут – шпион, москалик-шакалик!, – завизжал клятый Тарас, показывая на меня не чем-нибудь, а дулом автомата. Он что – обкурился, что ли? Я впервые заглянул парню в глаза. Ничего себе глаза, обыкновенные, только какие-то чересчур светлые. Всё у этого дохляка было чересчур: слишком длинный, слишком худой, слишком нервный. Чего ему от меня надо? Я стал потихоньку подниматься, примериваясь, чем бы его, гада, успокоить. Но против лома – нет приема. С табуреткой на калаш не попрёшь. А вот Богдан, я краешком глаза это заметил, свой автомат положил рядом, на скамейку и теперь незаметно от Тараса обшаривал его правой рукой. Орест нарочито спокойно и лениво начал урезонивать долговязого: "Ты что-то путаешь, Тарас. Это же наши друзья приехали с моим вуйком Богданом. какие у тебя основания иx обижать?
– Вуйко твой возможно и сам шпион русинский, а что с ним точно шпионы, московские или киевские – один хрен. Я обнаружил в их машине вот это – Тарас с презрением швырнул на стол небольшой томик Булгакова, который, как выяснилось сейчас, некстати, взяла в дорогу Света. "Отвлечься",– как она объяснила,– от этого окружающего мрака".
– И это всё, – с облегчением усмехнулся Орест и откинулся на спинку кресла, – Чем же тебе не нравится эта книжка?"
– Да ты только посмотри, пан командир. Это же Булгаков, антиукраинский писатель."
Тут вмешался Богдан: "Хлопец, успокойся. Это известный росийский писатель который давно уже помер. Кстати, чтоб ты знал – в Киеве, по Андреевскому узвозу есть музей Булгакова. Ну раньше точно был. А сейчас иди себе в лес, хлопчик, и там шукай своих шпионов.
– И правда, Тарас, – с усмешкой добавил Орест, – шёл бы ты в лес, или еще дали до Гали и не морочил бы нам эти самые штуки. У тебя всё?
– Hет, не всё, – продолжал верещать этот психованный Тарас, – это только цветочки, а ягодки еще впереди.
– Ну что у тебя еще за ягодки, – начал сердиться Орест. -
– Там, под сиденьем мы нашли ружье, кстати тоже российского производства.
– Ну ты что такое городишь, хлопчик, а "калаш" у тебя чьего производства? – философ Богдан, не выдержав такой явной дурни, с пьяным усилием начал подниматься, пошатнулся и, опершись на стол левой рукой, правой, с уже прихваченным автоматом, сделал круговое движение, пытаясь сохранить равновесие. Страшно загремела нескончаемо длинная автоматная очередь. Я мгновенно оглох, закрыл глаза и, кажется, целую вечность ничего не слышал, не видел и не соображал. Когда перестало греметь, я вновь открыл глаза.– Поперек стола лежал Богдан с широко раскинутыми руками – будто собирался с нами со всеми обниматься. Только лежал он лицом вниз на красной от его собственной крови скатерти. Злосчастный автомат валялся тут же, на столе, среди пустых тарелок и удивительной красоты бокалов. Я механически поднял "калашников" испачканный в крови Богдана. Боже, сколько в человеке этой крови! Только тут я поднял голову и встретился взглядом с долговязым Тарасом, который уставился на меня своими бледно-голубыми зенками. Его палец все еще был на курке, который он до сих пор нажимал, хотя и выпустил в Богдана все тридцать патронов обоймы. Я медленно поднял автомат Богдана и, почти уткнув его в грудь Тараса, стал жать пальцем на спусковой крючок. Что такое? Никакого эффекта! С досадным удивлением я увидел, что автомат был на предо?хранителе. Тарас лихорадочно откинул пустую обойму и схватился за патронную сумку. Он не успел вставить новую обойму – я просто щелкнул предохранителем и снова нажал на спусковой крючок. Короткой очереди на таком расстоянии было вполне достаточно – зачем тратить боезапас напрасно, ещё пригодится.
