Текст книги "Капитан Ульдемир.Фантастическая дилогия."

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

ОЗАБОЧЕН ГРЯДУЩЕЙ СУДЬБОЮ

I

Фантастика ...

Кто знает, сколько людей ежедневно берут в руки книги, на титульном листе которых стоит (а порою – и не стоит) это слово? Десятки, сотни тысяч? Даже в наш век, именуемый порой веком статистики, вряд ли известны кому-нибудь эти числа. Но, прибегнув к древнему определению, с уверенностью можно сказать: имя же им – легион.

Они раскрывают книги – и уносятся мыслями и чувствами своими в необозримые дали пространства, в миры, согретые лучами иных солнц; они отправляются в другие времена – былые и грядущие. Что же влечет творцов и гостей этих миров и веков? Ведь не стремление убежать из дня нынешнего с его болями и проблемами? Конечно, кого-то привлекает именно это, но большинство, подавляющее большинство прекрасно отдает себе отчет в том, что как сказал некогда Наум Коржавин:

Ни к чему, ни к чему, ни к чему полуночные бденья

И мечты, что проснешься в каком-нибудь веке ином!

Время? Время дано. Это не подлежит обсуждению.

Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нем.

Увы, всякая максима тенденциозна. Конечно же, человек – это главное. Но чтобы постичь его живым, а не мертвой схемой, рассматривать его приходится на вечно движущемся перекрестке пространства и времени. Мы изучаем себя – и не в последнюю очередь с помощью художественной литературы – уже тысячелетия. Но чаще всего думаем и говорим о человеке, как явлении вневременном. Распространяя нынешние свойства наши на все времена и любые дали, мы пишем своих пращуров и потомков исключительно с себя. И, замыкаясь в привычных рамках сейчас и здесь, мы теряем чувство временной, исторической перспективы.

Для того чтобы видеть наш мир трехмерным, объемным, воспринимать предметы смещенными относительно друг друга по глубине, нужно иметь два глаза. Два раздельных изображения, полученные с разнесенных в пространстве точек, воспринимаются как одно – объемное. Это знает каждый школьник.

Ну а как же увидеть объемным время?

Может быть, и здесь стереоэффект создается таким же способом? И не для того ли сегодняшние писатели (и читатели!) погружаются в прошлое и уносятся в будущее, чтобы в итоге увидеть настоящее с двух точек, а потому – в объеме? Не для того ли, чтобы лучше рассмотреть поздневикторианскую Англию отправил в 802701-й год своего Путешественника по Времени Герберт Уэллс? И не для того ли, чтобы лучше разобраться в трагической действительности тридцатых-сороковых годов, понадобилось Ивану Ефремову обратиться к Древнему Египту XXVII века до н. э. в «Путешествии Баурджеда» ?

Так удивительно ли, что именно к фантастике обращаются и писатели, и читатели в переломные моменты истории?

Последним – хронологически – таким моментом была хрущевская оттепель пятидесятых годов.

Сколько о них уже сказано и написано – о пятидесятых и начале шестидесятых! Особенно в последние годы, когда говорить об этом стало не только можно, но и модно. И не стоит даже пытаться в считанные строчки уложить хотя бы самый беглый их портрет. Но об одной из черт сказать все-таки надо:

Это было время удивительного естественнонаучного оптимизма, порожденного негромким еще звуком шагов приближающейся научно-технической революции. И то сказать – буквально в одночасье кибернетика из буржуазной лженауки превратилась в науку не только официально признанную, но и весьма почтенную и престижную. Подобная же метаморфоза – хотя и медленнее, труднее – происходила и с пресловутым морганизмом-вейсманизмом; жив был еще Трофим Денисович Лысенко, жив и силен, при чинах и регалиях, но поворот в общественном сознании все-таки происходил. Прошло более десятилетия с тех пор, как над двумя японскими городами вспухли чудовищные атомные грибы, набирала уже темп и гонка ядерных вооружений, но пуск первой АЭС в Обнинске едва ли не перевешивал все это, а физики-ядерщики оставались романтическими героями дня. Прочно входило в быт телевидение. В ночном небе прокатилась уже рукотворная звезда первого спутника, а вскоре и человек впервые разорвал путы земного тяготения. А рядом с этими каноническими свершениями научно-технического прогресса оживали апокрифы. Снежный человек, загадочное мохнатое существо со множеством имен; «летающие тарелки», одинаково легко пикирующие с неба в журналистские статьи и научно-фантастические романы; наконец идея палеоконтактов... Обо всем этом шли жестокие споры – был ли Иисус Христос космическим пришельцем, как уверял нас В. К. Зайцев? Имеют ли Фобос и Деймос, крошечные марсианские луны, естественное или искусственное, как предположил И. С. Шкловский, происхождение? Кем же, в конце концов, созданы Баальбекская терраса и знаменитая индийская железная колонна – людьми или пришельцами из космоса?

