Текст книги "Моря и годы (Рассказы о былом)"

Автор книги: Владимир Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мы дружно хохотали. Фокус не удался. Факир остался без штанов.

Ребята пошли на бак, откуда доносились песни и смех. К тем смешным историям, которые там обычно рассказывали, они могли теперь добавить еще одну. А я направился к узкому металлическому трапу, ведущему далеко вниз, туда, где были огромные котлы с горячими топками. Возле них вечно суетились черные от угольной пыли кочегары. Один котел был наш, комсомольский, за него отвечали курсанты. Мы несли здесь вахту, учились орудовать лопатой, ломом и прочим хотя и немудреным, но тяжелейшим инструментом. В поте лица учились держать пар на «марке» – на красной черте.

Старшина вахты – кочегар, участник Октябрьской революции, бывалый моряк, прослуживший на флоте более десятка лет, – встретил меня очень радушно. Он так пожал мне руку, что она хрустнула.

– А ну, комсомолия, подкорми топочку! – сказал он.

Я открыл дверцу – непривычный жар ударил в лицо – и принялся с размаха бросать огромной лопатой уголь в гудящую от вихревого пламени топку.

Это была моя первая вахта в котельной, поэтому я еще не знал толком, что и как надо делать.

– Не спеши, еще успеешь выдохнуться, – поучал кочегар. – Равномерно сыпь, а то затушишь топку.

От духоты, пыли и непривычной работы я очень скоро почувствовал, что лопата с каждым броском становится все тяжелее…

– Смотри-ка, у тебя неплохо получается! – подбодрил меня старый «дух» (такое прозвище было раньше на флоте у кочегаров, видимо, потому, что они имели дело с огнем, да еще в корабельной «преисподней», и лица у них были черные, как у «нечистой силы»). – Но, видишь, пар все-таки под красную сполз… Надобно корочку надломить!

Я взял длинный тяжелый лом и, собрав все силы, какие у меня еще оставались, всадил его почти целиком под толстую корку спекшегося угля. Чтобы вытащить лом обратно, стал дергать его вверх-вниз, но корка не поддавалась. Навалился всем туловищем и повис на ломе, как на турнике, болтая ногами… Кочегар хохотал до слез. А я злился и на эту упрямую корку, и на свое неумение, и на слабые свои силенки, и на веселого старшину.

– Как звать-то?.. Говоришь, Володькой? – спросил он, размазывая слезы по щекам.

В конце концов я, глядя на него, тоже заулыбался. Он научил меня, как держать лом, как по маленькому кусочку отламывать от корки.

После смены, чертовски устав у котельной топки, я поднялся по трапу, вышел на верхнюю палубу, жадно вдохнул вкуснейший свежий воздух… На всю жизнь запомнилась мне первая вахта в походе у действующего котла, когда я на себе испытал всю тяжесть матросского труда. Навечно вошло в юношескую душу уважение к «духам», да и ко всем морякам.

На Балтике гор нет. Острова в Финском заливе в большинстве с невысокими берегами, покрытыми хвойным лесом, а многие даже голые – одни камни. Дания ее мы разглядывали, проходя Бельтом, – ровная, как стол, лишь кое-где невысокие холмы. Самыми крутыми оставались для нас Пулковские высоты, которые мы наблюдали из окна вагона, проезжая из Петергофа (ныне Петродворец) в Петроград. За исключением ребят с Дальнего Востока, Урала и Кавказа, большинству моих сверстников, кроме как на картинках, гор видеть не приходилось.

Представляете себе, как поразила нас огромная вышина будто из самого моря поднявшихся гранитных берегов Скандинавии? Выйдя в Атлантический океан, наш отряд стал держаться поближе к этим великолепным в своей мощи гранитным хребтам, испещренным долинами, которые переходили в клубки фиордов-шхер, откуда неожиданно, точно из-под скалы, выскакивали рыболовные шхуны, появлялись паровые суда, казавшиеся на фоне высоких берегов малюсенькими скорлупками. Вот оно начиналось – то необычайное, неведомое, так долго ожидаемое, что несут человеку странствия…

Мы не заметили, когда вода стала голубее. Голубизну подчеркивали пенившиеся волны, возникавшие от движения корпуса корабля.

