Текст книги "Если завтра в поход"

Автор книги: Владимир Невежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Вышеизложенные утверждения, во-первых, представляются некорректными, что объясняется главным образом слабой изученностью проблемы в тот период. Во-вторых, в них сквозит исключительно негативное отношение к Сталину и в то же время не учитывается та политическая обстановка, которая оказывала серьезное влияние на советскую историческую науку на исходе хрущевской «оттепели».

Между тем во второй половине 1960-х гг. через соответствующие структуры ЦК КПСС до ученых и преподавателей вузов гуманитарного профиля были доведены новые задачи, исходя из которых следовало полностью отказаться от акцентирования внимания на негативных фактах, раскрывавших с той или иной степенью полноты причины, приведшие СССР и Красную Армию к поражениям лета 1941 г. Теперь было необходимо «перестроиться» и сосредоточиться главным образом на доказательстве того, что Советский Союз «имел громадное превосходство над любой капиталистической страной» и лишь неблагоприятные объективные обстоятельства привели к неудачному для него началу войны против Германии.[40]40
  Кулиш В.М. Указ. соч. С. 295–296.


[Закрыть]

Новые идеологические установки оказали существенное влияние на процесс пополнения источниковой базы исследований по названной тематике. С одной стороны, продолжали выходить в свет тщательно отредактированные, прошедшие строгую цензуру мемуары участников событий[41]41
  Рытов А.Г. Рыцари пятого океана. Изд. 2-е, испр. М., 1970; Краминов Д.Ф. В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы. М., 1980; Бурцев М.И. Прозрение. М., 1981; Мазуров К.Т. Незабываемое. Минск, 1984; Сапожников Б.Г. Готовность советских востоковедных кадров к защите Родины // Оружием слова. Статьи и воспоминания советских востоковедов. 1941–1945. М., 1985. С. 11–38 и др.


[Закрыть] и документальные сборники о партийно-политической работе в Красной Армии в предвоенные годы.[42]42
  Партийно-политическая работа в Красной Армии: Документы. Июль 1929 г. – май 1941 г. М., 1985.


[Закрыть] С другой стороны, в обобщающих печатных трудах активнее стали использоваться архивные материалы, содержавшие новые фактические данные о системе партийно-пропагандистских органов, о постановке идеологической работы в войсках накануне войны против Германии.[43]43
  История второй мировой войны, 1939–1945: В 12 т. Т. 3. М., 1974. С. 395–407; Партийно-политическая работа в Вооруженных Силах СССР (1918–1973 гг.): Ист. очерк. М., 1974; Бокарев В.П. Исторический опыт КПСС в подготовке кадров политработников армии и флота (1921–1941 гг.). М., 1983; Идеологическая работа в Вооруженных Силах СССР: Историко-теоретический очерк. М., 1983; Клочков В.Ф. Красная Армия – школа коммунистического воспитания советских воинов, 1918–1941. М., 1984 и др.


[Закрыть] Однако эти факты подбирались таким образом, чтобы не давать повода для критических оценок и выводов.

Исследовательские темы по проблеме идеологической подготовки СССР к войне отличались узостью и односторонностью. Формулировалась главным образом задача изучения опыта «практической деятельности Коммунистической партии по созданию и развитию системы коммунистического воспитания советских воинов», работы «командиров, политорганов, партийных и комсомольских организаций по воспитанию у личного состава Красной Армии качеств, необходимых защитникам и строителям социализма».[44]44
  Клочков В.Ф. Указ. соч. С. 212.


[Закрыть] В конечном счете, весь пафос подобного рода публикаций, как и в хрущевские времена, сводился к доказательству тезиса о том, что к 22 июня 1941 г. перестройка партийно-политической работы достигла поставленной цели – всесторонней морально-политической подготовки личного состава РККА «к отражению возможной империалистической агрессии».[45]45
  Там же. С. 43.


[Закрыть]

В то же время было усилено цензурное вмешательство при отборе к публикации мемуарной литературы, в том числе – касающейся описания событий предвоенных лет. 4 июля 1977 г. Секретариат ЦК утвердил постановление «О мерах по усилению контроля над подготовкой и изданием мемуарной литературы», согласно которому такого рода литература могла выходить в свет лишь после согласования в соответствующих отделах ЦК КПСС, в ИМЛ при ЦК КПСС, в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота.[46]46
  История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 208–209.


