Текст книги "Стихи-Я Пушкина (СИ)"

Автор книги: Владимир Буров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Повторяю, эти ошибки, однако, критиков Шекспира и Пушкина, уже не раз здесь, и даже более того:

– Довольно давно, а:

– И сегодня продолжает удивлять то абсолютное неприятие логики, которую я предлагаю.

Принес как-то давно расшифровку Воображаемого Разговора с Александром 1 Лазарю Лазареву в Вопросы Литературы, вкратце объяснил, в чем дело, он сказал:

– Никому не надо отдавать этот материал, я сам прочитаю.

Сокращено 6 строк

Через месяц позвонил, Лазарев ответил:

– Нет, напечатать не можем. – И, спрашивается, почему так страшно, если ничего подобного в его журнальной книжке Вопросы Литературы нет и в помине? Интересно же ж, пусть обсудят, а то все статьи в ней об одном и том же в разных вариантах Ираклия Андроникова:

– Загадка НФИ, – но это же ж, друзья мои, чистая филателия Что? Где? Когда?

Мыслей-то этих самых – ноль!

Передал – тоже давным-давно – в НЛО Ирине Прохоровой расшифровку Пиковой Дамы Пушкина – ответ через месяц:

– Нет, ибо, да, занимательно, но:

– Ми не верим! – не буквально так, но в принципе тоже:

– Мы не этим занимаемся.

Спрашивается, а чем? Если люди не только от страха перед новым, но, главным образом, из-за полного непонимания отказываются понимать, однако, именно:

– Новый Завет, Евангелие не принимают, следовательно и абсолютно, а продолжают ничтоже сумняшеся разбираться до сир пор только в:

– Ветхом Завете! – ибо не понимают, а в чем, собственно, разница?!

Лазарь Лазарев был человек смелый, если решился – как он сам сказал, вопреки мнению всех остальных почти ветеранов – сказать:

– В живых – на войне 1941-1945 гг. – остались только те, кто воевал в дальнобойной артиллерии.

А в отношении расшифровки Пушкина: ни гу-гу. Почему? Потому что нет понимания разницы между просто текстом, статьей и художественным произведением.

А разница вот эта простая, находящаяся в Трех Ошибках Вильяма Шекспира.

Вторая в том, что, как сообщил Аникст, что Шекспир нашел разницу между Миланом и Падуей, тогда как на самом деле был всего лишь один Милан, куда пробирались герои пьесы Два Веронца.

Критик Аникст, точно также, как сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов видят СТАТЬЮ – как единственную на все времена машину по видению реально существующего мира. Театр – это всё тоже самое расписание уроков на завтра, без какой-либо возможности с них сбежать.

А эти ребята, Валентин и Протей, именно сбежали из Милана в Падую. Как, спрашивается? Это можно сделать, не нарушая правописания? И сразу:

– Шекспир – во дает! – опять ошибся, правда, в этом случае – стоит открыть интернет, сразу сообщают:

– По молодости лет ишшо мало знал эту, как ее, которую каждую субботу проповедует князь Вяземский:

– Науку географию, что никак не может Енисей впадать в Волгу, тем более, где-то неподалеку от города Кой-Кого.

Однако, Евангелие почти все читали, и там не зря в одном из самых ключевых мест написано, что Мария Магдалина не увидела Иисуса Христа после Воскресения. Не увидела, пока не обернулась назад!

Сзади, следовательно, в Новом Завете, есть Еще Один Мир. Там, именно Там, на:

– Сцене, – и был еще один, Этот, мир.

Тогда уж надо до конца проводить это линиё, что сзади Марии Магдалины никого не было, и она просто обозналась. Не было, значит, и Воскресения.

Тем не менее, Падуя возможна, как Сцена, именно потому, что и Милан, куда они планировали прибыть:

– Тоже Сцена!

Тут можно сказать, что ошибок Шекспира в этой пьесе было даже больше, не три, а четыре, ибо есть и еще одна, замеченная Аникстом профанация:

– Вместо чисто натюрлих Итальянского леса, в пьесе рассматривается родной Шекспиру Шервудский лес.

