Текст книги "Капитан Ульдемир.Фантастическая дилогия."

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Тонко сделано, – сказал он с уважением.

Действительно, узкая щель замочной скважины – и больше ничего.

– Вот вторая, – сказал он.

– И вот еще.

– Три замка, – сказал он и чертыхнулся.

– И ключи наверняка у разных людей. Тройной контроль. Да, они относились к этому серьезно.

– Интересно, – сказал он, – что там?

– Думаю, – сказал я, – что-нибудь знакомое.

– Предполагаешь? Или надеешься?

– Исхожу из того, что эта техника достигла пика в двадцатом – двадцать первом веках. И потом резко пошла на спад.

– Что ж, дай Бог, – и голос его дрогнул. – Дай Бог.

– Только как открыть? Тут и уцепиться не за что.

– Это мы откроем! – произнес он яростно. – Уж это-то мы откроем! Сейчас принесу инструменты.

Он вскоре вернулся с катерным набором.

– Что там? – спросил я.

– Все спят, – сказал он. – Кроме вахтенного.

– Ага, – сказал я.

– И она спит, – дополнил он. – Одна.

– Ну, знаешь ли… – сказал я.

– Виноват, капитан, – сказал он. – Ну, прикажешь начать?

Мы принялись за дело. При катере был хороший комплект инструментов, они уже помогли нам, когда мы вскрывали люк. Правда, тот замок был не столь сложен, сколь прочен, здесь же наоборот. Но мы и не заботились о целости замков. Лязг и грохот стояли такие, что я испугался, как бы ребята не разбежались спросонья, предположив, что начинается землетрясение.

Когда мы раскромсали второй замок, Уве-Йорген спросил:

– А ты думаешь, это там сохранилось?

– А что ему могло сделаться? Особой сырости нет. А там все должно быть на консервации.

– Ну, посмотрим, – пробормотал Рыцарь взволнованно. – Посмотрим…

И третий замок продержался недолго. Правда, нам никто не мешал взламывать, а на это замки не были рассчитаны.

Мы сняли железную панель. Она оказалась тяжелой и чуть не отдавила нам ноги. Мы едва удержали ее.

Все оказалось здесь. Блестя консервационной смазкой, они стояли в пирамиде, надежно закрепленные. Ниже, в выдвижных ящиках, оказались патроны.

Уве-Йорген схватил автомат и прижал к себе, как ребенка, не обращая внимания на жирный слой оружейного сала. Он баюкал автомат и пел песенку. В его глазах было вдохновение.

– Ну, – сказал он, – теперь-то мы наверняка спасем их, захотят они того или нет!

А я подумал: Земля, мы получили твой привет сквозь столетия, получили в целости и сохранности. Но до чего же странен этот твой привет, и мне не понять сразу, благословение это или же проклятие…

Уве-Йорген оттянул затвор и громко щелкнул им. Железные переборки глухо отразили лязг, как будто прозвучал отдаленный раскат грома.

* * *

Наутро Уве-Йорген сразу же занялся приведением оружия в боевую готовность. Ребят он заставил помогать.

– Пусть привыкают к оружию! – сказал он мне.

Пусть привыкают, подумал я. Большой беды от этого не будет. Если выйдет по-нашему и мы эвакуируем планету, то им никогда больше не придется иметь дела с этими штуками. А если наша затея сорвется – тогда все равно. Тогда они не успеют…

Все же мне было не по себе. Но больше медлить я не мог.

– Отправляюсь на поиски того, настоящего леса, – сказал я Рыцарю.

– Лети, – не отвлекаясь от дела, согласился он. – А куда, ты знаешь?

– Ребята говорили, что знают направление и город, в котором вроде бы начинается тайная тропа.

– Возьми кого-нибудь из них, пусть покажет.

– Нет, – сказал я. – Мы ведь не знаем, что там за обстановка. Зачем впутывать ребят?

– Оружие возьмешь?

– Нет. Оно меня сразу демаскирует.

– Разумно, – согласился он.

– Так что пока командуй. И… знаешь что? – Я запнулся.

– Будь спокоен.

Собравшись, я подошел к Анне. Она с отвращением занимались стряпней.

– Я скоро вернусь.

