Текст книги "Под знаком розы и креста"

Автор книги: Владимир Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Так вряд ли Мишенька о таких людях знает! Ну кто ему доверится?

– Тут было столько доверчивых людей, которых едва ли не открыто обманывают, – не согласилась я, – что могли оказаться, особенно по первости, пока не раскусили тайного учителя, и такие, кто с тайными обществами связан. Или еще каким образом он про них знает. Но главное, зачем бы тогда этому магистру тайных знаний было лгать тайной полиции? Ну сказал бы, да, интересовался некий Пискарев этим вопросом, но я человек тишайший и всего боящийся, мне откуда знать? Мне вот кажется, что он Пискарева даже свел с такими людьми, уж больно сильно он испугался. Даже сбился раз: то сказал, что не помнит никакого Пискарева, то вдруг вспомнил через слово. А лекцию свою читал пусть и картаво, но бойко, в листочки почти не заглядывал! Так что рассеянностью или плохой памятью этого не объяснишь.

– Хорошо, поверим твоим рассуждениям, – сказала маменька, молчавшая и внимательно нас слушавшая. – Тем не менее, отчего ты обошлась с человеком столь невоспитанно и даже грубо?

Мне пришлось в ответ вздохнуть виновато и сказать:

– Решила его напугать еще больше, чем он уже испуган. В надежде, что он побежит в охранку сознаваться. Мы с вами ничего от него не узнали, но ведь разницы никакой нет: нам бы он что-то рассказал или жандармам расскажет. Все равно пришлось бы им после сообщать, о чем мы узнали.

О второй своей надежде, ради которой я и повела себя резко и, что уж тут отнекиваться, грубо, я предпочла не говорить.

19

Ночью выпал снег. Дворники мигом с ним расправились, очистив проходы и тротуары. На мостовой его сбили в грязные комья колесами и копытами. Но на газонах и ветвях деревьев он продержался до середины дня и лишь после стал пластами обваливаться с деревьев на землю и там таять.

Несмотря на некоторое неудовольствие моим поведением, второй намеченный нами визит к обладателям тайных знаний Клара Карловна и маменька отменять не стали. Как и накануне, мы отправились втроем. Клара Карловна вновь задернула занавеси на окнах.

– Клара, отчего бы тебе не надеть маску или ту же вуаль, если ты так боишься оказаться кем-то увиденной? – спросила маменька с упреком в голосе.

– Маменька, тетя Клара боится, что это меня кто-нибудь заметит во время посещения мест, запрещенных уставом гимназии, – заступилась я.

– Что-то прежде я за ней такой боязни и пиетета перед правилами не замечала, – задумчиво произнесла маменька.

Клара Карловна расхохоталась в голос:

– Да уж. Чего мы только с твоей мамой, Даша, не вытворяли. И ведь все с рук сходило.

– Расскажите! Пожалуйста!

– Пусть Ира рассказывает. А то выяснится, что я тебя испортить хочу.

– Ее уже испортили, – фыркнула маменька. – Она у нас теперь сыщица. Что может быть хуже?

– Хуже может быть только до безобразия послушный ребенок! – назидательно ответила тетя Клара.

– Тоже правильно, – засмеялась маменька. – Но о наших безобразиях лучше поговорить в другой раз. Ты нам про эту гадалку расскажи, чтобы знать, что нам в этот раз увидеть предстоит.

– Это не гадалка, – вдруг обиделась Клара Карловна. – Это высочайшего уровня медиум[43]43
  Медиум – человек, способный общаться с потусторонним, духовным миром и выступать посредником в общении с обитателями этого мира.


[Закрыть]. И ясновидящая[44]44
  Ясновидящий – способен извлекать информацию напрямую из духовных сфер, благодаря чему, в частности, появляется и возможность предсказывать будущее.


[Закрыть]. Это вам не Мишенька, который начитался чужих книжек, пересказывает их, а выдает за собственные откровения. Здесь все очень серьезно.

– Это твое мнение?

– Ну, конечно, мое. А если тебя интересует, есть ли другие люди, что думают так же, то их множество. Даже фотографа специального присылали, чтобы вызванный дух сфотографировать. И ведь получилось!

