Текст книги "Час совы"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Конечно, сыр – не аргумент. Но я могу испытывать удовлетворение, хотя бы от того, что если, благодаря вам, наша работа в этом Мире пойдёт прахом, то останется в нём Шербурский сыр. С паршивого Маринелло хоть шерсти клок.

Что ж, с юмором у Мефа всё в порядке и проигрывать он умеет, ничего не скажешь. За ужином мы беседуем в основном на темы, связанные с прошедшими операциями, где мы тем или иным образом соприкасались и противостояли друг другу. Меф высказал мне своё восхищение по поводу моей выдержки и высокого мастерства, которые я проявил, восстанавливая управление сверхскоростным самолётом и уводя его в сторону от химического завода.

– Ты тогда сделал невозможное. Я просто не поверил своим глазам. Все наши расчеты и моделирование ситуации дали стопроцентный результат. И вдруг, пилот каким-то чудом восстанавливает управление. Но этого мало. Вытащить машину, пикирующую с такой скоростью в каких-то десяти метрах от земли, да ещё и суметь посадить её после этого!

– Видишь ли, Мефи, в реальной жизни я был лётчиком-истребителем и летал на аналогичных машинах. Пусть не таких скоростных, но всё же.

– Вот это-то меня и поразило. Как мог профессионал взяться за такое безнадёжное дело?

Я вспоминаю «игольное ушко», через которое я, по расчетам Катрин, должен был провести машину, и полностью соглашаюсь с Мефом.

– Ты прав. Затея была безнадёжной, один шанс на тысячу. Потому-то я тогда и подстраховывался. Еще в пике я слегка отвернул влево. Уж если и грохнуться, то в лес, в поле, но не на завод.

– Так ты сознательно шел на это? Мм-да…

Я пожимаю плечами. Что можно сказать, если его это так удивляет?

Из дальнейшей беседы я узнаю, что при встрече «Конго» с пришельцами у Голубой Звезды люди Мефа действовали с такой же целью как и мы. Стелла, их агент, должна была вывести из строя главный отражатель, чтобы «Конго» не смог подойти к системе. Но у неё что-то не сработало, и отражатель вышел из строя в самый неподходящий момент.

– Но кто организовал встречу «Конго» с пришельцами? Мы считали, что это были вы, – спрашиваю я.

– А это как раз то, о чем я вчера говорил. То самое вмешательство неизвестных сил. Видишь теперь, к каким методам они прибегают и с кем сотрудничают. Ну, до завтра. Что-то засиделись мы с тобой.

Меф встаёт. Я жду, что сейчас он напомнит: «Осталось четверо суток». Но он просто подходит к стене, открывает проход и, кивнув мне на прощание, исчезает в золотистом сиянии.

Присаживаюсь на топчан. Первый день результата не принёс. Меф ни на секунду не расслабился, ни разу не выпустил меня из поля зрения. Он позволял себе отвернуться лишь тогда, когда стоял у очага, слишком далеко, чтобы я смог достать его одним прыжком. Да, Меф – настоящий профессионал. Ничего, время ещё есть.

Утром он неожиданно появляется вместе с монахами, которые приносят мне завтрак. Оценивающе посмотрев на столик, он вдруг предлагает:

– Как ты смотришь на чашку хорошего кофе?

– Разве здесь это возможно?

– Здесь, – он делает ударение на этом слове, – всё возможно. Прошу.

Он направляется к стене и жестом приглашает меня следовать за собой. Без опаски вслед за Мефом прохожу через стену золотистого свечения и останавливаюсь в изумлении. Это довольно просторная комната в одном из верхних этажей замка (а я полагал, что моя темница – в подземелье). Через стрельчатое окно видны поле, река и далёкий лес. У окна – рабочий стол, вращающееся кресло. Рядом кресло для отдыха, диван. А по другую сторону… компьютер! Именно компьютер. Пусть иной, чем у нас, конфигурации, но я же не Микеле Альбимонте, чтобы с первого взгляда не разобраться что к чему.

