Текст книги "Игра на изумруд"

Автор книги: Владимир Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

«Mes chers[10]10
  Mes chers – (фр.) мои дорогие.


[Закрыть]…

Ну вот, до того «офранцузилась», что родным отцу и дочери по-французски пишу. И что забавно, писалось бы мое письмо в Москве или ином российском городе, это французское обращение было бы и уместно, и привычно[11]11
  Действительно, такое французское обращение среди образованных людей в то время было общепринятым.


[Закрыть]. А в Париже оно показалось чужим.

Написала пару пустых строчек и собралась с духом, чтобы попросить у вас прощения. После Володиной гибели я оказалась в какой-то пустоте, и вдруг выяснилось, что есть что-то, эту пустоту способное заполнить. И я сломя голову кинулась на сцену.

Нет, конечно, помнила я о вас ежечасно и ежеминутно. И разлуку нашу переживала. Но на какое-то краткое время вы стали для меня самую чуточку менее важны, чем сцена. А это неправильно.

Я благодарна судьбе, что она дала мне возможность вновь ощутить вкус жизни. Кто знает, как она, моя – нет, наша с вами – жизнь сложилась бы, не будь этого. Но все равно чувствую себя виноватой и прошу вашего прощения.

Наверное, я самая большая эгоистка на свете, потому что, написав об этом, испытала не только и не столько чувство стыда, сколько облегчение. Но уверена, что вы меня поймете и простите. Что в скором времени мы соберемся вместе, и у нас будет настоящая семья, и мы не будем уже больше разлучаться надолго.

Что касается меня, то я хоть сейчас бросила бы все и помчалась к вам. Но вы бы первыми меня и осудили за то, что подвела бы я этим своих товарищей по театру. Однако летом мой контракт заканчивается, продлевать его я не намерена и к осени стану свободным человеком. Вас же прошу приехать ко мне по возможности быстрее. Как я понимаю, ваш сезон завершится заметно раньше моего. Уже в июне? Вот и приезжайте в Лондон. Я к июню должна вернуться с гастролей в Америке, и мы обо всем договоримся, решим, как нам жить дальше…»

Письмо было длинным и интересным, но эти строки я перечитала несколько раз и даже всплакнула. Но тут же меня охватили радость и желание этой радостью с кем-то поделиться. Я полистала французские газеты с рецензиями о спектаклях, в которых играла Ирен де Монсоро, которую я знала и любила как мою маму Ирину Афанасьевну Бестужеву; полюбовалась на портреты. Стала листать модный журнал и сразу вспомнила о Полине. Может, кто и полагает, что модные журналы можно рассматривать в одиночестве, но я уверена, что в компании это куда веселее.

Дедушка тоже прочел письмо и, так же как я, начинал то грустить, то радоваться. И так же как мне, ему не сиделось на месте. Вот мы дружно и отправились в гости. Он – к Григорию Алексеевичу Вяткину, с которым в последние месяцы успел сойтись близко, а я к Полине.

Помимо всего прочего, Полина затевала празднование Масленой недели и хотела это обсудить со мной. Рождество у нас получилось на славу, хотелось и новый праздник сделать таким же интересным, хоть он и должен был пройти более узким кругом. Правда, после Рождества Полина стала представлять мне поводы сердиться на нее. Не всерьез, конечно. Опять же повод для дружеских насмешек подала я сама. Тогда на празднике было немало приятных молодых людей, но вышло так, что танцевала я почти всегда с Петей. Большинство на этот факт и внимания не обратили, но только не Полина. И теперь она самым бестактным образом интересовалась, как поживает мой кавалер. Это в лучшем случае. Но могла и спросить, дошло у нас уже дело до поцелуев и почему в этом вопросе я не беру инициативу в свои руки, раз уж Петя не может избавиться от застенчивости. В ответ я чаще всего фыркала и делала вид, что меня эти глупости не интересуют. Вот только получалось не слишком убедительно, и оттого я начинала сердиться на Полину, а больше на саму себя.

