Текст книги "Реальная история гвардии старшего сержанта"

Автор книги: Владимир Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Часть I. Ссылка

Отец и сын

Западная Сибирь, Барабинские степи,¹ двадцатые годы XX века. Журавка – крупное село недалеко от озера Чаны с населением более тысячи человек. По старому административному делению Российской империи – это территория Томской губернии.²

Наш герой, Степан Ильич, – сын Ильи Яковлевича Черняка, одного из самых богатых крестьян на селе. Ростом немного выше среднего и не очень широк в плечах, он уже в молодости отличался большой крепостью и силой. Впрочем, все крестьяне, любящие труд за его плоды, крепки телом… да и духом тоже.

Появился Степан Ильич на свет 25 декабря 1909 года, как раз на Рождество Христово. Ребёнка, по правилам присвоения имён по святцам, назвали именем святого Стефана, первого христианского мученика.

– Храни его боже и святой Стефан тоже, – провозгласил батюшка, передавая ребёнка Илье Яковлевичу после крещения. Но Стефан – это церковное имя, за пределами церкви мальчика сразу же стали называть попросту Степаном.

В ранней молодости Степан был одним из коноводов молодёжи, которая собиралась в противоборствующие ватаги. Таких ватаг, объединяющих своих сторонников по разные стороны села, было две. Одни были «Совы», по кличке нашего героя, которую он получил за зоркость глаз в сумеречное время, другие – «Соловьи», от фамилии своего вожака Сергея, сына когда-то состоятельного, но обедневшего мужика Ивана Соловья. Молодёжь каждой стороны села отдельно собиралась для игр, песен, плясок и хороводов, но иногда устраивались совместные игры, где соревновались в беге, борьбе и скачках на лошадях. Массовые общие игры совершались два раза в году на главные деревенские празднества – Прощание с зимой и встреча весны (Масленица) и Проводы лета и встреча осени (в Яблочный Спас). В эти дни обязательно устраивались кавалерийские игры-сражения с противоборствами и преследованиями. В этих забавах юный Степан обычно брал на себя выполнение наиболее рискованного манёвра – увлекать противника в западню с различного рода неожиданно возникающими и труднопреодолимыми препятствиями. Не в последнюю очередь благодаря его тактическим находкам и дерзким вылазкам, а также его силе и ловкости в непосредственном противостоянии, победителями кавалерийских игр были обычно «Совы». Сергея Соловья это выводило из себя, и он всеми правдами и неправдами старался унизить главаря «Сов», придумывая и распуская по селу о нём разные небылицы.

В школу Степан ходил только два года. Научившись письму и счёту, он оставил её ради практических занятий по овладению секретами полезных взаимоотношений человека и земли и всеми делами, делающими крестьянина «мужиком», то есть хозяином на собственной земле.

К шестнадцати годам Степан выглядел уже как молодой мужчина и был во всём хорошим помощником своему отцу. Охотнее всего он работал в поле, на степных просторах. Что может быть приятнее и живительнее, чем, вдыхая аромат земли, идти по распаханной борозде, управляя плугом с чувством участника в подготовке чуда превращения зерна в зелёную поросль, которая со временем становится сказочным золотистым морем – нивой, переливающейся волнами и сладостно шумящей или даже звенящей под ветром, обещая одарить тебя полновесным зерном за твоё участие в его зарождении и в благодарность за радость прозвенеть колосьями!

В восемнадцать лет отец выбрал ему невесту и – женил, в ту пору молодость была недолгой. Невеста оказалась ничего себе, и Степан согласился, хотя его сердце склонялось к другой девушке. Но он даже не озвучил её имени – она была из заядлых бедняков, и отец решительно отверг бы её как невесту. Семья ведь создавалась не для любви брачной пары, а для ведения хозяйства и содержания детей. Жена должна быть хозяйкой, а что умела или могла уметь делать девушка, в семье которой, в общем-то, и хозяйства как такового не было? Хозяин и хозяйка – это были не пустые слова. Уже после свадьбы бывшую девушку-невесту уважительно называли «хозяюшкой», а вчерашний парень становился «хозяином», и к нему было принято обращаться теперь по имени-отчеству. Лиза, так звали жену Степана Ильича, была второй из пятерых детей уважаемого на селе мужика Ивана Кисиля.

