Текст книги "Стихийное бедствие"

Автор книги: Владимир Панков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Стою вот, – загадочно усмехнулась Клава. – У тебя-то в жизни как, все нормально?

– А что у меня может случиться? – не понял Федя.

– Да ненормально у него, ненормально, – вмешался Петрович. – Он сегодня норму к чертовой матери перевыполнил!

– Ничего удивительного, – всезнающе пожала плечами Клава, – он же теперь на Доске почета, – и стрельнула глазами, куда надо.

У мастера, как глянул, челюсть отвалилась, а Федя только головой покачал:

– Силен! А что, еще мужчина в соку, а?

– Предлагаю обмыть портрет. – Клава деловито полезла в кошелку за чем-то стеклянным.

– Что, прямо здесь? – испугался Петрович.

– Хорошее дело прятать по подворотням нечего, – пояснила Клава и достала стаканы.

– За все хорошее! – твердо сказала Клавдия и одним глотком осушила свою посуду.

Очень скоро она запылала всеми щеками, Петрович привычно стал поругивать начальника цеха, и только Федя стоял трезвым и чужим на этом празднике жизни.

– Ты что не пьешь? – поразилась Клавдия.

– Пью, – Семенов показал пустую посудину, – но не балдею.

И тут Федя нечаянно взглянул на свой портрет. Передовой труженик смотрел на него осоловелыми глазами, нос покраснел еще больше, а цвет лица стал вовсе землистым. Федя подобрался.

В этот момент из проходной вышел Рогов.

– Товарищ художник, – кокетливо позвала его Клава, – а мы тут ваш портрет обмываем.

– Портрет не мой, а вашего мужа, – расшаркался художник.

– Чего же ты меня, гад, словно алкаша малюешь? – неожиданно испортил обстановку любезности металлический голос Семенова.

– Федя, – Клава мгновенно повисла на мужниной руке, – ты пьян.

– Я трезв, как никогда.

– Ты мне чуть не каждый вечер такие заявления делаешь. Не смеши меня, трезвый… Вместе же пьем.

– В том-то и дело, что пьем вместе, а пьянеет он один. – Федя обиженно показал на портрет и схватил у жены бутылку.

С каждым глотком менялись на холсте краски – нос багровел, лицо зеленело. Художник Рогов тоже побледнел.

– Прямо как у Дориана Грея, помните? – прошептал он почти в ужасе. – Это не я, это бабка… Вот колдунья, а? Это она краски мне готовила.

– Что ты там бормочешь? Бабка, колдунья… Я-то что теперь делать буду? Куда я вечно трезвый-то? Кто со мной разговаривать станет? Зачем ты меня коллективу противопоставил? – Федя даже слезу пустил. – Все люди как люди – выпивают, сдают бутылки, участвуют в жизни завода, а я…

В этот момент из проходной вынырнул предзавкома Девицкий.

– А, Семенов, поздравляю… Не зря мы тебя на Доску повесили. Ты, оказывается, сегодня норму резко перевыполнил.

– Ну, вот, – развел руками Федор.

– Я думаю, что за это большое спасибо надо сказать товарищу художнику. Он настоял, чтобы тебя поместили на Доску почета, и вот, видимо, сказался воспитательный фактор! Портрет тебе теперь не дает плохо работать. Молодцом. – Девицкий похлопал Семенова по плечу и бросил взгляд на портрет – А что это за мурло?

– От каждого стакана меняется, – испуганно сказал Федя.

– У нас теперь дилемма, – задумался Девицкий, – то бишь выбор… Либо снять с Доски почета мурло этого алкаша…

– Но он же план перевыполнил! – крикнула Клава.

– Либо резко завязать с употреблением напитков, – продолжал Девицкий.

– Придется резко… – вздохнул Семенов.

– Федя… – с тоской прошептал мастер Петрович.

ИСТОРИЧЕСКОЕ МЕСТО

На облезлой стене старого трехэтажного дома, под осыпавшейся местами штукатуркой неясно виднеется мраморная доска прямоугольной формы.

– Это она, видите? – показывает зонтиком на доску пожилой человек в мятом льняном костюме – жилец дома Коровин.

– И что, в самом деле мраморная? – сомневается одетый в длинный габардиновый плащ представитель жэка Бочкин.

– Сейчас посмотрим, – деловито отвечает местный скульптор Андронов, вызванный Бочкиным в качестве эксперта.