Границы привычного мира как-то резко, рывком расширились до невероятия. И сама по себе реальность невероятного этого мира была столь неожиданна и увлекательна, что об этом хотелось говорить и говорить.

И естественно, что этот новый для умов и душ наших образ мира стал героем научной фантастики.

Это время не могло не породить взрыва фантастической литературы. На гребне волны социального оптимизма, порожденного XX съездом партии, и оптимизма естественнонаучного, о котором мы только что говорили, родилась «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Роман этот не только привлек к себе внимание многомиллионной и многоязыкой аудитории, не только вызвал ожесточенные споры литературной критики и читателей,– он стал краеугольным камнем того явления, которое мы называем современной советской научно-фантастической литературой.

В предыдущую четверть века писателям-фантастам не рекомендовалось заглядывать за рамки, очерченные народнохозяйственными планами. Электрические и радиоуправляемые тракторы на колосящихся колхозных нивах были едва ли не пределом дозволенного воображения. А куда же деваться воображению недозволенному? Оно копилось, копилось,– и вслед за «Туманностью Андромеды» вырвалось на простор.

Одна за другой рождались книги и новые писательские имена. Братья Стругацкие, Генрих Альтов и Валентина Журавлева, Ариадна Громова, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов, Дмитрий Биленкин, Михаил Емцев и Еремей Парнов… Этот перечень можно было бы продолжить на добрую страницу, но – для поклонников НФ эти имена знакомы не менее, чем имена апостолов христианам, остальным же они все равно ничего не скажут. Но в этом ряду стоит и имя писателя, чью книгу держите вы в руках – имя Владимира Михайлова.

II

Писатель-фантаст Владимир Михайлов родился в 1962 году, когда в журнале «Искатель» была опубликована его первая повесть – «Особая необходимость». Правда, это было последнее его рождение. Первое произошло 24 апреля 1929 года – в тот день появился на свет младенец, нареченный Владимиром. И от веку заведенным путем прошли детство, отрочество, павшее на тяжкие военные годы, эвакуация в Новосибирск и тогда же – первое увлечение новыми идеями в науке и приключениями и фантастикой в литературе… Затем юность, студенческие годы… И второе рождение – в 1948 году Михайлов впервые дебютирует в литературе, хотя от фантастики это очень и очень далеко: в рижской комсомольской газете «Советская молодежь» печатаются его стихи. Их совсем не так уж много, этих поэтических подборок, но – лотос был вкушен, и литература отныне вошла в его жизнь навсегда. А пока – пока жизнь двигалась своим путем. Служба в армии, потом работа инструктором в Елгавском райкоме КПЛ. И тогда, в 1953 году – третье рождение, рождение прозаика Михайлова. За плечами был уже жизненный опыт, для двадцати четырех лет, пожалуй, даже немалый. Опыт этот требовал выражения в каких-то адекватных формах – и так родились рассказы, публиковавшиеся в газетах, журнале «Звайгзне», альманахе «Парус». Михайлов пробует силы в разных жанрах от очерка и бытового рассказа до сатиры. Он становится профессиональным литературным работником – журналистом, редактором, сперва в журнале «Дадзис», в газете «Литература ун Максла», затем в издательстве «Лиесма». Но, повторим, последнее и окончательное его рождение приходится все-таки на 1962 год.

