Текст книги "КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ"

Автор книги: Владимир Абаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Самое главное здесь – это, конечно, Винница. Летом 1943 года в Виннице германскими властями были обнаружены и вскрыты массовые захоронения жертв НКВД, по примеру катынской была образована комиссия экспертов, проводилась с участием местных жителей идентификация трупов, материалы расследования публиковались в оккупационной и мировой прессе [136]  [136] В Виннице было обнаружено 9432 трупа, в том числе 169 женских, из них идентифицировано 679. В международную комиссию из числа катынских экспертов входили д-р Оршос и д-р Биркле (Румыния), в специальную комиссию Управления криминальной полиции рейха профессор Малинин из Краснодара и доцент Дорошенко из Винницы. Аналогичные раскопки немцы провели, например, в Пятигорске, и тоже в 1943 году. о чем мне сообщил читатель Н. Нешев.


[Закрыть]. Приписать немцам и эти расстрелы не удалось, хотя, как видим, такие попытки предпринимались. Из даты под письмом следует, что Специальная комиссия продолжала функционировать уже после того, как опубликовала свое «Сообщение».

Наконец, письмом от 29 мая 1944 года Бурденко предлагает Швернику «дополнить материалы по катынскому делу подлинными показаниями врачей, участвовавших в немецкой экспертизе». И далее: «Снятие показаний с участников немецкой инсценировки, фамилиями которых мы располагаем, окончательно бы разоблачило гнусную провокацию немецко-фашистских палачей в Катыни» [137]  [137] ЦГАОР, ф. 7021, оп. 116, ед. хр. 326, л. 25


[Закрыть]

Итак, работа комиссии продолжалась и в мае 1944 года. Ощущал ли Бурденко неполноценность своего "Сообщения"? Во всяком случае, полагал необходимым дополнить его. Предложением Бурденко воспользовались, как мы знаем, лишь отчасти.

Я уже писал, что деятельность комиссии Бурденко с самого начала была направлена не на оправдание органов НКВД (их непричастность как бы сама собою разумелась), а на обвинение немцев. Так, например, первое, за что ухватился Бурденко, ознакомившись с заключением международной комиссии, – это способ расстрела. В акте советской экспертизы также подчеркнута «полная идентичность метода расстрела польских военнопленных со способом расстрелов мирных советских граждан и советских военнопленных, широко практиковавшимся немецко-фашистскими властями на временно окулированной территории СССР». Но ведь одно не исключает другого. Сегодня нам хорошо известно, что способ этот – выстрел в затылок широко практиковался на территории СССР не только айнзатцкомандами СС, но и НКВД – об этом убедительно свидетельствуют раскопки, например, в Куропатах [138]  [138] Да и вообще с тгой «идентичностью метода» надо еще разобраться. См., в частности, статью американского историка А. Эзергайлиса «Команда Арайса» («Вестник еврейской культуры». 1990. № 4), где подробно описан метод массовых расстрелов, практиковавшийся нацистами в Латвии. Пистолеты, указывает автор, применялись только для «выстрелов милосердия», т.е. для добивания жертв.


[Закрыть].

В том, что все это грубый и недостойный фарс, были уже в 1944 году уверены приглашенные в Катынь иностранные корреспонденты. Вот, скажем, как описывает увиденное англичанин Александр Верт в своей в целом весьма доброжелательной книге "Россия в войне 1941-1945":

"15 января 1944 г. большая группа западных корреспондентов в сопровождении Кэти Гарриман, дочери посла Соединенных Штатов Аверелла Гарримана, отправилась в свое страшное путешествие, чтобы увидеть сотни трупов в польском обмундировании, вырытых в Катынском лесу русскими органами власти. Утверждалось, что здесь было похоронено около 10 тысяч человек, но фактически было отрыто лишь несколько сот «образцов», которые пропитали даже морозный зимний воздух на всю жизнь запоминающимся зловонием. Русская Специальная следственная комиссия, которая была создана для этой цели и руководила всей церемонией, состояла из представителей судебно-медицинской экспертизы, таких, как академик Бурденко, и ряда «видных лиц», само присутствие которых должно было придать всему расследованию респектабельность и авторитетность; среди них были митрополит Московский Николай [139]  [139] Неточность: Николай – экзарх Украины, митрополит Киевский и Галицкий


[Закрыть], знаменитый писатель Алексей Толстой, нарком просвещения Потемкин и другие. Какими знаниями эти «видные лица» обладали, чтобы судить о том, насколько «свежими» или «старыми» являются вырытые трупы, было не совсем ясно. Однако именно этот вопрос и был центральным моментом спора – были ли поляки похоронены русскими весной 1940 г. или немцами в конце лета 1941 г.? Профессор Бурденко в зеленой фуражке пограничника деловито анатомировал трупы и, помахивая куском зловонной печени, нацепленной на кончик его скальпеля, приговаривал: «Посмотрите, какая она свеженькая!»