Океан дышал мерно. Да, да, именно дышал и на своей груди то плавно поднимал «Аврору», то медленно и осторожно опускал ее, а мы на «Комсомольце» как завороженные смотрели на нее. Однако любоваться всем этим нам пришлось недолго. Ветер крепчал. А потом, свистя по-разбойничьи в снастях, и вовсе начал лютовать: разворошил, раскачал океанскую гладь, гребни волн разукрасил космами водяных брызг. Мраморной пеной вскипела вода. Шторм! Еще находясь в Балтийском, море, при чудесной погоде, мы мечтали попасть в шторм, побороться со стихией, посмотреть, почем фунт лиха… То была романтика, а сейчас палуба уходит из-под ног, и ты летишь по ней, словно под гору бежишь. И тут же корабль встает на дыбы, и по палубе уже приходится карабкаться. Вознесенный огромной океанской волной, корабль с маху проваливается в бездну и от удара о воду весь содрогается. Есть где разгуляться водице: она заливает не только верхнюю палубу, но и мостик, все корабельные надстройки, хищные языки волн слизывают все, что ненадежно закреплено, – бочки, ящики. Чуть зазеваешься – и тебя смоет, как щепку. Разбойницы-волны, норовя заглянуть в грузовые трюмы, пытаются сорвать с крышек люков брезентовые чехлы. А высотой волны такие, что порою «Аврору» не видно, одни мачты торчат…

Человеку ой как муторно в такую погоду… Замотало так, что многие до изнеможения отдают дань Нептуну. Поистине правильно в народе говорят: «небо с овчинку покажется». Особенно несладко приходится кочегарам и машинистам. Временами чувствуешь, как нос «Комсомольца» упирается в водяную стену, задранная корма дрожит от работы обнаженных, с бешеной скоростью вращающихся гребных винтов…

Но вот минули штормовые день и ночь. Наутро полегчало.

Завтра – порт Берген. А сегодня па кораблях большая приборка. Находившийся на верхней палубе запас угля перегружен в угольные ямы. Все чистится, моется, скребется и драится самым тщательным образом и с полным усердием.

Мы отвечаем за полуют, стало быть, и приборка тоже наша. Старшина приборки курсант Военно-морского подготовительного училища Капустин приказывает мне отправиться к помощнику командира Василию Ефимовичу Калачеву, взять у него записку и принести от боцмана зеленое мыло для мытья, краску и ветошь. Когда я обратился с этой просьбой к Василию Ефимовичу, он помрачнел:

– Что?.. Мыла ему требуется?! А почему с вечера не запасли? Нешто это порядок? Прибираться надо, а они еще только за мылом и ветошью бегать изволят! Держи записку и скажи своему старшине, что таких растяп не только в штурманскую рубку, но и в приличный гальюн пускать нельзя!

В обязанности помощника входили организация вахтенной службы (кроме машинной команды), наблюдение за содержанием наружного корпуса корабля, состоянием рангоута, гребных судов, за чистотой и порядком на верхней палубе и во внутренних помещениях.

Василий Ефимович был если не точной, то чрезвычайно близкой к оригиналу копией того самого «Чистоты Ивановича», которого так трогательно описал К. М. Станюкович в рассказе «Василий Иванович». День и ночь «Чистота Иванович» с завидной энергией гонял своих боцманят, всех, кто не был усерден в соблюдении флотских порядков. Бывало, расшумится и боцманские присказки выдаст… Но никто не обижался на старика. Все знали, что дороже флота у Василия Ефимовича ничего нет на свете и служит он флоту не за страх, а за совесть. Нет ничего для него радостнее, чем видеть, как салажата-комсомолята добрыми моряками становятся. А чтобы молодые поскорее флотскими стали, нужно с них строго спрашивать. И спрашивал Василий Ефимович не малой мерой…

Отряд приближается к Бергенским фиордам, врезающимся, точно огромные каналы, на многие мили в сушу. Корабельная приборка в полном разгаре. Давно уже, разведя зеленое мыло, вымыли окрашенную поверхность всей кормовой части корабля. Не один раз песочком протерли деревянную палубу. Вроде бы все в норме. Но, должно быть, потому, что здесь, в кормовой части, каждый входящий на борт получает первые впечатления о порядке на судне и все здесь должно выглядеть по-флотски красиво, Василию Ефимовичу всюду видятся огрехи.

