Текст книги "Жестокие истории. Сборник рассказов и повестей (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Чтобы звери привыкли к незнакомому сооружению и не боялись его, нужно было время для привыкания...

А загородочка нужна, чтобы ветер не заносил снегом капкана и чтобы зверь точно стал лапой на тарелочку капкана...

Закончив приготовления, задумавшись постоял еще какое-то время, а перед тем как уходить, взглянул через речку, на поле.

И ему показалось, что в просвете сосновых веток и густой хвои, там, на краю поля мелькнула серая тень!

– Не может быть! – прошептал он и осторожно взял ружье из под дерева.

Он вновь поднял глаза, отыскал хорошо видимый в просвет кусочек поля и снова, что-то вдруг двинулось там в кустах, на краю поля и охотник, с замиранием сердца разобрал силуэт крупного волка.

"Не может быть!" – снова подумал он, поднимая ружье и прицеливаясь...

Сердце колотилось! Руки дрожали и он, сдерживал дыхание опасаясь, что волк услышит стук сердца.

Почти в истерике, охотник, ещё не веря своим глазам, нажал на спуск!

Грянул гром выстрела, и наступила тишина. Ветер, налетая порывами раскачивал стволы и шумел в ветвях...

...Матерый стоял на краю поля, и вглядывался в противоположный берег реки, заросший сосняком. Он не решался выйти на чистое место. Что-то ему не нравилось здесь, сегодня. Он еще раз глянул в сторону высокой сосны на берегу и собрался уходить, уводить стаю из этого тревожного места.

И тут грянул выстрел и вожак, в последний миг жизни, увидел вспышку выстрела, различил фигуру целившегося в него человека, увидел его прищуренный правый глаз... и умер, убитый казалось случайно попавшей в голову одной картечиной...

...После томительной паузы, время, как показалось человеку, понеслось вскачь. Серые тени на том берегу шарахнулись в сторону и вновь всё замерло.

Так же гудел ветер, скрипела берёза на кромке берега и чуть слышно шуршала позёмка, струящаяся по поверхности реки.

Охотник, перезарядив ружьё пошёл туда, где увидел силуэт волка.

– Померещилось – ворчал он.

Но уже подходя к ивняку знал, что убил волка-вожака...

...Я познакомился с Павловым – героем моего рассказа, в научно-исследовательском институте Земной Коры, где он работал в отделе гидрогеологии и занимался редкой темой: «Водные источники на дне глубоких озёр».

Это был неразговорчивый, одетый в серый костюм с рубашкой без галстука, высокий бородатый человек с худым лицом и внимательными глазами.

Он был в своих кругах известный человек, кандидат наук, сконструировал и сделал своими руками единственный в своём роде прибор для замера температуры придонных слоёв воды.

Имел много публикаций и был приглашаем на важные научные конференции за границу. Жил Павлов в Академгородке, в девятиэтажке, в трёхкомнатной квартире...

Мне поручили написать очерк в газету о светилах академической науки в нашем городе и хотя Павлов отнекивался и смеялся, я настоял на своём и побывав у него на работе, напросился к нему в гости домой, чтобы за чаем послушать рассказы о детстве, молодости и жизни вообще....

Войдя в квартиру, я разделся, скинул башмаки в прихожей и по приглашению хозяина прошёл в гостиную.

Первое, что я там увидел, была большая, необычного цвета, бело-серая голова оленя с крупными коричневыми полированными рогами, висевшая на стене. Один рог был почему-то сломан наполовину, а на втором не хватало двух отростков.

Меня поразил цвет шерсти оленя и я невольно произнёс вслух: – Сивый!

Павлов вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и спросил: – А вы откуда знаете?

Я замялся, стал объяснять, что читал Черкасова, что, есть такие светлые, почти белые звери...

Объясняя, я перевёл взгляд на противоположную стену, где висела большая, хорошо выделанная шкура волка с лобастой головой, на которой, как живые, блестели глаза. Переводя взгляд с одной стены на другую, мне показалось даже, что чёрные, зло блестящие огоньками ярости глаза вожака, неотрывно были устремлены на гордую голову Сивого...