Взятым у Коровина зонтиком он стучит по штукатурке, отламывая куски покрупнее, затем, взявшись рукой за подоконник, подтягивает свое грузное тело поближе к доске и начинает изучать ее, едва не прикасаясь к ней носом.

– Это чудо! – почти в экстазе произносит Андронов, не в силах оторваться от поразившего его произведения искусства.

– Почистите надпись, – просит представитель жэка.

Скульптор неловко сковыривает кусок штукатурки с доски, после чего тяжело приземляется на асфальт.

– Смотрите, смотрите, – почти светясь от нахлынувших чувств, шепчет Коровин. – «В этом доме в…… годах останавливался Лев Толстой».

– Это написано? – с недоверием спрашивает Бочкин.

– Вы что, не видите? – скульптор вроде бы даже обиделся.

– Ав каких годах?

– Неразборчиво… – пытается приглядеться Коровин.

– Невозможно себе представить, – качает головой Андронов, – как это могло сохраниться?!

– Было под штукатуркой, вот и сохранилось, – поясняет очевидное для себя Бочкин.

– Вчера отвалился кусок и обнажил. – Коровин словно сытого кота поглаживает «исторический» кусок штукатурки. – И ведь что обнажил!

– Теперь со всего света повалят паломники, – уверенно заключил скульптор, – исторические места, они на улице не валяются.

Бочкин сокрушенно покачал головой и посмотрел под крышу:

– Дом-то уж больно неказистый. Прям не верится, чтоб Толстой…

– А доска? – обиделся Коровин.

– Не мог, что ль, дома получше выбрать?

– А если приспичило? Знаете, бывает… – скульптор зачем-то стал осторожно простукивать стены.

– Знаю… – согласился представитель жэка. – Так, говорите, дощечка настоящая, товарищ скульптор?

– Мрамор, – пожал плечами Андронов.

– Тогда да… – Бочкин развел руками. – Сейчас мрамора даже на базе не достать… Ну что ж, придется капитальный делать, товарищи! – В голосе представителя жэка послышалась с трудом скрываемая официальная часть. – На исторический памятник, думаю, жмотиться не будем…

Бочкин отколупнул кусочек штукатурки на память, кхекнул чему-то сокровенному и отбыл в расположение своего жэка.

– Степан Палыч, – в восторге обнял скульптора Коровин, – ну вы гений! Здорово доску замуровали. Настоящий гений!.. Наконец-то в нашем доме не будут течь потолки… Зайдемте ко мне, выпьем за успех нашей маленькой хитрости.

– Увы, Сергей Николаич, меня ждет новая работа. Жильцы из шестнадцатого дома заказали мне чугунную доску.

– Чугунную?

– Да. С надписью, что их лифтом пользовался Лермонтов…

СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ

– Да, товарищи, – хмуро говорит директор, – мы оказались на сегодняшний день в бедственном положении. По графику мы должны были закончить две крыши, а у нас еще и стен нет. А где паркет, спрашивается? Два вагона неизвестно куда ушли. Кто нам теперь паркет даст?.. Теперь еще этот котлован, который забыли вырыть… Нас нынче даже чудо спасти не сможет.

Вдруг дверь в кабинет распахивается.

– Степан Петрович, беда! – На совещание врывается растрепанный Клюев.

– Ну, что там еще?

– Метеостанция передает, что в нашу сторону движется огромной силы циклон. Крыши сносит, заборы ломает, в Бубыреве подъемный кран повалил. Стихийное бедствие, Степан Петрович!

– Стихийное бедствие, говоришь?.. – Директор спокоен на удивление. – Каждое стихийное бедствие можно сделать организованным… Ты, Клюев, беги на метеостанцию, держи меня в курсе…

Клюев убегает. Директор поворачивается к совещанию.

– Будем считать, что у нас появились скрытые возможности.

– Какие еще возможности, о чем вы говорите?

– Могло у нас циклоном две крыши снести?

– Но их же и не было!

– Тем проще снести… Теперь стекла. Листов сто могло побить?

– Это могло.

– А паркет – два вагона – могло раскидать?

– Что, вместе с вагонами?

– А хотя бы!.. Раз ветер такой силы, он может и целый котлован засыпать…

– Которым у нас и не пахло! – обрадовался кто-то из участников совещания.

– Таким образом, эти коррективы помогут нам ликвидировать все наши хвосты. В разумных пределах, естественно. Не переборщить тоже важно.