[Закрыть] ГлавПУРом была даже предпринята попытка организовать выкуп книг ранее изданных мемуаров, не согласовывавшихся со сформированной во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. концепцией Великой Отечественной войны.[47]47
  Кулиш В.М. Указ. соч. С. 304.


[Закрыть]

Последний этап советской историографии проблемы (вторая половина 1980-х – начало 1990-х гг.) хронологически совпал с горбачевской «перестройкой». Историография, призванная в Советском государстве выполнять охранительную идеологическую и политическую функцию Советского государства, к этому времени все чаще стала сталкиваться с тем, что в «перестроечное» время называли «белыми пятнами». Историки уходили в мелкотемье, прибегали к эзоповскому языку, стремились освободиться от «корсета марксизма-ленинизма» в его брежневском исполнении, порой теряя свою профессиональную любознательность.

В создавшихся к концу 1980-х гг. политических условиях, когда требовалось обоснование для «обновленной легитимации перестройки», особым нападкам подверглись события советской истории, главным образом ее сталинского периода. Поиском «белых пятен» в ней наиболее активно занимались публицисты, писатели и журналисты.[48]48
  Вашик К. Представление исторического знания и новые мультимедийные технологии. М., 1999. С. 5–6.


[Закрыть] Одновременно предпринимались попытки интерпретации ставших известными благодаря архивным изысканиям пропагандистских материалов, авторство которых связывалось с именами начальника Политического управления Красной Армии (ПУРРКА) Л.З. Мехлиса, члена Политбюро ЦК ВКП(б) М.И. Калинина, секретаря ЦК А.С. Щербакова[49]49
  О работе политического управления Красной Армии // Известия ЦК КПСС. 1990. № 3.


[Закрыть] и др. Но, к сожалению, подобного рода важнейшим документам не было тогда уделено должного внимания. Зато вполне в духе времени звучали обвинения в адрес Калинина и Щербакова, которые, судя по некоторым публикациям, накануне войны с Германией «выдавали желаемое за действительное», делали «ошибочные заявления».[50]50
  Артамошин Ю. Просчеты руководства // Аргументы и факты. 1989. № 23. 10–16 июня; Канун и начало войны: Документы и материалы. М., 1991. С. 308.


[Закрыть]

Действуя в соответствии с политической конъюнктурой, некоторые историки порой проявляли крайний субъективизм. Так, если до этого в советской историографии преобладала тенденция к апологетическому изображению пропагандистской деятельности партии и государства, осуществлявшейся накануне войны против Германии, то на рубеже 1980-1990-х гг., наоборот, при освещении данного вопроса было дано немало негативных оценок. И порой авторы, ставшие известными именно благодаря своим работам, в которых превозносилась советская политическая пропаганда, на исходе «перестроечного периода» уже выступали в роли ее же критиков. На смену восторженным высказываниям в публикациях подобного рода стали появляться утверждения, что основная цель этой пропаганды якобы состояла... «в оправдании автократического режима власти и проповеди идей деформированного социализма (sic! – В.Н.)».[51]51
  Комков Г.Д. Политическая пропаганда и агитация в годы тяжелых испытаний // Духовный потенциал Победы советского народа в Великой Отечественной войне, 1941–1945 гг. М., 1990. С. 36.


[Закрыть]

Но по установившейся традиции продолжали выходить и работы, в которых деятельность партии предвоенного периода в идеологической сфере рассматривалась исключительно с позитивных позиций.[52]52
  Мулюков Р.С. Исторический опыт Коммунистической партии в строительстве политорганов и партийных организаций в Красной Армии (1921 – июнь 1941 г.). М. 1989; Юхтанов М.В. Деятельность Коммунистической партии по интернациональному воспитанию воинов армии и флота в годы довоенных пятилеток (1928–1941). Дис... к.и.н. М., 1990; Гонтаренко А.А. Партийное руководство институтом заместителей политруков в политическом воспитании личного состава Красной Армии (1938–1940). Дис... к.и.н. М., 1991.


