Текст книги "Беглецы из ниоткуда"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Выключив свой компьютер, Флор поднялся и вышел. И повернул налево – по направлению к ходу, ведшему наверх, в жилой, а затем и в командный корпуса.

* * *

А если бы он направился в противоположную сторону, то сразу же наткнулся бы на Рудика. Поскольку сам инженер находился сейчас совсем рядом – тут, в туристическом корпусе.

Он пришел вместе с Майей, чтобы разобраться в причинах отказа двери, закрывающей вход в салон, и контрольной камеры, более не дававшей оттуда никакого изображения.

С собою он прихватил кое-какие инструменты – то, что могло, по мнению инженера, понадобиться. Корабельный инженер является, по необходимости, человеком многих умений и обязан разбираться в слесарном ремесле ничуть не хуже, чем в устройстве машин и механизмов корабля. Рудик, естественно, и был таким.

По пути из инженерного поста в туристический корпус инженер успел уже протестировать все ведущие к салону электрические цепи. Ничего нового это не принесло: цепи – и сильных, и слабых токов – на всем протяжении оказались в порядке. Причина неисправностей находилась, следовательно, внутри салона. Оставалось лишь вскрыть вход туда, войти и все наладить.

Задача, казалось ему, не из сложных. Придавало уверенности и то, что рядом с ним находилась Майя, и его профессиональное честолюбие требовало, чтобы он показал себя теперь уже не просто милой девушке с самой выигрышной стороны. С этой точки зрения можно было даже считать, что ему повезло: неисправность небольшая, а на сторонний взгляд все может показаться очень внушительным.

Поэтому, готовясь к вскрытию двери, Рудик немножко подыгрывал, словно приступающий к показу нового фокуса иллюзионист; каждое его движение было плавным и выразительным.

Расположившись перед дверью, он попросил собравшихся вокруг юношей и девушек – всех, кроме Майи, – отойти подальше, как если бы он был сапером и готовился обезвредить опасный заряд. На самом же деле это было ему нужно, чтобы никто не мешал, не вертелся под ногами.

Молодежь Рудику понравилась: все смотрели на него с доброжелательным интересом и, как ему показалось, с надеждой. За исключением разве что одного парня, из тех, что были постарше. Он отличался от прочих мощным телосложением и хмурым выражением лица и поглядел на инженера, как тому почудилось, с явным недоверием.

Рудик только усмехнулся про себя.

Первым делом он вынул из инструментальной сумки электромагнитную отмычку. Подключил к ближайшему контакту. Маленький экран на тыльной стороне инструмента послушно засветился. Рудик приложил отмычку к двери и медленно повел сверху вниз. Уже через несколько секунд он остановил движение: на экранчике возникли очертания запирающего механизма. Все три ригеля, как и следовало ожидать, были выдвинуты и до предела входили в предназначенные для них гнезда; попросту говоря, дверь была заперта.

Нажав кнопку, Рудик включил магнитный экстрактор и медленно, миллиметр за миллиметром, стал отводить отмычку вправо.

На экране видно было, как ригели, повинуясь, тронулись с места и согласно поползли внутри корпуса двери, возвращаясь на свои исходные позиции.

– Ну вот и… – начал было инженер.

Но закончить удовлетворенное восклицание ему не удалось.

Пройдя миллиметров шесть и, естественно, не успев еще миновать рубеж, на котором пружины запирались на защелку, все три ригеля остановились. Непонятно, почему: на экране не было видно никакого препятствия, которое могло бы прервать движение массивных металлических цилиндров.

Инженер сделал единственное, что тут оставалось: добавил мощность на электромагнит.

Это не помогло: ригели, подрагивая, все же не возобновили движения.

Рудик увеличил мощность до предельной.

Прошло несколько секунд – и отмычка с легким щелчком выключилась: сработал предохранительный блок. Иначе обмотки магнитов сгорели бы.

В следующее мгновение ригели, тихо лязгнув, вернулись на свои места в гнездах металлической же притолоки.