Вдруг дверь в кабинет снова распахивается. На пороге сияющий Клюев.

– Стороной прошел, Степан Петрович? Цикл он-то.

– Как стороной?

– Свернул в соседнюю область!

Стало тихо. Все настороженно смотрели на директора.

– Да, кому-то повезло. – Степан Петрович достал сигарету. – А ведь меня приглашали в соседнюю область работать…

– Да что вы, Степан Петрович, – замахал руками Клюев. – Хватит с них стихийного бедствия…

СТОПРОЦЕНТНОЕ АЛИБИ

В служебной комнате заседает комиссия из нескольких человек.

– Я думаю, дальше мы так ничего не выясним, – говорит председатель комиссии. – Кого бы мы ни спросили насчет опозданий, прогулов, у каждого найдутся убедительные оправдания. Я предлагаю пойти от противного.

– То есть?

– Пригласите следующего… Только попрошу мне не мешать.

В комнату вошел инженер лет тридцати.

– Ваша фамилия? – резко спросил председатель.

– П-пронин, – инженер немного оторопел.

Председатель встал из-за стола и стал медленно кружить вокруг инженера:

– Мы проводим следствие. По одному очень важному делу. Скажу вам по секрету, подозреваются все. И вы в том числе.

– Я? – Пронин заволновался. – А в чем меня обвиняют?

– Скажите, что вы делали вчера на территории завода?

– Тут, видимо, какое-то недоразумение! – Пронин отпрянул. – Я могу доказать. У меня весь день, понимаете, расписан. Меня, может, вообще на территории завода… отсутствовало.

– Чем докажете?

Пронин порылся в карманах:

– Вот билет в кино. Случайно сохранился… Начало как раз в три. Члены комиссии переглянулись.

– Алиби! – тихо сказал кто-то.

– Точно, алиби, – подхватил Пронин. – А до этого я тут за углом в магазине был. Вот и чек с указанием времени. Я еще за деньгами домой ездил.

Члены комиссии разом почесали в затылках.

– Но на чеке время – двенадцать тридцать, – сказал председатель, – а что вы делали раньше?

– А утром заседание было.

– Служебное?

– Нет, на месткоме вопрос о дисциплине обсуждался. Моя фамилия в протоколе есть. И свидетели имеются. Вместе голосовали.

– Алиби! – опять сказал кто-то из членов комиссии.

– Вот именно! – Пронин явно повеселел. – Да у меня каждый день так? А если всех наших в чем-то подозреваете, то скажу вам: напрасно! У нас весь коллектив в течение рабочего дня на месте не застать. Считайте, что у всех алиби?

СУДЬБА РЕБЕНКА

– Кто там пришел? – поинтересовался отец, лежа на диване с газетой.

– Вставай, – из прихожей высунулась жена, – учительница… Отец закряхтел и встал:

– Даже дома покоя нет… Зови.

В комнату вошла молоденькая, скромно одетая учительница.

– Проходите, садитесь…

– Я ждала вас на родительском собрании, но вы не пришли, – учительница начала довольно ядовито. – Извините, вынуждена сама…

– Да что вы извиняетесь? К нам народу много приходит. Если что нужно, сразу идут. Вам-то что потребовалось?

– Мне? – удивилась учительница. – Я по поводу вашего ребенка. Сына.

– Ребенок-то вам зачем? Ребенок по нашим временам – не дефицит. Вы уж не стесняйтесь, так сказать, пользуйтесь случаем, говорите, что надо.

– Я вас не понимаю, – гордо подняла голову учительница.

– А я вас. Что мы играем в кошки-мышки? Выкладывайте, что там у вас?

– У меня? Это у вашего сына будет двойка в четверти.

– Ага. Вот теперь понимаю… И что я должен вам устроить, чтобы этой двойки не было?

– Мы с вами говорим на разных языках… Двойка! Вы это понимаете? По математике!.. И вполне возможно, еще и по физике.

– Ага. Значит, уже две. Вот это уже деловой разговор. У вас хорошая хватка… – Отец задумался на мгновение. – Джинсы вас интересуют?

– Меня интересует ваш сын.

– Так. Значит, джинсы вам не нужны… А кожаное пальто, воротник из ламы?

– Вы странный человек… Я говорю о сыне, о вашем сыне, а вы мне про какое-то кожаное пальто.

– Какое-то? Вон как вы к этому относитесь?.. Вы крепкая штучка, тертая девушка… Хорошо, дубленка! Только ваш размер будет очень трудно подобрать.