[Закрыть] Вновь, как и на этапе борьбы с последствиями «культа личности», отличительной особенностью оказались антисталинские мотивы в публицистике и в научных исследованиях. Наряду с этим все настойчивее стали звучать «разоблачительные» выпады в адрес прежде «непогрешимой» Коммунистической партии. Таким образом, идеологический тандем «Сталин – большевистская партия», попытки разрушения которого были предприняты при Хрущеве, а консервации – в брежневские времена, был окончательно размыт под воздействием «перестроечной» историографии горбачевских времен.

1.2. В зеркале дискуссий рубежа XX–XXI вв

1990-е гг. стали рубежными для отечественной историографии. Уход с политической арены КПСС привел к преодолению идеологического контроля правящей партии над гуманитарными науками, в том числе – над исторической наукой. С распадом СССР активизировался процесс формирования постсоветской российской историографии. Она отличалась прежде всего наличием плюрализма в методологии, в подходах к изложению событий предвоенных лет. Формировались нетрадиционные взгляды, складывались новые системы аргументации, что отражалось в «пестрой смеси из старых и новых подходов, оценок, фактов», проникавших в научные публикации. Эти процессы развивались на фоне крайней поляризации взглядов, политической обостренности дискуссий по различным сюжетам, связанным с историей сталинского режима второй половины 1930-х – начала 1940-х гг., в том числе – по вопросам идеологической подготовки СССР к войне и роли в ней большевистской пропаганды.

В рамках российской постсоветской историографии можно условно выделить два этапа в изучении данной проблемы: первая половина 1990-х гг.; вторая половина 1990-х гг. – начало XXI в.

И в постсоветский период, по уже установившейся традиции, предпринимались попытки обратиться вновь к теме политического воспитания личного состава РККА предвоенных лет, причем особое внимание сосредоточивалось на негативных последствиях репрессий.[53]53
  Сувениров О.Ф. РККА накануне... Очерки истории политического воспитания личного состава Красной Армии 1929 – июнь 1941 г. М., 1993.


[Закрыть] Начали вводиться в научный оборот и подверглись критическому переосмыслению тексты официальных заявлений представителей большевистского руководства (Сталина, В.М. Молотова, М.И. Калинина, А.А. Жданова), а также предназначавшихся для личного состава РККА пропагандистских материалов, которые датировались 1939–1941 гг. Среди них особую значимость имели доклады, проекты директивных документов ЦК ВКП(б), Главного управления политической пропаганды Красной Армии, которые нацеливали личный состав РККА на активные, наступательные действия и даже содержали идею взятия Советским Союзом на себя инициативы подобных действий.[54]54
  Позняков В.В. Внешняя политика трех великих держав и образ союзников в советской пропаганде в годы Второй мировой войны. 1939–1945 гг. // Ялта. 1945 год. Проблемы войны и мира. М., 1992. C. 165–179.


[Закрыть]

Но ситуация осложнилась после публикации в России работ В. Суворова. В. Суворов (В.Б. Резун), бывший советский разведчик, перебежавший в Великобританию, стал известен российскому читателю прежде всего благодаря своим книгам по военной тематике. Основные тезисы, изложенные в них, которые сам В. Суворов назвал «дикими заявками»,[55]55
  Суворов В. Очищение: Зачем Сталин обезглавил свою армию? М., 1998. С. 35.


[Закрыть] сводились к следующему. Сталин не только причастен к развязыванию Второй мировой войны, но и сам готовился первым напасть на Германию. В.Б. Резун даже называл дату предполагаемого нападения – 6 июля 1941 г. И якобы лишь по трагическому для Советского Союза стечению обстоятельств Гитлер упредил это нападение. В. Суворов утверждал, что в мае 1941 г. начался «резкий поворот во всей советской пропаганде», связанный, по его мнению, с агрессивными намерениями Сталина.[56]56
  Суворов В. Ледокол... День «М»...


[Закрыть] В свою очередь, российский военный историк В.Д. Данилов констатировал: «Историографии пока еще не известны документы, свидетельствующие о том, что в интересах подготовки нападения на Германию развернула свою работу мощная пропагандистская машина большевистской партии».[57]57
  Данилов В.Д. Готовил ли Сталин нападение на Германию? // Поиск. 1994. № 24(266). 17–23 июня.


