Текст книги "Тяжелые тени"

Автор книги: Владимир Заяц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Мы вас очень просим подчиниться, – вмешался толстячок. – Садитесь на мотоцикл сзади – и поехали!

Володя хмыкнул.

– Интересно, как вы планировали поступить со мной, если бы я не подчинился? Прикладом "в лобок да в мешок"? Пожалуй, особа моих габаритов на багажнике не уместилась бы.

Террористы только развели руками.

Толстячок поморгал добрыми круглыми глазками и сказал, оглядываясь на товарищей, будто ища поддержки:

– Вообще-то мы надеялись на взаимопонимание.

Тут развел руками Владимир. После недолгого размышления, во время которого "террористы" пританцовывали от нетерпения, Володя решил: "Поеду!" Такого случая изучить жизнь фирболжцев как бы изнутри могло больше не представиться.

– Ладно, – кивнул он. – Везите меня, ужасные похитители. Подчиняюсь вашей очень грубой физической силе.

Володя уселся на мотоцикл за длинным. Моторы закашлялись, задохнулись сизым дымом, и кавалькада, быстро набирая скорость, скрылась в одной из улочек.

Володя ехал без шлема. Ветер холодил виски и выдавливал из глаз слезы. Он ехал и думал, что все это очень забавно и очень похоже на театрализованное представление-буфф, если бы не два трупа. После недолгого знакомства с "террористами" Владимир был уверен, что они к этому двойному убийству не имеют никакого отношения.

Площадь опустела. В окнах домов, окружающих площадь, заколыхались занавески: то любознательные фирболжцы покидали свои посты наблюдения. Большой зрелищный опыт безошибочно подсказал им, что ничего интересного сегодня не будет.

Короткий фирболгский день быстро катился к концу. Небо потемнело. На нем откуда-то появились плотные кучи облаков – темные внутри, освещенные заходящим солнцем по периферии. Они были похожи на полурастерзанные подушки в розовых наволочках. Друг за дружкой торопливо поднимались две маленькие фирболгские луны – словно два любопытно расширенных глаза.

Некоторое время площадь была пуста. Затем под аркой показался человек в военной форме без знаков различия. Он вынул из кармана фонарик и трижды просигналил в чердачное окошко. Не прошло и пяти минут, как из подъезда вышел мужчина в черном плаще.

– Долго же я ждал, – сказал он военному.

– Ждали темноты. Теперь и в самом деле надо поторапливаться: как и договорились, полицейские приедут минут через двадцать.

Мужчина в плаще потянулся за сигаретами.

– Что же ты ничего не говоришь?! Ловко я их? – возбужденно спросил он.

– Ловко, ловко. Я же обещал, что свою награду ты получишь. Поторапливайся, покуришь в машине.

Они скрылись в черноте арочного прохода между домами. Через несколько секунд оттуда донесся гортанный вскрик. Человек в военном вынырнул с другой стороны прохода и бросился в неглубокую, поросшую квелой травкой канаву.

Под аркой сверкнул неяркий огонек, грохнул тугой короткий взрыв. Арка просела, потом ахнула и разом обвалилась всей своей массой. Запахло душной глиняной пылью и гарью.

Военный вскочил, отряхнулся и, глянув на тупые зубцы развалин, произнес с мрачной насмешкой:

– Теперь сам Энтроп не опознает тебя. Ты получил то, что полагается за убийство члена правительства. Законы наши строги, но справедливы.

Торопливым шагом он прошел около пятидесяти метров, завернул за угол и сел в поджидавший его огромный лимузин. Рядом с военным и на переднем сиденье взгромоздились огромного роста охранники.

– Эти старинные арки такие непрочные, – сказал, ни к кому не обращаясь, человек в военном, отряхивая рукав.

– Так точно, господин адъютант, – не меняя выражение лица, согласился сидящий рядом охранник.

Машина тронулась и исчезла в темноте улицы. И тогда только завыли сирены полицейских машин.

Адъютант потер ладонь о ладонь. Ему казалось, что они еще липкие от крови. Нет, все в порядке! Что за чушь лезет в голову?! Надо расслабиться.

