Текст книги "КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ"

Автор книги: Владимир Абаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

"Господин Винсент, кажется, убежден в том, что я получил от немцев значительное вознаграждение. Он может не беспокоиться. Я действительно имел полное право просить вознаграждения за столь сложную и столь ответственную работу, на которую я потратил месяц, проведя после восьмидневного путешествия самые разные исследования. Но вначале я хотел отказаться от этого предложения из моральных соображений. Я не хотел получать деньги ни от поляков, ни от немцев. Не знаю, кто оплатил дорожные расходы нашей экспертной комиссии, но лично я никогда не просил и не получал ни от кою золота, денег, подарков, наград, ценностей либо же каких бы то ни было посулов. Если оказавшаяся между двумя могущественными соседями страна узнает об уничтожении почти 10 000 своих офицеров, военнопленных, вся вина которых была лишь в том, что они защищали родину, если эта страна пытается выяснить, как все произошло, порядочный человек не может принять вознаграждение за то, что выехал на место и попытался приподнять край завесы, которая скрывала, да и теперь скрывает, обстоятельства, при которых совершилась эта акция, вызванная отвратительной трусостью, противная обычаям войны [123]  [123] Ср. с письмом члена ЧГК и СК писателя А.Н. Толстого председателю ЧГК Швернику от 15.3.1943: «Мне необходимо быть подвижным. Очень прошу Вас дать мне право на ежедневное получение триста литров бензина». (ЦГАОР, ф. 7021, оп. 116, д. 324, л. 29.) Хочется верить, что это все же описка, ибо письмо Шверника на имя А.И. Микояна от 24.3.1943 гласит: «Прошу Вас разрешить выделить члену ЧГК академику А.Н. Толстому лимит на 300 литров бензина в месяц на его личную легковую машину». (Там же. л. 28.)


[Закрыть].

Господин Винсент уверяет, что я действовал при постоянном давлении гестапо, которое связало нам руки. Это совершеннейшая неправда. Не знаю, были ли полицейские среди тех, кто принимал и сопровождал нас (врачей и проводников), но могу определенно заявить, что в нашу работу экспертов никто не вмешивался. Я не заметил никаких признаков Давления ни на меня, ни на моих коллег. Мы постоянно имели возможность свободно обсуждать между собой наши проблемы так, чтобы при этом не присутствовали немцы. Не раз я излагал моим собратьям-экспертам и немцам, которые пригласили нас, известные истины, и это принималось довольно искренне. Мои слова, казалось, ошеломляли их. но никто никогда не цеплялся ко мне. Я не скрывал того, что думал о моральной ответственности немцев, которую они несут в этом деле, ибо они начали войну и захватили Польшу – даже если наше заключение и утвердит их невиновность в гибели офицеров.

Два дня и три ночи провели мы в Смоленске, в 50 километрах от линии обороны русских. По Смоленску я ходил чуть ли не так же свободно, как по Берлину, и никто меня не сопровождал, никто за мной не следил. Поскольку двое из нас знали язык, то мы могли несколько раз поговорить с русскими крестьянами и военнопленными. Мы также сотрудничали с Польским Красным Крестом, представители которого работали вместе с нами во время эксгумации, идентифицировали трупы, вели поименный список и ставили в известность ближайших родственников. Мы убедились, что в этом направлении было сделано все возможное.

Мы свободно провели около десяти посмертных обследований тел, извлеченных в нашем присутствии из нижних слоев исследуемых братских могил. Никто не беспокоил нас, когда мы диктовали отчеты об этих обследованиях, не было никакою вмешательства со стороны немецкого медицинского персонала. Мы обследовали поверхностно, но совершенно свободно около сотни трупов, которые были извлечены в нашем присутствии. Я лично нашел в одежде одного из них деревянный портсигар, на котором было выгравировано название «Козельск» (один из трех лагерей, откуда поступили погибшие офицеры), и в форме последнего трупа я нашел спичечный коробок русской фабрики из Орловской области – района, где размещались все три упомянутых лагеря [124]  [124] Навиль, конечно, ошибается.


[Закрыть].