... Там, в гостях, я и услышал эту историю и стараясь ничего не забыть пересказал её вам...

Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com

или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com

Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion

Сентябрь 1999 года. Лондон. Владимир Кабаков

Эпиграф: «Охота – символ стремления к Цели, так как единственная альтернатива жизни – это неподвижность». Уильям Фолкнер.

В большом городе, постоянно присутствует какой-нибудь шум, а точнее гамма шумов, которые наслаиваясь один на другой, создают шумовой фон.

Шум немного стихает к полуночи, а в четыре часа утра почти совсем тихо и тогда, особенно резко и нервно звучат работающие двигатели автомобилей, скрип тормозов, откуда – то доносятся непонятные щелчки, хлопки похожие на выстрелы...

В начале шестого, скрипя снегом на морозе, изредка, пробегают первые проснувшиеся и спешащие куда-то горожане...

В девять часов утра, не умолкая, воздух беспрерывно гудит от звуков: где – то работает трактор, воют моторы автомобилей, лают собаки, слышны обрывки человеческой речи. И особенно усиливается этот гул в тёплую, сырую погоду – кажется, что звуки, стиснутые со всех сторон серым, близким горизонтом сгущаются, подобно густотёртым краскам, забиваются во все щели и щёлочки и давят неотступно – на слух, на нервы, на мозг...

Человек открыл глаза...

Белизна хилых сумерек наполняла комнату.

Не поднимая головы, он скосил глаза направо и увидел голую, белёную стену в серых пятнах.

Взгляд скользнув по стене, задержался на трещине, пересекавшей потолок, и продолжая движение глаз, спустился на уровень стола, на углу которого стояли часы – будильник – было семь часов.

За окном, под чьими – то ногами скрипел снег; издали раздалось приближающееся хрюканье и шаги пронесли мимо окна трескучий захлёбывающийся кашель похмельного пропойцы...

Начинался очередной городской день.

Быстро откинув одеяло, он спустил ноги на пол, не глядя пошарил ими по полу и найдя шлёпанцы, не одеваясь прошмыгнул в туалет, где зашуршал бумагой; потом зашумела спущенная вода в унитазе, вновь раздались шаркающие шаги – теперь на кухню...

Включив свет, он, глядя на газовую печку подумал, – надо бы вызвать мастера и устранить утечку – с утра здесь было тяжело дышать от просочившегося сквозь неплотные сочленения труб, газа.

Налив воды в эмалированный, покрытый копотью чайник, чиркнул спичкой, зажёг синевато – фиолетовый венчик пламени, поставил чайник, вновь чиркнув спичкой прикурил сигарету и выпустив дым сел у стола, положив худые, волосатые ноги одна на другую.

После первых затяжек голова неприятно закружилась и появилось чувство лёгкой тошноты...

Перебарывая себя, докурил сигарету до конца, с ожесточением затушил, смял окурок в самодельной пепельнице.

Чайник забулькал и зашипел закипая...

Выпив горячего чаю, он направился в спальню и сняв брюки, а потом рубашку и свитер с дверцы книжного шкафа, не спеша оделся. Сон окончательно прошёл...

Разглядывая в зеркало, опухшее после сна лицо, недовольно морща лоб, человек долго брился старой электробритвой, щупая левой рукой оставшуюся под подбородком, в морщинках на шее упрямую, жёсткую щетину.

Десять раз водя бритвой по одному и тому же месту он думал, разглядывая своё страдальческое лицо, что пора идти в лес и отдохнуть там от этой длящейся муки никчемности – вчера жена, в очередной раз забрала детей и ушла к подруге, обвинив его во всём неустройстве и абсурдности их бытия...

... Солнечный свет проникал в зимовье через окно в южной стене, освещая нары протянувшиеся во всю ширину помещения с кучей какого – то пыльного тряпья в левом углу; стол, покрытый невесть как оказавшимся здесь красным пластиком; металлическую печь на высоких ножках; фанерные полочки над столом...

Едко пахло резанным луком и этот запах говорил о том, что совсем недавно в зимовье кто – то был.