Справа от входа, кстати, каменная стена за моей спиной уже восстановилась, я вижу небольшой кухонный комбайн, бар с холодильником и ещё кое-что знакомое. Приглядевшись, понимаю, что передо мной Синтезатор. Как бы его конструктивно не исполнили, от панели управления и сенсорного датчика никуда не денешься. Меф видит моё удивление и поясняет:

– Да, это – компьютер и Синтезатор. Не понимаю, чему ты удивляешься? Как же мне здесь жить и работать?

– А откуда ты берешь энергию?

– Видишь ли, дело в том, что мы с тобой уже не в Лотарингии, но ещё и не в моём Мире. Это что-то вроде промежуточной зоны или шлюзовой камеры между двумя Мирами. Вот здесь, – он подходит к окну, – у меня солнечные батареи. А когда нужна большая мощность, я включаюсь в энергосистему своего Мира по этой линии, – он показывает на уходящий под пол кабель, – Правда, работать можно ограниченное время, так как нагрузка на энергосистему получается слишком большая. Может возникнуть аварийная ситуация. Но я же обещал кофе, а сам угощаю тебя болтовнёй. Извини.

Он подходит к бару, достаёт пакет с кофе, кофемолку и начинает хлопотать у кухонного комбайна. При этом он совершенно не обращает на меня внимания. Всё во мне подбирается, вот он – долгожданный момент! Еще секунда, и Меф будет в моих руках. Но тут у меня будто шаровая молния в мозгу взрывается. «Мы уже не в Лотарингии. Это – промежуточная зона или шлюзовая камера…» Стоп! Страшным усилием воли буквально хватаю сам себя и торможу уже начавшийся боевой бросок на Мефа. Заставляю себя расслабиться. Отсюда я не выберусь. Еще мгновение, и я бы разоблачил себя. Меня прошибает холодный пот, в коленях появляется предательская слабость. Чтобы скрыть своё состояние, подхожу к окну, присаживаюсь в кресло и закрываю глаза. Интересно, заметил ли Меф что-нибудь? Хотя, выдержка у него, дай Время. Мне ещё учиться и учиться.

А Меф, поставив кофейник на конфорку, оборачивается ко мне и говорит:

– Последи, пожалуйста; как только пена поднимется, сними. А я пойду, переоденусь в своё. Ты не представляешь, как мне эта сутана надоела. Завидую вам: несколько дней и пошли домой. А поживите в средневековье несколько месяцев. Вся эта экзотика вам так осточертеет, что не будете знать, куда бежать от неё.

– Ты так полагаешь? – отвечаю я, – Не знаю, Мефи, не знаю. Вы, наверное, плохо мобилизуетесь на задание. Мне в своё время пришлось полгода провести на Второй Мировой войне в качестве лётчика-истребителя. Причем, воевал я на стороне Советского Союза в первые, самые тяжелые, месяцы войны. Думаю, это будет покруче десятка Лотарингий. А я тогда принял решение остаться там до конца войны, так как тот, кто пошел бы мне на замену, боевого опыта не имел и погиб в первом же бою, да ещё и эскадрилью погубил бы. Но меня сбили, и я с честью вышел из игры.

– Интересно, – глаза у Мефа загораются, – Я ничего не знаю об этой твоей работе.

– Это потому, что я выполнял её до того, как попал в Фазу Стоуна.

– Еще интересней! Расскажешь?

– Ну, если тебе это так интересно, почему бы не рассказать.

– Я сейчас вернусь, – говорит Меф и уходит в ранее не замеченную мной дверь.

Впрочем, когда дверь закрывается, я не могу отличить её от стены. Её выдаёт только дверная ручка, торчащая прямо из камня. Даже щелей нет. Сняв закипевший кофейник, подхожу к компьютеру. Пульт управления несколько иной, символика тоже не знакомая, но разобраться, в принципе, можно. Дисплеев не четыре, как у нас, а пять. А вот процессорного блока, блока памяти и считывающего устройства что-то не видно. Зато рядом с панелью на планшете лежит устройство, напоминающее «мышку». Но это явно не «мышь». Скорее, выносной пульт, так много на нём клавиш.

– Изучаешь? – слышу я голос за спиной, – Правильно делаешь. Пригодится, если вы будете сотрудничать с нами. А в этом я не сомневаюсь. Пусть не завтра, но послезавтра вы столкнётесь с более серьёзным, чем мы, противником. И тогда наше сотрудничество будет неизбежным.