Но все это не мешало нам оставаться самыми близкими подругами. Сегодня же при встрече Полина не стала досаждать мне, а сразу изложила животрепещущую новость: в скором времени предстоял бал в Общественном собрании[12]12
  Имеется в виду здание Томского общественного собрания, по сути своей клуб или дворец культуры.


[Закрыть], на который мы должны были получить приглашения. Так что принесенный мною свежий журнал из Парижа оказался более чем кстати.

Сначала мы искали в нем фасоны, подходящие для нас самих. Потом к нам присоединилась мама Полины Вера Васильевна, женщина молодая и придерживающаяся самых современных взглядов. Понятно, что содержание журнала и ее заинтересовало, а мы с Полиной наперебой стали предлагать ей пошить платье то одного, то другого покроя. Но Вера Васильевна на наши рекомендации отвечала в том смысле, что этот фасон скорее пойдет Анне Петровне, а вот этот – Антонине Власовне. Мы пытались представить себе, насколько она права, и так увлеклись, что стали все платья подряд умозрительно примерять на знакомых нам особ женского пола независимо от их возраста и внешности. Часто выходило до такой степени потешно, что мы подолгу не могли перестать смеяться. Да вы сами попробуйте представить, скажем, супругу господина Морозова, даму габаритов необъятных, в платье с турнюром[13]13
  Турнюр – принадлежность женского туалета, имеющая вид подушечки, которая подкладывалась под платье ниже талии для придания фигуре пышности (по моде конца XIX в.).


[Закрыть] и зауженной талией! Это при том что место для талии на фигуре госпожи Морозовой давно уже стало неотличимым от иных мест.

– Фу, какие мы злые! – смеясь, воскликнула Вера Васильевна. – Пора прекращать злословие и отправляться спать. Время уже слишком позднее. Ой! Все порывалась спросить у вас, Даша, что на этой неделе будет показано в театре?

Я расхохоталась неожиданному совпадению, и отвечать пришлось, преодолевая смех:

– Извините за такую реакцию, Вера Васильевна! Просто у нас готовится спектакль по пьесе английского сочинителя Шеридана, и называется он очень подходяще к вашим последним словам: «Школа злословия».

На этой веселой ноте мы и начали прощаться. Полина пошла проводить меня до порога, за которым уже ждали сани. Наш путь проходил мимо кабинета дедушки Полины, и как раз в этот момент из него вышли несколько знакомых мне персонажей: судебный следователь Дмитрий Сергеевич и его помощники Андрей Иванович и Михаил Аполинарьевич. Ничего удивительного в такой встрече не было, потому что Сергей Николаевич, дедушка Полины, возглавлял губернскую полицию и нередко проводил рабочие совещания не в служебном кабинете управления полиции, а в своем домашнем. Вскоре и он сам появился из дверей кабинета в сопровождении товарища прокурора Ивана Порфирьевича Еренева.

Вид у всех был крайне озабоченный, и я забоялась, что наше появление покажется им неуместным. Но Сергей Николаевич, напротив, поприветствовал меня и сказал:

– Очень кстати встретились с тобой, Дашенька. Обожди меня полминуты, хочу сказать два слова.

Он попрощался с полицейскими чинами, напомнив, что дело, о котором они говорили, является неотложным и первостепенным.

Следователи и товарищ прокурор спустились в первый этаж, а Сергей Николаевич обратился ко мне:

– Даша, я в курсе просьбы преосвященного Макария, и более того, хоть и скрепя сердце, но сам же дал свое согласие на привлечение вас с Петром к участию в расследовании событий при монастыре. Чем вызвал недовольство Дмитрия Сергеевича. Но обстоятельства изменились самым непредсказуемым образом и заставили меня бросить лучших наших сотрудников на расследование иного преступления. Дело об убийстве монахини передано господину Янкелю, а этот господин таков, что я не просто не желаю вашего общения с ним, но запрещаю это самым категорическим образом. Знаю, что не могу вам запретить просто думать на эти темы. Думайте. При случае, хотя скорее всего я и сам надолго отлучусь из города, передам появившиеся новости. Но главное дело уже сделано: у нас имеется твердый подозреваемый, поимка же его, как говорят, дело техники. Думаю, что после задержания преступника прояснятся и все странности, связанные с самим преступлением. Надеюсь, я все понятно изложил?