Что в принципе тоже самое, как сказал Пушкин Царю в Воображаемом Разговоре с Александром 1:

– Вы очернили меня в глазах народа распространением нелепой клеветы! – и профессор Бонди тут же схватил Пушкина за руку, поставив перед его:

– Очернили частицу НЕ, – которой в тексте Пушкина не было.

Ну, не мог Пушкин сказать такое в личной встрече царю. Царь, да, может.

Но вот в том-то и весь смысл, что может, если это:

– Сцена. – Потому что и сама Жизнь – это Сцена. – Что и написал Шекспир, заменив реальный Итальянский лес в пьесе Два Веронца про Италию – английским Шервудским, чтобы Пушкин мог сказать в лицо царю правду.

Ибо не Шервудский вместо Итальянского, а Шервудский в:

– Роли Итальянского, – как и Пушкин говорит царю правду, но только в Роли Царя говорит царю в Роли Пушкина. И, как говорится в фильме Иван Васильевич меняет профессию:

– Вот что творит крест животворящий.

Четвертая Ошибка Шекспира. Протей спел песню о любви любимой девушке Валентина Сильвии, дочери Миланского герцога, не предупредив своего друга Валентина об этом заранее, как это обычно делается в приличном советском обществе, когда Марк Бернес пел песни – и не только на рояле – любимой девушке Бориса Андреева Вере Шершневой в фильме Два Бойца. А просто и сразу:

– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце уже встало и пора разбегаться по домам.

– Хулихган, одним словом. – Потом, правда, извинился, мол, я не знал, что вы такие дураки. – Ибо:

– Как иначе Протей мог сказать правду, чтобы она была настоящая, следовательно, без приставки:

– Бы. – И сказал именно, как сказал Валентин, а не Как Бы сказал Валентин.

Разница? А разница именно в том, что Мир Нового Завета, который создал Иисус Христос – это именно и есть реальный мир, а не наоборот:

– С позиции Ветхого Завета мир КАК БЫ возможный, но, друзьям мои, как сказал бы Владимир Этуш в роли Ивана Грозного в фильме Иван Васильевич меняет профессию:

– Только в теории.

Разница, следовательно, между Новым Заветом и Ветхим Заветом очевидна, показана Пушкиным и Шекспиром, как разница между Театром и просто научной, одномерной Статьей, где подается:

– Всё и сразу, – в пьесе, наоборот, разложено на две части, на Сцену и Зрительный Зал.

В чем принципиальная разница, почему и на сцене не сказать всё и сразу по-честному, – как сейчас требуют Борис Парамонов и Иван Толстой? Кто за Всемирный Потом, а кто только за его Медного Всадника.

Но, что значит, сказать всё сразу? А это и значит именно то, что происходит сейчас:

– Есть инструкция Эм-Культа, и:

– И этого достаточно! – А они, эти Гей-Зеры и Ман, и Тан и другие полуголые ХГохгольные центрумы их почему – и видимо нарочно – не выполняют, и не выполняют, хоть им кол на голове теши.

Причина одна, так сказать, и единственная:

– В Статье – будь она хоть самая научная, как и в стихийном бедствии Бориса Парамонова и Ивана Толстова нет этого, как его:

– Человека, – хомо, нашего любимого, сапиенса. – Вот и вся разница, зачем старались Вильям Шекспир и Александр Пушкин, за Человека вели битву великую, за его вечное существование. Как:

– Иисус Христос.

Как и сказал Пастернак в роли Высоцкого, или наоборот:

– Гул затих – Я – вышел на подмостки.

Поэтому нет никаких мистификаций ни у Шекспира, ни у Пушкина, а просто утверждается и утверждается:

– Человек – непременный участник соревнований жизни.

Поэтому получается всё наоборот не Пушкин не признает закон и хочет буйной стихии, а Эм-Культ не признает закон и, следовательно, он и есть эта стихия, а не поэт, не театр. А так получается именно по Ле:

– Гегель неправ, но надо только поставить его на голову – тогда уже, да, будет всё в порядке.

И сейчас в этой передаче Мифы и Репутации именно и делается эта попытка:

– Еще раз поставить все фишки нормально: на голову. – И хорошо хоть, что не через х.

