Текст книги "Капитан Ульдемир.Фантастическая дилогия."

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

IV

Если «Дверь с той стороны» была трагедией одиночества и целевого голодания изолированного социума, то роман «Сторож брату моему»– трагедия взаимонепонимания родственных цивилизаций.

Пожалуй, ни одна из «вечных» тем научной фантастики не была так всесторонне разработана и обыграна, как Контакт с иными формами разумной жизни. Формы эти делятся на два типа: гуманоидные, в той или иной мере биологически и психологически родственные людям, и негуманоидные, диапазон которых крайне широк – от уэллсовых марсиан до колмогоровской «мыслящей плесени». С гуманоидами дело обстоит, как правило, довольно просто: сразу (в крайнем случае, после некоторых усилий) достигается взаимопонимание, за которым следует равноправное братство цивилизаций – обмен информацией, товарами и т. д. Хуже обстоит дело с не гуманоидами. Тут уже возможны всяческие эксцессы – от «войны миров» до полной невозможности взаимопонимания, как, например, происходит это в «Непобедимом» Ст. Лема. Бывают, впрочем, и исключения: порой можно просто достать портативный дешифратор и быстренько проинтервьюировать «мыслящие мхи» или объясниться в любви обворожительной «змеедеве» с Веги, как это делают герои романа С. Снегова «Люди как боги».

Казалось бы, Михайлов взялся за полностью выработанную жилу. Ведь в его романе речь идет именно о Контакте, причем в самом простом его варианте – между землянами и не только гуманоидной, но просто-напросто человеческой же цивилизацией, потомками тех, кто несколько веков назад отправился в глубины Вселенной колонизировать неведомые миры и осел на второй планете звезды Даль. Что может быть проще такого Контакта? Ведь барьеров – ни биологического, ни даже языкового – не существует.

Но у Владимира Михайлова есть особый дар – придавать даже самой избитой теме прелесть новизны. Так под руками опытного гранильщика оживает, казалось бы, уже безнадежно утративший прозрачность и блеск, покрытый сетью невидимых царапинок драгоценный камень.

Да, ни биологического, ни языкового барьеров для Контакта нет. Но зато существует самый, может быть, непреодолимый барьер – психологический. И на деле все оказывается очень, очень непросто…

Земляне открывают далийцев случайно. Их экспедиция должна была только провести некоторые астрофизические исследования и эксперименты. Но во время этих работ выясняется, что одна из исследуемых звезд в ближайшем будущем должна стать Сверхновой. А поскольку расположена она всего в двенадцати световых годах от Солнца, потоки жесткого излучения грозят всему живому на Земле вырождением и неконтролируемыми массовыми мутациями. Однако предотвратить катастрофу можно: в распоряжении экспедиции имеются средства, позволяющие «притушить» звезду, «перекачав часть ее энергии в сопространство». И это было бы сделано, если бы… Если бы вокруг звезды Даль не обращались планеты, одна из которых, Даль-2, оказалась обитаемой. Изменение режима звезды принесло бы далийцам немедленную гибель. Так завязывается фабула романа.

Состав экспедиции неоднороден. Чтобы укомплектовать экипаж людьми с наивысшим «индексом пластичности», их – с помощью некоего «частого гребня» – извлекают из разных исторических эпох. Кроме Шувалова и Аверова, двух ученых, являющихся прямыми современниками экспедиции, остальные шестеро «выужены» из своего времени каждый за секунду до гибели и перенесены в будущее, чтобы принять участие в межзвездном рейсе. Кто же эти люди?

Второй пилот Питек, представитель первобытного племени, для которого «Египет фараонов был далеким будущим, а рабовладельческий строй – светлой мечтой». Штурман Георгий, спартиот, «один из трехсот, что защищали Фермопилы с Леонидасом во главе». Инженер Гибкая Рука, индеец, живший где-то у Великих Озер в доколумбовы времена. Вычислитель Никодим, иеромонах[4]4
  Иеромонах – это и монах, и священник, т.е. в отличие от простого монаха он может вести богослужение и часто даже имеет свой церковный приход.