В царившей вокруг тишине послышался негромкий смешок.

Рудик невольно огляделся. Усмехался тот самый парень.

Инженер перевел глаза на Майю. И заметил, что она слегка покраснела. От смущения или от гнева – Рудик не знал.

Ему осталось лишь в свою очередь усмехнуться прежде, чем произнести:

– Упрямится. Ладно, попробуем иначе.

Следующим инструментом в его руках оказался лазерный резак. Прежде чем включить его, Рудик надел темные очки, другие протянул Майе и посоветовал ребятам:

– Отойдите-ка еще. И не смотрите на пламя: вредно для глаз.

После этого он включил резак, и вскоре на светлом металле двери появилась ослепительно яркая полоса и запахло горелой краской.

Зрители молча наблюдали за тем, как светящийся разрез двигался все дальше, охватывая часть двери, вмещавшую замок, плавной дугой.

Наконец разрез закончился, и вырезанная часть пластины упала на пол со стуком, от которого некоторые даже вздрогнули – таким угрожающим показался этот звук в полной тишине, что царила в коридоре.

Теперь доступ к замку был открыт.

Рудик вынул из сумки толстые изоляционные перчатки. Натянул на руки. И, ухватившись правой за корпус замка, попытался вытащить его, одновременно нажимая к себе и от себя – чтобы ригелям было легче высвободиться из гнезд.

Замок послушно двинулся. Но, пройдя все те же несколько миллиметров, снова остановился. Какая-то непонятная сила не позволила ему и дальше повиноваться руке, крепко сжимавшей его.

Попытка не удалась.

На этот раз инженер не стал улыбаться. Он рассердился. Здесь, в пределах его корабля, где он был хозяином всей техники, кто-то (или что-то) осмелился бросить ему вызов. Проявить неповиновение. Да еще на глазах у всех.

– Ну, если ты так… – пробормотал он, обращаясь к неизвестному противнику, – то и мы можем покруче!

И снова включил резак – на этот раз, чтобы просто-напросто перерезать ригели в том месте, какое обнажилось, когда ему удалось немного отвести замок вправо.

Но перед этим он вынул еще пару перчаток, велел Майе надеть их и сказал:

– Теперь, коллега, удерживайте замок, как делал я, а я все это отрежу к чертовой бабушке.

Майя снова оттянула замок, и режущий луч коснулся первого – верхнего – ригеля.

В следующее мгновение произошло неожиданное.

Лазерный луч внезапно стал изгибаться – словно раскаленный добела прут, который кто-то незримый схватил и принялся гнуть.

Это было невозможно – тем не менее происходило.

Изгибаясь, луч приближался к пальцам Майи. Никакие перчатки, конечно, не спасли бы ее руку. Но она продолжала держать замок – то ли в оцепенении, то ли ожидая команды.

Однако и Рудик на какое-то мгновение растерялся. И лишь в последний миг крикнул:

– Руку! Майя! Бросай…

И одновременно снял палец с контактной кнопки, чтобы выключить инструмент.

Майя отдернула наконец руку. От сильного испуга она побледнела. А резак не выключился. Похоже было, что он отказался повиноваться – или же кто-то невидимо овладел им.

Луч продолжал изгибаться – и через какие-то доли секунды неизбежно, вырвавшись из замочного углубления в двери, проник бы в коридор – тогда без жертв не обойтись.

– Провод! – крикнул Рудик.

Контакт, к которому он подключил провод резака, находился шагах в трех от инженера, и доступ к нему преграждали стоявшие там Валентин, Павел и Зоря, все еще, казалось, не понимавшие, что происходит. Рудик не успел бы добежать, тем более с резаком в руках: слишком много людей было вокруг.

– Валя! – крикнула Майя, приходя в себя. Тот рванул шнур и выдернул его из контакта, даже не понимая как следует, что делает.

