Текст книги "Побег на восток (СИ)"
Автор книги: Владимир Береговский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Annotation
Побег на восток Украина. Закарпатье. Начало 21-го века. Разруха. Украина разорвана на несколько самостоятельных образований, называющих себя республиками. Владимир и Светлана пробираются через всю страну из маленького закарпатского городка Тишова к своим взрослым детям, живущим в Киеве. Они едут на старом "жигулёнке" через Карпаты. Недалеко от перевала с закарпатской стороны их останавливает пограничный пост "Русинской республики". Здесь они встречают своего старого друга Богдана, утратившего абсолютно все иллюзии старого интеллигента. Вместе с Богданом супруги пытаются проехать дальше через перевал, который охраняют стрелки "Галицкой республики". Надежда на помощь племянника Богдана, Ореста, который командует Галицкими стрелками. Орест готов помочь, но, к сожалению, в дело вмешивается один из заражённых шпиономанией стрелков. В результате произошедшего инцидента стрелок убивает Богдана, а потом погибает сам от рук мстящего за своего друга Владимира. Супруги и Орест покидают место трагедии. Орест устал от войны. Теперь, когда убили Богдана, он больше не желает проливать напрасно ни свою, ни чужую кровь, а хочет просто жить и любить. Ему надо добраться до своего родного города Стрий. Но для этого необходимо проехать через заставу Галицких стрелков, которая стоит в Сколе. Буквально утром молодые вояки заставы подчинялись командиру Оресту, а теперь они враги. Орест, Владимир и Светлана с боем прорываются через сколивскую заставу на Стрий. Здесь Орест привозит своих новых товарищей в дом отца. Он предоставляет им возможность после всех дорожных приключений поспать одну ночь в нормальных, почти довоенных, условиях. Но утром их пути навсегда расходятся. Орест едет за границу, к своему больному отцу, а Владимир и Света на подаренном джипе продолжают свой путь на восток. Однако уехать далеко им снова не удаётся. В ближайшем же городке их перехватывает автомобильная колонна Галицких стрелков. Вместе со своими провожатыми супруги добираются до городка Рогатин, где их запирают в квартире для дальнейших допросов. Оказывается, история перестрелки на перевале и прорыва через сколивскую заставу стала хорошо известна и их вместе с Олесем уже разыскивают. Владимир и Светлана понимают, что их ждут крупные неприятности, а может быть и смерть. Надо бежать, но они не знают, как это сделать. На помощь снова приходит случай. Вместе с ними в одной квартире сидит под арестом житель Днепропетровска. Его вместе с большой делегацией послали, как представителя "Днепропетровской республики", налаживать отношения с "Русинской республикой". Но до Рогатина новоиспечённый дипломат дошёл только один. Здесь он отдохнул и собирается идти дальше. Делегат из Днепропетровска полжизни прослужил в спецназе. Он без труда ликвидирует охранника. Супруги снова на свободе. Они слушают исчезающие вдали шаги их случайного попутчика. Что им делать дальше? Владимир в отчаянии, но скрывает от Светы своё состояние. Беглецы продолжают свой путь на восток, а скорее всего – в никуда.
Береговский Владимир Емельянович
Береговский Владимир Емельянович
Побег на восток
Побег на восток
1.Ночная встреча
"Что это там такое беленькое чернеется? – мрачно пошутила Светка и тут же сдавленно крикнула, – Стой!". Как и большинство людей в подобных ситуациях, я среагировал раньше, чем подумал – резко и сильно нажав на тормоз. Машина моментально заглохла и, вильнув вправо, уткнулась в кювет. Стало тихо-тихо. Я со злостью посмотрел на подругу – "Чего ты!?" Хотя сердцем или печёнкой (уж не знаю, каким именно внутренним органом), но я уже почувствовал что-то неладное. Светка напряженно всматривалась в поворот дороги сразу за мостиком через Латорку. Да, там явно что-то шевелилось, и вдобавок чуть в стороне от дороги тускло отсвечивал огонек то ли фонарика, то ли небольшого костерка. "Это пост", – испуганно шепнула подруга и с надеждой посмотрела на меня – а вдруг ей это со сна кажется. Но впереди действительно были люди, и, к сожалению, они нас тоже заметили. Скорее услышали, чем увидели. Хотя рокот мотора и не такой уж громкий, но благодаря дырявому глушителю прорывается даже сквозь шум горного ручейка. Да, похоже, что мы на этот раз влипли. В утренней расплывчастой полутьме от огонька отделился еще один и стал приближаться. Значит это не одиночка, а группа. Послали одного, чтобы посмотрел источник шума, а сами тем временем готовятся встретить на повороте, затворы передергивают. А может это снова какие-нибудь нищие бродяги? Будут просить чего-нибудь поесть. Может это шофера из камьона с прицепом, который мы проехали полчаса назад? Увы – нет. Те шоферюги, если еще живые, должны быть далеко отсюда. Судя по ржавчине и многочисленным следам мародерства – грузовичок уже давно бросили, еще летом.