Выходя на улицу через дощатые сени, он краем глаза заметил на верстаке слева, пакеты из – под соли, полиэтиленовый порванный мешок с остатками ломаной в крупу вермишели и мышиные катыши...

Его собака лежала неподалеку от зимовья, поодаль от кострища, греясь под лучами полуденного, осеннего солнца. День был замечательно солнечный, яркий и тёплый, но в воздухе, в атмосфере, было разлито ожидание грядущих перемен...

Собаке явно нравилась погода и она отдыхала наслаждаясь теплом и солнцем.

Чёрная шерсть на Жучке отливала коричневым блеском, а карие глаза, как два рубина светились на умной морде...

Надрав бересты и запалив костёр, охотник придвинул поближе к огню полуобгоревшие брёвна, сходил за водой на подтаявшее болото, повесил котелок над высоким пламенем костра, подстелив под себя полиэтилен и сверху меховую душегрейку сел, скрестив ноги в медитационной позе...

Он долго сидел так, сосредоточенно рассматривая противоположную сторону широкого болота. Там, сквозь белизну стройных берёзовых стволов, высоко над молодыми осинами, выше зелёных хвойных шапок сосновых деревьев, взметнулись вверх сильные, причудливо искривлённые временем и ветром вершины мощных, старых лиственниц...

Прозрачное, оранжевое пламя лизало края закопчённого до черноты солдатского котелка. Вода нагрелась, кипела, касаясь раскаленных стенок. Пузырьки воздуха, вначале несмело, потом всё чаще и быстрее поднимались со дна и наконец, переходя в лавину, ключом взрывали водную поверхность изнутри...

Глядя на лес, на костёр, на заходящее солнце, человек на время забыл зачем, почему он здесь и погружаясь в собственную память, видел другие картины, другой лес, другое солнце – солнце его свободной и беззаботной молодости...

Человек, очень долго сидел так, неподвижный и сосредоточенный... казалось, что он заснул, но глаза его были открыты...

Костёр прогорел, угольки покрылись пеплом и едкий дым забивал дыхание...

Слёзы текли из глаз и было непонятно – то ли дым был причиной, то ли нахлынувшие воспоминания...

Не замечая, он начал разговаривать сам с собой, длинно вздыхая и многозначительно повторяя, односложное: – Д – а – а – а...

А потом, как бы подводя черту, произносил: – Вот так!..

Собака привычная к таким разговорам хозяина с самим собой, лежала растянувшись на боку, изредка приподнимая голову и навострив уши, смотрела в сторону другого берега болота...

Видимо не считая достойными внимания шумы, доносившиеся оттуда, она снова опускала голову на хвойную подстилку и засыпая, нервно подёргивая лапами

видела сны, утробно взлаивала и силилась во сне то ли кого-то догнать, то ли убежать от чего-то страшного...

Солнце опускалось всё ниже к горизонту – в начале тень накрыла спину хозяина, потом передвинулась к собаке и всё быстрее стала укрывать замерзшее болото...

Заметно похолодало и человек у костра, словно избавляясь от тяжелого, тревожного сна встрепенулся, зябко повёл плечами и с удивлением увидел потухающий костёр, остывший чай в котелке, потемневший лес вокруг...

Собрав продукты, человек вошёл в зимовье, затопил печь, прибрал на столе и навёл порядок на нарах...

Потом, когда в зимовье нагрелось, он вышел на улицу...

Жучка около избушки не было.

"Пошёл размяться куда-нибудь по соседству" – подумал хозяин и войдя в зимовье прикрыл скрипнувшие двери. Потом лёг на нары и забылся тяжёлым сном...

Проснулся от того, что стало трудно дышать.

Перевернувшись на спину, сквозь дрёму всплывая на поверхность тревожного сна, вдруг услышал очень издалека яростный лай Жучка!

Охотник знал, что надо окончательно проснуться, выйти на улицу и послушать, что происходит, но сил не было и он, вновь погрузился в тягучее забытье...

Иногда, открыв глаза, он вглядывался в тёмный прямоугольник окна и слышал лай – собака лаяла то часто и зло, то с перемолчками, но с одного места и все-таки не так далеко от зимовья...