Луч погас. Инженер бросил инструмент на пол и вытер проступивший на лбу пот. Поднял голову, чтобы встретить взгляды, которые – он понимал – вряд ли будут уважительными.

Но он ошибся: никто не смотрел на него. Все глаза были устремлены на взрезанную часть двери.

Там происходило и вовсе непонятное.

Отверстие во внешней пластине двери затягивалось металлической пленкой. Она надвигалась от краев дыры к центру – словно работала диафрагма фотоаппарата.

Металл при этом оставался холодным – во всяком случае, никакого тепла от него не исходило.

Инженер Рудик плотно сжал губы.

– Ладно, – сказал он. – Раз так – попробуем иначе. Все это очень интересно, а? Майя, не раздумали работать со мною?

– Нет, – сказала она, уже почти придя в себя. – Я готова. А что мы теперь будем делать?

– Проявим настойчивость, – сказал инженер. – Не пускают в дверь – полезем в окно.

Он повернулся к зрителям:

– А к вам просьба: никакой самодеятельности. Тут дела непонятные – и потому вдвойне серьезные. Идемте, Майя. Готовиться тоже придется основательно.

* * *

Нарев сел в кровати, свесил ноги на теплый пол. Повернув голову, посмотрел на лежавшую рядом Милу. Она уснула наконец после своего ночного приключения, но не раньше, чем поделилась с мужем новыми впечатлениями и тревогами. Как и обычно, Мила послушалась многоопытного мужа, сказала, что приляжет на несколько минут – и вскоре, как он и ожидал, крепкий сон сморил ее. Сам же он почувствовал, что, наоборот, больше не сможет спокойно задремать. Мысли, уже давно не оставлявшие его, сейчас вдруг двинулись в массированное наступление и заставили покой отступить куда-то далеко, на запасные рубежи.

Нет, вопросы морали, как и всегда, не очень волновали его. Нарев, жизнь которого далеко не всегда соответствовала нормам закона и этики, понимал, что всегда и везде многое в обществе происходило и впредь будет происходить вопреки этим нормам, и его не волновало, если кто-то из тех, кого они по привычке называли детьми, физически созрев и подчиняясь требованиям возраста, вступит друг с другом (или не только друг с другом) в отношения, которых старшее поколение, по старой традиции, боялось, хотя для себя никаких ограничений не устанавливало.

Плохо было то, что родительское поколение, привычно недооценивая степень зрелости детей, вовсе не торопилось поделиться с ними своим опытом. Поэтому процесс взросления стал, по сути дела, неуправляемым. А это было уже серьезно, потому что чревато очередным взрывообразным ростом населения. В нем, по представлениям Нарева, крылось множество опасностей: не в самих отношениях, а в их результате. Корабль был рассчитан на строго определенное количество людей, и если оно будет превышено – в жизни сразу же возникнет множество серьезных проблем, которые смогут очень быстро привести к катастрофическим последствиям.

Но втолковать это детям, полагал он, сейчас было бы просто невозможно: уже само желание показать, что они стали совершенно взрослыми, могло побудить их пренебречь разумными предостережениями и действовать очертя голову. Они, конечно, спохватятся – но скорее всего слишком поздно. Всякий процесс хорош до тех пор, пока развивается под контролем – в этом Нарев был совершенно уверен. Как и в том, что наступил последний срок, когда еще можно установить такой контроль.

«Столько лет упущено», – думал он, досадуя прежде всего на самого себя: он ведь был тут самым опытным практическим политиком, Карский же, хорошо владея теорией управления, просто не успел научиться применению ее на практике и, следовательно, не умел вовремя замечать все колдобины и ухабы, которыми усеян столь гладкий (теоретически) путь власти. Восемнадцать лет! Конечно, объяснить это можно без труда: сначала душевная приподнятость, вызванная идеей создания Новой планеты, потом – неразумные (как он понимал теперь) гонки деторождения, дальше – на много лет Вселенная, казалось, сузилась до размера детской, а когда это торжество инстинктов привело наконец к отпочкованию детского поколения – некая оцепенелость, продолжавшаяся все последние три года и вызванная прежде всего тем, что очередная цель, новый смысл существования – дети – снова оказалась фикцией: взрослые сделались для них лишними. Таким образом, жить снова стало не для чего, и все, или почти все, поколение взрослых как бы впало в забытье.