В сером сумраке начинающегося рассвета я мог только угадывать на бледном пятне Светкиного лица ее тревожные глазища. Да, дал же Бог женщине зрение – и бинокля не надо. Руки у нее тёплые – значит, испугалась, но не до обморока. Ничего, мы еще погуляем вместе, поживем на этом свете со Светкой (каламбур!). Как говорят блатняки: "Гадом буду!". Главное сейчас – это действовать по заранее намеченному плану, хотя, конечно, человек предполагает, а Господь располагает и наши планы – все обманы. Очень осторожно открываю дверцу левой рукой. А в правую мне Светка уже суёт прохладный приклад "тулки". На корточках сползаю на мокрый от росы асфальт. В горле что-то сжимается от притока неожиданно холодного свежего карпатского воздуха. Лишь бы не закашлять. Пока отползаю от машины на узкую обочину дороги. Вот чёрт, как хрустит щебенка. Света занимает моё место за рулем.
Вот кстати и дорожный столбик пригодился. Хотя не совсем – уже довольно светло, чтобы за ним спрятаться. Надо отползти немного дальше в кювет – лишь бы он был сухим. Хорошо – все нормально – ровик сухой и достаточно глубокий. Теперь полежим, отдохнем, подождём.
Ждать пришлось довольно долго, и я немного озяб в своей демисе?зонной куртке на "рыбьем" меху. Ну, хотя бы не засну – все-таки перед рассветом спать хочется ужасно. До сих пор не отвык от нормального распорядка: в семь подъем, завтрак, работа, обед, ужин и так далее – фантастика! Вечером посмотреть фильмец сидя с книжкой в руках в глубоком и мягком кресле. Великолепное было кресло – можно было в него забраться с ногами. Купили же мебель незадолго до "событий". Кто теперь в нём сидит? Мне-то уж точно никогда уже не придётся уютно в нём свернуться, да еще и Светку на себя потянуть, чтобы грела и не грустила. Да, тосковать она уж давно начала. И кто бы при таком развороте событий не заскучал бы? Все ходили смурые и злые. Молодёжь спивалась "слабоалкогольными напитками" и "отечественным пивом". Так называемые старики болели и массово вымирали под жизнерадостные вопли политиков о росте внутреннего валового продукта и повышении благосостояния украинского народа. Наше маленькое кладбище не успевало принимать новых постояльцев. Отец Емельян уже с большим трудом выжимал из ещё остававшихся в живых прихожан облегчительную слезу. Уж на что был мастер читать чувствительные проповеди – железо бы заплакало, но только не люди. Мы стояли деревянные, отупевшие от бесчисленных забот и терпеливо ожидали конца церемонии, а потом шли за гробом обсуждая покойного и его родственников, устало напивались за поминальным столом и раз?бредались по тёмным и холодным квартирам, тут же навсегда забывая о только, что похороненном соседе и сослуживце.
А я таки чуть не заснул, несмотря на всё усиливающийся озноб – не заболеть бы. Очнулся от шарканья приближающихся шагов. Такое впечатление, что человек еле-еле ноги волочит. Может действительно бродяги? Ну, они тоже могут быть опасными, когда их много. Впрочем, бродяги быстро разбегаются, если их припугнуть, как следует. Из утреннего тумана выползла маленькая мешковатая фигура с подобием палки на вытянутых руках. Автомат? Да, вроде бы он самый. Вот зараза! Правая ладонь с пальцем на курке ружья стала мокрой, и я вытер ее об куртку – нервы, они же не железные. Светка сидела за рулем неподвижно – маленькая застывшая фигурка в неуклюжем и толстом сером свитере под горло. Я сглотнул набежавшую слюну – ну сейчас мы им покажем, сволочам, как родину любить! Человек на дороге почти поравнялся со мной, и я увидел, что это невысокий плотный мужичок в солдатском бушлате и пилотке натянутой на уши. Автомат с откидным прикладом теперь болтался у него почти на животе – видимо надоело держать в руках. Это хорошо – упрощает дело.