И, как говорится, неужели до сих незаметно, там, где до сих пор пытаются наводить порядок, не стихию укрощают, а именно начинается:

– Стихийное бедствие, ась? – И, как правило:

– То в Африке, то в России.

Как сказал Гете:

– Суха теория, мой друг, а древо жизни тем не менее:

– Пышно зеленеет, – но не добавил, видимо, решил и так догадаюцца:

– Только благодаря тому, что Человек – это не только: дальше Пушкин:

– Сие благородное животное, – но лошадь, даже осел, на котором Иисус Христос въехал в Иерусалим, чтобы навсегда завоевать его.

27.01.18

Собственно, какой аргумент выдвигается против того, что:

– Текст – это Театр, – всегда театр! – Только один, в природе несуществующий, но соответствующий идеологии 17-го года, а именно:

– Текст существует объективно и независимо от человека. – Так-то бы, да, но только именно:

– Как бы, – которое само-то ни хрена не имеет право на существование!

Никто никогда не сможет доказать, что Текст существует объективно и независимо от хомо сапиенса. Это всегда ДВОЙКА:

– Текст и Читатель.

По сути дела, материализм переплюнул идеализм Канта в лице его критики Ле, в сторону:

– Еще большего идеализма! – Предположив, что книги, как звуки рожка Рудольфа Эриха Распэ в Бароне Мюнхгаузене живут даже на морозе, а потом в Избе Читальне опять оттаивают.

Примерно, как:

– Вот вас не пускают в эту библиотеку им. Ле даже с высшим, как минимум образованием, а чтобы было предписание этого дела их чтения от самого Наркомата!

Получается, Наркомат присвоил себе право чтения любой книги и – мало того – сохранение этого знания:

– Враз и завсегда, – априори. – Что, в общем-то, значит именно то, что и реально происходит:

– Никто ничего не читает, так как считается, что УЖЕ прочел!

В лице этого Нарко-мат-а.

Получается, что Читателя здесь потому нет даже в теории, что он не успевает родиться – ему сразу, где-то – возможно, правда, не сразу уже в роддоме вкалывают сразу все содержание всей классической и остальной литературы в виде пресловутого уточнения материализма и его эмпириокритицизма:

– Физкультура – это не просто так, кот наплакал, – а:

– Самое настоящее письмо на деревню дедушке:

– Милый дедушка! Напиши, в конце концов, на клубе – хоть ночью сходи тайком – что Физкультура сама по себе существует в данной нам на веки вечные прививке, что это занятие настолько чинное и благородное, что его делают с 17-го года заодно с прививкой от коклюша, в виде именно этой расшифровки:

– Можно чинно и благородно больше ничего и не читать. – Ибо:

– И так очень культурно, – только послушайте:

– Фи-зи-че-с-ка-я Культ-Ура!

Но такое вездесущее знание мира, что:

– Всё и так известно, поэтому можно ничего не читать, именно потому, что принято решение:

– Да, мир замерз навеки, что может и не оттаивать, как звуки на морозе господина – я думал Рабле, но это был Распэ – так как раз было:

– Зачем еще проверять. – Но!

Они потому только и оттаивают, что Дубровский остался жив!

Как и Сильвио. Как и армейский прапорщик Владимир. Как Германн в Пиковой Даме, а не наоборот, сошел с ума, т.к. ему не разрешили довести до сведения всех крепостных свою расшифровку Этой Обоюдоострой Дамы.

Или, как говорил, иногда, Пушкин, просто лошадь:

– Звуки эти нашел Человек. – И его тепло их согрело.

Можно предположить, что и Адам, и Ева сюда – до Земли – в живых не долетели, а так как Чацкий со своей дурой Софьей были разлучены еще в полете Молчалиным, и замерзли – авось и на самом подлете к ее поверхности – и вот какая-то пара Обезьян их нашла и согрела вплоть до разумного состояния.

Так сказать, поймали-таки искру Божью в свои, еще не натруженные тяжким трудом вдыхания во всё жизни, волосатые лапки, и – как сказано:

– Протрубили трубачи тревогу. – Собрались в дальнюю дорогу Сократы, Архимеды и остальные Леонардо да Винчи напополам вот со вчерашним Владимиром Высоцким, которого – вчера же – причислили к сонму – нет, пока еще не святых, а просто:

– Таких же гениев, как Моцарт и Пушкин.