Он нажал на клавишу магнитофона. Из динамиков полилась органная музыка. Адъютант Утешителя и Успокоителя Нации был человеком культурным и очень ценил классику.

Полузакрыв глаза, он слушал магнитофон и не заметил, как из улочки наперерез его машине вырвался панелевоз. Водитель легковой машины резко затормозил и вывернул руль вправо. Машину занесло и швырнуло боком о массивную бетонную плиту. Вопль тормозов, визг шин, грохот металла – все это длилось лишь несколько секунд. А потом наступила тишина. Водитель и охранник, сидевший впереди, были мертвы. Они погибли почти сразу от перелома основания черепа. Острые отломки костей, словно пила, перерезали крупную артерию. Оставшийся в живых охранник, зажатый между сиденьями, ухитрился открыть огонь и буквально перерезал водителя панелевоза очередью из автомата.

Когда подоспела медицинская помощь, адъютант был еще жив.

– Я ничего... ничего никому не скажу, – бормотал он в бреду.

Он умер в салоне машины "скорой помощи", так и не приходя в сознание, после инъекции какого-то лечебного препарата.

Утешитель и Успокоитель Нации, узнав о последних словах своего адъютанта, мимолетно улыбнулся и заметил:

– На этот раз ему можно поверить.

12

На третий день к Владимиру привыкли. Спали они в палатках. Вставали рано и возносили молитвы солнцу. При этом уже не оглядывались поминутно на пленника. Он, в свою очередь, перестал изумляться неистовству ритуального танца и бросил попытки разобраться в смысле нелепых выкриков, которыми сопровождалась пляска.

Несколько раз в день к нему подходили его похитители. Оба оказались славными ребятами, но у них в голове царила полнейшая неразбериха.

Худой, вздрагивая от ужаса, интересовался, правда ли, что на Земле есть огромный памятник Богу Зла, который одновременно является и Богом Вещей? И правда ли, что в полнолуние перед жертвенником этого бога убивают незаконнорожденных младенцев, кровь их выпивают, а из тел вытапливают жир? Зачем жир? Говорят, что с его помощью можно вызвать бурю! Если же вытопить его из погребенного младенца, то, намазавшись таким жиром, можно летать. Это он знает совершенно точно!

Володя невесело смеялся, сочувственно смотрел на них и терпеливо убеждал любознательных слушателей в том, что их сведения – абсурд.

– Кто вам все это понаговаривал? – не выдержав, как-то поинтересовался Владимир.

Ему ничего не ответили. Но по тому, как опасливо покосились приятели на своего вождя, он все понял.

Владимир терпеливо рассказывал о земной жизни, о себе, о занятиях в университете, о своих друзьях. Молодые фирболжцы слушали, неотрывно глядя ему в рот, и по лицам их бродила печальная улыбка человека, понимающего, что его милосердно утешают.

Вскоре следовал гортанный призыв рыжеволосого "вождя", и ребята уходили на очередное ритуальное действо.

На третий день "вождь" решил для поддержания авторитета вызвать пришельца на интеллектуальное единоборство.

Он подошел к сидящему на песке землянину, расправил плечи, отставил ногу и, задрав голову, изрек:

– Пленник, есть ли у тебя какие-либо пожелания? Если пожелаешь, мы можем передать твои просьбы друзьям. Не стесняйся, говори. Я ведь знаю, как тебе трудно без твоих вещей, ибо они имеют над вами неодолимую власть. Вещи – порождение дьявола, а земляне – рабы вещей. Значить, вы рабы дьявола.

В глазах Владимира заблестели лукавинки.

– Ничего мне не надо. У нас говорят, что лучшая одежда – бронза кожи. Вот от своей бритвы я бы не отказался, ваши больше царапают, чем бреют.

Лос скисал на глазах. Но отступать было некуда.

– Во-о-от, – вскричал он голосом оперного солиста. – Вот оно, братья мои, то, о чем я говорил вам. Все-таки не может он обойтись без вещей! Не может!!!

Наглость выпада возмутила Владимира.

– Ах ты демагог! Ты-то обойдешься безо всех вещей?!

– Конечно! Я...

– Проверим! – с озорством пообещал переводчик и ухватил Лоса за мешковатую хламиду.