Жизнь новой семьи обещала быть не голодной и счастливой, христианской. Хотя советская власть и пришла на село, жизнь сельчан текла ещё всё-таки по старинке – в атмосфере благожелательности и взаимной выручки… пока не пришло указание выявлять эксплуататоров чужого труда.

Ко времени начала коллективизации Степан Ильич был отделён от отца, и у молодой семьи уже появился ребёнок. Лиза родила девочку, её крестили и дали имя святой княгини Анны. Счастливая жизнь молодой семьи продолжалась около двух лет. За это время Степан Ильич показал себя знатоком всех тонкостей крестьянского труда и неутомимым работником в пору деревенской страды.³

Между тем обстановка на селе, в связи с началом коллективизации, накалялась, и наиболее здравомыслящие из друзей Ильи Яковлевича советовали ему, как одному из наиболее богатых сельчан, распродать всю свою собственность и уехать, исчезнуть. Но тот, рассуждая, по его мнению, также здраво, не мог понять, почему он должен бежать куда-то, не зная за собой никаких чёрных дел. Родился он в бедной крестьянской семье на Украине. Когда ему исполнилось восемь лет, отец вместе с одним из своих братьев в поисках лучшей доли переехал на сибирские земли. Годы неустанного труда постепенно вывели их до вполне благополучной жизни.

Отец Ильи Яковлевича, Яков Максимович, был родом из села Белоусовка Новосергиевского района Черниговской губернии.⁴ Жил он в бедняцком положении. В поисках заработка по окончании деревенской страды обычно уходил в Таврию,⁵ где работал грузчиком в морских портах или на днепровских пристанях. Решение переехать в Сибирь возникло после одной криминальной истории. Его младший брат Василий, работая на подворье у местного богача, однажды должен был присмотреть за грудным ребёнком в хозяйском доме. Он некоторое время терпел раздражающий его крик дитя, но затем принял необдуманное решение – успокоить малыша с помощью марлевой соски, поместив туда разжёванные верхушки конопли. Ребёнок вскоре замолчал и проспал целые сутки.

После нескольких лет каторжных работ в Забайкалье Василий летом 1895-го возвращался на родину. В Новониколаевске⁶ он сел на поезд до Омска, благо только что открылось железнодорожное сообщение на этом участке. Не доезжая до Омска, он сошёл с поезда на станции Татарская⁷ подышать воздухом. Здесь Василий встретился с человеком по фамилии Бычков. Собственно, Бычков сам подошёл к Василию. Это был купец, который строил здесь маслозавод. Он всё рассчитывал с дальним прицелом. Направляя значительную часть своего капитала на укрепление крестьянских хозяйств, он поощрял их держать молочных коров с обещанием закупать у них молоко. Этот предприниматель искал и находил в своей излюбленной Барабинской степи крепких мужиков и направлял их интересы под свой проект. Он помогал в обустройстве жизни и вновь прибывшим на эти земли, давая им сразу бесплатно пару коров. Заметив на платформе железнодорожной станции крепкого мужика, по виду нездешнего, Бычков разговорил Василия и предложил ему остановиться в этих местах, пообещав свою помощь. Василий подумал о своих братьях, прозябавших на Украине, и высказался по этому поводу. Бычков посоветовал ему поехать на родину и вернуться сюда вместе со своими братьями.

Через год после возвращения с каторги Василий и семья его старшего брата Якова с двумя несовершеннолетними сыновьями, Милеем и Ильёй, оказались в Томской губернии. По совету Бычкова остановились они в селе Журавка. Это было новое, нарождающееся село, первыми поселенцами которого были как раз крестьяне тоже из Черниговской губернии!

Легко сказка сказывается, нелегко дело делается. Первое время, несмотря на помощь маслозаводчика, переселенцы испытывали большие трудности. Лошадей и инвентарь никто им не дарил, и пришлось зарабатывать деньги в поте лица своего. Работать в поте лица братьям было не привыкать, благо, что было у кого – в Сибири в ту пору стали появляться большие, крепкие крестьянские хозяйства. Занимая сначала временное жильё, они уже в первые месяцы своего пребывания в Журавке построили себе одну, а затем и вторую, пластяную⁸ избу. Так или иначе, Черняки вскоре стали на ноги.