Сальери? Нет, пока не трогали. В отрицательном смысле, Сальери – это и есть звуки, но не те, которые нес Чацкий на долгожданную встречу к своей Алигьери в лице Софьи, а звуки Молчалина, которые он придумал здесь, на Земле, никогда не видя в глаза Книги Бога, где эти звуки были живыми, но вот – авось немного – подзамерзли в пути.

Поэтому.

Поэтому, утверждение, что Книги можно и не читать – заведомо ложное, как сладкие да гладкие речи Молчалина, вдуваемые – чем только – в уши Софье, ибо:

– Содержание любой книги, да, известно, но только, как:

– Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, – ибо это действительно правильно по той простой причине, что уже и:

– Живет, – к счастью, еще не до конца понимая это.

Следовательно:

– ЧИТАТЕЛЬ – это настолько необходимая Часть Мира, – что и является:

– Второй Скрижалью Завета Бога, – которую принес Моисей с горы Синай.

Без Него – нет Книги Жизни.

Все звуки будут мертвы, как звуки Сальери. Но потому и смерть Моцарта неокончательна, что звуки, им созданные, можно:

– Разморозить. – И волшебник этот, который их найдет и осуществит Завет:

– Чи-та-те-ль-ь.

Почему Шекспир и Пушкин и поставили именно его, Читателя – или Зрителя в Театре – главным героем своих произведений. Без него, без читателя и зрителя:

– Нельзя смотреть эту пьесу, Два Веронца, или читать Дубровского. – Это очевидно, но здесь именно Очевидное Материализм и Эмпириокритицизм сделал:

– Невероятным.

И всего, что надо было сделать – это убрать из Завета Бога Вторую Скрижаль, унизив Её до человеческой грубости Молчалина и Сальери, который, скорее всего, понимал, что убить совсем Моцарта он не сможет, но – как за него продолжил Ле:

– Заморозить минимум на 70 лет – если считать по Нострадамусу:

– Постараемся.

Но, видимо, Молчалин и Сальери в своей каменности? не так прост – что и сказано в Библии:

– Еще один раз оживет на небольшое время.

Еще раз, следовательно, рассматривая Пушкина и Шекспира надо всегда иметь в виду:

– Содержание их произведений разложено на ДВЕ части, а не находится только в одном Тексте – часть информации в Читателе, в Зрителе театра заложена априори.

Именно Читатель расшифровывает, показавшиеся недоступными Виссариону Белинскому Повести Покойного Ивана Петровича Белкина, – недоступными, имеется в виду, как имеющие хоть какой-то интересный смысл.

Именно Читатель Правит все Ошибки Вильяма Шекспира в Двух Веронцах, он, Зритель пьесы в театре именно себя видит в роли того дуба зеленого – или что у них еще там в Англии и Италии – который играет роль Итальянского леса, неочевидного в Англии.

Читатель, следовательно, это и есть Тот Черный Человек, которого боялся Моцарт и который Чернил в глазах народа Царя и Пушкина в Воображаемом Разговоре Пушкина с Александром 1.

Первый смысл здесь в том, что ЧЕРНИТЬ здесь означает:

– Делать неотличимым, – Царя от Пушкина, Моцарта от Сальери во время их перехода один в другого.

Второй смысл – почему Моцарт его испугался, этого черного человека – Читателя, Слушателя – что понял или почувствовал:

– Если его знания, его произведение уходят к Черному Человеку, заказавшему ему реквием – то это Предвидение, что сам он:

– Умирает. – Умирает, как тот замерзший Звук в книге про Мюнхгаузена, который потом сможет пройти по Шекспиру – Тоннелю, соединяющего Две Скрижали Завета – и вновь ожить в тепле Человеческих Струн. – И:

– И именно этим отличался Аполлон от Марсия, что мог умирать во время игры, передавая свою музыку по тоннелю Двух Скрижалей Завета – впрочем, тогда еще не существовавших – но!

Но время в этом случае, как раз не имеет значения, ибо есть только Жизнь.