– Стой, зараза! Руки вверх! Не шуми – будешь жить. Светка, сними с него автомат. Ты, гад, веди себя спокойно. Вот так. Теперь поворачивайся ко мне. Руки не опускать, сволочь. Будешь шуметь – я тебя сейчас же обеспечу лишней дыркой в голове.... Богдан! Ты?!
От неожиданности я забыл про ружье, и оно вывалилось из рук. Хорошо, что курки тугие, а то бы могло само выстрелить. Вот так штука! Не может быть! Неужели это мой почти единственный друг – Богдан! Точно он. Только вид напуганный, нехарактерный для его обычно улыбающейся круглой физиономии.
Я уже стоял, не отрывая глаз от такого неожиданно родного и глуповатого от испуга лица Богданчика. Ёлки-моталки, как же всё-таки приятно среди всей этой кровавой кутерьмы увидеть близкого человека, частичку своей прежней мирной жизни. Богдан некоторое время еще нелепо тянул свои руки к небу, как молился, и, наконец, медленно и устало их опустил: "Это ты Володя? А я, извини, немного обоссался от неожиданности. Ещё ничего же не успел подумать, даже не испугался, но...." Он как-то горько улыбнулся своей беззащитной детской улыбкой и обернулся к открытому окошку машины, вглядываясь в Светку.
– Это ты Светлана? А кто же ещё может быть рядом с Владимиром? Чего же это я спрашиваю глупости? Ну, слава Богу, вы живые и здоровые. А дети где?
– Дети в Киеве, – прошептала Света,– Ты не поверишь, как я рада тебя видеть. Наконец-то встретили родного человека в этом сплошном кошмаре. А то знаешь, едем, едем, а вокруг как в фильме ужасов все озверели, всех надо остерегаться, и вдруг появился ты.... А что ты тут потерял?
А действительно, подумал я, что здесь Богданчик делает? Может, и он озверел, изменился, осовременился, так сказать. Пока я все это обдумывал руки сами, рефлекторно, подняли брошенное ружье и нащупали холодный и чуть влажный от росы ствол. С "тулкой" все-таки как-то надёжнее. А вот Богдан ничего такого видимо не подумал. Его улыбка стала ещё шире – мы увидели прежнего благодушного и спокойного Богдана. Нет, не изменило его время – такие не меняются. Только приспосабливаются к новым обстоятельствам, гнутся, но не ломаются. Но как все-таки далеко пошло это приспособление?
– Володя, а куда это ты убегаешь? Сейчас такие времена, что лучше дома сидеть.
– А ты чего дома не сидишь? В горах тут людей пугаешь? А дома, что сейчас делать – зубы на полку – так протезов ещё нет. Элементарно кушать хочется. Зарплаты нет, пенсии уже шесть месяцев никому не выдают, занять не у кого, продовольствие по карточкам, а карточек на всех не хватает. Русины перекрыли все кордоны с Галич иной, а на запад пропускают только дипломатов и особо хитрожопых. Вот на днях пытались отчаянные головы через наш тишовский переход в Венгрию прорваться по наглому – так "добрые соседи" такую стрельбу затеяли... Представляешь – всех положили. Помнишь Мыколу, что в налоговой работал, а потом ещё в банк пролез? Так и он там остался. Ещё перед тем меня уговаривал с ним дёрнуть, на его машине. Баксы, говорит, есть, с ними не пропадём, а мне толковый компаньон нужен. Теперь ему никто не нужен. Спасибо погранцам – хоть вернули их всех, чтобы в родную землю закопать. Его с женой и ещё пятерых мы на нашем кладбище похоронили. Помнишь ещё наше кладбище? Я всё боялся, что однажды и я там буду отдыхать – теперь уже не боюсь. Да и места там уже нет для новых жильцов.
– Это ты с кем там, Богдан, разговариваешь? Москали? Галицкие бандиты? А ты, пан, или как там тебя, за свою люшню не хватайся, а лучше положи её очень, очень осторожно и отойди немного подальше от греха. Понимаешь по-людски, или перевести по-москальски?