Во время судебно-медицинских обследований мы обращали особое внимание на трансформацию жировых отложений кожи и внутренних органов, на разрушение костей, сочленений сухожилий, деформацию и атрофию различных частей тела. а также на иные признаки, по которым возможно установить время смерти.

Особые исследования черепа лейтенанта, проведенные профессором Оршосом из Будапешта, при которых присутствовал и я, выявили такое состояние черепа, которое не допускало гибели его обладателя позднее, чем за три года до того – что согласуется с научными трудами, опубликованными на эту тему.

Мы, эксперты, имели возможность обсуждать между собой все наши находки, равно как и формулировки отчета. После обследования могил и трупов – в четверг и пятницу, 29 и 30 апреля – все эксперты встретились в пятницу вечером, чтобы обсудить и утвердить состав нашего отчета. В этом обсуждении принял участие только медицинский персонал без какого-либо вмешательства со стороны. Несколько человек написали проект заключительного отчета, и он был предложен мне на подпись в субботу, 1 мая, в три часа утра.

Я высказал некоторые замечания и попросил о некоторых поправках и добавлениях, которые были немедленно сделаны. Не знаю, были ли предложения и замечания доктора Маркова из Болгарии приняты так же. как и мои; не помню, говорил ли он что-либо во время общего обсуждения, но я присутствовал при том, как он подписывал отчет 1 мая около полуночи, и могу заверить, что с его стороны не последовало никаких возражений или протестов. Не знаю, было ли оказано на него какое-либо давление властями его страны до поездки в Катынь или в то время, когда он аннулировал свою подпись, будучи обвинен в предательстве и заявив, что действовал под нажимом; но в действительности не было никакого нажима, никакого принуждения во время работы комиссии, членом которой он являлся. Как бы то ни было, но он в нашем присутствии проводил посмертные обследования трупов и вполне свободно диктовал по этому поводу свой отчет, копия которого у меня имеется…

Что касается нас, судебно-медицинских экспертов, так правом и долгом в нашем неблагодарном деле являются изыскания, должные установить истину в спорах, участники которых порой служат разным хозяевам; в этом традиция, в этом гордость, в этом честь нашей профессии, порой чреватой опасностями. Мы обязаны делать свое дело, не поддаваясь давлению, откуда бы оно ни исходило, не обращая внимания на критику и враждебное отношение со стороны тех, кто может оказаться в щекотливом положении благодаря пашей беспристрастности. Нашим девизом всегда должны оставаться слова, украшающие надгробья: «vitam impendere vero» [125]  [125] Жизнь отдать правде (Ювенал).


[Закрыть].

Альбер Пико заключал свой ответ Винсенту следующими словами.

"Государственный Совет пришел к выводу, что ему не в чем упрекнуть доктора Франсуа Навиля, выдающегося ученого, прекрасного судебно-медицинского эксперта, действовавшего по собственной инициативе и ни разу не поступившегося ни профессиональными правилами поведения, ни понятием чести. Отчет доктора Навиля содержит утверждение, подкрепляющее выводы его первоначального отчета 1943 г. Он имеет право опубликовать его, когда сочтет нужным. Большой Совет не полномочен делать какое бы то ни было заявление по данному вопросу.

С другой стороны. Большой Совет согласен с нами в том, что кропотливый поиск ученым истины согласуется с идеалами науки и моральными устоями нашего государства" [126]  [126] Цит. по: Louis Fitzgibbon. Katyn: A Crime Without Parallel. London, 1971, p. 155-161.


[Закрыть]

Вскоре после войны двое экспертов отреклись от своих катынских протоколов – это профессор Марков из Болгарии и профессор Хаек, представлявший в комиссии протекторат Богемии и Моравии. Остальные оказались вне пределов досягаемости советских или просоветских властей и могли себе позволить защищать свою честь так, как это сделал Франсуа Навиль. Время от времени, однако, возникают новые свидетельства на эту тему.