Две Скрижали и придуманы Богом, и даны Человеку именно для того, чтобы он мог дважды войти в одну и ту же реку, чтобы Иисус Христос во время Воскресения мог вернуться назад, к Адаму и спасти его от греха, повергшего всё человечество в рабство.

Сложность для логических работников, литературоведов того, что делали Шекспир и Пушкин, и как точно также написано Евангелие в том, что кроме очевидной логики деления мира на две части, Сцену и Зрительный Зал, существует и НЕВИДИМОЕ точно такое же деление, оно проходит не только между Человеком и Книгой – что еще можно заметить, если не считать человека только артефактом этого грешного мира, но деление:

– Внутри самого человека, когда текст, идущий в одном направлении – говорит, например, Царь, что значит, Он сейчас находится на Сцене – переходит к Я, к Поэту, к Пушкину, который только что был в ЗЗ – Зрительном Зале, – и Человек Думающий – каким себя считает каждый литературовед почти – решает однозначно, как решил и С.М. Бонди:

– Это говорит не Пушкин, а Царь! – хотя видит явное противоречие по тексту.

И вместо того, чтобы передать слово Поэту, Я – в Воображаемом Разговоре с Александром 1 – оставляет слово за Царем, и при этом! меняя смысл текста на противоположный – убирается или наоборот добавляется частица НЕ, не так как было у Пушкина, а:

– Всё наоборот.

Получается непонятно зачем написано – или дано человеку сверху Евангелие, что его конструкция абсолютно и совершенно недоступна большинству людей, которые сами по себе люди честные, такие, как Бонди и Аникст. По крайней мере, не похоже, что их запугал академик Лысенко, пообещав на всякий случай послать пасти кур на его полях, чтобы их меньше воровали крестьяне, работающие надсмотрщиками над этими курами, которые должны были чинно и благородно кушать колорадских жуков на картофельных полях по одной лишь причине:

– Только бы не плодить здесь генетиков!

Собственно, Бог предположил – авось и знал точно – что Человек не только теперь должен знать, что мир – это не Литой Телец, а имеет деление на Две Части, на Две Скрижали Завета, но деление это не такое, что можно увидеть, как человек не может увидеть:

– Театр в самом себе, – в себе проходит это деление Позитрона по плоскости симметрии, как честно сообщил Л.Д. Ландау.

Вот это деление Предложения на две части в себе человек не замечает, но автоматически чувствует, – как об этом и расписано Пушкиным в декларации его – Хомо Сапиенса – прав под названием:

– Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Человек может даже заметить эту игру ума в себе, но принять, увы, за:

– Фефект речи, – ибо:

– Ну, так же не бывает!

Как и было, кода я первый раз прочитал подробную статью Бонди про Воображаемый Разговор с Александром 1 – сразу понял, что Пушкин прав, а профессор, несмотря на его честный и подробный разбор всех деталей – ошибся, – но!

– Почему? – непонятно.

Тем не менее, не только я – многие до меня – это чувствовали, что Пушкин прав. Более того, власть настолько понимала важность этого противостояния – можно сказать между Пушкиным и Царем – что в 1948 году приняла официальное решение:

– Как правильно читать Текст Пушкина Воображаемый Разговор с Александром 1 – по Бонди.

Вывод:

– Кто-то, действительно, живет в Кремле, кто ВСЁ:

– З-н-а-е-т-т-т.

И докатились до того, что исправили ПОДЛИННИК во всех изданиях сочинений Пушкина после 1948 года.

Не так уж удивительно это, ибо более удивительно то, что англичане придумали разные способы, чтобы не дать править Шекспира, применяли разные секретные, зашифрованные издания и т.д. Правда, Шекспира была для них настолько велика, что:

– И знать ее никому не надо, кроме посвященных! – А ведь это и только всего лишь:

– Правда Евангелия. – Которое для кого, собственно, написано, разве не для всех. – Не знаю, что здесь надо поставить: знак вопроса или знак восклицания.

Происходит педалирование содержания и скрытие формы, а, значит, исчезает и главное:

– Связь между ними.

Можно сказать, на всех парах спешит бронепоезд.

– Куда, дорохгие мои?! – кричат и машут платочками зрители с обочины, провожающие его в дальние дали.

И, о, ужас:

– Они мчатся на – не на встречу – а на:

– Битву с богом!