Итак, «Особая необходимость». Приключенческая фантастическая повесть, выдержанная в доброй старой жюльверновской традиции «Необыкновенных путешествий». Оно и понятно: амьенский затворник жил и писал во времена дооткрытия и начала пересотворения мира; певец прогресса, он был заворожен могуществом человека эпохи пара и электричества, эпохи, символом которой стали «Грейт-Истерн»[1]1
  Британский пароход, спроектированный Изамбардом Кингдомом Брюнелем и спущенный на воду в 1858 году. Предназначался для рейсов в Индию вокруг Африки без пополнения запасов топлива. Являлся крупнейшим в истории парусником и крупнейшим кораблём, построенным до XX века.


[Закрыть], цеппелин, аэроплан. Вопреки распространенному мнению, он был не столько фантастом, сколько популяризатором и экстраполятором. Не случайно же его герои, даже отправившись в межпланетный полет, видят на Луне лишь то, что уже открыто земными астрономами… Шестидесятые годы нашего века чем-то родственны тем временам. На смену пафосу промышленной революции пришел пафос революции научно-технической, в гербе которой были, ядерный реактор, компьютер и космическая ракета. Сменились символы, но возродился дух. И обращение Михайлова именно к такому жанру НФ было закономерным.

В воздухе витали идеи, споры, столкновения мнений. Физики спорили с лириками, дискутировалась возможность машинного мышления и космических контактов в прошлом, настоящем и будущем, мысль стремилась объять всю необъятность мироздания.

Это – почти неподвижности мука —

Мчаться куда-то со скоростью звука,

Зная прекрасно, что есть уже где-то

Некто,

            летящий

                           со скоростью

                                                 света!

В этих строчках Леонида Мартынова удивительно верно схвачен сам стиль мышления тех лет. Мышления, в котором идеи нередко вытесняли людей.

В полном соответствии с этим духом времени в «Особой необходимости» людей по сути дела не было. То есть были, конечно, персонажи, наделенные какими-то именами и характерными приметами, но и только. В одном из писем Михайлов признавался мне, что любит «героев с квадратными подбородками». Что ж, в той первой его повести квадратные подбородки существовали отдельно от героев. Но это не было дефектом. Просто подлинным, единственно главным героем повести был дух первооткрывательства. От новых идей, от новых перспектив, вставших перед человечеством, у автора захватывало дыхание, и этим ощущением он спешил поделиться с читателем.

Время – субстанция удивительно пластичная и быстротекущая. Еще не успела не только схлынуть, но даже просто ослабеть волна энтузиазма и оптимизма, как стало – в который уж раз!– ясно, что для искусства важны не столько сами по себе идеи, сколько человек в мире идей. И уже во второй своей повести—«Спутник «Шаг вперед», увидевшей свет на страницах того же «Искателя» в 1964 году – Владимир Михайлов начал этот поворот к человеку индивидуальному.

Завязка повести такова: на далекой окраине Солнечной системы, на орбите последней ее планеты, Трансцербера (даже существование предыдущей, расположенной за Плутоном планеты, получившей условное имя Цербер, считается пока недоказанным, гипотетическим), потерпел бедствие космический корабль «Гончий пес». И для того, чтобы спасти его экипаж, в Звездолетном поясе Приземелья, в открытом космосе, на высоте нескольких сотен километров над Землей срочно строится новый корабль. Собственно, труд орбитальных монтажников и является предметом художественного изображения в повести. Космос здесь служит фактором экстремализации ситуации, показателем предельной сложности условий, в которых действуют люди. Действуют, раскрывая свой интеллектуальный, нравственный, духовный потенциал. Конечно, они остаются типичными персонажами НФ, героями приключенческого жанра, которому по определению чужд детальный, до нюансов выписанный психологизм. Все их качества подаются укрупненно. Но достаточно рельефно для того, чтобы они воспринимались правдоподобными литературными героями. Квадратный подбородок прирос к лицу, и физиономия в целом получилась и привлекательной, и интересной.