– Зря, всё зря, – в наступившей тишине шепот Светланы прозвучал слишком отчетливо. Орест ведь рядом. Богдану то уже всё равно – пропал наш товарищ, наш Дон Кихот. Его мы любили, хотя и во многом он был виноват. Ну почему только эта песенка лезет в голову. Спасаться надо – но вряд ли удастся. Сейчас всё равно убьют. Только надо удержаться, чтобы не скулить – "простите, я больше не буду". Все равно не поверят. Сейчас начнутся разные игры в шпионы-разведчики. Уж лучше сразу. А что – идея! Я впервые за всё время посмотрел на Ореста – может взять его в заложники и за могучей спиной командира скаутов попробовать смыться? Орест, наверное, уловил направление моих мыслей и предостерегающе поднял автомат. Да, такую махину в заложники не возьмешь.
– Тихо будь пан,– подчеркнуто спокойно сказал Орест, – Богдана уже не вернешь. Я почему-то догадывался, что всё это закончится таким образом. Теперь слушайте меня. Сейчас мы садимся в вашу тарантайку и втроём попробуем спасти свою жизнь. Не желаешь, пан? Тогда я тебя положу рядышком со своим вуйком – вы же товарищами были?
Что же во мне такое есть, от чего Орест меня так быстро невзлюбил? А мне так он всё больше и больше нравился. К сожалению, насильно мил не будешь. Не время сейчас было признаваться в любви и дружбе рядом с остывающим телом бедного Богдана. Что ж, по коням хлопцы, "вси у путь. Закипило, зашумило, тильки прапоры цвитуть." Мать их за ногу – эти прапоры. Мне бы сейчас просто сидеть где-нибудь в садочке, под вишней и читать Стругацких.
Через минуту мы уже вывернули на моей, как сказал Орест, тарантайке между обгорелыми развалинами ресторана, прошмыгнули мимо шлагбаума с остолбенелыми скаутами. Орест крикнул им что-то типа "Я щас вернусь!" и мы покатили вниз по остаткам знаменитой некогда автострады Киев-Чоп. Она и в лучшие то времена была далека от совершенства, а теперь и говорить не о чем. Не успели сюда добраться македонцы со своей чудотехникой и, главное, добросовестностью. Ох, не скоро еще они придут снова строить дорогу европейского качества. Раньше, наверное, китайцы доберутся или японцы перебросят мост со своей Фудзиямы. Это более реалистичный вариант. О чем я только думаю! Кошмар! Ведь там наверху только что убили моего старого-престарого друга и сейчас скауты опомнятся и начнут палить нам в спину. И снова Орест меня удивил и даже испугал своим умением читать чужие мысли: "Не переживай, Володимир, в спину стрелять мои хлопцы не будут. Сначала они свяжутся по рации со львовским проводом, а те будут обращаться во Временную народную Раду... А мы тем временем будем уже дома. Не гадал я, что мне самому пригодится этот "Ауди" в Тухольке. Но мне хватит крови. Как там у Стельмаха – "Кровь людская не водица – люди зупыныться." Богдан будет последней каплей в этом потоке крови. Не могу уже терпеть эти типа "Украина для украинцев!", "Побудуемо Украину вид Дунаю до Кубани! "Годи базикаты. Про╜авылы усэ у 18-му роци, ще раз у 41-му, потим у 91-му роци а зараз вже цилком зрозумило, що знову наступылы на ти сами грабли. Яка там Кубань! Економику вщент зруйнувалы. Палыва нема, хлиб по талонах, люди бидують як николы...."
Он внезапно замолчал и оглянулся назад. И я только сейчас услышал какое-то странное скуление сзади, которое быстро перешло на вой. В зеркале заднего вида я не увидел своей подруги и резко затормозив, остановил машину. Ну, вот она, моя Светка, лежит вниз лицом на заднем сиденье и вроде бы поёт, а может воет, а может и плачет.