Как говорится:

– Все против, но их уже записали:

– За.

Вот, скорее всего, такие именно Метаморфозы увидел не только Овидий, но и Данте с Вергилием в Аду:

– Все были против, а оказались:

– За!

– Дак, нас записали без ведома, батюшка!

– По барабану, как сказал Микеланджело в Сикстинской Капелле.

Вот также ужаснулись и жители Села Горюхина, что повисли их носы до самой Земли:

– Мы, что, разве за него были, за Мистера Икс – Хера?!

Напряжение таково, что вчера не решился дослушать эту передачу Ивана Толстого и Бориса Парамонова до конца, как будто идет трансляция о Конце Света, и неизвестно удастся ли найти вовремя ключ противостояния. Точнее, ключ-то давно найден, но при привете реципиент не откликается, как будто и не человек вовсе уже стоит с другой стороны приемника, а его инопланетная:

– Подмена.

Но, как и сказано:

– Я звал тебя и рад, что вижу!

Всё дело в том, что неясно до конца:

– То ли товарищ притворяется, и, значит, Человек в нем уже подменен на Другого, или всё-таки:

– Товарищ не понимает? – Нужно сделать выбор, как решил и Гамлет:

– Быть, или пока еще подождать можно?

Вот просмотрел три варианта фильма по книге Бориса Пастернака Доктор Живаго, помню и 4-й, но не нашел его в интернете почему-то. Признания во зле хватает во всех, но фильм Дэвида Лина с Омаром Шарифом отличается тем, что в нем зло настолько превышает человеческие возможности, что Человек, как Высоцкий в роли Каменного Гостя, только повторяет правду-матку:

– Я звал тебя, и рад, что вижу. – Как будто и Каменный Гость пострадает после встречи с ним. – А точнее, хотя Человеку и страшно, но после этой встречи пострадает именно Каменный Гость:

– Окаменение человека окажется сильнее, – вплоть до Воскресения.

Тем не менее, стена непонимания так крепка, что только Иисус Христос и Апостолы смогли пробить в ней дыры, ведущие к Богу. И вот теперь человек идет, у него отрыты вежды, а ему, хватая за край одежды:

– Скажи, зачем без цели бродишь?

Едва достиг ты высоты,

И вот уж долу взор низводишь

И снизойти стремишься ты.

Следовательно:

– Ничего и не было! – Не было Воскресения, человек так и остался на обочине, и нет ему места в Книге Жизни.

И вообще, это сказка тупой бессмысленной толпы, что Человек хоть когда-нибудь может пробиться на аудиенцию к Богу. И:

– Стихи-Я продолжает править бал, как истина. – А:

– Закон придуман только для осуществления рабства. – Ибо:

– Победа-то уже была за нами!

И никто не собирается оживить эту победу даже конями на Большом Сиэтэ, – ибо:

– Они и предназначены как раз для обратного, чтобы закрыть дыры, пробитые Иисусом Христом и Апостолами, – если не заделать, то хотя бы так замаскировать от человека, чтобы он даже забыл навсегда об их когда-то реальном существовании.

А двух других фильма с Меньшиковым Александра Прошкина 2005 года, где Меньшиков умирает в трамвае, а в другом 2002-го с Кирой Найтли режиссера Джакомо Кампиотти, где доктор Живаго – Ганс Мэтисон – падает на карачки в ресторане, и тоже умирает, а ее, Лару – в отличии от первого варианта, помещают, как проникновенно сказано в конце:

– В один общий или женский лагерь из их неисчислимого количества на Севере Диком.

Особенно поразило вот это:

– Неисчислимое количество лагерей, – а не один, два, три, – ибо:

– Скрыть от мировой общественности можно много чего, – но:

– Не бесчисленное же множество. – Без знака вопроса, ибо, – а вот ми:

– Не знали-и.

А вот сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов и наматывают этот кабель связи с Богом на свою бобину очень сомнительного мировоззрения, доказывая:

– Ничего не было – это только Стихи-Я.

Они падали, падали с краешков стульев, а нам опять двадцать пять:

– Тижало, конечно, но не до такой же степени страшно, чтобы приравнивать человека, как в фильме Дэвида Лина на конечной гидроэлектростанции, – к:

– Деталям иво машин, вплоть до самой воды, направляющейся вниз, как из водопада Ниагара, да? – так естественно.