– Да, конечно. Обещаю, что в этот раз не стану делать глупостей. – Я уже собралась сказать «До свидания», но не удержалась: – А позволите спросить?

– Только если на ваш вопрос можно ответить коротко.

– Зачем же вы держите таких людей, как господин Янкель, если он таков, что вы даже запрещаете нам с ним встречаться?

– Потому держу, что помимо недостатков весьма неприятных, есть у него и достоинства. В тех случаях, когда дело более или менее ясное и простое, мало кто лучше него способен его завершить. Да и сотрудников лишних у нас нет. Вот и приходится терпеть его грубость по отношению к людям. Удовлетворены ответом?

– Благодарю вас, Сергей Николаевич, – ответила я со вздохом. Не стоило мне спрашивать, могла бы и сама догадаться. – До свидания, Сергей Николаевич.

– До свидания, Полина.

Сбежав вниз, я чуть не столкнулась с Дмитрием Сергеевичем, который зачем-то поджидал меня.

– Я невольно слышал ваш разговор с господином полицмейстером, – сказал он мне. – По мне – так это к лучшему для вас и Пети. И все же хочу в нарушение правил передать вам одну вещицу. Наши полицейские эскулапы произвели вскрытие и обнаружили вот это.

Следователь протянул мне пакетик, свернутый из бумаги наподобие конверта.

– Это было обнаружено в голове убитой и, несомненно, является обломком орудия преступления. Господину Янкелю он ни к чему. При всей необычности сего предмета он не станет тратить сил на то, чтобы разобраться, что это. Вас же он заинтересует и, надеюсь, отвлечет от более опасных занятий. Я же отговорюсь тем, что в суете при передаче дела забыл об этой не самой существенной детали. Но через два дня, никак не позже, вспомнить я буду обязан.

– Спасибо, я поняла, и через два дня улика вернется в полицию.

– Передайте ее Михаилу Аполинарьевичу, он останется в Томске. Приятно с вами общаться, Дарья Владимировна. Ну, так я побежал, а то меня уже ждут.

– А кто подозреваемый? – остановила я его.

– Нас сразу заинтересовали те люди, что посещали монастырь или прибыли в него в последнее время. Среди новых послушниц оказалась особа с криминальным прошлым. Подробности пока неизвестны да и не слишком важны, потому как эта особа выдала себя тем, что безо всякого предлога из монастыря исчезла. Вот ее поимка и есть главная задача для господина Янкеля. С этим он вполне в состоянии справиться. Весь вопрос – насколько расторопно? Ну, до свидания.

Дмитрий Сергеевич убежал, а я тут же развернула пакетик. В нем оказался обломок трехгранной формы, длиной менее вершка и похожий на костяной. Была ли это в точности кость, я не знала, а лишь предполагала. Что это за кость и какого животного, я тем более не могла определить.

5

Едва мы на следующее утро пришли в театр, как нам сказали, что нас зовет Александр Александрович, и мы пошли к нашему антрепренеру.

Тот сидел, положив голову на руки, и вид имел растерянный и грустный. Я даже испугалась, мол, не приболел ли наш руководитель, но он улыбнулся и приветливо сказал:

– Здравствуйте, друзья мои! Я пригласил вас, чтобы…

– Чтобы сообщить пренеприятное известие! – вырвалась у меня фраза из пьесы «Ревизор».

– Нет! – засмеялся антрепренер. – Хотел с вами посоветоваться. Хотя, правду сказать, мысли, из-за которых я к вам хочу обратиться, можно назвать и неприятными. Случилось так, что у нас некому играть сэра Питера Тизла.