С помощью Ореста я вытащил её из машины. Светка цеплялась за дверцы, не хотела выходить и продолжала выть. Пришлось крепко держать её за руки за ноги, а потом Орест вылил на неё почти всю мою канистру с водой. Только тогда Светка расслабилась и замолчала. Я сел на траву и устроил её голову к себе на колени. Так мы сидели и молчали. И Орест тоже, молча отошел в сторону и присел на придорож?ный камень. Кажется, даже ветер перестал дуть, а лес шелестеть. Благодатная тишина. Первым опомнился ветер и дунул на нас свежим вечерним дыханием. Да, пора ехать. Вроде бы надо куда-то ехать. Молча мы все как по команде, поднялись и залезли в машину.
4. Ночной прорыв
До Тухольки мы с горем пополам доехали где-то за час-полтора. Совсем заколебали меня эти колдобины. И если бы только меня, а то бедная машина совершенно расклеилась и скрипела как несмазанная телега. "Ну, давай, родимая, осталось немного! "Родимая" старалась из последних сил. Я всё боялся, что на очередной яме или следующем повороте гавкнут шаровые опоры, и придется нам тогда идти пешком. Уж тогда точно нам каюк. Но все-таки на одном честном слове уже в темноте мы доехали до тухольской заправки. И вовремя доехали. Как раз, два тощих местных паренька сняли передние колеса "нашей" "Ауди" и принялись отвинчивать задние. Орест прекратил грабеж точным ударом своего армейского полуботинка по копчику одного из злоумышленников, придержал за шиворот второго и тем восстановил справедливость, заставив бедных хлопцев прикручивать колёса обратно. Тем временем я перелил бензин из канистры в бензобак "Ауди" и мы со Светкой перетащили наши пожитки в её багажник. Все это было проделано в абсолютной тишине – даже неудавшиеся мародеры не проронили ни слова. Так без малейшего звука они и исчезли в сгущающейся темноте.
Махнули мы машинами "не глядя" и только сев за руль, который Орест уступил мне с какой-то даже подозрительной готовностью, я будто впервые увидел наш новый транспорт. Машина была почти новой – не то, что мой древний "жигуль". Но главное было все-таки не в этом, а в ее подчёркнутой модерновости. Только вот где и что тут нажимать? Сколько натыкано кнопочек и рычажков – как в самолёте! Но разбираться в деталях было некогда – по ходу пойму. Хорошо, что коробка передач не автоматическая – не люблю я автоматических передач, не привык. А! Главное ключ в замке зажигания, педали на месте – не перепутаешь. Фары включаются, кажется, здесь... нет, здесь.
Вы посмотрите только, как Орест ухмыляется. Нет, рано смеешься, молодой человек. Вот где фары, а вот где дворники. А остальные кнопочки лучше пока не трогать – еще катапульта какая-нибудь выстрелит. Ну, поехали. Дорога в целом знакомая. Сколько раз тут раньше проезжали. Правда, покрытие поизносилось ужасно, но всё же лучше, чем на перевале. Ну что же Светка то молчит? Свет, а Свет – ну оброни золотое слово. Ну что ты, в самом деле? Ведь Богдана не вернешь. Надо как-то жить дальше, а ты как каменная. Орест, а ты, почему такой молчаливый? Первым отозвался Орест. Он озабоченным голосом сухо предложил "держаться крепче за руль этой железки и не разгоняться, а перед Сколе вообще ОСТАНОВИТСЯ – посоветоваться надо. -" А пока что притормози-ка, вуйко Володя, поменяемся местами с тёткой Светкой. Решайте вы семейные дела будто бы меня совсем нет, но всё же не забывайте, что сейчас время не только деньги, но и жизнь".
Ну, слава богу, допетрил Орест, что кроме этой проклятой войны есть ещё и что-то другое. Ну а теперь ты, Светка, в свою очередь догадайся, что мне так тошно сейчас, что ещё немного и я сверну направо ... и прощайте все проблемы. Да нет, не сверну, не дождётесь, но действительно тошно.