Жучок пришёл под утро и тихо поскребся в двери.

Хозяин впустил его в зимовье. Собака сильно хромала, а на правом боку, была длинная рваная рана. Шерсть, залитая кровью, смёрзлась в осклизлый колтун...

Встревоженный охотник засуетился, долго промывал рану оставшимся в котелке чаем, смачивая её влажным тампоном, сделанным из старого нечистого полотенца и гадая, кто мог напасть и поранить его собаку...

Жучок позволил себя перевязать, но вскоре, сбил повязку и стал зализывать рану...

Хозяин, уставший и возбуждённый, долго не мог заснуть и неотвязно решал, что же ему делать, как ответить на очередной удар агрессивной жизни?!

Казалось, весь мир, восстал против него. Ни в городе, ни в тайге, он уже не мог почувствовать себя спокойным. Всюду на него нападали и незаслуженные обвинения или нелепые обиды находили его...

Часам к семи, перед рассветом, когда на улице мороз достиг апогея человек, закутавшись в тряпьё, скорчившись, сжавшись в комочек согрелся и наконец заснул...

Пришёл странный и тревожный сон, похожий на явь...

Его кто – то долго и страшно резал ножом...

Он как мог отбивался...

Одного из преследователей убил, метнув нож. Лезвие вонзилось в грудь противника и как в масло, глубоко вошло в человеческую плоть.

С безысходным ужасом сознавая, что убил человека, он пошёл сдаваться в милицию... Сам он, был тоже ранен, но неглубоко – была дырка в груди и рана задела лёгкое – поэтому трудно дышать...

...Охотник открыл глаза, перевернулся на спину – оказывается, спал вниз лицом и потому, было тяжело дышать...

Оглядевшись и приходя в себя от увиденного кошмара, почувствовал холод.

Соскочив с нар, увидел Жучка лежавшего в углу. Вспомнил все, что произошло ночью, а так же увиденное во сне и содрогнулся от накатившего чувства тоски и безысходности.

Жучок, заметив, что хозяин проснулся, тихо заскулил и попытался подняться, но видимо ему было очень больно и плохо и потому, собака осталась лежать, сверкая в полутьме зеленоватым, фосфорическим светом глаз...

Рассвет едва проникал внутрь избушки – полумрак, холод, чувство боли пропитавшие это пространство, нагоняли на человека неизбывную тоску...

Но надо было жить и двигаться...

Он нехотя оделся, дрожа всем телом обул холодные тапки-башмаки, размахивая руками несколько раз присел согреваясь, схватил топор стоявший около печки и вышел на воздух.

На улице, дул резкий, холодный ветер и изредка с невидимого, забитого тучами неба, сыпала жёсткая, колючая снежная крупа...

Наколов и наносив дров внутрь, растопил печь, поставил варить кашу и стал готовиться: проверил и протёр промасленной тряпочкой, намотав её на прутик – шомпол, стволы своей старенькой двустволки. Достал из рюкзака патроны в картонной пачке и осматривая, пересчитал их: всего было четыре пули круглых и два патрона заряженных крупной картечью.

Перебирая, ощупывая пальцами заряды, всё тщательно осматривая, он думал, что ему наверняка придётся сегодня пойти по следу Жучка в "пяту" и разобраться в происшедшем. Он почему – то вполне был уверен, что собаку помял медведь!

Несмотря на страх сосущий под ложечкой неприятным беспокойством, на тоску и неуверенность преследующие его всё последнее время, он-таки решил постоять за себя – и была не была, – рискнуть, убить этого настырного зверя, как казалось посланного ему судьбой в наказание за слабость и ошибки в никчемной жизни...

...Вся жизнь в последнее время ему опостылела: и эти домашние дрязги, и это длящееся годами унижение и неопределённость, а тут единственный друг и утешение – Жучок, тоже в опасности...

И со всем этим надо было как – то покончить, отмстить и доказать обидчикам, что он тоже чего-то стоит!