Вывести его из подобного состояния мог лишь какой-то новый смысл жизни, в противном случае людям грозило преждевременное старение и неотвратимое угасание. Но инстинкт самосохранения, хорошо развитый у Нарева, всеми силами протестовал против такой судьбы. И вот теперь услышанная им от жены новость о замыслах потомков пришлась очень кстати: она требовала немедленного и серьезного возражения.

Нужно было что-то предпринимать. Уже некоторое время тому назад ему стало казаться, что он нашел выход. Оставалось лишь перейти со стадии замысла к осуществлению. Теперь час настал.

Над этим он сейчас и задумался, поглаживая пальцами подбородок, на котором уже ощущалась утренняя щетина.

Прежде он так долго не размышлял бы: то, что новый замысел возник именно у него, было бы для него как бы указанием свыше на то, что он и должен возглавить его реализацию – любым доступным способом. Так он не раз поступал в жизни; впрочем, нередко это приводило лишь к необходимости бросать все начатое и срочно бежать, куда глаза глядят, спасая свою свободу, а порой и жизнь: на окраинах Федерации нравы бывали достаточно жестокими. Руководствуйся он прежними соображениями – он и тут, сейчас, прибегнул бы к силе – совладать с полусонным обществом не составляло труда – и заставил бы всех действовать по начертанной им программе. Однако время и для него не прошло бесследно: ему больше не хотелось революций. Люди делают что-то хорошо, когда действуют не по принуждению, а по своей вере. И, значит, раньше, чем выполнять задуманное, надо было убедить хотя бы часть людей – наиболее авторитетную часть – в целесообразности и надежности замысла.

Чем привлечь их на свою сторону, он знал: наверняка каждый из них, тайно или явно, хотел одного: возвращения детей под родительское крыло, под доброжелательную опеку старших, что гарантировало бы спокойное развитие, застрахованное от каких-либо неприятных, а то и опасных случайностей. Ради воссоединения с детьми старшие пойдут на очень и очень многое – если поверят в разумность предложенного. Это – вполне достойная цель на ближайшее будущее, а о дальнейшем можно подумать, когда этот рубеж будет достигнут.

Конечно, если бы он выступил с такой программой на последних выборах Судьи, то скорее всего ничего не получилось бы. Потому, что дети тогда еще не ушли в отрыв. Само по себе выдвижение Орланы кандидатом на высший в мире «Кита» пост явилось сигналом, которого никто – и сам Нарев в том числе – не сумел своевременно оценить. Но с тех пор прошло время. Пора, пожалуй, думать о кандидатах на предстоящих выборах. О кандидате, способном объединить оба существующих здесь государства; иными словами – о нем, Нареве.

Итак, нужно согласие для начала хотя бы нескольких. И в том числе, разумеется, ныне действующего Судьи – Зои. Но она-то наверняка поддержит: трое детей – надежный залог того. А раз Зоя – то, значит, и капитан Устюг: он, по мнению Нарева, до сих пор боялся снова потерять любимую женщину. И, разумеется, нужно привлечь к обсуждению проекта и администратора Карского, все еще пользовавшегося среди взрослого населения «Кита» наибольшим авторитетом; заслуженно или нет – на этот счет у Нарева, как мы уже знаем, было свое мнение. Но именно то, что оба они – вечные оппоненты – выступят с единым мнением, скорее всего и окажется гарантией успеха. Главное – упредить молодых: то, о чем, по сбивчивому рассказу жены, говорил Истомин, было весьма похоже на правду. Так что медлить не приходилось.