– Вова, я понимаю, что так нельзя, уйти в себя и молчать. Этот Орест такой милый (Орест саркастически хмыкнул – вот тебе и "будто бы нет"), но тут же дело не в семейных вопросах. С семейными то проблемами мы с тобой всегда справлялись! Вот думаю, а есть ли смысл жить дальше? Ведь мы звереем, Вовочка, вместе с окружающим миром. Погружаемся в этот мрак инферно. Вот сейчас ты убил этого подлого человека, а до этого он убил Богдана,– Светка всхлипнула. Я быстро зыркнул на неё и сжал рукой ее круглое колено, но кажется, стиснул немного не так, и Светка гневно откинула мою руку.
– Ну вот. Ты неисправим. А если честно, то я как будто увидела тебя заново. Ты мне казался всегда таким чувствительным, чересчур чувствительным. А теперь ты ударился в другую крайность. Вова – ты бревно. По-видимому, в каждом мужчине дремлет зверь и в тебе тоже. Как давно я не видела простых добрых людей – боязливых, нежных, как наши дочки. Как я по ним скучаю.
– Так мы к ним и едем, Света. И если ты будешь себя хорошо вести, то может быть и доедем. Только вот с тем, что наши детки боязливые я согласиться не могу. По-моему очень даже смелые девушки, особенно младшенькая. Мужчин меняет как перчатки. Кто у неё сейчас последний? Кажется какой-то дипломат?
– Володя, ты циник. Девочка ищет любви и не находит. У тебя чисто мужской подход.
– Ну а какой же у меня может быть? Среднего рода?
Светка от возмущения набрала воздух, чтобы достойно парировать, но тут Орест попросил остановиться и выключить двигатель. Поговорили, называется.... Но что удивительно – тоска то пропала. Чем дольше я общаюсь с Орестом, тем больше убеждаюсь, что он сильный психолог, а все его "вуйки" да "тётки" просто маскировка. Загадочный тип, но без него мы пропадём.
"Тип" шепотом объяснил, что мы находимся на подъезде к Сколе и там за поворотом размещена вторая застава его скаутов. Всего в штате четыре человека: начальник заставы и трое караульных. Их не меняют уже целую неделю. На посту стоят только караульные, которые меняются каждые четыре часа. Сейчас два часа ночи и, значит, караульный стоит как раз половину своей смены – устал, спать хочет, бдительность потерял.
Что-то всё это мне не нравится про бдительность. Заливает Орест, нас успокаивает. Эти скауты всё ещё играются в Украинскую повстанческую армию – палатки, костры, оружие, схроны, засады, засеки. Их обрабатывали с пяти лет в духе братства по оружию, взаимопомощи, уважения к воинской дисциплине. И чтобы такие молодцы, впитавшие буквально с молоком матери "национальную свидомисть", потеряли бдительность? Не похоже. Свежо предание, да верится с трудом.
Все эти соображения я выдал Оресту, но он только отмахивался: "Да что ты, вуйко, волнуешься. Все будет сделано как положено. Полезем тихо. Вернее я один подползу. Сниму часового как учили, по науке. Жалко хлопца,но это уже моя печаль и моя забота. Вы только не провороньте моего фонарика. Сидите в машине наготове. Я подбегаю – хоп, и мы проехали мимо этого долбаного поста. Понял, росийский шпион?"
Он уже шутил – этот малолетний дылда. А интересно, сколько Оресту лет – как-то забыл у Богдана спросить. Но спросил я Ореста не сколько ему лет, а нельзя ли проехать тихо-мирно, без стрелянины и трупов. На этот невинный вопрос Орест с неожиданной злостью процедил: "Нет, нельзя. У нас железная дисциплина. С перевала должны были позвонить и предупредить. Тут родного отца, если прикажут, застрелят, а не то что.... Короче, сидите и ждите. Раньше нужно было думать как жить без кровопролития. А сейчас уже слишком поздно – мы уже теперь вроде волков-оборотней, пьем кровь как воду."