– Неужто фотопортрет духа получился?[45]45
  В конце XIX столетия Дмитрий Иванович Менделеев и возглавляемая им научная комиссия изучали распространившиеся в России спиритические увлечения. В том числе с помощью фотографирования. Но никаких портретов духов получено не было, равно как и других доказательств их существования. Однако молва истолковывала все на свой лад.


[Закрыть] – воскликнула я.

– Совершенно верно. Даже признать можно, кто это был при жизни.

Тут тетя Клара принялась рассказывать, кто и как проверял, отчего стол по квартире движется, откуда слышны голоса и все прочие фокусы, что обязательно должны происходить при спиритических сеансах[46]46
  Спиритический сеанс – собрание, участники которого желают пообщаться с духами умерших людей. Как правило, это проделывается при участии медиума.


[Закрыть]. С ее слов получалось, что все это у знаменитого медиума, вернее медиумши, получалось честно и научно.

Мадам Бурнель встретила нас уже в прихожей. Высокая, худая, волосы, крашенные в черный, оттеняют бледность лица. В руке длинный мундштук с папиросой, от которой тянется ароматный дымок. Дополняют картину платье необычного фасона, более подходящее для вечернего приема, чем для середины дня, из ярко-красной шелковой материи и настоящая живая кроваво-красная роза в волосах.

Хозяйка проводила нас в гостиную и любезно поинтересовалась целью визита в столь необычное время.

– Мадам Бурнель, – ответила знакомая с ней Клара Карловна, – дело в том, что мы пришли к вам не ради ваших необычных и высоко нами ценимых способностей, а для простого разговора.

Мадам вскинула тонкие брови.

– Речь пойдет об одном человеке, который несколько раз посещал ваши спиритические сеансы. Его звали Валентин Пискарев.

Мне показалось, что сообщение о смерти Пискарева явилось неожиданностью для ясновидящей, но я могла и ошибиться, так как она и бровью не повела, лишь подобие тени скользнуло по лицу.

– Я искренне сожалею о его гибели, – сказал мадам Бурнель.

Понятно, раз пришли с вопросами, то человек этот не просто умер, а погиб. Так что догадаться тут нетрудно, но прозвучало это словно прозрение какое.

– Но я в замешательстве, – продолжила ясновидящая. – Не оттого, что не догадываюсь о сути ваших вопросов. А оттого, что ничем не могу вам помочь. Я помню господина Пискарева, но это и все, что могу вам сказать. Бесед мы с ним не вели.

Мне очень захотелось спросить о наших еще не высказанных вопросах, вернее, о догадках по их поводу, но я на всякий случай остереглась.

– Но, вероятно, он беседовал с другими посетителями, и вы хотя бы могли нам назвать их имена, – осторожно начала я.

– Не могла бы. – Губы мадам Бурнель при этих словах тронула виноватая улыбка, словно она за что-то извинялась. – Я никогда не называю имен тех, кто ко мне приходит для общения с потусторонним. Да и большинства имен я не знаю. Лишь некоторых постоянных посетителей.

– Хорошо, – согласилась я. – Но возможно, вы могли бы нам сказать, какие вопросы господин Пискарев задавал духам тех, кого вы призывали. Лишь о его вопросах, ничего иного не упоминая.

– И это невозможно, – еще более виновато ответила медиум. – Во время сеанса я нахожусь в глубоком трансе. Мне необходимо следить, чтобы вызванная субстанция не вышла из-под моей власти, не причинила никому вреда. Одновременно я пропускаю через себя все вопросы и все ответы, передаю их от живых к неживым и в обратном порядке, но делаю это неосознанно.

Мы задумались. Я над тем, как правильнее найти подход к этой весьма умной женщине, несомненно, знающей ответы на прозвучавшие вопросы. И как мне показалось, я нашла верное решение. Но одновременно посчитала, что стоит его придержать при себе и использовать лишь в крайнем случае. Потому что одновременно возникла и мысль о том, что, если тот же вариант предложит сама мадам Бурнель, – это будет вовсе не то же самое, как если его предложу я. И она предложила:

– Знаете что, уважаемые гостьи? А ведь есть способ получить ответы на ваши вопросы – пусть вы посчитали заранее, что не за этим сюда пришли – получить их от самого господина Пискарева.