Оборачиваюсь. Сзади стоит Меф. Он уже не в сутане, а в «цивильной» одежде. Хотя, на мой взгляд, лучше бы он оставался в сутане. Глаза режет сочетание ярко-зелёных и синих цветов. Вся одежда выполнена из ткани отливающей серебром и сверкающей при каждом движении. Всё в обтяжку: тонкий свитер, шорты до верхней трети бедра, не то чулки, не то колготки. Исключение составляет бархатистая мантия до пояса, которая свободно свисает, схваченная на шее серебряной цепью. Да, вид у Мефа ещё тот. Но что поделаешь, о вкусах в чужих Фазах не спорят.

– Так, я вижу, кофе готов, – говорит Меф и достаёт из бара чашки, – Сейчас мы с тобой выпьем кофейку, а потом пойдём к тебе, позавтракаем. У меня здесь только самое необходимое, вряд ли это доставит тебе удовольствие. В этом плане Лотарингия даст мне сто очков вперёд. А пока мы пьём кофе, расскажи мне о своей работе на войне.

Коротко рассказываю ему о своих действиях в сорок первом году. Разумеется, опускаю всё личное и в первую очередь свои отношения с Ольгой. Тем не менее, Меф слушает меня с напряженным вниманием, не сводя с меня заинтересованных глаз. Когда я заканчиваю, он вздыхает:

– Всё это лучше один раз увидеть, чем пять раз услышать. Ты сможешь набрать мне на этом компьютере код той Фазы, где ты работал?

Он подходит к компьютеру и начинает объяснять мне принятую у них систему кодирования. Я быстро врубаюсь, но тут мне становится неприятно при мысли, что Меф будет смотреть на меня с Ольгой.

– Знаешь, я что-то запамятовал. Столько времени прошло, да и события последних дней… – начинаю я.

– Ладно. Это дело поправимое. У меня есть характеристики твоей Матрицы, время и место я знаю. Запущу программу-искатель и посмотрю, как ты воевал. А сейчас пойдём завтракать.

За завтраком он неожиданно вновь заводит разговор о преимуществах диктатуры перед демократией.

– Вот ты в сорок первом году воевал против фашизма. На твой взгляд, как я позавчера понял, это самая страшная форма диктатуры. Должен сказать, что здесь ты ошибаешься. Ты, выходит, ещё не знаком с диктатурой Святой Инквизиции, с восточной деспотией, где жизнь человека ценится меньше чем опиумная затяжка. Да мало ли какие страшные формы может принять неограниченная диктатура. Но это всё крайности. Главное в другом: любая форма диктатуры для Человечества более предпочтительна, чем любая форма демократии.

Далее Меф распространяется на тему того, что диктатура всегда открыто говорит народу: чьи интересы она выражает, и ставит этот класс или группу общества в привилегированное положение. Остальные слои общества знают свои права и обязанности и должны держаться в этих рамках. В этом случае они даже не заметят гнёта диктатуры. Тем более, что, как правило, четких границ между классами и группами не существует. Так что, родившись в крестьянской семье, ты можешь стать священником или офицером и, тем самым, попасть в класс или группу, интересы которой защищает диктатура. Более того, при любой диктатуре поощряется выдвижение достойных по их личным качествам.

Демократия же всегда базируется на лжи. И главная ложь, это – всеобщее равенство всех перед лицом закона. Взять даже обычное уголовное дело. Здесь процессуальный кодекс работает только для тех, у кого есть средства нанять хорошего адвоката. А если у человека этих средств нет, то будь он трижды невиновен, он никогда не сможет доказать, что следствие и суд грубо нарушили статьи процессуального кодекса и осудили его незаконно.

Вторая ложь демократии состоит в том, что она якобы выражает интересы всего народа. Это даже юридически невозможно. Демократия может выражать интересы только тех кругов, которые могут влиять на властные структуры, лоббировать их. То есть опять же тех, у которых для этого есть средства. Ни о каком движении между классами и слоями при демократии не может быть и речи. Вниз, пожалуйста; вверх, только при наличии средств. Тем самым, поощряется преступность, ибо честным путём средства для этого заработать невозможно.