Он исчез в темноте глупой ночи, а мы остались вдвоем со Светкой и, как дети, взялись за руки. И, наверное, у обоих была одинаковая мысль – бросить всё к чертовой бабушке – машину, Ореста, Сколе, карпатские горы – и полететь в сторону родного Хмельницкого на крыльях надежды мифического счастья. Светка повернулась ко мне и в голубоватом свете от приборной доски "Ауди" как всегда загадочно блеснули её громадные глазищи, наша семейная гордость. "Ничего, Вовик, – прошептала она,– ещё немного и мы выедем из этих гор. Орест, мне кажется, очень надёжный человек".
Я не успел ответить. В ночной тишине автоматная очередь, казалось, прозвучала над самым ухом. Не успела она затихнуть в многократном отражении от склонов, как в вдогонку прогремела вторая ... и началось.
В горах ничего не понять – выстрелы бабахали со всех сторон, дробились на вершинах и снова падали на нас. Если бы я не знал, что стрелять могли только со стороны заставы, то решил бы, что нас окружает целый взвод автоматчиков. А может нас действительно обошли? А может, в Сколе подошло подкрепление? Мы со Светкой испугано крутили головами, напрасно напрягаясь что-либо увидеть в окружающей кромешной тьме. Впрочем, дорога слабо серела под тускло просвечивающимся сквозь редкие облака лунным диском. Вдруг на дороге, будто из черного омута вынырнула неясная фигура. Ладони на автомате мгновенно вспотели, и я судорожно передернул затвор. Всё, хана, сейчас нас начнут мочить. "Свои, свои – донесся крик Ореста, – заводите машину. Быстро-о-о!" Из темноты появились еще два едва различимых: силуэта. Снова загрохотали очереди, будто свистящий порыв ветра пронесся над нами. Мы инстинктивно пригнулись, и я лихорадочно стал елозить правой ногой, нащупывая педаль газа, одновременно поворачивая ключ зажигания. Великая сила – условный рефлекс – не успеешь подумать, а руки-ноги уже сами начинают делать что надо. Орест обернулся и, не пригибаясь, стал поливать из автомата, пока темные фигурки не исчезли. Потом он какими-то странными прыжками, ну точно кенгуру, помчался к нам. Светка тоже сообразила, что делать и мгновенно юркнула на заднее сиденье. Чуть не выламывая дверцу, ввалился Орест, и кресло заскрипело под его двухметровой тушей. Резко завоняло потом и еще чем-то кислым и острым, похожим на запах вокзального туалета.
– Вперёд, вперёд! – орал Орест и, выхватив у меня автомат, стал садить короткими очередями куда-то по дороге, в ночную тьму. – Вперед, пока они не опомнились! Если сейчас не проскочим – то уже никогда!" Машина уже разогналась, за мгновение набрав скорость, когда в свете фар, будто из-под земли возникла фигура в белой окровавленной рубашке и тут же отпрыгнула в сторону. А навстречу уже неслась бурая кирпичная стена.
– Левее, левее закручивай, – вопил Орест, и мы, чудом не врезавшись в стенку, вписались в поворот дороги. Машина с визгом присела на левые колеса. Ну, всё – сейчас опрокинемся, – успел подумать я, а руки уже крутили баранку вправо, отворачивая от летящего навстречу дорожного столба. Хрясь! Боком мы все-таки достали этот столб и машина, отскочив от него, уже мчалась прямо на толстое бревно шлагбаума. Я на секунду закрыл глаза, но к счастью высокий бампер "Ауди" принял удар деревяшки на себя. Хрясь! Хрясь! Машина, как снаряд, промчалась сквозь обломки шлагбаума, впереди на нас снова летел высокий деревянный забор. И опять я лихорадочно закрутил колесо баранки влево, с трудом вписываясь в очередной поворот. Впереди в свете от мощных фар далеко просматривалась широкая и прямая центральная улица Сколе. "Потише, потише, – неожиданно спокойно сказал Орест, – и закрой рот, пожалуйста. Чего это ты Светлану пугаешь." Тут только я понял, что всё это время непроизвольно орал что-то типа "А-а-а!" и, резко сбавив скорость, оглянулся назад.