– Да что мы торгуемся, как на базаре?.. «Размер подобрать трудно»… А судьба ребенка, я вижу, вас и не интересует?

– Не подумайте, что я хочу вам польстить, но я впервые встречаю такого человека, как вы. Как легко вы меня раскусили… «Размер, трудно»… Действительно, я хотел немного набить себе цену. А вы? «Судьба ребенка!..» Судьба ребенка – это блестяще. И держитесь как! И ни копейки не уступаете!

– Какая копейка? О чем вы?

– Простите, умоляю… Как можно вам – о копейках? О дубленках, джинсах, прочей ерунде?.. Жена! – крикнул отец, и жена тут же возникла перед ним.

Он быстро стянул с ее пальца золотое кольцо с бриллиантом, взвесил его на руке и положил на стол перед учительницей.

– Я вас правильно понял? Это вам.

Учительница вздохнула и полезла в сумочку, откуда достала смятую трешку, рубль и еще рубль. Неумело взвесила все это в руке:

– А это вам! Если вы другого языка не понимаете… Это вам, чтобы вы подтянули вашего сына по математике.

Вдруг открылась дверь в комнате сына. Оттуда высунулся молодой балбес:

– А по физике?..

МИР ТЕСЕН

В купе вагона сидели две женщины. Как только поезд тронулся, одна из женщин сразу погрузилась в чтение. Другая, наоборот, стала пристально рассматривать свою попутчицу.

– Простите, я вас нигде не могла видеть?

Первая женщина оторвала глаза от книги:

– Могли, конечно. А в чем дело?

– У меня такое впечатление, что мы с вами где-то встречались.

– Вы знаете, у меня хорошая зрительная память. Я вас вижу первый раз в жизни.

– Может, у кого-нибудь в гостях? Может, у нас есть общие друзья? Общие знакомые?

Женщина с книгой недовольно морщится:

– А почему вы решили, что у нас с вами должно быть что-то общее?

– Ну как же… А сапожки? – Женщина без книги стрельнула вниз по сапогам, которые действительно были похожи, как две капли воды.

– Их можно достать в любом магазине, – холодно отрезала женщина с книгой.

– Не скажите… В любом нельзя. Вы, к примеру, в каком доставали?

– Я не в магазине… Мне принесли домой.

– А кто принес, если не секрет?

– Это что, допрос? – вспыхнула женщина с книгой.

– Нет, просто интересно… Случайно, не мужчина?

– Мужчина.

– Такой высокий, кудрявый, нос с горбинкой?

– Нет. Маленький, лысый и нос картошкой.

– Ну надо, какая досада! – разочарованно покачала головой женщина без книги. – И все-таки у меня такое впечатление, что мы с вами где-то встречались. У меня тоже хорошая зрительная память… У нас вон и сумки, как две капли воды.

– Это еще ничего не значит.

– И пальто.

– Случайность.

– И платья!

– Совпадение.

– Слишком много совпадений для людей, которые первый раз видят друг друга… Послушайте! – вдруг подпрыгивает женщина без книги. – А где вы доставали шапку?

– В магазине. Вот это уж точно – в магазине.

– С какого хода? С черного?

– Со служебного.

– Вам ее выносили в газетке под видом селедки?! – победоносно бросает женщина без книги.

– Да, – женщина с книгой смутно припоминает, – а вам, насколько я помню, в ведре с опилками…

– Ну! Вспомнили? Мы же «свои»! Все через служебный вход, все в виде исключения… Да у нас с вами все общее? Записки общие, телефоны общие. Вы сверху-то сколько давали?

– Как всегда – двадцатку.

– Двадцатку? – побледнела женщина без книги. – Мошенники, жулики, проходимцы! Вы знаете, сколько они с меня сдирают? Пятьдесят!

– Ну вот, – усмехнулась женщина с книгой. – А говорите, общее. Нет у нас с вами ничего общего.

КАМУФЛЯЖ

В кабинет следователя заглянул довольно поношенный гражданин с фибровым чемоданчиком в руках:

– Простите, я с повинной. Можно войти?

– Да, да, проходите, садитесь, – ответил следователь, отрываясь от своих текущих дел.

– Яс чистосердечным признанием, я постою. – Гражданин тяжко вздохнул. – Я пришел выложить вам все карты… Вы думаете, я скромный, незаметный? Вы ошибаетесь. У меня все замаскировано, все камуфляж. Видите этот невидный, поношенный костюмчик? Это тонкая английская кожа, вывернутая наизнанку, подкладкой наверх. Костюм жутко дорогой, но выглядит пшиком.