– Да, – сказала она, словно бы мы сидели дома и я собрался на угол за сигаретами. – Только не задерживайся.

– Нет, – сказал я. – Туда и обратно.

Я сел в катер и поднял машину в воздух.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Убийство! – сказал судья. – Покушение на убийство. В моем округе, в моем городе хотели убить человека! Мало тебе было прежних нарушений закона!

Судья постарел прямо на глазах. Шувалов смотрел на него и жалел; ученый и сам чувствовал себя до невозможности скверно, мелкая, подлая дрожь в руках никак не унималась. Ничто не могло сравниться по отвратительности с тем, что он сделал. Сейчас ему бы уже не решиться на это, но так было нужно. И надо довести начатое до конца: раз уж ты преступник, то и вести себя надо, как надлежит преступнику.

Беда была в том, что ни одного преступника Шувалов никогда не видел – лишь теперь он понял, что на Земле их, собственно, и не было, – и как должны они себя вести, не знал. Поэтому сейчас он лишь хмуро покосился на судью и, сделав над собой усилие, сказал:

– Молчи. Не то я убью и тебя тоже.

Но судья даже не обратил на его слова внимания. Он был слишком взволнован и занят своими мыслями. И бегал по комнате, размахивая руками.

– Ты сделал себе очень плохо! – воскликнул он, остановившись перед Шуваловым. – Ах, как плохо!

Ему было искренне жаль преступника.

– Я могу всех убить! – заявил преступник.

Судья отмахнулся.

– И мне ты сделал плохо, – уныло сказал он. – Что будет?

И в самом деле, какое скверное положение!

Если бы судья отправил преступника в столицу сразу же, когда тот был уличен в нарушении Уровня, все обошлось бы. Не было бы никакого покушения.

Теперь поздно. Покушения на убийство не замолчишь.

Если бы он еще оказался сумасшедшим!

Но врачи, столь уверенные прежде, теперь задумчиво покачивали головами. Да, конечно, есть много причин полагать так, говорили они. Но есть не меньше и поводов для сомнений, говорили они же.

Надо было что-то предпринять, пока негодный преступник не натворил чего-нибудь похуже. Хотя что может быть еще хуже, судья не знал и боялся об этом думать.

Судья категорически потребовал, чтобы врачи вынесли определенное суждение: да или нет. Спятил преступник или же здоров.

Но врачи хитрили, недоговаривали. Заявили, что не могут взять на себя такой ответственности. Надо, мол, показать в столице.

Это, как понимал судья, означало, что они в глубине души считают неизвестного здоровым, но не хотят ему зла. Это было естественно, но судье от этого легче не становилось.

Он едва удержался, чтобы не накричать на них.

В столицу-то можно было и сразу отправить!

И все же самое плохое было в другом.

Самое плохое было вот в чем: врачи, простодушные, поверили, что человек этот прибыл действительно оттуда, откуда говорил. Издалека. Откуда-то со звезд. Поверили потому, что он так рассвирепел.

Почему, ну почему в его округе должны начаться такие несусветные разговоры?

Судья снова остановился перед преступником.

– Зачем же это ты, а? – спросил он.

Шувалов подумал. Говорить правду было нельзя.

– Просто так, – сказал он и пожал плечами.

Теперь судья испугался по-настоящему.

– Придется везти тебя в столицу.

Шувалов кивнул и сказал:

– Вези.

Судья вздохнул и крикнул во двор, чтобы закладывали.

* * *

Вот это был город так город!..

Странно, если вдуматься. Что вызвало восторг? Гладкие, не булыжные, а тесаного камня мостовые, приподнятые тротуары, дома до пяти этажей – каменные, хотя встречались и деревянные в один и два этажа; это, что ли, восхитило? Или ладные экипажи на улицах, гладкие лошади? Или множество людей?

Как могло все это произвести хоть какое-то впечатление на прибывших с Земли, где стояла, вертелась, парила, летала могучая техника, где и дома стояли, висели, парили, погружались в океан, где по поверхности почти и не ездили больше, но летали по воздуху, потому что так было быстрее, спокойнее, приятнее, безопаснее… Ведь такая древность была тут по сравнению с планетой великой технической цивилизации!