Псевдокоммунистическая демократия, пока она была диктатурой пролетариата, была более прогрессивной, чем то, во что она превратилась после провозглашения так называемой социалистической демократии. Если при рыночной демократии главную роль играют деньги, то при псевдокоммунистической – связи, то есть близость к любым кругам, имеющим власть.

– Но мы увлеклись, – неожиданно прерывает себя Меф, – Оставляю тебя до ужина. Надеюсь, мои речи не пропадут втуне, и ты подумаешь над ними хорошенько. До вечера.

Меф уходит к себе, а я основательно задумываюсь. В том, что говорил Меф, многое соответствует истине. Но неужели он полагает, что я предпочту фашизм любой, даже самой ублюдочной, демократии. Конечно, демократия – жалкая пародия на сам смысл этого слова, но слишком уж много разных диктатур оставило на Земле свой такой неизгладимый след, чтобы я вот так, с разгону, уверовал в их благо.

Меф опять не дал мне никаких шансов осуществить свой замысел. Но мне кажется, что сегодня он уже держал себя несколько посвободнее, чем накануне. Вечером встретимся ещё раз, понаблюдаю. Главное, не упустить момент.

Я уже привык к графику, по которому меня посещают монахи, что приносят еду, уносят посуду и так далее. Поэтому, когда за час до ужина наверху лязгает дверь, я удивляюсь. По лестнице спускается фигура, закутанная в сутану. Кто бы это мог быть и зачем?

Настороженно жду. Фигура спускается вниз и подходит ко мне, откидывая капюшон, скрывающий лицо. Волосы встают у меня дыбом. Великое Время! Это – Нина Матяш, то есть Лена!

Глава III

Женщина, Ваше Величество,

Как вы решились сюда?

Б.Ш.Окуджава

Она смотрит на меня и ждёт, что я скажу. А что мне ей сказать? Своим появлением она развалила все мои планы. Уж теперь-то Меф ни на секунду не расслабится.

– Ну, что же ты молчишь? – спрашивает Лена, – Ты что, не понял, что это – я? Я пришла за тобой.

– Ленка! Как ты сюда попала?

– А, пустяки, гипноз, ускоренный ритм и, вот я – здесь. На, одевайся и уходи.

Она стаскивает с себя сутану и протягивает мне. На ней мушкетерский мундир, только без плаща. Я молча отталкиваю протянутую мне сутану. Лена возмущается:

– Ишь, какой благородный! Не может он принять такую жертву. Да пошел ты в Схлопку! Мы с Андреем всё продумали. Как только ты уйдёшь, я объявлю, что я – Нина Матяш. Не рискнут же они держать здесь статс-даму императрицы. А даже если и рискнут. Андрей уже послал в Лютецию курьера. Завтра здесь будет батальон мушкетеров и две артиллерийские батареи. Да они приступом возьмут этот замок…

– И ничего здесь не найдут!

– Ха! Это Андрей-то да не найдёт!

– Еще не хватало, чтобы и Андрей сюда сунулся. Хватит меня одного. А ты немедленно уходи.

– И не подумаю. Уйдёшь ты.

– И попаду прямо в лапы де Шома с его блокиратором.

– Что ещё за блокиратор?

– Та самая игрушка, которой они вырубили меня в «Сломанной подкове».

– Ну, во-первых, Андрей заколол де Шома, и сейчас он, в лучшем случае, лежит в постели. А во-вторых, ты не блокиратора боишься, мимо него ты пройдёшь незамеченным, ты же хроноагент экстра-класса. Ты боишься меня здесь оставить. Ну, сам подумай, что они могут сделать со статс-дамой императрицы?

– Дурочка ты моя! Ты же ничегошеньки не знаешь. Неужели ты полагаешь, что Меф не знает, кто такая ты, а кто де Легар?

– Какой такой Меф?

– Ну, Маринелло. А потом, Леночка, здесь наши трюки невозможны. Посмотри на потолок.

Лена поднимает голову, присматривается и пожимает плечами:

– Здесь почти везде такое, ну и что?

– А то, что это – блокировка. Не вздумай здесь демонстрировать свои способности, кроме обморока ничего не добьёшься. Я уже пробовал.