Зимовье нагрелось, Жучок, успокоившись закрыл глаза, задремал, и его передние лапы конвульсивно подёргивались – во сне, он за кем-то продолжил гнаться...

Охотник тяжело вздохнул, убрал с печи под нары, сварившуюся кашу остывать, брякнув полуобгоревшей деревянной ручкой поставил чайник на плиту и пролитые капли воды, на раскалённой поверхности печки зашипели и мгновенно испарились.

Сменив стоптанные тапки – башмаки, на сапоги, прокашлявшись вышел из зимовья на мороз.

Жучок открыл глаза и внимательно посмотрел вслед хозяину...

Солнце, на минуту пробившись наконец сквозь тяжёлые облака, осветило коричнево – чёрную, срубленную из круглых брёвен избушку, поставленную на взгорке; зелёную чащу молодого ельника в распадке рядом; склон, заросший сосняком вперемежку с берёзой и осиной, снизу у земли переплетённых зарослями ольхового кустарника; болото, покрытое снегом, с торчащими верхушками густой, щетинистой осоки.

Осматривая всё это, он послушал одну, а потом другую стороны болота, прикинул, сколько времени ещё осталось до вечера...

Прошёл за избушку, похрустывая подмёрзшим снегом...

Новых следов не было, но под изогнутой берёзой видны были алые точечки – ночные следы крови, оставленной здесь при возвращении Жучка в зимовье.

Осмотрев место, он нашёл следы собаки пришедшей справа, со стороны начала большой пади, где сквозь графику голых ольховых веток, в проёме широкой долины, виднелся щетинящийся тёмный, почти чёрный сосняк на водораздельном хребте.

Охотник подумал: "Это наверное произошло где-то там, в той стороне и туда мне придётся сегодня идти... Уже не отвертеться!".

Перед тем как сесть есть, он вынес наружу приготовленный рюкзак, в котором был топор, длинная верёвка, маленький восьмисотграммовый котелок для чая, кусок хлеба, луковица, полпачки сахара – рафинада, чайная заварка завёрнутая в газетный листок...

Рядом поставил ружьё, почищенное и матово поблескивающее лаком светло – коричневого приклада. Всё это делалось для того, чтобы запутать и не беспокоить собаку, которая всё время порывалась пойти за хозяином.

Перед завтраком, охотник зажёг огарок свечи, и внутри стало заметно светлее и Жучок был этим удивлён – обычно хозяин экономил свечку для экстренных случаев и зажигал её на короткое время, только в темноте – вечером или утром.

Жучок тоже получил свою долю пшённой каши, но есть отказался, равнодушно отвернув морду из – под руки хозяина. И от случайного прикосновения, человек почувствовал, как шершав и горяч нос собаки.

– Н-да – произнёс он – видно тяжело тебе сейчас приходится... Ну потерпи старик, немножко. Это у тебя болевой кризис начался. Потерпи малыш, всё будет в порядке...

Ему самому было нехорошо, есть расхотелось и буквально через силу, он тщательно пережёвывая проглотил несколько ложек каши запивая вдогонку, крепким, сладким чаем...

Прошло ещё полчаса...

Закончив есть, охотник убрал котелок с кашей на подоконник, подальше от мышей, накрыл его прокопчённой алюминиевой тарелкой, ещё похлебал чаю и съел пару сухарей.

Немного придя в себя, потянулся с хрустом в позвоночнике взбодрившись после крепкого чая, схватил телогрейку и не одеваясь вышел, и прежде чем затворить дверь, несколько мгновений смотрел на Жучка.

Тот лежал и в очередной раз пытался зализывать воспалившуюся рану на боку...

...Человек шёл по следу Жучка в пяту уже второй час, пересёк три поперечных распадка и начал подниматься на водораздел.

Болото, постепенно суживаясь закончилось и вместо него, в мелком березняке начался овраг, на дне которого скопился сдутый с боков снег.

Метров через триста, овраг стал "мелеть" превращаясь в широкую впадину, в которой то тут, то там стояли толстые высокие лиственницы.

Цепочка собачьих следов, раздвоилась, расстроилась, разбежалась во все стороны, видимо собака металась, увёртывалась и лаяла, лаяла. Тут же, он увидел медвежьи следы...