Наверное, дело было в том, что они – те, кто восхищался, – сами к земной цивилизации не принадлежали, ее величие – если только оно действительно существовало, а не было придумано – ими не ощущалось, не воспринималось, как нельзя воспринять, оценить всю огромность башни, стоя вплотную к ее подножию. И другая причина заключалась, конечно, в том, что на Земле, современной Земле они пробыли не так уж долго, не успели как следует осмотреться – и снова покинули ее, канули в пространство, и те, земные, впечатления подернулись уже дымкой, а эти, здешние, были свежими. Так что, пожалуй, не столь уж удивительно, что Георгий и Питек, идя по улице, украшенной вывесками и красивыми масляными фонарями, искренне восхищались тем, что видели окрест.

Особенно тронуло их одно событие: по тротуару шли детишки – совсем маленькие детишки, десятка два; их вели две серьезные, исполненные достоинства женщины, и прохожие добро смотрели на них, а дети болтали, а иные шли важно, солидно, а кто-то сосал – видно, конфету, но о конфетах эти двое землян не знали. Георгий и Питек остановились, пропуская детишек мимо, а потом обернулись и проводили их взглядами, и Георгий сказал:

– Здоровые дети. Только очень много говорят.

– Да, – согласился Питек. – Думаю, что отцы их промышляют не охотой. И им не приходится делать дальних переходов, когда женщины несут детей на спине или на боку.

И он засмеялся, но быстро перестал, и они посмотрели друг на друга.

– Дети, – хмуро сказал Георгий и взглянул наверх, и Питек тоже посмотрел туда, где находился податель света, тепла и жизни, ласковый и ни с кем не сравнимый в своем скрытом коварстве. После этого оба зашагали быстрее, спеша к центру города, в ту сторону, куда ехало больше экипажей и шло людей и где, как сказала девушка, и надо будет искать дом Хранителей Уровня. Девушку они с собой не взяли, а оставили в катере – велели защелкнуть люк изнутри и сидеть смирно. Чтобы ей не было скучно, включили тривизор, засыпали в приемник горсть кристаллов с записями, которых должно было хватить без малого на сутки. Ключ взяли с собой. Эта сторона проблемы была решена ими быстро и хорошо. А пойти в город они решили все-таки вдвоем вопреки рекомендации. Потому что надо было сориентироваться так, чтобы потом можно было понимать друг друга с полуслова. И еще потому, что никто из них не соглашался ни оставить девушку с коллегой вдвоем в катере, ни отпустить ее с коллегой в город, опять-таки вдвоем. Потому что девушка нравилась им обоим – ну и так далее.

Они шли, мимоходом оглядывая дома, стоявшие не сплошняком вдоль тротуаров, а зигзагами, в изломах росли деревья и зеленела трава, кое-где паслись даже лошади; смотрели на небольшие зеркально-спокойные пруды, в которых плавали небольшие голубые и темно-розовые птицы, похожие на миниатюрных лебедей; и на другие пруды, где плескались пестрые рыбы, иногда выползавшие на берег и преодолевавшие несколько метров по суше; люди останавливались и смотрели на них, но не ловили, а улыбались, переглядывались, кивая головами, и шли дальше. Георгий и Питек тоже остановились и посмотрели на птиц и на рыб, потом переглянулись, и Питек вдруг сказал Георгию, что проголодался, после чего они пошли дальше.

Большой открытый стадион попался им на пути. Соревновались бегуны, и на трибунах было много людей; такое Питек и Георгий успели посмотреть и на Земле, но тут было иначе: люди сходили с трибун, снимали рубашки и выходили на дорожку, и бежали, и трибуны все так же волновались и шумели. Те, кто уже пробежал, одевались и снова поднимались на трибуны, и начинали кричать и махать руками вместе со всеми. Земляне посмотрели, и Питек сказал:

– Ну пойдем.

– Пойдем, – согласился Георгий. – Бегают они хорошо. Но я обогнал бы любого.

– И я тоже обогнал бы, – сказал Питек.

– Может быть. Но я – наверняка.

– Ну, меня тебе не обогнать, друг Георгий.

– Что ты, – сказал Георгий. – Я выше ростом, и ноги у меня длиннее, и я бегаю лучше, потому что умею бегать.