[Закрыть], пахарь и воин, защищавший Русь от полков Стефана Батория. Первый пилот Уве-Йорген Риттер фон Экк, обер-лейтенант Люфтваффе. И, наконец, командир корабля, Ульдемир (Владимир), наш соотечественник и современник.

Необходимость создания такого странного коллектива Михайловым обоснована, хотя как раз обоснование это является, пожалуй, одним из самых уязвимых мест романа. Но в конце концов всякий фантаст имеет право на введение аксиом, и пока они развиваются без нарушения внутренней логики, претензий ему предъявлять не приходится. Любопытно отметить, что подобное смешение представителей разных эпох в одном произведении почти одновременно с Михайловым применил в своем четырехтомном романе «Речной мир» американский фантаст Филипп Жозе Фармер, а совсем недавно – братья Стругацкие в романе «Град обреченный». У Владимира Михайлова это допущение, может быть, и не лучшим образом обоснованное с точки зрения фантастической посылки, является совершенно необходимым элементом сюжета: в Контакте с далийцами участвуют таким образом не представители какого-то одного поколения, а как бы вся материнская планета на всем протяжении ее истории. В развитии же характеров этой шестерки от логики писатель нигде не отступил.

Наука будущего могуча, для нее не представляет труда не только извлечь людей из других исторических эпох, но и вложить в их мозг новую информацию, сделать из них превосходных специалистов, отвечающих самым строгим требованиям. И таким образом было вполне возможно укомплектовать работоспособный экипаж космического корабля. Но смогут ли его члены до конца понимать друг друга? Пусть все они обладают должными техническими познаниями, но их культурный уровень, их нравственность, их мораль остаются на уровне тех эпох, к которым они принадлежат по рождению и воспитанию. А не понимая друг друга, можно ли понять других? Так обнаруживается скрытая в самой посылке первопричина непонимания.

Казалось бы, земляне хотят далийцам лишь блага. Звезда готова со дня на день взорваться, угрожая гибелью сперва далийцам, а двенадцать лет спустя и землянам. Значит, взрыва допустить нельзя. Остается одно: полная эвакуация населения Даль-2. Но как объяснить им создавшееся положение? Далийская цивилизация примитивна, ее представители просто-напросто не могут понять землян (как убедителен в этом смысле диалог Шувалова с судьей восьмого округа!). А раз нельзя убедить – надо победить. Навязать свою волю. Любой ценой.

Не надо быть специалистом-историком, чтобы вспомнить сейчас, сколько раз за тысячелетия человеческой истории страданиями и кровью оплачивались попытки навязать – пусть из самых благих побуждений – свою волю целым народам! Но ведь именно они, эти тысячелетия, незримо стоя за спиной землян, вершат судьбу Контакта. И начинается эскалация непонимания, причем неумение понять постепенно превращается в упорное нежелание, ибо реальность никак не укладывается в рамки привычных представлений.

В самом деле: далийская цивилизация внешне примитивна, ее наивысшими достижениями являются пароконная повозка и арбалет. Сама мысль о том, что за этой примитивностью может скрываться гораздо более сложная социальная структура, кажется недопустимой. Но вот уже явно проступили признаки этой скрытой структуры: атомный реактор, спрятанный под землей, телевидение в доме Хранителей Уровня… И услужливые исторические аналогии сразу же подсказывают вывод: значит, какая-то группа лиц, обладающих техникой и знаниями, захватила власть и искусственно сдерживает развитие своего народа, чтобы, эту власть сохранить. А раз так – насилию надо противопоставить другое насилие. Правда, далийцы выглядят счастливыми; правда, они добродушный и гостеприимный народ; но их спокойствие необходимо взорвать, их надо поднять на бунт против Хранителей Уровня – ради их же собственного блага, разумеется. Тем более, что существование в лесу недовольных, тех, кто называет себя «людьми от людей», как будто подтверждает все эти выводы.