– Светка смотрела на меня безумными глазами: " Володя! Володечка. Осторожнее. Больше так не надо ездить, родненький". Орест нервно захохотал и удобнее откинулся на сиденье: "Суперово! Какой русский не любит быстрой езды... украинец тоже. Теперь до самого Стрия дорога свободна от наших придурков. Осточертели они мне, со своими военными операциями. Да и еще вуйка убили, шуты хреновы. Извините пани Светлана за мои выражения. – Как говорят медики: "Какой стол – такой и стул." Это точно, подумал я, в таких условиях знаменитый поручик Ржевский отдыхает.
– Ну а что будем делать сейчас? И почему ты вот так "тихо" снял часового? Не смог справиться?
– Ну не вышло тише, извините, пан Владимир. Сам научил на свою голову хлопцев караульной службе. А тут ещё чрезвычайное положение объявили по случаю нашого побега. Вот они и услышали меня раньше, чем я дополз. Начали стрелять. Пришлось мне отстреливаться. Одного я, наверное, зацепил, а про остальное вы и сами видели. Я так удирал, что едва сапоги не потерял. Очень уж не хотел я своих хлопцев резать и сейчас даже рад, что не пришлось. Когда приходится отстреливаться и в бою убивать – то это же совсем не то, что кончать сонного и беспомощного человека. Я же не палач и не убийца, и в дальнейшем не собираюсь никого убивать. Поэтому пани и панове решил я покинуть Украину. Может это и неправильно, но ведь это моя жизнь. Собственно я ещё молодой, чтобы так нелепо её отдавать в чужие руки. Вот если бы я не видел и не слышал, а был бы таким слепым и глухим бовдуром как тот скаут и, то может и был бы более патриотичным. И пусть меня осуждают те, кто не росстреливал пьяных водителей камьйонов, не резал бандюков – наркодилеров и не забивал на смерть дурных мародеров. Очень уж наша национальная идея начала пахнуть кровью. Хай ему грец! Мы же не гайдамаки, чтобы убивать своих сынов за другую веру!
Мы со Светкой молчали. Пусть человек выговорится. Видно много накипело. Не может же нормальный и честный человек так долго жить в нечеловеческих условиях и оставаться нормальным. Он или становится моральным уродом-сверхчеловеком, или оскатинивается, постепенно превращаясь в тупое животное (жрать, пить и морду бить), или зарывается в эгоистичную скорлупу (моя хата с краю, я ничего не знаю), или бежит от всего этого, или начинает борьбу с подонками за свою идею. Но в последнем случае в ходе борьбы за "социальную справедливость" он превращается или в сверхчеловека или в животное. Короче – у попа была собака... Орест решил дезерти?ровать. Мы со Светкой тоже решили дезертировать. Не нам его осуждать.
Бывший командир пластунов наконец-то замолчал и теперь понуро вглядывался в дорогу, разрываемую мощными фарами нашей "Ауди".
Молчание прервала Света: "В конце концов, мальчики, не надо так всё мазать черной краской. Ведь, есть еще и обычные тривиальные человеческие ценности: муж, жена, дети, отец, мать – семья одним словом. Ну не получилась у нас национальная идея – не вышло. Но вы же остались, дорогие мои мужчины. Орест, ты мне тоже стал родным. Как будто не день-ночь прошли, а целая вечность с тех пор как мы встретились. Ведь не всё потеряно, пока мы живы. Может быть, доберемся даже до Хмельницкого, а там отец, мама... В общем, не надо забывать, что существуют вечные человеческие ценности. Любовь же осталась. Любовь мужчины и женщины. Матери и сына. Что вы всё
– Родина, Родина. Родина – уродина. А для меня Родина там, где Владимир, мой супруг, где мои деточки. Это моя Отчизна. Не зря же по-украински семья переводится как "родына". Вот об этом и думайте. Представьте, что то, что вокруг нас – это просто дурной сон. Он пройдет и настанет ясное солнечное утро: зеленая травка перед родным домом, улыбающиеся красивые лица. Орест представь, что навстречу тебе бежит красивая дивчина с любовью в голубых бездонных глазах. Или тебе больше нравятся карие очи, очи дивочи? У тебя девушка есть?