– То есть вы предлагаете вызвать его дух? – смутилась Клара Карловна.

– Да. И расспросить его о том, что вам необходимо узнать.

– Но они обычно отвечают либо «да», либо «нет», их очень непросто расспрашивать…

– Обычно так и происходит. Но в данном случае смерть наступила недавно, что облегчает дело. К тому же помимо вас, заинтересованных в одном и том же, никого иного не будет, а значит, никто не станет отвлекать дух посторонними мыслями и вопросами. Так что есть все шансы разговорить его.

– Мы согласны, – ответила я так уверенно, что маменьке и тете Кларе ничего иного как подтвердить и дать свое согласие не осталось.

– Вам это будет стоить двадцать пять рублей, – сказала нам мадам Бурнель и вновь виновато улыбнулась. – Уж прошу прощения, но это моя работа и мой хлеб.

– Мы вас понимаем и полагаем эту сумму приемлемой, – вновь я приняла решение за всех.

– Тогда вам придется обождать десять или пятнадцать минут. Мне необходимо настроиться.

Мы остались в гостиной одни.

– Ух! Даже дрожь начинает пробирать, как вспомню, что видела за вот этими дверями! – сказала тетя Клара, указывая на широкую двустворчатую дверь.

– Тебя, и вдруг дрожь пробирает, – саркастически произнесла маменька. – Что же там такого происходило?

– А вот не стану рассказывать!

– Тетя Клара, вы часто здесь бывали? – спросила я, чтобы не дать разгореться перепалке.

– Нет, всего трижды.

– А каких духов тогда вызывали?

– Два раза Наполеона Бонапарта, отчего-то всем нравится именно его расспрашивать. Немудрено, что во второй раз он повел себя безобразно. Просто безобразно!

– Духу императора такое можно и простить! Но в чем, собственно, его безобразия заключались? – спросила маменька.

– Разбросал по комнате какие-то бумаги, – стала объяснять Клара Карловна, – погромыхал столом и наотрез отказался беседовать. Произнес всего два слова и оба ругательных!

Маменька, как обычно в присутствии своей лучшей подруги, сделалась очень смешливой. Вот и сейчас она засмеялась. Правда, тихо, вполголоса.

– Но я на него не обижаюсь, – неожиданно вступилась за дух французского императора Клара Карловна. – Мало того что его, несчастного, издергали постоянными призывами, так кто-то нагло назвал его узурпатором[47]47
  Узурпатор – человек, захвативший власть незаконным путем.


[Закрыть]!

– Можно подумать, что это неправда, – не удержалась маменька. – Он и был узурпатором.

– А еще кого призывали? – очень заинтересованно спросила я.

– Ну, в тот раз, когда Наполеон не пожелал говорить, пробовали вызвать дух Чингисхана. Только тоже без особого толку. Тот говорил по-татарски… или по-монгольски, уж не знаю в точности, и понять ничего не было возможно. Разве что и этот дух позволял себе ругаться. И не надо смеяться! Зато в двух других случаях, с тем же Наполеоном и императором Павлом, все было очень увлекательно и познавательно. Бедный Павел Петрович жаловался на то, что очень рассчитывал на поддержку Мальтийского ордена[48]48
  Мальтийский орден – древний рыцарский орден (с XI века н. э.). Имел значительное политическое влияние. Мальтийцам (или госпитальерам) приписывалось также и обладание некими тайными знаниями. Существуют предположения, что российский император Павел I был избран Великим магистром ордена.


[Закрыть], а тот его предал.

Я уж собралась просить рассказать про этот эпизод подробнее, но появилась служанка, так же как и хозяйка облаченная в ярко-красное платье, отворила те двери, на которые несколькими минутами ранее указывала тетя Клара, и жестом пригласила нас проследовать в скрытое теперь лишь плотными портьерами помещение.

Право слово, там было на что посмотреть. Стены почти сплошь скрывались за драпировкой из темно-красного бархата, расшитого золотыми каббалистическими символами, по большей части шести– и пятиконечными звездами, каббалистическими кругами, пентаклями, треугольниками и свастиками[49]49
  Разнообразные оккультные символы.