И земляне действуют. Действуют торопливо, потому что звезда может вот-вот взорваться. И вскоре уже над мирной планетой дробно стучат автоматы. Проливается кровь. Убиты и ранены несколько далийцев, гибнет от пули Уве-Йоргена Иеромонах. И только тогда, только такой ценой становится очевидна простая в основе своей мысль: прежде чем убеждать другого, надо попытаться его понять. Понять, отказавшись от любых предубеждений. Пусть даже сделать это нелегко.

Да, земляне так и не смогли понять, что перед ними сложно организованное общество с двойной структурой; что Хранители Уровня – не диктаторы, существующие за счет народа, а администраторы, проводящие в жизнь заранее спланированную программу постепенного развития своей цивилизации, может быть, ошибающиеся порой, но добросовестные и честные люди. Не могли земляне представить себе и того, что, не обладая сверхмощной техникой и сверхвысокими энергиями, далийцы могут управлять процессами, протекающими в недрах их светила. А значит – взрыва не будет. И не могло быть… Продуманная система постоянных, хотя и слабых воздействий, которой они пользуются, не только эффективна, но и гораздо целесообразнее могучей установки землян. (Кстати, сама по себе эта мысль чрезвычайно интересна и подтверждается рядом фактов из истории техники.)

Один из Хранителей Уровня с болью говорит Ульдемиру: «…И мы не могли представить, что Земля, великая, могучая Земля, до такой степени пренебрежительно отнесется к нашим знаниям…»[5]5
  Таких слов в предлагаемом тексте нет. Видимо это сркращенный вариант.


[Закрыть] Но и сама замкнутая социальная структура Уровня, не принимавшая в расчет гипотетической возможности Контакта, в этом случае оказалась при всей своей продуманности недостаточно гибкой.

Трагедия – итог непонимания, неумения увидеть в партнере по Контакту равного, между кем бы ни происходил Контакт – между отдельными людьми, народами или человечествами…

И на этом кончается длинная, грустная повесть.

Я ее написал ненавидя, тоскуя, любя,

Я ее написал, озабочен грядущей судьбою,

Потому что я прошлому отдал немалую дань,

Я ее написал, непрерывной терзаемый болью…

Эти коржавинские строки смело можно отнести к Владимиру Михайлову и его роману. И в этом смысле (а не по жанровой принадлежности) «Сторож брату моему» – роман-предостережение. В прошлом человечества было слишком много непонимания и крови, слишком много их еще и сейчас. Но впредь этого быть не должно!

Лучшие страницы романа, вызывающие не только интерес, но и живое эмоциональное сопереживание – это рассказ о любви Ульдемира и Анны. Собственно говоря, эта сюжетная линия ни в коей мере не является основной. Но без нее произведения просто не существовало бы. Потому что все оно – роман о любви, любви в самом широком смысле слова. Недаром и заканчивается оно раздумьями Ульдемира: «…Я не сторож брату моему. Но я ему защитник. И брату моему, и сыну моему, и моей любви. Потому что иначе я не достоин ни брата, ни сына, ни любви». А без любви – к женщине, к брату, к народу своему, ко всему миру, ко всему живому во всей бесконечной Вселенной – невозможно жить.

До «Сторожа брату моему» эта тема любви была в творчестве Владимира Михайлова сугубо эпизодической, побочной. Отныне и по сей день она стала главной.

V

«Сторож брату моему» был закончен, но не завершен. И не потому лишь, что обладал открытым финалом. Не знаю как у писателя, но у читателей (я опираюсь здесь не только на собственное восприятие, но и на мнение многих любителей фантастики) оставалось чувство какого-то неудовлетворения. Французская пословица гласит, что из-за стола вставать надо с легким чувством голода. Возможно. Но в данном случае голод был уж слишком силен.