– Что такое? Отпусти немедленно!

– Не раньше, чем признаешь, что занимаешься бессовестным словоблудием.

Лос завизжал и сделал попытку вырваться из железных рук землянина. Послышался треск, и... хламида осталась в руках Владимира. Лос явил миру жирное белое тело и выцветшие голубые плавки.

– Ну, погоди же, – плачущим голосом пообещал он и рысцой направился к стоящей полукругом "пастве".

До ушей Лоса донесся странный звук, похожий на кашель. Он не сразу понял, что это смех. А когда понял, то ему захотелось сжаться в комок, исчезнуть. Можно было бороться с явным предательством, изменой делу "Миссии истинного божественного света", можно было опровергать внутрикультовые ереси. Но смех... Против смеха нет оружия. Смех не опровергнешь и не запретишь. Лос понял, что смех если и не полностью уничтожил его влияние в группе, то значительно подорвал авторитет.

И громче всех, запрокидывая голову с распущенными золотыми волосами, смеялась Интиль. Лос даже не заметил, когда она успела появиться снова.

Все рушилось, все гибло без возврата. Приказ Утешителя и Успокоителя Нации он не выполнил: не удалось "разговорить" строптивого землянина. Осталось тайной, какое сверхмощное оружие когда-то создали земляне. По какой причине они активно препятствуют разработкам некоторых направлений в физике ядра? Авторитет его в "Миссии" рушился. Интиль посмеялась над ним. Отвергла его лучшие чувства! И теперь... снова смеется!

Он сжал кулаки и, с ненавистью глядя ей в глаза, прошипел:

– Прекрати!

Она продолжала смеяться еще веселее, еще заливистее. Уже все перестали смеяться, а она все смеялась, словно издеваясь над ним, словно бросая ему вызов.

– Прекрати!!! – выкрикнул Лос и добавил грязное ругательство.

Смех внезапно смолк. Светлые глаза Интиль потемнели.

– Ничтожество, – пренебрежительно обронила она.

Володя, почувствовав, что дело принимает неприятный оборот, направился к обезумевшему "вождю".

Лос, заметив это, поторопился замахнуться, чтобы ударить девушку... и тут, к великому своему изумлению, обнаружил, что лежит на песке у ног Интиль, а его вывернутая рука зажата в ее руке.

– Ты же сам говорил, – прокомментировала Интиль, – что хочешь, чтобы мы были рука об руку. Будем считать, что в этом я пошла тебе на уступку. Ах, Лос, Лос. Ты не только хил умом, но и памятью слаб. Забыл, что я выросла в военном гарнизоне. Заруби на носу: защитить себя я всегда сумею. Ну, вставай. Еще не время отдыхать.

Лос, постанывая, встал.

Интиль демонстративно отвернулась и направилась к Владимиру, с изумлением наблюдавшему за сценой.

Она подошла к нему, смело глянула в глаза.

– Я узнала, что Лос сумел уговорить наших простачков на безобразнейшую авантюру – на похищение. И вот я здесь. Думаю, что смогу...

Володя-побледнел.

– Мне кажется, что вы знали о похищении еще до того, как оно совершилось.

Девушка растерялась. Она почувствовала враждебность там, где ожидала найти поддержку.

– Не понимаю! Не понимаю...

– Если позволите, я напомню, – холодно обронил Владимир. – Я просил об экскурсии в день, который вы указали в своей записке. На площади, где вы обещали ждать, меня...

– Нет! – воскликнула Интиль и ухватила землянина за руку. – Это неправда! Я не писала записок! Ни о какой записке я не знаю!

– Значит, это ваш Логос сотворил чудо.

На глазах Интиль блеснули слезы.

– Верьте мне! – она задумалась на мгновение и, тряхнув головой, поспешно выпалила: – Я могу предположить только... Наверное, так оно и есть! С самого начала я недоумевала, почему меня почтили такой высокой честью: пригласили на бал к самому Утешителю и Успокоителю. Это его грязных лап дело. Вас заманили в ловушку. Записка – подделка.

– Не знаю... не знаю, – в нерешительности проговорил Владимир. – Мне очень хочется верить вам.