И как же это я не заметил, как подошли эти два типа – здоровяки в армейских бушлатах с десантными акээмами? Совсем я обалдел, увидев Богдана. – Всю бдительность потерял. Ну, сейчас нас по всей форме допросят, а потом повесят на "родной смереке", как тех бедолаг, мимо которых мы проезжали час назад в Сусково. А Богданчик будет табуреточку держать.
– Тихо Степан, не гони, не испугай пани Светлану – я тебе этого не прощу, вообще помолчи немного – не серди меня. И спрячьте, хлопцы, свои "шмайсеры". Это мои хорошие знакомые по Тишову и совсем не москали, и не галичане. Кто им плохо сделает – тот себе плохо сделает. Ничего, Володька, не обращай внимание. Вообще– то Степан, бывший интеллигентный человек, и даже с образованием у него полный порядок – бывший доцент мукачевского института информатики. Забыл, доцент, как надо с нормальными людьми беседовать?
Ну, вроде бы после горячей речи Богдана все расслабились. Света наконец-то обнялась с Богданом. Хлопцы забросили свои автоматы за спину, а "доцент Степан" даже по-джентельменски помог Свете выбраться из машины.
"Попробуй говорить по-украински, Володька,– одними губами прошептал Богдан, – не бойся ничего, держись нагло и уверенно". Ох, давненько я ни с кем не "балакал", разве что с потухшим экраном телевизора. Но тут Богдан правильно подсказывает – " свои" то "свои", но раздражать хлопцев своим "москальским" не следует.
– Выбачайте, панове, хлоп (Степан скривился) ... хлопцы, что хватаюсь за люшню. Это от неожиданности – а обычно я человек мирный, домашний (все заулыбались), уравновешенный. С Богданом мы уже сто лет знакомы, ну не сто – так тридцать с гаком.
И вдруг, как по волшебству, первый солнечный луч набежавшего дня ворвался в сырую долину Латерки, заиграл в бурливом водовороте переката и зазеленил молодые смереки на склоне. Он осветил пятнистые камуфляжные бушлаты русинских гвардейцев, их помятые, заросшие щетиной лица. Лучи света легли на наш белый "жигу ленок", застывший на краю кювета. Засияли рыжие волны Светкиных волос, падающие на ворот толстого серого свитера. Осеннее солнышко как бы приветливо предлагало перейти к следующему акту нашей жизненной трагикомедии. Так это все и восприняли – как переход от сумрака ночи к свету дня. С трудом оторвавшись взглядом от рыжего пламени волос моей подруги, Богданчик первым нарушил затянувшееся молчание:
– Ну, что, хлопцы и девчата, пошли к нам угощаться, чем Бог послал. Просим до нашего двора и костра.
– А чего пешком? Садитесь в машину – как раз будет полный комплект.
– Да нет. У вас там разгребать надо, чтобы сесть. Четыреста метров как-нибудь на своих топанках одолеем.
– А я подъеду немного. Чего-то утомился. Года то идут, лита сплывають. На неби мэнэ вже чекають.
– Да, тю на тебя, Богдан. Стихами заговорил. Садись уже – да меньше болтай.
2. Утренние посиделки
Тишовская площадь была плотно заполнена народом. Меня так сдавило со всех сторон, что трудно было дышать. Это же надо – сколько люду привалило! И всё знакомые лица: друзья, товарищи, коллеги по работе, соратники по помаранчевому майдану, школьники, студенты медучилища, даже русинские гвардейцы вместе с возвышающимся над толпой Степаном, тоже стояли маленькой плотной кучкой под черно-красным флагом. И Мыкола из банка тоже крутился под боком, пытаясь мне что-то сказать. Но стоял такой шум, что я ничего не слышал. Странно, ведь его, кажется, застрелили на границе, а он здесь. Все смотрели на невысокую трибуну, где под жёлтым флагом выступал с речью какой-то низенький толстый человечек, ужасно напоминающий мне кого-то до боли знакомого. Да это же Богдан! Давай Богданчик, зажигай народ! Только чего это тебя так плохо слышно? Такой шум вокруг. Тихо люди, тихо. Богдан видимо понял, что его здесь никто не слышит и, безнадёжно махнув рукой, уселся на табуретку. В его руках появился баян и он начал перебирать кнопочки инструмента, широко разевая рот. Сначала опять ничего не было слышно. Но постепенно сквозь невообразимый шум стали долетать какие-то отдельные визгливые звуки и слова: "... на балу ли, на пиру ли, на охоте слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте, ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла, слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте...." Ну здрасьте – нашёл о ком и где петь, ненормальный бард. Я попытался знаками показать Богдану, чтобы он перестал петь, не выдавал себя. Руки так плотно были затиснуты окружающими, что я прилагал отчаянные усилия, чтобы их вытащить. Наконец-то мне это удалось. Я медленно поднял руки вверх, сбросил с себя давивший бушлат и окончательно проснулся.