– Борис! – приказывает Калачев Почиковскому. – Уложи как следует трос талей трап-балки!..

– Видали? – Борька лукаво подмигивает нам. – Свирепствует «морской волк»…

Наконец-то все, что натворил шторм, исправлено, устранено. Ходовой мостик, весь корабль сияет слепящей белизной брезентовых обвесов, шлюпочных чехлов, чехлов палубных механизмов и тросовых вьюшек. «Комсомолец» готов к любому параду.

Корабли вошли в Бергенский фиорд, стиснутый высоченными горами, заросшими лесом. Идем временами как сквозь ущелье. Норвежцы со своих рыболовецких шхун радостно приветствуют нас, наш корабль, наш флаг.

Грянули выстрелы орудийного салюта «Авроры», «Салютом наций» (21 выстрел) отвечает береговая батарея. На наших кораблях команды построены на верхней палубе во фронт. Торжественны минуты салюта. Волнение сжимает горло. Мы – свидетели небывалого события: первого в мире салюта иностранной державы нашему Военно-морскому флагу, нашей Стране Советов!..

Еще один поворот корабля – и неожиданно перед нами открылись красивейшая бухта и расположенные амфитеатром город и порт. Городок небольшой, но радуют глаз почти бордового цвета черепичные крыши, приятной расцветки невысокие здания, уютно пристроившиеся под горой и на ее склонах. На рейде снуют моторные эллипсообразной формы боты со слегка загнутыми вверх носами и кормой. Множество яхт, точно лебеди, плавают по изумрудной глади бухты.

Маневр «постановка все вдруг, отдав левый якорь» отряд выполнил безукоризненно. Вывалены за борт трапы, выстрела для шлюпок, спущены на воду плавучие средства – у нас только гребные, а на «Авроре» еще и единственный в нашем отряде паровой катер с сияющей медной трубой.

Отряд встретили прибывшие из Христиании – так называлась тогда норвежская столица – представители нашего консульства и местного военного командования: они прибыли с визитом на «Аврору». Затем последовали ответные визиты командира отряда к местным гражданским и военным властям.

Перед увольнением на берег комиссар собрал команду. Он сказал:

– Честь советского флага нужно держать на высоте. Это вы и сами понимаете. На берегу всякое может быть.

Злобствующая буржуазная пресса еще задолго до нашего прибытия писала о нас всякие небылицы и гадости. Прибудут, мол, «варвары», матросы, привыкшие убивать и насильничать. Какой-то прохвост написал: «Мамаши, берегите своих дочек!» Вот ведь какие сукины сыны бывают на свете и до чего в своей злобе доходят! Помните: белого отребья в этих краях хватает… Ну а теперь можете увольняться на берег. Покажите, что значит моряк Красного Флота, каков он есть, советский человек!

– Увольняющимся на берег – построиться! – командует вахтенный начальник.

Обходит строй и внимательно осматривает каждого дежурный по кораблю. Все в порядке. Брюки наглажены, форменки и чехлы фуражек сияют белизной, бляхи ремней надраены так, что, глядя в них, причесываться можно.

– Увольняющимся – на барказы!

Дробь каблуков молнией проносится по левому трапу.

В каждом барказе пятьдесят увольняющихся, восемнадцать гребцов и старшина-рулевой из дежурной смены. Гребут на славу.

Было это 15 июля. На портовой стенке, к которой мы приближаемся, изрядная толпа норвежцев. Некоторые приветливо машут руками. Немало и таких, кто смотрит не только с любопытством, но и настороженно, как бы ожидая, как поведут себя эти страшные советские, о которых пишут в газетах.

