Текст книги "Жестокие истории. Сборник рассказов и повестей (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Annotation

О смелости жестокости и драматизме жизни.

Кабаков Владимир Дмитриевич

Кабаков Владимир Дмитриевич

Жестокие истории. Сборник рассказов и повестей

Рэкет

Эпиграф: Исход. Гл.2. ст.11-12. «Спустя много времени, когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим, сынам израилевым, и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его. Посмотревши туда и сюда, и видя, что нет никого, убил Египтянина и скрыл его в пески».

Они подошли к ангару втроем, потоптались перед металлическими, закрытыми изнутри воротами – казалось, что они вынюхивали что, как и где.

Затем постояли, покурили на площадке перед входом, посматривая на автомашины ожидающие своей очереди на ремонт, поплевали смачно себе под ноги и вокруг, потом побросали окурки туда же заматерились и гурьбой, стуча каблуками, поднялись в вагончик...

Игорь сидел за столом приема заказов и писал какие-то накладные: во множестве вариантов необходимо было в бумагах отразить деятельность "Дороги", и все это для контроля, для внезапной ревизии, которые так любили устраивать Ревизионные управления всех уровней: районных, городских, областных...

Трое вошедших не скрывая своей агрессивности шумели, толкались, двери за ними жалобно взвизгнули и оглушительно хлопнули.

Один из них, тот, что повыше, не спрашивая разрешения закурил "Беломор" и когда демонстративно разинув рот выдохнул дым в лицо Игорю, то во рту его, сочно блеснули золотые коронки.

После этого "Красавчик", как обозначил его Игорь про себя, осклабился и наклонившись над столом, придвинулся почти вплотную и вполголоса, с вызовом произнес: – Слышь, земляк! А мы к тебе!

Потом оперся двумя руками о стол и добавил: – По делу...

Двое его приятелей визгливо хохотнули, окружили стол, хватали бумаги, читали, потом бросали на пол...

Игорь испугался и обозлился.

Он напрягшись смотрел на нахалов, но ничего не мог и не хотел предпринимать, и уже знал, что тут просто мордобоем не закончится, а ведь у него в столе лежало несколько тысяч выручки...

– Что вам нужно? – выдавил он дрогнувшим голосом.

– А мы, землячок, хотим свою машинку отремонтировать, – можно это или нет? – хихикая процедил высокий и уставился на Игоря красивыми, злыми глазами наглеца и хама, в упор. Игорь, словно кролик на удава смотрел в эти глаза и в душе, уже поднимался горячей волной гнев – как можно, вот так, нагло и противно нарываться на "край", на ответ, который может быть страшен, как для отвечающего, так и для вопрошающих?

Но пока, он держался, казался беспомощным и беззащитным.

Ему надо было скрепиться и не отвечая на оскорбления, копить злобу и ждать мгновения уравнения условий. И надеяться при этом, что всё может обойтись миром или только словесными оскорблениями...

Во дворе, на въезде в кооператив, на повороте, скрипнула резиной очередная легковушка. Потом было слышно, как она остановилась и хлопнули дверцы...

Трое переглянулись, а в Игоре всколыхнулось чувство надежды и облегчения: – Может быть еще пронесет?

– Слушай, земляк, – торопясь заговорил Красавчик, – ты не хотел бы нам занять на ремонт несколько кусков?

Послышались шаги за дверью, заскрипело деревянное крыльцо под ногами приехавших – они поднимались в вагончик.

– Подумай хорошенько, старичок, копать-колотить", – глаза бандита еще раз злобно сверкнули, он сделал жест – уходим и все трое, чуть не свалив с крылечка входящих, топоча ногами вывалились на улицу.

Игорь перевел дух, достал платок, промокнул им вспотевший лоб и привычно автоматически произнес: – Я вас слушаю...

...Гандон быстро навел справки. Фишман Игорь Яковлевич, председатель кооператива «Дорога». Адрес: ул. маршала Жукова, 7, кв. 6...

...Решили идти втроем. Гандона, Жан оставил на улице, на "шухере", а сам с Барыгой поднялся на второй этаж...