Лена на секунду задумывается:

– А как же тогда у меня получилось там? – она машет рукой в сторону двери, – Хотя… Точно! В том зале, где я загипнотизировала охрану, этих штук не было, а перед самой темницей они меня только обыскали. Но всё равно, Андрей, выходить должен ты. Вы с Андреем вдвоём быстрее что-нибудь придумаете.

– Да не выпустят меня отсюда! Ты-то еще, может быть, успеешь уйти. Кто стоит за дверями?

– Два монаха и один дворянин.

– Вот этот-то дворянин и ждёт меня с блокиратором. А что касается нас с Андреем, то снаружи здесь ничего не сделаешь. Только тут, изнутри, можно что-то предпринять. Я третьи сутки морально воюю с Мефи. Может быть, сегодня, может быть, завтра, но я добью его и выйду отсюда. Но если и ты здесь застрянешь, дело обернётся совсем по-другому. Так что, уходи скорей, пока у тебя ещё есть время.

Камера озаряется золотистым светом, и я слышу голос Мефи:

– Увы, времени у вас больше нет. Как я понимаю, нас посетила Елена Илек. Андрей, представь меня, пожалуйста.

Мы с Леной резко оборачиваемся. Сзади стоит Меф. На его устах привычная, для меня, печальная полуулыбка. Он грустно смотрит на Лену. Что остаётся делать? Надо хранить приличную мину при поганой игре.

– Лена. Разреши представить тебе нашего большого и последовательного недоброжелателя. Ты знаешь его под именем епископа Маринелло. Здесь он претендует на имя Мефистофеля, но не возражает, если его называют Меф или Мефи.

Лена смотрит на Мефа, прищурившись, нервно облизывая губы кончиком языка. Если бы у неё был хвост, он сейчас бил бы её по бокам. Короче, кошка готова броситься на мышь. Непроизвольно делаю шаг вперёд, чтобы встать между ней и Мефом. А Меф, как ни в чем ни бывало, шагает к Лене, галантно кланяется, берёт её руку и благоговейно целует ей пальчики.

– Я почтительно приветствую первую статс-даму императорского двора Лотарингии, а также хроноагента первого класса Елену Илек, в одном лице.

Чувствую, что Ленка сейчас что-то ляпнет, но вмешаться не успеваю. Меф поворачивается ко мне и говорит:

– Знаешь, Андрей, я, конечно, имел в виду, что кто-то из вас здесь появится. Но на такую удачу, честно говоря, не рассчитывал.

Лена открывает рот, и с её языка уже готово сорваться что-то острей бритвы и ядовитей, чем яд гюрзы, но под моим взглядом она только дважды судорожно вздыхает и плотно сжимает губы. Чего уж тут! Пьяному ёжику ясно, влипли мы крепко. Как выбираться из этой ситуации, одно Время знает.

Наверху лязгает дверь, и в камеру спускаются монахи. Они сервируют стол к ужину. На троих! Пока я перевариваю это, Лена уже делает правильный вывод и, отшвырнув коричневую сутану, которую она до сих пор держала в руках, садится на топчан. Вид её выражает полнейшую безысходность и покорность судьбе. Но я-то прекрасно вижу, как исподлобья она внимательно следит за каждым движением Мефа. Теперь она уже не кошка, а ядовитая змея, готовая к броску.

А Меф словно не замечает исходящей от Лены эманации ненависти. Он спокойно устраивается за столом, наливает вино, рекомендует Лене отведать знаменитый шербурский сыр, отрезает её самый лакомый кусок жареного фазана. Словом, он ведёт себя как радушный хозяин.

Внезапно нож, которым он только что резал дичь и положил на стол, взлетает и бьёт его точно в сердце. Удар такой сильный, что нож должен войти в грудь по самую рукоятку. Но он отскакивает, словно натолкнувшись на стальную плиту, и со звоном падает на каменный пол. Меф непроизвольно откидывается назад, но он цел и невредим.

Ай да Ленка! На неё жалко смотреть. Лицо искажено от боли, она охватила виски ладонями. Я же её предупреждал, но, тем не менее, она рискнула. Правда, ничего не получилось. Меф сокрушенно качает головой, встаёт и стягивает сутану. Под ней то самое серебристое одеяние, которое он надел утром. Он рассматривает дыру в сутане, прорезанную лезвием ножа:

– Ну вот, такую сутану испортила. Как я мог забыть, что ты в образе Нагилы побывала в Красной Башне и поднахваталась там всяких штучек, – он показывает на свой светло-синий, отливающий серебром, свитер, – Рекомендую, сертон. Пистолетный выстрел выдерживает в упор, винтовочный – со ста метров.

Лена, справившись с приступом головной боли, цедит сквозь зубы:

– Не туда ударила, Время побери! Надо было в горло.

– Да, надо было в горло, – соглашается Меф.

Внезапно он меняет тон. Мягкие, почти доброжелательные, интонации в его голосе исчезают. Он говорит резко, временами его слова производят впечатление вколачиваемых в доску гвоздей. Он смотрит на нас колючим, весьма недоброжелательным взглядом:

– И чего бы ты добилась? А? Ну, лежал бы я сейчас здесь с перерезанным горлом, а вы? Вы бы тоже лежали рядом, вырубленные! Об этом вы забыли? – он показывает на потолок, – Очнулись бы вы уже в лаборатории, готовые к любой работе, запрограммированные на любые действия. Неужели ты, Андрей, до сих пор не понял, что эти сутки я отвоевал для тебя специально, чтобы уберечь от страшной участи. Я сумел доказать своему руководству, что только твоё участие в предстоящей операции гарантирует ей стопроцентный успех. Эти пять суток я могу действовать по своему усмотрению. А дальше… – Меф машет рукой, – Не хочу и говорить о том, что может произойти дальше. Я слишком хорошо отношусь к вам, чтобы допустить до этого. Наши пути ещё не раз пересекутся, и не только на тропе войны. Я уверен, мы придём к сотрудничеству. Сейчас у вас ещё есть шанс выйти отсюда. Вы можете мне верить, можете не верить. Ничего другого вам не остаётся. Выбор простой: или соглашаться на моё предложение, или… Далеко не все у нас разделяют мою точку зрения на вас. Я же считаю вас слишком незаурядными личностями, чтобы предоставить столь жалкой участи. Подумайте об этом хорошенько. А сейчас, давайте ужинать, а-то всё остынет. И прошу тебя, Лена, воздержись от телекинеза. Вы же хроноагенты, Время вас побери, неужели вы думаете, что здесь нас никто не контролирует?

Ужин проходит, в общем-то, нормально, если не считать упорного нежелания Лены поддерживать беседу, которая вращается вокруг утренней дискуссии о преимуществах диктатуры перед демократией. Лена отделывается односложными ответами и упорно думает о чем-то о своём. Выкурив сигару, Меф прощается:

– До завтра. Утром приглашаю вас к себе на чашку кофе.

С этими словами он покидает нас, ничем не намекая на оставшийся в моём распоряжении срок, и не спросив о моём решении.

Мы с Леной остаёмся одни. Одни, если забыть о том, что эта камера находится под постоянным контролем. Я задумываюсь: как же себя вести? А чего я, собственно, ожидал? Я и сам, содержа такого пленника как Меф, установил бы у него следящую аппаратуру. В принципе, мы можем разговаривать свободно, так как скрывать-то нам нечего. Побег отсюда невозможен, эти генераторы поля над головой надёжнее любых решеток и любой охраны, вместе взятых. А обсуждать свои дела и наши перспективы можно и в открытую. Никаких тайн мы не выдадим. В конце концов, если будет необходимость о чем-то договориться, то мы с Леной давно уже научились понимать друг друга без слов. Взгляды и интонации скажут нам всё, что нужно.

Лена, видимо, тоже пришла к такому выводу. Она потягивается и начинает стаскивать с ног красные сапожки Нины Матяш. Присаживаюсь рядом с топчаном и помогаю ей разуться. Лена с облегчением шевелит пальчиками ног.

– Слов нет, – говорит она, – сапоги лёгкие и удобные, но столько дней не разуваться, и они покажутся колодками. Да, хороший подарочек я преподнесу Нине Матяш, когда передам это тело ей во владение. Почти трое суток в седле. Вряд ли статс-дама была готова к этому. Даже я с ног валюсь, а о ней и говорить нечего. Как она ещё эти кровавые мозоли лечить будет.

Лена трёт ладонями свои бёдра, а я усмехаюсь. Действительно, вряд ли Нина Матяш, собираясь в это путешествие, предполагала, что оно так обернётся.

– Конечно, Нина на это не рассчитывала, но, думаю, ты о ней слишком низкого мнения. В начале пути она показала себя неплохой наездницей. Да и шпагой она владеет неплохо. Впрочем, можешь не терзать свою совесть. Одному Времени известно, как скоро в этом теле появится настоящая Матяш. Не исключено, что мозоли эти заживут ещё и на тебе.

– И то, правда, – соглашается Лена и заметно грустнеет.

– Расскажи лучше, что вы с Андреем делали? – предлагаю я.

– А что делали? То же самое, что делал бы и ты в таких обстоятельствах. От Сен-Реми и Степлтона толку было мало. Люди де Шома так их отделали, что они едва держались на ногах. Я оставила раненых на попечение хозяина постоялого двора, а убитых на попечение гробовщиков, и принялась искать тебя. Это было непросто. В первый день удалось выяснить только в каком направлении тебя увезли. Ночью ко мне присоединился Андрей, и стало уже полегче. Мы довольно быстро вышли на этот замок…

– Кстати, что это за место?

– Замок Сен-Кант, в шести километрах от Кана. Это – одна из резиденций Маринелло. Наши мало чем могли нам помочь. Они не могли даже подсказать: в замке ты ещё или уже нет. Словом, они тебя не наблюдали.

– Ну, разумеется. Это поле блокирует Матрицу на сто процентов. И что вы решили?

– Андрей именем кардинала мобилизовал окрестные гарнизоны мушкетеров. Впрочем, ему не пришлось даже использовать свои полномочия. Узнав, что лейтенант Саусверк в плену, все отряды мушкетеров: и серебряные, и золотые, и белые прочно блокировали замок. Мышь не проскочит. Де Шом проскочить куда-то всё же попытался. Но его загнали на постоялый двор на окраине Кана, где его ждали мы с Андреем. Андрей планировал захватить его в заложники и обменять на тебя.

– Ничего не получилось бы. Слишком велика ставка в этой игре. И потом, он же внедрённый агент, а Матрицу его мы заблокировать, как они, не можем. В ваших руках, в итоге, оказался бы подлинный шевалье де Шом, менять которого на меня никто не стал бы.

– Мы это тоже поняли, но позднее. На постоялом дворе присутствовало несколько местных дворян, и де Шом представил всё так, словно де Легар, используя своё положение, сводит с ним счеты. Пришлось Андрею взяться за шпагу. На это стоило посмотреть. Никто из присутствовавших, кроме меня, толком ничего не понял. Стремительные выпады, молниеносные движения шпаг, звон клинков, и противники снова стоят в позиции. Глаз не успевал замечать их движения. Наконец Андрей флеш-атакой от самой земли поразил де Шома в грудь. Монахи подхватили его и унесли куда-то. Вот тут-то Андрей спокойно вложил шпагу в ножны и сказал: «Время с ним. Сейчас это уже не агент ЧВП, и нам он не нужен». После этого у нас состоялся военный совет. Стремберг настаивал на максимальной осторожности. Кэт обсчитала и смоделировала все варианты. У неё получалось, что при любом раскладе кто-то один, а то и двое, останутся у ЧВП безвозвратно. Ричард описал нам ту часть замка, которую он смог наблюдать, и дал схему расположения постов охраны. Генрих срочно готовился к внедрению для нашего усиления. Магистр всё время молчал и колебался. Потом он дал нам добро действовать, исходя из обстановки и по своему усмотрению. «Главное, – сказал он, – это не бросить в беде товарища, но и самим не подставиться при этом». А я как раз подставилась, и самым глупым образом, – печально заканчивает Лена свой рассказ, – Надо было просто произвести разведку, выяснить, где они тебя держат, разобраться во всей этой чертовщине, – она поднимает взгляд к потолку, – а активные действия предпринимать только когда прибудет Генрих, а может быть ещё кто-нибудь. А я узнала, где ты находишься, и не удержалась, забыла обо всём.

– Ты говорила, что тебя даже не пытались задержать при входе в камеру, только обыскали и всё. Значит, они знали, кто сюда идёт. Да и ужин на три персоны довольно красноречиво говорит об этом.

– Выходит, так, – соглашается Лена.