– Есть у меня девушка,– буркнул Орест,– и очи у нее в самом деле голубые, небесные. Вы угадали, пани Светлана. Но далеко она, ох далеко. Как всё это началось, поехала вся её семья аж до самого Кракова. Теперь и я хочу к ней перебраться.
Он после слов Светланы буквально на глазах успокоился и как-то обмяк. Видимо давненько Орест не слышал таких чисто женских резонов смысла жизни, а теперь отдыхал от своих сугубо мужских и жёстких планов. Нет, не из ребра сотворил Господь женщину, а из более сложных материалов. Были среди этих стройматериалов, конечно, и печёнка, и сердце, и желудок, но также и ещё что-то непонятное и таинственное. То, что мы называем душой. Жаль, что матриархат давно канул в лету. Может быть, поэтому и так много бед на нашей планете. Нам бы сейчас сюда могучую, широкобедрую и грудастую женщину-повелительницу, которая бы запретила мужикам даже в мыслях вспоминать о войне. Были бы сейчас семьи с десятками весёлых и здоровых детишек и вечно беременными бабами, а мужики бы охотились на мамонтов, а не друг на друга. Жаль, что мамонты уже давно вымерли. Остались одни танки.
– А теперь опускаемся на землю. – продолжал Орест – Сейчас мы подъезжаем к Стрию. Тут у меня шурин, очень влиятельная персона, заместитель мэра. Да и без него меня и моих стариков в Стрию все отлично знают. Так что у первой заставы тормозите, ничего не говорите, и всё будет хорошо..
– Так как в Сколе? – с неуместной иронией спросил я, и чуть было сам себе не закрыл рот. – Зачем сейчас умничать, не время. Но к счастью Орест на мою шпильку среагировал спокойно.
– Очень надеюсь, що всё будет по другому. Должно быть по другому. Проведём маленький эксперимент, пани Свитлана? Вы же, кажется, не так давно говорили о существовании таких обычных человеческих ценностей. Вот сейчас это и проверим.
5. Стрий
А впереди уже показалась развилка дороги Дулибы-Стрий и знакомый полосатый шлагбаум. Несмотря на глубокую ночь, час Быка, около шлагбаума торчало два силуэта, освещаемые бликами небольшого костерка. Эх, если бы они раньше были такими бдительными как сейчас, а то просрали Украину, а теперь после драки кулаками машут.