Разговор о детях так или иначе неизбежно возникнет уже сегодня: зная свою жену, Нарев в этом не сомневался. Значит, нужно переговорить с намеченными людьми еще до того. Чтобы, начавшись, обсуждение проблемы сразу же повернуло бы в нужное русло. И такой поворот быстро приведет к восстановлению в мире «Кита» безмятежного спокойствия и осмысленной жизни.

Так полагал Нарев, потому что ночные вибрации он благополучно проспал: бессонница не находилась в числе его недугов.

Приведя таким образом мысли в порядок, он осторожно – чтобы раньше времени не разбудить Милу – встал и направился в ванную: бриться, мыться, наряжаться. Визит его будет официальным – следовательно, и выглядеть нужно было соответственно.

Глава 2
Земля

Итак, первыми словами Функа, обращенными к журналистам, были:

– Могу сообщить вам совершенно достоверно: исчезнувший более двадцати лет тому назад «Кит» не погиб. Он существует до сих пор, и на борту его все еще обитают живые люди. Но это далеко не все. Главное – то, что еще и сегодня остается возможность спасти их и вернуть на Землю!

Усиленный электроникой голос его разнесся по обширному залу. В следующий миг Функ невольно зажал уши ладонями. Но не от громогласности своего голоса, а от того неимоверного шума, которым заполнилось помещение, как если бы в центре его произошел мощный взрыв.

Из этого гвалта в первые мгновения невозможно было вычленить ни единого связного слова – пока кто-то не догадался, в свою очередь, воспользоваться усилителем и на предельной его мощности не перекрыл все прочее:

– Откуда вы знаете?

Функ заранее не сомневался в том, что такой вопрос неизбежно последует. И подготовил ответ.

Он понимал, что не имелось ни малейшего смысла объяснять, какого рода эта связь была на самом деле: цивилизация, вот уже тысячу лет исповедующая экспериментальную науку и не считающаяся всерьез со знанием интуитивным, не приняла бы его слов всерьез. Все, от кого зависело хоть что-то, нужное для реализации его замысла, несомненно решили бы, что патриарх физики пространства просто спятил и мелет совершенную ерунду. Старческий бред, не более того. Нет, рассказывать, как обстоит дело в действительности, сейчас было не только бессмысленно, но и просто опасно – если не для него самого, то для замысла, во всяком случае. А следовательно – для науки. Нужен был ответ убедительный, но в то же время и предельно обтекаемый. Так что сейчас Функ не промедлил ни секунды:

– Сложно объяснить вкратце. Пока вам придется поверить мне на слово.

– Каким же образом вы собираетесь их спасти? И почему до сих пор никто не сделал этого, если это возможно?

Вот на этом как раз можно и нужно было задержаться хоть немного. Ради этого, собственно, Функ и появился перед микрофонами.

– Строго говоря, это не моя находка. Способ, о котором я говорю, разработан почти до конца безвременно погибшим доктором Хиндом. Я хочу лишь завершить его труд. Однако это станет возможным, лишь если будут соблюдены два условия. Во-первых, я надеюсь, что мне будет предоставлено право использовать не только разработанные доктором Хиндом теоретические предпосылки, но и созданные им и частично уже реализованные конструкции. И во-вторых – если на осуществление проекта найдется достаточно средств. Вы понимаете, что ни в каких бюджетах такие расходы не предусмотрены; значит, рассчитывать можно только на все человеческое общество. Может, нужно создать соответствующий фонд. Возможно, найдутся и другие решения. Так или иначе – общество должно быть информировано об этом, и выполнить такую задачу можете вы, и только вы.

Разговор, казалось, повернул в конкретное русло, и шум понемногу улегся; вопросы теперь проходили без помех.

– Не скажете ли вы, где находится корабль сейчас и можно ли увидеть его? Когда будет очередной сеанс связи и намерены ли вы пригласить для участия в нем официальных лиц, а также представителей информации? Кто, кроме вас, занят в эксперименте? Удалось ли установить точное расстояние до «Кита»? Как далеко находится он от Земли? От границ Федерации?