Вот толпа расступается перед высадившимися. Вот, радостно улыбаясь, подходит ко мне пожилой человек, очевидно, рабочий одной из шоколадных фабрик, которыми славится город. Он протягивает руку и крепко пожимает мою. Взволнованный, я достаю из-под отворота фланелевой рубахи значок с изображением Ильича и прикалываю его к пиджаку незнакомца.

– Ленин!.. Ленин!.. – послышалось из толпы окруживших нас норвежцев. К нам потянулись руки, чтобы получить дорогую реликвию.

Лед настороженности был сломан. Мы одаривали сувенирами старых и малых, молоденьких фрекен и вездесущих, как и у нас, ребятишек.

Мы видели, как бережно принимали от нас норвежцы эти эмалевые портретики Владимира Ильича. И поняли, как велика любовь к Ленину у тружеников всего мира.

Ленин открыл нам дорогу к сердцам норвежских рабочих, рыбаков.

Толпа уже рассыпалась на отдельные группки, каждая из которых окружила кого-нибудь из моих товарищей, сошедших на берег. Нас с жадностью расспрашивали о Советском Союзе. В разноязычном гомоне слышались норвежские, английские, немецкие, русские слова… Хотя и имелся у нас разговорник, но старинный, в нем многого и в помине не было. Сыскались рыбаки, которые не раз бывали еще в дореволюционное время в Мурманском порту. Они немного знали русский язык. С их помощью, а когда «заест», то пользуясь интернациональным языком жестов, знакомились мы со здешними людьми.

Считается, что суровая природа, постоянная борьба со стихией, борьба за средства пропитания и существования сделала норвежцев молчаливыми, речь их небыстрой, выражения чувств – сдержанными. Но сегодня «холодный северный темперамент» заметно потеплел.

Окруженные ребятишками, наши маленькие группы, по два, по четыре человека, двинулись осматривать город. Неширокие улочки, убегавшие в горы от городской площади, лежавшей вблизи порта, сияли чистотой, мостовые вымощены гранитом и диабазом. Чистенькие дома, аккуратные, опрятно одетые люди.

Наши добровольные гиды, мальчишки, повели нас первым делом на центральную площадь, где расположены банк, контора для обмена иностранной валюты, ратуша, городские учреждения, костел и полицейское управление. После осмотра площади дотошные ребята показали нам несколько магазинов, где продают трубки, табак, норвежские с наборными рукоятками ножи и – от фибрового чемодана до традиционного синего свитера – все необходимое для экипировки моряков, уходящих в далекое плавание.

Изрядно помотавшись по улочкам, скверам, добрели мы по самой широкой улице до подножия горы. По ее склону от здания, перед которым мы стояли, полз вверх вагончик, похожий на конку. Ему навстречу на канате спускался другой. Из здания станции вышла группа наших матросов.

– Чего удивляетесь! – окликнул нас один. – Это, как у нас в Нижнем Новгороде, канатная дорога. Платите десять ериков, смело садитесь и поезжайте. Сверху такая красотища открывается – неохота спускаться!

Шагаем внутрь здания. Собрав с каждого из нас по монетке, «гиды» закупают билеты. И вот после некоторого ожидания мы в вагоне, в котором могло бы поместиться десятка два человек. Ползем вверх. Поднялись. И впрямь открылся чудесный вид. Внизу огромная бухта, окруженная высокими горами. Малахитовая вода изумительно прозрачна. На ее глади очень эффектно выглядят наши корабли с развевающимися большими парадными кормовыми флагами. Вокруг кораблей водят хоровод белоснежные яхты. На берегу справа дымят фабричные трубы. Вдаль уходят горы.

Там, где мы остановились, раскинулось широкое плато, поросшее луговыми травами. Тишина. Теплынь. Просто благодать! Люди загорают, занимаются гимнастикой, бегают, гоняют футбольный мяч, а иные, устроившись поудобнее, читают.