А теперь конкретно, есть ли там, в конце Передачи что-нибудь еще обоюдоостро обольстительное, кроме стихии, напрашивающейся и нарывающейся на неприятности по своей собственной неразборчивости, на чем лучше сегодня драться:

– На пистолетах, или надо было лучше А.С. Пушкину выбрать шпагу. – Ибо ее звон, как звон бокалов:

– Еще с самого детства ласкал нам слух борьбой Трех Мушкетеров против всего остального, зазнавшегося в своих неприятностях мироздания.

Идет боевик про немецкую подводную лодку, которую захватили англичане или американцы вместе с Энигмой по специальному заданию, называется:

– Ю-571 – Франция – США, 2000 г. – Готовятся запустить последнюю торпеду по немецкому миноносцу, бомбящему их на 25-ти метровой глубине глубинными бомбами. Сейчас глубина уже 200 метров.

Смысл? В том же, что сейчас я готовлюсь морально к последнему – авось – бою с концом передачи по РС под названием:

– Пушкин.

Пуск записи.

Борис Парамонов:

– Поэт не волен в своем творчестве.

Но! Да, поэт, может и не волен в своем творчестве, но он принимает Стихию не для того, чтобы слиться с ней, а именно:

– Как союз Моцарта и Сальери, – побеждающая поэта стихия Сальери превращается в бессмертный Реквием Моцарта.

Иван Толстой:

– Поэт приемлет власть Стихии со страстной благодарностью, даже с благоговением, чтобы – этеньшен:

– Её славить! – Но это Славить, такое же, как сейчас американские матросы, опустившиеся на 200 метров вместе с захваченной Энигмой хвалят самих немцев не только за то, что проиграли им Энигму, позволившую на два раньше выиграть Вторую Мировую Войну, но и, как сказал один из них, когда лодка трещала всеми своими швами, но даже на этих 200-х метрах не пропускала воду:

– Да, немцы умеют строить подлодки!

Теперь пошел текст про откуда-то взявшуюся Степь вместо:

– Подъемлет лист и пыль несет, про тоже несуществующего в конечном тексте:

– Угрюмого орла, – ибо написано черным по белому:

– Тяжел и страшен. – Но это, так сказать:

– Обидно мне, досадно – ну, хрен с ним. – Хотя тут же идет:

– Петь гнилой, – как будто специально подбирается не:

– Совсем то, – ибо есть:

– На чахлый пень.

Иван Толстой:

– Гордится стихией может только тот, кто ощущает в себе беззаконность стихийной воли. Морали пусть следует толпа.

Здесь вообще наводится тень на плетень, ибо толпа и не следует никогда морали. Даже если ей предлагают эту мораль в виде Долбицы:

– Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! – Хотя предложено хитро, чтобы можно было гордиться:

– Победа за нами, – но будет только в Будущем, которого, в принципе, никогда вообще не бывает. – По крайней мере, в уроках Чистописания.

Вот честно, знал, что что-то будет хоть Прохиндиаду пиши! С такими мыслями Иван Толстой и Борис Парамонов никогда не смогут попасть в тот немецкий миноносец, который шел сейчас в фильме Ю-571 на всплывшую в последний раз подводную лодку с американскими лазутчиками за Энигмой.

И вот резюме, которое делают авторы передачи почти хором и как на заказ – для кого только:

– Человек не в силах совладать со стихией, действующей в нем, – следует добавить, как разбойник на большой дороге.

Это явная ошибка, ибо вот в этом кино немцы, скорее всего, и хотели разобрать на части весь мир, предполагая его безрукую ничтожность по сравнению с их Аненербе, ну, будут ложиться живыми под танки, ну пойдут с палками и скалками в атаку – не пойдут, так погонят – бесполезно, пред их стихией Наследия Предков – эта хренопасия никак не устроит, – но!

Нашелся и на Стихию Алан Тьюринг – и привет:

– Даже организованная немцами стихия рухнула.

Утверждается, что по Пушкину, человек должен отрицать эволюцию и нравственное совершенствование, ну, если он такой гений, что решился впустить в себя стихию. – А!

А к каком нравственному совершенствованию призывал Иисус Христос? Разве к этому, нужно следовать прогрессу, как-то:

– А давайте-ка, друзья мои хорошие, сдадим всех своих коров и лошадей в колхоз на благо равенства очень любящего себя общества, – и, некоторые у Шолохова, действительно, переживали, что все хотят съесть Кука, и что главное:

– Именно его собственного, – в виде пары быкофф. – Оказалось теперь опять и снова, что это была, да, мораль, но, к сожалению, опять:

– Липовая.

О каком нравственном совершенствовании говорил Иисус Христос? А за ним и Апостол Павел, – а именно, чтобы быть моральными и не грешить надо быть, почитать, точнее, себя:

– М-ё-р-т-в-ы-м-и. – И, вообще, говорится в Евангелии, всё, чего бы человек ни захотел достичь морального, будет иметь смысл только, если это дело высокой морали будет делаться:

– Вместе с Богом! – Иначе будет то, к чему и призывают сейчас – пусть не часто – в России:

– Наша мораль ничем не отличалась – в 17-м годе – от христианской, – но вот только без бога, ибо все церкви нарочно разрушили.

Вывод:

– Та мораль, о которой толкуют сейчас И. Толстой и Б. Парамонов – это или чистая умозрительная ошибка, или липа, и хорошо, если не заведомо продуманная.

Нелепо быть против враждебности к культуре, ибо:

– А кто сейчас за Культ-Ура в России? – И, как сказал в свою бытность живым Савелий Крамаров:

– Тишина, – только покойники с косами стоять уже рядом с нашими Ман-Гейзерами.

Или Жданов был за нее, когда запретил Зощенко даже:

– Просто смеяться.

О какой культуре речь? Может только о культуре речи? Так и ее нет, кого ни спросишь, у всех указ говорить только одно и тоже:

– Да, То Есть, Как Бы – это всё, больше ничего не бывает. Как правило.

Если говорить про культуру Михаила Булгакова или Пастернака, то это очевидное исключение из правил, про Булгакова одна культурная женщина – продавщица из книжного магазина – сказала, когда к ним в магазин его первый раз привели и она прочитала Мастера и Маргариту:

– Такая мура, что даже любопытному – непостижимо, как это можно читать.

Мир может и расколот на царство стихии и царство разума, – но! Что очень важно, как и распространил Гомер своей Илиадой и Одиссеей:

– Исправить его может только Искусство и Наука делать Троянских Коней, запускающих свои лапы из Настоящего в Будущее и из Прошлого в еще большее Прошлое. – Что значит:

– Картина Мира складывается – как это и объясняется в Евангелии – из возврата в Прошлое – вплоть до Адама – и исправление его ошибки – греха.

А вот просто так:

– Напишем сзади всех тетрадей Кодекс Строителя Коммунизма – и хрен с ним:

– Будем счастливы – никогда не получится.

О чем и написал стихийно Пушкин.

Также говорится, что стихию человек не может вызвать, – но!

Но вот это, похоже, уже двойная ошибка, ибо и в России в 17-м году ее вызвали, и немцы, начав Вторую Мировую – тоже. Одна стихия уже давно проиграла, а другая, правда, ждет своего:

– Конца Света.

Борис Парамонов:

– Человек бессилен против стихии в нем. – Б. П., видимо забыл тот вид поэта, про который Пушкин рассказал в Путешествии в Арзрум:

– Орет сильно, да, можно сказать даже:

– Воет, – но заметьте:

– С дубиной в другой лапе! – Ибо:

– Я вот тоже иногда думал:

– Зачем ему, поэту, дубина, вот спасибо Борису Парамонову, обозначил:

– Стихиных бесов гонять, – когда уж слишком надоедают, особенно, не по делу и когда нет огня.

Иван Толстой:

– Пушкин весьма слабо отличает моральное добро от зла, – и следует это из того, что ...

Честно говоря, я так и не понял из чего это буквально следует.

Борис Парамонов:

– Пушкин, страшно сказать, ненавидит просвещение и науку. – И потому, – заключает Б. П. что – этеньшен – просвещение – это и есть укрощение стихии.