Они шли молча, детали уже были обговорены – если менты нагрянут по звонку соседей, то Гандон свистнет.

Подъезд к дому был долгий, и потому, Жан надеялся, что успеют смотаться.

Но вообще-то он не сомневался, что стоит им появиться на пороге, и этот "жидик" расколется и выложит все, что имеет...

Барыга, как всегда, был невозмутим, чуть пьян и в обычном своем спортивном костюме.

...Время подходило к одиннадцати вечера, поздние летние сумерки опустились на город, зажглись огни в домах, но кое-где уже легли спать и потому, светлые окна перемежевались с темными.

Гандон, с улицы смотрел на окна второго этажа и пытался представить себе, что там делают сейчас: ужинают, смотрят "Рабыню Изауру", спят на двуспальной супружеской кровати в перинах или занимаются любовью. От этой мысли он осклабился и хихикнул вслух, представив "терпилу" в постели, с тонкими волосатыми ножками и мягким брюшком поверх "семейных" трусов...

Жан и Барыга громко шагая поднялись по крутой, узкой бетонной лестнице на второй этаж, остановились перед дверью с номером шесть и Жан нажал на кнопку звонка.

Звонил он уверенно, долго и нагло...

...Игорь собирался спать.

Весь вечер он сидел в гостиной и считал что-то на электронном счетчике, потом записывал цифры появлявшиеся на экранчике прибора и снова нажимал кнопки с цифрами и знаками действий.

За стеной, в спальне, Света долго смотрела какую-то многосерийную телевизионную мелодраму – оттуда изредка доносился мужественный голос из телевизора.

Дети тоже уже легли: трехлетний Яшка спал в своей кроватке лицом вниз и попой, прикрытой одеялом, вверх. И родители, и родственники смеялись над Яшей, которому почему-то было удобно спать стоя на коленках и спустив лицо щекой на подушку.

Он был очень спокойным ребёнком и когда на часах стрелки показывали девять часов вечера, он засовывал два пальца в рот и уже посапывая в предвкушении крепкого сна, направлялся к своей кроватке, залезал в неё и засыпал через несколько минут.

Какой-то биологический механизм, отсчитывающий время сна и бодрствования включался в нём и малыш, без обычных для его возраста уговоров засыпал, чтобы ровно в семь утра проснуться, так же самостоятельно, как засыпал вечером...

Мишка, которому уже было шесть, считал себя взрослым и потому засыпал поздно, норовил досмотреть телик до конца и лишь сегодня, утомленный длинным летним днем, лег немножко подремать и дождаться кино, но так и заснул и Света, раздев его уже сонного и вялого, укрыла одеялом и погасив свет, плотно прикрыла дверь в детскую...

...Звонок в дверь прозвучал тревожно и угрожающе. Света встала с кровати, накинула халат поверх ночной рубашки и вышла в прихожую. Игорь был уже там.

– Кто это может быть? – с тревогой спросила Света и Игорь, чуть запнувшись, ответил:

– Это, наверное, ко мне. Иди, ложись...

Он подождал, пока Света, войдя в спальню закроет дверь и потом, почему-то крадучись, подошел к входной двери, тихо нажал на рычаг английского замка, отворив первые из двойных дверей, глянул в смотровой глазок.

За дверью стояли двое. Один кряжистый, широкий с маленькими, невнятными, непонятного цвета глазками. И второй высокий, черный, в темных брюках и коричневой водолазке – Игорь сразу узнал в нем Красавчика.

Внутри что-то дрогнуло, он задышал коротко и быстро, но быстро взял себя в руки.

Помедлив, он прикрыл за собой первые двери и через вторые негромко спросил: – Кто вам нужен?

Но для него самого, ответ на этот вопрос уже был ясен. Игорь, всю поделю ждал этого "визита", но тем неожиданней это случилось.

Высокий придвинулся к двери и не скрываясь, громко произнес: – Открой, хозяин! Поговорить надо!

У Игоря, сердце снова тревожно опустилось вниз и вдруг заколотилось испуганно и гулко – кровь прилила к голове и мышцы ног дрогнули!