– У меня нет никаких оснований врать. Вы мне верите?

– В общем-то, наверное, да, – пробормотал Володя, Интиль держала его за руку, и прикосновение ее руки было очень приятным.

– Я рада, – девушка кокетливо улыбнулась, хоть глаза еще блестели от слез. – Вы очень доверчивы. Наверное, у вас там все по-другому. У нас мало кто поверит просто так, на слово. Записку я не писала. Но... – она сделала многозначительную паузу, – увидеть вас мне действительно очень хотелось.

Она по-прежнему держала его за руку. Закончив фразу, заметила это и в смущении отдернула руку.

– Как вас зовут?

– Интиль.

– Имя какое нежное... Нежное, как снежинка.

– Снежинка? – не поняла Интиль, не знающая зимы.

– Это такая очень маленькая частичка снега. Как у вас в холодильнике.

– Снег – это мертвая вода... Ты сравниваешь меня с ней?

– Настоящие снежинки у нас зимой похожи на крохотные белые звездочки.

Интиль рассмеялась.

– Я не крохотная. И совсем уж не белая.

Они пошли вдоль берега. Члены секты ошалело переводили взгляды с удаляющейся пары на все еще лежащего на песке Лоса, шипящего от боли в вывихнутом плече.

Интиль и Владимир уходили все дальше. Интиль время от времени касалась его шелковистой кожей плеча, и ему хотелось одного: идти так как можно дольше.

– Я приехала сюда, чтобы увидеть тебя. Из "Миссии истинного божественного" я вышла три дня назад.

– Почему?

– Только не смейся. Я буду откровенна. Хотела найти смысл жизни. Ради этого и в секту вступила. У нас на Фирболгии много зла и мало добра. Как уничтожить зло и приумножить добро? Я думала, читала, беседовала с мудрыми людьми. Я поняла: секта – это самообман, это уход от вопросов. Я поняла, что чувства должны быть облагорожены высоким разумом, а разум оплодотворен добрыми человеческими чувствами. Но ради добра необходимо бороться со злом, потому что оно активно и наступательно. Вы, земляне, наверное забыли о подобном периоде в вашей истории. Вы утратили жестокость, без которой не обойтись в бою со злом. Я бы не позволила, чтобы меня просто так взяли и похитили. Как вещь какую-то. Захотели – и похитили.

– Не бить же их, – смущенно оправдывался Владимир.

Интиль посмотрела на него с изумлением, но промолчала.

– Я сначала подумал, что ты постоянный член этой секты. Мне это было неприятно, – признался он.

– Я говорила, зачем сюда приехала сегодня. Но у меня еще одна цель: уговорить хоть кого-нибудь последовать моему примеру и покинуть "Миссию". Подлец Лос выдвинул новую доктрину. Не верю, чтобы он придумал ее сам. Кто-то стоит за его спиной. Он утверждает, что идти к познанию мира надо через самопознание. Для этого необходимо подавить аналитический разум, растормозить внутреннее "я" с помощью наркотиков. И тогда можно познать внутреннее бытие, которое есть аналог Вселенной. Я-то понимаю, что все это направлено на подавление психики членов "Миссии". Он жаждет полностью подчинить их своей воле. Слишком много в последнее время стало колеблющихся и сомневающихся.

– Надо искать способ бытия в мире, а не стремиться стать самим бытием, – обронил Владимир где-то вычитанную фразу.

Фраза прозвучала настолько красиво, что у Владимира похолодела спина: он понял всю фальшь своего "умничанья". Володя исподтишка глянул на девушку. Лицо ее было спокойно, и ему стало ясно, как день, что она все поняла и не подает вида из сострадания. Переводчик залился жаркой краской и поспешно сказал первое, что пришло в голову:

– А наука? Вы не думали, что она может в чем-то помочь?

– Думала... Надеялась, что она может сделать нас счастливее... Но наука нравственно безразлична. Я уверена, что если бы все упиралось в науку, вы бы обязательно поделились с нами всеми ее достижениями. Я верю вам, земляне.

Володя вдруг тихо расцвел.