От не по-осеннему яркого солнца под толстым бушлатом стало жарко, но голову приятно обвевал свежий ветерок, тянувшийся от верховий ручейка. Я повернул голову и увидел Богдана сидящего на пенёчке и самозабвенно наяривающего на баяне: "На балу ли, на пиру ли, на охоте ходят слухи о бесстрашном Дон Кихоте. Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла!"
– Ты что же это поешь неуставные песни легиню Богданэ на москальской мове?
– Дурак ты Володька и не лечишься. Это же классика! Я ж не Аллу Пугачёву пою, а великую классику на русском языке. И вообще – осточертела мне вся эта романтика – все эти леса, посты, автоматы, идеи каких-то фюреров и фивныков. Эх, сейчас бы очутиться в своей родной квартирке, завалиться на мягкую кушетку и почитать что-нибудь типа "Истории Украины" Крипьякевича или Ореста Субтельного. Hет, нет, что я говорю – Боже сохрани от истории, тем более Украины. Нет, возьму лучше "Мифы древней Греции", или что-нибудь повеселее – например, Руданского, Остапа Вишню... А, ничего бы я не читал – прошлого не вернёшь, где моя Оксана, где моя жизнь загубленная.
Богдан уже почти плакал и последние слова уже кричал резким незнакомым, подвывающим криком. Из будки любопытно высунулась красная рожа немолодого дядьки с горшком спутанных со сна грязно-серых волос. Рожа обвела нас с Богданом багровыми не проспавшимися глазищами и снова спряталась в домик. Богдан отвернулся от меня, и я видел только его почти белый затылок. "Где же они легени, бойцы русинской республики, – подумалось мне, – одни старики". Богдан успокаивался: "Володя, а помнишь Оксану?"
– Ну а как же, Богданэ, как же не помнить. Такая замечательная женщина – красивая, весёлая, усмешливая. Была.... Царство ей небесное.
Оксану, последнюю жену Богдана, я конечно помнил. Когда от него ушла предпоследняя подруга, то все думали, что теперь Богдан больше никого не найдёт, не женится никогда. Ан нет! Вдруг появилась эта Оксана – пожилая вдова, привозившая молоко из села в наш магазинчик. Чем она понравилась такому рафинированному интеллигенту как Богдан? Но, меньше чем через два месяца Оксана из села переехала на квартиру к Богдану. Бросила женщина своих двух взрослых сыновей, крепкое хозяйство, внуков, наконец. Но не благоволили небеса к благодушному философу Богдану. Ну, никак там не хотели, чтобы он вполне заслуженно получил наконец-то семейное счастье и благополучие. Через два года случился у Оксаны рак. Она очень быстро отболела свой срок и умерла. Съездили мы хоронить её в село всей геологосъёмочной партией и выглядели там, среди мадьяризованных украинцев, как марсианские пришельцы. Для городских жителей похороны в селе – это тоска вдвойне: глухое одинокое кладбище среди унылых полей разжиженной бесконечными дождями панонской глины. Богдан с виду остался прежним невозмутимым "вуйком-бандуристом", но душою (знали об этом немногие) стал сильно тосковать. Вот и сейчас после моего энзэшного спирта случился у него, по-видимому, очередной приступ вселенской тоски. Я-то после "пригощання" отдохнул и про?снулся свежим, как огурчик, а он только-только выходил на второй круг.
– Ты что, Богдан, добавил, что ли? Не забыл что "занадто – то не здраво?"
– Да мне уже всё до лампочки, Володя. Ты знаешь, сколько мне лет? Шестьдесят с гаком. Но не думай, что я такой дурной, что задаром тебя разбудил. Буди-поднимай, дорогонький, Светлану. Будем советоваться, что дальше с вами делать.