[Закрыть]

В данной связи следует подчеркнуть, что документов, в том числе и пропагандистских, которые бы бесспорно доказывали намерение СССР напасть первым, пока не обнаружено ни в российских, ни в зарубежных архивах. Вместе с тем с середины 1990-х гг. различные вопросы, связанные с анализом специфики советской пропаганды предвоенного периода, стали занимать внимание все большего круга историков. Этот интерес возрастал прямо пропорционально количеству вводившихся в научный оборот материалов о деятельности советских идеологических структур второй половины 1930-х – начала 1940-х гг..[58]58
  «Разъяснить румынским солдатам безнадежность войны против СССР» // Источник. 1995. № 3. С. 61–68; «Ложные установки в деле воспитания и пропаганды». Доклад начальника Главного политического управления РККА Л.З. Мехлиса о военной идеологии. 1940 // Исторический архив. 1997. № 5–6. С. 82–99; Две директивы 1941 г. о пропагандистской подготовке СССР к войне // Археографический ежегодник за 1995 год. М., 1997. С. 191–207; О политических занятиях с красноармейцами и младшими командирами Красной Армии на летний период 1941 года // Военно-исторический архив. 2005. № 8(68). С. 188–189.


[Закрыть] Выявленные источники наряду с уже известными ранее документами стали основным объектом анализа в ходе так называемой «незапланированной дискуссии» о событиях кануна германо-советской войны. Эта дискуссия оказалась поворотным пунктом в изучении роли советской пропаганды в идеологической подготовке к войне.[59]59
  Подробнее об этой дискуссии см.: Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Незапланированная дискуссия. Сборник материалов / Сост., коммент., авт. статьи В.А. Невежин. М., 1995; Мельтюхов М.И. Канун Великой Отечественной войны: дискуссия продолжается. М., 1999; он же. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941 гг. (Документы, факты, суждения). 2-е изд., исправ. и доп. М., 2002; Невежин В.А. Стратегические замыслы Сталина накануне 22 июня 1941 г. (по итогам «незапланированной дискуссии» российских историков) // Отечественная история. 1999. № 5. C. 108–120; он же. СССР накануне войны с Германией (май-июнь 1941 г.): новейшие дискуссии по проблеме в российской историографии // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. статей К., 2003. Вип. 7. С. 99–105; он же. И.В. Сталин накануне «большой войны» (май-июнь 1941 г.): по материалам «незапланированной дискуссии» российских историков // Беларусь в годы Великой Отечественной войны: уроки истории и современность: Материалы международной научной конференции (Минск, 29–30 июня 2004 г.). Мн., 2004. С. 31–35; Бобылев П.Н. Точку в дискуссии ставить рано. К вопросу о планировании в Генеральном штабе РККА возможной войны с Германией в 1940–1941 годах // Отечественная история. 2000. № 1. С. 41–64; Короленков А.В. Накануне: продолжение дискуссий о событиях предвоенной поры // Отечественная история. 2004. № 3. С. 169–176.


[Закрыть] Полемика развернулась по инициативе Ассоциации исследователей российского общества (АИРО-XX), а также редколлегии журнала «Отечественная история», печатного органа Института российской истории РАН.

Силами АИРО-XX был издан сборник статей, объединенных рубрикой «Незапланированная дискуссия», где должное внимание было уделено и вопросу о пропагандистской подготовке СССР к войне.[60]60
  Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?...


[Закрыть] Этот сборник привлек внимание многочисленных российских[61]61
  Список рецензий на русском языке см.: Владимир Александрович Невежин. Библиографический указатель. С. 7.


[Закрыть] и зарубежных ученых. Рецензенты отмечали, что составитель объективно подошел к своей задаче, постаравшись отразить различные взгляды на проблему подготовки к войне.[62]62
  См.: Рец. В.В. Фарсобина: Вопросы истории. 1995. № 10. С. 167.


[Закрыть] И.В. Павлова приводила данное издание в качестве «примера столкновения прямо противоположных точек зрения».[63]63
  Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001. С. 367.


[Закрыть] Составитель сборника, как подчеркивал германский историк Ш. Фосс, воздержался от заключения, которое могло показаться пристрастным. И тем самым осмелился сделать то, что не могло прийти в голову нескольким поколениям советских историков. Составитель, развивал свою мысль Фосс, оставляет читателя один на один с противоречащими друг другу аргументами и различными взглядами исследователей, отказывая ему в характерной для советских времен помощи при определении позиции, основанной на исторических фактах. В сложившейся ситуации любознательный читатель поставлен перед необходимостью проделать самостоятельно анализ (на примере военных приготовлений Сталина весной-летом 1941 г.) и переосмыслить имеющиеся оценки сталинской эпохи, не доверяя встречающимся в литературе опрометчивым и скоропалительным ответам на сложные вопросы.