– Это все правда, – сказал Питек, – но тебе никогда меня не обогнать, и никого из нашего народа ты не обогнал бы. Я уже не говорю – на деревьях, но и на земле тоже.

– На деревьях ты, конечно, меня обгонишь, – согласился Георгий. – Но на земле лучше и не думай. Пойдем?

– Пойдем, – согласился Питек. И они пошли, только не прочь, а поближе к дорожке. Там они немного постояли, пока те, кто бежал, не закончили состязания, а когда стала готовиться новая группа, Питек и Георгий сняли рубашки и, как и все другие, положили их на траву; потом они встали в ряд со всеми, но не стали опускаться на колени, как те: Георгий согнулся и оперся локтем о колено, а Питек лишь наклонился слегка и выставил плечи вперед. Ударил гонг, и они побежали; горожане сразу ушли вперед – наверное, начинать бег с четверенек было все-таки выгоднее, – но Георгий быстро догнал их и вырвался вперед, и уже до самого конца не выпускал вперед никого. Питек очень старался, но так и не смог обогнать его, и Георгий прибежал первым, а Питек – четвертым.

– Вот, – сказал Георгий, надевая рубашку и слушая, как кричат в его честь трибуны. – Я говорил, что обгоню тебя.

– Ладно, – неуступчиво сказал Питек, – это не настоящий бег. Я еще не успел даже начать как следует, и мы уже прибежали. На таком расстоянии, друг Георгий, оленя не догонишь, за ним надо бежать долго, не отставая, и он устанет раньше тебя, и тогда ты начнешь понемногу догонять его и наконец догонишь. Так, как бежишь ты, можно бегать за девушками, когда выбираешь жену, потому что та, которая хочет, чтобы ты ее выбрал, только поначалу будет бежать быстро, а потом ты ее нагонишь и схватишь, и она будет твоя. А на охоте так бегать нельзя.

– Мы не бегали на охоте, – сказал Георгий. – Наши овцы и свиньи вовсе не бегали так быстро, когда успевали нагулять хороший жир. И за девушками мы не бегали, у нас выбирали жен иначе. Нет, мы быстро бегали, чтобы не дать врагу уйти. За врагом надо бежать вот так, как бегаю я.

Теперь они пошли наконец дальше, мимо скульптур на углах, глядя на встречавшихся женщин, чувствуя удовольствие от того, что одеты те были очень легко: смотрели доброжелательно, если женщины были одни, и хмуро – если шли с мужчинами. Они оба тоже чувствовали себя легко и удобно в чужих нарядах, потому что у себя на родине и тот, и другой часто ходили вообще без ничего или же один накидывал легкую тунику, другой – наматывал вокруг бедер кожаную повязку. Впрочем, сейчас они привыкли уже и к брюкам, они быстро ко всему привыкали… Смотрели они и на лошадей; Георгий многозначительно косился на Питека, и тот согласно кивал, хотя в лошадях и не разбирался. Но лошади и в самом деле были хороши.

Так – не торопясь особенно, чтобы не выделяться из других, – вышли они на центральную площадь.

Она была прямоугольной, не очень обширной, и две длинных стороны ее занимали невысокие, непохожие друг на друга, но одинаково длинные здания. Одно было странным – просто громадный параллелепипед без окон и, казалось, даже без дверей; во всяком случае, с площади туда было не попасть. Второе такое же, во всю площадь, здание напротив было в четыре этажа и по высоте почти равнялось первому, но его фасад украшало множество больших окон, занавешенных изнутри белыми занавесями. В этом доме было целых три входа, и возле них стояли и к ним подъезжали экипажи, то и дело из дома выходил человек – чаще всего в руке у него была сумка или чемоданчик, – садился в экипаж и брал вожжи; или же возница погонял лошадей – если он был, возница. Георгий посмотрел и сказал:

– Это не то, что колесница. Колесница гораздо красивее.

Питек промолчал. Его народ не знал колеса.

Дом с окнами, судя по всему, и был обиталищем Хранителей; именно таким описала его девушка.

Они прошли мимо, приглядываясь. Не было охраны, никто их не останавливал, не смотрел на них. На углу площади они остановились.

– Кажется, войти туда просто, – сказал Питек.