[Закрыть].

Все освещение состояло из двух канделябров, каждый на добрую дюжину свечей, но огоньки свечей еле тлели, так что приходилось напрягать глаза, чтобы разглядеть окружающую обстановку.

В двух открытых шкафах на полках смутно виднелись кости и черепа различных существ, стояли чучела воронов.

И повсюду из курильниц вились дымки благовоний, от которых мигом закружилась голова. На секунду у меня мелькнула мысль, а что, если среди этих воскурений присутствует какой-нибудь опий? Тогда сразу становится понятно, что посетители здесь видят и слышат что угодно, а не только то, как дух Наполеона безобразничает. Но ведь и самому медиуму приходилось дышать тем же воздухом, а уж ей здравый разум просто необходим! Нет, этого быть не должно. Во всяком случае, сейчас.

В центре стоял круглый стол, на одной, причудливо выточенной ноге, но опирающейся на крестовину с четырьмя изогнутыми ножками. Выглядел он, несмотря на небольшие размеры, весьма внушительно, казался тяжелым.

– Стол прежде был много большего размера, – шепнула тетя Клара.

Позади стола в массивном кресле сидела мадам Бурнель. Волосы она распустила, и те спадали ей на спину, на плечи и грудь. Лицо сделалось еще более бледным. Глаза полуприкрыты. Движением век она предложила нам занять три кресла, поставленные подле стола.

Мы присели. Я справа, напротив маменьки. Клара Карловна – напротив медиума.

Мадам Бурнель вновь без слов, лишь сдержанным жестом ладони, чуть приподнятой от подлокотника, призвала нас к тишине и вниманию. Ее взгляд сосредоточился на центре стола, где располагался хрустальный магический шар. Тот постепенно начал тлеть изнутри огоньком, и тут стало видно, что это не шар вовсе, а сделанный из стекла человеческий череп, глаза которого постепенно наливались багровым огнем.

Медиум задышала громче и чаще. Почти сразу послышалось тихое бормотание, но вскоре слова стали яснее и громче. Мадам Бурнель раз сорок скороговоркой повторила призыв духу невинно убиенного Валентина Пискарева явиться к нам для беседы. Просила она об этом то по-русски, то по-французски, ужасно грассируя, тут же перескакивала на какую-то абракадабру, схожую с китайским языком, с нее на латынь, следом вновь на непонятчину…

Неясно откуда послышались поскрипывания и шум, схожий с шумом ветра, но едва уловимый ухом, скрипы, подобие стонов и прочие невнятные звуки, от которых становилось неприятно, тоскливо и жутко. По комнате прошелестел сквозняк, пламя свечей в канделябрах колыхнулось, вспыхнуло ярко и тут же померкло, вновь обратившись в самые крохотные язычки огня.

– Вы уже здесь? – вопросила медиум, продолжая смотреть на светившийся непонятным светом хрустальный череп.

Стол, за которым мы сидели, неуверенно крутанулся.

– Ваш ответ непонятен, – строго сказала медиум.

Стол стал приподниматься на одной из ножек крестовины и застыл на мгновение под самым невероятным углом. А после гулко опустился на пол. Слишком гулко, ведь пол был покрыт толстым ковром.

– Благодарю вас, что откликнулись на мой призыв. Здесь присутствуют люди, с которыми вы при жизни знакомы не были, но которые проявляют участие в вашей земной судьбе. Готовы ли вы беседовать с ними и отвечать на их вопросы?

Стол вновь приподнялся, не столь высоко, как в первый раз, да и опустился мягче.

– Спрашивайте! – обратилась медиум к нам, а маменька и тетя Клара дружно глянули на меня.

– Вас ведь ударили в спину? – попробовала я начать с того, что вряд ли было известно мадам Бурнель.

Откуда-то послышался хрипящий мужской голос, очень сильно пришепетывающий и картавящий, словно человек выдавливал слова из горла, стиснутого чьей-то злобной и сильной рукой. Настолько тихий, что самих слов разобрать было невозможно. Тетя Клара напряглась в своем кресле, постаралась в него вжаться поплотнее. Маменька удивленно глянула на меня, но я не стала ей отвечать ни вслух, ни каким движением.