По содержанию упомянутого сборника были высказаны также критические замечания и конструктивные рекомендации. В рецензии А.В. Голубева особое внимание обращалось на те из включенных в него статей, в которых рассматривалась тема идеологической подготовки к войне. Голубев, с одной стороны, сделал следующий вывод: под влиянием изменившейся международной обстановки советское руководство весной – летом 1941 г. вернулось к идее «расширения фронта социализма» вооруженным путем, которая ранее, казалось бы, была отложена «в долгий ящик». С другой стороны, рецензент указал на необходимость изучения специфической темы: как именно предполагалось (и предполагалось ли вообще) реализовать эту идею не только в пропагандистском, но, в первую очередь, в военно-политическом и стратегическом отношениях.[64]64
  См. рец. А.В. Голубева: Отечественная история. 1996. № 5. С. 203.


[Закрыть]

Обстоятельный анализ сборника статей, подготовленного АИРО-XX, проделан германским историком В. Штраусом. Недостаток этого, по словам Штрауса, заслуживающего внимания, новаторского труда заключается в том, что в нем не содержится ни одной статьи, посвященной внутриполитическому положению Советского Союза накануне войны против Германии. В нем отсутствовал анализ советского общества, «коллективной психограммы» сталинской системы, исследование тех «кровопусканий», которым большевизм подвергал после 1917 г. русский народ и представителей других национальностей, населявших СССР. Авторы опубликованных статей, подытоживал В. Штраус свою рецензию на упомянутый сборник, не сказали ни слова о политико-психологическом состоянии населения СССР и даже не обозначили подхода к оценке этой проблемы, не говоря уже об анализе внутриполитической ситуации.

Трудно не согласиться в целом с замечаниями, высказанными уважаемым коллегой. Однако для того, чтобы получить адекватные ответы на сложные вопросы, сформулированные германским ученым, потребовалось бы провести специальное комплексное научное исследование, основанное на обширном архивном материале, с привлечением не только российских, но и зарубежных авторов.[65]65
  Первые публикации по данной сложной проблеме начали появляться на рубеже XX–XXI вв. См., напр.: Соколов А.К. Советское общество накануне войны // Власть и общество в России. XX век. М. – Тамбов, 1999. С. 136–154.


[Закрыть] Между тем задача, которую ставил перед собой составитель сборника, подготовленного АИРО-XX, была более скромной – опираясь главным образом на уже опубликованные статьи, принадлежащие перу историков и публицистов, по возможности отразить разнообразие взглядов на проблему подготовки Советского Союза к вооруженному противоборству с нацистской Германией на начальном этапе Второй мировой войны.

Развернувшаяся дискуссия была отражена и на страницах журнала «Отечественная история». В нем были опубликованы две статьи, объединенные общей темой: «СССР накануне войны с Германией: политика сквозь призму пропаганды».[66]66
  Невежин В.А. Речь Сталина 5 мая 1941 г. и апология наступательной войны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 54–69; Мельтюхов М.И. Идеологические документы мая-июня 1941 года о событиях Второй мировой войны // Там же. С. 70–85.


[Закрыть] Они базировались на новых архивных материалах, выявленных их авторами. В редакционном предисловии подчеркивалось: «В исследованиях, посвященных политике советского руководства в канун нападения на СССР Германии, вопрос об идеологической и психологической мотивации конкретных планов и действий по существу не рассматривался. Однако без уяснения особенностей политического мышления партийно-государственной верхушки нельзя разрешить вопрос и о реальных военно-политических планах советского руководства»1. Впоследствии вышеупомянутые статьи, помещенные в журнале «Отечественная история», полностью или частично перепечатывались как в России2, так и за рубежом3. В них был изложен альтернативный взгляд на роль советской пропаганды в идеологической подготовке Советского Союза к вооруженному столкновению с «капиталистическим окружением». Позднее журнал «Отечественная история» отмечал, что развернувшийся на его страницах спор о репрезентативности советских идеологических и пропагандистских документов кануна Великой Отечественной войны с точки зрения степени объективности отражения в них действительных военно-стратегических намерений Советского Союза, является лишь составной частью более широкой дискуссии о роли идеологической составляющей в менталитете и политике сталинского режима4.