Вряд ли сборка кораблей на орбите будет происходить именно так, как описывал это Михайлов. Вероятнее всего, техника будет развиваться по-другому, выглядеть иначе… А вот люди – люди должны быть такими, потому что на них станут оглядываться и равняться те, кому предстоит через два или три десятилетия стать уже не фантастическими, а реальными космическими монтажниками. Как присматриваются к героям фантастики сегодняшние космонавты. Один из них. Н. Н. Рукавишников, писал: «Ведь никого, по сути дела, не интересует, какую скорость развивает звездолет ( … ) А вот как ведут себя люди ( … ) и как воспринимают необычные для себя явления во Вселенной, каким глубоким и безграничным по мощи может быть человеческое мышление – вот то, что я выношу для себя из чтения научно-фантастической литературы»[2]2
  Рукавишников Н. Н. Искры новых идей,– Лит. газ., 1979, 28 марта.


[Закрыть]

Слова эти, сказанные об НФ вообще, полностью приложимы к повести Владимира Михайлова. Правда, судьба этой повести оказалась в некотором смысле не слишком удачной. Журнальная публикация ее давно и прочно забылась – во многих ли библиотеках есть полные комплекты «Искателя»? И многие ли, даже самые заядлые любители фантастики могут похвастаться обладанием полным комплектом этого поступающего лишь в розничную продажу журнала? А когда в 1966 году повесть вышла отдельным изданием под заглавием «Люди Приземелья», то оказалось, что за большую сюжетную и композиционную стройность автору пришлось заплатить дорогой ценой. Так линии телеграфного столба, несомненно, лаконичнее и четче контура разлапистой ели. Вот только сыщется ли оригинал, желающий в новогоднюю ночь наряжать телеграфный столб и зажигать на нем праздничные свечи? Трудно сказать, в чем была причина: избыточной ли строгости к себе автора, заредактировавшего собственный живой текст, или же в чем-то ином… И все же «Спутник «Шаг вперед» был действительно шагом вперед в творчестве Владимира Михайлова. А слово Приземелье с его легкой руки вошло в активный словарь современной отечественной НФ.

Не думаю, чтобы Михайлов в этих двух своих повестях ставил перед собой задачу реально предугадать черты, грядущего, хотя точно и скрупулезно выписанные реалии быта будущего явно увлекали его, он лепил свои скваммеры и гравигены со вкусом и любовью. С такой же бережливой точностью, наверное, собирал в бутылке из-под джина модель своего клиппера какой-нибудь отставной боцман с «Ариэля» или «Фермопил». Это было явно ностальгическое чувство, только вывернутое наизнанку – странная ностальгия по будущему, присущая духу времен оттепели. Явно ощущается она и в «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, и в «Госте из бездны» Георгия Мартынова, и во многих других книгах тех лет, независимо от художественных качеств и степени таланта автора. Из этих книг складывалось некое чрезвычайно интересное явление – коллективная эвтопия[3]3
  В чём разница между утопией и эвтопией? Если слово «утопия» используется для обозначения чего-то идеалистического, но при этом вымышленного и нереального, то состояние «эвтопии» может быть вполне достижимым. И стремление к ней – естественный и необходимый процесс для здорового человеческого общества.


[Закрыть] нашей научно-фантастической литературы, выполнявшая важнейшую целеполагающую функцию, строившая эмоционально достоверную модель того мира, ради которого мы работаем сегодня, к которому мы идем и должны прийти.

Да вот беда – путь оказался совсем не так прост и линеен, как многим казалось тогда, в пятидесятые, в начале шестидесятых. Время сломалось вновь. Плавно, но быстро мы скатились с волны оптимизма в массовое равнодушие периода стагнации. Да, прав был поэт —«гребень волны не скала и не твердая почва. На такой высоте удержаться нельзя навсегда»…

Критики фантастики немало печалились в семидесятые годы о том, что не появляется больше широкомасштабных эвтопий, подобных «Туманности Андромеды» Ефремова или «Возвращению» братьев Стругацких. Критики пеняли авторам, забывая о том, что произведения такого рода могут появиться лишь на переломе времени, но никак не на нисходящей линии. Теперь на протяжении двух с лишним десятилетий время требовало от писателя совсем другого: или острого социального анализа, критического отношения к действительности, или же обращения к человеческой личности, к душе, которую нужно сохранить. Первое направление представлено в нашей НФ такими произведениями, как «Час Быка» Ефремова и практически все творчество Стругацких. Михайлов избрал себе второй путь.

Ты не верь, что грядущее вскрикнет, всплеснувши руками:

«Вот какой тогда жил, да, бедняга, от веку зачах!»