"О, черт!", – ругнулся он про себя, а вслух сказал: – Уходите прочь! Не то я вызову милицию...

Голос его дрожал от волнения, от испуга за малышей и за жену. Он уже знал, что эти двое за дверью, так просто не уйдут, что ему придется что-то решать и брать на себя ответственность за решительное действие...

Жан слыша угрозу Игоря, переглянулся с Барыгой – он знал, что в этом подъезде телефон один и тот на четвертом этаже.

Красавчик – это был он – снова приблизил лицо к глазку и сказал так же громко, как и в первый раз: – Открывай, тебе говорят. Дело есть!

Игорь через глазок видел искривленное стеклом лицо: толстый нос, неестественно маленькие глаза в ямках глазниц, черные густые брови, синеватые, шевелящиеся толстые губы.

Их лица разделяло каких-нибудь двадцать-тридцать сантиметров пространства и Игорю внезапно захотелось ударить по этому искривленному лицу, захотелось сделать этому наглому бандиту больно, а себя, в момент удара, освободить от груза ярости и страха, который подкатывал к горлу, заставлял дрожать голос и вызывал глотательные судороги!

Еще на что-то надеясь, он примирительно повторил: – Уходите, ребята. Завтра поговорим...

К двери придвинулся Барыга. Ему показалось, что настал его черед проявить себя и показать Жану, что он ничего не боится.

Жан отодвинулся от глазка и Барыга, приблизив лицо ухом к двери, сдерживая злобу произнес: – Лучше открывай! Смотри, сука, хуже будет!

Рот его раскрылся, язык облизнул губы, кулаки задвигались. Ухом Барыга ловил звуки из квартиры, из-за дверей. Он не смотрел на Жана, но чувствовал его присутствие и потому, хотел заодно немного попугать и этого заносчивого, расфуфыренного хлыща.

Он, Барыга, все больше и страшнее наливался наглой яростью бандита, долго и безнаказанно грабившего незнакомых людей...

Игорь, увидев в глазок это зверское, широкое и бессмысленное лицо с кабаньими колючими глазками понял, что помощи ждать неоткуда, что эти, там за дверью, просто так, без издевательств и насилия, не уйдут от его дверей...

...Соседи по дому, прячась за закрытыми дверями, стали прислушиваться к звукам, доносящимся с лестничной площадки и почувствовав недоброе испуганно уходили в дальние комнаты, закрывая за собой все двери, какие только можно.

Они не хотели ввязываться в скандал, они слышали два хриплых, грубых мужских голоса и так как в этой жизни они боялись всего, что не вписывалось в искусственные инструкции и законы, то инстинктивно уходили, прятались в свои "норы", испуганно радовались, что стучали и рвались не к ним...

В этом мире, их мире, где все решалось коллективом и на собраниях, они не могли выступать от своего лица, они трусили за себя, за своих детей.

А другие – это же чужие?! И потом, может быть тот, к кому ломятся, сам в этом виноват. Почему мы должны беспокоиться за других, оправдывали они себя, выискивая аргументы в свою пользу?

И, наконец, есть же милиция, которой деньги платят за то, чтобы она нас защищала!

И у них ведь оружие, а мы безоружны. Эти бандиты-хулиганы ведь наверняка тоже вооружены; они-то не боятся ни милиции, ни законов, наказывающих за ношение оружия: холодного и огнестрельного...

Игорь сразу почувствовал, понял, что никто из соседей к нему на помощь не придет – если бы они могли и хотели, то уже вышли бы из своих квартир и вмешались...

...Голос Светы из-за спины, из спальни спросил тревожно:

– Кто там, Игорь?

И в этот момент, волна холодной ярости и бесстрашия привычно ударила в голову.

– Да, что я, мужик или нет? – прошептал Игорь и уже не таясь громко захлопнул входную дверь и быстро, легко вернулся в гостиную.

Сильными руками он схватил стул – костяшки на кулаках от напряжения побелели.

Подставил стул, вспрыгнул на него, потянувшись достал с верхней полки металлический чехол для ружья, снял его сверху, привычно сдул пыль, вернулся к письменному столу, открыл его, достал ключ и ловко одним движением отомкнул висячий замок на чехле-сейфе...