И далее:

"В общем отправной точкой для русских в ходе всего следствия было то, что всякую мысль, будто поляки могли быть убиты русскими, следовало сразу же исключить: такая мысль сама по себе была оскорбительной и недопустимой, а потому не было никакой необходимости останавливаться на фактах, которые могли бы привести к «оправданию» русских. Самым важным было обвинить немцев, оправдывать же русских было совершенно незачем".

Тем не менее возглавлявшая команду иностранных корреспондентов Кэтлин Гарриман по прибытии в Москву заявила, что убедилась в достоверности советской версии. Надо полагать, у нее были на то особые причины.

В апреле 1990 года мне довелось встретиться еще с одним участником поездки в Катынь – корреспондентом "Санди таймс" Эдмундом Стивенсом. Вот отрывок из его корреспонденции от 29 ноября 1989 года в связи с визитом премьер-министра Польши Тадеуша Мазовецкого в Москву:

"Я занимаюсь катынским делом с февраля 1944 года, с тех пор, когда был включен в состав группы военных корреспондентов, приглашенных туда советским отделом печати. Так как в эту группу попросилась Кэти Гарриман. дочь американского посла, то нам достался роскошный спальный вагон и вагон-ресторан, полный икры и прочих прелестей, которых нам так не хватало во время пребывания в лесу. Нас повезли на автобусах из совершенно разрушенного Смоленска за 15 километров в лес, состоявший в основном из сосновых посадок-трехлеток, высаженных перед немецкой оккупацией, перед тем как Сталин и Гитлер поделили между собой Польшу.

Трупы, которые нам показали, лежали на мерзлой земле, вероятно, на том же месте, где их и расстреляли. На трупах были шинели (это указывало на то, что их расстреляли зимой), и у каждого в затылке было отверстие от пули.

Сопровождал нас Николай Бурденко, выдающийся советский хирург. Его неблагодарной, чтобы не сказать невыполнимой, задачей являлось убедить нас в том. что ответственность за эту расправу несут немцы. Бурденко и его помощников, без сомнения, проинструктировали, но их сообщения казались натянутыми и неубедительными".

В беседе со мной г-н Стивенс сообщил некоторые дополнительные детали. В Москву группа отправилась уже наутро следующего дня. Он не помнит, чтобы журналистам показывали какие-либо документы. Наконец, выступивший на пресс-конференции в Смоленске вице-бургомнстр был, по мнению Стивенса, заранее подготовлен и произносил "зазубренный" текст.

Обратим внимание на два момента. Во-первых, Эдмунд Стивенс уверяет (я его специально переспрашивал), что ни при каких раскопках группа не присутствовала – трупы уже лежали на земле. Дело, напомню, было в январе, причем иностранцев, по словам Стивенса, предупредили, что для поездки надо тепло одеться. Не могу понять, каким образом в лютый мороз экспертам удалось извлечь трупы из могил, не повредив их. И второе: шинели. Факт наличия на трупах зимней формы очень удивил корреспондентов, ведь им объяснили, что поляки расстреляны в августе-сентябре, а в это время года шинели еще явно не нужны, и наоборот: в марте-апреле в средней полосе России, как правило, холодно. Недоуменные вопросы иностранцев привели в замешательство советских официальных лиц. В результате Прозоровский записал в своем акте, что расстрелы совершены «между сентябрем-декабрем», менять же показания свидетелей было уже, по-видимому, поздно – в этих текстах так и остались август и сентябрь.

* * *

В потоке писем, полученных мною после моих публикаций о Катыни, есть и касающиеся комиссии Бурденко. Вот, к примеру, письмо Веры Андреевны Звездаевой из Смоленска. Она сообщает, что ее отец Андрей Максимович Козловский наблюдал в 1944 году работу советских экспертов и, среди прочего, обратил внимание на важную деталь: «Семья прожила в оккупации с 1941 года до дня освобождения, так что немецкие порядки изучила достаточно хорошо. Так вот, отец рассказывал, что когда были извлечены трупы польских офицеров, то у всех сохранились у кого золотые зубы, у кого перстни, кольца. Немцы же никогда и ни при каких обстоятельствах не оставляли золота во всех его видах у расстрелянных». Этот факт отмечен и в заключении комиссии экспертов и в отчете профессора Бутца. В «Сообщении» же Специальной комиссии какие-либо упоминания изделий из драгоценных металлов отсутствуют.