– Это что за новости такие? – воскликнул дедушка.

– Кто-то заболел? – одновременно с ним ужаснулась я.

– Нет-нет. Все живы и здоровы, – стал успокаивать нас господин Корсаков. – Но это дела не меняет.

– Тогда в чем причина вашего заявления, вы уж извольте объясниться, – недоуменно развел руками дедушка.

– Афанасий Николаевич, прежде вы сами скажите: к какому амплуа относится эта роль? – спросил Александр Александрович, глядя ему в глаза.

– Пожалуй что благородный отец, – не вполне уверенно ответил дед.

– Но у него юная супруга, которая его любит совсем не как отца, а как мужа.

– Хорошо, пусть тогда эту роль играет Петр Фадеевич.

– Но он же трагик, а герой то и дело попадает в комические ситуации.

– Для этого у нас имеется Иван Иванович Тихомиров.

– Но он же комик, а не герой-любовник.

Я уже поняла, куда клонит наш антрепренер, хоть это и было полной для меня неожиданностью, но виду не подала, а напротив, вставила словечко, потому что очень любопытно выглядел мой любимый дедушка, пребывающий в растерянности и полнейшем непонимании:

– Тогда, может, Штольц-Туманов?

Актер вполне подходил на амплуа героя, но был молод. Александр Александрович подозрительно посмотрел на меня:

– Тогда кто же будет играть остальные роли?

– Александр Александрович, если вы желаете спросить, способны ли вы сыграть эту роль, то так и спросите. Зачем мучить людей загадками? – возмутился дедушка. – Вы вполне можете сыграть.

– Спасибо за такую оценку, но я эту роль играть не намерен. Есть у меня другая кандидатура, которую мы обсудили и с Петром Фадеичем, и с Иваном Ивановичем. Все сошлись на том, что лучше вас, Афанасий Николаевич, для этой роли никто не подходит. Хоть и выглядите вы чуть моложе, чем мне нужно, но это дело поправимое.

Дедушка так неловко опустился на стул и так забавно развел руками, что мы расхохотались.

– А кто же будет суфлировать? – первым делом забеспокоился дед о своей основной должности в театре.

– Да у нас в труппе целая династия суфлеров, так что беспокоиться не о чем, – успокоил его антрепренер, сделав красивый жест в мою сторону.

– Подождите, – настал мой черед проявлять беспокойство, – а шумы? Шумы кто будет делать?

– Оркестр. Пьеса такова, что специальных эффектов не требует, там все действие в комнатах происходит. Опять придется просить у градоначальника арфу, но это не проблема. Если вы, конечно, согласны.

– Я же двадцать лет не выходил на сцену, – выразил сомнение новый актер труппы.

– Неправда, – тут же осадили его. – Время от времени вы участвовали в любительских спектаклях. Но главное, ваш предыдущий опыт… я полагаю, что это как плавать: один раз научившись, уже никогда не разучишься. А уж вы играли на таких знаменитых сценах, и так играли, что о ваших ролях по сей день разговоры ходят. Так что готовьтесь, репетиция начнется через четверть часа.

– Если ты знала заранее и не сказала, то ты мне больше не внучка, – грозно произнес дедушка, выходя и закрывая дверь уборной Александра Александровича. – До самого вечера!

Я засмеялась и стала уверять, что ничего не знала и догадалась лишь за несколько секунд до того, как все сказал сам господин Корсаков.

Репетиция завершилась чуть раньше, чем уроки в гимназии, но я все равно не стала сидеть в театре, а пошла прогуляться неспешным шагом до места нашей с Петей встречи. Для этого мне пришлось только перейти через дорогу и пройти шагов пятьдесят. Больше делать стало решительно нечего, но, по счастью, рядом оказались витрина магазина Кухтериных и афишная тумба. Я изучила витрину и принялась читать афиши, когда услышала позади дыхание.

– Здравствуйте, Петя, – сказала я, не поворачивая головы.