– Я что-то не совсем понимаю, – нахмурился следователь.

– Еще поймете… – Гражданин подошел к окну. – Видите внизу мой драндулет?

– «Запорожец»?

– Увы, но с мотором от «мерседеса», с креслами от «кадиллака».

– Зачем?

– И это еще не все. Дома у меня три шубы «норка под кролик».

– Может, «кролик под норку»?

– Вы меня недооцениваете. Что я, врать сюда пришел? Я пришел чистосердечно признаваться… Шубы самые что ни на есть норковые, но имеют вид кроличьих. Иначе же нельзя. Кто поверит, что я на мою мизерную зарплату могу приобрести три норковые шубы?.. Ну что, я вас заинтересовал?

– Заинтересовали, – ответил следователь, – а вы садитесь, пожалуйста.

– Яс чистосердечным признанием, я постою, – отказался гражданин и повернулся к графину. – Позвольте глоточек водички, а то в горле пересохло. Первый раз с повинной-то…

Он выпил воду из стакана и продолжал:

– Дача у меня никудышная. Развалюха.

– Тоже камуфляж?

– Верно. Настоящая-то дача у меня в сарае, бывшем коровнике. Вот где мрамор, хрусталь, ковры… Но снаружи – коровник коровником. Догадаться абсолютно невозможно.

– Но откуда у вас все это?

Гражданин торжественно поставил на стол свой чемоданчик.

– Здесь приходно-расходные книги, квитанции, накладные, короче – все… Притом учтите, все сходится тютелька в тютельку. Печати, подписи – самые настоящие, но все это – липа! Я вам подробно покажу, как этот клубок размотать.

– Вы не можете подождать секундочку? – Следователь хотел навести кое-какие справки по телефону.

– Нет, нет, я очень тороплюсь, – остановил его руку возле самого телефона гражданин с чемоданчиком.

– Вот как? – Следователь почти изумился. – Любопытно узнать, куда вы так торопитесь?

– Видите ли… – замялся гражданин. – Там у меня на квартире в Лебяжьем переулке… м-м… человек от вас обещал прийти… С обыском. Но вы запишите, что я первый пришел. И сам. С чистосердечным… Где тут у вас регистрируются?

Следователь улыбнулся и все-таки снял трубку.

– Петухов, в Лебяжий переулок посылали людей?

Затем положил трубку и посочувствовал:

– Тут какая-то ошибка. Наши люди все на месте. Вас, наверно, разыграли… Может, кто из сослуживцев подшутил?

Гражданин встрепенулся. Он понял, что попал в весьма щекотливое положение. Глаза его засуетились, он снял чемоданчик со стола:

– Б-будем считать, что я тоже пошутил…

Он оглянулся в сторону двери:

– Н-ну, я пошел?..

– Садитесь, – строго сказал следователь и поднялся из-за стола.

– Но я с чистосердечным признанием, я постою! – с отчаянием крикнул гражданин.

Следователь многообещающе усмехнулся:

– Признание признанием, а посидеть придется…

СОКРОВИЩЕ

В кухне сидел за столом Кузявин с газетой и заканчивал трапезу. Из передней послышался звонок, а затем до ушей Кузявина донесся неразборчивый разговор.

«Принесло кого-то», – с неприязнью подумал Кузявин, и в этот момент дверь на кухню отворилась.

– Проходите, – сказала жена и пропустила на кухню мужчину с потрепанным портфельчиком. – К тебе… – И ушла по своим хозяйским делам.

– Добрый день, я насчет страхования, – напористо заявил мужчина, – не желаете застраховаться? Имущество, недвижимость, ценности.

– Ну, какие у меня ценности, ей-богу? – Кузявин тускло окинул взглядом кухню.

– Ваша жизнь, – со значением сказал агент.

– Тоже мне ценность – сто сорок рублей без прогрессивки.

– Жизнь вашей жены…

– Ой, не смешите меня, ценность… Она же домашняя хозяйка.

– Папаша, – агент поднял вверх палец, – вы еще не знаете истинной ценности вашей жены.

– Это в каком же смысле?

Агент ловко достал из портфельчика счеты и растрепанную книжечку с надписью «Расценки».