Разбудили мы Светку, которая дрыхла рядом на раскладушке. – Её только из пушки можно поднять – даром, что нежная и впечатлитель?ная дама, а спит как солдат после боя. Умылись мы холодной латерской водичкой и сели у костерка то ли пообедать, то ли уже поужинать. Богдан нам раскрыл текущую диспозицию, которую не мог донести при посторонних. Оказывается все, кроме него и красномордого Васыля, подались на недилю домой. С дисциплиной у них всегда было слабовато, а с тех пор как ужгородский Ратушняк поцапался с мукачевским Балогой, настал окончательный беспорядок (Богданчик, конечно, выразился покрепче). Идёт к тому, что "эти козлы собираются каждый создавать отдельные республики: ужгородскую и мукачевскую". Сейчас каждый вождь ведёт сепаратные переговоры с Галичиной, Киевом, Донецком, Харьковом и Винницей. Их "отдельная стрелецкая рота" входит в "мукачевскую бригаду". Основная задача "лесовиков", как гордо назвал своё подразделение Богдан, не пропускать ужгородских к перевалу. Но боевой дух хлопцев очень низкий. Сидят здесь, в основном, по той простой причине, что дома вообще делать нечего: работы нет, а "детей и женщин надо как-то прокармливать". "Тут, правда, тоже не особенно разгуляешься на тот сухой паёк, который привозят раз в неделю: консервы и макароны от словацкого красного креста. Иногда перепадает мадьярское копченое сало – но это уже зигзаг удачи. А так бойцы потребляют главным образом "крумплю."
– Так что нужно вам, друзья, улепётывать отсюда как можно быстрее, иначе постригут в москали. Машину твою реквизируют, а Светлану... сам понимаешь, хлопцы молодые, голодные и злые. А особенно как повернутся от домашних негоразд, насмотрятся на всю ту нищету....
Ну, мы ещё посидели, выпили по грамульке спирта из остатка энзэ и составили следующий план: Богдан нас провожает до перевала, который охраняет "загон галицких пластунов" – отряд вышколенных в спортивных лагерях молодых парубков 16-18 лет. "От тех пацанов милосердия не жди, дисциплина у них железная. Даже с девчонками, которые к ним бегают, любятся по очереди." Но, к счастью, командиром отряда является некий Орест – племянник Богдана, сынок его сестры из Стрия. Так что есть шанс, что нас пропустят. Выглядим мы достаточно мирно и "видно, что не москали и не жиды". Так что надо ехать немедленно – пока хлопцы не вернулись. А на Васыля, краснорожего мужика, можно совсем не обращать внимания. У него с тех пор как беглые камьйонщики всю семью вырезали, сохранилось только два желания: напиться самогонки да отвести в штаб какого-нибудь пойманного бродягу. Он их недалеко провожает – до ближайшей поляны за склоном. Потом напивается как свинья и через денька два возвращается с красными глазами – будто бы доставил бедолагу куда надо. Хорошо хоть, что закапывает тела. "А нам какая разница – баба з возу – коням легше."
План Богдана мы одобрили – да и что ещё оставалось делать? Светка вообще в последнее время во всём со мной соглашалась – не то, что раньше – на всякий вопрос свою копейку вставляла. Конечно так оно вроде бы и поспокойнее, да куда подевалась моя певчая птичка, которая раньше часами рот не закрывала? Укатали сивку крутые горки. Ну да ничего. Доберемся до Хмельницкого – там разморозится... может быть.
Покидали мы барахло обратно в машину и поехали. Богдан рядом, а Светка сзади. Васыль даже не выглянул из своей берлоги.
3. Перевалы – перекаты
Натужно воя и кашляя старым мотором через дырявый глушитель, наш "жигуленок" настойчиво преодолевал последние метры латерского серпантина. А какие замечательные виды открывались нам со всех сторон! Синие далекие вершины, припудренные белой порошей облаков, зеленые поляны с островками побрызганными осенним золотом смерек и березок. Далеко внизу, будто игрушечная красовалась церковка сложенная тонкими спичками брёвен, а над ней вниз от серого асфальта шоссе вились полоски буро-желтых дорог и тропинок. Хорошо в деревне без нагана! Но нам было не до красивых пейзажей. И не наган у нас был, а автомат Калашникова, который Богдан решил взять в последний момент "на всякий случай". Как там, у Хемингуэя – "Для представитель?ства Вы будете с оружием, но применять его Вы не имеете права ни при каких обстоятельствах. Повторяю – ни при каких!".