Нету легких времен! И в людскую врезается память

Только тот, кто пронес эту тяжесть на смертных плечах!

– писал в уже цитированном стихотворении Наум Коржавин. Именно пронесшие на своих плечах порой непомерную тяжесть волновали теперь Михайлова.

За восемь лет, прошедших после «Спутника «Шаг вперед», он выпустил четыре сборника коротких повестей и рассказов: «Люди и корабли» (1967), «Черные Журавли» (1967), «Ручей на Япете» (1971) и «Исток» (1972). Кроме того несколько произведений такого жанра было опубликовано в периодике и коллективных сборниках. Каждый из этих рассказов был самостоятелен, они не связывались общими, сквозными героями, но тем не менее являлись и фрагментами некоей единой мозаики, подчинялись общему замыслу. Всякий раз по-новому, в новых обстоятельствах решалась одна и та же задача: как сохранить в любых, пусть самых экстремальных условиях человеческое достоинство, живую душу, чистую совесть, право на самоуважение.

Конечно, не все произведения этого цикла равноудачны. Если некоторые из них можно смело отнести к подлинным достижениям отечественной фантастической новеллистики («Ручей на Япете», «Пилот экстра-класса», «Глубокий минус»), то о других можно сказать, что они написаны на добротном профессиональном уровне. Но независимо от оценок все они в равной мере послужили подготовкой, своеобразными этюдами к последующим работам – проблемным романам «Дверь с той стороны» (1974), «Сторож брату моему» (1976) и «Тогда придите, и рассудим» (1983).

III

Ситуация, положенная в основу «Двери с той стороны», предельно проста: маленькая группа землян (точнее – представителей земной цивилизации, давно уже расселившейся по планетам многих звездных систем, образовавшим Галактическую Федерацию) в силу обстоятельств оказывается изолированной в пределах межзвездного лайнера «Кит» без какой бы то ни было надежды хотя бы в самом отдаленном будущем вернуться в человеческое сообщество. Научно-фантастические мотивировки, хотя и разработанные Михайловым со свойственной ему скрупулезностью, в данном случае не имеют принципиального значения; их роль чисто функциональна, они лишь обусловливают экстремальность ситуации, в которой оказываются герои романа.

Подобные космические робинзонады описывались в научной фантастике уже великое множество раз – начиная, пожалуй, с «Пасынков Вселенной» Роберта Хайнлайна. В большинстве случаев они служат лишь поводом показать, как легко прорывается сквозь тоненький лак цивилизации скрытый в человеке дикий зверь. Обязательность духовной деградации изолированной группки людей, неизбежность возникновения среди них конфликтов и междуусобиц в духе истории мятежников с «Баунти», поселившихся на затерянном в просторах Тихого океана островке Питкерн,– вот лейтмотив этих произведений. Правда, порою авторы ставят перед собой задачу прямо противоположную – смоделировать идеальную общину, построить внутренне непротиворечивую утопию. Михайлов выбрал третий вариант.

Герои романа – вовсе не железные космопроходцы, с квадратными подбородками, к каковым (да и то с натяжкой) можно отнести лишь членов экипажа «Кита». Остальные же – люди очень разные, с различными жизненными целями, культурными уровнями и запросами, несхожие по характерам и интеллектам. Схожи они лишь в одном – здесь, во чреве «Китовом», все прежние их цели и планы оказались недостижимыми; прежние целевые установки рухнули.

Роман сложен, многопланов, и я не стану даже пытаться подвергнуть его сейчас всестороннему анализу. Мне хочется выделить лишь одну тему, представляющуюся если не главной, то,по крайней мере,принадлежащей к числу важнейших. Это – проблема поиска цели существования. Не смысла жизни отдельного человека, а существования человечества.

Человек, озабоченный лишь удовлетворением собственных потребностей, давным-давно и вполне заслуженно стал объектом не столько изучения и исследования, сколько осуждения и осмеяния. Не ссылаясь на солидные исследования психологии потребления, я хочу напомнить хотя бы третьего кадавра Выбегаллы – человека, полностью удовлетворенного, – из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу».