– Давайте посчитаем, почем нынче ваша супруга выходит, извините, на круг… Вот расценка бытовых услуг. Читаем. Приобретение и доставка покупок на дом – 70 копеек в час. Сколько ваша жена за день в очередях, простите, отдыхает? Часика четыре набежит? Два восемьдесят. Множим на тридцать дней – 84 рублика, как одна копеечка.

– Смотри-ка, – удивился Кузявин.

Агент оглядел кухню и остановился на веревке с бельем.

– Пеленочки, вижу, сушатся – стало быть, есть детвора. Ребеночка погулять часиков пять надо? Учтите, по 70 копеек в час. Фирменная цена фирмы «Заря». Три с полтиной, как отдай! Множим на тридцать дней – 105 карбованцев вынь да положь.

Кузявин только покачал головой.

– Рубашечка, вижу, на вас чистая, крахмальная, брючки глаженые. Каждый день меняете?

Кузявин кивнул.

– Стало быть… – агент защелкал на счетах, – не меньше десятки за одни рубашечки. Теперь… Пол, гляжу, у вас чистый, натертый. Сколько метров в квартире-то?

– Тридцать, – почему-то хрипло ответил Кузявин.

– По восемнадцати копеек за метр – пять с полтиной. Уборка. Надо полагать, по субботам. Итого, 22 рублевика, как миленькие… Теперь отужинали, стало быть, – агент приоткрыл крышку кастрюли, – борщ, чую, украинский. В ресторане за такой платят по 86 копеек за порцию да еще на чай дают… – агент заглянул в сковородку, – котлета со сложным гарниром, надо думать… Рубль пять… И на десерт, как полагается…

– Компот, – прошептал Кузявин.

Агент быстро защелкал костяшками счетов.

– Завтрак, надеюсь, съедаете сами? – Щелк-щелк. – Обед делите с другом? – Щелк-щелк. – Ужин хотели бы отдать врагу, но врагов у вас, вижу, нет… Итого, только по перечисленным видам услуг стоимость вашей жены в месяц – 500 рублей с гаком.

– Пятьсот рублей? – ахнул Кузявин и недоверчиво покосился на расчеты. – Это же в год… – он схватил счеты и защелкал сам, – шесть тысяч. Машина!

Кузявин зажмурился от удовольствия, потом открыл глаза и произнес мечтательно:

– Машину, что ли, застраховать?

– Какую машину? – Агент обиженно потряс счетами. – Это же ваша жена!

Кузявин взволнованно заходил по кухне, разговаривая с собой, жестикулируя и прикидывая что-то на пальцах:

– Господи, жена как жена, ничего особенного, а гляди ты, какая ценность! Кто мог подумать? С ума сойти.

Тем временем агент тихо выскользнул в коридор.

– Ну, что там? – с интересом спросила жена.

– По-моему, – подмигнул агент, – теперь он или вам шубу подарит или я выставлю его на страховку…

В проеме двери показался бледный Кузявин. Он быстро подошел к жене, оглядел ее всю, будто увидал впервые, затем припал на колено и протянул к ней руки:

– Сокровище мое!..

СИДОРОВ И. П., 32 лет…

В месткоме распределяли билеты в театр, и жена Сидорова отхватила два прямо на сегодня.

Сидоров сначала идти не хотел – не любил он этих театров. Представляют там каких-то несерьезных испанцев с перьями, плетут какие-то интриги стихами… Уж лучше по телевизору «Кругом 16» глядеть. Тоже ерунда, но привычная.

Согласился пойти только ради жены. Лида себе платье кримпленовое справила, и ей не терпелось обкатать его на публике.

В театр пришли тик в тик. Успели только программку купить и, не заходя в буфет, вынуждены были сесть в ложу бенуара.

Пока Лида искала глазами знакомых с завода, Сидоров от нечего делать раскрыл программку.

Пьеса называлась «Слесарный цех» и была, наверно, насчет производства.

Сидоров сам был слесарем, поэтому снисходительно усмехнулся: «Ну-ну, чего они тут про наше дело насочиняли? Небось напильника от рашпиля отличить не могут, а туда же…»

Ниже шли действующие лица, и тут Сидоров, к своему удивлению, среди действующих лиц обнаружил себя – Сидорова Николая Павловича, тридцати двух лет, в исполнении артиста Почкина Л. С.

Хотел было посмеяться такому совпадению, но свет в зале погас, а на сцене, наоборот, зажегся…

И тут – даже Лида, почуял, вздрогнула – на сцену вышел артист Почкин Л. С., точная копия сидевшего рядом с ней ее родного мужа Сидорова Н. П.