– Может быть, только кажется, – усомнился Георгий.

Они еще постояли.

– Хорошая площадь, – сказал Георгий. – Но маленькая. Не знаю, можно ли собрать сюда всех граждан этого города.

– А зачем? – спросил Питек.

– В мое время, чтобы решить такой, например, вопрос, с каким прилетели мы, граждане собрались бы на площади и решали сообща.

– Наше племя тоже собиралось, – сказал Питек. – Только у нас не было ни городов, ни площадей. У нас было куда просторнее.

Они помолчали.

– Вообще-то у нас был царь, – сказал Георгий.

– У нас – вождь. И старики. Они говорили. Мы слушали.

– Но сюда никак не собрать всех граждан, которых мы видели на улицах, – сказал Георгий.

– А зачем? – снова спросил Питек.

– Если со здешними вождями можно договориться, все хорошо. А если не удастся?

Питек поразмыслил.

– У нас, – сказал он, – в таком случае бывало так, что приходилось выбирать нового вождя.

– А старый соглашался?

– Ему, – сказал Питек, – в тот момент было уже все равно.

– Думаешь, и здесь можно так?

– Я думаю, – сказал Питек, – что нас и прислали затем, чтобы мы посмотрели: можно или нельзя.

– Ты прав, – согласился Георгий. – Но я думаю иначе. Если не удастся справиться с вождями, надо созвать народ. И обратиться к нему. У нас, правда, так не делали, так делали в Афинах. Но Афины тоже были большим городом. Можно без стыда перенять кое-что и у них.

– Хорошо бы, чтобы удалось, все равно как, – сказал Питек. – Потому что иначе от всего этого ничего не останется. А будет жалко. Они хорошо живут.

– Будет жалко детей, – сказал Георгий.

– Женщин тоже, – сказал Питек. – Ладно, пройдем еще раз мимо дома. Если нас не остановят, я войду, а ты станешь наблюдать с той стороны площади. Если я не выйду через час, иди к катеру. Но не улетай сразу, а жди до вечера.

– Хорошо, – согласился Георгий.

Они снова пошли к дому Хранителей, и их никто не остановил. Тогда Питек кивнул Георгию, повернулся и быстро взошел на крыльцо.

Георгий пересек площадь и остановился на противоположной ее стороне, у странного фасада, лишенного окон и дверей.

Мимо проходили люди. Присмотревшись, Георгий заметил, что, выходя на площадь и поравнявшись с домом, у которого он стоял, они на миг наклоняли головы, словно отдавая короткий поклон. Он наблюдал несколько минут, стараясь одновременно не упускать из виду и дверь, за которой скрылся Питек. Ни один человек не прошел мимо, не сделав этого мимолетного движения.

Георгий стал прохаживаться вдоль здания взад и вперед, напевая про себя мотив, который человеку другой эпохи показался бы, наверное, слишком монотонным и унылым. Георгию так не казалось. Они, триста спартиотов, пели эту песню вечером, зная, что персы рядом и утром зазвенят мечи.

Питек все не выходил. Подъезжали и отъезжали экипажи. Иногда проносились верховые. Стук подкованных копыт был приятен. Вот один верховой остановился у подъезда (конь взвился на дыбы), соскочил, бросил поводья и бегом поднялся на крыльцо. Он тяжело дышал, одежда его местами была порвана и свисала клочьями.

Георгий проводил его равнодушным взглядом.

То, что произошло на месте первого приземления обоих катеров, иными словами – стычка со стражей или ополчением (трудно найти для них точное название), произошло в его представлении так давно и так близко отсюда – неполных два часа полета, – что ему и не пришло в голову: только сейчас весть об этом происшествии могла и должна была достигнуть – и достигла – столицы.

Продолжая наблюдать, Георгий, чтобы не мешать прохожим, посторонился, отступая к самой стене непонятного строения, и оперся о нее ладонью.

И тут же пристально взглянул на ладонь и потом на стену.

С виду стена была каменной. Но, прикоснувшись к ней, Георгий ощутил странную теплоту. Камень был бы намного холоднее, даже согретый солнцем. Нет, это был не камень, хотя внешне материал очень походил на него.

Это, несомненно, был пластик.