Мальчишки затащили нас на импровизированную, спортивную площадку, где упражнялись молодые норвежцы, любители легкой атлетики. Сюда же «подгребли» еще несколько групп наших ребят, собралось человек пятнадцать. Был здесь и старшина нашего 33-го класса Саша Сторожёнко, отличный гимнаст. Смотрим, подошел Саша к норвежцу, только что толкнувшему ядро, и жестом просит разрешения попробовать. Ну, дела! Сроду ядром не занимался, а сейчас… сраму не оберешься! Саша смело взял ядро и, хотя мешал клеш, сумел послать ядро на отметку, близкую к норвежской.

– Рашен – гуд! Гуд! – послышались возгласы.

– Саша, не подкачай! – подбадривали мы Сторожёнко.

Состязание шло на равных. Хозяева стали любезно приглашать нас принять участие в их тренировках.

Незаметно пролетело время, и, не спохватись вовремя один из нас, не смогли бы мы обзавестись трубками, табачком, норвежскими ножами и уж наверняка остались бы без ужина.

Словом, запасшись всем перечисленным и добавив еще по изрядному пакету какао, едва успели на последний барказ.

Сразу же по прибытии наши корабли были окружены шлюпками, мотоботами. Норвежцы с видимым удовольствием слушали музыку замечательного морского оркестра, хоровые песни. В иные вечера – норвежцы на воде, на шлюпках, а мы на баке – вместе распевали наши песни. Особенно им нравились «Калинва» и «Метелица».

На кораблях побывали тысячи норвежцев. Трудовой народ добирался на наших барказах, позажиточнее – на собственных мотоботах. Кроме машинного отделения, кочегарок и артиллерийских погребов, осматривали все. Пробовали и хвалили наш флотский харч.

Удивлялись порядку на корабле, свободе и простоте отношений между начальниками и подчиненными. Все было противоположно тому, что писала до нашего прихода буржуазная пресса.

Не один из побывавших на борту норвежских коммунистов с восторгом говорил нам примерно так:

– Большинство населения города, видя одетых в прекрасную форму матросов, их безукоризненное поведение, вежливое обращение, восторгается вами. Вы нам, коммунистам, своим прибытием очень помогли в партийной работе, в борьбе за помощь первому в мире государству рабочих и крестьян.

Авроровцы передали, что наш полпред Александра Михайловна Коллонтай, будучи у них, дала самую высокую оценку нашему пребыванию в Бергене. Она сказала: – Вы совершили чудо. Уже через сутки после вашего прибытия даже лютующая печать и та вынуждена была писать о прекрасном состоянии кораблей, великолепной военной выправке и безупречном поведении экипажей.

Газеты писали: «Красные матросы злачных мест не посещают, с девицами вольного поведения время не проводят, драк не затевают. Лучшие друзья русских – норвежские ребятишки, в окружении которых матросы проводят время, совершая прогулки по городу».

На «Авроре» А. М. Коллонтай по поручению Советского правительства вручила орден Красного Знамени некоторым курсантам командного Военно-морского училища, проявившим отвагу на форту Павел (в Кронштадте) в 1923 году.

По-дружески встречали нас бергенцы. Наша, хотя и наспех сколоченная, футбольная команда обыграла местную. После матча обе команды вместе сфотографировались.

На третий день нашего пребывания флагман назначил гребные гонки шлюпок всех категорий – от шестерки и выше.

Самой ходкой на «Комсомольце» была командирская гичка (восьмивесельная шлюпка, имевшая, как и вельбот, распашные весла), на которой гребцами были мы, курсанты, во главе с загребным Сашей Стороженко, а командиром – Василий Ефимович Калачев. Еще с вечера мы приготовили гичку, приподняли ее на талях над водой, чтобы не намокала.

Гонки должны были состояться после подъема флага. К этому моменту невдалеке от кораблей на своих шлюпках собралось немало норвежцев.

Между собой мы уговорились, что по сигналу побудки все побежим к шлюпбалкам, на которых висит за бортом гичка, спустим ее на воду, еще раз проверим упоры для ног, наведем последний флотский лоск.

Не успел прозвучать сигнал побудки, как мы стремглав бросились на полуют к шлюпбалкам. И тут нашему удивлению не было границ: гичка оказалась уже спущенной на воду. В ней наводил порядок сам милейший Василий Ефимович… Увидев нас, он заворчал:

– Купчего прибежали ни свет ни заря? Чего?! По расписанию всем койки вязать положено, умываться и чаевничать, а вы сюда прискакали! Это хорошо, что о шлюпке беспокоитесь, это по-матросски… Однако нечего вам тут прохлаждаться, без вас все будет сделано в аккурате. Марш чай пить!