Функ отвечал спокойно, по порядку:

– Мне известно направление, в котором находится корабль. Что касается расстояния, то его еще предстоит установить; сейчас ясно лишь, что оно крайне велико – но преодолимо.

– Но хотя бы направление установлено достоверно? Каким образом?

– Иначе связь была бы невозможной. Установлено оно при помощи аппаратуры, находящейся в моем распоряжении. Это комплекс уникальных инструментов, существующих пока лишь в единственных экземплярах. Принадлежат они мне. Устройства весьма сложные и требующие тончайшей настройки…

(Это, если разобраться, никак не было ложью. Напротив, полностью соответствовало действительности. Функ не сказал только одного: говоря о комплексе экспериментальной аппаратуры, он имел в виду лишь самого себя – свои физическое и эзотерическое Я, а кроме того – молодого Юрия с его подсознательной связью с матерью. Все равно никто – или почти никто – в этом зале его толком не понял бы.)

– …Поэтому пока я не привлекаю к этой работе никого – во всяком случае, ни специалистов, ни лиц официальных. Инструменты пока настроены только на мои параметры, всякое постороннее вмешательство приведет скорее всего к их расфокусировке и к нарушению канала связи, установленного с большим трудом…

(Это тоже было правдой – учитывая, что пока еще он мог устанавливать связь, лишь когда Юрий пребывал во сне. Конечно же, даже намек на это привел бы к полному провалу.)

– Что касается точного местонахождения корабля, то его, как я уже сказал, еще предстоит установить. На сегодня положение можно охарактеризовать вот как: я его слышу, но еще не вижу. Однако…

Он обождал, пока не стихнет шум, усилившийся после этого заявления. И продолжил:

– Предугадываю очередной вопрос: почему же я не обождал с этим заявлением до времени, когда можно будет с достаточной точностью говорить и о местонахождении корабля? Отвечаю: я совершенно уверен в том, что местонахождение удастся установить в ближайшем будущем. Возможно, счет пойдет на дни, максимум – на недели. Однако из обмена информацией во время связи уже сейчас стало известно, что корабль не обладает более возможностью самостоятельного передвижения: в результате испытывавшихся перегрузок его двигательные устройства вышли из строя, и восстановить их при помощи имеющихся на борту средств, по мнению экипажа, не представляется возможным. Следовательно, вернуть корабль можно лишь одним способом: отправить к нему специальную экспедицию, снабженную всем необходимым для серьезного ремонта. Как вы понимаете, подобную экспедицию нельзя снарядить за неделю или за месяц, да и средства на ее отправку понадобятся весьма немалые – следовательно, их нужно изыскать. Вот я и выступил с этим заявлением – чтобы все, кого это касается, смогли уже немедленно приняться за дело, четко представляя себе всю сложность задачи.

Нетрудно понять, кому адресовалось сказанное: фирме «Этернус», разумеется.

– Скажите, профессор: так ли уж нужно вытаскивать неизвестно откуда старый корабль? Не следует ли ограничиться снятием с него находящихся там людей? Думается, это значительно упростило бы экспедицию и обошлось намного дешевле, вам не кажется?

Функ покачал головой:

– Проще и дешевле – ну, в какой-то степени, конечно, да. Но против такого облегченного варианта есть серьезные возражения. Во-первых: не забудьте, что люди там до сих пор, насколько нам известно, продолжают оставаться, так сказать, антилюдьми, то есть по-прежнему состоят из антивещества. Это значит, что их невозможно пересадить ни на один другой корабль. Они могут быть доставлены в нужное место лишь вместе с «Китом», на его борту. Нам ведь мало приблизить их; главная задача – вернуть им нормальное состояние, чтобы они вновь могли существовать среди нас. За истекшие годы нам удалось – не так давно, кстати – найти путь к их инверсии. Но это опять-таки возможно, только если мы будем оперировать кораблем вместе со всем тем, что находится на его борту. В другом случае весь замысел вообще теряет какой-либо смысл.