– Одна моя знакомая по университету. Мила Казанец, любила повторять: "Говорили: будет радио, будет счастье. Радио есть, а счастья – нет!"

– Прекрасный афоризм. Вместо долгих философских размышлений – две фразы... Мне очень...

Интиль вдруг умолкла. Владимир увидел, как близко ее губы.

– Несомненно... Если бы... Поделились бы... – начал он, сам не зная, что говорит.

Сердце неистово молотило в грудь. Он не видел ничего, кроме ее губ, которые были уже рядом, ощущал на своем лице жар ее участившегося дыхания.

– А-а-а! – сорвался над рекой крик ужаса, и тут же ударили короткие автоматные очереди.

Владимир бросился к зарослям, увлекая за собой девушку. Раздвинув ветви, они посмотрели на место, которое недавно оставили.

По берегу метались члены "Миссии". Сверху, скользя по откосу, спускалось человек десять в грубых робах, вооруженные десантными автоматами. Они экономно стреляли короткими очередями.

– Подлецы... Негодяи... – бормотал Владимир, веря и не веря, что такое может происходить на самом деле. Самое ужасное было то, что он ничем не мог помочь им. Даже добежать не успел бы.

Все закончилось меньше чем в полминуты. Последним погиб Лос, убегавший по кромке влажного песка. Он вдруг согнулся и полетел вниз головой в неглубокую прибрежную воду. Мальки бросились врассыпную, но вскоре успокоились. Их стайка, похожая на пригоршню обгоревших спичек, резвилась меж плавно шевелящихся рыжих волос покойника, кажущихся особенно рыжими в красноватой болотистой воде реки.

Два человека ходили от одного расстрелянного к другому, будто что-то разыскивали. Порой то один, то другой направляли ствол на лежащего, и раздавался треск выстрела.

– Что это? Что?! – голова у Владимира шла кругом, к горлу подступала тошнота. Он хотел отвести взгляд от безумной и страшной картины – и не мог.

– Добивают раненных, – ответила Интиль, хмуря брови. – Это убийцы из правительственной спецслужбы.

– Зачем?!

– Убирают свидетелей. Тебя попытаются бросить в подвалы, где начинает говорить любой. Ответственность за все, что с тобой случится, будет лежать на "Миссии".

В голове Владимира стоял сплошной туман. Он видел и понимал теперь лишь одно: там убивают людей. И он, ухватившись за ветку, приподнялся, чтобы взобраться на гребень, а оттуда броситься в кровавую бойню. Надо отвести стволы автоматов в сторону, надо закрыть собой беззащитные тела!

Интиль сделала точную и резкую подсечку, и Владимир свалился на песок.

– Лежи! Убьют!

Интиль осторожно выглянула и увидела, что те двое, закончив свою будничную "работу", направились в их сторону.

– Уходим! – деловито скомандовала она. – Надо торопиться.

Володя нехотя подчинился.

Они кубарем скатились по песчаному склону. Теперь предстояло переплыть на другую сторону реки.

– Плавать умеешь? – спросил Володя.

– Сейчас увидишь.

Володя разделся, связал брюки и рубаху в узел.

– Платье давай.

Интиль торопливо стянула платье и передала его Володе. Он свернул его и всунул в узел. Потом закрепил узел на голове и, взяв девушку за руку, бесшумно вошел в воду. Они оттолкнулись от дна и тихо поплыли.

– Здесь такое... такое творится, – проговорил Володя, фыркая. – За три дня увидел столько трупов, что... – Он не находил слов для сравнения.

– Тише, – предупредила Интиль. – Звуки над водой далеко идут.

Они вышли из воды. Первой шла Интиль. Вода этой реки придавала коже совершенно неповторимый золотистый оттенок. И это было так здорово, что Владимир залюбовался стройной фигурой спутницы.

На этом берегу реки сплошной стеной росли кусты. Они спрятались за ними и стали наблюдать за противоположным берегом. Долго ждать не пришлось. Уже знакомые им два человека с автоматами прошли, не останавливаясь, мимо места, где они только что прятались.

Когда автоматчики скрылись за излучиной, беглецы стали одеваться.