Ну а человечество? Оно на протяжении всей своей истории озабочено лишь тем, чтобы прокормить, одеть, обуть себя – и только. Сегодня, когда на планете люди еще умирают от голода, когда чуть ли не каждый третий или четвертый страдает от недоедания, когда еще остро не хватает жилищ – и не по цивилизованным меркам, а хоть каких-нибудь – что ж, сегодня такой смысл жизни человечества оправдан. Но рано или поздно эти цели будут достигнуты. И что тогда?

На это противоречие обратил внимание в своих очерках «Человечество – для чего оно?» географ и писатель-фантаст Игорь Забелин еще в конце шестидесятых годов.

Владимир Михайлов исследовал эту проблему средствами художественного произведения.

Невольным пленникам «Кита» не угрожает смерть от голода и холода – они, прямо скажем, чрезвычайно комфортабельно устроились, эти космические робинзоны; «Кит» черпает энергию непосредственно из окружающего пространства, корабельные синтезаторы могут обеспечить экипаж и пассажиров всем, чего только душа ни пожелает, удовлетворить любые, пусть даже самые экзотические потребности.

И во всей обнаженности встает вопрос: а чего ради жить? Один из героев романа, администратор Карский, определяет это состояние, как «не белковое, не углеводное – целевое голодание».

И как удовлетворить этот голод?

Каждый из героев последовательно предлагает свою программу. Но ни одна из них не приводит к приемлемым результатам. Это естественно: не рассуждая в данный момент о сверхзадачах существования человечества, отметим лишь, что сумма потребностей общества всегда больше суммы его возможностей. По крайней мере, к такому выводу заставляет прийти вся наша история, как говорится, от Адама и до наших дней. Значит, всегда будет сохраняться неудовлетворенность чем-то, и для любого человека или группы людей всегда останется возможность придать своей жизни смысл, посвятив ее служению человечеству в целом. Ну, а если эта задача снята?

Ведь любая робинзонада всегда подразумевала возможность рано или поздно вернуться к людям. Даже Робинзон Крузо, самый одинокий из всех робинзонов, тем не менее не оставлял этой надежды, наблюдая за морем в тщетном ожидании идущего мимо корабля, или выжигая из гигантского ствола свою мертворожденную суперпирогу. Жюльверновским колонистам на острове Линкольна можно было годами обихаживать приютивший их клочок суши, чтобы в конце концов, удовлетворив насущные потребности, построить шхуну и вернуться в лоно человечества. Но ведь героям «Двери с той стороны» сделать это невозможно. Таковы «вводные». И есть ли из этой ситуации выход?

Как известно, «если бы Бога не было, его надо было бы придумать». Если Земля и Человечество недоступны, выведены за скобки, все равно что не существуют более,– значит, их нужно заново создать. Вот он, выход! Вот цель, возвращающая все на круги своя и вновь дающая каждому из героев романа возможность жить, посвятив себя служению Человечеству. Тому, которое им надлежит создать. И Земле – новой Земле, рукотворной, на которую рано или поздно вступят их потомки.

Реально ли это? Бог весть. Но ведь не случайно «подготовленный к руководству в больших масштабах, Карский хорошо знал, что главное – это сформулировать лозунг, поставить цель, к которой людям хотелось бы стремиться. Насколько и в какие сроки эта цель достижима – другое дело».

Эта проходная на первый взгляд фраза представляется мне одной из ключевых в романе. Ибо сразу же оказывается, что это вовсе не схоластический мысленный эксперимент, представляющий интерес чисто академический. Эти слова возвращают нас из временных и галактических далей в сейчас и здесь.

Ведь написать такого администратора Карского мог только человек, хорошо знающий нашу историю, собственной судьбою прошедший изрядный ее кусок, прекрасно помнящий, например, обещание, что еще нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме… И сумевший разглядеть за растущим отчуждением и равнодушием периода застоя наступившее вслед за крушением избыточных надежд и оптимизма оттепели целевое голодание. А ведь роман был издан в 1974 году – в самый расцвет стагнации!

Конечно, «Дверь с той стороны» не лишена была некоторых сюжетных натяжек и длиннот (особенно во второй половине романа), однако она стала заметной вехой не только на творческом пути Владимира Михайлова, но в нашей фантастике последних двух десятилетий. И вполне естествен интерес, с которым читатели ждали следующей книги писателя.