Раз! И машина облегченно вздохнула после последнего крутого подъема. В отличие от нас. Мы медленно, по-черепашьи, прокатились еще пару десятков метров и уткнулись в массивный желто-синий шлагбаум. Слева на фоне тоже нехилого желтого щита красовалась сочная синяя надпись "Западноукраинская Галицкая Народная Республика". А под щитом белела более скромная табличка "Внимание! Проезд без остановки запрещен. Проверка документов."
Около шлагбаума нас уже ждали трое крепких молодых парней в камуфляжных комбинезонах, в укороченных сапогах-ботин?ках и таких знакомых по художественным фильмам и архивным фотогра?фиям "бандеровках" – зеленых кашкетах с большими кокардами с трезубцем. И с оружием у них было всё в порядке. На нас смотрели три калаша десантного варианта, а за спиной у одного торчал раструб гранатомета. На поясах висели штык-ножи и болтались армейские фляги. Хлопцы в войну не играли – они ей жили и дышали. Мы посидели в машине, а потом, как и было оговорено, Богданчик "пошел на Вы". С радостной и благодушной улыбкой, а то, что он был, мягко говоря, слегка пьян, только усиливало его природную доброту, он почти поплыл к воинам-подросткам, что называется на крыльях вселенской любви. Такое не могло не подействовать и, не смотря на воинственный вид, ребята поуспокоились и опустили автоматы. Так же благодатно на них подействовал вид Светланы с постоянным в последнее время усталым и сонным выражением, "покатившей" следом за Богданом. На меня они уже и не смотрели, как на бесплатное приложение.
– Доброго дня, панове.
– Добрий день, пани та панове. Какие у вас дела?
– Да нужно бы пообщаться со своим племянником, Орестом. Есть к нему небольшое семейное дело.
– А, это Вы, пан Богдан, а это я, Андрей. Помните, я к Вам недавно приходил с командиром? Мы еще Вам письмо с Центрального провода принесли.
– А, Андрей! Почему же не помню? Как держишься, лeгинь? Девки любят? А эти панночка и пан со мной. Так мы пройдем?
– Безусловно. Но за руль пусть сядет Петро, он у нас хороший водитель, машину не сломает. Вон туда нужно ехать, немного вверх и налево. Да Вы же знаете, где раньше был отель.
– Да он же сгорел.
– Bерно. А мы рядышком квартируем. Там раньше было что-то похожее на столовую или ресторан. Я тоже с Вами, а этот пан пускай останется с хлопцами. Последнее меня совсем не устраивало, и я решил вмешаться: "Мы вместе с паном Богданом имеем одно дело к Оресту."
– Ну хорошо, садитесь, как-нибудь поместимся.
Мы все: я, Светка и Богданчик, устроились сзади, Андрей на командирском месте, а Петро стал мучить машину. Я уже хотел вмешаться, но наконец-то она завелась и, жалобно скрипя, с натугой снова полезла вверх.
Этот отель я помню еще со старых времён. Зданьице так себе, ничего особенного, двухэтажный особняк стилизированный под старинный дворец. Теперь от него остался только нижний этаж с дырами черных обугленных окон. А вот ресторан-колыба в форме большого круглого шатра, не смотря ни на что, сохранился почти в первоначаль?ном виде – даром, что был сложен из толстенных бревен, которые, как известно, если их полить бензинчиком, отлично горят.
"Профессионал Петя", который наверняка кроме трактора до сих пор ничего не водил, умудрился припарковаться почти вплотную к центральному входу, около которого тоже торчал постовой, уставивший на нас дуло автомата. Так можно и привыкнуть постоянно под прицелом ходить. Такое впечатление, что здесь ежеминутно ждали нападения врага. Так что, то ли хлопцы были не в курсе, что никто их не собирается атаковать, то ли я ошибался успокоенный мирными горными ландшафтами. Но птица тут незамеченной точно не пролетит, а броненосец не промчится. Мы переглянулись со Светкой, и она мне одними губами шепнула: "Вовик, будь, пожалуйста, предельно осторожным. Что-то мне подсказывает, что без осложнений не обойдётся". Я только погладил ее горячую ладошку – не накликала бы подруга беду своими несвоевременными мыслями.