На рубеже XX–XXI вв. полемика, развернувшаяся по данной проблеме, нашла отражение в ряде статей, монографий, диссертационных исследований5. Помимо стремления показать механизм действия пропагандистской машины Советского государства и большевистской партии, предпринимались плодотворные попытки разработки таких сюжетов, как формирование с ее помощью внешнеполитических стереотипов, в том числе – образа врага1. Было обращено внимание на отражение в официальной пропаганде второй половины 1930-х – начале 1940-х гг. военной доктрины Красной Армии2. Публиковались биографические очерки о деятельности наиболее известных функционеров, представлявших руководящий состав политико-идеологических органов сталинской поры3. Делались попытки объяснения мотивации быстрой смены кадрового состава и перманентных преобразований в их структуре в предвоенные годы.[67]67
  Жуков Ю.Н. Тайны Кремля. Сталин, Молотов, Берия, Маленков. М., 2000; Костырченко Г.В. Указ. соч.


[Закрыть] Проведен анализ специфики восприятия картины будущей войны представителями советского общества.[68]68
  Дружба О.В. Великая Отечественная война в сознании советского и постсоветского общества: динамика представлений об историческом прошлом. Ростов-на-Дону, 2000. С. 7–19; она же. Великая Отечественная война в историческом сознании советского и постсоветского общества. Дис... д.и.н. Ростов-на-Дону, 2000; Невежин В.А. Размышления писателя о грядущей войне // Армия и общество. 1900–1941 гг. Статьи, документы. М., 1999. С. 270–293.


[Закрыть]

Плодотворным явилось критическое переосмысление содержания советской пропаганды в контексте общей проблемы идеологической подготовки к войне.[69]69
  Невежин В.А. Синдром наступательной войны...; он же. Советская пропаганда и идеологическая подготовка к войне...; Осьмачко С.Г. Указ. соч.; Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина...


[Закрыть] В монографии С.Г. Осьмачко изучен опыт политико-воспитательной работы с личным составом Красной Армии, проводившейся в ходе локальных войн и вооруженных конфликтов, в частности – у озера Хасан (1938 г.), на реке Халхин-Гол (1939 г.), в период «освободительного похода» в западную Украину и в Западную Белоруссию (1939 г.), а также во время вооруженного столкновения с Финляндией (1939–1940 гг.). Осьмачко прежде всего отметил в организации этой работы положительные тенденции: ее многоаспектность, использование значительных человеческих и материальных ресурсов, возможность разрешения ряда практических задач, стоявших перед личным составом действующей армии. Он констатировал наличие в ней мощной системы идеологического, воспитательного воздействия, которая отличалась достаточной стройностью, широтой охвата и многообразием применяемых форм. Содержательную сторону ее функционирования составляла военная идеология – составная часть общей для всей страны марксистско-ленинской идеологии.

В то же время С.Г. Осьмачко не обошел вниманием и малоисследованные аспекты проблемы, которые по объективным причинам не находили освещения в советской историографии. Он сделал вывод о том, что военно-идеологическое содержание воспитательного процесса в Красной Армии отличалось лозунговостью, декларативностью, цитатничеством. Основной упор делался на воспитание преданности советскому политическому режиму и его вождю Сталину. Все меры идеологического воздействия были направлены на формирование у воинов убежденности в правильности марксистско-ленинской теории.

Некоторые военно-идеологические идеи, по мнению С.Г. Осьмачко, принципиально неверно отражали действительность 1930-х гг., что, в свою очередь, вело к деформации морально-политического состояния войск. Имели место переоценка собственного военного потенциала, полное пренебрежение к вероятному военному противнику, убеждение в слабости и ненадежности его тыла. Все это приводило к формированию идеологических стереотипов, условных, умозрительных конструкций, отличавшихся от реальности и воспринимавшихся догматически. По мере возрастания силы РККА подобного рода стереотипы обретали безусловный, непререкаемый, охранительный для власть предержащих характер. Военные действия (особенно против японцев на Дальнем Востоке и против финнов) показали, что у противника имеется сильная боеспособная армия и крепкий тыл. У красноармейцев и командиров, которые не имели адекватного представления о враге, возникали растерянность, сомнения, нерешительность, что негативным образом сказывалось на боеспособности Красной Армии.