– Господин Пискарев, – ласково произнесла медиум, – вы, видимо, с непривычки стараетесь докричаться до нас. Не напрягайтесь, мы вас услышим, даже если вы станете говорить шепотом. А у вас тогда достанет сил на весь разговор. Сударыня, задавайте ваш следующий вопрос.

– Вы видели лицо вашего убийцы?

– Нет! – На этот раз ответ был внятен, хотя и произнесен он был тихим, чуть свистящим шепотом.

– Но вы же перед тем открыли ему дверь и должны были увидеть его лицо.

– Он был в маске.

– Так отчего вы впустили его к себе посреди ночи?

– Я принял его за посланника.

– Посланника от кого?

– От тех, к кому я стремился. От тех, кто принял меня в свое братство.

– Именно для этого вы приходили сюда, будучи живым?

– Да. Я преследовал эту цель.

– С кем вы здесь общались, чтобы ее добиться?

– С Михаилом Александровичем, с Мишенькой. Но он обманщик.

– Но раз вы достигли своей цели, был здесь и кто-то, кто не обманул вас?

– Барон фон Остен не был обманщиком. Но не он привел меня к цели.

– Тогда кто же?

– Я не знаю его настоящего имени. Но есть одна особенность, которую я прежде не мог осознать. От него пахло могилой!

Тут уж мы все трое вздрогнули и, как я не относилась ко всему происходящему, но очередной вопрос сумела задать не сразу:

– Но он сам был живым человеком?

– Живым – да! Человеком? У меня нет ответа.

По комнате вновь прокатилось движение воздуха, вновь колыхнулись огни свечей, а свечение хрустального черепа стало меркнуть, глаза его уже погасли.

– Простите, у меня иссякли силы, – донеслось до нас столь тихо, что, не будь мы так внимательны и насторожены, не расслышали бы этих слов, – прощайте.

После стало слышно лишь тяжелое дыхание медиума, но вскоре оно стало спокойным. Мадам Бурнель открыла глаза, глянула на нас непонимающе, но тут же узнала и улыбнулась очень усталой улыбкой.

– Вот и все, сударыни, – сказала она столь же тихо, как говорил до этого призрак, но без шипения и присвистов. – Похоже, что вы немного разочарованы, но на сегодня все закончено.

– Что вы! – воскликнула я излишне громко, так что тетя Клара в очередной раз вздрогнула и вжалась в свое кресло. – Все было поистине удивительно и имело огромный смысл. Полагаю, что мы узнали все, что возможно узнать!

– Я рада. Давайте я вас провожу.

Маменька и тетя Клара поднялись со своих мест и как-то скованно двинулись в сторону гостиной. Я чуть отстала и тихо спросила медиума:

– Полагаю, что последний человек, о котором упомянул дух господина Пискарева, вам также мало знаком и, более того, вы запретили ему бывать здесь? Ведь он пользовался вашим мастерством в своих целях?

– Я совершенно не поняла, о ком вы ведете речь, но мой дар предвидения подсказывает мне, что вы правы.

Уже на пороге квартиры я не удержалась от еще одного замечания:

– Мадам Бурнель, вы несомненно большой мастер своего дела и весьма талантливы.

– Выражу надежду, что вы, сударыня, не станете расхваливать меня слишком старательно.

– Обещаю.

– Тогда всего доброго.

20

В ландо я примостилась на передней скамейке и задумалась так, что не слышала, о чем разговаривают мама и Клара Карловна. Тем более не слышала, что они, видимо, не придя в себя от пережитого, говорили тихо и как-то боязливо.

– Даша, а ты что скажешь? – обратилась ко мне тетя Клара.

– О чем?

– Да как о чем? О спиритическом сеансе.

– Он был восхитительным! А мадам Бурнель очень талантлива.

– И все же я вот не могу поверить во все это до конца! – заявила маменька. – Даже сидя за столом, не могла поверить, и все! Боялась до дрожи, но до конца не верила!