В дверь стали стучать: вначале дробно и негромко, потом кулаком во всю силу.

Сквозь двойные двери удары доносились глухо и матерная ругань двух голосов была едва слышна.

Игорь торопясь достал свое охотничье ружье ИЖ-27– Е, то есть с эжектором -выбрасывателем стреляных гильз, автоматически погладил матово блестевший темный приклад из красного дерева, потом левой рукой взял отдельно лежащие вороненые стволы, правой рукой держа приклад, указательным пальцем нажал скобу замка, левой вложил стволы в замочную выемку, спустил пружину и, примкнув стволы щелкнул эжекторами, открывая патронник.

Патроны в пачке с изображением охотника в шляпе с пером, целящегося из ружья в утку, пролетающую над камышами, лежали здесь же, в сейфе. Игорь переложил ружье в левую руку, правой, всей пятерней, влез в коробку и достал штук пять-шесть патронов, зеленых с золотистой латунной окантовкой и круглым тяжелым торцом в желтой серединке которого, сидело маленькое круглое донышко капсюля.

Положив все патроны на стол, услышав, как они щелкнули, литыми стаканчиками, он взял два, мягко и привычно вложил в патронник и, угрожающе клацнув, закрыл ружейные замки. Теперь стволы были в боевом состоянии...

Во входные двери уже откровенно ломились.

Дверь позади открылась и испуганная, дрожащая всем телом Света спросила тонким, сонным голосом:

– Игорь! Что происходит?

Игорь, закладывая запасные патроны в карман спортивных штанов, поднял голову и, жестко глянув на Свету, твердо произнес:

– Света! Иди к детям, закрой двери и не выходи... – он помолчал чуть, потом закончил, – пока не позову тебя!

На глазах у Светы появились слезы, она от страха озябла и запахивая халат, стала говорить, говорить:

– Но, Игорь, что происходит! Кто там, за дверьми? Кто эти люди?

Он, сдерживая себя чтобы не накричать на нее, вновь ровным голосом сказал:

– Света! Я тебя прошу, иди к детям. Если они проснутся, то могут испугаться! – и помолчав, выходя мимо Светы в коридор, продолжил:

– "Это какие-то хулиганы, я их только пугну, – успокаивал он ее, но сам уже знал, что пугать не будет, а будет драться.

Света от звуков его холодного голоса чуть успокоилась и пошла в детскую комнату, взглядывая на Игоря через плечо. Таким она его никогда не видела...

Он подождал, пока она вошла в комнату, дождался пока дверь затворится и уже потом, пошел к входной двери.

Без паузы, перехватив ружье в правую руку, Игорь зло дернул за скобу замка левой, с грохотом отвел язычок замка, резко и решительно дернул дверную створку на себя...

Жан услышал звук открывающегося замка, скрип открывающихся дверей и инстинктивно отпрянул назад – так решительно и безбоязненно это делал человек на той стороне.

А Барыга ничего не понял и еще громче заколотил кулаками в дверь!

Он совсем ничего не боялся и понял, что этот человек там, за дверью, такой же трус, как все те, с кем ему приходилось "работать" в этом городе...

И привычная безнаказанность сделала Барыгу беспечным. Замок второй створки внешней двери щелкнул, и Барыга рванул ее решительно на себя...

Когда дверь распахнулась, Игорь какие-то доли секунды оценивал ситуацию...

В это мгновение, через порог сунулась спортивная, крепко сбитая фигура Барыги; где-то позади маячило белое лицо Жана – тот чутьем понял, что здесь что-то неладно, что-то пошло не так!

А Барыга, вдруг тоже начал что-то понимать, но было уже поздно; он, конечно, увидел невысокого человека в спортивной майке и спортивных штанах, заметил ружье, заметил даже тапки-шлепки у него на ногах, но удержать себя или что-нибудь сделать, защищая себя, он уже не успел...