– Здравствуйте, Даша, – откликнулся гимназист. – А как же вы… Ну, понятно. Вон как хорошо мы отражаемся в витрине, не хуже чем в зеркале.

– Ну раз вы сегодня настолько сообразительны, то, может быть, скажете, куда мы сейчас пойдем?

Петя пожал плечами: мол, откуда же мне знать, – но сразу отвечать не стал. Посмотрел по сторонам, оглядел витрину, перевел взгляд на тумбу с афишами и, улыбнувшись до ушей, сообщил результат своих наблюдений:

– Мы пойдем в цирк! Смотреть карлика!

Накануне мы намеренно не стали обсуждать своих выводов о личности убийцы. Решили подумать как следует и не сбивать друг друга всякими скоропалительными версиями. Но, похоже, додумались мы до одного и того же. С одной стороны, то, что мы мыслим схоже, хорошо: можно понимать друг друга почти без слов. Но, с другой стороны, нам не помешало бы высказывать большее число вариантов. Это я подумала про себя, а вслух спросила:

– И что вы обо всем этом думаете?

– О карлике или о ситуации в целом?

– Сперва обо всем сразу. Хотя бы о том, для чего нас привлекли к расследованию.

Петя сделал самое умное лицо, какое у него могло получиться, и важно спросил:

– Разрешите начать доклад и изложить собственное конфиденциальное[14]14
  Конфиденциальное – предназначенное только для данного человека и неподлежащее широкому распространению.


[Закрыть] мнение?

– Разрешаю, – милостиво и как бы нехотя согласилась я.

– Ох, не скажу, что я в восторге от того, как нас к нему привлекли, – заговорил Петя уже безо всякой дурашливости и даже вздохнул. – Хотя мне уже давно хотелось еще раз поучаствовать в раскрытии преступления. Но мне вот показалось – может, и без повода, – что преосвященный Макарий позвал нас по одной причине: он сразу догадался, что полиция станет прежде всего искать убийцу монахини и, может, вовсе не будет искать камень. Потому что неизвестно в точности, изумруд это или нет. Вдруг простой булыжник? Нет, сделал-то он это не из корыстных побуждений. Я такое о нашем епископе даже думать не хочу. Скорее из любопытства, очень уж ему хочется узнать, настоящий это изумруд или нет. Но в любом случае находке камня он будет только рад. А еще очень похоже, что он неплохо все просчитал. Ну то, что полиция станет держать нас в стороне от опасного поиска преступника и что нам ничего другого и не останется, как камень искать. Вот примерно так я думаю о ситуации в целом.

– Вот и я примерно так же думаю. За одним исключением: мне кажется, епископ уверен, что камень настоящий. А сейчас я должна вам рассказать то, что узнала вчера, но сначала вы скажите, не слышали ли вы о каком-то случившемся накануне новом преступлении?

– Ничего не слышал. Но отец вчера был очень расстроен и озабочен. Я так и подумал, что случилось что-то очень неприятное. Но что именно, не знаю.

– Вот и я в точности ничего не знаю. Но нас это касается вот с какого бока.

И я стала пересказывать самым подробным образом все, что мне сказали вечером наш полицмейстер, а чуть позже Дмитрий Сергеевич.

– Так что пришлось мне еще раз обещать, что ни в какие неприятности мы ввязываться не станем, – закончила я.

– Полагаю, что посещение цирка не представляет для нас опасности? – хитро улыбнулся Петя. – Вот и отлично! А что за осколок вам передал Дмитрий Сергеевич?

Он аккуратно извлек костяной обломок из пакетика и принялся его рассматривать. Затем достал из кармана лупу и продолжил осмотр с ее помощью. Я фыркнула.

– Я не ношу с собой лупу постоянно, – правильно понял меня Петя. – Просто на уроке мы изучали насекомых, и нам велели принести лупы. А так от нее и толку никакого. Единственное, что могу сказать уверенно, так это то, что держать в руках обломок орудия убийства, извлеченный из убитого тела, – очень даже жутко. Ну и еще то, что штука эта выглядит очень прочной, и, мне кажется, маленький человек не мог бы ударить так сильно, чтобы сломать ее.