И вот уже Яков Максимович отделил от своего двора старшего сына Милея. Младший, Илья, оставшийся по русскому обычаю при отце, вскоре, ввиду слабости здоровья родителя, стал фактически сам вести основное хозяйство. В 20 лет он женился на Софье, девушке из небогатой, но работящей семьи Ивана Чеснока. Она была сметлива, обладала хозяйской хваткой и, кроме того, отличалась ловкостью в верховой езде, за что её прозвали казачкой. Не удивительно, что, когда Илья Яковлевич вернулся с военной службы, он нашёл свой двор в полном порядке и довольстве.

Его призвали на службу в 1912 году, Софья тогда осталась ждать мужа с двухлетним Степаном… Ждать пришлось долго. Получилось так, что во время службы мужа началась Германская война. Хорошо, что он служил на востоке (в пограничном Заамурском полку), так что при перемещении на западный фронт ему позволили по пути на некоторое время остановиться дома, в его Журавке. Вследствие этой остановки, Софья через девять месяцев родила второго сына. Его назвали Николаем в честь Николая Чудотворца, день памяти которого следовал за днём рождения ребёнка. Вернулся Илья Яковлевич с германской войны в 1918 году унтер-офицером с георгиевским крестом на груди.

Илья Яковлевич пришёл с германской войны после того, как советская власть в Томской губернии, не успевшая похозяйничать на селе, пала.⁹ Это случилось в мае 1918 года. Вернулась она в конце 19-го на плечах у отступающего Колчака. Полтора года власти белых также почти не затронули жизнь крестьян села Журавка. Колчаковские отряды были здесь эпизодически, занимаясь борьбой с партизанами южнее (у Славгорода), восточнее (у Барнаула) и севернее (вдоль железной дороги Омск-Новониколаевск). Крестьяне, правда, боялись держать лишних лошадей и лишнюю скотину, потому что их могли реквизировать проезжающие через село и колчаковцы, и партизаны. Те и другие нуждались также в пополнении личного состава. Однако партизаны брали только добровольцев, а белые, да, они объявляли о мобилизации бывших унтер-офицеров… однако возраста, слава Богу, более молодого, чем Илья Яковлевич, а других в Журавке и не нашлось.

В общем, 18-ый и 19-ый годы Ильи Яковлевичу удалось прожить без особых бед и хотя и не в богатстве, но в достатке.

Но вот в Томскую губернию пришла советская власть с её репрессиями и продразвёрсткой. Сразу же вспыхнули несколько больших восстаний крестьян под предводительством бывших партизан,¹⁰ естественно, в местах, где эти партизаны воевали с белыми, то есть, в некотором отдалении от села Журавка. Поэтому репрессии за участие в восстаниях и за сочувствие белому движению их миновали. Но продовольственная развёрстка, последовавшая сразу после подавления восстаний, вычистила закрома и журавских крестьян. Однако на юге Барабинской степи крестьяне не так пострадали, как в других её частях, охваченных засухой в последующие два года.

Расцвет села довольно интенсивно начался после 1922 года во времена НЭПа.¹¹ В ту пору провозглашалась заинтересованность власти в крепких крестьянских хозяйствах, пусть и применяющих наёмный труд, то есть, фактически поощрялось кулачество. Такая политика вскоре принесла свои плоды. Правда, Черняки никогда не держали батраков. Всегда, когда нужно было сделать какой-то прорыв, работали сообща, благо родственников на селе было достаточно.¹²

Доходы Ильи Яковлевича из года в год росли, и в 1926 году ему удалось срубить себе большой пятистенный бревенчатый дом. К этому времени у него уже было пятеро детей. К 16-летнему Степану и 11-летнему Николаю добавились Дуся, Трофим и Вася, которым было 8, 4 и 2 года.

Семья обрела, наконец, нормальное жильё. И во дворе было всё, чем должен владеть справный хозяин: амбар, конюшня, стайки для скота, а также жнейка, веялка, косилка, фургон и ходок и, конечно, плуги и бороны – всё из сельхозтехники и инвентаря, необходимое, чтобы управляться с полутора десятком десятин¹³ земли и несколькими десятинами сенокосных угодий. С четырьмя лошадьми, четырьмя дойными коровами и небольшой отарой овец можно было жить, как подобает любящему землю и труд крестьянину.