И потому появление в 1983 году второй книги романа – «Тогда придите, и рассудим» – было воспринято как событие ожиданное и даже долгожданное.

Причем – и это самое главное – второй роман явился не линейным продолжением, а развитием идей первого. Если «Сторож брату моему» был трагедией непонимания, то «Тогда придите, и рассудим» оказался драмой поиска и обретения взаимопонимания. Причем поиск этот шел параллельно на нескольких уровнях – личностей, социумов, цивилизаций.

Верный себе, Михайлов и на этот раз из всех возможных ситуаций выбрал едва ли не самые затертые; иногда возникает ощущение, что для него это вопрос чести, некий, я бы сказал, спортивный азарт. В самом деле, сколько раз уже происходил на страницах фантастики Контакт? Попросту не счесть. Сколько раз уже в самых разных вариантах обыгрывались общества, поставившие друг друга в состояние ядерного пата? Начиная с 1945 года, когда первые атомные взрывы заставили содрогнуться не только землю Японии, но и наши души и умы, это было уже описано великое множество раз.

Ну, а вселение сознания представителя одной цивилизации в сознание и тело представителя другой? Да ведь этот прием использовался в таком количестве фантастических сочинений – от «Звездных королей» Эдмунда Гамильтона до «Дома скитальцев» Александра Мирера,– что этими книгами, наверное, можно было бы замостить торную дорогу от Земли до Луны… Но что ж с того? Михайлов в очередной раз показал, что из этих элементов можно создать оригинальный роман. Впрочем, чему тут удивляться? В конце концов, все многообразие Вселенной опирается на весьма и весьма ограниченное число элементов таблицы Менделеева. Дело ведь всегда не столько в строительном материале, сколько в искусстве зодчего…

«Тогда придите, и рассудим» – роман многоплановый и сложный. И нет ни малейшего смысла пересказывать и анализировать его фабулу, с которой читатель может ничуть не хуже познакомиться сам. Соблазн, конечно, велик: так и тянет проследить приключения невезучего (или – везучего?) физика Форамы Ро (он же – Владимир, он же – капитан Ульдемир); посмаковать такие попросту блестящие эпизоды романа, как, скажем, сцены на Шанельном рынке или в гостях у журналиста Маффулы Аса (ох, до чего же реальная и знакомая нам фигура!)… И о том, как растет от романа к роману литературное мастерство писателя – ведь при всей любви, например, к «Двери с той стороны», в ней не сыщешь так вкусно написанных мест, как только что помянутые… Но так можно «растечься мыслию по дереву» настолько, что предисловие само перерастет в книгу – книгу о Владимире Михайлове. Кстати, ее пора бы уже было написать! А здесь нужно говорить лишь о главном. Главное же – мир идей, заключенных в романе, мир идей, в котором существует роман. Тем более, что идейно он связан не только со «Сторожем брату моему», но – косвенно, ассоциативно – также и с «Дверью с той стороны».

Потому что здесь Михайлов определяет для себя цель человеческого существования, тот самый выход из ситуации целевого голодания, поисками которого занимались обитатели «Кита».

И вместе с тем он находит свою разрыв-траву, универсальную отмычку, ключ к замкам всех дверей, разделяющих людей, сообщества, народы, человечество.

И в том, и в другом случае это – любовь.

Что ж, вот и поговорим о любви.

Но сперва – о главной концепции романа. Вот как формулирует ее сам Владимир Михайлов:

«Я предположил, что существует некое поле, которое излучает человек. Это поле имеет две компоненты, (условно я назвал их «тепло» и «холод»). «Тепло» излучает человек, который творит добрые дела, «холод»– тот, от которого исходит зло. Из этой гипотезы следует, что любой нехороший поступок, любая боль, причиненная кому-либо, отрицательно действует на всю нашу Вселенную, потому что поле это – дальнодействующее, влияние его на процесс развития мира может сказаться где-то на громадном расстоянии, а может и совсем рядом. Если возобладает отрицательная компонента этого поля во Вселенной, мир перестанет развиваться и погибнет. И наоборот, положительная компонента отвечает за прогресс, за развитие материи в нужном направлении. Иными словами, как это ни парадоксально на первый взгляд, развитием мира движет добро и радость.