Игорь мгновенно, сильно и жестко ткнул стволами в живот нападающего бандита! Барыга ощутил резкую пронзительную боль, ему показалось, что по позвоночнику через живот ударили кувалдой и, падая вперед, в квартиру, теряя сознание, он страшно испугался, испугался так, как некогда в далеком детстве испугался, горящих зеленым фосфорным огнем глаз, глянувшего на него из темноты, из-под стола, кота.

Тогда он тоже одеревенел и с замершим на губах воплем ужаса, отступал от этого взгляда назад, пока не рухнул в открытый за спиной подпол, в котором бабушка, его деревенская бабушка, набирала картошку...

Игорь увидел в глазах этого здоровенного мужика всплеск боли и ужаса, чуть скрипнул крепко сжатыми зубами и уже наотмашь ударил навстречу, в лицо, это ненавистное, наглое лицо, тяжелым жестким прикладом...

Кровь и кусочки сорванной ударом кожи брызнули на пол, на стены, на потолок коридора и дверного проема.

Барыга, получив страшный встречный удар охнул, огненный шар боли ожог, вошел в подсознание; хрустнули лицевые хрящи, а кости, изнутри распоров кожу лица появились на мгновенье вовне...

Удар был так силен, что мешок тела, падая, вывалился наружу.

Барыга потерял сознание мгновенно и надолго...

...Жан оцепенело рассматривал все происходящее и вопль истерики и страха застрял у него в горле...

Потом, задолго уже после того дня, он, Жан, просыпался от кошмара, в котором, каждый раз безжизненное тело вываливалось из дверей и вслед выходил бледный, холодно спокойный человек с ружьем...

Жан сглатнул комок, подступивший к горлу!

Дурнота ухнула сверху куда-то вниз живота, а человек в дверях с белым лицом, вскинул ружье на уровень бедер и не целясь выстрелил.

Жану даже показалось, что он вначале услышал щелчок спущенного курка, потом из правого ствола вылетел сноп огня и уже потом, по перепонкам ударил гром выстрела и в левое бедро пришел тяжелый удар дробового заряда...

Жана бросило на колени, но он так испугался, что сначала не почувствовал боли и на четвереньках побежал к лестнице. Мужчина с ружьем опередил его, отсек ему путь отступления и злым шепотом произнес:

– Стоять, сука!.. Не то убью! – и ткнул стволами Жану в голову.

И тут ему, Жану, стало вдруг очень, очень плохо и очень больно и он, боясь смерти, вот здесь, вот сейчас, превозмогая себя поднялся на ноги и, исполняя команду страшного человека, встал навытяжку. А по его бедру липкой тягучей пленкой обильно потекла кровь...

Гандон, услышав выстрел и ему показалось, что кто-то взвизгнул от страха и боли оттуда, из подъезда.

Его мозг пробила неожиданная догадка:

– Вот падла, залетели, – бормотал он.

– Смываться надо!

Испуганно озираясь, Гандон, вначале быстрым шагом перебежал двор, свернул за дом и пустился во всю прыть дальше, в темноту...

...Телефонный звонок прозвучал резко и требовательно.

"Кто бы это мог быть?", – подумал я и подошел к телефону.

– Саша, – услышал я голос Игоря, и руки у меня вспотели.

– Приезжай ко мне сейчас – говорил взволнованный усталый голос в трубке:

– Я тут пострелял бухарей...

– Кого, кого, – перебил я, а сам судорожно соображал, что делать, чтобы все кончилось хорошо.

_ Бухарей, говорю, – уже с раздражением произнес голос, и я, преодолевая дрожь волнения, попросил:

– Игорь, ты мне коротко расскажи, что случилось, чтобы я начал действовать...

...Через десять минут я ехал к Славе Васильеву, своему приятелю по теннису, старшему оперу УВД, предварительно позвонив ему и сообщив, что у меня чрезвычайное дело...

Через полчаса мы были у Игоря. Там "поле боя" на лестничной площадке было залито кровью и усеяно "трупами" – Игорь, как обычно, "приятно" удивил всех...

Слава посмотрел, послушал рассказ Игоря и успокоил нас, говоря, что по букве закона Игорь прав, ибо нападение на жилище, угрозы расправы и шантаж налицо.