Для ведения большого хозяйства было, можно сказать, всё, но чего-то не хватало. Это была мечта крестьянина – молотилка! Да, без неё тоже можно жить, но с ней, конечно, намного легче. Молотить цепами,¹⁴ как это делали и деды, и прадеды, в общем, обычно и привычно, да и молотилка была, как говорят, не по карману. Но вот к тому же 26-му году крестьянам было допущено покупать в рассрочку сельскохозяйственные машины, и Илья Яковлевич приобретает конную молотилку с рассрочкой на три года…

В большом селе, в котором было немало крепких хозяйств, молотилка Ильи Черняка была единственной, поэтому несла собой символ самого состоятельного двора. Сам Илья Яковлевич не считал, что этот механизм как-то повышает его ранг крепкого хозяина. Он охотно помогал с молотьбой другим за небольшую плату, которую устанавливал сельсовет, причём всегда сам работал за молотилкой. Он конечно и думать не думал, что слова единственная и помогал станут роковыми в его судьбе. Уже очень скоро придут другие времена, и единственная на селе станет символом чрезмерного богатства, а слово «помогал» будет переиначено в «эксплуатировал».

Лишённые прав

Другие времена не заставили себя долго ждать. Ещё не была закончена выплата кредита за молотилку, как наступил роковой 29-ый год. Сельским советам было предписано срочно выявить эксплуататоров, лишить их избирательных прав и обложить индивидуальным налогом (таковой превышал «нормальный» в полтора раза). Лишённый права голоса почитался изгоем, фактически он ставился вне закона. Приказано – сделано. Составить список эксплуататоров (в начале компании по коллективизации слово «кулак» не употреблялось) было очень просто. Скольких считать эксплуататорами? Около десятка. Ладно! Кто у нас самые богатые? Что? Составлять список не по богатству, а по использованию наёмного труда и нетрудовых доходов? Ну, не говорите! Своим трудом богатым не станешь, а эксплуатировать может только богатый, это же дураку ясно! Что, нужно указать наличие батраков? Будут батраки, найдутся…

Власть на местах во время коллективизации оказалась в руках бедноты – состоятельные крестьяне не лезли «наверх», по духу своему и воспитанию они не могли ничего отнимать у других, а уже известны были цели и замашки новой администрации. А бедные крестьяне на селе – это главным образом неудачники или считающие себя таковыми, прикрывающие этим словом свою леность, слабость духа и отсутствие терпения. Их ведёт по жизни копившаяся и нарастающая зависть, а то и самая оголтелая ненависть по накалу прямо пропорциональная богатству тому, кому они завидуют. Посыл центральной власти выявить эксплуататоров быстро свёлся властью на местах к подведению всех крепких хозяев под эту категорию. Можно сказать, началась вторая жизнь знаменитого лозунга первых революционных лет «Грабь награбленное»,¹⁵ В бесцеремонной травле зажиточных крестьян, кроме разгула зависти, немаловажную роль играло, конечно, и сведение личных счётов.

В общем, круг косо смотрящих на зажиточных крестьян резко возрос в начале коллективизации, так что было кому настаивать на лишении Черняков, Ильи и Степана, избирательных прав, включив последнего в состав семьи отца. На самом же деле Степан был отделён от отца и жил небогато. Во дворе у него была лошадь, были корова, тёлка, телок, свинья, несколько овец – минимальная живность, с которой можно как-то жить. Но поэтому и включили его в семью отца, иначе ведь не удастся репрессировать! А очень хочется! А кто может быть так уж заинтересован в этом? Да не с подачи ли соперника его юношеских игр Сергея, сына председателя сельсовета Ивана Соловья, проведено такое решение? Степан Ильич считал, что это именно так.

Список эксплуататоров, лишённых права голоса, возглавил Илья Яковлевич. В качестве батрака ему приписали его собственного племянника, который два года назад действительно работал на полях Ильи Яковлевича. Но ведь то была взаимопомощь! Дело в том, что и Илья Яковлевич работал на поле своего племянника, но это не упоминалось. Мало того, припомнили год, когда у Софьи были трудные роды, и за ней, лежачей больной, ухаживала её родственница (по терминологии власти батрачила). Всё это формулировалось как эксплуатация сезонных батраков.

Это что касается наёмного труда. А за нетрудовые доходы посчитали использование молотилки, «каковой эксплуатировал на стороне с целью извлечение прибыли нетрудовыми доходами». Какие же они нетрудовые, если Илья Яковлевич сам работал на молотилке за совсем небольшую плату, согласованную с сельсоветом!