Еще одно свидетельство. Эксперт-криминалист Георгий Иванович Рыбников, бывший сотрудник Института криминалистики МВД СССР, пишет, что летом 1947 года к нему обращался за консультацией член Специальной комиссии П. С. Семеновский. Он показал Георгию Ивановичу два десятка стреляных гильз и попросил определить марку оружия. Рыбников установил, что все гильзы стреляны из «шмайссера» образца 1939-1940гг., а одна-из «парабеллума». Гильзы. как припоминает Георгий Иванович, были ржавые, с налипшей свежей землей и жухлыми листочками. Разумеется. сам по себе этот факт еще ни о чем не говорит, гильзы могли быть извлечены совсем из другого захоронения. Известно также, что никаких гильз комиссия Бурденко в Катыни не нашла. Однако известно и другое: после войны катынские могилы вскрывались еще раз. Что касается эксперта П. С. Семеновского, то он, как выяснилось недавно, профессиональной добросовестностью отнюдь не отличался. Не кто иной, как Семеновский дал судебно-медицинское заключение по знаменитому сенсационному делу Семенчука-Старцева, сфальсифицированному Вышинским и Шейниным. Автор публикаций на эту тему доктор юридических наук Александр Ларин пишет: «Не исследуя трупа, по материалам дела давал свое заключение доктор Семеновский. Я его знал лично. Вышинский не случайно выбрал именно его в эксперты. Это был посредственный профессионал, но очень сговорчивый и послушный человек. Вышинский манипулировал им, как хотел. В своем рвении и желании оправдать доверие Вышинского Семеновский ухитрился даже в акте экспертизы давать чисто юридические заключения: констатировать преднамеренность, умысел и т.п.» [140]  [140] «Московские новости», 1989, 3 сентября, № 36. См. также статью «О судебных убийствах» того же автора в журнале «Человек и закон». 1988, № 11.


[Закрыть].

Прочитав насквозь "Сборник сообщений ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков", я нигде не обнаружил в числе экспертов фамилии Семеновского. Единственное исключение – Смоленск. Так откуда же все-таки были извлечены гильзы, предъявлявшиеся Г. И. Рыбникову в 1947 году?

И последнее. Огромный архивный фонд ЧГК, в рамках которой трудилась комиссия Бурденко, содержит небольшой, но красноречивый документ, как нельзя лучше иллюстрирующий стиль работы этого государственного учреждения. В письме от 18 августа 1944 года на имя секретаря ЧГК П. И. Богоявленского член ЧГК профессор И. П. Трайнин выражает свое крайнее недоумение тем фактом, что проект сообщения «О злодеяниях финско-фашистских захватчиков на территории Карело-Финской ССР» прислан ему вечером накануне дня публикации, так что никакие поправки были уже невозможны [141]  [141] ЦГАОР, ф. 7021, оп. 116, ед. хр. 326, л. 4.


[Закрыть].

Глава 5. НЮРНБЕРГСКИЙ ВАРИАНТ

Важнейший эпизод «катынского дела» – Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Именно в Нюрнберге сталинская версия обнаружила свою полную юридическую несостоятельность. На Нюрнберге следует остановиться еще и потому, что исследователи катынской проблемы до сих пор допускают отдельные неточности в изложении хода судебного следствия. Так, например, Чеслав Мадайчик в книге «Катынская драма» пишет, что на процессе профессор Базилевский «повторил показания, данные им советской Специальной комиссии»[142]  [142] Czeslaw Mudajczyk. Ibid., s. 71.


[Закрыть]. Это, как мы сейчас убедимся, не совсем так. Более грубую ошибку допускает автор редакционною вреза к известному материалу Н.С. Лебедевой в «Московских новостях» or 25 марта 1990 года. «…взаимоисключающие версии, – сказано в этом тексте, – прозвучат и на Нюрнбергском процессе. Окончательных убедительных доказательств не представит ни одна из сторон». Но дело в том, что никакой своей версии защита в Нюрнберге суду не представляла: ее целью было опровергнуть версию обвинения и. только. Любая попытка представить контрверсию была бы блокирована в зародыше, поскольку обвинения в адрес СССР явно противоречили статусу Международного военного трибунала (МВТ).

Поначалу, впрочем, советское обвинение до такой степени не сомневалось в благополучном итоге судебного следствия по Катыни, что перед самой публикацией обвинительного акта внесло в него серьезнейшую поправку: число жертв было произвольно увеличено с 925 до 11 тысяч человек [143]  [143] Bradley F. Smith. Reaching Judgement at Nuremberg. New York, 1977, p. 71.