…Все шлюпки собрались на правом траверзе «Авроры». Со старта они должны были уходить по категориям: сначала вельботы, за ними шестерки, затем гребные катера и последними барказы – «гребные дредноуты», как в шутку мы их называли.

Наша категория шлюпок стартует первой. На вельботах опытнейшие, сильные гребцы, особенно на вельботе № 1 с «Авроры», где гребцами пушкари-комендоры. Им было нипочем на артиллерийских учениях часами кидать тяжелые – около 30 килограммов – снаряды на зарядном станке. Да и другие команды в слабосильных не числятся.

– Приготовиться!

– Вёсла… – все занесли весла лопастями в нос, – …на воду!

Грянул пушечный выстрел, и началась красивейшая в своей стремительности гонка. Темп гребли как на академических лодках. Мы чуть-чуть замешкались на старте.

Этим воспользовались авроровцы и почти па корпус вырвались вперед.

– Навались! – покрикивает Василий Ефимович, веничком обрызгивая нас забортной водой.

Жмем что есть духу, от напряжения свинцом наливаются руки. Похоже, что нагоняем. Темп бешеный: кажется, вот-вот весло вывалится из рук. Приближаемся к «Комсомольцу». Вся команда на правом борту. Сотни голосов кричат:

– Навались!.. Навались!.. Жми, комсомольцы!

Ага, достали все-таки авроровцев. Теперь уже идем вровень с ними. Попеременно – то они, то мы – вырываемся вперед.

Наконец-то пришло, как говорят спортсмены, второе дыхание. Дышать стало легче, мышцы рук освободились от свинцовой тяжести, стали упругими. Наваливаемся как будто меньше, а гичка летит ласточкой.

Все решит поворот, который нужно сделать, огибая корму «Комсомольца». Кто совершит этот поворот на меньшей циркуляции, тот и вырвется вперед.

Прошли нос. Промелькнула середина корабля. Василий Ефимович сидит на корме. Наклоняясь всем корпусом в такт нашим гребкам, покрикивает:

– Навались, орлы! Мы этих пушкарей без усов оставим, жми что есть мочи!

Но что это? Наша гичка несется прямо под корму корабля. Ведь сейчас мы обломаем о корабль лопасти весел правого борта, а если этого и не произойдет, то вместе с веслами вылетим к чертовой бабушке!.. И вдруг слышим:

– Правый борт, весла по борту! Нагнись!

Машинально молниеносно исполняем команду. Громада кормового подзора мгновенно нависла над нами. Гичка, круто развернувшись вправо, выскочила из-под корабельной кормы.

– Правый борт, на воду! Греби, чтоб позвонки хрустели! – весело приказывает наш командир.

Хоть и азартный, рисковый, но замечательный нага Василий Ефимович!..

На повороте гичка вырвалась далеко вперед, и теперь уж мы своего первенства не уступим!

На «Комсомольце» творится что-то невообразимое. Кричат: «Ура!!!», «Молодцы!!!». Коки вместе с рабочими по камбузу выбежали на палубу, колотят в пустые медные кастрюли, противни (такое во время гонок разрешалось).

Что-то кричат со своих шлюпок норвежцы. Что – непонятно, но, наверное, в спортивном азарте подбадривают.

– Рванем еще! – командует Саша. – Грести на класс!

Жмем во всю молодецкую силу. Все весла, как одно, взмахивают, словно крылья чайки, изгибаются в дугу. В гребке отваливаемся на спину так, что голов почти не видно.

Прошли корму «Авроры», с борта которой несутся аплодисменты. Аплодируют и опять что-то кричат с катеров и шлюпок норвежцы. Гичка бурно финиширует. С сигнального мостика отмашка флажком. Мы приходим первыми. Оркестр играет туш.