– Ты, наверное, удивлен, что я так спокойна? – неожиданно спросила Интиль. – И смерть моих бывших друзей взволновала меня, по-твоему, недостаточно?

Володя неопределенно пожал плечами. Ответить "нет" – это будет неправда. Ответить "да" – может обидеться.

– Так вот! Ты сказал, что за три дня видел столько трупов, что не в силах поверить в реальность событий. Представь, землянин Владимир, сколько их видела я.

Ничего страшного, казалось, хрупкая девушка не сказала, но Владимир почему-то содрогнулся.

– На этот раз они сами себя обманули, – задумчиво проговорила Интиль.

– О чем ты?

– Они должны были уничтожить всех, чтобы никто не узнал об их нападении. Они это сделали. Но теперь им не у кого выяснить, куда ты ушел и с кем! Идем! Мы их обыграли в этом раунде.

– Идем, – согласился Владимир. – Но куда? Меня наверняка уже везде разыскивают.

– Ты начинаешь по достоинству оценивать способности моих земляков, сказала Интиль с веселостью, которую Владимир никак не мог разделить. – И патрули на улице тебя поджидают. И подходы к земному Представительству уже наверняка заблокированы. Но у меня есть план. Естественно – гениальный! Слушай!

– Я весь – внимание.

Девушка смешливо фыркнула и окинула рослого землянина взглядом.

– Как много внимания! Ладно, излагаю план. Лесопарк почти вплотную подходит к окраине города. Мы переждем в нем до темноты, а потом пойдем к одному человеку. Здесь совсем рядом. Мы пройдем никем не замеченные.

– Кто там живет?

– Один хороший человек. Он когда-то посещал "Миссию". Недолго. Раза два. Или три. Потом прекратил. Сказал, что это несерьезно. Мне кажется, он порядочный человек.

Они быстро шли по редкому перелеску. Темнело. Подул прохладный ветер. Одежду Володя все-таки намочил, и от ветра стало неуютно. Интиль, к удивлению землянина, не жаловалась ни на усталость, ни на холод.

– Вот здесь и переждем, – сказала девушка, указывая на густые заросли растения, похожего на орешник. – Вон видишь – впереди озерцо. Обойдем его слева. Там прямо в воду упирается асфальтированная дорога. По ней подъезжают пожарные машины, чтобы наполнить цистерны. Пойдем по этой дороге вверх, и третий дом налево – наш. Адрес этого человека... – и она назвала адрес.

– Интиль, – сказал Володя, смущенно покашляв, – нельзя нам быть вместе. Я ценю твою самоотверженность, но...

– Никаких но! – воскликнула Интиль и даже топнула ногой. – Я не могу тебя оставить. В чужом городе ты беззащитен!

– Я? Беззащитен? – Владимир поиграл бицепсом. – Если я правильно тебя понял, члены "Миссии", которые меня видели, приговорены. Если узнают, что ты была со мной, уберут и тебя. Логично?

– Логично.

– Значит, ты согласна ехать домой, в Антупию?

– Нет, – смеясь, ответила Интиль.

Владимир вздохнул и попытался подойти к вопросу с другой стороны:

– Два человека заметнее, чем одни. Да или нет?

– Да! – с энтузиазмом согласилась девушка, которую явно забавляли попытки землянина отговорить ее от участия в опасном предприятии.

– Следовательно, двоим скрыться труднее, чем одному. Да?

– Да!

– Естественен вывод: ты едешь домой в Антупию, а я иду к вашему человеку. Согласна?

– Нет! – ответила и прыснула со смеху. – Со мной или без меня, все равно ты будешь заметен. Таких громадин, как ты, в нашем городе мало.

– Погоди! – воскликнул Владимир. Он начал сердиться не на шутку. Неужели ты не понимаешь, что я не позволю тебе жертвовать собой. При том, жертвовать без всякого смысла: просто так, "за компанию". Даже при самом неблагоприятном исходе – если меня задержат – убить землянина они, скорее всего, побоятся. Другое дело – ты. Тебя убьют наверняка. Сама только что говорила, что они убирают свидетелей. Выдвигаю ультиматум: если не уйдешь сейчас же, я с места не сдвинусь, пока меня не обнаружат и не задержат.