Прошло пять месяцев, в течение которых бесправный Илья Яковлевич исправно выплачивал индивидуальный налог. Карательные действия начались 6 февраля 1930-го года. В этот день один из членов сельсовета вместе с понятыми вошёл в дом Ильи Яковлевича для составления описи его имущества. Вот копия этого документа:

            О П И С Ь

Имущества гражданина деревни Журавка

Юдинского района Барабинского Округа

Черняк Илья Яковлевич

      Составлена Болтуновым членом с/совета

                        6^го февраля 1930 г.

в присутствии понятых. Короед Глефила Жорос

НАИМЕНОВАНИЕ Колич Цена       Сумма

ПРЕДМЕТОВ_________ руб. коп.___ руб. коп

дом Пятистен            1      400            400

амбар                  2      150            150

Хургоны            2      200            200

Молотилка            1      400            400

Сенокосилка            1      140            140

Грабли коние            1       10             10

Жатка             1      140            140

Ходок                  1       25             25

Плуг              1       20             20

Борони        1       20             20

веялка                  1       10             10

Баня дерев            1       15             15

Телега        1       40             40

Лошадей        3      150            150

Коров старых       2       60             60

Телушка            1       15             15

Боранов            6       30             30

куриц.                  7       3 15       3 15

Пшеници            3п       3             3

овса                  2п       1             1

Муки                  1п       1 50       1 50

Плетень            1       25             25

хата дерев            1       20             20

шкаф                  1       10             10

Стол                  1       5             5

деван                  1       6             6

                        (Всего)       1899р 65 к.

      Упомянутое имущество получил

      на хранение 6/II 30г. предсельсовета Соловей

Этим всё имущество Ильи Яковлевича, от дома и молотилки до стола и дивана, передавалось в колхоз. Но передавалось «на хранение»! Так трогательно называлась в то время конфискация имущества без решения властных органов о её конфискации. Но, правда, почему не изъять собственность заранее, если последующее репрессивное решение неотвратимо.

Отбирая дом, выбросить ограбленных жильцов на улицу местные власти не решились – семье Ильи Яковлевича позволили пока жить в его, но теперь уже колхозной пластяной избе, она фигурирует в описи под именем хата деревянная. Да, это можно, это же временно!

Уже через неделю, 14 февраля 30-го года сельский совет утверждает список шестнадцати семей, подлежащих высылке за пределы округа. Тут же об этом пошли слухи по селу. Трагический исход для своего отца Степан Ильич пережил сначала во сне.

Ему снится сон. Вечер, и солнце уже вблизи горизонта. Это его очень тревожит, потому что, если солнце скроется, он его никогда больше не увидит! И он бежит, бежит к солнцу, чтобы воспрепятствовать его закату, но светило неотвратимо снижается и уже касается края земли. Нужно успеть, успеть! и Степан Ильич ускоряет свой бег, но солнце уходит, уходит! и вот, сверкнув краем, скрывается за горизонтом… Объятый ужасом, он некоторое время ещё продолжает свой бег, но – падает обессиленный, рыдая и обнимая землю руками…

Утром он узнаёт, что ночью отца забрали… Одновременно с его отцом взяли ещё пятерых сельчан. Это было 17 февраля 30-го года.

Далее события развивались стремительно. 17-го же февраля, в день ареста, фиксируется окончание следственного

дела, а 8 марта происходит заседание тройки ОГПУ,¹⁶ где Илью Яковлевича вместе с другими односельчанами постановили «расстрелять, их семьи выслать на север, имущество конфисковать». Ещё через десять дней, 18 марта, Барабинский Окружной отдел ОГПУ сообщает в вышестоящие органы, что постановление особой тройки о расстреле приведёно в исполнение 17 марта 1930 года в 22 часа.

Вот полный список осуждённых:

Черняк Илья Яковлевич (45 лет),

Литошенко Николай Иванович (28 лет),

Соловьёв Наум Макарович (47 лет),

Кирейчук Адриан Варламович (40 лет),

Богданов Василий Сергеевич (40 лет, священник),

Черненко Петр Лаврентьевич (45 лет, церковный староста),

Черненко Лаврентий Петрович (78 лет).

Последний в списке – бывший церковный староста.

В постановлении на расстрел перечислено семь человек, к шестерым арестованным добавили священника Василия Сергеевича Богданова, которого судили заочно, так как на момент ареста он исчез из деревни. Однако среди расстрелянных он числится – ОГПУ проявило большое усердие в поимке опасного преступника.