– Суши весла! – командует счастливейший из счастливых Василий Ефимович. Добрейшая улыбка сияет на его бесхитростном лице.

Взмок Ефимыч не меньше, чем гребцы, которые готовы нести его на руках, качать. Но, увы, на шлюпке этого не сделаешь. В наших глазах и восхищение, и благодарность. Не будь его, наверняка мы первыми не пришли бы.

Пряча в усы довольную ухмылку, Ефимыч спокойным голосом произносит:

– А ребята вы вроде ничего, и толк из вас, кажется, выйдет, коль всегда на службе, как на этой гонке, стараться будете. Ну а вообще, вы у меня молодец к молодцу, прямо хоть вторую порцию компота выдавай!.. Загребной, что ты плохо смотришь?.. Гляди, на «Авроре» наши позывные подняты и еще сигнал какой-то…

– «Ферт», «он», «он», «буки»!.. – кричит Фролов.

– Живей поднять флажок «Ясно вижу!». Давай шлюпочную книгу, разберем значение сигнала…

Ефимыч читает вслух:

– «Флагман объявляет особую благодарность за отличную греблю».

– Весла на валек!

Как только свечами застыли весла гички, на «Авроре» спустили сигнал.

– Суши весла!

Мы опустили весла, держа их горизонтально над водой.

– Весла по борту!

Опустили весла вдоль бортов гички. И стали теперь уже зрителями увлекательного зрелища – гонки гребных катеров. Комсомольский катер под четырнадцатым номером, укомплектованный «подготовиловцами», тоже отличился, победив в своей категории шлюпок.

После гонок каждый призер получил жетон согласно занятому месту, а командира нашего корабля флагман наградил серебряным портсигаром. После этой церемонии все шлюпки возвратились на свои корабли.

В кубрике победителей гонок встретили отменно. Только мы стали спускаться по трапу с верхней палубы, как Николай Богданов, удивительно похоже подражая голосу старшего корабельного боцмана, скомандовал:

– Встать, смирно! – И браво отрапортовал: – Товарищи призеры! В кубрике порядок, столы накрыты, чемпионский обед готов. Прошу к столу!

Шумовой оркестр ложками выбивал на алюминиевых мисках такты «Встречного марша». Импровизированный хор под управлением Саши Сигачева речитативом выводил:

– «Тра-фаль-гар, Цу-си-ма и Ют-ланд-ский бой! Тра-фаль-гар, Цу-сима и Ют-ландский бой!..»

Среди всеобщего веселья никто не заметил, как вошел Луковников. От неожиданности Николай застыл в позе Швейка, с рукой, приложенной к «пустой», без фуражки, голове. Сцена была столь комичной, что «батя» заулыбался. Не могли удержаться от смеха и мы, его питомцы.

– Ишь как вас, победителей, торжественно встречают друзья-товарищи! Аж на всем рейде слышно, и фитиль от командира корабля наверняка обеспечен… Хвалю, не подкачали. Но вы то что, самое главное – Василий Ефимович. Тряхнул стариной, ловко вывел вас па приз! Я его на радостях обнял. А вы поблагодарить старика не забыли?.. Правильно сделали, что спасибо сказали, утешили его душу, пекущуюся о молодежи флотской!

…Дни стоянки истекали. Вечером на стенке гавани мы трогательно, прощались с норвежцами. А утром 19 июля, сопровождаемый многочисленными мотоботами, наш отряд вышел из Бергенского порта.

Корабли постепенно развили полный эскадренный ход, мотоботы стали отставать. И вот уже не видны бергенцы, махавшие нам на прощание руками.

Дошли, сопровождаемые стаями дельфинов, до Лофонтенских островов. Было странно видеть, как солнечный диск упрямо не хотел погружаться в море и, коснувшись горизонта, стал снова медленно-медленно подниматься.

Чудесная картина! Справа – темные силуэты островов, а слева незаходящее солнце, дорожкой отражающееся от океанской глади.

