Царство сынов Солнца (с иллюстрациями)

Текст добавлен: 22 сентября 2016, 10:49

Текст книги "Царство сынов Солнца (с иллюстрациями)"

Автор книги: Владимир Кузьмищев

Жанр:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Назад к карточке книги

Владимир Александрович Кузьмищев
Царство сынов Солнца

Рассказ первый: Золото на дрова

^{Воин инков. Рисунок из хроники Гуамана Помы}

– Золотой?

– Ну не совсем. Там много и серебра.

– И деревья, и птицы, и трава, и эти их овцы с длинной шеей?

– И деревья, и птицы, и трава, и овцы, и даже букашки… Как та, что ползет сейчас по твоему рваному кафтану. А у стены лежали сложенные горкой дрова, золотые…

– Зачем дрова? Тут такая жара, что и без дров сваришься…

– Не себя же – пищу варить. На солнце ее не приготовишь.

– И то правда.

Окружавшие Алонсо де Молину товарищи как-то сразу притихли.

– Такое полено и вдвоем не подымешь, – деловито заметил королевский казначей, в обязанности которого входило изымать из добычи конкистадоров королевскую пятину. Он-то знал, сколько весит золото, и уже успел прикинуть вес полена.

– Капитан, а может, Алонсо там опоили чем-то? Может, ему все привиделось и он морочит нам голову?..

Вздох облегчения прокатился по толпе.

Алонсо смолчал. Он только качнул головой. Он видел золотой сад, он шел между золотыми деревьями и кустами рядом с золотыми ламами, с сидящими на ветвях птицами из золота и серебра. Ему даже казалось, что при его приближении они обязательно вспорхнут. Больше всего его поразили змеи, ящерицы и жабы – этакая мразь, а тоже золотая! Чтобы не раздражать товарищей, он не стал говорить о них.

– Послушай, Франсиско, пошли кого-нибудь еще. Мы не верим Молине, не можем поверить…

Франсиско Писарро верил Молине. Он не мог ему не верить после страшного сентября 1527 года, проведенного на острове Гальо. Они вместе терпели тогда одну неудачу за другой. Они вместе умирали на проклятом богом острове, умирали от голода, болезней, непосильного труда и страшной жары, от которой негде было укрыться. Вглядываясь воспаленными глазами в бездушную морскую равнину, много дней ждали они спасительную подмогу.

И дождались. Но не подмогу, а… губернаторского инспектора Тафура. Удар был жестоким: губернатор Педро де лос Риос приказал вернуть экспедицию Писарро в Панаму.

Дело в том, что в Панаме уже давно никто не верил в конкисту лежавших на юге земель, которую предпринял триумвират во главе с Франсиско Писарро. Конечно, земли там, на юге, были, но вот уже целых три года Писарро и его люди безуспешно бороздили воды Моря-Юга в поисках индейского царства, более богатого, нежели Мексика. Слухи о нем, ходившие среди испанцев, ничем не подтверждались.

Писарро был участником экспедиции Васко Нуньеса де Бальбоа, когда испанцы впервые пересекли Панамский перешеек и вышли на побережье Тихого океана, который назвали Морем-Юга. Это случилось в 1513 году. Предпринятые ими рекогносцировочные походы вначале ничего не дали. Только несколько лет спустя, когда Кортес захватил Теночтитлан и разгромил ацтеков, в Панаме поползли слухи о южном царстве индейцев, превосходившем своими богатствами Мексику.

Первым из испанцев, действительно что-то прослышавшим о нем, был солдат Андогойя. Но он потерял здоровье в походах и по совету своего командира Педрариаса Давиды уступил право первооткрывателя Франсиско Писарро. Неизвестно, что именно знал или что рассказал Андогойя, но только с того самого дня Писарро ни разу не усомнился в существовании на юге индейского царства. Верили в него и два других члена триумвирата: профессор теологии Фернандо де Люке, принявший обязанности «коммерческого директора» конкисты, и мало кому известный Диего де Альмагро, обеспечивавший экспедиционеров всем необходимым. Точнее, тем, что ему удавалось раздобыть на собранные Люке деньги.

Снарядив очередной корабль, Альмагро вместе с завербованными им новыми экспедиционерами отправлялся на поиски плававшего где-то на юге Писарро. В одном из таких поисков в стычке с индейцами Альмагро потерял глаз.