[Закрыть]. 925 – число трупов, эксгумированных комиссией Бурденко. 11 тысяч – окончательная цифра пропавших без вести польских военнопленных. Советское руководство стремилось легитимировать свою версию и тем самым навсегда закрыть вопрос о виновниках катынских расстрелов, равно как и о дальнейшей судьбе всех пленных поляков. Оказалось, однако, что задача эта трудновыполнима.

Мне уже приходилось писать о «белых пятнах» Нюрнберга [144]  [144] В. Абаринов. В кулуарах Дворца юстиции. – «Радуга» (Таллинн), 1989, № 8 (с приложением текстов архикных документов): «Горизонт» (Москва), 1989, № 9.
  Катынь – факты и аргументы. Вступление и комментарии В. Абарииова – "Радуга". 1989, № 12.
  Письмо П.И. Гришаева и Б.А. Соловова и ответ на него см. в "Горизонте", 1990, № 5.


[Закрыть]. В полемику со мной вступили П.И. Гришаев и Б.А. Соловов – бывшие сотрудники МГБ СССР, выполнявшие на процессе свои специфические функции. В числе прочего они обвинили меня в оскорблении памяти покойных и чести ныне здравствующих представителей советского обвинения. Позволительно спросить: расценивают ли они как оскорбление памяти бывшего председателя Верховного суда СССР Л.Н.Смирнова многочисленные публикации о процессе Синявского – Даниэля, на котором он председательствовал? Быть может, они полагают оскорблением памяти Р.А.Руденко опубликованные в последнее время материалы о противоправном изгнании из страны А.И.Солженицына, ссылке А.Д.Сахарова, разнообразных репрессалиях против правозащитников и инакомыслящих? Ведь все это имело место в бытность Руденко Генеральным прокурором СССР, а занимал он этот пост, страшно сказать, с 1953 по 1981 год. Нет, пожалуй, в данном случае уместно поставить еще более резкий вопрос: желают ли преподаватели и студенты Свердловского юридического института, чтобы их учебное заведение продолжало и впредь носить имя Руденко, не является ли этот факт оскорблением памяти тех, кто подвергся преследованиям по политическим мотивам при непосредственном участии Руденко, оскорблением самой идеи правового государства?

«Получается, – пишут ветераны МГБ, – что советские обвинители прибыли в Нюрнберг не с единственной целью – достойно представлять СССР в Международном военном трибунале и приложить максимум усилий к тому, чтобы главным немецким военным преступникам был вынесен основанный на доказательствах справедливый приговор, а с какой-то другой, темной целью…»

Тема неприятная, но уж коль скоро Гришаев и Соловов затронули ее, позволю себе объясниться.

Разумеется, целью советских обвинителей было достойно представлять СССР, но дело в том, что многолетняя практика участия в организации массовых репрессий, противозаконные методы советского следствия и судопроизводства не могли не сказаться на качестве их представительства. Люди эти давно забыли, что такое настоящий состязательный процесс, беспристрастность суда, судебное следствие. У советских обвинителей была принципиально иная концепция суда над главными немецкими военными преступниками, нежели у их западных коллег. Они полагали, что процесс сведется к произнесению эффектных обвинительных речей – это они делать действительно умели, чувствуется школа их шефа Вышинского, – и никак не рассчитывали столкнуться с изощренной и высокопрофессиональной защитой. Вот причина, по которой в Советском Союзе вопреки решению МВТ до сих пор не опубликован полный корпус нюрнбергских материалов.

Предвижу, что многих читателей мое суждение шокирует. Возможно, мне даже инкриминируют попытку поставить под сомнение приговор МВТ. Это, конечно, вздор. Речь о другом – дочитав эту главу до конца, читатель, надеюсь, поймет меня. Но для начала – еще несколько предварительных замечаний.

В документах, которые я процитирую ниже, как нельзя лучше выражена атмосфера, в которой работала советская делегация в Нюрнберге. Мало кому сегодня известно (да и в те дни знали немногие), что помимо официальной советской делегации в работе Международного военного трибунала непосредственно участвовал орган, в разных источниках именуемый по-разному: то "правительственная комиссия по Нюрнбергскому процессу", то "правительственная комиссия по организации суда в Нюрнберге", а то и "комиссия по руководству Нюрнбергским процессом". Возглавлял ее Андрей Януарьевич Вышинский, в то время – заместитель министра иностранных дел СССР.

Правительственная комиссия, не в пример многим нынешним ведомствам, не только принимала решения, но и строго взыскивала с невыполнивших или выполнивших неудовлетворительно ее указания. И немудрено: в ее состав входили наряду с прокурором СССР К.П.Горшениным, министром юстиции И.Т.Голяковым. председателем Верховного суда Н.М.Рычковым и такие одиозные фигуры, как Б.З.Кобулов, В.Н.Меркулов, B.C.Абакумов. Ясно, что у них были свои методы ведения следствия. Протокол от 16 ноября зафиксировал такой, например, диалог:

"ВЫШИНСКИЙ…До сих пор у т. Руденко нет плана проведения процесса. Руденко не готов к проведению процесса. (Процесс начался 20 ноября. – В.А.) Вступительную речь, которую мы с вами выработали, я послал в ЦК.

КОБУЛОВ. Наши люди, которые сейчас находятся в Нюрнберге, сообщают нам о поведении обвиняемых на допросах (читает записку). Геринг, Йодль, Кейтель и другие вызывающе держат себя при допросах. В их ответах часто слышатся антисоветские выпады, а наш следователь т. Александров слабо парирует их. Обвиняемым удается прикинуться простыми чиновниками и исполнителями воли верховного командования. При допросе англичанами Редера последний заявил, что русские хотели его завербовать, что он давал показания под нажимом. Это его заявление было записано на пленку.

ВЫШИНСКИЙ. Прокурор должен, где это надо. срезать обвиняемого, не давать ему возможности делать антисоветские выпады" [145]  [145] Фрагменты стенограммы утреннего и вечернего судебных заседаний МВТ от 1.7.1946 публикуются по официальному русскому тексту (ЦГАОР СССР, ф. 7445, оп. 1, ед. хр. 64). Протест Руденко – там же, оп. 2, ед. хр. 6, лл. 256, 257. Протоколы комиссии Вышинского – там же, оп. 2, ед. хр. 391. Объяснительная записка Александрова – там же, оп. 2, ед. хр. 391, л. 60. Протокол организационною заседания МВТ – там же, оп. 1, ед. хр. 2625, лл. 161-176. Протоколы предварительных допросов свидетелей обвинения – там же. оп. 2, ед. хр. 132, 134, 135, 136. Стенограмма допросов Смирновым свидетелей обвинения опубликована в советском издании (Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сб. материалов в 7-ми т. Под общ. ред. Р.А. Руденко. Гос. изд. юридической литературы, М., 1958, т. III), дублировать его автору представляется излишним. При подготовке текстов к печати автор позволил себе исправить в соответствии с современными правилами пунктуацию первоисточника и транслитерацию отдельных имен собственных (Обсрхойэер и Шнайдер), а также явные опечатки (напр… «в Катыне» вместо «в Катыни»).


[Закрыть].

"Наши люди" – это как раз Гришаев и Соловов. И не только они.

Чем же закончился инцидент с Александровым? Как он оправдывался? Может быть, объяснил попустительство врагам тактическими соображениями – мол, пускай расслабятся и наговорят побольше? Резонно возразил, что трудно все-таки ожидать от Геринга просоветских высказываний? Ни то ни другое. Вот его объяснительная записка Горшенину:

"1. На всех допросах, кроме меня, присутствовали полковник юстиции Розенблит и, как правило, полковник юстиции Покровский.

2. Никаких выпадов против СССР и лично против меня ни со стороны допрошенных обвиняемых, ни со стороны допрошенных свидетелей сделано не было.

3. Случай, о котором Вам было сообщено, как о случае, будто бы имевшем место со мной, в действительности имел место в моем присутствии во время допроса 28 октября с.г. американским подполковником Хинкелем обвиняемого Франка. По окончании допроса Франк действительно обозвал Хинкеля свиньей. (…)

Докладывая об изложенном, я считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых.

Я прошу назначить специальное расследование для установления виновных в подобной дезинформации и привлечь их к строгой ответственности. Вместе с тем я прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, так как все это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе".

И Александрова оставили в покое.

Однако вернемся к "катынскому делу". Мы остановились на том, что советское обвинение исправило в обвинительном заключении цифру 925 на 11 тысяч. Сделано это было неосторожно, привело к нежелательной огласке. Именно отсюда и начались все неприятности с Катынью.

Обратимся к книге одного из участников процесса Марка Рагинского "Нюрнберг: перед судом истории". На странице 22 читаем:

"…вопреки Уставу [146]  [146] Имеегся в виду Устав МВТ. подписанный одновременно с Соглашением об учреждении МВТ 8.8.1945 в Лондоне.


[Закрыть] трибунал не принял протокола допроса Паулюса, произведенного в Москве в январе 1946 года. и вызвал по ходатайству адвокатов в качестве свидетелей военных преступников, показания которых якобы могли опровергнуть акт расследования Чрезвычайной государственной комиссии о злодеяниях гитлеровцев в Катыни".

Там же, страница 49:

"Фрэнсис Биддл [147]  [147] Член МВТ от США, член Верховного федерального суда США, бывший министр юстиции США.


[Закрыть] 6 апреля 1946 года на организационном заседании трибунала не только поддержал незаконные домогательства защитника Геринга о вызове подобранных им свидетелей, которые якобы могли опровергнуть акт советской Комиссии, но и пустился в пространные рассуждения, превратно толкуя ст. 21 Устава в пользу нацистских преступников".

Там же, страница 92:

«Франк всячески пытался отгораживаться и от Катыни, однако Международному трибуналу были представлены бесспорные доказательства преступления нацистов в Катынском лесу (вблизи Смоленска), где осенью 1941 года гитлеровские оккупационные власти произвели массовые расстрелы польских военнопленных».

Цитаты эти нуждаются в комментариях.

Статья 21 Устава МВТ гласит: «Трибунал не будет требовать доказательств общеизвестных фактов и будет считать их доказанными. Трибунал также будет принимать без доказательств официальные правительственные документы и доклады Объединенных Наций, включая акты и документы комитетов, созданных в различных союзных странах для расследования военных преступлений, протоколы и приговоры военных или других трибуналов каждой из Объединенных Наций». В феврале 1946 года заместителем главного обвинителя от СССР полковником Ю.В.Покровским суду был представлен акт советской Специальной комиссии по Катыни, не нуждающийся, согласно статье 21, в дополнительных подтверждениях.

В свою очередь, защитник подсудимого Геринга Отто Штамер подал ходатайство о вызове в суд свидетелей-немцев, а также дополнительное ходатайство о вызове профессора Женевского университета Франсуа Навиля, намереваясь с помощью их показаний опровергнуть обвинение по Катыни.

По-видимому, советское обвинение было абсолютно уверено в негативном ответе на ходатайство Штамера, потому и не предпринимало никаких демаршей вплоть до 12 марта 1946 года, когда ходатайство, невзирая на энергичный протест Покровского, было-таки удовлетворено.

Обратимся к протоколу соответствующего организационного заседания МВТ.

Председатель Трибунала лорд-судья Джеффри Лоренс оглашает ходатайство Штамера, затем заявление Покровского на имя Трибунала. Смысл его сводится к тому, что «принципиально неправильной была бы проверка бесспорных доказательств с помощью доказательств спорных, какими являются показания лиц, перечисленных в ходатайстве д-ра Штамера». Нет необходимости, по мнению Покровского, и в вызове профессора Навиля, «принимавшего участие, сознательно или бессознательно, в гитлеровской мистификации относительно Катыни», поскольку «время расстрела, произведенного гитлеровцами в Катыни, уже совершенно точно установлено авторитетной экспертизой». К тому же и местонахождение свидетелей защиты неизвестно, так что «практически вызов явился бы беспредметным». (По предположению Штамера, четверо из шести свидетелей находились в плену, причем двое – в советском.) [148]  [148] Этот аргумент напомнил мне состоявшийся годом раньше в Москве процесс командующего Армией Крайовой генерала Л. Окулицкого – кстати, одним из обвинителей на нем как раз был Руденко. Военная Коллегия Верхсуда СССР удовлетворила ходатайство обвиняемого о вызове свидсгелей зашиты, однако на следующий день в судебном заседании было объявлено, что «по метеорологическим условиям просимые свидетели самолетом доставлены быть не могут ни сегодня, ни завтра». Прокурор тотчас же внес предложение: «Поскольку неизвесгно, могут ли быть доставлены свидетели по просьбе подсудимого Окулицкого в ближайшие дни. обвинение не видит необходимости задерживать рассмотрение дела, тем более, что вчера, ввиду ясности обстоятельств дела, государственное обвинение отказалось от допроса 11 свидетелей, которые были намечены по списку обвинительного заключения». Суд соглашается с прокурором. В тот же день объявлен приговор («Правда», 1945, 21 июня). По-моему, этот прецедент достоин того, чтобы включить его в соответствующие справочники.


[Закрыть]

Начинается обсуждение вопроса. Судья Никитченко, ссылаясь на статью 21, предлагает отклонить ходатайство Штамера. Лоренс возражает: из текста статьи 21 вовсе не следует, что указанные в нем документы являются неопровержимыми [149]  [149] Здесь и далее выделено мною. – В. А


[Закрыть] доказательствами. "Конечно, – говорит он, – рассмотрение контрдокументов займет время, но из этого не следует, что защита не может попытаться (а я сомневаюсь, что это ей удастся) доказать, что факт, сообщенный Правительственной комиссией, неправилен. Мы не можем препятствовать в этом защите, на это у нас не имеется оснований". Его поддерживает судья Биддл: «В правительственные документы включают и показания отдельных лиц, например, солдат-очевидцев. Неправильно толкование статьи 21, при котором другим лицам не разрешается опровергать этот документ. Впоследствии мы сможем сказать, что внушительный доклад советской Комиссии не позволяет считать убедительными показания швейцарского профессора». (Нетрудно заметить, что Лоренс и Биддл уговаривают Никитченко, дают ему понять, что будут отдавать предпочтение все-таки советскому документу.) Французский судья де Вабр присоединяется к мнению своих коллег. Никитченко высказывает другой довод: "В том случае, когда речь идет об общеизвестных исторических фактах, Трибунал принимает их без доказательства, признает их доказанными". Де Вабру приходит в голову, что русский текст статьи 21, возможно, не соответствует английскому, однако Лоренс и Биддл заявляют, что русский текст совпадает с английским. "Обвинение могло и не касаться вопроса о расстреле в Катынском лесу, – замечает судья Паркер. – Если мы запретим подсудимым прибегнуть к помощи свидетелей, следовательно, мы не предоставим им права на защиту". Де Вабр полагает, что отклонение ходатайства «не соответствовало бы положениям международного права и вызвало бы неблагоприятную реакцию у общественного мнения». На это судья Волчков возражает, что «ни одна судебная инстанция не может оспаривать документы другой инстанции. Именно это находится в соответствии с международным правом». (Здесь, конечно, явная передержка: комиссия Бурденко – не судебная инстанция.) Затем следует еще более изумительный аргумент Волчкова: «Акт суверенного государства не может быть опровергнут 2-3 свидетельскими показаниями». Биддл предлагает голосовать. Никитченко заявляет, что он не может участвовать в голосовании, так как вопрос об изменении Устава не подлежит компетенции Трибунала. Биддл говорит, что в данном случае речь идет не об изменении, а о толковании Устава. Лоренс поддерживает Биддла. Никитченко стоит на своем. Биддл, которому надоела эта изнурительная и бесплодная дискуссия, снова предлагает голосовать (ясно, что советский судья в меньшинстве). Тогда Никитченко (ему это тоже ясно) говорит, что до вопроса о ходатайстве следует разрешить принципиальный вопрос о статье 21. «Если будут различные мнения по этому вопросу, – говорит он, – я не смогу участвовать в решении по ходатайству. Если же согласимся. то, руководствуясь статьей 21, примем решение в отношении ходатайства». То есть Никитченко соглашается участвовать в голосовании лишь в том случае, если отказ будет гарантирован. Дискуссия продолжается. Новых аргументов ни у кого нет, повторяют прежние. Судья Виддл в третий раз предлагает голосовать. Трое за, Никитченко отказался от голосования. В протокол заносится его особое мнение. Заседание закрыто [150]  [150] Катынь – далеко не единственный эпизод процесса, в связи с которым советское обвинение апеллировало к 21-й статье Устава МВТ. Так, например, 20 июня 1946 г. помощник главного обвинителя от СССР полковник Карев принес протест против решения суда направить запрос генералу вермахта Енике о потоплении в Крыму гражданского населения и военнопленных. Карев заявил, что, поскольку имеется сообщение ЧГК, а Енике несет ответственность за военные преступления в Крыму, в его показаниях нет необходимости. (ЦГАОР СССР, ф. 7445, оп. I, ед. хр. 358.)


[Закрыть].

Решение Трибунала явилось полнейшей неожиданностью для советской делегации. В резком письме на имя Трибунала от 18 марта генерал-лейтенант Руденко писал:

"Этот вопрос имеет большое принципиальное значение для всего процесса, а решение Трибунала от 12 марта составляет крайне опасный прецедент, т.к. оно дает защите возможность бесконечно затягивать процесс путем попыток опровергнуть доказательства, считающиеся, согласно статье 21, бесспорными. Независимо от изложенного принципиального положения, имеющего для данного вопроса основное и решающее значение, нельзя обойти молчанием и тот факт. что Трибунал считал возможным вызвать в качестве свидетелей таких лиц. как Аренс, Рекст, Хотт и др., которые, как видно из представленного Трибуналу сообщения, являются непосредственными исполнителями злодеяний, совершенных немцами в Катыни, и, согласно декларации глав трех правительств от 1.11.1943 г., должны быть судимы за свои преступления судом той страны, на территории которой эти преступления были совершены".

6 апреля суд вернулся к вопросу о ходатайстве Штамера, однако оставил свое первоначальное решение в силе. Точку зрения своих коллег подробно разъяснил судья Биддл ("пустился в пространные рассуждения, превратно толкуя" – М. Рагинский).

Между тем комиссия Вышинского приступила к подготовке свидетелей обвинения. Читаем протокол от 21 марта:

"1. Подготовить болгарских свидетелей, для чего командировать в Болгарию нашего представителя. Исполняет т. Абакумов.

2. Подготовить три-пять наших свидетелей и двух медицинских экспертов (Прозоровский, Семеновский, Смольянинов). Исполняет т. Меркулов.

3. Подготовить польских свидетелей и их показания. Исполняет тов. Горшенин (через т. Сафонова с т. Савицким).

4. Приготовить подлинные документы, найденные при трупах, а также протоколы медицинского обследования этих трупов. Исполняет тов. Меркулов.

5. Подготовить документальный фильм о Катыни. Исполняет тов. Вышинский.

6. Тов. Меркулов подготовит свидетеля-немца, который был участником провокации в Катыни".

Опять Абакумов, Меркулов, Вышинский! Что означает на их языке подготовить свидетелей, надеюсь, объяснять не надо.

Свидетели, давшие наиболее существенные показания комиссии Бурденко, были немедля вызваны в Москву. Здесь в июне 1946 года с ними работал помощник главного обвинителя Л.Н.Смирнов, который и вел затем «катынское дело» в судебном заседании. Он допросил, в частности, Б.В.Базилевского, А.М.Алексееву, С.В.Иванова, И.В.Савватеева, П.Ф.Сухачева, а также судмедэкспертов В.И.Прозоровского и В.М.Смольянинова: собственноручные письменные показания дал болгарский эксперт Марков. Взглянув на протокол заседания комиссии Вышинского от 11 июня, обнаружим, что он содержит список из восьми имен, причем исполнителям – Райхману [151]  [151] Л.Ф. Райхман отрицает свое участие в подготовке свидетелей для Нюрнбергского процесса (см. главу 3).


[Закрыть] и Шейнину – предписано на следующий же день отправить свидетелей в Нюрнберг. Перед судом, однако, предстало лишь трое. Когда совершился окончательный отбор? Кем? Неизвестно. Подробность эта, полагаю, говорит об участии в подготовке катынских материалов лиц, еще более высокопоставленных, чем Вышинский. Такими лицами могли быть только Сталин, Молотов и Берия.

Тем временем в Нюрнберге Никитченко еще раз вернулся к вопросу о катынских свидетелях: на закрытом заседании от 19 июня он предложил, "чтобы доказательства по катынскому делу были представлены в письменной форме, без вызова свидетелей в суд". Но и это предложение Трибунал в конце концов отклонил. Единственное, чего удалось добиться обвинению – это решение МВТ заслушать от каждой из сторон не более трех свидетелей. Этими тремя стали Базилевский, Марков и Прозоровский. Выбор этот никак нельзя назвать удачным. Лишь Виктор Прозоровский, главный судмедэксперт Минздрава СССР, обладал известной респектабельностью, но ведь он возглавлял судебно-медицинскую экспертизу советской Специальной комиссии, следовательно, не мог проявить полную беспристрастность.

В качестве дополнительных документов обвинение представило суду протоколы допросов тех свидетелей, кто не попал в Нюрнберг.

Сравнивая текст «Сообщения» Специальной комиссии с протоколами допросов, проведенных Смирновым в июне 1946 года, легко обнаружить, что показания свидетелей отредактированы. Скажем, допрошенный комиссией бывший начальник «лагеря № 1-ОН» [152]  [152] Этого лагеря, равно как и двух других, перечисленных в «Сообщении Специальной комиссии», никогда не существовало, ни в одном документе ГУКВ НКВД СССР они не фигурируют.


[Закрыть] майор госбезопасности В.М. Ветошников показал: «Я обратился к нач. движения Смоленского участка Западной ж.д. т. Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза военнопленных поляков». («Сборник сообщений ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков». М., 1946, с. 104.) В протоколе же допроса С.В.Иванова от 1946 г. никакого Ветошникова нет, а сказано, что к нему явился военный в звании капитана, представившийся начальником лагеря. Но дело в том, что общевойскового капитана никак невозможно перепутать с майором госбезопасности. Вывод таков: советское обвинение стремилось исключить из показаний свидетелей какие бы то ни было упоминания о том, что лагеря находились в ведении НКВД. Бросается в глаза и тот факт, что протокол допроса Алексеевой написан, как и полагается, рукой Смирнова, а экспертов Прозоровского и Смольяпинова – их собственной. (В довершение казуса на каждой странице стоит их подпись-заверка.)