– Это шантаж!

– Шантаж? – переспросил Владимир. – А... – вспомнил это слово, овеянное романтикой прошлого. – Оно, как никакое другое, подходит к моему требованию!

На лицо девушки будто набежало облачко. Она опустила голову.

– Ну, хорошо. Я иду. Только... Только...

– Только что?

– Мы должны еще встретиться.

Голос Интиль был тих и печален.

– Клянусь, я найду тебя. И со мной ничего не случится. Твердо обещаю.

– Я верю тебе.

Она порывисто прижалась к его груди и метнулась в темноту.

– Помни обещание, – прозвенел откуда-то ее голос.

Смолк шорох ее шагов, и Владимир остался в одиночестве.

13

А-Линь-доду был о себе довольно высокого мнения. И это вполне естественно. Во имя Логоса, почему бы и нет?! Вслух, конечно, он этого не высказывал. Замалчивание своих достоинств, которое именуется скромностью, почему-то в чести. А-Линь-доду прекрасно знал все моральные нормы и табу и неукоснительно следовал их требованиям.

Но с самим собой можно быть откровенным? Конечно! А как же иначе? В противном случае человек просто ханжа и самый распоследний лицемер. Нет обманщика хуже, чем тот, который лжет самому себе! А-Линь-доду не хотел обманывать самого себя. Он твердо знал, что являет собой совершенство почти во всех отношениях.

Взять взгляды, например... У А-Линь-доду они самые передовые. Они хотя и не расходятся с официальными установками, но имеют небольшой левый уклончик, с этаким левым душком. Во время послеобеденной беседы с гостями приятно лихо балансировать на самом краю дозволенного. И у молодежи А-Линь-доду пользуется авторитетом. Она не причисляет его к числу старых ретроградов. У молодежи А-Линь-доду почти свой.

Очень любил А-Линь-доду утренний туалет. Он всегда занимался им около часа. Долго рассматривал свое лицо в зеркало, тихонько приговаривая: "Милашка ты этакий!". Оттопыривал языком щеки, гладил подбородок. Потом он умывался – долго, с наслаждением, фыркая, отплевываясь и даже постанывая. Брился он дважды или трижды. Затем брал густую щетку и сорок раз расчесывал волосы – это был ежедневный массаж, который, говорят, приостанавливал облысение. Потом наступал черед густого гребня – после десятиминутного священнодействия пробор получался идеальным. Были у А-Линь-доду и другие косметические ухищрения...

В итоге утром из подъезда выходил элегантно одетый, по-спортивному сложенный человек с алыми губами хорошо питающегося ребенка.

На работу А-Линь-доду всегда шел пешком. Пятнадцатиминутная прогулка была необходима для общего тонуса, не говоря уже о борьбе с привнесенной урбанизацией гипоксией и гипокинезией. И, по секрету говоря, ему нравилось, что можно в беседе будто бы между прочим вставить: "Я, знаете ли, всегда на работу пешком хожу". Имеющий такую привычку слывет человеком с принципами.

Медленно проплывали дома, быстро мчались вечно куда-то торопящиеся пешеходы. К чему? Зачем? Кто торопится, тот попросту не умеет правильно рассчитать свое время.

А-Линь-доду дышал свободно, шагал легко. Он вспомнил жалобы жены на то, что в последнее время ей все тяжелее ходить, "а вот в молодости земля сама несла ее". А-Линь самодовольно улыбнулся. Он совершенно не чувствовал себя старым. И кто бы, глядя на моложавого, подтянутого мужчину, мог предположить, что у него взрослый сын, который служит на одной из баз в Антупии.

Пора, пора подумать о любовнице. Необходимость эта назрела не потому, что А-Линь-доду был высокосексуальной личностью. В этом отношении он абсолютно средний человек. И не потому, что жена стара: Миль-са все еще привлекательна. Но проклятое общественное мнение! С этим приходится считаться. Мужчина его возраста и положения обязан иметь любовницу. Иначе его просто не будут уважать.