Чуть дальше, следопыт увидел круг метров десять в диаметре, с вытоптанным до земли снегом.

Было понятно, что звери – медведь и собака кружились здесь, угрожая и нанося друг другу в бросках – выпадах удары – укусы.

То тут, то там видны были клочки тёмно-коричневой, длинной шерсти и затоптанные капельки крови...

Долго и тщательно, нервно озираясь по сторонам, охотник осматривал это место, внезапно замирая, слушал поводя головой направо и налево...

Солнце спустилось к горизонту и в воздухе потемнело.

– Да, надо спешить – проворчал охотник и заторопился вперёд и вверх к недалёкому уже лесному гребню.

Следы собаки пропали и на белом снегу отпечатались крупные медвежьи, широкой тропой уходящие вверх по ложбинке. На ходу зверь буровил наметённые сугробы, загребая лапы чуть с боков и внутрь, вперёд.

Иногда ритм шагов нарушался – медведь останавливался, озирался и слушал, а затем продолжал движение...

Охотник шёл медленно, останавливался и всматривался до рези в глазах вперёд, в подозрительно чернеющие крупные пеньки и в серые колдобины – промоины.

В какой-то момент, он задержался на месте, подбросил щепотку сухой травы вверх, определяя направление ветра. Потом развернулся под прямым углом и направился влево от следов, так же тщательно осматривая деревья и пни впереди.

Он решил сделать проверочный круг и определить – далеко ли зверь ушёл и не залёг ли где в засаду...

Фигура охотника напряглась, глаза на бледном лице сосредоточенно смотрели из под бровей, шаги сделались мягкими и почти неслышными.

Вдруг над головой, возникая откуда – то из – за горы, загудели моторы тяжелого самолёта и среди облаков мелькнул серебристый силуэт пассажирского лайнера. Человек остановился и глядя вверх подумал, что в самолёте сейчас, наверное многие пассажиры дремлют, утомлённые долгим перелётом. По салону ходят стройные стюардессы в красивой синей униформе и разносят в маленьких, пластмассовых аэрофлотовских чашечках минеральную и фруктовую воду...

– Н – да – протянул он вновь в полголоса...

Звук затих в дальнем углу неба – самолёт и его беспечные пассажиры продолжили свой далекий путь...

Когда охотник замкнул километровое кольцо, солнце уже коснулось горизонта и вот – вот должно было сойти с небосвода за границы леса и земли...

Медвежьих следов, кроме входных, охотник больше не пересёк – зверь остался в круге!

Осознав это, человек, заторопился вниз, к зимовью, стараясь успеть туда ещё засветло. И пока шёл, повторял про себя: "Ну, зверюга! Я знаю, знаю, где ты сейчас. У тебя, скорее всего здесь берлога выкопана. А Жучок помешал тебе залечь дремать в нору..."

До зимовья добрался уже в глубоких сумерках. Пока шёл, разогрелся, повеселел, и быстро растопив печь, поставил подогревать кашу, а сам, зажёг свечку и подошёл к Жучку, неподвижно лежавшему на своей подстилке.

Дыхание собаки сделалось тяжёлым и хриплым, бока часто – часто вздымались и опадали. Нос был шершавый как тёрка и по – прежнему горячий. Рану на боку пёс непрестанно зализывал и снова сбил белую повязку.

Хозяин осторожно развязал и снял её, а потом, накинул на дрожащую в ознобе собаку, старую телогрейку.

– Ну, согревайся, выздоравливай, – ворчливым, хриплым голосом говорил он, подвигая поближе к голове чашку с нетронутой вчерашней кашей...

Жучок, вновь отказался есть и хозяин, с кряхтением распрямившись, прошёл к столу, сел и начал есть сам, памятуя, что завтра надо быть сильным и уверенным в себе... Перед едой, словно чего – то, опасаясь, он, закрыл двери на металлический крючок...