В марте 1989 года в белградской газете "Вечерне новости" появилась любопытная информация о бывшем члене международной комиссии профессоре Будапештского университета Оршосе. В интервью газете бывший югославский разведчик Владимир Милованович рассказывает о своем знакомстве с Оршосом в 1947 году в Германии. "Будучи уверенным в том, что имеет дело с закоренелым противником "красных", – говорит Милованович, – доктор Оршос, о котором я уже знал, что он являлся членом международной комиссии, созданной немцами в 1943 году из представителей квислинговских стран, однажды раскрыл мне до конца свою душу". Далее следует монолог Оршоса (закавыченный), суть которого состоит в том, что катынское преступление совершили немцы. Милованович признается, что из "специальных аспектов" мало что понял. Тем не менее тогда же он направил в Белград сообщение о беседе с Оршосом.

Публикация в югославской газете осталась почти незамеченной, а между тем здесь есть важный нюанс. Профессор Оршос был не просто одним из экспертов, приглашенных нацистами; его заключение сыграло важную, если не первостепенную роль в выводах комиссии. Вскользь об этом упоминает в приведенном отчете Франсуа Навиль. Вот что рассказал другой член комиссии к тому времени, вероятно, последний из оставшихся в живых – профессор Пальмьери в январе 1973 года в Неаполе польскому публицисту Густаву Херлинг-Грудзинскому:

«Не было никаких сомнений ни у кого из двенадцати членов нашей комиссии, не было ни одной оговорки. Все решило вскрытие одной черепной коробки, произведенное венгерским профессором Оршосом. На внутренней стенке черепа он обнаружил неосубстанцию, вещество, которое формируется через три года после смерти человека» [127]  [127] Цит. по: Леопольд Ежевский. Указ. соч., с. 58-59.


[Закрыть].

Нечто принципиально иное показал Нюрнбергскому Трибуналу профессор Марков из Болгарии, вскоре после войны отрекшийся от своего катынского протокола. В судебном заседании 2 июля 1946 года на вопрос советского обвинителя Смирнова, что означает термин "псевдокаллус", он ответил:

«Под этим явлением профессор Оршос понимал отложение и наслоение нерастворимых солей кальция и других солей во внутренней части черепа, и профессор Оршос утверждал, что, согласно его опыту, в Венгрии такое явление наблюдалось в том случае, если труп находился в земле по меньшей мере три года».

На вопрос, много ли черепов с явлениями так называемого псевдокаллуса было предъявлено членам комиссии, Марков ответил, что сам он псевдокаллуса на единственном исследованном им трупе "не заметил", что касается других экспертов, то и они, по его наблюдениям, псевдокаллус не обнаружили, и им ничего об этом явлении не известно.

Зашла речь о псевдокаллусе и на допросе советского эксперта В.И. Прозоровского.

"СМИРНОВ: Вам известен термин псевдокаллус?

ПРОЗОРОВСКИЙ: В частности, о нем я узнал, когда получил книгу в институте судебной медицины, в библиотеке. Это было в 1945 году… [128]  [128] Заводный указывает, что свою работу о псевдокаллусе Оршос опубликовал за два года до Катыни (Janusz К. Zawondny. Ibid., s. 33, przypisy).


[Закрыть]

СМИРНОВ: Говорите медленнее, свидетель.

ПРОЗОРОВСКИЙ: До этого у нас, в частности, в Советском Союзе, ни один судебно-медицинский эксперт таких явлений не наблюдал.

СМИРНОВ: Среди вскрытых 925 черепов много ли было с явлениями псевдокаллуса?

ПРОЗОРОВСКИЙ: Никто из судебно-медицинских экспертов при исследовании этих 925 трупов каких-либо известковых отложений на внутренней поверхности черепа или на каком-либо другом участке головною мозга не обнаружил".

Информацию Миловановича не следует переоценивать, тем более что проверить ее нет никакой возможности. Но и дезавуировать ее сложно. Характерно, впрочем, что появилась она сразу после того, как в Польше был опубликован "Секретный доклад" Казимежа Скаржиньского.

Вернемся к выводам международной комиссии. Вот выдержка из протокола, подписанного всеми 12 ее членами (цитирую по переводу, хранящемуся в архивном фонде ЧГК [129]  [129] ЧГК – Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков ч их сообщников. Образована Указом ПВС от 02.11.42. Председатель – Н.М.Шверник. Члены: Н.Н.Бурденко, Б.Е.Веденеев, В.С.Гризодубова, А.А.Жданов, митрополит Николай, Т.Д.Лысенко, Е.В.Тарле, А.Н.Толстой, И.П.Трайнин.