Открытие заставило Георгия насторожиться. И город, который только что казался ему мирным и простым, вдруг сделался непонятным и угрожающим. Георгий ощутил беспокойство.

Однако внешне это никак на нем не отразилось, и он продолжал стоять, опершись спиной о теплую стену и не спуская глаз с подъезда по ту сторону площади.

Только отсчет времени в его мозгу стал другим. Минуты вдруг начали растягиваться.

Но час еще не истек, и Георгий не сдвинулся с места.

* * *

Войдя в здание, Питек очутился в просторном вестибюле, стены его были отделаны резным деревом. Продолговатый вестибюль был параллелен фасаду, от него отходило несколько коридоров. Заглянув в один из них, Питек убедился в его неимоверной длине: конец коридора исчезал в полумраке. Здание, видимо, занимало площадь целого квартала.

По вестибюлю сновали люди. Питек остановился, чтобы как-то освоиться с обстановкой.

Через несколько секунд к нему подошел человек.

– Что привело тебя сюда? – доброжелательно спросил он.

Питек немного подумал.

– У меня дело.

– Никто не приходит сюда без дела, – тем же тоном сказал человек. – И, конечно, ты хочешь изложить свое дело самим Хранителям Уровня.

– Да, – сказал Питек. И добавил: – Если это возможно.

Человек улыбнулся.

– Мне нравится, что ты понял: дел очень много, Хранителей же Уровня, как ты знаешь, мало. И они могут заниматься только самыми важными делами.

– У меня как раз такое дело, – заверил Питек.

– Я верю тебе. Для каждого человека его дело – самое важное. Но позволь и нам убедиться, что дело твое действительно важно и не терпит отлагательств. Скажи, не изобрел ли ты машину, которая может работать постоянно, не требуя ни дров, ни водопада?

– Я не изобретаю машин.

– И делаешь правильно. Все машины уже изобретены, и ошибается тот, кто считает, что можно придумать что-то еще. На свете есть только один Уровень, и это – наш Уровень. Или, может быть, ты думаешь иначе?

– Нет, – сказал Питек. – Я думаю точно так же, как ты.

– Это очень хорошо. Но о чем же хочешь ты говорить с Хранителем Уровня?

Но Питек уже принял решение. В конце концов вести переговоры он не был уполномочен, его дело было – разведать подступы.

– Знаешь, я сказал тебе неправду.

– Вот как? Я не уверен, что это хорошо…

– Нет, конечно. Но у меня нет никакого важного дела. Я просто хотел увидеть живого Хранителя Уровня. Я никогда не видел ни одного Хранителя Уровня.

– Ах, вот в чем дело, – сказал человек и улыбнулся. – Ну, это понятно. Ты ошибаешься, если думаешь, что такое желание возникло только у тебя. Очень многие хотят увидеть Хранителя Уровня. Но согласись: если бы стали удовлетворять все эти желания, Хранителям пришлось бы только тем и заниматься, что показываться людям. Когда же они стали бы хранить Уровень?

– Да, ты прав, конечно, а я – глупец.

– Вовсе нет. Ты честный гражданин. И желания таких граждан мы должны удовлетворять. Для этого здесь нахожусь я. И вот…

Он умолк. В вестибюль вбежал человек. Дыхание его было затруднено, одежда висела клочьями, плечо левой руки было перевязано, и повязка порозовела. Оглядевшись, человек торопливо подошел к ним.

– Что привело тебя сюда?

На этот раз чиновник спросил быстро и деловито, не так, как у Питека.

– Тревожные вести из запретного района.

Питек отвернулся. Он узнал человека: это был тот, кто возглавлял стражу во время стычки.

– Что там?

– Кто-то. Там была схватка. Я ранен. И многие другие. Я сразу же бросился сюда.

– Где это? В городе?

– Нет. В лесу, подле того, что нельзя видеть.

– Иди. Иди прямо, минуя первое и второе звенья. Я сообщу.

Человек кивнул и почти побежал. Питек проследил за ним взглядом. Вестник свернул в средний коридор.

Чиновник снова повернулся к Питеку. На лице его была озабоченность, но через мгновение он уже снова улыбался.