Арестанты содержались в тюрьме города Каинска,¹⁷ что в десяти километрах севернее Барабинска, расположенного на Транссибирской магистрали. Сохранилось заявление в Журавский избирком, которое Илья Яковлевич смог написать после своего ареста в стенах этой тюрьмы. Его последнее свидетельство о себе исполнено синим карандашом на мятом листе бумаги, исполнено нечётко и неровно – видно, писал он его в тесноте своей камеры:

В Журавский избирком моё заявление что я Черняк Илья лишён избирательных прав нахожу не правильно потому что у меня никаких работников с двадцать второго года не было В 1922 и 23 году была работник только одну зиму содержал батрачку Рабенкову Евфросинью как жена была сильно больная по случаю рождения ребёнка поэтому я и содержал батрачку Рабенкову но с того времени у меня батраков и батрачек не было и нет окроме совместно работавшего со мной Василия Николаевича Запашной который сам несколько раз просил меня а чтобы какая либо личная выгода хотя бы со стороны моей родни ничего не было то прошу товарищи избирком обратить на это внимание так как я нахожу себя не эксплотатором а крестьянин я середняк а поетому прошу вас товарищи избирком снять с меня такую кару чтобы быть свободным.

Заявление отца Степана Ильича Журавский избирком, конечно, не рассматривал, ведь Илья Яковлевич был уже под опекой Объединённого Государственного Политического управления, уполномоченного расстреливать противников советской власти за организацию контрреволюционных выступлений. Судя по тексту заявления Ильи Яковлевича, при его написании он не знал ещё, что ему предъявляется именно это обвинение, о чём ему не сказали, и о чём он, конечно, сам никак не мог догадаться. Судя по всему, он услышал это обвинение только на заседании тройки…

Интересно, что список репрессированных ОГПУ сильно отличался от списка рекомендованных к высылке и расстрелу сельсоветом, списка, который был послан в высшую инстанцию за три дня до ареста осуждённых. Становится очевидным, что расстрельный список готовился не сельсоветом, а ОГПУ, и у этого государственного политического органа были свои соображения, кто на селе потенциально может, в силу своего авторитета среди сельчан, повести их мимо решений, убийственных для крестьянских хозяйств. Таких авторитетов, по мнению ОГПУ, было на селе всего 7, а не 16, как считал журавский сельсовет, причём из этих 16-ти только трое фигурировали в числе тех роковых семи – это Илья Черняк, Николай Литошенко и Наум Соловьёв, как самые богатые на селе. Из других четверых Кирейчук Адриан по состоянию хозяйства не дотягивал даже до середняка, а трое других были служителями церкви – священник Богданов Василий Сергеевич, церковный староста Черненко Петр Лаврентьевич и его отец, бывший церковный староста Черненко Лаврентий Петрович, которому в ту пору было 78 лет! Здесь бросается в глаза такая важная вещь – считай, почти половина расстрелянных были служителями православной церкви, что, наряду с совсем небогатым Адрианом Кирейчуком, которого никак не назовёшь «эксплуататором», свидетельствует о том, что репрессии ОГПУ были направлены не против «эксплуататоров», как таковых, а против лиц явно или потенциально недовольных политикой власти на селе.

Примечательно, что рекомендация сельсовета органам ОГПУ подвергнуть репрессиям главу местных баптистов Болваненко Макара Павловича осталась без внимания. По-видимому, власть предержащие считали баптистов временно своими попутчиками в борьбе с главным своим идеологическим врагом – православной церковью, как одной из основ российской государственности. С другой стороны, члены сельсовета показали свою приверженность православной вере, не включив ни одного служителя церкви в расстрельный список.

      Нельзя не заметить также, что большое различие в количестве осуждённых органами ОГПУ (7) и рекомендованных к осуждению членами сельского совета (16) говорит о ведущей роли зависти и сведению личных счётов при составлении репрессивного списка последними.

О том, что следствие относительно этой несчастной семёрки, как отмечалось, закончившееся в день ареста, действительно проводилось, свидетельствует довольно обширное обвинительное заключение, в котором доказывается «обоснованность» и «законность» жёсткого постановления. Наиболее содержательная его часть выглядит так:

Все обвиняемые увязались в тесную группировку. Группа собиралась тайно по вечерам в доме священника Богданова и у кулаков Черняка и Литошенко. Черняк вёл агитацию против женщин – Если вступите в колхоз, на вас будут ставить печати. Вся группировка вела агитацию по уничтожению сельскохозяйственных машин. Черняк говорил: Всё равно голодень у нас их заберёт. Организовывали контрреволюционные выступления. Отравили колодец. Уничтожали скот. Не выполняли сдачу хлеба, прятали его. Вели агитацию за сокращение посевов, чтобы меньше сдавать советской власти хлеба. Литошенко говорил: Советская власть недолговечна, скоро придёт ей конец.