Правда, вор, украв, тоже испытывает радость, а значит, излучает «тепло». Но те, кого он обокрал, испытывают отрицательные эмоции, так что баланс не в пользу вора. На стадионе, когда одна команда выигрывает, другая проигрывает, плюс и минус примерно уравновешивают друг друга. А вот когда человек делает добро другим, то и он сам, и те, кому сделал добро, излучают только «тепло». Человек излучает «тепло», если он получает удовольствие от своей работы. Причем неважно, чем он занимается: пашет землю или водит космические корабли.

В мире, в котором мы с вами живем, еще очень много «холода». Если «холод» возобладает, случится термоядерная катастрофа. Поэтому любое хорошее дело работает на нас, любое хорошее дело уменьшает поток «холода»…»[6]6
  Миром движет добро. Размышляет писатель-фантаст Владимир Михайлов.– В газ.: Собеседник, 1984, № 20.


[Закрыть]

«Тепло» и «холод», добро и зло, бог и дьявол – по-разному называя эти нравственные категории, человек уже тысячелетиями пытается решить для себя проблему ориентирования в них. Это ведь даже не три, а всего две сосны, но заплутать между ними так легко… Правда, в теории существует все-таки и третья, та, о которой сказано: «Был бы ты холоден или горяч. Но тепел ты, и отвергну я тебя от уст своих». Но в модели Михайлова этой третьей позиции нет места. Самое малое зло есть зло, и самое малое добро есть добро; нулевая точка между ними отсутствует. И потому невозможно оставаться нейтральным. Роль каждого человека в мире активна, каждый поступками своими творит судьбу мира и каждый в ответе за нее. Сегодня, когда мы все живем под прицелом на боевом дежурстве стоящих мегасмертей, когда неразумием своим мы привели мир к порогу уже не экологического кризиса, но экологической катастрофы – иная жизненная установка попросту невозможна.

При этом надо помнить, что «холод»– по михайловской терминологии – практически однозначен, а вот «тепло» – глубоко диалектично. Есть «люди Фермера», те, кто творят тепло. И неважно, каким именно образом – вспахивая ли поле сохою («Эх, еще не понимаешь ты, капитан; но поймешь. Я тут наработаю много, мно-ого!»– говорит Ульдемиру Иеромонах-оратай), или взлелеивая единственный на мертвой пока планете хрупкий росток жизни, как это делает Юниор в повести «Стебелек и два листка» (1984). Важно лишь, что любое их действие, каждый шаг их в мире творит «тепло».

Но есть и другая позиция, пожалуй, более трудная, ибо требует точнейшего чувства меры: творить «тепло», борясь с «холодом», как поступают люди Мастера, его эмиссары. Они идут по пресловутому лезвию бритвы, по одну сторону от которого та самая вечная сила, которая свершает благо, стремясь тем не менее ко злу, а по другую – то добро, которое способно пристрелить из жалости.

Трудно во всем этом разобраться, неоднозначны они, эти Фермер и Мастер, представители неких высших цивилизаций по фабуле романа и олицетворение полярности и единства, союза и борьбы, добра и зла по его глубинному смыслу.

И что же может быть ориентиром для людей Мастера (впрочем, и для людей Фермера тоже; но для них все обстоит проще, однозначнее)?

Только любовь.

Только любовь позволяет Фораме Ро и Мин Алике понять друг друга и найти собственный, единственно правильный путь в стоящем на пороге гибели мире.

Только любовь позволяет Полководцу и Стратегу (Малышу и Страте), этим двум изначально холодным электронным разумам, повелевающим нацеленными на все живое мегатоннами, найти простейший путь к спасению мира.