Несмотря на трудный день, он ел без аппетита и вспоминая сегодняшний поход, повторял: "Да... Медведь где – то там, в вершине пади, и наверняка у него там берлога. Не будет же он ложиться на зиму, на снег... И поэтому, завтра с утра, я пойду туда, к берлоге, и постараюсь его добыть. Он даже в мыслях старался избегать слова – убить. Сегодня, я уже был рядом с ним и может быть, он даже учуял меня, а если не напал, то значит тоже боится и это уже уравнивает шансы".

Доев кашу он ещё долго отдувался, вытирая пот пил чай в жарко натопленном зимовье. Свеча, оплывая потрескивала, дрова в накаленной печке гудели, как в паровозной топке, за окном тускло белел снег, вобравший в себя крохи звёздного и лунного света. Серпик нарождающегося месяца появился в углу оконного прямоугольника и пустился в еженощный поход по тёмному небу...

Надо было ложиться спать...

Охотник расстелил старое ватное одеяло, подложил под голову свёрнутую куртку, покряхтывая влез на нары, лёг на спину, вытянулся так, что в спине хрустнули расправляясь позвонки, потом вспомнив сел, наклонившись вперёд издали задул свечу, глянул в наступившей темноте на печку, увидел сквозь отверстия в дверке, алые отблески затухающих углей, придвинул поближе к правой руке лежавшее на нарах ружьё, выдохнул и лёг на лежанку, заложив за голову согнутые в локтях руки...

Он долго не мог заснуть, ворочаясь вспоминал предыдущие встречи с медведями и чем больше думал об этом, тем ярче в его душе разгорался страх.

Скрипнула половица, пробежала по подоконнику мышь и он вздрагивал, а сердце начинало часто – часто колотится в груди.

"Неужели, я так его боюсь? – в который уже раз спрашивал он себя.

– Или у меня от усталости и жизненных неудач истерика началась? Ведь я раньше в лесу ничего не боялся и один ходил в тайгу не имея оружия и даже охотничьего ножа. Почему это, сегодня со мной происходит?.."

Он перевернулся с боку на бок, поудобнее устроился на жёстких нарах и продолжил свои размышления...

"Воистину познание умножает скорбь, а значит и страх последствий поступков...

Страх возник только после того, как я узнал множество историй, когда медведь нападал и убивал человека. И особенно запомнился рассказ о том, как медведь растерзал трёх охотников, ночующих под навесом у костра. И страшное в этом было то, что в это время, рядом с ними были собаки, которые ничего не почуяли до самого последнего момента, – так осторожно подкрался сумасшедший зверь...

Возможно это охотничьи легенды. Но теперь, когда ты это знаешь, – это уже не имеет значения. Важно, что тобой владеет страх, который ты должен преодолеть или убить – всё равно...".

Так он внутренне разговаривал сам с собой, анализируя ситуацию...

Ему вспомнился Бамовской приятель, который со слезами на глазах говорил, что боится зимой медведей – шатунов и потому, не ходит в тайгу даже на белку.

Тогда, слёзно уговаривая брать его с собой, приятель повторял: – Вдвоём нам ничего не страшно...

... Среди ночи охотник просыпался почти в ужасе – ему казалось, что кто – то ходит вокруг зимовья. Но это деревья скрипели неподалёку от зимовья, которые раскачивал ветер, порывами толкаясь в дверь, скребся в окно и гудел в трубе...

Обессиленный, охотник засыпал ненадолго и вновь в страхе просыпался...

Окончательно проснувшись часов в семь утра, он уже больше не ложился.

Ещё в темноте развёл огонь в печке, напился чаю, осмотрел Жучка. Тот наконец встал, пошатываясь поскуливая, попросился на улицу и через какое – то время возвратился и постанывая как человек, лёг на прежнее место.

– Ничего браток! – уговаривал собаку хозяин – потерпи и пойдёшь на поправку. Вот видишь – ты уже и пить захотел...

Действительно, Жучок не отрываясь вылакал чашку воды и после этого облизнув морду снова лёг...

...Как только солнце показалось из – за горы, охотник вышел из зимовья и направился вверх по пади навстречу ветру, дующему с северо-запада.

"Мне это на руку – подумал он – не будут ни лишних запахов с моей стороны, ни звуков..."