– Можно открывать дело на пострадавших – он грустно улыбнулся и с интересом стал рассматривать Игоря. С такими случаями самообороны ему еще не приходилось встречаться.

Подоспел наряд милиции, приехавший по звонку соседей с четвертого этажа.

Васильев представился, сказал, что был в гостях по соседству, услышал выстрел и зашел. Васильев и капитан, начальник наряда, долго друг с другом говорили и потом, капитан стал опрашивать соседей.

Соседи, конечно, все не "спали", но с прибытием милиционеров высыпали на площадку и громко, возмущенно обсуждали происшествие.

Узнав, что пострадали только рэкетиры, все мужчины с завистью и уважением стали смотреть на Игоря и улыбались ему...

Вопя сиреной приехала "скорая". Барыгу унесли первым, а Жан, скрипя от боли зубами, сидел в углу на полу, и лужа крови растекалась вокруг темным полукружьем.

Лицо его сморщилось, осунулось и постарело. Он старался избегать смотреть на Игоря, боялся встретиться с ним взглядом...

Через час "менты" уехали, "скорая" забрала Жана и увезла в травм пункт...

Мы остались одни...

Игорь постоянно зевал, тер лицо ладонями. Света поплакала и сделала нам чай...

Когда Света ушла спать, я сходил в машину, принес пистолет "Макарова". Показал Игорю, как им пользоваться, зарядил его и попросил братца на улицу по вечерам пока не выходить, а если приспичит, то брать с собой оружие обязательно.

Игорь невесело усмехался, но чаю попил и варенья поел, а это значит, что он успокоился; может быть не совсем, но успокоился и я, в очередной раз глядя на его сонное лицо, подумал: "Есть в нем что-то отличное от всех нас. Ведь он и не стрелок, и не борец, и не драчун, но ведь всегда он на виду в моменты, когда надо решить, сделать...

И сегодня он сделал то, что никто из нас, братьев, не смог бы, не способен. Окажись я на его месте, может быть тоже стрелял бы, но ведь стрелял бы я для того, чтобы напугать, и думаю, что стрелял бы я через дверь и наверняка сильно в сторону. А он?!"

Мы сидели на кухне часов до трех; я выспрашивал Игоря, а он скупо говорил, как это было, что за чем следовало и по его словам выходило, что он услышал, вышел, сказал, им, чтобы уходили, потом зашел, вытащил ружье, зарядился и выйдя снова к двери, открыл ее.

Он говорил еще, что стрелять не хотел, но это произошло автоматически.

– Я, – сказал Игорь, – боялся, что у этого черного есть оружие. Потому и выстрелил! – Так закончив рассказ, он снова стал тереть сонное лицо ладонями.

Я простился с ним и вышел.

На улице была теплая южная ароматная ночь. Где-то далеко чуть погромыхивал гром, и звезд не было видно.

Выйдя во двор, я невольно заозирался высматривая и выслушивая темные углы двора.

Перед тем как тронуться, я ещё посидел в машине, глубоко подышал, расслабился и лишь затем завел мотор и тронулся...

Напряжение бессонной ночи взбудоражило нервы, и мне захотелось проехаться чуть за город, тем более, что на улице стало светлеть и на проезжей части нe было ни пешеходов, ни машин...

Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com

или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com

Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion

1958 год. Лондон. Владимир Кабаков

Дикие собаки.

...Ветер носился по ночному городу, гоня перед собой мусор, смятые бумажки, пыль, обрывки рекламных плакатов, задувал в лица прохожих сгорбленных от холода и одиночества, пробирался под одежду, грубо распахивая полы плащей и пальто, завывал в пустотах водосточных труб и тревожно скрежетал обрывком перетертого об угол кирпичной трубы тонкого металлического тросика, служившего растяжкой для телевизионной антенны...

Два человека, подгоняемые злыми порывами ветра, метались по городу. Их бледные, тревожно озирающиеся лица, непридуманные изломы направлений хода, напряженные фигуры, внушали беспокойство и страх...