Богдан будто почувствовал наше настроение и, подмигнув нам успокаивающе, показательно по-стариковски кряхтя, стал выбираться из машины. Тут же в дверях появилась мощная фигура верзилы двух?метрового роста, которая с воплем "вуйко Богдан!" бросилась нам навстречу. Немного отлегло. Отдуваясь после родственных объятий, Богдан с гордостью представил нам своего племянника. Орест явно был рад видеть своего дядю, и эта радость накрыла нас спасательным щитом. Похоже, что добродушие было их с Богданом фамильной чертой.
Вскоре мы уже сидели за массивным дубовым столом в тесной коморке Ореста и пили густую горько-сладкую сливовицу ядовито-желтого цвета из чудом сохранившихся от ресторанной сервировки тонких хрустальных бокалов. Светка от сливовицы отказалась, но с большим удовольствием поглощала бутерброды с густо намазанным гусиным паштетом из польских консервов, которые щедро пооткрывал гостеприимный хозяин. Она даже изволила пропеть своим нежным грудным голоском что-то вроде: " Очень вкусно. Я уже почти забыла, что такое еще существует. Вы, Орест, просто волшебник." После этого Орест от избытка чувств даже предложил нам... каву. Оказывается, от прежнего богатства сохранилась плитка с мелким желтоватым песочком. В нашем присутствии в миниатюрной жезле моментально было приготовлено изумительное кофе по-турецки. "Невероятно", – стонала Светка, маленькими сексуальными глоточками отпивая ароматную жидкость из миниатюрной почти прозрачной фарфоровой чашечки. От этих знакомых интонаций у меня даже какой-то огонь прошел внизу живота. Я искоса посмотрел на Богдана с Орестом, но они были так увлечены беседой, что, конечно же, ничего не почувствовали. Разговор шел о маршруте нашего дальнейшего передвижения, и пришлось очень внимательно слушать. Орест объяснял, что дальше на нашем "жигуленке" передвигаться опасно. С бензином, как это ни странно, на львовщине было еще хуже, чем в Закарпатье. Хотя вообще-то всё объяснялось довольно просто. С востока все топливные артерии были перерезаны центрально-украинскими республиками, а из Польши бензин и солярка поступали очень тонкими ручейками, которые пересыхали, не доходя до Львова. Русинская закарпатская республика всё-таки как-то нелегально снабжалась от своих заграничных богатых соседей, и поэтому иногда топливо доходило даже до таких простых людей, как мы. Орест только изумлённо хлопал глазами, когда я рассказывал, что только месяц назад, простояв всего-то меньше суток в очереди, я умудрился залить в бак 20 литров чистого девяносто второго бензина. У них-то население уже больше полгода ни о каком бензине для личных машин и думать не смеет. Снабжаются исключительно военные и правительство, что сейчас одно и то же. Мои "жигули" к этой категории не относятся, и поэтому ехать на них через Галичину является подлинным самоубийством. Вот Орест и предлагает поменять мою тачку на более престижную, чтобы замаскироваться под элиту. Кстати, и случай подвернулся. Только два дня назад в районе бывшей тухольской заправки, которую сейчас используют как обменный толчок, задержали "Ауди 6" в довольно неплохом состоянии. Дядьки из "Ауди" в обмен на канистру бензина пытались подсунуть бойцам из пластунского отряда просроченные консервы, вместо извинений полезли в драку и были элементарно застрелены. Только сегодня днем Орест, проезжая с бойцами при патрули?ровании мимо тухольской заправки, видел непутевую "Ауди" пока в целости и сохранности. Народ сейчас осторожный – пережидают три-пять дней, а уж потом тачку раскурочивают, а то времена тяжелые и бережёного бог бережет. "Так что, – подвел итог деловой Орест,– не будем зря тратить драгоценное время, "гей на кони – вси у путь." "Закипило, зашумило, тильки прапоры цвитуть,"– с кривой улыбкой добавил я. Вообще то было не до шуток. Мы догадывались, смываясь из Тишова, что дорога будет нелегкой, но не до такой же степени. Знал бы, то, наверняка, поехал бы в разведку один. А впрочем одну бы я Светку не оставил бы в любом случае. И вместо ночной поездки сидели бы мы сейчас со Светкой в холодной ободранной гостиной и вслушивались бы в мелкодробный стук автоматных: очередей на близкой (3 км) границе с Венгрией. Конечно, граница сейчас довольно дырявая, но, сколько народу каждую ночь навеки ложилось у этих дыр.