Зал помолчал немного, видимо, усваивая сказанное. Однако вопросы еще не иссякли:

– Доктор Функ, намерены ли вы сами возглавить экспедицию? Или хотя бы принять личное участие в ней?

Этот вопрос тоже предусматривался:

– Если позволит здоровье. Как вы, надо полагать, догадываетесь, в моем возрасте трудно уже строить долговременные прогнозы. Однако надеяться никому не возбраняется, не так ли?

С этим, кажется, никто не собирался спорить. Но из ответа, данного Функом, с неизбежностью вытекал еще один вопрос; Функ надеялся, что его не зададут, однако рассчитывать на тактичность журналистов – дело безнадежное.

– Скажите, пожалуйста, профессор: а если возраст сыграет с вами некую преждевременную шутку – связь с кораблем прервется? Ведь вы один знаете, как поддерживать ее. Не становятся ли люди «Кита» заложниками вашего здоровья и долголетия? И не значит ли это, что вам все-таки следует заблаговременно привлечь к участию в вашем, как вы это называете, эксперименте и других людей – чтобы результаты его не зависели только и исключительно от вас?

Снова был легкий шум: видимо, вопрос этот пришел в голову не только тому, кто осмелился высказать его вслух.

Доктор Функ лишь пожал плечами:

– Утверждать, конечно, не могу ни я, ни кто-либо другой. Я чувствую себя достаточно хорошо, но гарантии, разумеется, никто не даст. О привлечении ассистентов я думаю, даже больше: ищу приемлемые кандидатуры. В случае же непредвиденных событий люди найдут точное описание экспериментов, инструкции по обращению с приборами, а также запись всех обменов с кораблем в моих документах. Могу заверить вас, что объяснения будут исчерпывающими.

Ответ этот вроде бы удовлетворил всех.

* * *

Или почти всех.

Двое из сидевших в зале внимательно выслушали все вопросы и ответы, хотя сами ничего не спрашивали. Молча покинули зал вместе со всеми, присутствовавшими на пресс-конференции. Выйдя – сели в ожидавшую их машину и поднялись в воздух. Заняв нужный эшелон, машина взяла курс, набранный одним из седоков на клавиатуре.

Пока машина летела, двое переговаривались очень негромко:

– Возвращение корабля – это полный крах.

– Тс-с…

– Необходимо принять меры.

– И срочно. Пока еще, как он сказал, все существует лишь в одном экземпляре.

– Да. И все эти его записи – тоже.

– Не только. Но и все данные Хинда, вероятно, тоже – или, во всяком случае, размножены в ограниченном количестве…

– Осторожно!

– Думаете, нас могут услышать?

– А вы уверены, что нет?

– Вы правы.

– Кому можно поручить это?

– Сложный вопрос. Я немедленно сяду на картотеку. Не может быть, чтобы не нашлось нужного.

– Надежнее всего было бы – самим…

– Нет. Мы скорее всего с этим не справимся. Тут нужен человек молодой, крепкий и умелый. А мы с вами – увы…

– Ничего. Свет не без добрых людей. Я уже догадываюсь – в каком направлении искать.

Машина зависла перед воротами отдельно парящего делового блока.

– Но пока – ни единой душе.

– Естественно.

– И – официально мы всячески приветствуем идею экспедиции. Завтра ведь об этом будет говорить весь мир…

– Не завтра. Уже сейчас наверняка говорят.

– Да, конечно.

Створка поднялась, и машина скользнула внутрь.

* * *

И еще одного из присутствовавших там заявление Функа и его ответы совершенно не обрадовали.

То был доктор Бромли. Хотя он и опоздал к началу, но все важное успел услышать.

И это сильно его расстроило.

Он понял, что тут же, на месте, необходимо решить – какой образ действий выбрать на ближайшее будущее.

Сейчас он видел две возможности.