[Закрыть]):

«Причиной смерти всех польских офицеров, извлеченных до сих пор из могил, является без исключения выстрел в голову. Все были убиты выстрелом в затылок, причем это были одиночные выстрелы. Только в редких случаях установлены двойные выстрелы и только в одном случае тройной. Выстрел проходит глубоко в затылок и идет в затылочную кость. Выход по большей части находится близко от линии волос над лбом. Это. по большей части, револьверные пули калибра ниже 8 мм. Трещины на черепе и следы пороха на затылочной кости вблизи входа пули. а также неизменно повторяющаяся локализация выстрела указывает на то, что он производился в упор или в непосредственной близости, причем направление выстрела повсюду одинаково и представляет только немногие небольшие отклонения. Удивительное однообразие ранений и локализация выстрела в очень ограниченной части затылочной кости позволяют заключить, что выстрел производился умелой рукой».

Итог и деятельности комиссии резюмирует в своем письме Риббентропу Леонард Конти – глава здравоохранения рейха:

"3 мая 1943 года, Берлин.

Д-р Л. Конти

министру иностранных дел Империи

о результатах работы

международной комиссии

врачей в Катыни.

С вашего разрешения и по моему приглашению ведущие эксперты судебной медицины европейских стран подвергли экспертизе массовые захоронения в Катыни.

Протокол, единодушно подписанный этими весьма уважаемыми иностранными специалистами, по всем пунктам подтверждает выдвинутые немецкой стороной утверждения.

Сообразно пожеланию этих иностранных ученых, позволяю себе передать вам это и известить вас также о том, что подписавшиеся согласны на использование этого протокола для выявления и обнародования правды компетентными органами немецкой Империи.

Подпись: д-р Л. Конти" [130]  [130] Czeslaw Madajczyk. Ibid., s. 144.


[Закрыть]

Всего из катынских могил в 1943 году было извлечено 4143 трупа, из них идентифицировано 2815. В последней, восьмой могиле, обнаруженной 1 июня, к моменту прекращения работ оставалось не более 200 тел. При трупах обнаружено 3184 документа, самый поздний из которых датирован 6 мая 1940 года. а также множество личных вещей. Кроме того, в Катынском лесу были найдены и вскрыты многочисленные массовые захоронения советских граждан – жертв НКВД.

Возможна ли была в принципе инсценировка, описанная в «Сообщении» Специальной комиссии? [131]  [131] «Наряду с поисками „свидетелей“ немцы приступили к соответствующей подготовке могил в Катынском лесу: к изъятию из одежды убитых ими польских военнопленных всех документов, помеченных датами позднее апреля 1940 года, т.е. времени, когда, согласно немецкой провокационной версии, поляки были расстреляны большевиками; к удалению всех вещественных доказательств, могущих опровергнуть ту же провокационную версию». (Сборник сообщений ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков. М., Госполитиздат, 1946. с. 130.) Сказано, кроме того, что в Катынский лес доставлялись трупы «из других мест». (Там же, с. 133-136.)


[Закрыть] Очевидцы в один голос утверждают, что никаких следов предварительной эксгумации останков они не наблюдали. Трупы были плотно спрессованы между собой, карманы застегнуты, и для того чтобы вынуть документы, их приходилось вспарывать; помимо всего прочего, немцам для своей инсценировки нужно было где-го добыть сотни экземпляров советских газет от марта-апреля 1940 года, так как невероятно, что пленные хранили эти газеты в течение полутора лет.

Разумеется, дико было бы ожидать от Геббельса и его пропагандистской машины объективности. Число погребенных было завышено до 12 тысяч человек (но и в советском "Сообщении" содержится ложная цифра – 11 тысяч). На головы "еврейских палачей НКВД" были низвергнуты потоки громогласной риторики. Но вот любопытная деталь, на которую, кажется, впервые обратил внимание Юзеф Мацкевич: в списке идентифицированных жертв довольно много евреев, хотя это явно противоречит антисемитской версии нацистов. Факт этот, по мнению Мацкевича, свидетельствует о том, что нацисты, при всем своем патологическом антисемитизме, в интересах дела старались не вмешиваться в процесс опознания.

Как я уже сказал, раскопки 1943 года описаны во многих источниках, и все-таки определенный пробел в них налицо: отсутствуют свидетельства советских граждан, а ведь известно, что немцы устраивали специальные "экскурсии" для местных жителей. В моем досье этот эпизод отражен скромно; тем не менее некоторые детали приводимых ниже свидетельств, полагаю, заслуживают внимания.

В. В. Колтурович из Даугавпилса излагает свой разговор с женщиной, которая вместе с односельчанами ходила смотреть вскрытые могилы: "Я ее спросил: "Вера, а что говорили люди между собой, рассматривая могилы?" Рассуждения были таковы: "Нашим халатным разгильдяям так не сделать -слишком аккуратная работа". Рвы были выкопаны идеально под шнур, трупы уложены идеальными штабелями. Аргумент, конечно, двусмысленный, к тому же из вторых рук. Но характерно, что в возможности расстрела поляков органами НКВД местные жители не сомневались.

Несколько иначе картина эксгумации выглядит в рассказе Людмилы Васильевны Васильевой (урожденной Якуненко), ныне живущей в Краснодаре. Она тоже участвовала в одной из "экскурсий" в Катынский лес. По ее словам, поездка была тщательно организована. Перед осмотром выступили три или четыре советских свидетеля. Всего к приезду группы было вскрыто три могилы, еще на одной сделан поперечный разрез с тем, чтобы продемонстрировать корни высаженных на поверхности молодых сосенок – немец-"экскурсовод" объяснил, что деревьям, судя по длине корней, не менее трех лет. На раскопках работали советские военнопленные, стоял невыносимый смрад. На глазах Людмилы Васильевны из могилы извлекли труп генерала, из планшета достали документы, среди которых ей запомнилась фотография красавца-генерала с женой и двумя детьми; врезалось в память имя "Мечислав". Таким образом. Л. В. Васильева присутствовала при эксгумации генерала Мечислава Сморавиньского. Это имя узнать ей было негде. поскольку к моменту нашей встречи ни в каких советских публикациях оно не фигурировало. Впоследствии Людмила Васильевна сражалась в партизанском отряде, видела много крови, сама была не раз ранена, и все же катынские раскопки – самое страшное ее воспоминание о войне.

* * *

Поговорим теперь о комиссии Бурденко. Кстати, полное ее наименование звучит так: «Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». Как видим, уже в самом ее названии однозначно определены и цель расследования, и преступники. Судебно-медицинскую экспертизу Специальной комиссии возглавлял профессор Прозоровский.

В. И. ПРОЗОРОВСКИЙ

Биографическая справка

Из протокола допроса В. И. Прозоровского от 17 июня 1946 г. (ЦГАОР, ф. 7445, оп. 2, ед, хр. 136, л. 332):

«Прозоровский Виктор Ильич, 1901 г. рождения, русский, уроженец Москвы, несудившийся, имеет сына, образование высшее медицинское (окончил медицинский факультет II Московского государственного университета), профессор судебной медицины, доктор медицинских наук, главный судебно-медицинский эксперт Минздрава СССР, председатель судебно-медицинской комиссии Ученого медицинского совета Минздрава СССР».

Добавлю, что директором ГНИИ судебной медицины Прозоровский стал в 1939-м, а главным судмедэкспертом Минздрава – в 1940 году; после войны к его титулам прибавилось звание "заслуженный деятель науки". В бытность Прозоровского главным судмедэкспертом в Советском Союзе проведена серьезная реорганизация судебно-медицинской экспертизы (эта структура сохраняется и поныне), унифицирована специальная документация. Действовавшие с 1928 года "Правила судебно-медицинского исследования трупов" дополнились при Прозоровском рядом других документов, как то "Инструкция о взятии для судебно-медицинской экспертизы материала для вскрытия умерших от инфекционных заболеваний для последующего бактериологического исследования" (1952), приказ Минздрава СССР № 452 "О врачебной регистрации причин смерти" (1954), циркулярное письмо № 1440 "Об изъятии из трупов образцов крови" (1955), методическое письмо "Об определении роста по костям скелета взрослого человека" (1958) и др.

При Прозоровском же состоялись две принципиальные дискуссии специалистов. Первая возникла в связи с разработкой нового Уголовного кодекса, вступившего в силу в 1960 году. В ходе дискуссии были подвергнуты резкой критике "Правила для составления заключения о тяжести повреждения", изданные еще в 1928 году. Профессор Прозоровский вынес на обсуждение проект новых "правил", однако он так и не был принят. Спорным оказался, в частности, пункт об определении половой зрелости. В конце концов необходимость определения половой зрелости была предусмотрена уголовными законодательствами лишь шести союзных республик, в кодексах же остальных республик указан непосредственно возраст лица, половое сношение с которым является наказуемым. Вторая дискуссия трактовала пределы компетенции экспертов и началась в 1945 году. Дело в том. что уже упоминавшиеся "Правила", утвержденные Наркомюстом и Наркомздравом, вменяли в обязанность эксперту квалифицировать телесные повреждения применительно к статьям Уголовного кодекса. Группа судебных медиков выступила против этого положения, доказывая, что эксперт не имеет юридического права давать заключение о роде насильственной смерти (убийство, самоубийство, несчастный случай). Не сумев примирить коллег, Прозоровский обратился в Министерство юстиции, Верховный суд, Прокуратуру и МВД СССР за разъяснением. В итоге в 1956г. было опубликовано циркулярное письмо № 306, согласно которому эксперт имеет право давать заключение о роде насильственной смерти "лишь тогда, когда этот вывод вытекает из специальных познаний судебно-медицинского эксперта (теоретической подготовки и практического экспертного опыта) и результатов судебно-медицинского исследования трупа". Дискуссия, однако, на этом не закончилась. (С. Шершавкин. История отечественной судебно-медицинской службы. М., "Медицина", 1968, с. 155– 171.) В настоящее время действуют "Правила судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений" (с 1.04.1979), согласно которым эксперт не может определять. является ли повреждение условно или безусловно смертельным, а также решать вопрос о наличии обезображе-ния лица, квалифицировать повреждения как мучения и истязания. устанавливать факт побоев и т.д. В соответствии со статьей 78 УПК РСФСР он должен отказаться от ответов на вопросы, выходящие за пределы его специальных познаний или не входящие в его компетенцию. (Судебно-медицинская экспертиза. М., "Юридическая литература", 1980. с. 11. Ill, 116-118,219.)

Почему я пишу об этом? Да потому, что из пяти выводов акта катынской судмедэкспертизы три не входят в компетенцию экспертов.

Не вдаваясь в излишние подробности, перечислю, на мой взгляд, самые существенные недостатки акта.

Акт подписан пятью экспертами. Эксгумация и исследование трупов производились, согласно акту, с 16 по 23 января 1944 года. В показаниях Нюрнбергскому трибуналу профессор В.И.Прозоровский датирует начало работ в Катынском лесу 14 января. Примем этот последний вариант: в течение 10 дней комиссия исследовала 925 трупов, т.е. каждый член комиссии вскрыл и изучил 185 трупов, или по 18 трупов ежедневно. Представляется маловероятным, что при таких темпах экспертиза была достаточно тщательной. Правда, в акте перечислены имена еще шести военных медиков, участвовавших в работе комиссии, из которых двое являются по специальности судмедэкспертами, а один – патологоанатомом, однако, не будучи членами комиссии, они могли лишь ассистировать, но никак не делать окончательные выводы. Кроме того, один из членов комиссии – профессор судебной химии М. Д. Швайкова, по свидетельству Прозоровского, была приглашена для сулсбно-химической консультации и судебно-химических исследований" и также не могла заниматься вскрытием и исследованием трупов.

Согласно акту, «экспертизой изъят соответствующий материал для последующих микроскопических и химических исследований в лабораторных условиях». Результатов этих исследований в акте нет, опубликованы они не были и суду в Нюрнберге не предъявлялись.

Далее. Собственно говоря, объективные данные вскрытия, зафиксированные актом экспертизы Прозоровского, чуть ли не дословно совпадают с протоколом международной комиссии. Никакого парадокса здесь нет, просто этих данных для окончательного и определенного вывода о дате расстрела было недостаточно. И тут вступали в силу вещественные доказательства, то есть документы, извлеченные из могил. Так вот документы, обнаруженные Прозоровским и его коллегами, абсолютно неубедительны. Всего при 925 трупах обнаружено 9 документов. Из них 2 представляют собой почтовые отправления из Польши, датированные сентябрем 1940 г., – разумеется, они не могут служить доказательством того, что их адресаты были к моменту отправления живы, да к тому же и текст на одном из документов выцвел. 5 квитанций о приеме золотых часов и денег, из них две от декабря 1939 г. (записи о продаже часов Ювелирторгу от марта 1941 г.) и три – от апреля и мая 1941 г., также ни о чем не говорят, ведь они могли быть выписаны задним числом. Бумажная иконка, «датированная» апрелем 1941 г., – вообще не документ, и решиться предъявить его можно было лишь в условиях острой нехватки более веских доказательств. Остается, таким образом, только неотправленная почтовая открытка в Варшаву от 20 июня 1941 года. Итак, 925 трупов и одна открытка. Но дело, собственно говоря, даже не в этом, а в том, что автор огкрыткн ротмистр Станислав Кучинский никогда не был в Козельском лагере: согласно спискам Мощиньского, он содержался в Старобельске, откуда его забрали в декабре 1939 года [132]  [132] Lista katynska…, s. 294.


[Закрыть].

Мало того: на основании этих документов эксперты во главе с Прозоровским делают вывод о том, что "немецко-фашистские власти, предпринявшие в весенне-летнее время 1943 г. обыск трупов, произвели его не тщательно", а на основании отсутствия признаков экспертной деятельности – о том, что "в 1943 г. немцами произведено крайне ничтожное число вскрытии". Откуда же экспертам известно об обысках и вскрытиях, если признаков таковых не обнаружено?

Наконец, Прозоровский применяет для датировки могил еще один способ сравнение с состоянием трупов в других массовых захоронениях близ Смоленска, ссылаясь при этом на собственный же акт. Из чего следует, что, во-первых, трупы поляков погребены опять-таки около двух лет назад, а кроме того, полная идентичность метода расстрела.

Таким образом, катынские расстрелы прямо инкриминированы немцам. Именно этого и не имели права делать эксперты – впрочем, по современным юридическим нормам.

Среди многочисленных советских архивных источников, способных пополнить наши сведения о катынской трагедии, особое место принадлежит рабочим материалам Специальной комиссии. К сожалению, большая часть этих бумаг действующими архивными правилами до сих пор закрыта. Однако отдельные разрозненные документы вполне доступны и не нуждаются в рассекречивании. Их я и предлагаю вниманию читателей. Но сначала – несколько слов о значении этих текстов.

Сегодня уже совершенно очевидно, что "Сообщение" комиссии Бурденко серьезной критики не выдерживает. Некоторые из имеющихся в нем противоречий были исправлены при повторных публикациях. Значительным коррективам версия Бурденко подверглась на Нюрнбергском процессе: тот, кто изучал протоколы предварительных допросов свидетелей обвинения, проведенных в Москве в июне 1946 года. наверняка обратил внимание на множество мелких разночтении по сравнению с показаниями тех же лиц, зафиксированных годом раньше. Любопытно также, что про юколы допросов советских судмедэкспертов написаны рукой самих допрашиваемых. Наконец, уже в ходе судебного заседания советское обвинение дважды, и весьма существенно, отступало от первоначальной формулы (подробнее об этом в следующей главе). Все эти обстоятельства придают специфическую ценность публикуемым ниже текстам. Кроме всего прочего, не исключено, что в служебных документах, не подлежащих широкой огласке, обнаружатся подробности, не попавшие в окончательный текст "Сообщения".

Самый ранний документ – письмо Н.Н.Бурденко на имя В.М.Молотова от 2 сентября 1943 года.

«Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович! Обращаюсь к Вам по следующему обстоятельству: в апреле месяце Вы, как Народный Комиссар Иностранных дел, опубликовали ноту Советского Правительства о разрыве дипломатических отношений с Польским Правительством. В ноте Вы указали на ложное и провокационно возводимое на наши государственные органы обвинение в расстреле нескольких тысяч польских офицеров. Читая сообщение немецкого правительства о расстреле в Катынском лесу польских офицеров и заключение „международной комиссии“, я тщательно изучил текст. Несмотря на широковещательное заглавие сообщения – „Виновники, изобличенные судебно-медицинскими экспертами“, немцы приводят довольно своеобразную аргументацию о виновности советских органов – это главным образом способ расстрела. Я, в бытность мою в Орле, как член Правительственной Комиссии, раскопал почти 1000 трупов и нашел, что 200 расстрелянных советских граждан имеют те же самые ранения, что и польские офицеры».

В заключение Бурденко выражает надежду, что скоро он будет иметь возможность поехать в окрестности Смоленска, и сообщает, что за время работы в ЧГК им была составлена коллекция из 25 черепов казненных немцами советских граждан и «для установления несомненного тождества ран» он готов, «в случае нужды, предварительно предъявить их представителям наших союзников» [133]  [133] ЦГАОР, ф. 7021, оп. 116, ед. хр. 326, лл. 13-14.


[Закрыть].

Из письма следует как минимум два вывода. Во-первых, Бурденко начал работу над катынскими материалами задолго до эксгумации. Во-вторых, он априори полагал виновность немцев несомненной.

Следующий документ не имеет ни подписи, ни даты. Озаглавлен он так: «Характеристика черепных ранений трупов, извлеченных из могил Катынского леса». Судя по всему, это одно из первых профессиональных заключений, составленное безусловно после осмотра эксгумированных останков.

«Входные отверстия, – гласит первая фраза, – как правило, располагаются в затылочной кости, над большим затылочным отверстием, большей частью вблизи от средней линии». Указан диаметр отверстий: от 0,6 см до 0,8-0,9 см, причем преобладают отверстия диаметром 0,8 см. Далее констатирован небольшой процент слепых ранений – в этих случаях внутри черепа найдены пули калибр 0,6-0,7 см, а в одном черепе – «неправильных очертаний кусок металла, по-видимому, оболочка разрывной пули». Заканчивается документ следующим сообщением: «В единичных случаях наблюдались повреждения черепа холодным оружием. В этих случаях раны кости имели форму четырехгранных отверстий с ровными краями и были множественными» [134]  [134] Там же, л. 56.


[Закрыть].

Что можно сказать по поводу этого текста? Заключение составлено вполне объективно, причем человеком, не имеющим отношения к армии, – иначе калибр отверстий был бы указан в миллиметрах. Бросается в глаза не отмеченное "Сообщением" наличие колотых ран четырехгранной формы. Такие же раны, но не в черепах, а на телах, были обнаружены Герхардом Бутцем. Суть дела в том. что четырехгранным был советский штык, немецкий же, как известно, плоским. Неудивительно, что советская экспертиза эту деталь предпочла не учитывать.

Еще один документ – письмо Бурденко на имя председателя ЧГК Н. М. Шверника от 21 марта 1944 года. Вот его полный текст:

«Глубокоуважаемый Николай Михайлович! По слухам, кажется, довольно достоверным, полученным мною от военных врачей, в Виннице были массовые убийства, произведенные немцами. Немцы провокационно приписывают эти убийства Советским органам. Хорошо было бы для установления техники умерщвления командировать в Винницу профессора Смирнова Л.И. – патологоанатома Центрального Нейрохирургического Института, – который обрабатывает все черепа. Позволяю Вам это писать потому, что прошедший опыт вскрытия могил не всегда был ценен». На письме имеется резолюция Шверника: «Принять предложение т. Бурденко о командировании в Винницу проф. Смирнова. 23/III» [135]  [135] Там же. л. 57.


[Закрыть].