Дела у членов триумвирата шли откровенно плохо. Люке, задолжавшего чуть ли не всей Панаме, уже давно прозвали Локо, то есть Безумцем. Хуже было с Писарро и Альмагро – им также дали новые имена, но не по созвучию с их собственными. Их открыто называли Мясником и Заготовителем, ибо экспедиции пожирали не только деньги, но и человеческие жизни, а в Новом Свете испанские солдаты были слишком дорогим «товаром».

Испанцы гибли, а добычи не было. Так длилось целых три года. Вот почему на остров Гальо вместо очередной партии солдат, «заготовленных» Альмагро, и провианта прибыл Тафур со строжайшим приказом вернуть экспедицию в Панаму. В Панаме говорили, что распоряжение губернатора последовало после того, как его супруга обнаружила в одном из присланных ей подарков записку со следующим четверостишием:

Губернатор, взгляни ненароком,
Чтобы взгляд твой сюда проник:
Заготовщик у вас под боком,
С нами здесь остался Мясник.

Тафур был убежден, что стоявшая перед ним толпа изможденных оборванцев, лишь начищенным до блеска оружием напоминавшая о том, кем были и зачем пришли сюда эти люди, по одному его слову сразу же бросится к спасительным кораблям. Но инспектор ошибался: люди молча выслушали приказ о возвращении в Панаму и так же молча, словно по команде, повернулись к своему предводителю. Они хотели услышать его решение.

Острием своего меча прямо на прибрежном песке Писарро провел глубокую черту. Металл зазвучал в его хриплом голосе:

– Выбирайте, сеньоры. Черта означает труд, голод, жажду, усталость, раны, болезни и все другие опасности и невзгоды, вплоть до потери жизни. Они ждут нас в этой конкисте. Те, у кого хватит духа пройти через них и победить в столь героическом деле, пусть перейдут черту в знак подтверждения и согласия быть мне верными товарищами. Те же, кто не чувствует себя достойным столь – великого подвига, пусть вернутся в Панаму. Ибо я не хочу никого принуждать силой…

Писарро хорошо помнил, как Молина без колебания переступил ту черту. Он переступил ее как верный товарищ. Ведь тогда он не знал, что становится, одним из «тринадцати, овеянных славой». Вот почему Писарро не мог не верить ему…

Здесь мы сделаем небольшое отступление, ибо необходимо предупредить читателя о том, что нет никаких гарантий подлинности приведенного выше разговора между Молиной и остальными участниками экспедиции Писарро, ибо они плод авторской фантазии. Текст речи предводителя испанских конкистадоров взят нами из «Всеобщей истории Перу» выдающегося хрониста Инки Гарсиласо де ла Вега, но и он вызывает сомнения, ибо Писарро, как нам представляется, в тот решающий для него момент должен был произнести совсем другие слова. Попытаемся объяснить почему.

Положение конкистадоров на острове Гальо было действительно катастрофическим. Давно кончился провиант. Не имея никакого представления об окружающем их животном мире, испанцы должны были проверять на себе самих «степень съедобности» той живности, которую им удавалось добыть в море (моллюски, ракообразные, реже рыба) и на суше (главным образом змеи). При этом принцип аналогии, как сразу же убедились испанцы, был полностью непригоден. Приведем только один пример, подтверждающий сказанное: по-испански ананас называется «пинья», то есть «еловая шишка». В данном случае имело место приятное заблуждение, но подобные ошибки вполне могли привести и не раз приводили к самым печальным последствиям, включая смертельный исход.

Мы не располагаем точными данными о численном составе отряда Писарро в момент прибытия инспектора Тафура. В любом случае там находилось несколько десятков, а скорее более сотни человек. Когда Тафур покинул остров, с Писарро осталось, по разным источникам, от 13 до 17 конкистадоров, включая самого предводителя. Если мы вспомним, что Тафур был послан прекратить конкисту в связи с поступившей в Панаму жалобой (ее авторство приписывается матросу по имени Сарабия), то намеченная в речи Писарро программа «героических деяний» и особенно утверждение о том, что ему чужд метод насилия, не слишком вяжутся с реальными фактами. Ибо в отряде скорее всего имел место бунт. Он был не первым и не последним. Кстати, в подобных бунтах испанцев погибло значительно больше, нежели в сражениях с индейцами.