В этих условиях советская военная идеология была направлена на приспособление прежних догм к новым условиям, приобретая, по словам С.Г. Осьмачко, преимущественно «оправдательный характер». В воспитательной работе превалировал интернационалистический подход, проявившийся с особой силой во время «освободительного похода» 1939 г. и на начальном этапе «Зимней войны», политработники, исходя из указаний ПУРККА, постепенно переходили к патриотическому, внедряя в сознание личного состава идею защиты от внешней опасности.[70]70
  Осьмачко С.Г. Указ. соч. С. 130–131.


[Закрыть]

Между тем появление альтернативного взгляда на советскую пропаганду предвоенного периода вызвало критику сторонников «традиционной» точки зрения по данному вопросу, которая являлась преобладающей в советский период. Негативная реакция не заставила себя ждать. Пишущий эти строки, а также М.И. Мельтюхов, затрагивавший проблему идеологической подготовки СССР к войне в ряде публикаций, подверглись критике за свои «нетрадиционные взгляды» как «слева»,[71]71
  Гареев М. Факты, опровергающие недобросовестные утверждения; Вишлев О.В. Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки. М., 2001; Мерцалов А.Н., Мерцалова. Л.А. А.-А. Жомини. Основатель научной военной теории. М., 1999. С. 264–266 и др.


[Закрыть] так и «справа».[72]72
  Павлова И.В. Указ. соч. С. 373–376..


[Закрыть]

В ходе «незапланированной дискуссии», развернувшейся среди российских историков во второй половине 1990-х гг., выявилась одна особенность. Ряд авторов вступил в острую полемику с В. Суворовым, стремясь показать полную несостоятельность его умозрительных построений.[73]73
  Помогайбо А. Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны. М., 2002; Суворов В. Ледокол-2. Мн., 2003; Исаев А. Антисуворов. М., 2005.


[Закрыть] В то же время имя создателя «Ледокола» стало использоваться как своеобразный жупел в полемике с «неугодными» оппонентами. Оно ассоциировалось с образом предателя и фальсификатора, который грубо исказил факты и исторические события для подтверждения своей крайне идеологизированной и сомнительной концепции. Поэтому объективный исследователь, пытавшийся по-новому взглянуть на советские пропагандистские документы мая-июня 1941 г., наступательные по своей направленности и антигерманские по своему содержанию, апологетами «традиционной» точки зрения причислялся к разряду сторонников «перебежчика», «псевдоисторика» В. Суворова, а его научная репутация подвергалась серьезному испытанию.

В данной связи необходимо подчеркнуть следующее. В свое время В.Б. Резун прямо признавал: «наглость и бессовестность» – это два качества, которые он «всегда за собой подмечал и никогда не отрицал», что они ему присущи.[74]74
  24 часа. Дайджест прессы (СПб). 1994. № 20 (258). 19 мая.


[Закрыть] В. Суворов считал важным делом свое «приобщение» к плеяде историков. «Историография – одна из разновидностей разведывательной деятельности», – глубокомысленно говорил он в своем интервью. В.Б. Резун, не мудрствуя лукаво, причислил себя к категории историков и назвался «разведчиком прошлого».[75]75
  Литературная газета. 1998. 23 сент. № 38(5714). С. 11.


[Закрыть]

Между тем «творческая лаборатория» новоявленного «разведчика прошлого» проста и незамысловата. В ответ на резонные упреки в антинаучности и вольном обращении с источниками он заявил оппонентам: «Я считаю, что заставить себя слушать – главное в современной литературе».[76]76
  Совершенно секретно. 1998. № 7.


[Закрыть]

Таким образом, вопрос о роли советской пропаганды в деле идеологической подготовки СССР к войне с той или иной степенью полноты разрабатывался в советской и постсоветской российской историографии. Научный интерес к этой проблематике стал проявляться уже в конце 1950-х гг., но по-настоящему она стала изучаться лишь со второй половины 1990-х гг., когда благодаря введению в оборот новых и более глубокому анализу уже известных источников, а также в атмосфере плюрализма взглядов начался процесс пересмотра ранее устоявшихся взглядов на нее.