– Так о чем мы с тобой?.. Ах да, ты хотел увидеть Хранителя. Пусть тебя не заботит то, что ты случайно услышал: это все безумства молодых людей, еще не нашедших себя в Уровне. И все же такие сообщения очень важны. Если ты тоже увидишь или услышишь что-то подобное…

– Тогда меня тоже допустят к самому Хранителю?

– О нет, этот человек не увидит Хранителя. Но он увидит одного из тех, кто вхож к людям, имеющим доступ.

– Я понял. Так ты покажешь мне?

– Конечно. Но только…

– Я должен что-нибудь сделать?

– Только одно. Ты будешь удивляться. Это неизбежно. Но знай: в том, что ты увидишь, нет никакого зла. И нет нарушения Уровня. Все это тоже входит в Уровень. Ты понял?

– Понял. Не бояться. И не удивляться?

– Не бояться. Пойдем.

Чиновник повел его не в коридор, а к одному из простенков между ними. Ключом отпер дверь.

– Войди.

Питек вошел. Чиновник вошел за ним и затворил дверь.

Здесь было темно. Но щелкнул выключатель, и зажегся свет.

Чиновник посмотрел на Питека.

– Я вижу, ты изумлен. Ты никогда не видел такого света?

– Я… конечно же, нет. Где бы я мог увидеть его?

– Ты прав: больше нигде. Но взгляни сюда. Как ты полагаешь, на что это похоже?

Питек замялся. Больше всего этот предмет был похож на видеоэкран, но вряд ли стоило говорить чиновнику такие вещи.

– Право же, не знаю… Не приходит на ум.

– Ты прав. Ну допустим, это похоже на маленькое темное окошко. И это на самом деле окно, только особое: в нем сейчас ты увидишь Хранителя!

И снова послышался щелчок выключателя.

– Вот, я открываю оконце…

Экран засветился.

– Смотри же!

В большой комнате, спиной к окну, сидел человек. Окно было завешено плотной белой занавесью.

Человек сидел за столом. Перед ним лежали какие-то бумаги. Он встал и сделал несколько шагов. Подошел к чему-то стоявшему у стены.

Это был пульт. Питек мог бы поклясться: пульт вычислителя, хотя и не очень мощного, явно устарелого.

Глядя на лист бумаги, что он держал в руке, Хранитель нажал на пульте несколько клавиш. После этого он возвратился к столу, но сел не сразу. Он подошел к окну, приоткрыл занавесь и несколько секунд глядел наружу.

В открывшемся уголке окна Питек увидел серую стену здания без окон. Значит, окно кабинета выходило на площадь.

Человек опустил занавесь и повернулся. Было видно его лицо. Человек выглядел задумчивым и усталым.

Он сел и снова углубился в бумаги.

Экран погас.

– Ты видел очень многое, человек! – сказал чиновник.

– О, я даже не знаю, как благодарить тебя…

– Будь честным гражданином – больше ничего не нужно ни Хранителям, ни мне, ни тебе самому. И еще одно: не спрашивай меня больше ни о чем.

– Не стану. Скажи только: наверное, быть Хранителем – очень трудно!

– Очень, очень трудно! Недаром же они готовятся много лет, постигая все тайны Уровня. Но достаточно, человек: ты увидел, что хотел, а у меня ведь есть и другие дела.

– Ты прав. Я бесконечно благодарен тебе…

Они вышли в вестибюль. Свет за спиной погас.

В вестибюле Питек едва не столкнулся со стражником, прискакавшим с вестью о стычке. Стражник только что вышел из коридора.

Взгляды их встретились, и Питек понял, что его узнали.

Стражнику и в самом деле трудно было забыть дикий взгляд продолговатых зеленых глаз, глаз охотника и кочевника. Во время схватки они уже смотрели друг на друга.

Питек поклонился чиновнику и поспешно зашагал к выходу.

Затворяя за собой дверь, он увидел, как стражник указывает в его сторону рукой и как меняется выражение лица чиновника.

Питек выбежал на крыльцо. Георгий с той стороны площади махнул ему.

Питек кивнул и побежал вдоль фасада.

Георгий поспешно пошел в ту же сторону.

Он был спокоен. Он заранее чувствовал, когда придется биться и когда дело кончится миром. Сейчас ощущения боя не было.