– Это оттого, что ты привыкла к чудесам на сцене и знаешь, как они создаются, – ответила я, вкладывая в свой ответ подсказку на ее вопрос.

– То есть, Даша, ты считаешь все это простыми фокусами?!

– Я этого не говорила, – примиряюще ответила я на это восклицание Клары Карловны. И не стала разъяснять, что я не назвала виденное нами «простыми» фокусами, так как они были невероятно сложны и разгадать их я бы не сумела.

И вообще меня сейчас беспокоила одна мысль: достать и развернуть тот клочок бумаги, что был найден мной в собственном кармане уже здесь, в экипаже, или обождать с этим до возвращения домой. Решила не доставать и не читать. Судя по всему, мы с мадам Бурнель прекрасно друг друга поняли.

Но и дома не удалось сразу прочесть записку. В прихожей на вешалке для гостей я увидела сразу три гимназические шинели, и мне стало вдруг легко и весело.

– Вот, – сказала я. – В ларце был и третий. И судя по размеру шинели, того же роста и возраста, что и два других.

Маменька поняла меня, хоть я ей не говорила, как назвала Степана с Василием при первой встрече, но зато рассказывала о них довольно подробно.

– И где же наши гости, Наташа? – спросила она у горничной.

– В гостиной чаи пьют. С пирожками. Уж больно они хорошее впечатление на Варвару Антоновну произвели, вот она им пирожков и напекла, а для вас пока в печь не ставит, хочет с пылу и жару подать.

– Это хорошо, что вы гостей так любезно приняли, – похвалила мама горничную и кухарку. – Пойду, поздороваюсь и, пожалуй, удалюсь, чтобы не смущать твоих сыщиков. Или их правильнее именовать тайными агентами?

Это уже было сказано мне.

– А ты к ним сама обратись и так и этак, что им больше понравится, так и станем называть.

Кавалеры дружно вскочили при нашем появлении.

– День добрый, – поздоровался за всех Степан. – Мы хотели вас на улице обождать, но нас пригласили. И пирожками угостили.

– Да, очень вкусные пироги! Вы уж поблагодарите от нас Варвару Антоновну, – сказал без тени смущения незнакомый мне мальчик, действительно оказавшийся с Василием и Степаном одного роста. Только вот в лице его скуластом было явственно видно что-то восточное. И темноволос к тому же.

– Вы уж сами к ней заглянете и отблагодарите, – сказала я. – Степан, представь нас новому товарищу.

– Пардон, забылся, – чуть смутился Степан. – Это Прошка.

– Прохор Антипов, – не согласился с таким представлением новенький, назвался так, как счел правильным, и красиво склонил голову.

Я глянула на Степана, и он понял, что этим представление нас друг другу не окончено.

– Это как раз Дарья Владимировна будет, – показал он рукой на меня. – А это их маменька, Ирина Афанасьевна.

– Очень приятно, господа сыщики! – восхитилась маменька, ничем не выдав, что усмотрела во всей этой ситуации изрядную долю комизма. – Раз вам пирожки понравились, может, и отобедаете с нами?

– Нет, спасибо. Мы уж все дома отобедали, – ответил за всех Васька.

– Ага! И пирогов вот наелись, – добавил Степан. – Благодарим покорно за приглашение.

– Очень приятно общаться с такими воспитанными молодыми людьми, – сказала маменька. – Но вынуждена вас покинуть.

И ушла. Похоже, ее уход вызвал у гостей облегчение, которое они, впрочем, ничем не выказали. Мы расселись на диване и в креслах, и я спросила:

– Раз вы здесь, значит, узнали что-то важное?

– Узнали! – радостно подтвердил Степан. – Только пусть Васька с Прошкой… с Прохором Антиповым рассказывают.

– Сперва я начну, – охотно подхватил Васька. – Мы со Степкой стали рассуждать про то, как преступников ловят. И вот вспомнили: нужно обязательно вызнать, с кем жертва общалась… Или общался? Как сказать?

– Да ты говори про важное, – заворчал Степан, – а не про то, как говорить, спрашивай.

– Это вы очень верно рассудили, – похвалила и подбодрила я Василия, – полиция с этого всегда начинает. Даже название этому есть – определить круг знакомств и общения.