А-Линь-доду вздохнул, на лице его появилось легкое облачко. Новые, дополнительные расходы, потеря времени. Есть, правда, еще один выход: со значительным видом делать намеки, допускать, изредка, продуманные оговорки. Словом, давать окружающим понять, что у него есть не только машина и дача, но и любовница. Но если обман раскроется и узнают, что на самом деле подружки у него нет, позора не оберешься. Общественное мнение не прощает обмана!

Вот и институт. Толстые колонны, расписной фронтон. А-Линь-доду когда-то пытался разобраться в изображении на фронтоне. Какие-то полосы, расходящиеся лучами; рядом нечто похожее на человеческую фигуру. Дальше круги, треугольники и синусоиды. Смысла во всем этом выявить не удалось. Впрочем, общее впечатление композиция производила приятное.

Вестибюль. Темные полированные вешалки, полумрак. Красные, вытертые до ниток дорожки. Блестящие бронзовые шары на столбиках в конце перил. Все в строгом академическом стиле.

– Приветствую вас, дружище!

– Как поживаете, многоуважаемый А-Линь-доду?

– Как поживаете, почтенный?

В ответ легкий кивок слегка склоненной головой. Глубина кивка точно регламентирована в соответствии со служебным положением собеседника.

Вон там, за поворотом, его отдел, изучающий нейрофизиологическую активность ряда архитектонических слоев головного мозга в условиях его персистирования. А-Линь-доду в демократической беседе с подчиненными не раз напоминал об эпохальной значимости методики содержания головного мозга вне организма. Для этого подбирался соответствующий полиионный раствор, который насыщался микроглобулами – носителями кислорода. Он утверждал, что это даст новый импульс теоретическим и практическим изысканиям, сделает эксперименты на живом мозге более чистыми.

А-Линь-доду вспомнил лаборантку из своего отдела, Хам-су. Конечно, она сочтет за честь сблизиться с ним. Стоит только намекнуть. Тем более, что Хам-са приблизилась к тридцатилетнему порогу. Но лицо... – бледное, унылое. Глаза... – блеклые, невыразительные. И этот запах изо рта! Ужасно! Как-то в доверительной беседе с ним Хам-са, расчувствовавшись, призналась, что ее давно мучает хронический гипоацидный гастрит. Потому изо рта у нее и попахивает. А-Линь-доду пережил тогда нечто, вроде легкого шока. Верно, спутала его Хам-са с личным доктором. О Логос, если у женщины нет ума, то хотя бы должно быть чувство, что ума у нее нет. Или, на худой конец, женский инстинкт. Не тянет достойнейшая Хам-са на женский минимум, нет, не тянет!

Рядом с дверью его встретила крошечная секретарь Главы института. Глядя на него сверху вниз, она едва кивнула в ответ на приветствие и, никак не отреагировав на цветистый комплимент, пропищала:

– Немедленно к Главе института на Совет. Сугубо конфиденциально! – и удалилась, постукивая миниатюрными лаковыми копытцами.

Сохраняя приятное выражение лица, А-Линь проводил ее взглядом. Какое ничтожество! Полтора метра женщины, а туда же. Сколько высокомерия, сколько апломба. Чувствует за собой высокое покровительство. Не напрасно о ней и Главе рассказывают... Хотя – А-Линь тонко улыбнулся – это может быть обычный блеф. Но поди проверь!

Развернув плечи и слегка раскачиваясь, он направился к кабинету Главы института. И странная метаморфоза происходила с ним по дороге. В начале пути он твердо знал, что представляет собой: уважаемый всеми в учреждении руководитель одного из ведущих секторов, высокий, представительный мужчина. Он давно пришел к выводу, что Глава – абсолютный ноль в интеллектуальном отношении, а в моральном – скорее всего величина отрицательная. Но каждый сантиметр коридора, приближающий к кабинету Главы, производил с ним странную инверсию: А-Линь физически чувствовал, как меняется. Он становился все ниже: где-то на полпути к кабинету А-Линь почувствовал, что в нем рождается некое подобие почтения к Главе. У двери подобие почтения преобразовалось в глубокое почитание. Соответственно в росте он потерял еще сантиметров пять-десять. В кабинет Главы института входил небольшого роста человек, в глазах которого светилось почти религиозное обожание царственного руководителя.