Лида про Почкина ничего не знала, программки не читала, поэтому тихо ойкнула:

– Ко-оль…

– Тихо. Дай поглядеть, – осадил ее Коля и, сдвинув брови, стал смотреть на сцену.

А на сцене тем временем Сидоров Н. П., тридцати двух лет, ругался с мастером насчет заготовок.

«Точно, вчера с Михеичем поцапались, – отметил про себя Сидоров, – гляди, пронюхали уже…»

Потом театральный Сидоров стал нахально ловеласничать с технологом Кудрявцевой:

– A y меня для вас сюрприз, Зоечка. Совершенно случайно достал два билета в кино…

Настоящий Сидоров тут же вспотел: «Чертовщина какая-то. Мы же с Зойкой без свидетелей разговаривали…»

Зоя на сцене хихикнула:

– Какое кино? Какое еще кино-то? Твоя сегодня в месткоме два билета в театр вырвала.

– А я скажу ей, что не люблю этих театров…

– Любишь, не любишь, а пойти придется. Ей же надо своим платьем кримпленовым похвастаться…

Лида быстро скосила на Сидорова глаза. Коля весь покрылся холодным потом и начал потихоньку выделять адреналин. Он знал, что будет дальше…

И театральный Сидоров тоже знал. Он вдруг привычно взял технолога Кудрявцеву за талию, притянул к себе и прошептал со скрытым смыслом:

– Ладно, отложим кино до завтра…

Лида в ложе совсем развернулась в его сторону и стала пристально рассматривать мужа, будто увидела впервые.

– Ты чего? – буркнул Коля.

– Значит, до завтра?..

– Так это ж театр, – хотел было хмыкнуть Сидоров, но не сумел.

– Я те покажу театр. Дома!

Тем временем на сцене появились другие действующие лица, стали проводить производственную летучку, но Сидоров на сцену уже не глядел. Он как-то вдруг стал понимать мышей, попадающих в мышеловку… «Вот холера. И откуда только вызнали все?» Еле дождался антракта.

– Пойду, – глухо сказал Лиде.

– Куда это? – ехидно прищурив глаза, спросила жена.

– За кулисы… Похабщину всякую показывают. Лучше бы про испанцев… Я им щас устрою.

За кулисами он сразу наткнулся на артиста Почкина Л. С., разговаривавшего с каким-то человеком.

– Извините, – сказал он человеку и перенес тяжелый взгляд на Почкина. – Играете, да?.. Доиграетесь!

Почкин с удивлением посмотрел на Сидорова и стал на всякий случай торопливо гасить сигарету:

– А что такое?

– Почему вы играете на сцене про меня? Кто дал вам такое право и откуда у вас такие сведения?

– Какие сведения? Я ничего не понимаю.

В разговор вмешался человек, с которым стоял Почкин.

– Простите, я автор пьесы… Вы что, узнали на сцене свою жизнь?

– Хм, узнал… – дернул головой Сидоров. – Показывают буквально интимные секреты и еще спрашивают, узнал или нет! Я спрашиваю, откуда у вас эти сведения?

Тут только автор обратил внимание на сходство Сидорова с артистом Почкиным.

– О!.. Выходит, что Леня играл сегодня на сцене вас?! Так вот почему… Простите, как вас зовут?

– Сидоров Николай Павлович, тридцати двух лет.

– Наваждение какое-то, – ахнул артист Почкин.

– Вот вам, Леня, прототип своей персоной, – автор церемонно представил Колю Почкину, – а вы говорили, что таких не бывает…

– Кто прототип, кто прототип? – стал заводиться Сидоров. – Я требую, чтобы вы прекратили спектакль.

– Как вы не хотите понять, – стал горячиться в ответ автор, – если вы узнали в пьесе себя, это значит, нам удалось достичь правды жизни, узнаваемости, достоверности…

– Я требую прекращения спектакля, – упрямо повторил Сидоров.

– Почему?

– Я в театре с женой, а вы показываете черт знает что… Мои двусмысленные взаимоотношения с технологом Кудрявцевой.

– Но они существуют, эти взаимоотношения?

– Именно поэтому я требую занавеса… Я там во втором действии вообще с Зойкой целоваться начинаю. В подсобном помещении. В рабочее время…

– Ничего подобного, – возразил Почкин, – в пьесе этого нет.