– Вот и мы про это вспомнили, – закивал Васька. – И стали определять круг, то есть вспоминать, с кем господин Пискарев общался. Всех наших соседей перебрали, никого не вспомнили. А после вот Прошку увидели и подумали, что он у них мог столоваться!

– Не у нас, – поправил Прохор, – а в папкином трактире.

– Ну да, я и хотел так сказать, – принял поправку Василий. – Вот и позвали Прохора, стали спрашивать. Он и подтвердил. Дальше ты давай, все равно мы с твоих слов про это знаем.

– У отца трактир, – весомо заговорил Прохор. – Через два дома от нашего, в подвале. Я там и видел соседа нашего по дому, Пискарева то есть.

– Как же… – попыталась я спросить, отчего он бывает в трактире, если учится в гимназии, но Прохор понял меня с полуслова, кивнул в знак понимания и объяснил сам:

– Да я в самом трактире, в залах для посетителей, только когда закрыто бываю. Но обедаю там каждый день – не готовить же для меня отдельно, раз свой трактир есть? У папки там небольшое помещение для своих, вроде столовой. А вход со двора. Но из того помещения есть в залы окошечко. Можно занавеску отодвинуть и посмотреть. Отец смотрит, когда опасается, что посетитель попробует не рассчитавшись сбежать. Или еще чего. А я от делать нечего выглядываю. Так что видел там Пискарева не раз и не два.

– Это понятно. Но что с того следует?

– Как что? Я ж его не одного видал! Вот с вашим Михаилом Юрьевичем, кажись, видал и с другими друзьями. Но про них я мало что сказать могу. Отец, тот, может, лучше скажет, хотя я его спрашивал, тоже ничего толком не помнит.

– Но что-то все же сказал?

– Да ерунду всякую! – уверенно сообщил Прохор. – Что водки или вина пили немного, а шуму от них всегда как от пьяных. Стихи всякие горланили, песни порой. Глупости всякие устраивали, то стул из-под друг дружки тащить станут, то пойдут на улицу и прохожих пугают. Идет себе человек, а те ему в ухо на пять голосов: «Ку-ка-ре-ку!»

– Это тоже немаловажные данные, – сказала я. – Хоть вы и правы, со стороны они ерундой кажутся. Но вы, Прохор, продолжайте.

– А я про что говорил?

– Про то, что про этих ты ничего сказать не можешь, а про другого можешь, – подсказал Степан.

– Ну да! Был еще один типус! С ним Пискарев несколько раз вдвоем обедал. И вели они себя тише воды и ниже травы. Все шепотом да шепотом! Да с оглядками.

– Очень нам это подозрительным показалось! – вставил веское слово Василий.

– Да! – подтвердил Прохор. – Очень подозрительно.

– Описать сможете?

– Это как? Я рисую плохо.

– Не надо рисовать. Словами тоже описание дать можно, – объяснила я. – Вы для удобства сверху вниз начните. Какие у него волосы, скажите.

Прохор вдруг захихикал, но сам себя и одернул:

– Простите, смешно вышло. Оттого что волос у него не было.

– Лысый или бритый? – уточнила я.

Прохор задумался, почесал кончик носа:

– Лысый по большей части. А остальное бритое. Вот тут и тут волоса были бы, если бы не брил их.

– Лоб какой? Высокий он или узкий?

– Наверное, высокий. Вот такой, – Прохор приложил к своему лбу всю пятерню.

– Уши не заметил?

– О! Большие, круглые.

– А мочки у ушей?

– Не помню.

– Нос?

– Нос как нос. Чуть картошкой, но не слишком. Да! Усы у него вот до сюдова!

Он опять прибег к помощи пальцев и показал, что усы у того человека росли не только над губой, но спускались на подбородок. И, видимо, упреждая мой следующий вопрос, сообщил, что губы у того человека тонкие и зубы, кажись, все на месте. Дальше мне снова пришлось подсказывать.

– А стоя ты его видел? Какого он роста, толстый или тонкий?

– Ростом он тому Пискареву вполголовы. Он разок, как уходить собрались, шепнул ему на ухо, так чуток на цыпочки встать пришлось, потому как затылком Пискарев ему в нос упирался.