Далее. Испанцы пришли в Новый Свет не для того, чтобы прославить себя героическими подвигами. Они искали золото – самый быстрый, самый легкий и самый надежный путь обогащения, по тогдашним понятиям. Вот почему, проведя мечом свою знаменитую черту, Писарро должен был убедить своих товарищей, что готов пойти на смерть не ради почестей и сомнительной славы, а ради личного обогащения, ибо даже самые громкие титулы и имена сами по себе не спасали от нищеты и разорения в условиях тогдашней Испании. За чертой, пусть пока еще не очень четко, но все же проступали очертания сказочного богатого индейского царства. Их мог увидеть каждый, для этого нужно было лишь очень сильно захотеть их увидеть.

Тринадцать – будем придерживаться этой цифры – решили пойти на риск. То были действительно отчаянно храбрые люди. Жаль, что им пришлось растрачивать свою храбрость на дело, никак не украсившее, хотя и обессмертившее, их имена…

…Писарро просто не мог не доверять Молине, как и остальным перешагнувшим черту товарищам. Но он должен был успокоить своих людей. Кого послать? Там, на острове, первыми были Бартоломе Руис и грек Педро де Кандиа. Об этом знали все, и из них следовало выбирать.

– Пойдет Кандиа, – прозвучал приказ. – Бартоломе, ты наш главный лоцман, и мы не можем рисковать тобой, – как бы извиняясь перед своим товарищем, сказал Писарро. Гул одобрения подтвердил правильность его решения.

Наступили томительные часы ожидания, часы надежд, сомнений, страха и… воспоминаний. Писарро так и не узнал у своего компаньона, как ему удалось убедить губернатора Педро де лос Риоса разрешить продолжить конкисту. Тафур наверняка постарался нарисовать такую страшную картину, что даже бесчувственный буйвол зарыдал бы от жалости. Но Альмагро нашел какие-то нужные слова, и губернатор уступил.

Писарро не знал, что больше, чем слова Альмагро, на губернатора подействовал решительный отказ тринадцати вернуться в Панаму. Он понял, что заставить их выполнить приказ можно только силой, а это означало войну против тринадцати безумцев. Но для этого нужно было снаряжать экспедицию за счет казны (не на свои же деньги!), а потому ее никак не утаишь от королевского двора.

Он без труда представил себе, как доложат католическим королям эту удивительную новость: губернатор Панамы не просто запретил очередную конкисту, но и начал войну против славных сынов Испании, которые, не щадя жизни, на свои средства предприняли ее во славу королей и святой веры. Нетрудно предугадать, сколько золота потребовалось бы, чтобы разъяснить королевским чиновникам, что он, Педро де лос Риос, защищал интересы короны.

Но война против тринадцати таила в себе и другую опасность: посланные на подавление мятежа солдаты вполне могли перейти на сторону Писарро, ибо кто из испанцев не мечтал о новой и удачливой конкисте. А в случае удачи Писарро не преминул бы сам объявить Педро де лос Риоса бунтовщиком: подобное не раз случалось во время завоевания Нового Света.

В справедливости суждений губернатора убеждала шумевшая за окном дворца неспокойная, взвинченная ожиданием толпа завербованных Альмагро испанцев. Вот уже несколько дней полторы сотни вооруженных до зубов завоевателей всем своим видом, бряцанием оружия и не очень пристойными криками «уговаривали» губернатора отпустить их к Писарро. Их не пугали рассказы вернувшихся, гораздо больше они боялись опоздать к дележу добычи, которая, правда, пока еще существовала только в их воспаленном воображении. Однако этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить их, преодолев невероятные трудности и лишения, добраться до Панамы, чтобы уже здесь, в Новом Свете, завербоваться в отряд Альмагро.

И хотя никто из них ничего толком не знал, все считали себя лично оскорбленными и даже униженными из-за отказа губернатора дать согласие на конкисту. Им казалось: стоит лишь перемахнуть через борт уже ожидавших кораблей, чтобы сразу, словно по волшебству, сбылись все их надежды, но как раз именно этому и препятствовал Педро де лос Риос. С каждым днем обстановка накалялась все больше и больше. И, вняв рассудку, губернатор отпустил рвавшихся в бой конкистадоров.

Альмагро находит экспедицию Писарро уже не на острове Гальо, где нечем прокормиться, а на Горгоне – этот остров был намного крупнее. Тринадцать садятся на корабль и вместе с новыми экспедиционерами плывут дальше на юг. Примерно через месяц их корабли входят в огромную бухту. Это Тумбес (ныне Гуаякиль, территория современного Эквадора). У южного входа в бухту они видят настоящий город, первый индейский город в Южной Америке и первый город во владениях инков, о которых испанцы все еще ничего не знают.