Ветер гнал по небу зимние, низкие тучи, просыпая на землю мелкую снежную крупу, то поштучно, то горстями...

Охотник шёл к берлоге и уже точно знал, что медведь лежит там, в норе и ждёт его прихода.

Но человек, был так утомлён ночными кошмарами, так устал от раздумий о будущем, что с облегчением шёл туда, где может быть, его ждала внезапная смерть...

Подойдя к тому месту, откуда вчера он начал делать проверочный круг, охотник постоял, подумал, и не торопясь, пошёл напрямик, в сторону издалека видимой вершины огромной лиственницы, стараясь держаться северо-восточного склона. Пройдя метров двести, он вдруг заметил впереди себя, цепочку следов и понял, что это следы медведя.

Ступая ещё осторожнее, он свернул чуть в сторону от медвежьей тропы, поднялся повыше по склону и держа в поле зрения следы, озирая окрестности, медленно пошёл вперёд...

В какой – то момент, он наконец увидел берлогу, сердце его стукнуло и бешено заколотилось, разгоняя кровь по телу.

"Ага, вот она где! Надо же, совсем на виду!" – прокомментировал он для себя и быстро скинул рюкзак. Достав топор и держа ружьё наизготовку, он отступил за бугор прикрывающий вид на берлогу...

– Вот так! – разговаривал он сам с собой. – Теперь, как учил Александр Владимирович, надо срубить подходящую ёлку, обрубить ветки покороче, в форме ерша и приготовится к встрече – он шепотом проговаривал это, по привычке, вслух.

Потом, охотник почти бегом возвратился назад, в ложбинку, где раньше заметил островок молодых елей. Срубил одну, толщиной в руку, и высотой метра в три. Обрубив ветки сантиметров на тридцать от ствола, он закинул елочку на плечо и двинулся к берлоге.

Шёл и сожалел, что рядом нет любимого и надёжного друга, Жучка и думал, что ему надо этого медведя добыть в одиночку, тем самым на все последующие времена победить в себе страх перед единственной опасностью, которая отравляла его жизнь в тайге. И этот страх рождала нерешительность, захватившая его в последнее время с головой.

Нельзя сказать, что он был неопытным охотником. Он один раз уже участвовал в охоте на берлоге, но тогда рядом с ним были люди, был опытный медвежатник, у которого на счету было около двадцати добытых медведей.

Но сейчас он боялся и волновался и чем ближе подходил к берлоге, тем больше сомневался в своих силах.

"А стоит ли рисковать? Ведь если, что случится, ему из этих мест попросту не выбраться. До города около пятидесяти километров, а это день пути в хорошем темпе".

Если честно, то он не верил в эту ёлку, что она сможет задержать разъяренного зверя, но так писали в книгах, так говорил опытный медвежатник.

"Ну что же, посмотрим – думал охотник. – Это всё равно лучше, чем шурудить внутри берлоги простой палкой..."

Последние пятьдесят шагов он шёл уже очень медленно. Слух был так напряжён, что на мгновение у него закладывало уши, и больно вибрировала перепонка...

Тогда он останавливался, переводил дух, до галлюцинаций вглядываясь в чело берлоги, находившееся от него под острым углом...

... До берлоги оставалось не более десяти шагов, когда оттуда с рёвом, взметнулась, громадная медвежья голова, с торчащими ушами, которые в обычное время, почти не видны...

От неожиданности охотник выпустил из рук еловый ствол себе под ноги, крутанул ружьё с плеча, и оно, как влитое застыло на уровне глаз.

Охотник и ружьё слились в одну линию, в одну пружину, способную ударить или уклониться – как потребует обстановка!

В следующий момент, зверь выскочил из норы и развернувшись вправо, всплыл на задние лапы, вырастая многократно...

И увидел матёрый медведище, проживший на земле более десяти зим, в последний раз: необъятную тайгу, белую заснеженную землю, склон, уходящий и теряющийся в крупном сосняке, шумящую под ветром зелено-серую чащу в вершине, чёрную фигуру стреляющего человека, сноп огня из левого ствола...