Вот! А я даже не знаю, какого роста был Пискарев.

– Он не шибко толстый, животик оттопыривается, а так не толстый, – продолжил Прохор. – Папка таких сытыми зовет.

– Про одежду расскажи, – подсказал в этот раз Степан.

– Одежда у него обычная. Сюртук, жилетка, штаны. Это, котелок! И пенсне! Он, как кушать подадут, всегда пенсне надевал и в тарелки всматривался. Вроде все?

– Ты ж говорил про запах! – напомнил товарищу Васька.

– Да не я говорил, отец говорил. Я ж у отца про все выспросил. Он сперва ругать меня начал, а после, как я объяснил, что если мы чего важного вспомним и полиции скажем, то, может, помощь им окажем в поимке преступника, сам вспоминать начал.

– Это вы ему так посоветовали объяснять?

– Мы, – признался Васька.

– Очень верно посоветовали, – похвалила я. – И что же ваш отец, Прохор, вам сказал?

– Что от того посетителя лекарством пахло. Только не совсем лекарством, не как в аптеке или в больнице, а как-то иначе.

– А вот это просто замечательно! – воскликнула я.

– Да чего тут замечательного, если нюхать противно?

– Это замечательная примета, очень важная, – объяснила я. – Ваш отец не слышал, как Пискарев к тому господину обращался?

– Не-а. Не слыхал. Я ж говорил, что они все больше шептались, чем вслух говорили.

– Может, голос его слышал?

– Голос слышал, но, видно, обычный голос был, раз не сказал ничего.

– Вы уж переспросите его, тонкий голос или низкий. Это тоже может важным оказаться. А заодно еще спросите, курил ли он и что курил: трубку, папиросы или сигары.

– Спрошу.

Тут все трое моих сыщиков слегка приуныли. Они-то полагали, что разузнали все, а тут вон сколько вопросов без ответов осталось. Пришлось их подбадривать, говорить, что вот сама я, к примеру, даже не задумалась о том, что нужно такие знакомства проверить. Кажется, успокоила.

– А их правда могут в тюрьму посадить? – вдруг выпалил Прохор, указывая на приятелей.

За что получил кулаком в бок от сидящего рядом с ним на диване Васьки. Степан же просто отвел глаза и сделал вид, будто рассматривает корешки книг в шкафу. А мне пришлось задуматься над ответом. Похоже, что Василий и Степан расписали свои подвиги на ниве сыска самыми яркими красками. И возможность оказаться в тюрьме выглядела для них едва ли не как награда за те подвиги. И как тут ответить, чтобы задор их сыщицкий не сбить и не поощрить на глупости разные?

– Если узнают про некоторые незаконные детали розыска, что они проводили, то могут и в тюрьму определить, – осторожно начала я. – Но я надеюсь, что этого не произойдет. Ведь для важного и доброго дела они закон нарушали и покуда ничего серьезного в этом плане не сотворили. А вот на допросе им, скорее всего, побывать доведется. Хорошо хоть адвокат пока за них вступился. Так что, может, до родителей дело и не дойдет.

Высказанная мною угроза разоблачения перед родителями, о которой молодые люди, похоже, подзабыли, подействовала верным образом – мои сыщики притихли. Родительский гнев им казался пострашней тюрьмы. Я постаралась направить их пыл в правильное и безопасное русло, велела побольше узнать про того господина, что обедал с Пискаревым и вел с ним тайные (а то какие же еще!) беседы. Если разрешит отец Прохора, так нужно будет расспросить официантов и другую обслугу в трактире. А еще извозчиков, из числа тех, кто постоянно к трактиру подъезжает. И велела передать отцу Прохора благодарность от адвоката человека, безвинно обвиняемого в том убийстве. А еще попросила новые планы обсуждать для начала со мной, чтобы мы не помешали вдруг друг дружке.

Проводив тайных агентов и сыщиков, я наконец достала из кармана неожиданно там обнаруженный листочек. В нем без обращений и предисловий были записаны приметы неназванного человека. И они совпадали с теми, что только что изложил Прохор Антипов.