Они не хотят верить своим глазам, как несколькими часами позже не захотят поверить своему первому послу. Они не знают, повторяем, ни об инках, ни о Куско, ни об огромной стране Тауантинсуйю, протянувшейся от Тумбеса на юг на целых пять тысяч километров.

В мареве тропической жары – город расположен на экваторе – мутнеют лишь неясные очертания городских сооружений. Со страхом и надеждой всматриваются испанцы в могучие громады пирамид, храмов и дворцов. Как примут их жители этого огромного, таинственного и потому скорее всего опасного города?..

Лодка с Молиной отделилась от флагманского корабля и двинулась мощными рывками прямо к центру толпы, вытянувшейся в сплошную линию. Живая полоска тел на мгновение замерла, чтобы затем сразу же раствориться в каменных громадах города. И только справа приближение лодки не вызвало никакого движения. На лодке заметили этот маневр и резко взяли вправо, справедливо решив, что к безлюдному берегу нет смысла причаливать. На корабле видели, как блеснули на солнце стальные доспехи Молины, как они на какое-то мгновение поднялись над остальными людьми на берегу – видимо, с лодки посла доставляли на руках, – чтобы тут же исчезнуть в серовато-буром пятне встречавших…

Молина вернулся часа через четыре. Его рассказ поразил испанцев. Когда же они узнали, что главный начальник, которого тут же окрестили «губернатором», встретил Молину в золотом саду, никто не поверил случившемуся…

Теперь настала очередь грека Кандиа. Писарро отвел его в сторону, и они о чем-то тихо заговорили. Потом Писарро позвал Молину. Тот лишь кивал в знак согласия.

Педро де Кандиа уплыл в той же лодке к все еще видневшейся на берегу группе индейских начальников. Они сопровождали Молину до сада, но к губернатору Тумбеса его ввели другие.

Тишина воцарилась на кораблях. Все оставались на палубах и даже не прятались от нестерпимо обжигавших лучей солнца. С каждой минутой напряжение нарастало, Судорожно сжимались до боли в побелевших суставах иссушенные от непосильного ратного труда, покрытые ссадинами, рубцами и незаживающими ранами руки бывших пахарей и рыбаков, виноградарей и погонщиков скота, бездомных бродяг и разбойников-аристократов с больших и малых дорог Испании.

Уткнувшись лицом в связку толстых корабельных канатов, забылся в тяжелом полуденном сне Молина, Рядом с ним, присев на ступеньки лестницы, в тени капитанского мостика сидел Писарро. Он был спокоен. Он твердо знал, что наступил его час. Он верил Молине. Он не зря поверил Андогойе. Теперь он верил и своей звезде. Его мысли были заняты тем, что предпринять после возвращения грека. И вернется ли он? И вернется ли один?..

Время шло. Люди не выдерживали напряжения. Кто-то уже бился в судорогах. По знаку Писарро лоцман Руис, солдаты Рибера, Куэльяр, Перальта и проснувшийся Молина – все из числа тринадцати – морской водой, резким словом, ударом ножен приводили в чувства своих товарищей. Наконец жара стала спадать. И когда кроваво-красный солнечный диск коснулся морской глади, многоголосый вопль разорвал влажную духоту!

– Кандиа-а-а!..

– Он не один. С ним еще кто-то…

Внимательно всматривался в маленькую фигурку нового пассажира Писарро. Теперь он точно знал, что делать. Он знал, и это было самым главным…

Глава I. Дети Солнца спускаются на Землю

^{Поклонение солнцу. Рисунок из хроники Гуамана Помы}

Европейские завоеватели, открывшие Новый Свет в конце XV века, искали золото. Как ни странно, но обе легенды о возникновении государства инков также связаны с золотом.

Конечно, до прибытия к берегам Америки испанские конкистадоры не были знакомы с легендами инков – сынов Солнца.

Достигнув дотоле неведомых заморских земель, первопроходцы сразу же решили, что это и есть Индия, коль скоро они именно ее искали. Отсюда та путаница с названиями, которая и сегодня нет-нет да и введет кого-нибудь в заблуждение. Например, слово «индейцы» означало не что иное, как «жители Индии». Но ошибка великого Колумба – это он решил, что открыл западный путь в Индию, – все же была исправлена. Америку стали называть Новым Светом, а индейцы так и остались индейцами.

Вообще Европу трудно обвинить в излишней скромности не только в данном конкретном случае. Современная карта западного полушария пестрит подобными «открытиями» европейцев, искренне веривших в непогрешимость своих суждений и поступков. Например, даже сам предмет нашего интереса, а точнее его название, может подтвердить сказанное. Мы имеем в виду слово «перу», которым сегодня именуется целая страна. До появления испанцев в Новом Свете этого слова вообще не существовало.

Хронист Инка Гареиласо де ла Вега, с которым читателю придется не один раз столкнуться на страницах этой книги, подробно рассказал в своих «Комментариях» об этимологии этого слова.

Плывя вдоль западного побережья Южной Америки, около устья одной из многочисленных рек испанцы устроили засаду и захватили в плен индейца. Поскольку сам «дикарь» их не интересовал, конкистадоры решили выяснить название страны, куда добрались на своих кораблях. Кое-как успокоив индейца, они задали ему свой вопрос… на испанском языке.

Испанцы не сомневались, что индеец понял их. И он действительно все понял, только по-своему. Поскольку для него в тот момент весь интерес сконцентрировался не на географических открытиях, а на собственной особе, которой, как он не без оснований полагал, угрожает опасность, индеец сразу же представился, назвав свое имя: «Беру». Он также сказал «пелу», разъяснив испанцам, что они схватили его на реке. Этой беседы оказалось достаточно, чтобы все встало на «свои места»: объединившись, слова «беру» и «пелу» в конечном итоге дали слово «перу». Так испанцам удалось «выяснить» название страны, которую им предстояло открыть и завоевать. Впрочем, в жизни случилось наоборот – испанцы вначале завоевали и только затем выяснили, чем было царство сынов Солнца.

Таким образом, никакого «древнего Перу» не существовало. Вот почему мы будем называть созданное инками государство словом «Тауантинсуйю», что, строго говоря, также не совсем правильно, ибо «тауантинсуйю» не слово, а словосочетание, которое можно перевести с кечуа – языка инков – как «четыре стороны света». (Более точный перевод этого словосочетания – «четыре соединенные воедино стороны света», но мы будем пользоваться коротким вариантом перевода.) Сыны Солнца считали весь реально обозримый мир своим владением. Таков был размах и одновременно понимание инками стоявших перед ними задач…

К моменту появления испанцев никто в Тауантинсуйю не сомневался, что инки-правители прямые потомки Солнца и Луны, хотя не во всех легендах, больших и малых, важных и полузабытых, инки фигурируют именно в этом качестве. Однако появление на земле первого Инки Манко Капака и его сестры и супруги Мама Окльо почти неизменно привязано к конкретному географическому району, а именно к перуано-боливийскому высокогорью. Такое совпадение, как показывает опыт исторической науки, вряд ли следует считать случайным.

Вот почему достаточно убедительно выглядит предположение, что все легенды опирались на единый источник, а именно на факт исхода, с которого и начинается сохранившаяся в памяти людей легендарная история инков. Современные археологические исследования также говорят о том, что инки появились в долине Куско, где находится главный и наиболее высокоразвитый центр их цивилизации, не ранее XII века нашей эры, что превращает факт исхода в факт истории, а не легенды, ибо до появления в долине Куско инки должны были где-то находиться.

Сложнее обстоит дело с тем, как инки появились на нашей земле. Естественно, что речь идет о легендарном варианте этого «как». Есть две главные легенды, разъясняющие столь важное событие в истории Тауантинсуйю. Странно, что их две, ибо всем ясно, что два разных толкования одного события порождают множество недоуменных вопросов, а инки, нужно сказать, во всем предпочитали точность, порядок и ясность. Отсюда напрашивается логичный вывод: поскольку одна легенда не могла не бытовать среди жителей царства сынов Солнца, то кому-то или зачем-то понадобилось извлечь на свет божий еще одну легенду. Нам кажется, что наш рассказ об инках в определенной мере послужит ответом на эти «кому-то» и «зачем-то».

Теперь перейдем к самим легендам о происхождении инков и посмотрим, не стоят ли за ними реальные события.

Видимо, в легендах отразились отголоски событий прошлого, связанных с исходом инков, а также с установлением господства инков из Куско над остальными индейцами кечуа. Одна из легенд производит впечатление более древней «истории», уходящей к родоплеменному началу инков. Она связана с зарождением раннеклассового общества и государственности у индейцев кечуа (кечва), к которым принадлежали и инки. Другая легенда – она представляется более поздним изобретением самих инков – отразила победу этих новых общественных отношений и установление единовластия в самом клане инков в виде деспотической власти одного лица, опиравшегося, однако, на «общинные порядки», все еще не изжитые кланом.

Первая легенда. Высоко в горах в местечке Паукартампу было три «окна», а точнее, пещеры. Однажды оттуда вышли четыре (некоторые утверждают, что три) супружеские пары. Все они были родными братьями и сестрами. Окна украшало листовое золото, а центральное окно, будучи царским (именно из него вышли все братья и сестры), было усыпано еще и драгоценными каменьями. (Отметим, что испанцы настолько уверовали в эту часть легенды, что потратили немало сил на поиски «окон».)

Первого из братьев звали Манко Капак. Остальные братья носили имена, которые не совпадают в разных хрониках, – Качи, что означает «соль», Учу – «перец», Саука – «ликующий», Аука – «враг», Уанка – (?) и другие.

Всех сестер звали Мама – «мать», «хозяйка», прибавляя второе имя. Супругу Манко Капака все называют Мама Окльо. Правда, испанский хронист капитан Педро Сармьенто де Гамбоа утверждает, что она была не сестрой, а матерью своего супруга Манко Капака. (Как будто бы это меняет положение дел?)

Итак, братья и сестры выходят из своего царского окна и тут же сталкиваются со множеством чисто земных проблем, среди которых далеко не последнее место занимает забота о том, как выжить в новой обстановке. (Невольно возникает вопрос: стоило ли для этого выбираться из своего царского окна?) Они то помогают друг другу, то враждуют между собой. Три брата погибают. В живых остается только Манко Капак. Вместе с сестрами, которые, овдовев, становятся его женами, он добирается до плодородной долины и основывает здесь столицу своей будущей империи. Поселению дают название «Куско». Чтобы назвать так пару соломенных хижин, нужно обладать незаурядной фантазией и еще большей смелостью, ибо Куско переводится как «пупок», «пуп» – центр живого организма или вселенной. Таково было начало начал в соответствии с первой и более древней легендой.

Вторую легенду рассказал хронисту Инке Гарсиласо его родной дядя, чистокровный сын Солнца Вальпа Тупак Инка Юпанки. Для удобства читателя мы воспроизводим эту легенду в свободном пересказе.

Когда Отец-Солнце увидел, в какой дикости пребывают жители Земли, он проникся к ним жалостью и отправил своих сына и дочь к людям, дабы наставить их на путь познания Отца-Солнца и научить поклоняться ему. Оставил Отец-Солнце своих детей в долине озера Титикака и сказал, что там, где они пожелают отдохнуть или поесть, они должны попытаться вонзить в землю золотой жезл длиною в полвары (примерно 42 сантиметра) и толщиною в два пальца. И там, где жезл войдет в землю с первого же броска, они должны построить царский двор.

Брат и сестра – дети Солнца и Луны – вышли из озера Титикака и зашагали на север, в южном полушарии движение на север означает движение к солнцу). На всем пути они кидали жезл, но тот ни разу не вошел в землю. Так они дошли до Паукартампу (это место нам уже знакомо по предыдущей легенде). Отсюда Манко Капак и его сестра и жена Мама Окльо пришли в долину Куско. Здесь золотой жезл с большой легкостью ушел в землю (просим читателя обратить внимание на эту важную деталь), и больше они никогда не видели его…

Таковы в предельно сжатом виде две главные «истории» о происхождении легендарного основателя царства инков. Попытаемся извлечь из них рациональное зерно, а точнее, историческую правду. Как мы уже указывали, совпадение, особенно последней части маршрута передвижения Манко Капака, вряд ли следует признать случайным. Скорее всего, в нем нашло отражение переселение индийских племен, которое, если судить по времени появления инков в долине Куско, началось где-то на рубеже первого и второго тысячелетий нашей эры.

Можно предположить, что, помимо извечных побудителей, связанных с перенаселением дотоле обжитых районов, вытеснением одних племен и народов другими, более воинственными или более голодными, что часто совпадает, были и какие-то особые причины, заставившие сняться с насиженных мест Манко Капака и его супругу, а также их (если следовать обеим легендам) родичей. Таким особым явлением могло стать угасание одной из самых выдающихся доинкских цивилизаций Южной Америки, цивилизации Тиауанаку, культурно-политический центр которой находился на берегах озера Титикака.