И в самом деле, никто не погнался за Питеком. Может быть, чиновник не поверил стражнику. А может быть, просто некому было броситься в погоню. В вестибюле не было стражи, да она и не была здесь нужна.

За углом Георгий нагнал Питека, и они не торопясь пошли по городу в том направлении, где в диком парке был оставлен катер с девушкой у экрана тривизора.

Город продолжал неспешно жить. Шли люди, ехали экипажи. Навстречу разведчикам попалось несколько тяжелых возов. Каждый тянула пара сильных тяжеловозов. Колеса тяжело рокотали.

– Тяжелый груз, – заметил Георгий.

– Да. Но малый по объему.

– Железо.

– Пожалуй. Не слишком ли много сопровождающих?

Они проводили телеги взглядом.

– Что это может быть за железо?

Они переглянулись и одновременно кивнули.

И Георгий ощутил, что бой недалек.

– Ну, что ты успел? Видел Хранителя?

– Представь – да.

– Ого!

– И еще кое-что. В доме электричество и электроника.

Они остановились.

– Вот оно как… А я удивился, что здание напротив облицовано пластиком.

– Тоже интересно.

– Электричество… А силовая установка?

– Никаких следов.

– Она в здании или ток подводится по кабелю. Воздушной линии я не заметил.

Помедлив, они двинулись в путь, чтобы обойти весь квартал. Линии не оказалось.

– Значит, не простой городок…

– Что еще ты увидел?

– Я сообразил примерно, где помещается хотя бы один из Хранителей.

– Идем к катеру. Начинаю сомневаться, что мы найдем его там.

– Ты лети к нашим. А я останусь. Послежу за Хранителями. Может быть, узнаю что-нибудь о Шувалове. Если каждый прохожий может увидеть Хранителя, неужели Шувалов не добьется встречи с ним? Я буду ждать тебя ровно через сутки – местные – на месте посадки.

* * *

Уве-Йорген стоял, подбоченившись. Автомат висел на его груди. Честный, добрый автомат.

– На месте! Раз, два, три!.. Вперед – марш!

Музыка! – подумал он, прислушиваясь к глухому топоту. – Что все симфонии! Вот – музыка!

– Взвод – стой! Раз, два!

Бетховен!

– Слева по одному, перебежками, вперед – марш!

Он полюбовался. Да дайте ему последних ублюдков – он и из них через неделю сделает… рыцарей, усмехнулся он краешком рта.

– Как держишь автомат, ты! Как же ты сейчас станешь из него стрелять? Что это тебе – дубина?

Нет, – подумал он, – люди и на этой планете останутся людьми. И стоит дать им в руки настоящее оружие, как они…

Как это говорилось у врагов: Господь создал одних людей сильными, других – слабыми. Но мистер Кольт изобрел свой сорок пятый калибр и тем уравнял возможности…

– Внимание! По пехоте… В пояс… Длинными очередями.

Защелкали затворы. Пока что впустую. Пока.

* * *

Спешившись, Никодим привязывал лошадь к коновязи. Входил. Говорил: «Доброго здоровья». Просил напиться. Ему давали. Если был голоден – кормили. Расспрашивали о новостях. Он тоже расспрашивал. Отвечал – по возможности. Ему было привычно и легко. Вот бы и всю жизнь так. Люди были простые, добрые, работящие. Хорошие. На девушек он старался не глядеть. Все же обет был дан. Конечно, обет этот во все времена нет-нет да и нарушался: человек слаб и грешен. Но не настолько, чтобы уж и чести не знать. Да и отпустить грехи тут не мог никто.

Потом, переночевав в доме или на сеновале, ехал дальше. Прямая дорога пролегала меж широких полей. Коренастые волы – их предков тоже, видно, привезли с Земли – парами, а то и четверкой тянули тяжелые плуги. Отваливались темно-коричневые пласты. Птицы выклевывали червей. Здесь снимали в год по два урожая. Тепло и земля хорошая. Все перло в рост прямо бегом.

Иеромонах ехал и вздыхал: пора дождю. Но и дождь пошел, как по заказу.

В одном месте он не выдержал и сказал:

– Дай я.

Не удивились и перечить не стали. Хочешь – паши.