– Ну след-то вы видели даже лучше, чем я: маленький был след, почти детского размера. И все остальное можно объяснить лишь одним-единственным образом: кто-то запрыгнул на спину монахине, та в ужасе кинулась бежать, не разбирая дороги, неся на плечах собственного убийцу. Как только убийца понял, что по-иному ее не остановить, он ударил ее своим странным оружием. А после вернулся по ее же следам.

– Ну да, конечно, – согласился Петя. – Это подтверждается еще и тем, как был нанесен удар: сверху вниз. И тем, что монахиня не кричала, то есть ей, скорее всего, зажимали рот. Женщина она была крепкая, но не настолько, чтобы бежать и тащить на себе взрослого тяжелого человека. С такой тяжестью она бы очень быстро упала.

Петя немного помолчал и задумчиво спросил:

– А вот странно, отчего полиция не стала следы так же внимательно, как мы, осматривать?

– Странно, что мы с вами стали это делать, – ответила я. – Для полицейских было очевидно, что невозможно пройти точно след в след, а мы с этим взяли и не согласились.

– Если подумать, то полиция тоже оказалась права. Бежать след в след, пытаться догнать жертву и не разбросать притом снег ни у кого бы не вышло. А вот вернуться обратно, когда спешить большой нужды не было, убийца сумел…

– А еще убийца сорвал с шеи монахини ладанку, в которой находился камень. Порвал кожаный шнурок голыми руками, едва шею не перерезал. На ребенка это похоже? Выходит по всему – карлик. А карлики чаще всего у нас при цирках обитают, о чем вот и в афише написано. Может, есть возражения?

На афише, где перечислялись цирковые номера, и впрямь значился «Карлик Гоша».

Петя покивал головой, потом засмеялся.

– Я тут один рассказ вспомнил, – пояснил он. – «Убийство на улице Морг» называется, читали?

Я кивнула.

– Там ужасное преступление обезьяна совершила. Вот мне на миг и показалось, ну мелькнула у меня мысль, что в нашем случае тоже обезьяна виновата. Но самому смешно стало: обезьяна в Сибири! Хотя с цирком вон и обезьяны приехали.

– Петя, я сейчас сама смеяться начну.

– Да шучу я, – тут же перебил меня поклонник обезьян. – Обезьяна, конечно, умное животное, может, даже умнее собаки, но как ее заставить ладанку сорвать? Да и ножом пользоваться? Кстати, дайте мне еще раз взглянуть на улику.

Я подала ему пакетик с обломком орудия убийства, Петя еще раз на него посмотрел и даже понюхал. Над этим я смеяться не стала, сама накануне не удержалась и понюхала. Так, на всякий случай, хоть и догадывалась заранее, какой запах услышу.

– Больницей пахнет, – подтвердил мои наблюдения Петя. – Что и следовало ожидать. Правда, это меня навело на одну идею. Сейчас костяные ножи можно только у селькупов да эвенков встретить, и то не каждый день. А у нас при университете есть музей. Этнографический. Может, стоит туда сходить, вдруг что-нибудь интересное про этот обломок скажут?

Идея была чрезвычайно здравая, и мы решили не откладывать посещение университетского музея и отправиться туда сейчас же. Потом подумали, что тогда мы опоздаем в цирк, опять же Петя пообещал разузнать фамилии профессоров, такими вопросами занимающихся, и даже заручиться поддержкой отца, чтобы к нам отнеслись с большим пониманием. К тому же не мешало и пообедать. Из всего этого обсуждения получилось, что в университет правильнее пойти завтра.

– Ну так что? Встречаемся у цирка? – спросил гимназист.

– А вам можно?

– Вы опять про устав? В цирк на дневное представление гимназистам можно, хотя это и не поощряется. Но ведь епископ обещал мне защиту от его превосходительства господина инспектора народного образования? Грешно не воспользоваться!