По сигналу Ореста я, не доезжая сотни метров до заставы, резко остановился и заглушил мотор. Орест медленно вышел из машины и с поднятыми руками пошёл вперед. А автомат, между прочим, таки взял, и он болтался у него на груди. Я свой тоже на всякий случай переложил на переднее сиденье – шовгур – шовгуром, а бережёного бог бережёт. Но на этот раз всё пошло без эксцессов, хотя и довольно медленно. Наконец-то неспешно вернулся Орест вдвоем с невысоким пареньком в камуфляжной форме и каске. Парень тихо и вежливо поздоровался. Орест тоже негромко приказал мне сесть назад и сам сел за руль, а паренек пристроился рядом. Водитель из Ореста, как оказалось, был неважным, и машина завелась только с третьей попытки. Но все-таки она завелась, и мы очень медленно поехали среди спящих темных домов Стрия. Почти на каждом пере-крестке мы останавливались и к нам подходили хлопцы с автоматами, коротко приветствовали Ореста с провожатым, равнодушно поглядывали на нас со Светкой, и машина снова спокойно катила вперед. Наконец, мы завернули в маленький заасфальтированный дворик между двухэтажными домами и наша многострадальная "Ауди" облегченно фыркнув, заглохла. Наш провожатый вежливо попрощался, пожелав нам спокойной ночи, и вскоре шум от его подкованных армейских полуботинок заглох на уличной брусчатке. Орест сладко потянулся и, сонно попросив нас немного подождать, исчез в тёмном подъезде. Его "немного" вылилось в тридцать-сорок минут. Во всяком случае, я чуть было не заснул со Светкиной головой мирно сопящей у меня на плече, когда он вернулся и знаками показал выходить из машины. Несмотря на его явное нетерпение, мы со Светкой провозились еще не меньше десяти минут, собирая наши немудрёные пожитки. Наконец Орест, подхватив оба наших спальных мешка, повел нас в дом. Мы поднялись на второй этаж. Я чуть было не упал, споткнувшись о высокий порог. Уф! Мы наконец-то оказались одни в большой комнате, освещаемой двумя свечками. В комнате доминировало широкое и высокое окно, занимающее почти всю стену, но, главное, посередине стояла широкая низкая кровать! Орест вывел меня в длинный коридор и показал удобства. Туалет был шикарный, весь в мраморе и бронзе, с высоченным потолком. С его мраморно-белым великолепием резко диссонировало простое цинковое ведро с водой стоящее рядом с унитазом. Игриво улыбаясь, Орест продемонстрировал мне систему слива и, пожелав хорошо выспаться, удалился куда-то по необъятному коридору, покрытому густым ковролином.
В итоге, после трех суток бродячей жизни, мы оказались в нормаль?ной теплой квартире. Правда слегка пахло сыростью и плесенью, но это же такие пустяки, на которые не стоит обращать внимание. Я отбросил тяжелое одеяло в темно-синей наволочке и с восторгом увидел простыни и подушки того же цвета. С виду всё было чистое, хотя и слегка влажное на ощупь. "Как в лучших домах Парижа и Лондона" – вспомнил я глупую расхожую фразу из далекой прошлой жизни. Мы со Светкой радостно переглянулись и уже через две минуты лежали в постели, с удовольствием стянув с себя потную и грязную верхнюю одежду. Я по знакомым движениям догадался, что Светка под одеялом сняла даже трусики, и тут же по привычке полез к ней под рубашку. Но не тут– то было. Моя подруга, заявив, что сейчас "это" совсем некстати, и она смертельно устала, повернулась ко мне своими острыми коленками. Настаивать не было никаких сил, и я даже с некоторым облегчением, что не надо ничего доказывать, убрал руки. Ещё какое-то время я смотрел на уже сереющее в предрассветном сум?раке окно, проваливаясь в тяжелый беспокойный сон. Перед глазами кружилась серая дорога, зеленые смереки на голубом небе, какие-то хищные рожи мелькали перед капотом машины, которая летела вниз по очень крутой и узкой дороге. Я испуганно просыпался, с облегчением вспоминал, где я нахожусь, и снова падал в этот тягостный кошмар.
Жарко-то как. Я вспотел под толстым верблюжьим одеялом, высунул ноги и проснулся. В глазах замигали горячие желтые пятна, и я снова их зажмурил, подсматривая сквозь прикрытые веки на ослепи?тельные солнечные зайчики на белом высоком потолке. Где я? В больнице, что ли? Который час? На работу, наверное, опоздал. Что-то горячее я гладенькое прижималось к моему левому бедру. Я осторожно скосил глаза и, наконец – то окончательно проснулся, пришел в себя. Света! Под моим взглядом она зашевелилась, открыла глаза, снова закрыла и как мартовская кошка, сладко потянувшись, повернулась ко мне. Мы встретились взглядами и одновременно улыбнулись. Светкина рука ласково коснулась моей груди, а ее круглые коленки опустились вниз по моему животу.