Первая: предложить Функу сотрудничество, удовлетворяясь на время второй ролью, и в ходе работы, приложив все свои способности и энергию (а и того, и другого у него имелось немало), встать во главе проекта. Пусть и не сразу. Это окажется необходимым лишь тогда, когда для реализации проекта возвращения «Кита» останется только нажать кнопку.

К сожалению, отношения между Функом и Бромли всегда были достаточно прохладными. И не потому, что они придерживались различных взглядов на какие-то физические проблемы; они просто не нравились друг другу – хотя и тот, и другой затруднился бы выразить причину своей неприязни в словах.

Тем не менее это означало, что рассчитывать на согласие Функа, сделай Бромли подобное предложение, было бы слишком рискованно. С другой стороны, если бы Бромли открыто проявил такое желание, это сразу насторожило бы старика, дав ему понять, что у Бромли в этом деле имеется какой-то свой интерес. После этого Функ наверняка стал бы внимательно следить за всеми действиями отвергнутого союзника.

Следовательно, оставался второй вариант.

Он заключался в том, что Бромли, как полноправный член комиссии по наследию, мог высказать свою уверенность, что работы Хинда имеют серьезное оборонное значение и потому должны быть немедленно засекречены, чтобы в дальнейшем уже военные решали – кому можно доверить их изучение и применение.

Восторжествовало бы такое мнение или нет, но оно, во всяком случае, заставило бы власти отложить решение вопроса до полного его изучения. То есть Функ не мог бы получить немедленного доступа если не к теории – эти данные у него, как и у самого Бромли, уже были, – то к уникальной лаборатории покойного.

А задержка порой – половина провала.

Нет, Бромли был вовсе не против возвращения корабля. Наоборот, целиком за.

Однако только при условии, что проводить операцию будет он. И станет первым, кто вступит на корабль сразу же после или непосредственно перед его возвращением в мир людей.

Именно это имело для Бромли очень большое значение.

* * *

Все-таки, как ни готовился Функ ко всем вопросам, конференция несколько утомила его. Так что здание Космоцентра он покинул не сразу, а решил немного передохнуть в уютном помещении для переговоров и встреч, что находилось неподалеку от зала, ярусом ниже.

Он медленно пил яблочный сок из высокого стакана, мысленно еще и еще раз просматривая запечатлевшиеся в памяти вопросы и свои ответы, когда к столу, за которым он сидел, подошел человек, отодвинул стоявший напротив стул и тоже уселся.

– Добрый день, доктор Функ.

Старик поднял глаза. Человека напротив тоже никто не назвал бы молодым, хотя, пожалуй, лет ему было все же меньше, чем физику.

– День добрый… э? Постойте, постойте. Мы с вами определенно встречались. Только где и по какому поводу?

Легкая улыбка на миг изменила выражение лица собеседника:

– Мы встречались здесь, профессор. И по тому же самому поводу, по которому вы сегодня выступили. Только тогда мы провожали «Кит». А сегодня вы заговорили о его встрече.

Функ нахмурился. Но через секунду-другую в свою очередь улыбнулся:

– Конечно же. Командор Трансгалактического флота Федерации… Государственного флота, в отличие от частных компаний. Я правильно вспомнил?

– Нет, профессор. Теперь уже – экс-Командор. В отставке. Государственная служба – не наука, с нее увольняют. И я ушел в отставку в тот же день, когда «Трансгалакт» из федеральной компании был преобразован в акционерное общество.

– В очередной раз.

– В очередной раз, совершенно верно. Так что я вам в какой-то степени завидую.

– Но вы не выглядите слишком уж огорченным.

– Привык – за столько лет. К тому же отставка – не значит «безделье». Работа всегда найдется – если всерьез искать. А чего у нас с вами не отнять, так это опыта. Мне тогда сразу же предложили возглавить новую службу: Службу Предупреждения Событий. Правда, там я называюсь уже не Командором; теперь я – Комиссар.