Вот уже больше часа они кружили по центру города, тщетно пытаясь остановить легковую машину.

Их не интересовали такси, призывно мигающие зелеными огоньками – они пропускали их мимо, а "частников" в этот поздний час было совсем немного. Но именно их они и искали.

У того, что постарше и покрупнее, под черной курткой справа, под плечом, топорщился выпирая прикладом, обрез, сделанный из одностволки шестнадцатого калибра. Обрез был заряжен картечью и в кармане куртки, сталкиваясь в ритм шагов, чуть слышно пощелкивали еще несколько патронов...

Наконец им повезло – подъехала и остановилась новенькая легковая машина "Жигули" красного цвета.

– Слушай, земляк! – заговорил, тот, что постарше – Добрось до Хомутова!

Потом сделал паузу и закончил: – Червонец заработаешь и туда, и обратно.

Владелец настороженно разглядывал ребят, решая про себя, ехать или нет. Двадцать рублей это деньги, конечно, но...

– У нас там тетка живет, и она заболела. Надо проведать – продолжил парень.

И тут водитель решился.

– Ну, ладно, садитесь, – пробасил он и открыл изнутри дверцу заднего сиденья. Оба приятеля, не сговариваясь, сели назад, дверца плавно и крепко захлопнулась, и машина, взвизгнув шинами по асфальту, круто развернулась и помчалась за город...

...Четыре крупные собаки лежали на зеленом газоне полукругом. В середине еще одна, помельче, ярко-рыжего окраса с тонкой длинной мордочкой и хвостом колечком.

Было часов одиннадцать дня и движение в городе набирало силу.

Здесь, почти в центре Москвы, улицы по-старинному узки и две машины с трудом разъезжались на проезжей части, однако сквер, которому было лет двести, по-прежнему сохранил за собой привилегию оазиса и разделил асфальтовые полосы по бокам, широким пространством пешеходной дорожки, ограниченной высаженными в ряд крупными лиственными деревьями, раскинувшими свои кроны на высоте пятиэтажного дома.

Газоны, по обе стороны от ровной линейки толстых стволов, поросли зеленой, коротко стриженой травкой, уходили в перспективе чуть по дуге под уклон, выравнивая некогда кривую улицу, тем самым давая возможность пешеходам пройти в тени деревьев, вдоль линии домов, к станции метро.

На этих газонах, жители соседних кварталов прогуливали детей и домашних собак.

Тут же рядом, на обширной площадке засыпанной песком, дети под присмотром родителей играли в футбол: малыши в возрасте до пяти-шести лет, пытались закатить мяч в импровизированные ворота, сделанные из двух воткнутых в землю лопаток.

На бездомных собак, стайкой лежавших на травке, никто не обращал внимания и они, положив головы на передние лапы, то открывая то закрывая глаза, грелись на зябком осеннем солнышке, чуть вставшем к этому времени над крышами домов.

Они отдыхали после ночных походов по окрестностям и каждая казалось была сама по себе, но и вместе с другими. Так бывает в банде, когда людям нечего сказать друг другу – у каждого свои проблемы и заботы, но все держатся вместе, понимая в этом необходимость, видя в совместной жизни способ выжить в мире, с которым банда состоит во взаимной вражде...

Малыш, разбежавшись, изо всей силы пнул мяч, который, пролетев далеко мимо "ворот", подкатился и замер неподалеку от собак, от той рыжей грациозной собачки, которая лежала чуть в стороне от собачьей компании.

Мужчина, отец одного из детей, пошел к мячу, но тут вначале самый крупный мохнатый кобель грозно зарычал и оскалив клыки, приподнялся, а три оставшиеся лежать собаки, тоже недовольно заворчали. И только рыженькая собачка не обратила на мужчину никакого внимания.

Над сквером, где играли дети, на время установилась насторожённая тишина и мужчина, вдруг оробев, не скрывая замешательства остановился. Тут, из-за его спины вынырнул малыш и подбежав к мячу, наклонился чтобы забрать его.