– Как нет, когда я сам, вот этими губами с ней целовался, – вспылил Коля.

– Да? – Округлил глаза автор.

– Вы этого не знали? – скривился в саркастической ухмылке Сидоров. – Жизни вы, товарищ автор, не знаете. А беретесь писать. Да еще о правде жизни…

Когда Сидоров вернулся в ложу бенуара, уже начиналось второе действие. Артист Почкин на сцене вовсю целовался с технологом Кудрявцевой. Лида зловеще поглядывала в сторону мужа.

Дома после спектакля явно намечался разбор пьесы.

ДВОЙНАЯ ИРОНИЯ СУДЬБЫ

Коля Сидоров с годами очень разочаровался в своей жене Лиде.

– Все ей не так, получаю мало, дружки у меня, культурки, вишь, не хватает, а ведь забывает при этом, что и сама-то не подарок. Ох, не подарок!

И вот однажды после показа по телевидению всемирно известной кинокомедии «Ирония судьбы» пришла в голову Коле Сидорову идея. Даже не идея, а так, мысль… А что, если где-то в Ленинграде имеется точно такая же улица Молодежная, дом 3, квартира 8, как и у него, и живет там душевная женщина, у которой может быть» Bce так», которая не станет попрекать насчет получки, культурки и прочего досуга… Эх, ну почему киноартистам любая романтика по плечу, а нам, простым, – не по зубам, что ли?..

Взял Коля Сидоров билет на самолет и, Лиде слова не говоря, махнул в Ленинград.

Поискал там улицу Молодежную – нашел. Дом, квартиру отыскал – все совпало, как в кино! Ключ к двери не подошел – не беда, не всегда же жизнь совпадает с искусством. Позвонил, не барин.

Дверь открыла миловидная испуганная женщина. Ну точно такая, как ожидал: губы, ресницы – все на месте.

Вошел Коля Сидоров в помещение, сердце тает, морда сияет, а сам паспорт протягивает. Вот, мол, какая бывает судьбы ирония, у меня тоже в Москве улица Молодежная, дом 3, квартира 8, будем знакомы, Коля…

– Проходите.

А женщина вроде не рада – кинофильма, что ли, не видела?

Коля прошел, огляделся:

– Все, как у нас в Москве… Мусоропровод есть?

– Есть.

– Ну надо!.. Шкаф – ну такой же, телевизор… А вот люстра другая. Немецкая?

– Чешская.

– Чешскую не достал, – вздохнул Коля и спросил сдержанно: – Одна живете?

– С мужем.

– К-как с мужем? – Вот этого Сидоров явно не ожидал. – Ипполит, что ли?

– Нет, Федя. Вы знаете, он у меня очень ревнивый и должен с минуты на минуту прийти…

И тут – зззз – точно, звонок в дверях раздался. А от этого звонка всю Колину романтику в один миг сдуло. Вдруг откуда невесть паника – ноги ватные, лицо бледное – сгоряча под диван-кровать сунулся. Не влез – щель узкая – и в шкаф!

– Стойте, куда вы? – Женщина нервничает. – Еще хуже будет!

А муж, видно, от задержки перед закрытой дверью накаляется, свой личный ключ отыскивает и врывается в жилище в зверском состоянии.

И как назло в этот же момент Коля навстречу ему из шкафа вываливается и поневоле оживленно приветствует хозяина:

– Здрасте.

Федя в шоке:

– З-здрасте.

А Коля уже снова свой паспорт протягивает:

– Ну надо!.. Не поверите, чистая судьбы ирония!.. Я сам из Москвы буду, с улицы Молодежной, дом 3, квартира 8. Будем знакомы.

Хозяин кино вроде вспомнил, но спросил с подозрением:

– В бане выпил, что ли?

– Да нет, при чем тут баня?

– А что ж приехал тогда?

– А что, к вам в Ленинград только мытому приехать можно?

– А ну, дыхни…

Коля с удовольствием дыхнул.

– Ты же трезвый, – оскорбился вдруг хозяин.

– А у меня с собой, – успокоил его Коля.

Федя внимательно изучил бутылку – «Московский розлив» – и, кажется, поверил бутылочной этикетке больше, чем паспорту.

И вот новые знакомые садятся к столу, засаживают по мензурке, настроение у них резко улучшается, последние барьеры недоверия и подозрительности растоплены, и все сразу становится, как везде, – что в Москве, что в Ленинграде.