– Но почему пошла именно ты, почему не Андрей?

– У тебя плохая память, Андрюша. Давай не будем возвращаться к нашему давнему разговору. Ты же знаешь, что я пойду за тобой всюду, хоть в пасть к дьяволу. Как я могла остаться там и отправить сюда Андрея? Он настаивал, но я убедила его. И выходит, что зря. Он поступил бы более рассудительно и трезво. А я, вместо того, чтобы помочь, только осложнила дело. Ведь так?

– Да, конечно, лучше бы тебе сюда не соваться, а произвести разведку и уйти. Но что сделано, то сделано, уже не поправишь. Придётся исходить из данной ситуации.

Мы замолкаем, каждый по-своему оценивая сложившуюся ситуацию и прикидывая возможные выходы из неё. Не знаю как Лена, а я ничего путного придумать не могу. Лена берёт меня за руку и тихо говорит:

– Андрей, у тебя ведь было какое-то решение, пока я здесь не появилась? Что ты молчишь? Ведь было, ты об этом говорил.

– Ерунда, Лена! Дурацкое решение было. Я совсем упустил из виду, что камера должна быть под контролем. Подумал, раз это средневековый замок, то никакой электронной аппаратурой здесь и не пахнет. Ну, и хотел усыпить бдительность Мефа, взять его в заложники и выйти под его прикрытием из замка. Чем бы это всё кончилось, ты уже знаешь.

– Я не о том, – говорит Лена после недолгой паузы, – Раз я виновата в усложнении ситуации, я и должна нести ответственность. Мы с тобой хроноагенты, и грош нам цена, если мы вдвоём не сможем что-нибудь придумать. Да, двоим отсюда уйти трудно, практически невозможно. Но можно вырваться кому-то одному. И этим одним должен быть ты.

Я вскакиваю:

– Ты хорошо подумала, прежде чем сказать?

– Хорошо.

– Я имею в виду хорошо, не в смысле долго. Так вот, подруга, ты плохо подумала. Прежде всего, обо мне плохо подумала. Неужели ты всерьёз полагаешь, что я в состоянии принять такое решение?

– А у тебя есть варианты?

– Пока нет. Но у меня есть мысль, и я её думаю…

Лена улыбается, а я продолжаю:

– Да, Леночка, решения пока нет, но оно должно появиться. И должно оно быть таким, чтобы мы вышли отсюда вместе: я и ты. Чувствую, что решение должно быть не стандартным…

– Ну да, ты же у нас специалист по нестандартным ситуациям, – Лена снова улыбается.

– Да, именно по не стандартным. Таким, чтобы им это и в голову не пришло. Каюсь, то, что я замыслил первоначально, было самым банальным, и, полагаю, Меф сразу понял мою игру. Он просто щадил моё самолюбие и не подавал виду. Сейчас надо придумать что-то такое, что поставит его в тупик. Думать надоть.

– Это будет не просто, – замечает Лена.

– Еще бы! – невольно вырывается у меня, – Если утром я думал за одного, то сейчас придётся думать за двоих.

Лена вздыхает, и мы снова умолкаем. На этот раз пауза затягивается надолго. Не знаю, может быть, Лена сейчас думает, что я лихорадочно вырабатываю не стандартное решение. А может быть, оно у меня уже готово, и сейчас я тщательно обдумываю детали. В таком случае она заблуждается. Я ни о чем таком не думаю. Просто сижу, смотрю в потолок и поглаживаю, слегка массируя, Ленины ножки, обтянутые тонким шелком чулок. Ведь, в принципе, решение у меня уже есть. Но говорить об этом Лене сейчас я не могу. Слишком уж оно не стандартное, даже для меня, и не известно, приведёт оно к благополучному исходу или нет. Но ничего другого я не вижу. И сейчас я просто отвлекаюсь от всего суетного, от того, что может мне завтра помешать твёрдо и без колебаний приступить к осуществлению своего плана.

Лена встаёт и босиком, в одних чулках, шлёпает к очагу. Присев возле него, она несколько минут задумчиво смотрит на синеватые язычки пламени, трепещущие над раскалёнными углями. Вернувшись к топчану, она снимает голубой, с серебряными галунами, мушкетерский камзол и бросает его на топчан.