Только любовь к миру, ко всему бесконечному разнообразию его, движет Фермером и Мастером.

И, наконец, только любовь к своему миру, к родному своему дому и веку, позволяет Ульдемиру (и, заметим, Уве-Иоргену тоже) обрести смысл и цель существования.

Некогда классик сказал, что мир спасет Красота. Михайлов дополняет этот тезис: не сама красота, но любовь к красоте. Ибо красота существует и вне человека, она объективна и внеморальна. Красив завиток раковины и сверкающий в лучах солнца айсберг, красив Везувий, обрекший на смерть Помпеи, Геркуланум и Стабию… Но понятие красоты вносит в мир только человек. И никогда нельзя забывать о мудрых словах Саади: «Чтобы, понять красоту Лейлы, надо смотреть на нее глазами Меджнуна». Открывая и собирая красоту, любя ее, сохраняя и борясь за нее, только и может человек исполнять истинное свое предназначение в мире.

VI

Дилогия была закончена.

В 1976 году любители жанра назвали «Сторожа брату моему» романом года. В 1983 году роман «Тогда придите, и рассудим» был отмечен призом «Великое Кольцо», присуждаемым советскими клубами любителей фантастики. После дилогии увидели свет рассказы, повесть «Стебелек и два листка», роман «Один на дороге» (1987), уже на реалистическом материале продолжающий развивать те же художественные и нравственные концепции.

Дилогия была закончена. Но завершена ли?

С точки зрения композиции – да. Совместились начало и конец, книга обрела изящное кольцевое построение. Но…

Есть и другие законы. Два романа – возвращаясь к начальной метафоре – образуют как бы два отдельных снимка стереопары, тезу и антитезу. Но душа просит еще и синтеза, просит объемного изображения.

И еще – этого ждет само время.

Оно изменилось вновь. И, пожалуй, только сегодня адекватными действительности стали написанные почти четверть века назад строки Коржавина:

Мне молчать надоело. Проходят тяжелые числа,

Страх тюрьмы и ошибок, и скрытая тайна причин.

Перепутано все. Все слова получили сто смыслов.

Только смысл существа остается, как прежде, один.

Вот такими словами начать бы, хорошую повесть,

Да – с тоски отупенья – в широкую жизнь переход.

Да, мы в бога не верим. Но полностью веруем в совесть,

В ту, что раньше Христа родилась и не с нами умрет.

Что ж, повесть начата. Давно уже начата. И ждет лишь продолжения и завершения. Кто знает, каким оно будет? Когда? Но хочется верить, что мы его дождемся.

На Землю, в сегодня и здесь, вернулись герои романа. Вернулся капитан Ульдемир, вернулся первый пилот Уве-Иорген Риттер фон Экк, вернулась прекрасная и загадочная (ведь прекрасное всегда чуть-чуть загадочно) Анна-Астролида-Мин-Алика… Каким же будет в нашем сегодняшнем мире их путь творения «тепла»?

Писатель, как, впрочем, и любой творец,– фигура синтетичная. В нем органически сочетается и то, что от Мастера, и то, что от Фермера. Он делает дело свое, и от этого, как от сохи Иеромонаха, идет в мир волна «тепла». Но вместе с тем творением своим он борется с «холодом». Своей любовью он приуготовляет умы и души других к обретению любви собственной. Ему не надо быть пророком и провидцем, не надо наставлять и поучать, нет. Потому что главное – делать свое дело.

Я не знаю, что надо творить для спасения века,

Не ищу оправданий, снисхожденья к себе не прошу.

Чтобы жить и любить, быть простым, но простым

Человеком,

Я иду на тяжелый, бессмысленный риск – я пишу.

В этих строках заключено кредо не только Наума Коржавина. Это кредо любого настоящего писателя. Потому что только этого – искренней и честной работы – ждет от нас время. То самое время, к духу и велениям которого всю жизнь так чуток писатель Владимир Михайлов.

Андрей Балабуха