Но собака, та, что приподнялась чуть раньше, коротко взлаяв вскочила и бросилась на ребенка. Мужчина, напуганный и обозленный, топнул ногой, сделал движение навстречу и закричал очень громко и жестко: – Фу! Пошла вон! – и задвигался всем телом, изображая ответное нападение.

Мальчик испугался, женщины сидевшие с грудными младенцами на скамейках неподалеку, испуганно вскрикнули и собака отступила.

Остальные псы встали с газона и не спеша побежали за рыженькой "красавицей", выстроившись по старшинству и по силе: впереди лохматый, грязно-серого цвета кобель, за ним в двух шагах следующий претендент и так далее.

Мужчина, все еще продолжая ругаться, взял напуганного, плачущего мальчика за руку, подошел к мячу, пнул мяч в сторону притихших юных футболистов и удалился, переваривая обиду, не успев выплеснуть внезапный страх и обиду.

Мамаши, сидящие с малышами, посудачили о том, что "ужас до чего дошли" – в центре города и вдруг дикие собаки, куда смотрят собачники и милиция...

Через пять минут происшествие в сквере забылось. Дети продолжили игру, мамаши – свои нескончаемые разговоры о кормлении и воспитание своих отпрысков...

А собаки, перебежав в другую часть сквера, легли там снова, соблюдая дистанцию и "табель о рангах": грязно-серый кобель разместился ближе всех к "очаровательнице", а та задремала, не обращая внимания на редких, пугливо посматривающих в их сторону, прохожих...

Как эти большие псы оказались в центре Москвы, – восьмимиллионного современного города? Что привело их сюда? Откуда они и почему вместе?

Разве это возможно сейчас, посреди раскинувшейся на десятки километров влево и вправо, населенной множеством людей и машин, укрытой с "ног до головы" асфальтом и бетоном столицы России?

Как оказались здесь, эти пять диких собак, грязных, всегда голодных, но вольных идти куда вздумается, делать то, что захочется!?

Может быть кто-то из них, забрёл в Москву из окрестностей,– в начале на окраину, потом все дальше, все ближе к центру этих каменных джунглей без конца и начала. Здесь всюду одно и то же: дым, копоть, асфальт, бетон, скрип тормозов, гудки машин, рокот моторов, теплые запахи еды из столовых, равнодушные люди занятые, торопящиеся куда-то, то злые то равнодушные, а то слезливо ласковые.

А другие собаки из этой стаи, наверное когда-то имели хозяев, жили в домах, ночевали на мягких подстилках в коридорах или даже на кухне...

А потом внезапно потерялись или хозяева умерли, уехали, ушли, и эти потомки волков, вдруг получили нежеланную страшную свободу, обрели трудную участь жить "самим по себе", заботиться о ночлеге и о еде, угадывать, кто из прохожих крикнет, кто пнет, кто кинет камень...

Со временем и те из них, что пришли из деревни, и те, что потеряли хозяина поняли, что стаей жить легче, веселее, безопаснее; что люди боятся их тогда, когда они показывают клыки и рычат.

И с той поры, потекла их вольная жизнь, кочевая, бездомная из района в район, от помойки к помойке, от туманных морозов январских, до июльских теплых моросящих дождей.

Кто-то из них умирал в подворотне, кто-то попадал под колеса машин, кого-то застрелили рано утром, когда город ещё спит, а бродячих собак убивают из ружей специально обученные люди...

Но стая, на время уменьшаясь, вскоре вновь пополнялась новичками, такими же отбившимися, потерявшимися, бездомными...

Но жил город, в котором жили люди, а рядом жили "дикие" собаки...

...Машина мчалась в ночи, ветер свистел натыкаясь на багажную решетку, закрепленную на крыше...

В машине было тихо...

Владелец "Жигулей", кудрявый, коренастый мужчина лет тридцати, сосредоточенно смотрел на дорогу и гнал, гнал вперед, нажимая на педаль газа и в гору, и под гору. Ему хотелось поскорее доставить странных пассажиров на место и возвратиться в город. Здесь в пригородном лесу было так одиноко, так страшно, что он уже жалел о том, что согласился на эту поездку и в который раз, давал себе слово не связываться больше с иногородними.