Ритмичен пульс трудовой корабельной жизни. Через каждые четыре часа сменяются вахты. Мы, курсанты, несем вахты в машинном отделении, у котлов, вспомогательных механизмов, на сигнальном мостике, в рулевой рубке, словом, везде, где трудится краснофлотец. Службу несем вровень со штатным экипажем. Практически познаем нелегкий труд моряков. Чтобы стать хорошим морским командиром, надо знать не только технику, но и труд подчиненных. Это замечательное и мудрое правило стало у нас на флоте законом.

В походе на кораблях работали школы первой и второй ступени, в которых краснофлотцы и младшие командиры приобретали необходимые знания. За время похода более сорока наиболее активных комсомольцев были приняты в партию.

Милю за милей отмеривал корабль, держа путь на север. Однажды несший службу на верхней палубе Сергей Тихонов крикнул в наш кубрик:

– Ребята! На горизонте киты!

Мигом все очутились на верхней палубе, забрались повыше на надстройки, чтобы дальше было видно. И впрямь! Слева из воды появляются фонтанчики. Один, два, три, четыре… Фонтанчики приближаются к нашему отряду. Видать, целое семейство китов, привлеченное шумом корабельных винтов, спешит удовлетворить свое любопытство. Временами вместе с фонтанчиками видны темные спины морских исполинов. Два из них, очевидно наиболее смелые, подошли поближе, до них каких-нибудь 300–400 метров. Взметнув раза два свои фонтанчики, они отвернули и постепенно скрылись вдали.

Подходим к северной оконечности Европы – мысу Нордкап. Ощутимо посвежело. Без бушлата на верхнюю палубу не выйти!

Угрюм и безлюден Нордкап. И море пустынно: редко-редко увидишь трудягу – рыболовецкий траулер под норвежским, английским или голландским флагом… Наши траулеры совсем не встречаются.

Отряд движется в восточном направлении, держа курс на Кольский залив. Идем суровым Ледовитым океаном. С корабля виден гранитный голый, почти без растительности, берег.

В Кольском заливе стали на якорь неподалеку от Мурманского порта. Собственно говоря, города и порта, как таковых, не было. Интервенты англичане и американцы, – уходя, разрушили, сожгли все, что только смогли. От города, построенного в годы первой мировой войны, почти ничего не осталось. Жители заново возвели деревянные постройки. Весь город деревянный, с незамощенными улицами. Портовые причалы, как правило, без крытых складов, без портовых кранов. Жителей и десяти тысяч не наберется.

Наш приход стал здесь большим праздником. Почти все жители Мурманска побывали на кораблях. На берегу провели несколько вечеров смычки с горожанами, с комсомольской организацией, насчитывавшей в своих рядах более шестисот человек. Играл духовой оркестр отряда, выступала корабельная самодеятельность. Веселились, соскучившись по родным местам и голосам, от всей души.

Все было бы хорошо, но заели нас комары. Не комары, а доселе не виданные, здоровенные комарищи. Они атаковали нас тучами, выжили с верхней палубы, вынудили спать в изнуряющей жаре – в кубриках с задраенными иллюминаторами, без какой-либо вентиляции. Да и там от них не было спасения. Особенно доставалось нам во время перегрузки угля из трюмов «Комсомольца» на «Аврору». Жара стояла невыносимая, все работали полураздетые, пот лил ручьями, а комариной армаде – раздолье…

Закончив угольный аврал, успели побывать в Александровском (ныне город Полярный), где в то время располагалась замечательная биологическая станция, в аквариумах которой обитали все виды моллюсков, медуз, морских ежей и рыб северных морских широт. Каких только расцветок и форм подводного мира тут не было! Несчетное число…

В Мурманске на второй день после нашего прихода туда я «отличился» так, что вполне мог заработать несколько суток гауптвахты… В свободное время, желая познакомиться с городом и его окрестностями, составили мы под предводительством командира отделения Али Фролова команду и на гребном катере отправились в Мурманский порт. Добраться до порта нам, четырнадцати гребцам с загребным Сашей Стороженко, было нехитрым делом. Быстро ошвартовались у стенки. Кто-то из нас, пока все осматривают город, должен был остаться на катере для охраны дневальным. Кто же? И вдруг Миша Романов, художник, с которым мы часто коротали часы над выпуском стенной газеты, предложил: