Текст книги "Тяжелые тени"

Автор книги: Владимир Заяц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

А-Линь-доду, приняв самый небрежный вид, прошел мимо телефонной будки, делая вид, что она ему вовсе не нужна. Пройдя шагов десять, он вдруг остановился, и намеренно громко – в расчете на случайного зрителя сказал:

– Ах, какая жалость! Забыл!

А-Линь-доду подошел к телефону и огляделся. Он снял трубку и обмер, сообразив, что действительно забыл... номер телефона службы внутренней безопасности. Еще раз оглянувшись, А-Линь-доду набрал номер полиции, другого выхода не было.

– Вам звонит преданнейший из граждан, – проворковал он. – Считаю своим святым, можно сказать, долгом сообщить вам, что по адресу, – тут он назвал номер своего дома и номер квартиры, – скрывается преступный землянин. Думаю, что его давно разыскивают. К моему величайшему прискорбию, это моя квартира. Вопреки моей воле, жена Миль-са укрывает вышеуказанного землянина. Примите меры. Что? Идти домой? Но я должен быть на работе. Если не пойду, могут быть неприятности. Что? Если пойду, неприятности будут еще большие? Хорошо! Слушаюсь!

Вернувшись домой, он уклончиво объяснил жене, что ему сегодня разрешили поработать дома.

16

Вскоре после возвращения А-Линя в дверь позвонили. Супруги, сталкиваясь, бросились к двери. Муж показал лучшие скоростные качества и первым оказался у цели. Он распахнул дверь и впустил полицейских. Миль-са изумилась, увидев совсем не ту службу, которую она вызывала, но, заметив подобострастную улыбочку на лице "дурашки", все поняла.

– Там! Там! – выдохнул А-Линь-доду и, дергая офицера за рукав, со значением сказал: – А это моя жена.

Офицер похлопал снятой перчаткой по ладони и распорядился:

– Трое ординан-рядовых на взятие преступника, – он указал, кто должен идти на захват землянина. – Капрал, вам опасное, но почетное задание: арестовать женщину.

Капрал, ухмыльнувшись, подошел к Миль-се и взял ее под локоток.

– В чем дело?! – возмутилась она и попыталась освободиться.

Не отвечая, все с той же ухмылкой капрал ткнул Миль-су пальцем в живот. Женщина охнула и, обхватив живот руками, сложилась вдвое. На лице А-Линя-доду застыла неживая улыбка.

Ординан-рядовые рванулись в гостиную. Через несколько секунд оттуда донеслись истошные вопли, грохот падающей мебели, и полицейские вылетели друг за дружкой в коридор.

Офицер остался невозмутим.

– Послушайте, – спокойно сказал он в сторону двери. – Не советую вам дергаться. Некая Интиль в наших руках. Такая смелая и такая неосторожная девушка. Слово "заложник" вам знакомо? Вы слышите?

– Негодяи! – донеслось из комнаты.

– Значит, знаете, – меланхолически заключил офицер. – Тогда сообщаю свои условия. Если вы не прекратите шалить или попытаетесь скрыться, мы начнем делать вашей знакомой специальный маникюр. Сегодня ампутируем один палец, завтра – второй. И так далее... Когда кончатся пальцы, примемся за руки и ноги. А потом...

Дверь гостиной открылась, и в прихожую вышел Владимир. Глаза его были налиты кровью, лицо исцарапано, рукав рубахи держался на нескольких нитках.

– Какие же вы жестокие животные! – воскликнул он с беспредельным презрением.

Лицо офицера озарилось улыбкой.

– О нет, – возразил он, покачивая головой, словно ванька-встанька. – Мы – люди, высшее порождение Логоса, венец творения. Я не жесток. Просто сферы наших интересов очень жестко пересеклись. Оба мы выиграть не можем. Что для одного из нас выигрыш, для другого – проигрыш. Вся жизнь человеческая – игра, и любое действие оборачивается выигрышем или проигрышем. Даже смерть можно рассматривать как проигрыш, только окончательный.

– Это для меня внове, – заметил Владимир. – Палач-философ.

– Я не обижаюсь. Я действительно философ и в вашем понимании – палач. Это совсем не унижает меня. Всегда существовали и будут существовать добро и зло. Они неразделимы, как свет и тень. Они всегда ходят рука об руку и всегда борются. То зло побеждает, то добро. Но окончательно победить друг друга они не могут. Если такое случится, нарушится Вселенское равновесие и в ужасной катастрофе исчезнут люди и миры. Злу, как и добру, нужны служители. Раз ни то, ни другое не может победить, безразлично, чему служить. Но злу служить выгоднее.

– Не место и не время для теоретических дискуссий. Хотел бы я знать, кто из этих симпатичных хозяев предал меня?

Офицер обернулся, посмотрел на улыбающегося и часто кланяющегося хозяина.

– Разве вы сами не догадываетесь?

– Понятно, – кивнул Владимир. – Я согласен сдаться. Но у меня два условия. Вы согласны их принять? – Он выжидающе посмотрел на офицера.

Офицер вздохнул.

– О мудрые земляне, как вы бываете порой наивны! Как же я могу сразу согласиться на ваши условия? А вдруг одно из них даст вам возможность избежать изоляции?

– Хорошо! Сначала я их выскажу. Первое условие: сообщите мне все об Интиль.

– Пожалуйста. Секрета в этом никакого нет. Она находится под неусыпным наблюдением в доме своего отца – младшего офицера наших войск в Антупии некого Сай-доду.

– Ясно. Второе: не применять физического насилия к хозяйке этого дома. Иначе, даже дав обещание повиноваться, я не смогу его выполнить. На Земле отношение к женщине совершенно особое. Если вы хоть пальцем ее тронете, то я вас вместе с вашей группой отправлю прямиком к Логосу, дьяволу или как там называется ваше божество.

Лицо офицера тронул легкий румянец.

– О, спасибо. Я давно не ощущал аромата настоящей смертельной опасности. Это меня приятно волнует. Оба ваши предложения вполне приемлемы.

Он обернулся к А-Линь-доду и с издевкой спросил:

– Вы не возражаете, если мы на некоторое время позаимствуем вашу жену? Как только в ней минет надобность, мы ее вернем.

А-Линь приложил руки к груди.

– О, пожалуйста, пожалуйста! Я думаю, вам она сейчас нужнее, чем мне. Берите, мне не жалко.

Офицер приблизил свое лицо к лицу Владимира и проговорил интимным полушепотом:

– Знаете ли вы, излишне благородный землянин, какой тип людей пытаетесь защитить? Ваше благородство – оливковая ветвь пред лицом вооруженного озверелого воина. Розовые стекла земных представлений искажают восприятие. Вы видите наших людей не такими, какие они есть в действительности.

– Вы, кажется, не для дискуссий сюда прибыли? – сдержанно поинтересовался Владимир.

– Нет, – лицо офицера приняло брезгливо-усталое выражение. Ординан-рядовые, увести арестованного. Капрал, увести арестованную. Марш!

А-Линь-доду сопровождал их до самого подъезда, пугал подглядывающих соседей безумной улыбкой и приговаривал:

– Берите, берите. Варите, варите. А захотите – стушите, если это надо для блага великой Фирболгии.

Идущий сзади ординан-рядовой, не оборачиваясь, ударил локтем. Металлический налокотник угодил в грудь физиолога. А-Линь-доду вытолкнул воздух с придыханием, будто рубил дрова, и, покрывшись смертельной бледностью, упал на выщербленные плитки. Все двери на лестничной площадке разом захлопнулись.

Давно ушли полицейские, а А-Линь-доду все лежал, слабо царапая изломанными ногтями грязный пол. Наконец нашел в себе силы подняться и, опираясь на стены, побрел в квартиру. Вдруг он ощутил густой дух жарящегося мяса. А-Линь побледнел и заторопился. Челюсть его дрожала.

– Уже начали, – бормотал он. – Уже начали жарить. Что значит оперативность наших славных органов! Только я есть не буду. Справка у меня. Я вегетарианец. Но если надо для дела...

С некоторых пор А-Линь-доду установил на двери четыре сложнейших замка. Он вошел, закрылся на все запоры и рухнул в кресло, держась руками за грудь.

Долго отдыхать ему не пришлось. Через пятнадцать минут в дверь постучали. А-Линь-доду метнулся к глазку. За дверью стояли люди в штатском. А-Линь спросил, о чем-то догадываясь:

– Кто это? Кто же это там?

– Свои, – ответил суровый голос.

В голову А-Линя-доду вполз густой туман, и все мысли утонули в нем.

– У меня уже были свои, – возразил хозяин, с трудом подыскивая слова.

– То были твои свои, а мы – наши свои, – голос зазвучал раздраженно.

– Право, я не знаю. – А-Линь-доду в нерешительности мусолил головку замка, аптечный запах которого делал ощущение страха непереносимо острым. – Может быть, вы придете как-нибудь в следующий раз?

– Отвори, дурак, – сказал второй голос, наглый и вкрадчивый. – Иначе мы тебе, болвану, дверь вынесем!

– Отпирай, придурок! – рявкнул первый голос.

– В самом деле свои, – удивился А-Линь-доду. – Сейчас, сейчас! Отпираю!

Не успел он отщелкнуть последний запор, как дверь распахнулась, и в прихожую стремительно скользнули три рослых молодца.

– Служба безопасности, – тихо сказал громила, вошедший первым.

– Где землянин? – быстро поинтересовался оперативник с вкрадчивым голосом.

– Нет. Нету у меня никого, – отвечал А-Линь, отступая задом к кухне.

Первый молодец легким движением руки отбросил хозяина к стене и выхватил пистолет. Хрустя битым стеклом, он прыгнул в комнату через отверстие, которое полчаса назад образовало тело его коллеги ординан-полицейского.

Второй молодец с такой же скоростью обследовал кухню и спальню.

– Нет никого, – одновременно доложили они третьему молодцу, который до этого времени не произнес ни слова.

– Допросить, – приказал третий молодец.

Суровоголосый громила подошел к А-Линю и, сверля его глазами, спросил:

– Расскажи, куда делся землянин. Куда ты его спрятал? Ну! Только не отпираться!

А-Линь-доду искоса глянул в оловянные немигающие глаза оперативника, и страх, постоянно тлевший в нем со времени Ужасного События, вспыхнул с новой силой. К тому же он понял, что его сейчас будут избивать – грубо и неинтеллигентно. А может быть, истязать. Он согнулся и повернулся к оперативнику боком, чтобы в случае чего успеть прикрыть руками пах.

– Ну! – грозно прикрикнул допрашивающий.

Губы А-Линя зашевелились и сами собой забормотали:

– Говорю же. Были ваши и отвели к своим. А я не отпираюсь. Разве я бы отпирал, если бы собирался отпираться? Я...

– Не умеешь ты говорить с интеллигенцией, – с досадой заметил второй. Смотри!

Кулак его с неуловимой для глаза быстротой ударил А-Линя в челюсть слева. Голова руководителя сектора кукольно дернулась вправо, и рот наполнился соленой жидкостью.

– Был у тебя землянин? Был у тебя землянин? Отвечай! – едва слышал А-Линь-доду сквозь болезненный звон в голове. Он вслушивался в слова и никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают. Мешал этот отвратительный, вызывающий тошноту звон.

– Ты ответишь или тебя ударить еще?

А-Линь наконец понял, что от него хотят, и кивнул.

– Не бейте меня. Я буду отвечать.

– Землянин был?

– Был.

– Когда?

– Пришел утром. Около пяти часов.

– Где он теперь?

– Не знаю. Пришли полицейские и забрали его. И жену забрали тоже.

Главный, стоящий у двери, помрачнел.

– Ребята, мой нюх подсказывает, что жену и землянина продал нашим конкурентам из полицейского вот этот самый червяк.

– Берем? – спросил первый.

– С паршивой овцы, – ответил руководитель группы. – Только чтобы без лишних звуков.

– Ага, – кивнул первый.

А-Линь не понял, о чем у них шел разговор, но почувствовал, что ему снова будет больно.

Страшный кулак первого ударил А-Линя в солнечное сплетение. Он, задохнувшись, согнулся и тут же почувствовал темную вспышку боли в затылке. Мир исчез мгновенно, будто кто-то щелкнул выключателем.

Молодцы подхватили А-Линя под руки и поволокли по ступенькам на улицу, где их поджидала черная с матовыми стеклами машина.

В квартиру номер сорок шесть прежние жильцы больше не возвращались.

Ребенка определили в приют для социально опасных подкидышей.

17

Син-цитий-доду украдкой поглядывал на пленника и каждый раз с трудом удерживался от блаженной улыбки. Рассеянный белесый свет, проникающий через матовое стекло, делал лицо землянина странно бесстрастным. Но не он ли полчаса назад расшвырял, словно оловянных солдатиков, его лучшую группу захвата?

По боковому стеклу проплыло яркое пятно. Син-цитий-доду зашевелился. Похоже, что это фонарь у ворот "Маленькой мышеловки". Логос ты мой, как в эту пору поздно светает! Машина, не притормозив, поехала дальше, и Син-цитий-доду понял, что поторопился. Это был сигнальный фонарь платного молитвенного дома. Значит, до тюрьмы еще минут пять-шесть езды.

Он уселся поудобнее и посмотрел на землянина почти добродушно. Чем ближе к тюрьме, тем меньше шансов, что переводчик выкинет какую-нибудь неожиданную штучку.

Умен, а дурак! Син-цитий вдруг сообразил, что у него получился простенький, но неплохой каламбур. Он несколько раз повторил его про себя, чтобы не забыть и при случае обронить его на ближайших сборах алхимической ассоциации. Каламбура посложнее они все равно не поймут.

С некоторым неудовольствием Син-цитий-доду глянул на рукав мундира. В смутном свете дырочка выглядела невинным крохотным пятнышком. Но Син-цитий-доду прекрасно знал, что это самый настоящий обман зрения. Стоит присмотреться к пятнышку при нормальном освещении, и видно, что это отвратительнейшего вида дырка. Края ее зеленовато-красновато-синеватого оттенка. Попытка заштопать отверстие ни к чему не привела – нитки прорезали гнилой край, и получалось еще хуже.

Если бы химикат капнул хоть чуть-чуть ниже, можно было бы перешить обшлаг на несколько сантиметров выше и прикрыть дыру.

Что за химикат ему предложили сотворить, он не мог взять в толк и сейчас. Какую-то вонючую голубую жидкость он должен был по каплям добавлять в широкий сосуд с узким горлышком. В сосуде жидкость была бесцветной, и в ней перламутровыми змейками извивались нити. Неожиданно раствор порозовел. Син-цитий-доду растерялся и повернулся в поисках Наставника. Тогда-то и брызнула капля реактива на рукав мундира.

Первая часть семинара по алхимии проходила как практическое занятие. Потом наступало время, официально определенное как "время задушевной беседы". Наставник обучал их рисовать алхимические символы, изображающие различные планеты, и объяснял, какой элемент какой планете соответствует.

Наводящие тоску речи можно было выдержать только при умении вовремя отключиться. Хуже становилось, когда Наставник зачем-то начинал акцентировать внимание полицейских на значении ртути. Это была его любимая тема. Он возвышал гнусавый голос до крика, чем будил присутствующих. В самых различных вариациях Наставник уподоблял Непостижимого духовной сущности ртути и философскому камню Сущего. Он, неумело модулируя голос, вещал, что новое познание должно духовно преобразить каждого и внутренне приблизить к Логосу. Конечно, судьбе такой могли сподобиться только граждане благонамеренные и, без сомнения, в первую очередь полицейские. Но и среди полицейских есть разные люди. Есть, которые преданы душой и телом. А есть такие, в которых Энтроп зароняет зерна сомнения. Червь сомнения есть выражение образное, метафорическое, но, вместе с тем, и совершенно конкретное, ибо тлетворный враг духа светлого принимает форму червя, поражающего генный аппарат грешника. Энтроп алчет духовное в человеке и пожирает его. А взамен, словно кость псу шелудивому, бросает глупцу материальные услады.

Все понимающе кивали и со строгими и просветленными лицами повторяли последние слова каждой фразы.

Ужас для каждого члена Добровольной алхимической ассоциации начинался в конце семинара, когда Наставник задавал контрольные вопросы. "Как вы сами, лично, считаете? – спрашивал он смиренно, и пристально глядел в глаза испытуемого железным взглядом. – У вас ведь есть право и на свое личное мнение. Как и почему реализуется иррациональная преобразовательно-созидательная функция Непостижимого как духовного философского камня? Не надо обращаться к узко эзотерическим понятиям. Объясните, как вы это чувствуете и понимаете сами, чисто субъективно".

Опрашиваемые долго откашливались, мялись, багровели, и в их вытаращенных глазах светился лишь один вопрос: "Как неудачи в алхимических упражнениях отразятся на аттестации?"

На одном из занятий их просветили. К аттестации алхимические занятия прямого отношения иметь не будут. Хотя, без сомнения, характеристика, подписанная Наставником Добровольной алхимической ассоциации, на испытании может учитываться.

Однажды один из коллег Син-цития-доду не выдержал и ответил прямо: "Не знаю... Не понимаю..." Наставник, как всем показалось, давно ждал таких слов. Он разразился целой речью, суть которой сводилась к тому, что главное – не понимание. Главное – не бесчувственный разум, подобный разуму ученых, а разумные чувства. Холодный разум все расчленяет и умерщвляет. Он не приносит ни радости, ни истинного знания. Что знает о человеке как вселенском явлении ученый, всю жизнь изучавший, например, особенности лимфообращения забрюшинного пространства? Разум умерщвляет, вера возвращает к жизни!

Задание полицейских чинов – получить здесь соответствующую подготовку и проследить в кружках учреждений, организаций, предприятий, как проходят алхимические занятия. Надо следить не за тем, чтобы слушатели полностью поняли суть, а чтобы они прониклись чувством, чтобы основательно заучили несколько фундаментальных аксиом. И тогда глубоко сидящие знания в нужную минуту всплывут из памяти и направят человека по нужному пути.

После объяснения обстановка значительно разрядилась. И шутки начались. Свои, простецкие в доску. И анекдотцы травить безбоязненно начали. И сразу стало видно, что, если отбросить алхимическую заумь, то на поверку все оказались довольно неглупыми и симпатичными ребятами.

Вот на последнем занятии в перерывах такие анекдоты рассказывали, что живот от смеха можно было надорвать. Жаль только, что не все они запоминаются. Но вот последний специально запомнил. При случае надо рассказать в отделении. Как он там начинается? Ага!.. Это из серии тюремных. Проверяющий спрашивает у политического: нет ли претензий? Тот жалуется, что надзиратели бьют до крови. И тут проверяющий – остроумный парень! – отвечает, откуда у вас кровь? Вы же везде кричите, что из вас всю ее власть имущие высосали!

И собственный каламбур о землянине надо не забыть при случае обронить. И в самом деле, умен, а дурак. Почему он так сразу поверил, что девица Интиль у нас?

Машина резко затормозила, круто взяла влево, и Синь-цития-доду прижало к твердому, словно камень, телу землянина. Син-цитий с раздражением подумал, что эта мерзкая лихаческая привычка полиц-водителя к добру не приведет. На прошлой операции из-за резкого поворота он так ударился боком о дверную ручку, что до сих пор трудно дышать. Но ничего, когда придет время очередной раз подписывать аттестационный лист, он ему сделает. Он ему напомнит!

На лице землянина появилась брезгливая гримаса, и он тыльной стороной ладони отодвинул от себя полицейского. Рука землянина коснулась травмированного ребра, и Син-цитий-доду охнул от боли. "А еще гуманисты!" – со злобой подумал полицейский офицер. Особенно его раздражало, что абсолютно ничего-превентивного по отношению к этому опасному существу делать нельзя. Таков приказ!

На инструктаже по спецориентировке Прим-полицейский объяснил им, что если землянин задаст вопрос, по какому праву его задержали, то следует крайне вежливо объяснить, что все делается для его же безопасности. Надобно намекнуть, что ему угрожает террористическая группа.

Но землянин вопросов не задавал, всю дорогу молчал.

Наконец машина остановилась и землянина вывели.

Солнце было уже не красным, а налилось слепящей белизной. Его четкие контуры смазались. Туман прибивался все ниже к земле, и из него вырастало серое громоздкое здание с легкомысленными башенками.

В башнях держали самых упрямых. И не подвал порой ломал людей, а веселая башенка. Психологи рассчитали правильно. Из окошечка башни заключенный видит прелестный окружающий пейзаж – то, с чем ему предстоит распроститься навсегда... если он не согласится сделать ряд пустяковых одолжений определенным организациям и службам.

В дежурке "Маленькой мышеловки", как всегда, царил хаос, на барьере в беспорядке лежали прошнурованные журналы, старые газеты, стояли мутные стаканы, покрытые в нижней части своей налетом ржавого цвета; у барьера комком валялось тряпье, снятое с задержанных.

Дежурный сидел в расстегнутом кителе – потный и размякший. В помещении попахивало спиртным. Смотритель камер возился в подсобке и периодически взрывался матом.

Увидев секунд-полицейского, дежурный вскочил и, торопливо застегивая мундир, принялся сбивчиво докладывать.

– Ладно, оставьте, – простецки, в расчете на землянина сказал Син-цитий-доду. – Вот у нас гость. Мы его должны защитить и укрыть, слово "укрыть" он произнес с особым нажимом. – Познакомьте для развлечения с особенностями нашей работы.

Секунд-полицейский глянул в округлившиеся глаза дежурного и с некоторым раздражением пояснил:

– Ну, с работой Субтилен-доду и Думэмбу. Вот и все.

Он сделал попытку похлопать Владимира по плечу. Тот уклонился и сказал серьезно и спокойно:

– Вот эту доску с перегородки сорву и всех вас тут перекалечу.

– Это земные шутки, – объяснил Син-цитий-доду и поспешно убрал руку.

Он протянул дежурному журнал и со злорадством заметил:

– Гостя передаю вам. Вот здесь распишитесь, что приняли.

Дежурный мучительно наморщил низкий лоб и спросил, выводя закорючку подписи:

– Ну, а куда же?.. Ну, это... потом, куда его определить?

– Туда. Туда, – многозначительно пояснил Син-цитий-доду. – Где у нас комната для особо уважаемых гостей. Понятно?

Дежурный обалдело таращил глаза и молчал.

– Осел! – не выдержал секунд-полицейский. – Снова ничего не понял! В подвале... Комнатка там есть. Симпатичная такая. Понял теперь?

– Понял, – лицо дежурного прояснилось. – Но там есть...

– Все, все, все! – заторопился секунд-полицейский, забирая журнал. Хватит мне морочить голову. Мое дежурство уже давно закончилось! Выполняйте приказ! Гостя ублажать, развлекать и – ха-ха! – никуда не выпускать!

Из каморки выглянул заспанный смотритель камер с ворохом тряпья в руках. Он почтительно поздоровался со спиной уходящего офицера и бросил вещи возле барьера.

18

Владимир, не обращая внимания на полицейских, рассматривал помещение. Оно было небольшим, а перегородка, за которой восседал дежурный, делала его еще меньше. В углу находилась печка с круглой, испачканной побелкой крышкой. Сквозь побелку на крышке выступала надпись на старофирболгском и едва виднелись очертания диковинного существа – то ли зверя, то ли птицы. Серый пол... Не исключено, что после постройки здания его еще не удосужились помыть.

На барьере стоял переносной телевизор. Экран мерцал, по нему шли зубчатые полосы.

– Телевизор с нами посмотрите, – предложил дежурный сладким голосом и посмотрел на гостя с неудовольствием.

И тут до слуха Владимира донесся странный звук. Вначале он был похож на плач ребенка, а затем превратился в звериный – с уханьем – вой.

– Что это! Что?! – спросил Владимир, насторожившись, и по коже его пробежали мурашки.

Смотритель издал довольный смешок.

– У этой еще голос ничего. Музыкальный. А вот мужик вчерашний нарочно, подлец, прегнусным голосом орал.

– Это что? Пытки?! – воскликнул Владимир и сделал шаг к дежурному.

– Извините, – залебезил тот. – Не все предусмотрено строителями. Перегородки тонкие, звукоизоляция – ни к черту! Нам самим это порой мешает.

– Прекратите немедленно! – заорал землянин, сжимая массивные кулаки. Изверги проклятые!

Дежурный, взглянув в лицо землянина, онемел и медленно, стараясь не делать резких движений, полез в ящик стола. Затем как можно быстрее он выхватил оттуда пистолет и направил его в грудь землянина.

Владимир отвернулся от перегородки, подошел к печке и взял кочергу. Пистолет в руке дежурного ходил ходу ком.

– Не подходи! Стрелять буду! – испуганно выкрикнул он. – Я уже стреляю! Я совсем уже выстрелил!

– Смотри, болван!

Владимир согнул кочергу и швырнул ее на барьер.

– Это называется бантик. Понятно? То же самое с пистолетом сделаю.

– Этого не надо, – опасливо сказал дежурный, пряча пистолет за спину. Он казенный. На мне записан.

Дежурный кивнул смотрителю:

– Иди. Скажи, чтобы прекратил. На завтра перенес, что ли. А то этот скандал учиняет. Не люблю скандалов. И бантики мне его не нравятся.

Потрясенный смотритель все еще смотрел на "бантик". Он отвесил челюсть, и его и без того удлиненное лицо уподобилось морде какого-то животного.

Смотритель камер направился в глубину здания, и крики вскоре умолкли.

– Вот вы говорили о нас слова разные... – голос дежурного вздрогнул от обиды. – Извергами назвали. Это оскорбительно. Первый раз увидели – и сразу делаете выводы. Меня, кстати, все знакомые считают очень приличным и добрым человеком.

Володя с удивлением понял, что верит дежурному. Ужас ситуации заключался в том, что на работе этот полицейский мог привычно и обыденно совершать такие вещи, от вида которых неподготовленный зритель мог сойти с ума. И, вместе с тем, дома он, вполне вероятно, нежный отец, гостеприимный хозяин и хороший приятель.

– Нехорошо! А еще земляник! – гнул свою линию дежурный. – Поймите: работа наша такая, и мы ее должны выполнять. Нам за работу деньги платят. А без денег у нас нельзя. Не воровать же, в самом деле! Слыхал я, что у вас на Земле всякая работа в почете...

Владимир скрипнул зубами и, сев на шаткий табурет, отвернулся к телевизору, чтобы только не видеть дегенеративной физиономии полицейского, умеющего здраво рассуждать.

Изображение мерцало. Голос диктора то и дело исчезал.

Диктор гнусаво комментировал довольно странное шествие.

На экране появилась длинная цепочка людей. Внутри и снаружи находились разные люди. Внутри шли молчаливые, худощавые, боязливо поглядывающие в камеру. Обрамляли колонну мордатые здоровяки. На одном боку у них висела палка с металлическим шиповатым наконечником, на другом – небольшой мешок, из которого они то и дело доставали камни и куда-то швыряли. Раздавался звон стекла.

– Все граждане Фирболгии возмущены, – диктор стремился окрасить интонацию в тот оттенок, который, по его мнению, должен был передать возмущение граждан Фирболгии. Получалось плохо. Получался ряд, в который хорошо бы вписывались вопли: "Вы тут не стояли!" и "Сам дурак!". – Простые люди тоже возмущены тяжким преступлением, совершенным в квартале угледобытчиков и, конечно же, при их прямом участии, – Володя сообразил, что диктор, говоря о простых людях, имел в виду мордатых с палицами. Угледобытчики и раньше позволяли себе политические выпады, подрывающие мощь великой Фирболгии. И теперь – последнее преступление – убийство великого, несравненного Директора конторы внутренней безопасности. Сколько сил он отдал отчизне! Сколько свершено! Но сколько благородных планов не осуществилось... Склоним головы... Память о нем переживет века!

Вернувшийся смотритель грузно сел на стул, уставился на экран, зевнул и, вытянув ноги, благодушно произнес:

– Хорошо, что эвтаназиков не привозили. Устаешь с ними очень. Какие-то дерганые они. А сегодня – хранит нас Логос.

– Не сглазь, – заметил дежурный. – На прошлом дежурстве тоже все не было да не было. А потом сразу четверых привезли.