Наличие у Манко Капака братьев приближает первую легенду к реальной истории: «братьями» обычно называют родственные племена, связанные неким подобием «семейного союза». К сожалению, их имена – «соль», «перец» и другие – ничего не дают для конкретизации такого предположения, но сами «братья» могут служить весомым доказательством того, что инки двинулись в путь не по велению божьему, а в силу реальных и абсолютно земных причин, воздействие которых также ощутили на себе их ближайшие родичи и соседи.

…Интересно, что хронист Сармьенто еще больше расширяет круг тех, кто вместе с первым инкой снялся с насиженных ранее мест. Он пишет, что с помощью уговоров, посулов и угроз братья Манко Капака подняли «местных людей», составивших десять общин, которые также дошли до Куско. Сармьенто утверждал, что еще в его времена, то есть в самом начале 70-х годов XVI века, в Куско жили представители этих общин.

Вторая легенда при всей своей ясности и даже почти идеальной завершенности практически лишена исторической конкретики. Но мы не будем спешить расставаться с нею.

О чем, например, говорит рассказ о золотом жезле Манко Капака? Прежде всего об удивительном прагматизме сынов Солнца, умудрившихся даже в свое легендарное начало начал вложить очевидный утилитарный смысл. Выразимся точнее: в какую почву беспрепятственно войдет тяжелый жезл из золота? Естественно, что в мягкую, пригодную для… земледелия. Следовательно, уже первый священный наказ Отца-Солнца по сути своей был не каким-то абстрактным религиозным догматом, а конкретной рекомендацией, весьма полезной для земледельца.

Другой пример связан с причинами появления второй по времени легенды. Действительно, чем объяснить этот факт? Почему инкам потребовалось изобретать новое начало начал?

Появление второй легенды отразило социальные сдвиги, которые уже произошли в созданном инками обществе. Возникло единовластие, и Манко Капаку, а точнее его потомкам, стали мешать даже родные братья, вышедшие с ним вместе из царского окна. Далее. Единовластию на земле вполне соответствовало если не совсем единое (для монотеизма еще не настала пора), то верховное божество, которое было относительно легко провозгласить прародителем правителя. И Солнце на небе, и Единственный Инка – сапа инка на земле объединяются на основе кровного родства – они отец и сын, они же представляют верховную власть на небе и на земле.

Таким образом, легенда одним фактом своего появления служит своеобразным документом породившей ее эпохи.

Однако вернемся непосредственно к инкам. Известно, что инки появились в долине Куско не ранее XII века нашей эры. Но среди дошедших до нас многочисленных хроник есть одна, дающая совсем иную датировку появлению на земле первого Инки Манко Капака. Это «Новая хроника и доброе правление» индейца-хрониста по имени Фелипе Гуаман Пома де Айяла. Так вот, Гуаман Пома утверждает, что Манко Капак родился в 10-м году нашей эры, а умер в 170 году, прожив 160 лет. Однако не он был самым выдающимся долгожителем среди правителей Тауантинсуйю: в своем списке сапа инков Гуаман Пома называет Топа Инку Юпанки, который прожил 200 лет и умер в 1420 году.

Но Топа, или Тупак Инка Юпанки, является исторической личностью, годы правления которого установлены с достаточной степенью достоверности: 1471–1493. Это общепринятая датировка, сомневаться в которой нет оснований. Вот почему мы не будем учитывать датировку Гуамана Помы, хотя и воспользуемся его списком правителей.

Здесь мы подошли к вопросу, без знания которого рассказ об инках невозможен. Речь идет о самом главном и к тому же официальном документе Тауантинсуйю. Поскольку у инков, как известно, не было письма, он пришел к нам из устных традиций, что отразилось из количестве ныне известных вариантов этого документа, или капаккуны – так у инков назывался поименный список-перечень правителей.

Практически все хронисты воспроизводят каждый свою капаккуну. Самая маленькая из них содержит пять имен – это все исторические правители. Самая большая – ее составил или записал с неизвестного источника в середине XVII века, монах Монтесинос – дает 104 имени.

Исключим обе эти крайности и воспроизведем капаккуну, которую для самих инков можно считать официальной.