            В июне 1929 г. Черненко Пётр после посещения Богданова распространял слухи о появлении письма с неба, написанного золотыми буквами, и призывал верующих с церковной паперти не вступать в колхоз.

            В борьбе с советской властью в дни исторической колчаковской контрреволюции (1919 г.) у Литошенко стоял колчаковский карательный отряд. По инициативе Литошенко был арестован Горик Григорий (избит шомполами до потери сознания) и Соловьёв Константин (после истязания убит выстрелом из винтовки). В услужении карательному отряду проявлял и Черняк.

            Виновными никто себя не признал.

            Настоящее дело следствием считать законченным и направить в Прокуратуру по Барабинскому округу для рассмотрения в ОГПУ во вне судебном порядке.

Что касается обвинений «в услужении карательному отряду» колчаковцев, то ясно, что это наговор – виновных в этом давно бы уже расстреляли. Скорее всего, осуждённые узнали о своей приверженности к колчаковской контрреволюции только при прочтении приговора. Этот наговор нужен был особой тройке, чтобы оправдать своё решение о расстреле, решение, которое не может быть вынесено без указания о фактах противостояния осуждённого законной власти, пусть даже не доказанных. Ну и что! Не оказывали услуги колчаковцам? А если бы сейчас появился Колчак? Вы только этого и ждёте! Кто поверит, что вы довольны советской властью, очищающей ваши закрома? Нет, это очень целесообразно с нашей стороны устранить вас с нашего пути к светлому будущему. ¹⁸

Опуская откровенно ложные обвинения: Организовывали контрреволюционные выступления и Отравили колодец, остановимся на Не выполняли сдачу хлеба, прятали его. Обременительность индивидуальных налоговых обложений можно хорошо видеть на примере хозяйства Ильи Яковлевича. Вся его посевная площадь составляла 14,25 десятин, и сеял он на ней пшеницу и овёс. При урожайности пшеницы в то время не выше 4 ц с десятины и при допущении, что в 1929 году он все поля засеял именно этим хлебным злаком, он мог собрать 57 ц зерна (около 350 пудов). В это трудно поверить, но на 1929 год Илью Яковлевича обязали сдать по линии хлебных заготовок именно 350 пулов! И ещё труднее поверить – он сдал всё полностью! Но не тут-то было – после этого его обязали сдать дополнительно ещё 100 пудов! Но сразу после этого его арестовали.

Софья посчитала арест своего мужа верхом несправедливости. Вот что она писала в одной своей замечательной жалобе:

Мой муж Черняк Илья не задавался той целью, чтобы эксплоотировать т. е. не задавался целью, чтобы за счёт чужого труда поднять своё хозяйство, а всё время работал в своём хозяйстве сам со своими детьми.

      Я не говорю того, что у нас не должно быть лишонных права голоса. Я не говорю того, что у нас не должно быть кулачество, но понимаю, что это должно быть тогда, когда человек производит систематическую эксплоотацию батрачества с целью того, чтобы за счёт чужого труда поднять своё хозяйство. И если лишать нас права голоса по хозяйству то по нашему хозяйству мы не подходим к кулакам. Мы без эксплоотации батраков не должны быть лишены права голоса т. к. за это говорит и сама власть и партия, говорит, что середняки не должны быть лишены права голоса. А по этому выше изложенному решение Юдинской районной Комиссии Считаю Неправильным. И прошу окружную Комиссию разобрать со всей внимательностью и серьёзностью мою жалобу и восстановить в правах голоса.

Софье, приехавшей на свидание с мужем в Каинскую тюрьму в конце марта 30-го года, было сказано, что Илью Яковлевича Черняка услали из тюрьмы неизвестно куда. Недоумевая и удивляясь, она несколько раз обращается к властям с просьбой разыскать и восстановить право голоса своему ни в чём не повинному мужу… Никакого ответа ей не давали. Это услали неизвестно куда было, как пропал без вести. Значит, всё-таки, возможно, он жив! Однако ходили слухи, что всех семерых, расстреляли. Куда усылают человека, расстреливая? В вечность, на небо, на тот свет…