– Пятерых, – поправил смотритель, зевая.

– А ты не спорь со старшими по званию, – вдруг ни с того ни с сего окрысился дежурный. – Мне из-за тебя тогда и перепало! Где полагается быть смотрителю? Внизу, в подвале. У тебя там есть свое помещение. Ну, и сиди там!

– Ты же знаешь, что у меня ревматизм. Нельзя мне быть в сыром подвале. И твари шастают. Спасу нет. Если ты на меня обижаешься из-за кофточек, то напрасно. В прошлой группе обе женщины в серых кофточках были. Вот я и взял их себе. Ты же сам говорил, что твоя жена серого не выносит.

– Выносит – не выносит! Делиться надо. Чего ты решил, что я для жены хотел взять?

– Клянусь, я не думал...

– Когда тебе что-то надо, ты хорошо думаешь!

– Клянусь, я!..

– Плевал я на твои клятвы! Вот донесу секунд-полицейскому, что ты эвтаназиков по голове лупил. Забыл, что на инструктаже говорили? Голову не трогать! Беречь ихние мозги надо! А ты своими кулачищами так и норовишь в темечко дать! Болван!

Эвтаназия... Эвтаназики... Володя старался не пропустить ни слова.

– Я болван?! Зато всем известно, что твоя жена, как только ты на дежурство уходишь...

Дежурный вскочил, опрокинув стул. Смотритель сжал кулаки.

– Стоп! – гаркнул Владимир. – Что за скандал в благородном семействе? У вас же гость!

Полицейские разом повернулись к нему, и в их налитых кровью глазах отражалось непонимание: что это за человек и чего ему тут нужно?

Потом дежурный с неудовольствием вернулся на свое место за барьер. Смотритель направился в каморку, но, что-то сообразив, на полпути остановился. Дежурный и смотритель переглянулись и с тревогой уставились на Владимира.

– Вы тут о какой-то эвтаназии говорили, – с наивным видом заметил он. Что это?

Дежурный заюлил.

– Какая эвтаназия? И слова я такого не знаю! Ничего такого я не говорил!

– А я ничего такого не слышал, – вставил смотритель.

– Достаточно того, что слышал я. Играем в открытую, неуважаемые господа полицейские. Мои условия: или вы сообщаете мне все, что знаете об эвтаназии, или я сообщаю завтра вашему руководству о вашей оплошности.

Полицейские снова переглянулись. Случай был нестандартный, и они не знали, как поступить. Если бы не запрет начальства и не внушительные физические данные землянина, можно было бы растолковать ему все по-свойски. Дать в поддых. Ударить головой о стенку. Потоптаться по нему ногами, пока бы не треснули ребра и он не захлебнулся в собственной проклятой крови. Но такого и вдвоем не осилить. Да и Син-цитий-доду представил его как гостя. Гостя, которого нежелательно обрабатывать физически.

Владимир почти слышал, как с тяжелой натугой работают мозги полицейских.

– Ладно, – сказал он. – Я вам помогу. Слушайте, бедолаги. У вас нет иного выхода, как только рассказать все, что знаете. И не пытайтесь врать. Мы, земляне, имеем специальное чувство такое. Сразу оно нам дает звать, если врут.

Дежурный взмолился:

– Помилосердствуйте! Мы знаем так мало!

– И хорошо! Быстрее выложите.

– К нам почти каждый день прибывают эвтаназики. С утра обычно те, кто сам хочет отправиться на тот свет. Ученые всякие, поэты бывают. Словом, те, у кого ум за разум заходит. Ну, мы их культурно садим в специальный автобус. Рассказывают, что там, куда они прибывают, их очень хорошо встречают. Даже девочек из театра присылают, чтобы торжественные прощальные песни пели.

– Куда их отправляют?

– Точно не знаю. Куда-то на границу с Антупией. Там Центр эвтаназии.

– Кого вам привозят вечером?

– Всякие подрывные элементы. Какой-то свободы требуют. Того не понимают, что свобода у нас не просто есть, а даже вменена в обязанность: свобода любить Логоса и его воплощение – Непостижимого!

Володя даже крякнул, пораженный неожиданной лихостью демагогического выпада.